"Убийство в стиле ретро" - читать интересную книгу автора (Володарская Ольга)

День третий

Кладбищенские ворота были распахнуты, около них толпилась кучка неопрятных нищих, выклянчивающих подаяние у одиноких посетителей погоста. Это были жуткие люди: грязные, беззубые, пьяные, покалеченные, но не в Чеченской войне, в чем они пытались уверить прохожих, а в пьяных драках. Завидев хорошо одетую женщину, они кинулись к ней, протягивая свои черные в волдырях руки, и заныли на разные голоса. Лена попыталась обойти их, но не тут-то было, попрошайки встали стеной, преграждая дорогу. Мысленно выругавшись, она швырнула в самый центр зловонной кучи тел пачку десяток, после чего беспрепятственно прошла на кладбище.

Надеюсь, бомжи не смотрят телевизор, — подумала она, торопливо вывернув на одну из основных дорожек. Ей не хотелось, чтобы ее здесь видели, и не только бродяги, но и никто другой, потому что приходить на кладбище ей было не к чему. Ей и Алекс об этом сказал. Да и сама она это понимала, но ноги сами принесли ее сюда, так что ничего теперь не поделаешь…

Дорожка, тем временем, сделала плавный изгиб, и перед Лениным взором предстал ряд свежих могил, значит, ей сюда. Лена надвинула шляпу на глаза, погрузила лицо до самого носа в кольцо кашемирового шарфа, приподняла воротник (ей нужна была сто процентная уверенность в том, что ее не узнают ни одна живая душа) и только после этого вышла на открытое пространство.

В нескольких метрах от нее у разрытой могилы стоял гроб. Судя по всему, панихида уже закончилась, и с минуты на минуту должно было состояться погребение — Лена поняла это, видя с каким нетерпением могильщики постукивают лопатами по мерзлой земле. Рядом с гробом стояло всего четверо человек, и двоих из них она узнала: старуху Голицыну и Эдика, двое других: молодая бедно одетая женщина и элегантный мужчина были ей не знакомы…

Но того, кого она мечтала увидеть, среди них не было…

Господи, какая она дура! Почему ей пришло в голову, что именно сегодня она его встретит! Почему дала глупым мечтам заманить себя сюда… Почему позволила себе такую роскошь, как надежда… Дура, набитая дура, даром, что депутат!

Лена устало опустилась на заснеженную лавочку. Волнение, охватившее ее, мешало немедленно уйти.

Сережа! Именно так звали того, ради кого она рискнула появиться здесь. Сергей Отрадов — любовь всей ее жизни. Боже, как она его обожала! Как мучилась, когда он ее бросил. Так мучилась, что выскочила замуж за первого встречного, и еще хорошо, что этот встречный оказался прекрасным человеком, а будь на месте Алекса кто-то другой, тогда ей не осталось бы ничего другого, как только наложить на себя руки…

Познакомилась она с Сергеем в доме покойницы Элеоноры Новицкой много лет назад. Ей тогда было тридцать, ему cорок девять. Он только что ушел в отставку, вернулся с Дальнего Востока в Москву и пришел в гости к своей единоутробной сестре Линочке. Елена очень хорошо запомнила тот момент, когда Серж вошел в комнату, где, кроме хозяйки и самой Лены, была еще куча народу, запомнила, потому что она чуть не лишилась чувств, увидев этого мужчину — от внезапно вспыхнувшей любви у нее перехватило дыхание. Высокий статный военный в морской форме, с кортиком на поясе, с фуражкой в руке, он свел с ума не только ее — все женщины, присутствующие в комнате, в едином порыве возжелали этого красавца. Хотя, по большому счету, Сергея никто бы не назвал классически красивым, у него было обычное лицо: немного тяжеловатое, с крупным носом, чуть опущенными глазами. Единственное, что красило его, так это рот, будто созданный для поцелуев в засос, и густые волосы, на тот момент абсолютно седые… Но что-то в Сергее было такое, что волновало женщин, кружило им головы, заставляло трепетать. Сейчас бы сказали, что он был чертовски сексуален, но тогда целомудренно отмечали, что в нем есть изюминка…

Впрочем, до общего мнения Лене не было никакого дела. Даже если бы другие находили его уродливым, она все равно пошла бы за ним на край света. Оказалось, что она способная на такую всепоглощающую любовь… И для нее это стало полной неожиданностью! Ведь до этого она считала себя абсолютным сухарем, синим чулком, она занималась исключительно самообразованием: писала диссертацию, посещала всевозможные курсы, читала. За тридцать лет у нее не было ни одного серьезного романа. Да что там, у нее и несерьезного не было, потому что мужчины боялись подойти к ней с непристойным предложением, а пристойного делать не хотели — кому нужна жена, которая умнее мужа. Еще она была девственницей. И если раньше это ее совсем не смущало, то теперь показалось постыдным… А самым постыдным было то, что она умирала от желания. День и ночь она мечтала о том, как он возьмет ее, причем, обязательно на полу (из-за этих фантазий с ее лица не сходил стыдливый румянец — многие даже решили, что она заболела гриппом), хотя до этого считала себя фригидной. Да, раньше ее секс совсем не волновал, как она предполагала, из-за гинекологических проблем, а оказывается, ей просто не попадался достойный объект желания.

Мучилась она целый месяц, при этом регулярно встречаясь с Сергеем в доме Лины, распаляя себя этими встречами до неприличия. В итоге, не выдержала, затащила в ванну и… нет, не отдалась — призналась в любви. Он назвал ее милой девчушкой, погладил по головке, даже в нос чмокнул, а после преспокойно ушел. Но история на этом не закончилась.

Спустя три недели он сам затащил ее ванну, где под аккомпанемент льющейся из крана воды лишил девственности. Когда дефлорация была успешно завершена, Сергей признался в том, что Лена ему тоже очень нравилась, но он боялся отдаться чувству, потому что считал себя слишком для нее старым (…мне ведь уже сорок девять, девочка!).

Так начался их роман.

Встречались они урывками, потому что он был постоянно занят, а она боялась ему навязываться. Ленина любовь расцвела пышным цветом, Сергей к ней тоже прекрасно относился, конечно, не так страстно, как ей бы хотелось, но пожаловаться на его невнимание она тоже не могла.

Когда с момента начала их романа прошло четыре месяца, Лена, естественно, тайно, стала мечтать о свадьбе. А почему нет? Он не женат, бездетен, к ней привязан, им есть, о чем поговорить, и в сексе у них полная гармония. Самое же главное, она любит его так, как не полюбит ни одна другая, а какому мужчине это не понравится?

Но, как говориться, человек предполагает, а бог располагает! В случае Лены и Сергея в роли бога выступила Элеонора Новицкая милая сестренка, любящая мать… Да, Лина была Леночкиной матерью, правда, не родной, но так как воспитывала она девочку с пеленок, никто об этом не вспоминал.

Сколько же ей было лет, когда все это произошло? Никак не меньше шестидесяти, точно, тогда ей только-только исполнилось шестьдесят три, ведь она была старше брата на четырнадцать лет. И она была еще очень хороша! Стройная, золотоволосая, гладкокожая, с хорошим цветом лица и голубыми, как в молодости, глазами. В нее по-прежнему влюблялись мужчины, а она все так же обожала ими вертеть. Всеми без исключения: и поклонниками, и мужем, и сыном, и братом. Она привыкла считать всех мужиков без исключения своими рабами. В этом было что-то противоестественное, потому что она ревновали их, даже сына и брата, к другим женщинам. Она хотела властвовать над их сердцами безраздельно.

Наверное, по этому любовь дочери и брата она расценила как предательство. Она запретила им встречаться. Она заявила, что проклянет дочь, если та ее ослушается…

И тут впервые за всю жизнь Лена взбунтовалась. Она ответила матери, что та может проклинать ее сколько хочет, но от Сергея она не отступится. Что тут началось…

Дура! — орала Лина, тряся дочь за плечи. — Идиотка! Он тебе в отцы годится! К тому же он бабник, циник, сволочь! Думаешь, если он тебя отымел, то уже любит, да он перетрахал всех моих подружек, смотри, и твоих перетрахает! Я запрещаю тебе его любить!

Но, как известно, запретить любить невозможно, по этому Лена собрала вещи и ушла из дома. Не известно, чем бы все кончилось, не исключено, что хэппи-эндом, если бы Сергея не посадили. Да, да, да, в тот момент, когда «счастье было так возможно, так близко», Сержа отдали под суд, обвинив в зверском избиении какого-то гражданского. Как потом выяснилось, побит был рогатый муж одной из подружек Элеоноры, застукавший капитана Отрадова со своей супругой и решивший прелюбодеев поколотить.

Больше всего Лену в этой истории поразило не то, что ее любимый параллельно встречался еще с какой-то бабой, а то, что рогатого мужа на Сергея натравила Элеонора. Она не ожидала от матери такой подлости, такого хладнокровия, такой бескомпромиссности, ведь Элеонора прекрасно знала, как вспыльчив Сергей, она знала, что если его попробуют ударить, он тут же ввяжется в драку, она знала, чем эта драка закончится, и знала, что без последствий она не останется, так как побитый муж был очень большим правительственным чиновником.

Сергея посадили на восемь лет. Перед тем, как отправится по этапу, он встретился с Леной и приказал ей его забыть, потому что он ее никогда не любил, и считает нужным сказать ей об этом именно сейчас, чтобы она не разыгрывала из себя жены декабриста (так и сказал «чтоб не разыгрывала»), а устраивала свою жизнь без него…

После этого Лена серьезно заболела и провалялась в больнице чуть ли не год — врачи не знали от чего ее лечить, потому что у нее обнаружилась дисфункция всех жизненно важных органов. Когда же ее все-таки выписали, в дом матери она не вернулась. Она не желала ее больше видеть — и не видела целых 20 лет…

Елена схватила с лавки пригоршню снега, слепила комок и провела им по лицу. Надо успокоиться! И постараться все забыть — с прошлым ее больше ничего не связывает! Мать умерла, Сергей, быть может, тоже. Ведь ему сейчас должно быть семьдесят, а в нашей стране, как известно, мужики долго не жи…

Мысль оборвалась. Дыхание перехватило. Перед глазами поплыли черные круги. Но даже сквозь них она видела… нет, нет, это не он… не может быть… просто похож…

— Сережа! — выдохнула Лена и сползла на припорошенную снегом землю.

Ее Сережа! Вот он, в каких-то десяти метрах от нее! Живой!

Он идет по параллельной дорожке, направляясь к разрытой могиле. Он ничуть не изменился, такой же стройный и высокий, такой же седовласый, и так же не любит головные уборы. Старость его ни сколько не изуродовала, напротив, сделал его еще более привлекательным.

Сергей не заметил ее, он не смотрел по сторонам, и Лена была благодарная за это богу, потому что меньше всего она хотела бы сейчас встретиться с ним глазами. Она понимала, что как только она заглянет в эти любимые, чуть близорукие глаза, она плюнет на все: на мужа, на партию, на Думу, на своих избирателей и даже на любимую собаку Дулю, и пойдет за Сергеем хоть на край света.

Аня тихонько всхлипывала, утирая влажное лицо варежкой (о приготовленном заранее платке она даже не вспомнила), ей было горько оттого, что ни один из присутствующих на похоронах не оплакивал бабусю вместе с ней. Всем была наплевать на то, что Элеонора Георгиевна умерла. Всем, даже ее сыну, который со скучающим видом разглядывал привезенный с собой траурный венок. Не говоря уже о старой мымре Голицыной, томно прикладывающей пожелтевший от времени батистовый платочек к совершенно сухим глазам. Молодого же мужчину в щеголеватом пальто она в расчет не брала, он тут был явно человеком посторонним — Аня решила, что он секретарь Эдуарда Петровича, потому что стоял парень немного в отдалении и вид имел крайне озабоченный.

Пока Аня плакала, к траурной процессии (если четырех человек у могилы можно назвать процессией) присоединился еще один мужчина: высокий худой старик с серьезным аскетичным лицом. Он молча кивнул Голицыной, поздоровался за руку с Эдуардом, скупо улыбнулся Ане, но вместо того, чтобы встать рядом со всеми, шагнул к гробу, вынул из-за пазухи белоснежную розу на длинном стебле, положил ее у лица бабуси, прошептал что-то короткое: то ли «прости», то ли «прощай», после чего быстро развернулся и зашагал прочь.

Минутой позже его худая спина скрылась из виду.

Сразу после этого Эдуард дал знак могильщикам, чтобы преступали.

Гроб заколотили, опустили, закидали землей. Не было ни торжественных речей, ни горьких причитаний, ни прощальных поцелуев в лоб, все молча кинули на крышку по горстке земли и отошли, давая могильщикам заняться своим делом.

Когда на месте ямы образовался небольшой холмик мерзлой земли, все посчитал похороны завершенными.

— Эдик, дружочек, — заговорила Голицына своим противным дребезжащим голосом, — ты поминки где будешь делать?

Эдуард Петрович нахмурился, видимо, об этом он даже не подумал, но быстро нашелся — достал из кармана портмоне, вынул из него сто долларов и протянул их старухе.

— Лизавета Петровна, вот вам деньги, помяните матушку без меня. Я видел тут неподалеку небольшой ресторанчик, попрошу своего шофера вас туда отвезти… Потом он вас домой забросит…

Голицына хищно схватила предложенную сотню, молниеносно спрятала ее в карман и сладко запела:

— Спасибо, сынок, спасибо. Дай бог тебе доброго здоровья… Помяну матушку твою, подружку мою ненаглядную, помяну, не сомневайся…

Но Эдик ее сладких речей слушать не стал, он предупредительно махнул рукой, типа, не стоит благодарности, резко развернулся и направился к стоящему в сторонке молодому человеку. Аня зачем-то потащилась следом за ним. Уж не затем ли, чтобы рассмотреть красавца поближе?

— Вы кто такой? — с места в карьер начал Эдуард.

— Меня зовут Петр Моисеев, — отрекомендовался парень, — я адвокат вашей покойном матушки…

Значит, не секретарь, а адвокат! С ума сойти! А какой в близи оказался красавец!

— Фамилия известная, — хмуро кивнул бабусин сын. — Это ты Цаплю защищал? И Германа?

Петр не ответил, только с достоинством кивнул, а Эдуард Петрович продолжил:

— И зачем матушка тебя наняла, такого ушлого?

— Она оставила завещание…

— Это понятно. Только для этого достаточно нотариуса, зачем ей понадобился видный столичный адвокат?

— Элеонора Георгиевна наняла меня на тот случай, если вы надумаете его опротестовать.

— Я? — сощурился Эдуард.

— Не вы лично. Вас она, как раз, и не имела в виду… — Адвокат строго сжал губы, став сразу серьезнее и старше. — Другие члены семьи.

Аня обалдела. Другие? Значит, кроме Эдуарда Петровича, есть еще кто-то?

— И кому же матушка завещала свое добро? — хмыкнул Эдуард.

— Я зачитаю завещание завтра в два часа дня в своей конторе, — он протянул ему визитку с вензелями, — здесь указан адрес и телефон. Так что милости прошу.

— А остальные знают?

— Моя секретарша сегодня обзвонит всех членов семьи, указанных в завещании. Кто пожелает, придет… — И тут он впервые посмотрел на Аню. — Вас, Анна Вячеславовна, я так же прошу явиться, вам Элеонора Георгиевна тоже кое-что оставила.

После этих слов красавец адвокат протянул еще одну визитку, на этот раз Ане, улыбнулся и, вежливо попрощавшись, удалился. Эдуард Петрович проводил его задумчивым взглядом, потом встряхнулся и спросил:

— До дома подбросить?

— Я еще посижу тут… — Аня опустила глаза и почти беззвучно добавила. — С бабусей…

— Замерзнешь, дурочка.

— Я не долго.

Он сокрушенно покачал головой — не ясно осуждающе или сочувствственно — а затем ушел, даже ни разу не оглянувшись.

Оставшись одна, Аня облегченно вздохнула (как не был к ней добр грозный дядька Эдуард, а все равно в его присутствии она зажималась), подошла к могиле, присела рядом с ней на корточки, вынула из кармана банку вареной сгущенки, поставила ее рядом с венком и, не медля более не секунды, побежала в сторону ворот — через десять минут от них отходил льготный автобус.