"Наследник чародея" - читать интересную книгу автора (Вольски Пола)

Глава 10

Узнав о бесславной гибели отряда гвардейцев, герцог Повон погрузился в пучину меланхолии, поскольку бремя ответственности стало казаться ему непосильным. Потерять лучших своих воинов вместе с их доблестным командиром — и ради чего? Фал-Грижни все еще жив, как жива его мать и жуткие белые демоны, и теперь они, уж конечно, алчут мести. Повон ничуть не сомневался в том, что готовится новый заговор, да не один, и дурные предчувствия не давали ему покоя ни ночью, ни днем. Враги уже покушались на его жизнь, причем — подумать только! — в его собственной опочивальне. Они непременно захотят довести свое гнусное дело до конца, и по этой причине герцогский дворец охраняли не хуже фамильного склепа. Ни один незнакомец не имел права ступить на герцогский причал и уж тем более войти в здание. За последние две недели стража задержала троих человек, проникших на запретную территорию, и как раз сейчас герцог Повон решал их участь. Сказать по правде, он бы, не задумываясь, казнил всех троих, как бы там они ни клялись в невиновности, но подобный шаг наверняка сделает его самого объектом злобных нападок со стороны смутьянов и недовольных властью, которые не упустят случая позлословить на его счет. Похоже, этим отщепенцам и в голову не приходит, что этой своей так называемой свободой слова они обязаны ему, и только ему. Увы, размышлял Повон, таков удел всякого милосердного просвещенного монарха. Противники вечно злоупотребляют его терпением. Добродетели оборачиваются ему во вред! Лантийская чернь просто не способна признать что-либо, кроме жестокости. Да, демонстрация силы внушила бы должное уважение простому люду, но герцог колебался, памятуя о печальном примере своего предка герцога Брайзейани Дил-Шоннета. Тот вздумал ввести налог с паромщиков за пользование водой и за труды свои был скормлен ракам.

От злобной лантийской черни можно ждать чего угодно. Как и от келдхара Гард-Ламмиса, который, негодуя по поводу затянувшейся помолвки Повона с его ненаглядной дочуркой, требовал немедленно выплатить займ, взятый в свое время под возведение Финзифойлова каприза. Но о каком возвращении долгов могла сейчас идти речь? В посланиях келдхара между тем содержался косвенный намек на то, что выплата эта могла бы быть отсрочена, а то и вовсе аннулирована при вмешательстве герцогини Ланти-Юма, которая наверняка замолвила бы словечко за законного супруга. Действительно, кельдама Нуксия могла существенно помочь в этом вопросе. Брак решил бы все проблемы разом… И все же герцог тянул время. Кельдама Нуксия — и навсегда? И не сбежать, не скрыться? Мысль об этом была невыносима. Но как вынести разорение, государственные беспорядки, публичное осмеяние? Впрочем, существовал куда какой простой выход из сложившейся ситуации. Блестяще нанесенный военный удар разом решил бы все наболевшие проблемы. Герцог, не обладая смекалкой истинного стратега, начал подумывать, а не занять ли мятежные умы межгосударственными распрями? Однако, проанализировав финансовое, политическое и военное положение Ланти-Юма, он вскоре убедился в нецелесообразности подобного плана, после чего выбросил не слишком удачную затею из головы и принялся обдумывать иные возможности. От политического убийства также пришлось отказаться. Устранение ламмийского келдхара вовсе не избавит Ланти-Юм от роковой задолженности. Убивать кельдаму также бессмысленно — ее внезапная кончина, несомненно, вызовет вполне обоснованные подозрения. А ко всему прочему у келдхара есть еще и другая дочь, по характеру, как говорят, ничуть не покладистей первой. Подкупить келдхара или его министров — немыслимо, а для шантажа не имеется ровным счетом никаких оснований.

Устремляясь в мысленных скитаниях все дальше и дальше, герцог Повон обмозговал в качестве возможного решения проблемы самоубийство. Помечтать об отдыхе, безмятежности и торжественности препровождения в мир иной было весьма и весьма понятно, однако средства осуществления самого перехода представлялись ему довольно безрадостными. Стоило только подумать о ножах, чашах с ядом, пеньковых петлях, как на лбу его милости выступал холодный пот, и отрешиться от ужаса можно было разве что с помощью спасительных «Лунных грез». Благодаря щедрости Бескота Кор-Малифона у него имелся крохотный флакон чудодейственного снадобья, который он втайне от всех носил на тонкой цепочке на поясе, под одеждой. Сейчас «Лунные грезы» подарят ему блаженную усладу, но вот после женитьбы… Повон содрогнулся и поспешно достал заветный пузырек. До чего же он маленький, неприметный, и сколь ничтожна его вместимость! Хорошо, что есть еще хоть сколько-нибудь. Только расходовать содержимое надо очень и очень экономно. Быстро оглядевшись по сторонам — надо сказать, что находился он во второй по роскоши дворцовой спальне: первую приводили в порядок после случившегося там пожара, — герцог аккуратно вытащил пробку и побаловал себя малюсеньким глоточком «Лунных грез».

Даже столь ничтожное количество напитка мгновенно оказало на него чудесное действие. Ночные кошмары бесследно испарились, исчезло внутреннее напряжение, кривая настроения быстро поползла верх — и вскоре герцог снова был в состоянии безбоязненно взглянуть в будущее. Более того, ближайшее будущее рисовалось ему в самых радужных красках, ведь наутро начиналась Парнисская регата, на церемонии открытия которой, по традиции, ему предстояло присутствовать. В этом году, ввиду недавних печальных событий, его милость подумал было не появляться на публике, но не решился уронить достоинство Дил-Шоннетов. К тому же Повон обожал регату и уже сделал несколько ставок на победителя. Поэтому, посовещавшись с ближайшими советниками и тайно пригубив «Лунные грезы», он уверился в том, что, если принять элементарные меры предосторожности, безопасность ему гарантирована. Богато украшенная плавучая платформа, с которой он обратится с речью к народу, будет спущена на воду лагуны Парниса лишь накануне вечером, непосредственно перед началом регаты. Весь вечер и всю ночь ее будут охранять гвардейцы Круфора. Любой лантиец, задержанный поблизости от платформы, будет казнен на месте, без суда и следствия. Ранним утром, перед самым прибытием герцога, платформу тщательно осмотрят, дабы уберечь его милость от взрывных устройств, зажигательных смесей, адских машин и прочих нежелательных сюрпризов. Окольный путь, которым герцог отправится к лагуне, будет держаться в строжайшем секрете, и поедет он под охраной подразделения гвардейцев, которые впоследствии станут по периметру платформы, окружив ее несокрушимой живой стеной. Таким образом лантийский герцог, не подвергая свою жизнь риску, продемонстрирует народу и храбрость, и патриотизм. Лучшего выхода из ситуации не придумаешь, и вдохновением своим он обязан «Лунным грезам». И щедрости Бескота Кор-Малифона, конечно, как не он, проявил редкостное понимание и услужливость настоящего верноподданного! Не согласится ли он проявлять их и впредь? Запасы драгоценного напитка таяли прямо на глазах. Надо будет завтра же намекнуть об этом Бескоту. Да, побывать на Парнисской регате стоит!

С явным сожалением взглянув в последний раз на заветный флакон, Повон припрятал его подальше, забрался в кровать (пусть даже не самую лучшую) и с блаженной улыбкой приготовился погрузиться в сон.

День регаты выдался погожим и ясным. Льющиеся с благодатной синевы над головой солнечные лучи золотыми бликами рассыпались по пляшущим волнам лагуны. В самом центре ее возвышался остров Победы Неса — священный оплот ордена Избранных. Таинственный и мрачный, происхождением своим обязанный магическим силам, остров в обычные дни представлялся гражданам Ланти-Юма зловещим, они поглядывали на него искоса, с опаской. Но сегодня, против обыкновения, он радовал глаз и чуть ли не манил к себе.

Лагуну заполнили разнообразные суда. Они приходили сюда на протяжении последних трех дней, ведь Парнисская регата притягивала к себе участников не только со всех концов Далиона, но даже из Хурбы.

Теперь множество разномастных посудин мерно покачивались на волнах под аккомпанемент специально сочиненной по случаю праздника музыки; владельцу тех из них, которые будут признаны выдающимися в своей категории, получат призы из рук самого герцога. Разумеется, выбирать предстояло из нескольких сотен всевозможных парусников, домбулисов, сендилл, остроносых гоночных джистилий, причем конструкции некоторых из них существенно изменились. Так, было замечено, что двенадцать весел победительницы прошлой регаты, наибыстрейшей джистильи Гвема Фрино «Высшая магия», удлинились до ужасающих размеров, и болельщики ломали головы над тем, как это обстоятельство скажется на ее скорости. Суда помельче, все без исключения, были надраены, свежевыкрашены, и блестели во всей своей красе, расцвеченные флажками, вымпелами и розетками. Однако, как бы они ни радовали глаз, их все равно затмевали великолепные венеризы, среди которых скользила и гордость его милости герцога — венериза «Великолепная», знакомая подавляющему большинству лантийцев. Невозможно было не заметить роскошный «Золотой восторг» Кор-Малифона с золочеными мачтами и парусами из златотканой материи. Бросалась в глаза и жутковатая «Полночь» Кру Беффела с серебряной россыпью звезд на черных как вороново крыло парусах, серебряными же снастями и черепом в качестве носового украшения. Прочие суда по стати и убранству немногим уступали этим. За венеризами следовали другие участницы состязаний не такие большие и шикарные, но в определенном отношении куда более занимательные. Они входили в категорию «капризов», воплотивших безудержный полет фантазии своих создателей. «Капризы», созданные, чтобы потешить публику, совершенно не походили друг на друга. Бестолковые и порой едва способные держаться на воде конструкции тем не менее являли собой чудеса человеческой фантазии. Одно из новейших судов — «Змеиное гнездо» Джафа Лонина — представляло собой деревянное чудище, вырезанное в форме огромного узла извивающихся, бьющихся в конвульсиях гадов, причем каждая из тысяч красно-золотых змей была точной копией живой твари вплоть до мельчайших чешуек и остекленевших глаз без намека на веки. «Змеиные» мотивы на флагах прекрасно дополняли паруса, раскрашенные под змеиную кожу. Не менее примечательным был и «Заколдованный лес» лорда Ресса Дреннересса, три изогнутые мачты которого поддерживали полог из ветвей с покрытыми ярко-зеленой эмалью медными листиками. Нет нужды говорить о том, что о парусах тут не могло быть и речи. «Заколдованный лес», слишком тяжелый в верхней части, двигался за счет усилий галерных рабов. Шел он тяжело и медленно и казалось, что мало-мальски приличный бриз легко перевернет его вверх килем. Впрочем, об этом не стоило и задумываться. Если что и имело значение в сооружении «капризов», то уж никак не соображения практической пользы. Скорее наоборот. Практичность в этом случае сходила за вульгарность, и главное внимание уделялось художественному образу.

Зрители прямо-таки заполонили берега лагуны Парниса. На острове у кромки воды прохаживались облаченные в черное фигуры. Даже мрачные представители всемогущего ордена Избранных не остались равнодушны к знаменитой регате. Наиболее шумные из горожан бурно отстаивали самые удобные места. Несмотря на ранний час, на пристани уже произошло несколько драк, и набранной из гражданского населения дружине пришлось утихомиривать смутьянов. Герцогские гвардейцы, всецело занятые охраной вверенной им платформы, предпочли остаться в стороне, и распоясавшиеся хулиганы изувечили нескольких дружинников.

Больше других повезло тем, чьи дома были расположены в непосредственной близости от театра действий, особенно от герцогской платформы, которая должна была стать отправной и конечной точкой состязаний. Краткосрочная арендная плата за такие жилища была непомерно высока. Однако башня Вежни, расположенная на стыке Лурейского канала и лагуны Парниса пустовала. Уезжая куда-то по делам, лорд Трун Вежни не сумел заблаговременно подыскать квартирантов, и вот уже несколько месяцев его дворец был заперт, таким бы и оставался, если б в день регаты, на рассвете, не появился некий незнакомец.

Незнакомец — согбенный старикан — кутался в грязные лохмотья неопределенного цвета. Видавшая виды шляпа с обвислыми полями скрывала и волосы его, и физиономию, которую, впрочем, и так было не разглядеть в тусклом предутреннем свете. Из-под небрежно намотанного шарфа выбивалась спутанная седая борода, чуть оживленная рыжиной. От внимательного взгляда не укрылось бы то обстоятельство, что седина эта казалась запекшейся, будто от мучного клейстера, а вот рыжина — весьма натуральной. Сгорбившееся под лохмотьями старческое тело на самом деле было крепким и мускулистым, а руки, выглядывавшие из протертых рукавов, — руками человека в самом расцвете сил. Рядом с незнакомцем вышагивала невысокая коренастая бабенка в киртле из выцветшей грубой полушерстяной ткани. Волосы ее были убраны под платок, в руке она несла корзинку с тряпьем и щетками. Словом, самая обыкновенная поденщица. Но опять же, если присмотреться, можно было различить под глазами и на скулах угольные тени, в неверном утреннем полумраке делавшие ее лицо значительно старше, чем оно было на самом деле. Территория, прилегавшая к башне Вежни, оказалась пустынной. Толпы еще не начали собираться, хотя вот-вот должны были появиться первые, самые предусмотрительные зрители. Неподалеку сонно и лениво слонялась группка гвардейцев, продежуривших у платформы всю ночь. Но здание башни загораживало от них большую часть улицы, и они никак не могли видеть, что старик проковылял к запертому черному ходу и с удивительным проворством взломал замок.

— Отличная работа, ваша светлость, — заметила спутница старца.

— Подобные навыки — неотъемлемый атрибут нашей профессии, моя принцесса, — с любовью ответил Вурм Диднис. Вынув замок из петли, он распахнул двери и жестом радушного хозяина пригласил дочь войти, затем затворил створки и задвинул тяжелый засов. Они очутились в просторном сумрачном холле с голыми стенами. Сквозь щели в запертых ставнях протискивались настырные тоненькие лучики света, которых вполне хватало, чтобы осветить путь к спиралью уходившей к самой вершине башни узкой лестнице. Диднис и думать забыл про свою мнимую немощность, Джоски бросила корзину, и оба начали подниматься. Они миновали пять первых просторных этажей, и ступеньки вывели их к тому месту, где здание сужалось, переходя в тонкий точеный шпиль, вмещавший в себя лишь по одной комнате на этаж. Еще несколько минут подъема — и вот они уже на затхлом чердаке. В самом центре от пола к люку в потолке вела стремянка, по которой Диднис мигом взобрался, отворил люк и выбрался на обзорную площадку башни. Следом поднялась и Джоски.

По высоте и великолепию башня Вежни никоим образом не могла сравниться с другими, более монументальными лантийскими дворцами, но вид с нее открывался замечательный. Опершись о перила, доходившие им до пояса, отец и дочь с удовольствием обозревали раскинувшийся под ногами город, его безлюдные в этот час улицы и набережные — мало кто из горожан видел Ланти-Юм таким притихшим.

К востоку розоватый рассвет только-только начал золотить блестящие купола и черепицу крыш, вдыхая жизнь в их яркие краски. Но большая часть Ланти-Юма все еще нежилась в предутренней дымке. Там и сям в чьем-то окне или у неизвестно чьей двери оранжевым светлячком горел фонарь. В целом же город еще дремал, укутанный призрачной серой пеленой.

У подножия башни Лурейский канал сливался с лагуной. Туда, на самое пересечение, где неясным пятном маячила на серебристых водах какая-то громадина, и указал Вурм Диднис.

— Вон там, милая Джоски, прямо под нами, пришвартована герцогская платформа. Видишь?

— Не слепая, ваша светлость, — с гримасой нетерпения ответила ему дочь.

— Обрати внимание на небольшое возвышение посередине — на нем трон, с которого его милость будет наблюдать за празднеством.

— Не маленькая, ваша светлость!

— Так вот, моя принцесса. С этого-то возвышения его милость сможет беспрепятственно следить за ходом состязаний. Горожане, собравшиеся на пристани, смогут, в свою очередь, беспрепятственно любоваться его милостью. Таким образом герцог продемонстрирует народу понимание своих обязанностей, кои являются неизбежным дополнением к благородному званию и своего рода привилегией…

— Знаю, папа. Ты уже сто раз говорил.

— Позволь также обратить твое внимание на небольшое незанятое пространство, отделяющее нас от герцогской платформы.

— Вижу, ваша светлость. Я, между прочим, не идиотка!

— Моя Джоски — самая умная девочка на свете.

— Тогда не обращайся со мной как с круглой дурой. Что там эти солдафоны вынюхивают на плоту?

— А, — с усмешкой отмахнулся Вурм Диднис, — это они проверяют, не подложил ли кто-нибудь взрывчатку. Должно быть, по их мнению, это исчерпывающая мера предосторожности.

Джоски рассмеялась.

— Итак, моя принцесса, я поручил тебе подготовить наше оружие. Задание весьма и весьма ответственное, но я ничуть не сомневаюсь в твоей компетентности. Так порадуй же своего отца, моя умница.

— Раз плюнуть.

Несмотря на столь решительное заявление, Джоски прямо-таки распирало от самодовольства. Слегка улыбнувшись, она задрала подол и отцепила от потайного пояса несколько предметов.

— Всегда подозревала, что для чего-то эти юбки да годятся.

Она проворно скрепила детали воедино и, приладив к деревянной опоре маленький тугой лук, потянула за рычаг, который поворачивал шестеренку и изогнутый прут, а тот, в свою очередь, притягивал тетиву к пусковому крючку. Осталось только снабдить арбалет увесистой стрелой.

— Все. Готово.

Вурм Диднис внимательно осмотрел оружие.

— Идеально, моя принцесса. Быстро и безупречно. Иного я не ожидал.

— Что теперь, ваша светлость?

— Теперь придется запастись терпением. Вскоре наша благородная добыча займет место прямо под нашим носом. Мы хорошенько, не спеша, присмотримся к ней. Потом так же хорошенько прицелимся. Легкое нажатие на спусковой крючок — и стрела летит в цель. Герцог Ланти-Юма падает наземь, на его место восходит новый правитель, и род Вурм Диднисов влияет на ход истории.

— Мы прославимся?

— В определенных кругах.

— Должны, непременно должны прославиться! Мы ведь самые лучшие, правда?

— Наследственность моей Джоски проявляется в ее воинственном духе. По храбрости ты не уступаешь своей покойной матери, дитя мое, а высшей похвалы для меня не существует.

— Ваша светлость, а какой она была?

— Неукротимой, моя принцесса. Человеком редкостной силы духа, удивительного бесстрашия и благородства. Никто на свете не сравнился бы с ней в искусстве управляться с кинжалом. И ты — вся в нее.

— Спасибо, ваша светлость. — Видимо не желая обнаруживать обуревавшее ее чувство дочерней привязанности, Джоски не сводила глаз с герцогской платформы. Через секунду она спросила: — И долго нам его ждать?

— Думаю, пару часов. Может, больше.

— Придется несколько часов сидеть здесь сложа руки?

— Отсюда открывается чудесный вид. Можно любоваться, как корабли собираются на регату.

— Па, но это такая скучища.

— Многие дорого бы заплатили за такой наблюдательный пункт.

— По мне, так пусть бы забирали его за так. Говорю же, скучища. Да и вообще, как можно думать о судах, когда в животе пусто? Между прочим, я не завтракала.

Вурм Диднис с улыбкой отставил арбалет в сторону.

— Неужели ты думаешь, будто я допущу, чтобы моя голубка голодала? Хорошим же я был бы тогда отцом! Смотрите, миледи Джоски… я позаботился о нас обоих.

Говоря это, наемный убийца выудил из одного из своих бездонных карманов завязанную узлом салфетку, которую тут же развернул и расстелил на крыше. В салфетке оказались: небольшой хлебец с изюмом, ломоть сыра, несколько яблок и груш и два миниатюрных глазированных пирожных. В другом кармане нашлась бутыль эля и гроздь винограда.

— Завтрак!

— Пикник, дитя мое. Пикник на заре.

— Какая красота! А что там за начинка в пирожных?

— По-моему, миндальная паста.

— Ой, чудесно!

— Приступайте, миледи. Приступайте.

Они уселись поудобнее и плотно позавтракали, а мир вокруг тем временем понемногу просыпался. Ночную прохладу сменило мягкое влажное тепло солнечного утра. Воды канала и лагуны замерцали мириадами золотых огоньков под безоблачным небом, поднялись на крыло крикливые морские птицы, и вот уже на берегах начал собираться народ. Самые первые, сгорая от нетерпения занять удобные места, прибыли едва ли не следом за Диднисами. Потом подошли другие, громко переговариваясь в звонкой утренней тиши. С каждой минутой ручеек зрителей становился все полноводнее, и вскоре лантийцы тысячами хлынули отовсюду, нагруженные корзинами с провизией, одеялами, на которых можно будет сидеть, и в широкополых соломенных шляпах, чтобы уберечься от солнца. К гомону человеческих и птичьих голосов примешивался плеск весел — последние из судов спешили занять свои места в торжественном параде. Появились вездесущие лоточники с талисманами, безделушками, шарфами, конфетами и переносными жаровнями. Вскоре к морскому воздуху примешался аромат жареного мяса, запах дыма, специй, мусора и человеческих тел. Следом за торговцами явились жонглеры и акробаты, крысоловы нищие — весь тот сброд, что придает любому событию праздничный дух. И вот уже на берегах лагуны яблоку негде было упасть. Единственные незанятые места остались под огромным полотняным балдахином, раскрашенным во все цвета радуги, что бросал тень на ряд мягких кресел, возвышавшихся слева от герцогской платформы.

— Там же свободные места, — указала рукой Джоски. — Почему эти болваны сидят на земле?

— Потому что прекрасно знают свое место, мое сокровище, — ответил Вурм Диднис. — Кресла эти исключительно для знати, для членов благородных семейств Ланти-Юма. Видишь наброшенные на отдельные участки флаги? Персиковый со слоновой костью — это Дил-Парнисов, лиловый — Уэйт-Базефов, жемчужный — Глесс-Валледжей, розовый и серый — Рион-Вассарионов и так далее. Следует учитывать нужды знати. И это вполне справедливо. Однажды в этом разноцветье по праву засияют и наши цвета — цвета Диднисов.

— А какие они, ваша светлость?

— Увы, дитя мое, они затеряны в лабиринте времени.

На лице Джоски явственно читалось уныние.

— Ничего, — утешил ее отец. — Благородное происхождение просто обязывает нас иметь собственный герб и флаг. Мы достаточно смелы и предприимчивы, чтобы избрать себе необходимую символику. Джоски, какими будут наши цвета? Выбирай — раз и навеки.

Джоски просияла.

— Любые, какие захочу?

— Любые.

— И навеки?

— Слово лантийского дворянина.

— Что ж, тогда… — задумалась Джоски, — пожалуй, серебристый, цвета клинка. И красный, цвета крови. Самые что ни на есть подходящие, верно? Серебристый и красный — вот цвета Вурм-Диднисов.

— Серебристый и красный? Так тому и быть, родная. Настанет день, и цвета эти станут известны всюду, от Ланти-Юма до побережья Ледового моря. Вот увидишь.

— Знаю, ваша светлость. Однажды мы станем богатыми и знаменитыми, как того и заслуживаем. Особенно когда взнуздаем этого болвана лорда Никто. А пока… где там герцог?

Словно в ответ на ее вопрос, расположившийся внизу оркестр грянул марш, и бравурная мелодия вознеслась к самой вершине башни Вежни.

— Едет, моя принцесса, едет!

Джоски подскочила к перилам и всем телом подалась вперед.

— Осторожно, миледи Джоски, — предостерег Диднис. — Не забывай, эта башня считается пустующей. Нельзя, чтобы кто-нибудь нас заметил.

— Простите, ваша светлость.

Джоски нырнула вниз и припала все к тем же перилам. Но волнение мешало ей оставаться неподвижной. Она слегка подпрыгивала на четвереньках, а на Щеках горел лихорадочный румянец.

— Смотри, вон он, выбирается из портшеза! Виден как на ладони, попасть — проще простого. Уберем его! — И она схватила арбалет.

Вурм-Диднис мягко отнял у нее оружие.

— Рано, дитя мое. Еще не время. В твоих жилах бежит горячая кровь истинной дочери своих родителей, но нужно научиться быть терпеливой. Не торопись.

— Но почему? Он же совсем близко. Прекрасная возможность!

— Ах, как порывиста юность! Послушай меня, Джоски, и хорошенько запомни. Действительно, жертва наша в пределах досягаемости, и не исключено, что меткий выстрел сразит ее наповал. Однако этот план отнюдь не лишен недостатков. Прежде всего, герцога окружает свита, причем окружает достаточно тесно. Высокая величественная дама сбоку едва ли не полностью скрывает его от нас, хотя мы находимся много выше.

— И что с того? Все равно можно в него попасть. Клянусь тебе.

— Не забывай: он движется. Посмотри, как быстро шагает к платформе. Что-то уж слишком он энергичен, даже, пожалуй, взвинчен. Сразу видно, что осознает опасность, потому и нервничает. А раз он настороже, то не такая уж и легкая мишень.

— Но разве нам нужны легкие мишени? Скажи?

— Наконец сейчас его милость в центре всеобщего внимания.

— Как это?

— Все смотрят на него, и убери мы его сейчас, место, с которого стреляли, будет мгновенно вычислено, нам не дадут беспрепятственно исчезнуть.

— Мне плевать! Лично я не боюсь! За дело, ваша светлость!

— Девочка моя, — улыбнулся Вурм-Диднис и укоризненно покачал головой. — Твое мужество и сила духа восхитительны, однако не помешала бы и толика мудрости. Послушай своего отца. Неоправданный риск никого еще не доводил до добра. Знаю, тебе трудно в это поверить, но когда ты станешь старше, поймешь, что известная доля осторожности изрядно продлит срок твоей жизни.

— Осторожности! Тоже мне добродетель! А как же слава, отец? Как же известность?

— Чтобы сполна ими насладиться, неплохо бы для начала остаться в живых. Взгляни вниз, моя принцесса. Гвардейцы помогают его милости герцогу сойти с причала Вежни на плавучую платформу. Через пару секунд герцог поднимется на трон и с него обратится с речью к народу, дав тем самым сигнал к началу торжественного парада. Зазвучит музыка, придут в движение суда, и на них переключится всеобщее внимание. Вот тогда герцог и станет великолепной мишенью для единственного отпущенного нам выстрела. Более того: когда возникнет переполох, в смятении никто толком не поймет, откуда произведен выстрел, и мы спокойно удалимся. Ну скажи мне, разве не стоят эти оводы нескольких минут ожидания?

— Может, и стоят, — согласилась Джоски. Но никак не усидеть на месте, ваша светлость.

— Уже недолго ждать, девочка. Совсем недолго.

Там, внизу, лантийцы, все, как один, повернули головы туда, где поднимался к своему трону герцог Повон. Предвкушая обращение правителя, все притихли, даже торговцы прекратили зазывать народ, музыканты петь, нищие клянчить милостыню. Тишина, опустившаяся на лагуну Парниса, нарушалась разве что криками неугомонных птиц. Это была не более чем дань традиции, поскольку все знали, что большинство столпившейся на берегу публики не услышит ни слова из речи герцога. Каким бы Повон ни был опытным оратором, он не мог рассчитывать на то, что его голос донесется до самой дальней оконечности лагуны. Речь его будет услышана лишь стоящими поблизости — друзьями, родными, гвардейцами, бархатно-парчовыми аристократами, вальяжно расположившимися в тени навеса, и группкой чуть менее высокородной знати, устроившейся справа от него. Услышат его также те, кто облюбовал местечко у окон и на крышах немногочисленных ближайших зданий, в том числе парочка на башне Вежни. Впрочем, сколь бы символична ни была оказанная герцогу любезность, сам факт ее обнадеживал, поскольку говорил о том, что народ по-прежнему чтит своего правителя. А значит, его милости пока удается скрыть от сограждан истинную причину их экономических и общественных невзгод. В последнее время, правда, поддерживать иллюзию благополучия становилось все сложнее, но видно, лантийский люд в своем неведении оставался ему безоговорочно верен.

Герцог ступил на самый край платформы. Массивный трон с подушками и кисточками балдахина стоял в нескольких шагах позади. Ничто не отгораживало герцогское чело от небосвода. Повон предстал перед глазами всего Ланти-Юма. Впрочем, держался он уверенно, смотрел перед собой твердым взглядом. Терзавшая его на протяжении всего пути от дворца до лагуны тревога исчезла, ведь здесь он чувствовал себя полностью защищенным. Всего за несколько минут до его прибытия платформу еще раз хорошенько проверили. Конструкция наикрепчайшая, ни намека на взрывчатку. Всем, кто находился на ней теперь, можно был доверять: группа избранных состояла из членов герцогской семьи, личных друзей, парочки высокопоставленных сановников и нескольких не раз доказавших свою доблесть гвардейцев под командованием верного Круфора. Многочисленные их товарищи оцепили причал Вежни, перекрыв все доступы к герцогской платформе. В толпе сновали переодетые простолюдинами вооруженные сыщики. На платформе герцог был в полной, прямо-таки полнейшей безопасности. Уж здесь его милости не нужно было опасаться нежданного взрыва или возникшего ниоткуда фанатика-убийцы. Здесь ему ничего не угрожало.

Герцог начал речь. Его голос, натренированный во множестве выступлений, далеко разнесся над волнами. Он долго говорил о лантийской гордости, о лантийских традициях, лантийском духе и солидарности. Слушатели, они же зрители, начали уж переминаться с ноги на ногу, ожидая начала парада.

На башне точно так же сгорала от нетерпения Джоски, но по другой причине. Ее горящий взгляд перескакивал с мишени на отца, потом на арбалет, который Диднис наводил на цель, снова на мишень. Несколько раз она порывалась что-то сказать, но сдерживалась. Наконец ее терпение лопнуло.

— Ваша светлость, позвольте мне!

— Что? — не понял герцог, воззрившись на нее в недоумении.

— Можно, я подстрелю герцога? Ну пожалуйста.

— Дорогая моя Джосквинилью, — с мягким упреком произнес Диднис, — не говори глупостей. Вот-вот настанет решающий момент, так что очень прошу, не мешай мне.

— А я думала, задача наша, ваша светлость! Или мы не партнеры?

— Разумеется, дитя мое, и все же пойми меня правильно…

— Думаешь, я не умею обращаться с арбалетом? Ты же сам меня учил и прекрасно знаешь, что я не промахнусь. Па, ты что, не доверяешь мне?

— Доверяю полностью и безоговорочно, дитя мое, и все же…

— И все же что? Если мы и впрямь партнеры, если ты действительно мне доверяешь и это не пустые слова, тогда дай мне попытать счастья. И вообще, я так хочу!

— Голубка моя, милая Джоски, я в высшей степени ценю твои способности…

— Что-то непохоже.

— Знаю, что могу полностью положиться на тебя, несмотря на твой юный возраст и неопытность…

— Неопытность, как же! Ха-ха! А помнишь, как я укокошила Гриво Граббза «живой удавкой», помнишь? И без чьей-либо помощи! А когда Хубид по кличке Бешеный Пес припер тебя к стене и приставил нож к горлу, а я пришпилила его сзади? Что бы ты, интересно знать, тогда без меня делал?

— Был бы уже на том свете, и сомневаться нечего…

— Вот именно. На том свете. Па, ты у меня в долгу!

— Притом в неоплатном, моя принцесса. И все же позволь тебе заметить, что сейчас я выполняю самое, пожалуй, ответственное задание в моей жизни, и моя профессиональная…

— Твоя жизнь! Твоя честь и слава! Вечно все твое! Так не пойдет! Выходит, я для тебя ничего не значу?

— Родная моя, это вовсе не так…

— Так докажите, ваша светлость. Дайте, я выстрелю в герцога. Я так хочу, слышите? Хочу и могу!

— Милая Джоски, ты просишь о…

— Так-так! Теперь я знаю, какого ты обо мне мнения! — Лицо Джоски от злости раскраснелось, глаза полыхали огнем. В ярости она стукнула кулачком по перилам: — Ненавижу!

— Прошу тебя, моя голубка…

— Буду ненавидеть тебя всегда, всю жизнь и ни когда не прощу! Никогда!

Из глаз ее хлынули слезы бессильного гнева, и Вурм-Диднис сдался.

— Перестань, — жалобно взмолился он. — Хорошо, пусть будет, как хочет моя красавица.

— Вот здорово! — Слезы Джоски моментально высохли, словно их вовсе и не бывало. — Па, я тебя обожаю! Давай сюда арбалет.

Диднис скрепя сердце протянул оружие.

— Один-единственный выстрел, мое сокровище. Другого не дано. Прицелься как следует. Можешь для верности опереться о перила.

— Знаю, знаю!

Поустойчивее устроившись на балюстраде, она с прищуром завзятого эксперта стала наводить стрелу на мишень.

— Не стреляй, пока герцог не даст знака к началу парада. И приготовься, он вот-вот закончит речь.

— Да знаю же. И помолчи, а то я нервничаю.

К досаде собравшихся, герцог ораторствовал и ораторствовал. Он многословно распространялся о лантийской истории, судостроении, присущей лантийцам тяге к состязаниям. Слушатели уж заерзали, зашушукались, принялись жевать, покашливать и энергично обмахивать себя веерами, но не тут-то было.

— Этот старикан что, до скончания века собирается болтать? — не вытерпела Джоски. Судя по всему затянувшийся период ожидания начал сказываться на ее нервах. Закусив нижнюю губу, она то и дело непроизвольно подергивала покоившийся на спусковом крючке палец. — Да скорей же!

— Спокойствие и методичность, моя принцесса, — наставлял ее Вурм-Диднис. — Представь, что это учебная мишень.

— Да хватит тебе! Занудствуешь не хуже герцога.

— Целься как можно точнее.

— Уже.

— На крючок нажимаешь пла-авно…

— Ты дашь мне сосредоточиться или нет?

— Ну вот, голубчик. По-моему, он почти…

— Наконец-то! — Неверно истолковав незаконченную фразу отца, Джоски едва ли не рывком нажала на крючок. Высвобожденная тетива со звоном распрямилась, и стрела унеслась по направлению к платформе. Отец и дочь замерли в ожидании результата.

— Промахнулась! — вскрикнул Вурм-Диднис.

— Это ты вспугнул меня раньше времени! Дай попробую еще разок!

— Некогда, моя принцесса, нет времени. Бросай арбалет и бежим.

— Я быстренько…

— Не теперь.

С непривычной твердостью Вурм-Диднис потащил дочь к люку. Толпа внизу ахнула, загалдела, и этот шум придал беглецам дополнительное ускорение. Юркнув в люк, они мигом спустились по стремянке, пронеслись по винтовой лестнице и наконец очутились на уровне канала. Еще через пару минут они были в холле и, прихватив брошенные Джоски корзину и щетки, метнулись к двери, через которую проникли в дом, приподняли засов и выглянули наружу. Улица была пустынна, но с другой стороны здания, около воды, слышались тревожные крики Парочка тихо выскользнула из башни, Диднис достал из кармана замок, приладил его на место и запер. Оба — на вид простая поденщица и ее старый невзрачный спутник — обогнули башню, миновали ближайший к ней Парнисский купол и нырнули в аллею, пролегавшую между двумя одинаковыми розово-мраморными особняками, после чего растворились в пестрой взбудораженной толпе, заполнившей берега лагуны Парниса.

Обращаясь с речью к лантийцам, герцог Повон конечно же не мог видеть устремившейся к нему с вершины башни Вежни арбалетной стрелы. Он почувствовал лишь легчайшее дуновение, едва ощутимое колебание воздуха, и вовсе не обратил бы на него внимания, если бы не раздавшийся мгновение спустя крик боли. Оборвав речь на полуслове, Повон оглянулся и увидел распростертого на ковре Бескота Кор-Малифона. Плечо Бескота было залито кровью, а в нескольких дюймах от головы несчастного торчала глубоко вонзившаяся в доски платформы короткая, жутковатого вида стрела.

— На вашего герцога напали! — завопил Повон и с пронзительным проворством соскочил со своего возвышения, чтобы укрыться в гуще верных гвардейцев.

Не прошло и секунды, как солдаты воздвигли несокрушимую стену из плоти и стали, за которой дрожал и стучал зубами до смерти перепуганный герцог. Командир гвардейцев принялся бойко отдавать приказы, солдаты поспешили их выполнять. Повону же не было до их суеты никакого дела. Лишь бы выстоял живой заслон, лишь бы не дал ему погибнуть. Внезапное исчезновение его милости донельзя озадачило подданных, ибо ни один из них не заметил выстрела. Да, герцог сошел с возвышения, но почему не дают сигнала начать парад? Корабли по-прежнему стояли на якоре, а на платформе кипела какая-то бурная малопонятная деятельность. Вскоре те, кто стоял ближе к платформе, разглядели, что кто-то ранен, и тут же поползли слухи, один другого невероятнее. Одни говорили, будто на платформе вспыхнула драка, будто взбунтовались герцогские гвардейцы. Другие утверждали, что убили кого-то из благородных господ. Но, как бы ни били себя в грудь распространители слухов, никто точно не мог сказать, что именно случилось, и толпа гудела в лихорадочном ожидании.

И уж если кого и можно было заподозрить в нерешительности, то никак не кельдаму Нуксию. Как член герцогской свиты она заранее приготовилась вынести пытку лантийским легкомысленным празднеством. Ей, как будущей герцогине, надлежало если не поощрять, то терпеливо сносить подобные забавы, сколь бы предосудительными они ей ни представлялись. Однако обострившаяся ситуация была как раз по ней. Окинув взглядом место происшествия, от раненого придворного до торчащей стрелы и окружающих зданий, она все с ходу поняла. А когда заговорила, то обращалась к командиру Круфору, вместе со своими гвардейцами прикрывавшему герцога, от которого, как кельдама знала, толку не добьешься.

— Откуда стреляли? — требовательно спросила она.

— Судя по углу падения стрелы, из одного вон из тех высоких зданий.

— И что?

— К каждому уже отправлена поисковая группа, кельдама. Всех граждан, находящихся в этих зданиях и поблизости от них, допросят и обыщут.

— Его милость жив-здоров?

— Абсолютно.

— А умирающий лебедь? — Нуксия ткнула большим пальцем за плечо, туда, где находился Кор-Малифон.

Круфор закашлялся и поднес руку ко рту — то ли для того чтобы пригладить пышные светлые усы, то ли чтобы спрятать улыбку.

— Сержант Поньо, немного понимающий в медицине, говорит, что рана лорда Кор-Малифона пустяковая. Царапина. Но врача тем не менее уже вызвали.

Да гвардеец был не только хорош собой, но и знал свое дело.

— Хорошо, командир. Я вами довольна. Очень довольна.

— Счастлив услышать похвалу, поскольку высоко ценю мнение кельдамы.

— Когда вернутся поисковые отряды, жду подробного доклада.

— Любая информация будет тотчас представлена на ваше рассмотрение. Более того, я лично ее доставлю.

— Что ж, пусть так. Хорошо, командир. Мне нравится ваша деловитость. А теперь скажите своим людям, чтобы пропустили меня к герцогу.

— Все будет так, как желает кельдама. Круфор склонил белокурую голову, повернулся и отдал приказ гвардейцам, которые расступились, пропуская кельдаму к трусливо присевшему на корточки Повону.

— Вот это женщина, — ни с того ни с сего промолвил командир и стал наблюдать за охающими и ахающими придворными, которые метались, грозя, того и гляди, перевернуть платформу.

Нуксия твердым шагом подошла к герцогу. Поистине жалкое зрелище: глаза Повона остекленели, на лбу выступили капли пота. Кудахтать над ним у Нуксии не было ни времени, ни желания.

— Итак, — грозно начала она, — что вы намерены предпринять?

Повон молчал.

— Я спрашиваю, что вы намерены предпринять. Говорите!

Герцог понял, что отвечать все равно придется.

— В каком состоянии мой друг Бескот? — уклончиво спросил он.

— Хнычет, трясется, стенает, но опасность ему не грозит.

Из груди Повона вырвался вздох облегчения. Превыше всего он желал бы сейчас услады «Лунных грез», а последний источник, из которого он получал их, едва не оказался перекрыт. Сознание того, что далеко не все потеряно, вернуло ему мужество.

— Надо защищаться, — невнятно пробормотал он. — Напасть на врага. Напасть. На Грижни. Атаковать.

— Сколько можно сражаться с химерами, нареченный? — раздраженно заметила кельдама. — Уверяю вас…

— Да, атаковать! — провозгласил герцог с такой страстностью, что кельдама была вынуждена умолкнуть. — Будет битва. Такая, какой доселе не видывали. Я соберу огромное войско, нападу на Назара-Син и раз и навсегда расправлюсь со всеми врагами.

— Безрассудство…

— Со всеми, — продолжал бредовой скороговоркой Повон, — со всеми до единого! Раз и навсегда! С сыном Грижни… с его вдовой… с предателем, который им там помогает… с белыми демонами… со всеми! Всех их ждет смерть! И только тогда я наконец успокоюсь и избавлюсь от жутких кошмаров. Лишь тогда.

— Куда более разумно было бы обдумать…

— Огромное войско, — настойчиво повторил герцог. — И полное уничтожение. Полное!

В чем, в чем, а в этом его милость проявил небывалое упорство. И напрасно кельдама Нуксия приводила всевозможные доводы, пытаясь хоть как-то на него повлиять. Повон жаждал крови.

Проведенные гвардейцами поиски ни к чему не привели. Злодей, замышлявший убийство, успел улизнуть. Арбалет и остатки трапезы, обнаруженные на крыше башни Вежни, никоим образом не навели на его след. Никто не видел, как хотя бы одна живая душа входила в здание или выходила из него. Злоумышленник — или злоумышленники — словно испарился.

Из-за утреннего происшествия открытие Парнисской регаты пришлось отложить. Она началась на другой день, но уже без торжественного напутствия герцога и к тому же под проливным дождем. Один из сильных порывов ветра перевернул «Заколдованный лес».