"Белый трибунал" - читать интересную книгу автора (Вольски Пола)

9

Тред стоял один в пустой комнате. Дрожь в коленях постепенно прошла, и он смог осмотреться. Два мертвых стражника на полу. Множество полок, заставленных колдовскими принадлежностями Юруна. Книги, вещи — все это со временем может пригодиться, но не сейчас. На столике в углу — песочные часы. Его часы, отсчитывающие время его власти. Тредэйн сообразил, что на лохмотьях его одежды не сохранилось ни единого кармана.

Его взгляд упал на тело одного из стражников. К широкому ремню был прицеплен небольшой кошелек. Склонившись над убитым, Тредэйн повозился с пряжкой и стянул пояс с трупа хозяина. На мгновение он представил себя со стороны. Грязный оборванец обирает мертвеца. Едва ли в оборванце можно узнать младшего сына Равнара ЛиМарчборга.

Вот и хорошо. Меньше всего ему хотелось быть узнанным.

Он защелкнул пряжку на поясе. Так не пойдет, того и гляди свалится. Связав концы ремня в грубый узел, Тредэйн занялся кошельком, в котором обнаружились кости, колода засаленных карт и, к его удивлению, порядочно денег. Он быстро пересчитал их. Шестьдесят шесть ауслинов, банкнотами и мелочью. Очень удачно. Поднявшись на ноги, Тредэйн шагнул к столику, бережно опустил часы в кошель и вышел из мастерской.

Сквозь открытую дверь сверху сочился бледный свет. Дневной свет. Тредэйн вышел в верхний зал, ощупью пробежался по коридору и миновал разгромленные комнаты, ежеминутно приостанавливаясь и чутко прислушиваясь. Только в прихожей он встретил двоих стражников с мутными, застывшими взглядами. Они даже не попытались задержать беглеца, и Тредэйн прошел мимо, спустился по базальтовым ступеням и остановился в тени железных деревьев.

Пятого стражника нигде не было видно. Должно быть, за ночь он успел убежать достаточно далеко. Остались ли в лесу другие? Не важно. Он в состоянии с ними управиться. Тредэйн пошел дальше, и дом Юруна скоро растаял в призрачной дымке. Вокруг сомкнулся густой утренний туман, но колдун уверенно шел по незаметной тропе. Эти места глубоко отпечатались в памяти, и ноги сами находили дорогу.

Он вышел из леса, перевалил через холмы и встал на вершине Цинова Зуба, откуда в ясные дни открывался вид на Ли Фолез. Этот день ясным не был, да Тредэйну и не хотелось видеть город. Перед его взглядом снова и снова представали видения, явившиеся ему в руинах дома колдуна, и он перебирал в памяти и обдумывал каждое слово и жест.

Лица, въевшиеся в память. Эстина, взбалмошная и расчетливая, обезумевшая от ненависти. Дремпи Квисельд — трусливый, жадный и хитрый. И верховный судья ЛиГарвол. Ледяной, беспощадный, не знающий сомнений. Образец добродетели. Фанатик, преступник, лжец, убийца. ЛиГарвол.

В памяти всплывали и другие лица. Равнар ЛиМарчборг в камере пыток Сердца Света. Рав и Зендин на Площади Сияния. Джеке ЛиТарнграв, холодно глядящий в лицо смерти. Хорек. Сержант Гульц. Капрал Вонич. Умирающий Клыкач. А потом, на протяжении долгих лет — никого.

Видения плясали перед глазами. За ними, в самой глубине, пылала огненная геенна. Долгие годы он знал только холод подземелья, а теперь — горел заживо. Словно до времени перенесся на Уровень Сияния.

Одни образы сменились другими. Раскаленный добела хаос бушевал в его голове. Сияние. Волна страха принесла с собой гнев. Предложи мне себя, по собственной воле, без принуждения! Разве он согласился бы, если бы знал, чем придется платить? Может, и согласился бы. Все равно теперь это был вопрос чисто теоретический. Договор заключен, и Злотворный выполнил свои обязательства. Дело сделано. Да и выбора-то особого не было.

Это их вина!

Эстина. Квисельд. ЛиГарвол. Это из-за них он попал в крепость Нул, из-за них приговорен к вечным мукам в Сиянии. А ведь он даже не был для них врагом. Просто мелкой помехой.

Внутренний жар стал горячее. Тредэйн понял, что пойдет на все, чтобы погасить этот огонь. На все.

Он обливался потом на холодном утреннем ветру. Глотал сырой, пахнущий смолой воздух, но он не приносил облегчения. Тредэйн продолжал гореть изнутри.

Он стал спускаться с Цинова Зуба в лес, росший у дрефского тракта, и, выйдя на дорогу, направился в сторону города, едва различимого сквозь дымку тумана. Кирпичные и каменные стены, скрытые белой штукатуркой, выросли вокруг него раньше, чем он ожидал; как видно, за эти годы Ли Фолез заметно разросся. По тракту двигалось немало повозок и телег, и Тредэйн шагал среди них, не скрываясь и не привлекая особого внимания.

Вот и гостиница «Поверженные Злотворцы», разгоняющая туман сотнями фонариков. Тред прошел мимо, пробираясь между палатками и лотками, которых стало еще больше, чем прежде. Громче, чем помнилось ему, звучало и пение наемных молельщиков. Он остановился, прислушиваясь. Точно, прежде их голоса не были так навязчивы и пронзительны, да и защитных амулетов было тогда поменьше.

Тред пошел дальше, миновав ворота в старой крепостной стене. Теперь их украшало не меньше дюжины ограждающих талисманов. Под ногами была булыжная мостовая, вокруг скрипели экипажи и толпились пешеходы. Толкотня и шум ошеломили привыкшего к одиночеству тюрьмы Тредэйна.

Сколько же лет прошло? Он впервые задумался об этом, за первым вопросом всплыли десятки других, но все они отступали перед самым насущным. Со вчерашнего утра у него не было ни крошки во рту, и он даже не вспоминал о еде, но сейчас вдруг почувствовал, что умирает с голоду.

Это легко исправить. Шестьдесят шесть ауслинов лежали в кошельке, доставшемся ему от погибшего стражника.

Вон на другой стороне улицы как раз виднелась приличного вида таверна. Из распахнутой двери доносились дивные запахи. Говядина в винном соусе, доложил ему нос, припомнив давным-давно забытые ощущения. Лук, пряности и чеснок. Его пронзила судорога, такая острая, что Тредэйн едва не спутал ее с приступом тоски.

Перейдя улицу, он вошел в открытую дверь, но тут дорогу ему преградил вооруженный шваброй юнец в переднике.

— Кыш, — приказал тот.

Тредэйн молча развязал кошелек и поспешил нашарить в нем доказательство своей платежеспособности, но ему не дали возможности предъявить его.

— Пошел вон! — юнец угрожающе взмахнул шваброй.

Удар пришелся по скуле. Тредэйн покачнулся, но удержался на ногах. Из таких юнцов, внезапно подумал он, и набирают стражу в крепость Нул. Этакий сержант Гульц в зародыше. Эта мысль оказалась необычайно заманчивой. Ярость захлестнула его, в голове вскипели колдовские заклинания, с губ едва не сорвались звуки, способные мгновенно разложить грубияна на составные части.

Это было бы так легко. Так приятно. Тредэйну удалось сдержаться. Юнцу крайне повезло.

— Пошел вон, навозная куча. Живо! — Швабра взлетела снова.

Новый удар пришелся по зубам, и Тредэйн распластался на грязном дощатом полу. Швабра раскачивалась над головой.

— Поднимайся и ползи отсюда, пока я не вышел из себя, — посоветовал сопляк.

Тредэйн тяжело встал и, покачиваясь, поплелся прочь.

— Скажи спасибо, что легко отделался, грязный слизняк, — прилетело ему вслед.

Он снова оказался на улице. В кошельке позвякивали монеты. Неужели никому не нужны его деньги?

Получив отпор еще в двух приличных трактирах, он выбрал самый низкопробный — с тем же успехом.

Странно. Но тут он выбрался на тихую улочку, где под насосом собралась лужица воды, и в первый раз с тех пор, как его выдернули из отцовского дома, увидел свое отражение.

Он едва узнал в себе человека. Густые черные волосы слипшимися клочьями свисали чуть ли не до пояса. Длинная густая борода скрывала костлявое бледное лицо. Не поймешь, старик или юноша. Над бородой ярко блестели глаза. Странный, пугающий взгляд. Взгляд безумца, а то и вообще не человека — эльфа из волшебных сказок.

Тредэйн осмотрел себя. На грязном худом теле висели отвратительные лохмотья. Не удивительно, что его не хотят впускать туда, где едят порядочные люди.

Он продолжил странствия по улицам, наугад отыскивая путь в трущобы, где смог бы затеряться среди подобных ему жалких нищих. Кривой узкий переулок вывел его к лачугам, затерявшимся среди мусорных куч. Вонь отбросов и нищеты отравляла воздух, но после крепости Нул и это казалось роскошью.

Переулок упирался в захудалую улочку Медников, окаймленную домами, выстроенными еще в прошлом веке. В конце ее обнаружилась видавшая лучшие дни таверна под названием «Бочонок». Ее название что-то напоминало Треду, но он не мог вспомнить, где слышал его. Зато с первого взгляда определил, что отыскал то, что нужно — место достаточно жалкое, грязное и вонючее, чтобы вытерпеть его присутствие.

Внутри он нашел скучавшую в одиночестве хозяйку — остроглазую женщину лет пятидесяти с острым носиком, выдающимися желтыми зубами и дешевым розовым бантом в подозрительно густых рыжих кудрях. При виде Тредэйна она прищурилась, и он поторопился выставить вперед ладонь с горстью медяков. Хозяйка кивнула, и колдун уселся за шаткий стол у самой двери.

— Пиво-вино-прозрачную? — привычно отбарабанила хозяйка.

— Еды, — попросил Тредэйн.

— Еще рано. Ужин после пяти.

— Есть же у вас хоть что-то, — возразил он и заметил, как нахмурилась женщина, заслышав его благородный выговор и странно звенящий от долгого молчания голос.

— Хлеб. Масло. Сыр. Соленые бобы. Холодные сосиски, если заплатишь сверх обычного.

Тредэйн кивнул, расплатился, и она принесла еду вместе с бутылкой дешевого красного вина, после чего скрылась за прилавком и оттуда уставилась на него немигающим взглядом, опустив подбородок на ладони.

Тредэйн скоро забыл о ней. Он утолял голод. Простая бедная трапеза представлялась ему пиршеством. Вино, отдававшее уксусом, поражало дивным ароматом. Он припомнил, что дома за столом ему подавали только воду, чуть подкрашенную вином. Это было первое в его жизни неразбавленное вино.

Голод отступил, и его место заняли изгнанные на время мысли. Первая из них была: «Что дальше?»

Куда идти? Что делать? Первое напрашивается само собой — привести себя в человеческий вид, чтобы свободно передвигаться по городу, не привлекая внимания.

А потом?

Перед глазами снова закружились лица: ЛиГарвол, Эстина, Квисельд… и другие. Его снова душила и обжигала ненависть. Тредэйн машинально отхлебнул вина. Не помогает. Только разжигает огонь. Отодвинув бутылку, он попросил у хозяйки воды.

— Насос на заднем дворе, — сообщила она, не шелохнувшись.

Пока что ему не хотелось двигаться с места. Да и вряд ли вода, как бы холодна она ни была, погасит сжигавшее его пламя — на это способно только действие. Действие. Тредэйн задумался. Возможностей немало, и весьма соблазнительных. Сила, купленная дорогой ценой, позволяла осуществить почти любую.

Я дам тебе силу наказать виновных и врагов твоей семьи.

Голос Ксилиила вспыхнул в памяти.

Справедливость. Неплохое предложение, хотя цена все-таки высоковата. Справедливое возмездие этим троим, особенно ЛиГарволу. Это цель, ради которой стоит жить.

Он этого добьется. За уплаченную цену он получит все, что только возможно.

Удивительно, как воодушевила его эта мысль. Жар мгновенно улегся. В душе воцарился покой.

Но багровое пламя еще горело на краю сознания. Чтобы отвлечься, Тредэйн внимательно осмотрелся и приметил желтый листок бумаги, смятый и брошенный на соседний стул. Подобрав комок, он развернул его и увидел черный оттиск гравюры. Картинка с печатной подписью в узорной рамке. Какое-то объявление? Тредэйн всмотрелся, и вдруг заинтересовался.

Картинка — вернее, карикатура — изображала тринадцать мужчин, сидящих за обеденным столом. Все они были одеты в просторные белые мантии. Черты каждого лица были намеренно утрированы, но Тредэйн узнал только одно. Он не видел ничего, кроме знакомого длинного подбородка, прямого носа и глаз под тяжелыми веками. Судья ЛиГарвол. Стол был уставлен тарелками и блюдами, занятыми крошечными особняками, складами и лавками. Тредэйн нашел среди них особняк ЛиТарнгравов, узнал еще два здания — дом ЛиЗауберов и гостиницу «Красный грач». Все здания были помечены эмблемой трезубца — знаком конфискации Белым Трибуналом. Посреди стола стояла большая супница в форме котла, в котором корчились человеческие фигурки. Один из пирующих, весело скалясь, разливал по тарелкам суп. Другой нарезал тонкими ломтиками разукрашенный павильон Фрессхайма. Верховный судья ЛиГарвол деловито нацелился ножом и вилкой на купол дворца дрефа. Надпись под картинкой гласила: «С наилучшими пожеланиями знаменитым гурманам Белого Трибунала, с их неутолимым аппетитом к справедливости».

Внизу стояла дата. Тредэйн не мог отвести от нее взгляда Тринадцать лет, подсчитал он. Тринадцать лет прошло с той ночи, когда Солдаты Света вошли в дом его отца. Ему уже двадцать шесть. Полжизни прошло в тюрьме.

Стоило только задуматься об этом, и ярость прорвалась бы наружу. Нужно подумать о другом. Этот памфлет, несомненно, заслуживает внимания. Тред снова взглянул на листок. Красиво задуман, искусно выполнен, даже не без юмора — черного юмора — и опасен, как удар молнии. Если положение дел не изменилось за последние тринадцать лет, этой картинки вполне достаточно, чтобы отправить художника в котел. Не спастись и владельцу заведения, где будет обнаружен этот шедевр. Тредэйн украдкой взглянул на хозяйку. Та по-прежнему разглядывала его и прекрасно видела, как он поднял бумагу, но не выказывала ни малейшей тревоги. Может, она не знала, что это за листок? В конце концов, намек в подписи не совсем прозрачен, а большинство горожан неграмотны. Хотя карикатура понятна и без слов…

Нет, женщина явно не представляла, что у него в руках. Она поймала его взгляд и равнодушно заметила:

— Неплохо, а?

Тредэйн едва не бросился бежать прочь из «Бочонка», но сумел сдержаться и даже спросил охрипшим голосом:

— Вы это видели?

— Ясное дело, — хихикнула та. — Этот неплох, но мне попадались и получше. Видал тот, где все тринадцать лет по воздуху на собственном пуке, а внизу, зажав носы, разбегаются горожане? Вот это было здорово, то-то я посмеялась. Видал, нет?

Тредэйн покачал головой.

— Жаль. Ну а «Черный Трибунал» видел? Где они все вроде ворон в черных перьях?

— Нет.

— Да его же все видели! — она недоверчиво взглянула На Тредэйна.

Меня давно не было в городе. — Взгляд хозяйки не смягчился, но он добавил:

— Эти листки могут довести вас до беды.

Женщина пожала плечами.

— Вот, — Тредэйн протянул ей листок. — Лучше сожгите.

— Не стоит беспокоиться.

Еще как стоит.

Она должно быть уловила что-то в его взгляде, потому что снизошла до пояснения:

— Слушай, если они станут гоняться за всеми, кто держал в руках шуточки Мух, им придется весь город пересажать.

— Мух? — переспросил Тредэйн.

— Слушай, ты что, из другого мира?

— Да.

— Ну, тогда понятно, что у тебя с волосами. Посмотри-ка еще раз на этот листок. На рамку…

Только теперь Тредэйн заметил, что узорчатая рамка состоит из переплетенных изображений мух с прозрачными сетчатыми крылышками.

— Как-никак, — добавила хозяйка, — за последние пару лет Мухи завалили город этими картинками и письмецами. Этакая фига Трибуналу! Они даже ежемесячный журнал завели. «Жу-жу» называется. Ухохочешься, верно?

— Угу.

— Ну, они хочут покончить с Очищениями и с Великими Испытаниями — да и с самим Трибуналом. Ну ничего не боятся! Их листки по всему городу находят. Их уже хватило бы, чтоб дворец дрефа в них обернуть. Не найдешь никого, кто б их не видал. Кроме тебя, понятно дело.

— Эти Мухи… никто, наверно, не знает, кто они такие?

— Это верно. Они такие скрытные, что, пожалуй, и сами забыли, как их зовут.

— И что думают в городе об их идеях?

— Об идеях? — женщина снова скрестила руки на груди. — Вот уж не знаю. Мне просто нравятся забавные картинки.

Тредэйн зашел слишком далеко, и все его попытки продолжить разговор натыкались на упорное молчание. Вскоре он ушел из «Бочонка», ощущая на себе пристальный взгляд хозяйки.

Снова оказавшись на улице, он некоторое время бесцельно бродил, размышляя над последними открытиями.

Тринадцать лет в тюрьме. Тринадцать лет, без суда, без вины. И вот он вернулся в город, зажатый в кулаке Белого Трибунала, и обнаружил слабые признаки возмущения. Эти Мухи… ( И чего ради им вздумалось выбрать столь неаппетитное прозвище?) Образованные, энергичные, талантливые и на редкость отчаянные. Рискуют жизнью ради дела, которому, должно быть, преданы всей душой. Кто они, и поддерживают ли их горожане?

Сквозь задумчивость Тредэйн все же замечал, что прохожие оборачиваются ему вслед. Даже здесь, в городской клоаке его облик привлекал излишнее внимание. Стоит поскорей заняться своей внешностью. Легкое напряжение воли… эдакий мысленный кашель — и он преображен. Но пальцы помимо воли нащупали сквозь кожу кошелька песочные часы, и Тредэйн остановился в нерешительности. Он ясно представлял, как пересыпаются песчинки в стеклянных колбах: все больше потухших, все меньше светящихся. Ксилиил отмерил ему щедрую порцию силы, но и она не безгранична. Следует научиться бережливости и не прибегать к колдовству там, где можно обойтись обычными средствами.

Неподалеку болталась крашеная вывеска с изображением бритвы. Цирюльник. Пришлось пообещать двойную плату, прежде чем мастер согласился прикоснуться к его патлам. Когда со стрижкой и бритьем было покончено, ему вручили зеркальце, в рамке которого он увидел похудевшее и осунувшееся лицо молодого Равнара ЛиМарчборга. Тредэйн и раньше походил на отца, а время только подчеркнуло это сходство. Тот же тонкий нос, тот же подбородок, те же острые скулы, те же яркие голубые глаза под черными бровями. Только вот кожа лорда Равнара была хоть и светлой, но окрашенной здоровым румянцем, а у человека в зеркале отливала мертвенной синевой трупа. И глаза отца всегда смотрели с задумчивым спокойствием, а у сына лихорадочно блестели. И никогда, даже перед смертью, не было на лице Равнара этих черных теней и морщин преждевременной старости и горькой тоски.

Под его взглядом горечь на лице отражения стала явственней, и Тредэйн поспешил вернуть зеркальце хозяину. От цирюльника он направился в лавчонку, где торговали подержанной одеждой. Выбор оказался невелик.

По большей части лохмотья, грязные тряпки, оставшиеся от дешевой роскоши бедноты. Все либо велико, либо мало, воняет, заляпано вином и черт знает чем еще. Отрепья, блестящие фальшивыми золотыми кружевами. Протертое до дыр, пожелтевшее белье, халаты и ночные колпаки. Единственно пригодным нарядом оказался угольно-серый костюм с яркой вышивкой — эмблемой стрелианских врачей. Чистая крепкая одежда отличного качества, да и покрой подходит для любой фигуры. Тредэйн мимолетно удивился, как попала сюда эта одежда и какая судьба постигла ее прежнего владельца?

Он был не в настроении тратить целый день на поиски костюма. Наряд врача включал в себя шляпу с прямыми полями, пару коротких серых сапожек и сундучок с двумя десятками стеклянных пузырьков. Тредэйн купил все и добавил еще одно — пару очков с дымчатыми стеклами, достаточно темными, чтобы скрыть глаза, знакомые каждому, кто хоть раз в жизни видел Равнара ЛиМарчборга.

Зажав под мышкой узел с покупками, он добрался до общей бани, где соскреб с себя накопившуюся за годы заключения грязь. Облачившись в костюм стрелианского доктора, он напустил на себя дух ученой важности и в первый раз почувствовал, что может без стеснения показаться на улице. Тюремные лохмотья были выброшены на свалку, за исключением кошелька убитого стражника, который перекочевал в карман серого плаща.

Звон башенных часов, пробившись сквозь туман, провозгласил наступление вечера. Надо было успеть до темноты отыскать себе приют, и Тредэйн не собирался ночевать в трущобах. Свернув к востоку, он скоро добрался до чистых купеческих кварталов, где еще сохранившиеся у него сомнения в собственной внешности окончательно рассеялись. Попадавшиеся навстречу прохожие — судя по виду, почтенные трезвые люди — вежливо кланялись ему. Он вспомнил: стрелианские врачи считаются лучшими в мире. Во всех странах к ним обращались за помощью самые богатые и знатные граждане, и жильцы дома, который почтил своим присутствием доктор с дипломом Эшеллерийского университета, законно гордились таким соседством.

Тредэйн вышел на берег серебряной реки Фолез и пошел вдоль нее на север, к Висячему мосту, по которому перебрался в Восточный город, уютное место обитания врачей, юристов и богатых купцов.

Врачей? Прекрасно.

Он стоял на тихой красивой площади с зеленым газоном посередине и строем безупречно белых особнячков по краям. Несколько домов было помечено трезубцем Белого Трибунала. Прохожие здесь выглядели сытыми и чистыми, кареты и экипажи находились в отличном состоянии. Табличка гласила: «Солидная площадь» — очень подходящее название!

На южной стороне площади стоял почтенный особняк с покатой крышей, стенами белого камня, с узором из черных фарфоровых изразцов, с начищенными до блеска медными фонарями и скромной табличкой в окне: «Сдаются комнаты».

Цены, конечно, высоки до безобразия, но что с того? Деньги теперь для Тредэйна не проблема.

Он подошел к парадной двери, настроившись преодолевать враждебную подозрительность, но встретил самое что ни на есть чистосердечное радушие. Хозяин — румяный толстенький человечек, представившийся почтенным Айнцлауром, радостно приветствовал нового жильца, и Тредэйн снова поразился волшебной силе одежды стрелианского врача.

Айнцлаур показал ему свободные комнаты. Все они оказались просторными, чистыми, с отличной обстановкой и неимоверными ценами. На взгляд Тредэйна, настоящий дворец. Он, не торгуясь, сговорился об оплате и тут же вручил задаток, после чего в его кармане остался один-единственный ауслин.

Ну, это легко исправить. Довольный Айнцлаур, кланяясь, выскользнул из сверкающей полированным мрамором прихожей. Тред остался один и ощутил, как уходит тревога, оказывается, он настолько отвык от людского общества, что полное спокойствие доступно ему только в одиночестве.

Но пора было заняться неотложными делами. Он снял темные очки, извлек из кошелька последний серебряный ауслин и произнес фразу, вызывающую бесконечное копирование предмета: мелкое колдовство, почти не требующее расхода силы. Рассеяно забавляясь, он смотрел, как новые и новые монеты возникают на всех горизонтальных поверхностях, вырастая кучками на столе, каминной полке, на сиденьях кресел и скамеечке для ног. Когда серебро начало переливаться на пол, он остановил действие заклинания, потому что в комнате не нашлось бы места для хранения такой груды денег. И так уже монеты заполнят целиком объемистый сундук.

Сняв с полочки один из искусственных ауслинов, Тредэйн внимательно рассмотрел монетку. Острая щербинка на краю, вмятинка на щеке чеканного профиля дрефа — во всех отношениях точная копия первой монеты.

Сколько силы отняло это заклинание? Он извлек из кошелька песочные часы и смотрел, как пересыпаются и гаснут песчинки. Это зрелище было мучительным. Пробы ради Тредэйн перевернул колбу и увидел, как струйка светящегося песка невероятным образом устремляется вверх, переливаясь из светящейся половины в темную.

Зрелище не из приятных.

Тредэйн отставил часы в сторону. Колдовская сила покинула комнату, оставив его стоять среди россыпей серебра. Вот он и богат, однако едва ли счастлив. Деньги сами по себе ничего не значат. Серебро громко просило пустить его в дело.

Но Тредэйн устал до изнеможения. Кажется, колдовство всегда отнимает много сил. Дотащившись из гостиной в спальню, он ничком упал на шелковое покрывало кровати, и осколки замыслов и воспоминаний исчезли в водовороте сновидений.

Через несколько часов он проснулся в полной темноте и тишине. Глубокая ночь. Бредовые сны мгновенно испарились из памяти. Он не мог вспомнить ни единого отрывка. И все же за время сна все сомнения разрешились, мысли пришли в порядок, и Тредэйн точно знал, что будет делать дальше.

Сколько-то времени он пролежал неподвижно, упиваясь тишиной, глядя в темноту широко открытыми невидящими глазами. Наконец, медленно поднявшись, он на ощупь добрался от постели к двери в коридор и оттуда в гостиную, освещенную холодным светом часов, которые он оставил среди россыпей серебра.

Часы надо бы убрать с глаз, подумалось ему. Не годится оставлять на виду такую интересную с виду вещицу. Да и сам бы он предпочел на них не смотреть, хотя не мог отрицать полезности подарка Злотворного.

Тредэйн взял часы, при их голубом свете прошел через мраморную прихожую ко входной двери, ключ от которой вручил ему вечером хозяин, и вышел в слепой холодный мир ночного тумана. Ни шагов, ни голосов, ни стука колес. Казалось, Ли Фолез крепко спит под тяжелым покрывалом.

Покинув Солидную площадь, он через Висячий мост перешел на другой берег и прошел по нему до Бриллиантового моста, яркие фонари которого в густом тумане казались роем светлячков. От него подобно лучам расходились темные бульвары, освещенные только редкими фонарями у белых мраморных стен и колоннад. Даже при свете часов трудно было что-либо разглядеть, но Тредэйн не замедлил шага. Здесь он легко нашел бы дорогу даже в полной темноте.

Вскоре он оказался перед домом, который искал — перед домом, в котором прошло его детство, перед бывшим особняком благородного ландграфа ЛиМарчборга.

Он остановился, чувствуя, как отчаяние заливает его душу. В голове не было ни единой мысли, только боль и смятение, от которых замирало сердце. Прошло мгновение — и Тредэйн очнулся. Он пристально разглядывал особняк, напрягая глаза в темноте и тумане. Знака Белого Трибунала не видно, равно как и никаких признаков того, что дом конфискован. И при этом особняк явно пустует. Окна нижнего этажа забиты, на ступенях крыльца — мусор. Красивый, дорогой и удобно расположенный дом заброшен.

Вполне возможно, что собственность после казни супруга перешла к леди Эстине. Но тогда, значит, она не стала жить в доме и не продала его. Чем объяснить такое пренебрежение ценной собственностью? Совесть замучила? Какая-такая совесть?

Это он и собирался узнать. Если, конечно, Эстииа еще, жива.

В первый раз пришло в голову, что мачеха могла умереть, но Тредэйн решительно отогнал эту мысль. Если не считать непрекращающейся истерии, здоровье у нее было превосходное, и не так уж она и стара.

Наверняка жива.

Тред огляделся по сторонам. Никого. Он беззвучно скользнул в тень узкой аллеи, отделявшей отцовский дом от соседнего особняка. Проходя между двумя зданиями, он машинально постучал пальцами по выступу мраморной плиты, как тысячу раз делал в детстве.

Выбравшись на задний двор, Тредэйн поспешил прямиком к черному ходу и подергал засов. Заперто, как и следовало ожидать, но легчайшее движение колдовской силы разрешило это затруднение. Какое-то мрачное любопытство заставило его взглянуть на песочные часы и проследить падение единственной песчинки.

Он вошел и притворил за собой дверь. Здесь было еще холоднее, чем на улице. Глубоко вздохнув, Тредэйн прислушался — и не услышал ни звука. Даже часы не тикают. Их, должно быть, уже много лет никто не заводил.

Черный ход вел на кухню, и Тредэйн осмотрел ее при холодном свете часов. Раньше здесь кипела жизнь. Огонь, тепло, голоса… А теперь — ничего. Кухня умерла. Дом умер. Было что-то пугающее в зеве погасшего камина. Тредэйн дрожал от холода. Зря он сюда пришел, не надо было ему этого делать. Захотелось вернуться, но колдун отогнал назойливую мысль. В конце концов, у него было здесь одно дело.

Из кухни через мертвые, с детства запомнившиеся комнаты, устланные призрачно-белым покрывалом пыли, Тредэйн пробрался в переднюю, где блестевший некогда пол скрывался под слоем пылинок, а хрупкая изысканность хрустальных подсвечников — под полотняными чехлами. Здесь Тредэйн остановился, воспоминания захлестнули его. Топот сапог, властные незнакомые голоса, щелканье стальных челюстей наручников. Равнар ЛиМарчборг и его сыновья — в оковах. Недоумение, растерянность, страх.

Перед ним были ступени лестницы. Блестящая полировка потускнела. Пальцы Тредэйна потянулись к перилам, нашарили глубокие порезы с нижней стороны — память о его мальчишеских упражнениях с первым в жизни карманным ножом. Он припомнил, как вскружило ему голову обладание по-настоящему острым стальным лезвием. Маленький Тредэйн испытывал его без конца, и следы остались по всему дому. Следы преступления, казалось, остались незамеченными, и мальчишкой он полагал, что ему просто посчастливилось ускользнуть от справедливого возмездия. Странно, что ему только сейчас пришло в голову: слуги наверняка обнаружили ущерб и доложили отцу, но лорд Равнар предпочел замять дело.

Взгляд поднимался вверх по ступеням. Тредэйну отчетливо представилась хрупкая дрожащая фигурка, застывшая на площадке, вцепившись побелевшими руками в перила. Леди Эстина смотрит, как Солдаты Света уводят из дома мужа и пасынков. Она знает, что свидетельства против них лживы, она еще может отказаться от своих, показаний, еще может что-то сказать. Но предпочитает хранить губительное молчание.

Только бы она не умерла!

Тредэйн поспешил вверх по лестнице, и дрожащий призрак леди Эстины заколебался перед его мысленным взором и исчез. Шагая по коридору второго этажа, он не устоял перед искушением задержаться у двери в свою прежнюю спальню. Помедлив, толкнул дверь и заглянул внутрь.

В голубом сиянии песочных часов он рассмотрел кровать, шкафчик для одежды, умывальник, пару стульев… Все покрыто чехлами. Быть может, это та самая мебель, но под полотняными накидками он ничего не смог узнать. Его собственные вещи исчезли бесследно. Ни одежды, ни книг, ни игрушек. Ничего не осталось.

Он прошел мимо комнат Зендина и Рава к дверям отцовских покоев в конце коридора. Дверь была широко распахнута — немое оскорбление памяти Равнара ЛиМарчборга — отец никогда не оставлял дверь открытой. Случайность или мелкая, злобная месть Эстины?

Тредэйн вошел и невольно попытался отыскать взглядом осколки разбитой стеклянной этажерки. Разумеется все убрано. Как и в его собственной спальне, здесь не осталось никаких личных вещей.

Справа — многозначительно приоткрытая дверь в кабинет Равнара. Если и там пусто, значит, напрасно он предпринял это горькое паломничество. Сердце забилось чуть чаще, и Тредэйн вошел в кабинет отца.

Нет. Старый стол и кресло на месте, их очертания угадываются под чехлами. И по всем четырем стенам до потолка — полки с книгами. Иным томам попросту нет цены. Собрание Равнара ЛиМарчборга считалось одним из лучших во всей Верхней Геции. Эстина не посмела разорить библиотеку.

Он медленно прошелся взглядом по полкам. Сокровищница знаний, плоды мудрости бесчисленных ученых и мыслителей. Образование Тредэйна оборвалось в тринадцать лет, а теперь он намеревался явить себя миру человеком образованным. У него не было времени прочесть и усвоить сотни нужных книг, не было времени даже на десяток. К счастью, существовало иное средство.

Тредэйн застыл в нерешительности. Одно название бросилось ему в глаза: «Энциклопедия естественной и сверхъестественной истории Врокула». Неплохо для начала.

Он понимал, что придется потратить немалую долю своего колдовского могущества. Но нужда была велика, и дело того стоило. Прижав пальцы к кожаному корешку выбранного тома, Тредэйн глубоко вздохнул, расслабил мускулы и напряг волю, произнося слова, вызывающие сосредоточенность разума. Открылась знакомая тропа, и по ней пришла привычная, но все же чуждая сила. Он направил ее на «Энциклопедию», и содержание книги перешло в него.

Снова, как в первый раз, он почувствовал, что сознание расширяется, усваивая новые сведения, но это было много легче, чем впитывать в себя искусство колдовства.

Животные, растения, минералы… Звезды и облака, излучения и ауры, ветры и дожди, призраки и Явления, пустыни и океаны — один мысленный глоток — и все это в нем, до смерти, а может быть, и дальше.

Что еще? Взгляд бродил по полкам. Вот еще кое-что интересное. «Исследования Ледяного моря». Тред протянул руку. Мгновение — и северные страны — со всей их топографией, геологией, климатом, флорой и фауной, культурой, обычаями и легендами жителей — принадлежат ему.

История. География. Жизнеописания. Математика. Естественные науки. Физика и метафизика. Изящные искусства. Философские системы. Литература и языки. Логика и риторика. Все под рукой, и он жадно глотал книги, обращая особое внимание на языки, а также историю и обычаи Стреля. Он потерял счет новым приобретениям. Том за томом врывались в мозг благодетельными снарядами, пока он не ощутил, что голова раскалывается от напряжения. Тредэйн устало опустился в зачехленное кресло, уронил голову и опустил веки.

Жар в мозгу медленно отступал. Подняв голову, Тредэйн оглядел кабинет. Кажется, ничего здесь не изменилось, а он почти ожидал увидеть, как фолианты испускают собственное волшебное сияние. Взгляд прошелся по полкам. Сколько знакомых названий, сколько книг, содержание которых прочно улеглось в памяти. Тредэйн не считал их, но наверняка не одна сотня. За пару часов он приобрел всеобъемлющее образование.

Разумеется, не даром.

Он не собирался смотреть на часы, но глаза по собственной воле отыскали склянку. Вот они, перед ним, на столе, песчинки неудержимо струятся из верхней колбы. Сквозь тяжелую усталость шевельнулась тревога. Казалось, этот быстрый ручеек никогда не остановится. Может, в часах что-то испортилось? Не мог же он за пару часов истратить столько силы. Захотелось перевернуть часы, но Тредэйн не стал и пытаться. Он уже пробовал, и что толку? Кажется, поток песчинок редеет? Нет. Да!

Песчаный ручеек прервался, и Тредэйн перевел дыхание. Еще осталось, и немало. Хватит, чтобы исполнить задуманное. Он сомкнул пальцы вокруг верхней колбы, но сияние неудержимо пробивалось наружу.

Поднявшись, Тредэйн без сожаления покинул кабинет, спустился вниз, через кухню выбрался на задний двор и глубоко вдохнул холодный сырой воздух. До его нового жилища не одна миля, а тащиться в такую даль не хотелось. Но экипажа среди ночи не найти. Пришло в голову, то крошечная частица колдовской силы легко прогонит усталость. Совсем малая толика, это так просто… и представил себе вытекающие из колбы песчинки — и побрел, тяжело переставляя ноги. На ходу Тредэйн начал перебирать новоприобретенные сокровища и вскоре забыл обо всем, даже об усталости. Тредэйн почти не замечал, куда несут его ноги, но краем сознания, как видно, отмечал путь, потому что в конце концов оказался на уютной Солидной площади, где яркие фонари освещали порог его нового дома.

Поднимаясь по безукоризненно чистым мраморным ступеням, Тредэйн заметил лежащий на них сверток. Тонкая пачка грубой желтоватой бумаги… черные чернила… какой-то узор…

Нахмурившись, он поднял памфлеты, мгновенно заметив знакомую кайму из мушиных крылышек. Опять эти Мухи! Пока он бродил по городу — как ему представлялось — в полном одиночестве, кто-то еще не спал и не терял времени даром. Пожалуй, эти листки раскиданы по всему городу. Он наугад перелистнул пару страниц. На сей раз никаких картинок, только текст. Сочинение на тему Трибунала. Прочитает, когда будет время. Только не сегодняшней ночью.

Проходя через прихожую к себе в комнаты, Тредэйн не переставал задумчиво хмуриться. Эти Мухи не только дерзки, но изобретательны и настойчивы. Большой тираж и тайное распространение. Так можно завоевать весь город, и даже выбраться за его пределы. Возможно, стоит последовать их примеру. Да, так он и сделает. Уронив брошюру на стол, заваленный серебряными монетами, Тред еле дотащился до постели.

Два дня спустя в окне на фасаде особняка на Солидной появилось скромное, но разборчивое объявление:

ДОКТОР ФЛАМБЕСКА

ВРАЧ ИЗ СТРЕЛЯ

ВОССТАНАВЛИВАЕТ НАРУШЕНИЯ

ВНУТРЕННЕГО РАВНОВЕСИЯ

Солнце еще не успело прожечь дыру в утреннем тумане, когда появились первые пациенты.