"Наваждение – книга 1" - читать интересную книгу автора (Волски Пола)

15

Крах Шорви Нирьена отчетливо обозначил появление Уисса в'Алёра на арене еще неоперившегося Конституционного Конгресса как главной его фигуры. Еще в качестве президента и неформального владыки Комитета Народного Благоденствия Уисс обладал огромной властью, чтобы расправляться со своими недоброжелателями. Теперь же, с устранением главного соперника и почти одновременным учреждением Народного Трибунала – якобы независимого органа, но на деле, как было известно каждому, мощного орудия экспроприационистов, – его власть стала непомерно велика. Последовавшая незамедлительно опала Нирьена и всех его верных приверженцев как нельзя более ясно свидетельствовала об этом. По решению Трибунала, получившего мандат власти от Конгресса и поддержанного любимым детищем Уисса – вооруженным Народным Авангардом, был подписан приказ об аресте нирьенистов, обвиненных во «вредоносном заговоре и преступлениях против народа». Полдюжины экс-депутатов были схвачены и брошены в тюрьму, остальным удалось избежать ареста. К молчаливому удовлетворению многих, Нирьен тоже остался на свободе.

Во время многомесячных заседаний Конгресса разработанная Шорви Нирьеном система информации работала без перерывов, сохраняя эффективность и упорядоченность под руководством талантливого Бека. Теперь, в новом враждебном окружении, эта машина действовала столь же успешно. Большинству депутатов, находившихся под ударом, удалось бежать из Шеррина, в то время как их вождь совершенно пропал из виду. Почти каждый день улицы города наводняла антиэкспроприационистская литература, что говорило о присутствии Нирьена в Шеррине. Но где именно он находился – оставалось тайной для всех, кроме нескольких посвященных, и различные агенты и шпионы Комитета Народного Благоденствия мечтали раскрыть эту тайну.

Шестеро захваченных депутатов наблюдали первое заседание нового Народного Трибунала со скамьи подсудимых. Власти справились с проблемой побега Шорви Нирьена, предав суду его самого и бежавших вместе с ним в их отсутствие. Само собой, все были признаны виновными и приговорены к смерти. Несмотря на старания управляемого экспроприационистами Конгресса ограничить распространение сведений об этом процессе, вердикт и приговор вызвали бурю. Явственно обозначились не только несправедливость и жестокость, но и более важный факт – незаконное присвоение власти. За все месяцы, прошедшие со времен штурма Бевиэра, ни одна партия не посягала на исключительное право распоряжаться жизнью и смертью людей, которое прежде принадлежало лишь королю, Возвышенным или назначенным ими представителям. События, последовавшие после вторжения в Бевиэр, показали, кому на деле принадлежит власть, но никто еще не пытался юридически оформить эту реальность – до дня заседания Трибунала. Общественность протестовала, но Конгресс и Трибунал хладнокровно игнорировали эти протесты. Горячие речи в тавернах, споры в салонах, гневные письма, град упреков и памфлетов – все это не удостаивалось вниманием. Но вскоре некоторые дотошные наблюдатели заметили, что чересчур активные противники политики экспроприационистов на удивление оказались подвержены несчастным случаям. Их дома грабили, лавочки поджигали, членам семьи угрожали, а иногда случалось и нечто похуже. Когда Народный Авангард закрыл таверну «Фитиль», известную как место сборищ сочувствующих нирьенистам, никто особенно не удивился. Когда редактора частной газеты «Овод Крысиного квартала» избили до полусмерти в тихом переулке средь бела дня, весь город гудел, но никто ничего не делал. А когда исчезли двое детей Гримо, крамольного депутата от Совани, число выражающих недовольство Конгрессом резко уменьшилось.

Та партия, которая, казалось, была в состоянии бросить вызов разгулу экспроприационистов, оставалась бездеятельной. Король Дунулас, все еще содержавшийся в Бевиэре, как в клетке, хранил осторожное молчание, во всяком случае, насколько люди могли об этом судить. В отсутствие энергичного вождя, видимо, мало что можно было изменить, и все же ситуация в целом оказалась не так ужасна, как предполагали сначала. Шли недели, но обещанных казней не последовало. Шестеро приговоренных томились в «Гробнице», но, по крайней мере, оставались в живых. Возможно, новый Трибунал, раскаявшись в своем поспешном решении и считая невозможным смягчить приговор, не уронив своего достоинства, просто позволит этой отсрочке длиться до бесконечности. Так думали многие шерринцы. Но если бы они могли заглянуть в душу Уисса в'Алёра, то изменили бы свое мнение.

В доме Рувиньяков известие о массовом изгнании депутатов из здания Конгресса особого впечатления не произвело. Элистэ не слишком тревожилась по этому поводу, считая политику скучной, а в последнее время еще и вероломной. По правде сказать, она начала испытывать некоторое уважение к трудам Шорви Нирьена, но не настолько, чтобы его опала потрясла ее. Цераленн же наблюдала за междоусобицей в Конгрессе с веселым презрением, а Аврелия, целиком поглощенная мыслями о Байеле во Клариво, и вовсе ничего не замечала.

Труднее было, однако, не видеть тех мер, которые предпринял Уисс в'Алёр во исполнение своих обетов. Он, разумеется, всегда отстаивал экспроприацию – материальное возмещение ущерба, который народ претерпел со стародавних времен. Этот принцип лежал в основе его политической демагогии. Теперь, к восхищению своих приверженцев, он начал претворять слова в дело. В течение нескольких дней, последовавших за изгнанием Нирьена. Комитет Народного Благоденствия утвердил новое постановление, облагавшее изрядным налогом имущество всех семей Возвышенных. Поначалу сопротивление оказалось бурным. Сборщики налогов, разосланные Конгрессом по всему Вонару, встречали ругань, оскорбления, бывали биты лакеями, а кое-кого в конце концов повесили. После этого прокатилась волна нападений, убийств, арестов, пожаров в имениях, а многие непонятливые Возвышенные из провинций оказались за решеткой. Самые упорные из сеньоров были оштрафованы и наказаны дополнительными имущественными поборами. Некоторые, к их крайнему изумлению, были привлечены к судебному разбирательству как преступники. В таких случаях после приговора сразу следовала конфискация имущества, осуществляемая, как правило, местными Лигами Патриотов. В конце концов все, кроме сумасшедших упрямцев, согласились платить. Полученные таким образом средства были частично перераспределены в виде бесплатного хлеба и супа для простых людей. Хотя вознаграждение оказалось невелико, голодным оно пришлось по душе. В течение нескольких недель часть бедняков пусть нерегулярно, но кормилась этими щедротами. В День Королевы, переименованный в День Патриота, в Шеррине каждую краюху хлеба сопровождала мелкая медная монета, и, по крайней мере в этот день, положение Уисса как народного спасителя было непоколебимым.

Укрепив таким образом репутацию человеколюба, Уисс обрел возможность заняться собственными делами. Аресты и конфискации проводились негласно, так что некоторые сундуки стали втихомолку пополняться. Об этом было почти неизвестно широкой публике, потому что пресса быстро научилась помалкивать, однако среди потерпевших Возвышенных шли возмущенные толки. Половина их лишилась денег, поместий, домашнего скота, личного имущества, ценных бумаг, фамильных драгоценностей и посуды, а в некоторых случаях даже мехов и одежды. Самые благоразумные научились припрятывать ценности.

Цераленн во Рувиньяк до этого не опускалась, хотя ее неоднократно предупреждали, что солидные состояния привлекают внимание экспроприационистов. Она знала также, что ее знаменитая коллекция драгоценностей – подарки многочисленных воздыхателей, включая и королей, – представляла немалый соблазн. Ей не раз советовали отослать свои сокровища куда-нибудь подальше из города, а если удастся – то и из страны. Или же, если это окажется затруднительным, она могла бы закопать их в надежде вновь обрести впоследствии, когда в мир вернется здравый смысл, а экспроприационистов повесят как воров, кем они, собственно, и являются. Совет был разумным, но мадам отвергла его.

– Эти безделушки ничего не стоят, если их нет у меня под рукой, – процедила Цераленн с таким убедительным равнодушием, что только те, кто хорошо ее знал, заметили бы, как напряглись ее шея и плечи, какой огонек вызова блеснул из-под ее неподвижных век. И драгоценности, включая знаменитое тройное ожерелье Дунуласа XII из черных жемчужин одинакового размера, остались в гардеробной графини, в шкафчике красного дерева. Несмотря на уговоры друзей и родственников, она носила их так же открыто, как раньше. Деньги лежали в ящике незапертого стола, серебро – в незапертом буфете. Безделушки и произведения искусства были выставлены на всеобщее обозрение, и жизнь продолжалась, словно все социальные потрясения остановились у порога этого особняка.

Но Элистэ стала теперь более искушенной. Несколько ее подруг уже лишились своих вещей, и она видела их гнев и огорчение. Она помнила торговок, без зазрения совести рыскавших по покоям фрейлин, хватавших их пожитки, и одна мысль об этом вызывала в ней чувство беспомощной ярости. Только теперь Элистэ знала, что делать, и с ней такого больше не случится

– она сама не допустит. Графиня может с презрением относиться ко всяким мерам защиты, а ее внучка пренебрегать ими не собирается. Свои личные сокровища она спрячет там, где эти разбойники их не найдут.

Если не считать дорогих и разнообразных платьев, ценностей у Элистэ было не так уж много. Как и любая девушка ее положения, она имела набор красивых украшений, но не слишком дорогих, потому что ценные украшения обычно носили замужние женщины. Тем не менее она обладала несколькими стоящими вещицами, которые когда-то принадлежали ее бабушке по отцу, – к счастью, во время взятия Бевиэра они хранились у Цераленн. Среди них были несколько брелоков, подарки от подруг и поклонников, вызывавшие у нее теплые чувства, и, самое главное, подарки от дядюшки Кинца – восхитительные волшебные безделушки, которыми она дорожила просто потому, что была сердечно привязана к их дарителю, а фарфоровый венок, составленный из сотни разных цветов, каждый из которых испускал изысканный аромат, являлся истинной редкостью. Несомненной ценностью было и зеркальце в золотой оправе, в котором постоянно появлялись чудесные сказочные пейзажи с розовыми облаками, а еще забавные игральные кости с коварно меняющимися гранями, украшенные бриллиантами, и другие вещицы подобного рода, потерять которые было бы немыслимо.

Однажды знойной летней ночью Элистэ сидела в спальне, обмахиваясь веером и наблюдая за тем, как Кэрт зашивает драгоценности в складки нижних юбок и рубашек. С открытой дверью и окном дышать было бы легче, но Элистэ распорядилась ничего не открывать, чтобы обезопасить их от неожиданного вторжения слуг, которые могли увидеть то, чего им видеть не полагалось, и более того – рассказать об этом своей госпоже. Хоть Элистэ и действовала с полной убежденностью в собственной правоте, сносить презрение бабушки ей вовсе не хотелось. Занавески на окне были задернуты, чтобы воспрепятствовать обзору извне, и останутся так до конца работы. Подстегиваемая неудобствами, Кэрт работала быстро, делая крупные стежки, наметывала, подшивала кромку. Желая ускорить дело, Элистэ тоже взяла банкноту в сто рекко, полученную в подарок ко дню рождения, и собственными руками зашила сложенную бумажку в прореху на подкладке маленького красного ошейника Принца во Пуха.

Венок, зеркальце, тиару бабушки Берриссы и еще кое-какие ценные вещи нужно было спрятать отдельно, но Элистэ уже все продумала.

– Выбрось отсюда письма, – распорядилась она, указывая на деревянную шкатулку. – И уложи оставшееся.

Кэрт выполнила приказание с обычным проворством. Последней уложенной вещицей был фарфоровый венок, бережно завернутый во множество слоев ткани.

– Ну, вот и все. – Кэрт закрыла шкатулку и защелкнула замок. – А теперь что, госпожа?

– А теперь – в сад. Тихо-тихо. Ты неси шкатулку. И вот это. – Элистэ вручила горничной похищенную в саду лопату.

– Зарытый клад, госпожа? – Круглые глазки Кэрт засверкали. – Как у пиратов?

– Вот именно.

– Вы будете капитан, а я матрос, который роет яму?

– Если тебе угодно.

– Капитан обычно убивает этого матроса из пистолета, – подсказала Кэрт. – Вышибает ему мозги, чтобы тот не проболтался.

– Слишком много шума. Выстрел переполошит всю округу. Так что, думаю, пока ты в безопасности.

– Спасибо, госпожа.

– Ну, а теперь – за мной.

На пороге спальни Элистэ остановилась, чтобы прислушаться, затем осторожно приоткрыла дверь и высунула голову в коридор, бросив быстрый взгляд по сторонам – совсем как год назад, в ту ночь, когда она украдкой выходила из отцовского дома, чтобы спасти Дрефа сын-Цино. На нее нахлынули воспоминания той ночи – посеребренные лунным светом поля и холмы, фигура похожего на мотылька дяди Кинца, выскочившего из-за камня, удивительное ощущение иллюзорной ликантропии, конюшни в ночном мраке, наконец, уход Дрефа сын-Цино в темноту и охватившее ее чувство необъяснимого отчаяния. Отзвук этого отчаяния она чувствовала до сих пор – но думать об этом сейчас было не время. Элистэ выскользнула в переднюю. Кэрт последовала за ней.

По лестнице девушки сошли без происшествий. Элистэ предполагала тихонько выйти через парадную дверь, обойти дом и очутиться в саду, избежав таким образом встречи с прислугой. Этот план был вполне реальным и осуществимым, если бы не поразительное невезение. Как только они спустились в холл, неожиданно раздался стук в дверь. Какие могли быть гости в десять часов? Однако дверь дрожала под ударами, становившимися все более настойчивыми.

Девушки обменялись встревоженными виноватыми взглядами. Прижимая шкатулку к груди, Кэрт сделала шаг назад, словно обдумывая, не ринуться ли ей наверх. Но было поздно. Дворецкий со своей неуместной исполнительностью уже спешил на стук. Он отодвинул засов, и тут обеими девушками овладело любопытство.

В дверях стоял какой-то человек. Несмотря на влажную жару шерринского лета, его осанистую фигуру скрывал грязно-коричневый плащ. Даже под складками плаща было видно, как его грудь вздымается и опускается от частого дыхания. Лицо пришельца почти полностью скрывала тень от низко надвинутой широкополой шляпы. В одной руке он держал небольшой саквояж.

– Пропустите меня к графине, – потребовал, задыхаясь, посетитель. Его речь носила характерный оттенок Возвышенных, в голосе чувствовалась тревога, и он показался Элистэ знакомым.

– Как о вас доложить, господин? – осведомился дворецкий, бегло и с сомнением осмотрев гостя.

– Не имеет значения. – Человек с опаской оглянулся через плечо.

Дворецкий, составив наконец окончательное мнение о госте, отрезал:

– Мадам нет дома.

– Отведите меня к графине немедленно, слышите? – За его настойчивостью чувствовалось растущее отчаяние. А голос был определенно знакомым.

– Мадам нет дома – повторил дворецкий.

– Наглец, говорю тебе: я должен ее видеть! Я прикажу, чтобы тебя высекли, негодяй!

Эта угроза не возымела никакого действия. Дворецкий скривил рот и начал закрывать двери.

– Впустите этого господина. – Элистэ наконец узнала голос посетителя. Когда она заговорила, мужчины в изумлении воззрились на девушку, только теперь заметив ее присутствие. Она двинулась навстречу гостю.

– Возвышенная дева… – Облегчение его было почти осязаемым.

– Передайте мадам, что в гостиной ее ожидает кавалер, – распорядилась Элистэ, и дворецкий удалился. – Кэрт, ты можешь идти, – сказала она многозначительно, и горничная обрадованно поспешила наверх, унося предательскую шкатулку. Элистэ снова повернулась к гостю: – Ваше превосходительство…

Тот, поспешно обнажив голову, поклонился и вновь выпрямился. Элистэ взглянула в испуганные глаза маркиза во Ль„ в'Ольяра. Не удивительно, что она не сразу узнала его: белого парика на месте не оказалось, его собственные редкие седеющие волосы прилипли к потному лбу, он был бледен, одежда выглядела не вполне опрятно, а обычное хладнокровие уступило место волнению.

– Возвышенная дева во Дерриваль… Э-а… Значит, вы все еще в Шеррине? Ну да, вы здесь, а где графиня?

– Она, без сомнения, скоро присоединится к нам. Сюда, маркиз. – Элистэ провела его в гостиную, и он сел, стараясь держаться подальше от окон, несмотря на жаркую погоду.

– Не хотите ли чего-нибудь выпить или подкрепиться? – предложила она, с трудом подавляя растущее любопытство. К ее изумлению, маркиз отказался, чего раньше никогда не случалось. И никогда не бывало, чтобы он с таким неприкрытым равнодушием относился к ее присутствию и улыбкам, – теперь он держался как человек, которому не до пустяков. В сущности, он едва ее замечал.

– Графиня! Где графиня? – твердил маркиз.

Элистэ, как могла, успокаивала его, однако он почти игнорировал ее вежливые банальности, нервно барабаня пальцами по ручке кресла. Ее попытки поддерживать беседу были тщетны, и, наконец, к великому облегчению обоих, вошла Цераленн, невозмутимая и собранная, как всегда.

Во Ль„ в'Ольяр вскочил.

– Во Мерей… позовите его сюда! – вырвалось у него. – Я не могу послать за ним кого-нибудь из своих… он поймет… только вызовите его!

Элистэ в изумлении воззрилась на него. Маркиз был в смятении, почти в истерике. Она не могла понять причины. Однако отметила, что бабушка не растерялась и не удивилась. Цераленн дернула шнур звонка. Появившийся слуга выслушал отданные вполголоса распоряжения и удалился. Графиня повернулась к своему гостю, стоявшему с позеленевшим лицом.

– Он будет здесь через несколько минут, – объявила она.

Во Ль„ в'Ольяр издал вздох облегчения, после чего, оставив все попытки соблюсти приличия, уныло ссутулился в кресле. Хозяйка дома и не пыталась вовлечь его в разговор.

Элистэ догадывалась, что она здесь лишняя. Бабушка и маркиз полностью понимали друг друга. Что-то явно происходило, о чем Элистэ не имела ни малейшего понятия, и хотя трудно было поверить, но туповатый во Ль„ в'Ольяр принимал в этом участие. Что бы там ни было, они явно не собирались открывать ей свои тайны. В любую минуту ей предложат уйти отсюда – как ребенка отправят в детскую. Но она не ребенок, и если с ней станут обращаться подобным образом, Элистэ поднимет бунт. Нужно держаться со всей твердостью.

Но ее никуда не отправили. Цераленн подметила выражение вызова на лице внучки. Уголки ее губ дрогнули, однако она промолчала. Томительно тянулись минуты, и наконец, вскоре после одиннадцати, прибыл кавалер во Мерей, при виде которого во Ль„ в'Ольяр, застывший, словно изваяние, сразу же ожил.

Во Мерей был одет в простую одежду темных тонов, как и маркиз. Но, в отличие от маркиза, вел себя сдержанно, хладнокровно и настороженно. Его вежливые фразы, обращенные к дамам, были почти небрежны, но, видимо, совсем обойтись без них он не мог. Как только позволили приличия, он повернулся к во Ль„ в'Ольяру и бросил:

– Если вы готовы, мы вскоре можем отправляться.

– О, разумеется! – Маркиз встал. – Я более чем готов. Прошу вас, если можно, отправимся немедленно.

– Нужно выждать еще несколько минут. – Кавалер взглянул на часы. – Лучше пройти во время смены караула.

– Куда вы отправляетесь? – не выдержала Элистэ. – Где надо пройти?

Все трое, объединенные общим пониманием, изучающе посмотрели на нес.

– Кавалер взял на себя труд вывести преследуемых Возвышенных из города, – пояснила Цераленн.

«По тоннелю под стеной», – вспомнила Элистэ. Но признаться, что она знает об этом, означало признаться в подслушивании. И она лишь спросила: – Преследуемых?

– Эти типы из Народного Авангарда хотят упрятать меня в «Гробницу», – сообщил во Ль„ в'Ольяр. – Плохо дело, Возвышенная дева. Очень плохо.

«Гробница»! Это название потрясло Элистэ.

– Но в чем они могут обвинить ваше превосходительство?

– В богатстве, – угрюмо ответил маркиз. – Но, клянусь вам, это не моя вина. Я его всего лишь унаследовал.

– С каких пор это стало преступлением?

– С тех пор, как партия экспроприационистов объявила, что это преступление, – сухо пояснил во Мерей. И, повернувшись к Цераленн, спросил: – Разве она этого не знает?

– Да тихо, она ведь еще ре… – Встретив возмущенный взгляд Элистэ, Цераленн быстро поправилась: – Я не хотела ее волновать.

– Тогда ей пора узнать об этом, ради ее собственной безопасности, Возвышенная дева… – Почему-то, несмотря на обходительность и почтительность, в голосе во Мерея слышались назидательные нотки. – Вам следует знать, что самые богатые среди подданных его величества оказались преследуемы более всех прочих. Разбойники, которые держат сейчас в руках этот нелепый Конституционный Конгресс, нуждаются в деньгах, чтобы купить верность своих наемных бандитов. Мощь защитников короля в Шеррине и провинциях настолько велика, что им требуется целая армия, дабы противостоять ей, а это дорогое удовольствие. Поэтому устремления экспроприационистов переходят от стадии идеала к голой необходимости. Им нужны деньги, и они знают, где их взять. Остальное, к сожалению, очевидно. Тем из нас, кому, несомненно, благоприятствовала судьба – как находящемуся здесь его превосходительству, – угрожает несправедливое обвинение, тюрьма, пытки и смерть. Да, смерть, – повторил во Мерей, уловив недоверие во взгляде Элистэ. – Убийства уже были. Где сейчас, по-вашему, виконт во Шетень? А его имущество? Где во Брайонар? Лучше не думать об этом. Но все это будет продолжаться до тех пор, пока друзья его величества не восстановят законный порядок в стране. А пока те из нас, кто представляет собой самую большую мишень, должны бежать или скрываться. Что менее оскорбительно для чести Возвышенных?

– О Чары, это правда, Возвышенная дева, – вмешался во Ль„ в'Ольяр. – Они гонятся за нами, как свора одичавших собак. Неужели вы не знали? Ничего не остается, кроме как собрать пожитки и бежать, пока еще возможно. Видите, у меня здесь с собой деньги, акции, закладные, ценные бумаги, фамильные документы и побрякушки – военные трофеи прапрапрадедушки. – Он похлопал по саквояжу. – Так что я готов. Если можете, не думайте обо мне чересчур дурно.

– Разумеется, нет, – сказала, кривя душой, Элистэ. Он был Возвышенным, даже носил высокий титул, и вот он убегал! Убегал от разбойников! Что должна чувствовать мадам? Элистэ взглянула на бабушку, ожидая увидеть презрение на лице, но обнаружила только мрачное, почти горестное сострадание. Ее собственная пренебрежительная усмешка сбежала с губ, и она спросила уже более сочувственно:

– А сейчас народогвардейцы преследуют ваше превосходительство?

– О Чары, да, Возвышенная дева! Я бы уже делил солому с крысами «Гробницы», если бы не своевременное предупреждение от людей во Мерея. Они спасли меня в последнюю секунду, клянусь вам. Только я успел выбраться из дома, а по улицам уже крадутся эти типы из Авангарда… В сущности, мне пришлось бежать от них. Подумайте только! И еще мне сказали, что все городские ворота охраняются их стражей…

– Да, теперь они охраняются постоянно, – подтвердил во Мерей.

– Мои дела никогда еще не находились в столь плачевном состоянии.

– Не огорчайтесь, маркиз, – посоветовал кавалер. – Остался еще один выход из города, путь, известный немногим. Через два часа вы будете в безопасности за пределами городских ворот. А потом вам стоит подумать и о временной эмиграции.

– О, непременно, разумеется! Думаю, что мне лучше уехать в Ланти Йум

– они там чтут родовитость. А вы, графиня? – спросил во Ль„ в'Ольяр хозяйку дома. – Ведь вы, ваше сиятельство, тоже не невидимка!

– Было бы чрезвычайно досадно, если бы она была невидимкой, – рассеянно возразил Мерей с машинальной галантностью.

– Неужели кавалер во Мерей еще не уговорил вас уехать?

– Если и не уговорил, то не потому, что мало уговаривал, – объявил Мерей.

– Об этом думать не приходится, – высокомерно сказала Цераленн.

– А что король? – смело спросила Элистэ, и, встретив удивленные взгляды, продолжила: – Но ведь если самые высокопоставленные из Возвышенных в опасности, разве его величеству не угрожает еще большая опасность? Разве он не может окончить свои дни в «Гробнице»?

– Внучка, ты говоришь неслыханные вещи. – Высокая фигура Цераленн застыла. – Королевская особа священна и останется таковой и при тех временных беспорядках, какие мы ныне переживаем. Предполагать что-либо иное – означает перейти границы мыслимой ребяческой дерзости. Подобные мысли недостойны… они вульгарны… Тебе должно быть стыдно за себя.

Возможно, ледяная строгость бабушки скрывала замешательство и даже тревогу, но Элистэ этого не заметила. Щеки ее вспыхнули, она опустила глаза.

Но во Ль„ в'Ольяра не так легко было осадить.

– Вы чересчур непреклонны, графиня, – сказал он. – Юная леди говорит вполне разумные вещи, и я с ней согласен. Даже родной брат его величества снизошел до того, чтобы улизнуть отсюда, и хорошо сделал, – насколько я слышал, его уже совсем припекало. Что же говорить о неприкосновенности королевской особы? Но, собственно, присутствующий здесь кавалер знает об этом больше моего. Правда, Мерей? Разве вы не поддерживаете связи с людьми Феронта в Стрелле? О Чары, вот вам и идея. Феронт и его хозяева в Стрелле могли бы раскошелиться да «подмазать» кого следует и таким образом облегчить его величеству бегство из Бевиэра. Можете быть уверены – мы, Возвышенные Вонара, сделаем все, что в наших силах, но все же мне кажется, эти стрелльские господа могли бы…

– Пора, маркиз, – перебил его во Мерей с такой спокойной уверенностью в голосе, что эта реплика показалась случайной и несущественной.

Во Ль„ в'Ольяр с готовностью кивнул. Он, видимо, не заметил, что ему намеренно наткнули рот. Но Элистэ достаточно ясно это почувствовала, и ее утихшая было обида вспыхнула вновь. Они боятся, что она узнает что-нибудь о готовящемся побеге короля. Они доверяли ей не больше, чем… ну, например, Аврелии, от которой всегда все скрывали Ее лицо вытянулось, но никто этого не заметил.

Цераленн и Элистэ проводили гостей к выходу. Кавалер во Мерей нанял возницу, ждавшего их на улице у дома. Это был разумный ход, ибо народогвардейцы в поисках богатого Возвышенного во Ль„ в'Ольяра и не подумали бы обыскивать обшарпанный городской фиакр. Сам маркиз оглядел экипаж с недоумением, но сесть в него согласился. Через секунду они уже катили, погромыхивая по обманчиво спокойным улицам к месту их секретного назначения, к той неизвестной обители, к безымянной улице, на которой стоит неприметный дом с подвалом, ведущим к потайному ходу под городской стеной. Удивительно, что Мерею удалось каким-то образом проведать о нем, и этой драгоценной тропой жизни пока можно было пройти без всяких помех и препятствий. Маркиз во Ль„ в'Ольяр наверняка благополучно ускользнет из Вонара и присоединится к другим Возвышенным изгнанникам в Ланти Йуме или в другом месте.

Цераленн и Элистэ стояли в дверях, глядя, как экипаж исчезает из виду. В голове Элистэ роились вопросы, но ни одного из них она не задала вслух. Какой в этом смысл, бабушка все равно не ответит. Вот улица опустела, и обе дамы вернулись в дом. Цераленн удалилась в свои покои, а Элистэ поспешила наверх за горничной и своими упакованными сокровищами. Прерванная было затея удалась как нельзя лучше. Но когда Элистэ стояла позади дома в саду, залитом лунным светом, делая вид, что наблюдает за действиями Кэрт, мысли ее были далеко. Она как будто следовала по улицам за своим прежним поклонником, ныне беженцем, и гадала – может ли произойти то, о чем прежде невозможно было и помыслить, случится ли так, что она и ее близкие когда-нибудь отправятся той же дорогой?

– И это твое последнее слово? – осведомился Уисс в'Алёр.

– Последнее и окончательное, – ответил Хорл Валёр, чувствуя, как внезапно проясняется его сознание и совесть. Он глубоко вздохнул и выпрямился. Ему было страшно, но одновременно он испытывал счастье, какого не переживал со времени приезда в Шеррин. Поблизости не было Бирса, подавлявшего его, – в последнее время, к его великому облегчению, Бирс частенько находился в отлучке, – и Хорл наконец собрался с силами противостоять сыну. Наконец-то он обретал себя, сбрасывая тяжкий груз унижения и зависимости. Удивительно, как легко стало на душе, – надо было сделать это несколько месяцев назад. Глядя прямо в глаза сыну, Хорл твердо сказал:

– Это не подлежит обсуждению. Скажи, зачем мы приехали сюда? – Они стояли перед столичным Арсеналом, куда Уисс притащил его с далекой улицы Нерисант. Хорл не видел в этом смысла, но сын настаивал.

– Здесь кое-что может тебя заинтересовать. Но пока не стоит об этом. Сейчас же я снова хочу напомнить тебе о долге, о котором ты явно позабыл. Народ Вонара нуждается в твоих услугах. Уж это-то, по крайней мере, ты обязан ему предоставить. И сделать это с радостью и охотой. – Тон Уисса был исполнен суровой укоризны. Казалось, что они поменялись ролями и отец порицает непокорного сына. Обычно это действовало безотказно, но сегодня Хорл выказывал необыкновенное упорство.

– Я знаю свои обязанности. Я ничего не забыл и не нуждаюсь в поучениях. – Он был горд собственной смелостью. – Я с радостью буду служить народу, но его интересы и твои собственные не совсем совпадают. Это стало достаточно очевидным. И давай прекратим пререкаться. Ты хитростью вынудил меня помочь тебе погубить Шорви Нирьена. Проделал ты это ловко и теперь торжествуешь…

– Скажи лучше, что торжествует народ. Вся страна.

– Это спорный вопрос. Страна теряет героя, а ты расправляешься с соперниками. По сути дела, ты обманул меня и попросту использовал. Ты всегда так поступал. Ты использовал меня много месяцев подряд, может быть, всю жизнь, но теперь этому должен прийти конец. Я принял решение и завтра возвращаюсь в Ворв. Ты, без сомнения, восторжествуешь, но без помощи своего отца. – Хорл скрестил руки на груди. – И больше я не хочу говорить об этом.

Уисс пристально изучал отца, и, казалось, его зрение преломляется и искажается, словно он смотрит через странные искривленные линзы. Мир вздрогнул, сдвинулся и снова застыл, но теперь Уисс увидел перед собой врага. Если раньше он сомневался к какой категории отнести Хорла, то теперь раз и навсегда на все вопросы был дан ответ. Враги Уисса в'Алёра – враги Вонара и потому не заслуживают снисхождения. На виске Уисса вздулась вена. Ему потребовалась воля, чтобы сдержаться и не ударить отца. Для победы этого противника существовали способы получше, да, гораздо лучше.

– Ну что ж, ты явно настроен самым решительным образом, и никакие мои доводы твоего решения не изменят, – согласился Уисс без видимого гнева. – Я сожалею о твоем отъезде, но вынужден принять твой выбор. Я не буду пытаться удерживать тебя. Однако прежде, чем ты уйдешь, тебе стоит кое-что увидеть. Идем. – Схватив отца за руку, Уисс потащил его к дверям.

Хорл рассудил, что благоразумнее будет не возражать против такой мелочи. Народогвардейцы, охранявшие вход, без звука расступились, пропуская президента Комитета Народного Благоденствия. Эта их покорность неприятно поразила Хорла.

Они прошли просторными залами нижнего этажа и начали спускаться по лестнице в тускло освещенный подвал, где хранились Оцепенелости. Зачем это нужно? Хорл считал, что они попусту тратят время, но промолчал. Ничего, через двадцать четыре часа он покинет город, и все скоро кончится.

Они спускались все ниже и ниже по отсыревшей лестнице, Уисс – впереди, Хорл покорно шествовал следом. В здании было много народогвардейцев, больше, чем прежде, – вооруженных до зубов, но все как один послушных Уиссу. Отец с сыном дошли до подвала, и Хорл увидел, что здесь все изменилось. Огромное сумеречное помещение теперь оказалось разгорожено высокими деревянными перегородками, явно возведенными недавно. Он быстро разобрался, что эти тонкие стены образуют три открытые камеры, в каждой из которых помещалась одна Оцепенелость, но не понял, для чего это сделано.

Оцепенелости обзавелись новшеством – к основанию каждой из машин с помощью наручников и крепкой цепи было приковано по человеку. Вторая цепь от ошейника крепилась к каменной стене подвала. Поставленные перегородки, несмотря на хрупкость, не давали возможности узникам видеть друг друга и переговариваться. Среди этих одиночных заключенных были двое мужчин и одна женщина, которых Хорл сразу же узнал, поскольку приходился им отцом.

Евларк Валёр, его второй сын, грязный, небритый, в лохмотьях, был прикован к двухголовой Оцепенелости по имени Заза. Дочь Флозина, приземистая толстушка, стояла около механического насекомого Нану. И еще там был его младший сын Утуар, в кандалах, понуро сидевший на корточках у подножия Кокотты. В нескольких футах от него стоял Бирс Валёр, уставясь на Оцепенелость зачарованным взглядом, в котором светилось обожание Так вот где Бирс проводит теперь все свое время!

Несколько минут Хорл молча взирал на все это. Наконец до него дошло, что происходит, и он с рассерженным видом шагнул вперед. Уисс удержал его за плечо.

– Тебе лучше не подходить к ним, – ласково сказал он. – Твое присутствие, без сомнения, порадовало бы их, но наверняка отвлечет от задачи, которую им надо выполнить, а сейчас мы не можем себе этого позволить.

– Твои братья… Твоя сестра… Что это значит? – заикаясь, выговорил потрясенный Хорл. Хотя он никогда не был особенно близок со своими детьми, в нем все же остались отцовские чувства. К тому же эти трое унаследовали от него чародейный дар, а также природную покорность и кротость. Зрелище собственных детей, закованных в цепи, тяжело поразило Хорла. Он чуть не зарыдал. Однако, боясь показать свою слабость, огромным усилием сдержал слезы.

– Евларк, Флозина и Улуар – настоящие патриоты, – объяснил Уисс, улыбнувшись не разжимая губ, той улыбкой, которая приводила в трепет его отца. – Они поставили свой чародейный дар на службу народу и сейчас отдают все силы делу возвращения к жизни старых Оцепенелостей. Ты, вероятно, помнишь, как объяснял мне, что для решения этой задачи требуется человек, обладающий чародейным даром с детства. Я стал прикидывать, где найти таких людей, и решение проблемы пришло само собой. Ты дал мне превосходный совет, отец, и я от всего сердца тебе благодарен.

– Но цепи… ведь они в кандалах…

– Это небольшое ограничение в движениях помогает им полностью сосредоточиться на задаче. – Уисс по-прежнему улыбался.

– Да нет же, в этом нет необходимость Они и сами скажут тебе то же самое. Евларк! – закричал Хорл. – Улуар, Флозина, откликнитесь!

– Тише, отец, – посоветовал Уисс, и по его почти неприметному знаку к ним подвинулась группа народогвардейцев, загородив свет. – Тише, они все равно не могут услышать тебя. Их мысли далеко – они ищут сокрытую в машинах механическую чувствительность. Погруженные в свои занятия, они ничего не видят и не слышат, но ведь ты понимаешь их состояние лучше, чем я, не правда ли? Не трать понапрасну слова. Ах нет, я ошибся, сюда идет Бирс, тебе удалось привлечь его внимание, и он хочет выразить тебе свое уважение. Вот в ком развиты семейные чувства.

И в самом деле, Бирс приближался к ним, похожий на сдвинувшуюся с места скалу. Хорл инстинктивно съежился, однако тут же взял себя в руки, повернулся к сыну и воскликнул:

– Но это чудовищно… чудовищно! Это же твои родные – твои собственные братья и сестра!

– Не беспокойся, я высоко ценю их.

– Как ты можешь так ужасно обращаться с ними? Закованные в кандалы, в подвале, на цепи – как преступники или животные!

– Я тебе уже объяснил, почему это необходимо. Мера временная, и к тому же они сюда только приходят, а на ночь удаляются в другое место.

– Ну, это уже кое-что. А где они живут?

– В «Гробнице».

– Немыслимо! Даже ты не способен на это.

– Только из добрых побуждений. В «Гробнице» они в безопасности. Там им никто не причинит вреда. Эта мера принята исключительно для их же пользы. Я уверен, что ты понимаешь меня.

– Нет… нет. Я совсем тебя не понимаю.

– Вот как? Но это же очевидно. В наше смутное время Шеррин полон разных опасностей. Мои братья и сестра – люди не от мира сего, наивные, не знающие, что такое мирское зло, – легко могут стать добычей хищников в человеческом обличье. Нет, правда. Я боюсь за них и поэтому полагаюсь на толстые стены и крепкие замки.

– Но это же какое-то безумие! Ты отнимаешь у них свободу и объявляешь, что это делается ради их блага.

– Именно. Я делаю псе, что в моих силах, но тем не менее, боюсь, этого недостаточно. Опасность существует повсюду – даже в «Гробнице», даже здесь. Необходима постоянная бдительность, меня одного на все не хватает. Поэтому мне нужна твоя помощь.

– Моя? – Хорл казался одновременно потрясенным, разгневанным и растерянным.

– Евларк, Флозина и Улуар нуждаются в тебе – до такой степени, что не будет преувеличением сказать, что их жизни зависят от твоих стараний.

– Моих? – повторил Хорл, вконец растерявшись.

– Разумеется. – Уисс кивнул. Ему делалось то забавно, то скучно наблюдать отцовскую бестолковость. Особая деликатность тут была ни к чему, да она никогда и не относилась к сильным сторонам Уисса. – Говорю тебе, опасность исходит отовсюду. Никому нельзя доверять. Возьми к примеру моих народогвардейцев. Считается, что они преданы мне, президенту Комитета. На самом деле они расколоты на группы, свирепы и люто ненавидят все проявления чародейного дара, считая его признаком Возвышенных. Ничто не может разубедить их, так что мои одаренные братья и сестра, находясь здесь, подвергаются постоянной опасности. Чтобы управлять солдатами, нужна сдерживающая рука, но я не могу все время находиться в Арсенале. Поэтому я вынужден обратиться к тебе, отец. Ты будешь моим представителем. Твое присутствие здесь послужит гарантией безопасности наших родичей. В противном случае я не поручусь за их жизни, поскольку жестокость народогвардейцев сравнима только с их искренним энтузиазмом.

Хорлу потребовалось довольно много времени, чтобы осознать смысл сказанного, но когда он наконец понял, комичность его бурной реакции вознаградила Уисса за непривычную сдержанность. Глаза отца самым потешным образом чуть не вылезли из орбит, он ловил ртом воздух, тщетно пытаясь заговорить, и наконец ему удалось выдавить из себя:

– Ты способен на такое… противоестественный брат… противоестественный сын… жестокое, порочное создание!..

Уисс молчал, слегка скривив губы.

– Не оскорбляй Уисса, – предостерег Бирс. Его огромные лапы сжались в кулаки, но выражение лица не изменилось. – Не смей этого делать.

– Он потрясен, – объяснил Уисс. – Но он придет в себя. – Ему нелегко было обуздать собственную ярость, но дело того стоило – хотя бы насладиться белым как мел, дергающимся лицом Хорла. – Ну же, отец. Не правда ли, мы понимаем друг друга, и у нас нет никаких причин для ссоры? Как видишь, пока мои братья и сестра в безопасности. Может быть, все и обойдется? Завтра, после того, как ты поможешь мне с очередным выступлением в Конгрессе, мы, возможно, вернемся сюда, и ты убедишься, что с ними все в порядке. Это тебя успокоит?

Хорл уже не мог говорить, и, принимая во внимание обстоятельства, Уисс расценил его молчание как согласие.