"Рожденная чародейкой" - читать интересную книгу автора (Волвертон Дэйв)

ГЛАВА 1 ЯЗЫК МОЛНИИ

Уже наступила ночь, когда воины из Братства Волка добрались до Карриса, но в окрестностях города было светло. В крепости бушевал пожар, каменные стены раскалились добела, и башни походили на гигантские факелы. На городских валах горели сигнальные костры.

На южном горизонте сверкнула молния, похожая на раздвоенный змеиный язык, и речью этой змеи были раскаты грома.

Последние две мили всадники мчались во всю прыть, позвякивая оружием и доспехами. Копья были всего у троих из сорока воинов. Эти трое скакали впереди на случай, если в темноте вдруг наткнутся на опустошителя.

Дождь, смешанный с пеплом, сыпался с неба, как тяжелые шарики ртути. Плащ Мирримы промок насквозь.

Въехав на холм у Барренской стены, спутники девушки от удивления разинули рты.

— Смотрите, смотрите! — закричал кто-то.

Перед ними зияла яма, оставленная мировым червем. Конус ее походил на небольшой вулкан двести ярдов в поперечнике и триста высотой. Над ним еще курился пар.

Местность освещал только пожар, бушевавший в городе. Но Миррима, обретшая недавно дары зрения, чутья и слуха, видела все необыкновенно отчетливо.

Дары она взяла только вчера. И еще помнила, как скулили от боли щенки, отдавая ей зрение и слух.

Сердце у нее забилось сильней. Вдруг червь еще там, подумала она. Однако в яме никого не было видно. Червь вернулся туда, откуда пришел.

Размеры разрушений превосходили всякое воображение, равно как и произошедшее здесь сражение. Габорн повел войско к Каррису, следуя зову Земли, и думал, что город будет осажден Радж Ахтеном. Но обнаружил, что Радж Ахтен окружен ордой опустошителей и загнан в ловушку.

Тогда Габорн с помощью своих новых сил, сил Короля Земли, вызвал из земных недр мирового червя — легендарное существо, дабы оно прогнало опустошителей.

Миррима не сомневалась, что песни об этом сражении будут петься еще много веков. При виде поля битвы у нее перехватило дыхание.

Вся равнина к югу была усеяна огромными трупами опустошителей, казавшихся в темноте черными, и влажно блестели в отсветах огня их панцири, напоминая дохлых лягушек. Среди них с факелами в руках бродили люди. Земля была изрыта тысячами нор, разорена и погублена. Вооруженные отряды искали еще живых опустошителей. Но здесь были не только воины. Горожане с носилками — взрослые и дети — разыскивали на поле битвы своих родных, раненых или убитых.

Неожиданно из какой-то норы, за милю от Мирримы, выскочил опустошитель, и сразу же, заглушая плач и скорбные стенания, затрубили боевые рога. Чудовище кинулось на отряд пехотинцев. Наперехват ему поскакали конные рыцари.

— Клянусь честью моего отца, — воскликнул лорд из Орвинна, — тут еще есть опустошители! Битва пока не кончена!

И они погнали коней по склону холма к тому, что осталось от Барренской стены. У костра под аркой сидело человек десять пехотинцев в грязных плащах, не выпуская из рук копий.

— Стой! — раздался крик. И два стражника вскочили на ноги. Судя по тому, что на них были разные доспехи, это были Рыцари Справедливости.

В глазах их играли отблески костра. Командир торжествующе крикнул:

— Опустошители разгромлены — бегут на юг, откуда явились. Скалбейн гонится за ними и просит, чтобы каждый, кто может держать копье, присоединился к нему! Но и здесь для желающих сразиться найдется еще довольно этих проклятых тварей.

— Скалбейн гонится за ними впотьмах? — спросил сэр Хосвелл. — Он с ума сошел!

— С нами Король Земли, и никто не устоит против нас! — крикнул стражник. — Если кто из вас мечтал когда-нибудь убить опустошителя и прославиться, нынче ночью для этого самое времечко! Один дурачок из Сильвердейла прикончил их дюжину обыкновенной киркой. Три таких молодца, как вы, должны убить не меньше — а то и больше.

В голосе его звучал вызов.

Стражник отсалютовал им винным мехом. Миррима поняла, что глаза его сверкают не только от радости. Его одинаково пьянили победа и вино. Видимо, воины Скалбейна еще не знали, что Габорн не может больше предупреждать Избранных об опасности.

Эти люди были избраны всего лишь несколько часов назад, но уже утратили бдительность. Для чего им смотреть в оба, если Король Земли всегда предупредит об угрозе?

Они не слышали о дальнейших событиях. Силы Габорна помогли ему изгнать опустошителей из Карриса, но после сражения он попытался с помощью своего дара убить Радж Ахтена.

И за то, что он злоупотребил защищающими силами, Земля отняла их у него — в том числе и способность предупреждать Избранных.

Эти люди, празднуя победу, даже не подозревали, в какой они на самом деле беде. Земля велела Габорну «спасти семена человечества в грядущие темные времена». Но настоящая ночь для человечества еще не наступила.

Миррима оглянулась на лордов из Братства Волка — трезвых людей с суровыми лицами. Они собирались сражаться и столкнуться с такой беспечностью не ожидали.

— Я предупрежу людей Палдана, — предложил сэр Джильс из Гередона.

— Подождите, — сказала Миррима. — Вы уверены, что это разумно? Знаете ведь, как может обрасти слухами даже самая правдивая история.

— Но Король Земли сказал нам, что потерял силы, — напомнил барон Тьюкис из Орвинна. — Он не мог скрыть правду, ради спасения нашей жизни, и мы тоже не имеем права скрывать ее.

В глазах Мирримы это походило на предательство Габорна, человека, который менее всего на свете желал причинить кому-то вред. Но молчание могло стать причиной гибели невинных людей. И правда в данном случае была наименьшим злом.

Потому сэр Джильс получил разрешение рассказать все как есть и галопом помчался к Каррису.

— Ну, а нам следует предупредить Скалбейна, — сказал Тьюкис. Он спешился и, готовясь к быстрой скачке, принялся подтягивать подпругу. Остальные начали точить наконечники копий и боевые топоры.

Миррима облизала губы. Она пока не собиралась ехать с ними на юг. Габорн сказал, что своего раненого мужа она найдет недалеко от большого холма к северу от города. А в норах на равнине все еще скрывались опустошители. И ее грызла тревога.

Под ухом вдруг раздался чей-то голос, и Миррима вздрогнула.

— Хотите, я поеду с вами, миледи? — это оказался сэр Хосвелл, незаметно подъехавший сзади. — Поищем вашего мужа. Я ведь обещал вам, что буду рядом, если понадобится.

Лицо его скрывала тень капюшона. Хосвелл подъехал так близко, словно боялся, что она при виде крови свалится с коня, и готовился подхватить.

«Ха! — подумала она. — Только когда звезды обратятся в пепел!»

Однажды он хотел ее соблазнить. Она не поддалась, и он пытался взять ее силой. Потом просил прощения, но она ему больше не доверяла, хотя и имела теперь столько даров, что могла не бояться нового покушения.

— Нет, — сказала она. — Я поеду одна. А вы лучше займитесь опустошителями.

— Ладно, — ответил Хосвелл. Он вынул из футляра свой стальной лук и начал разворачивать промасленный холст, защищавший оружие от дождя.

— Вы собираетесь убивать их из лука? — спросила она. Хосвелл пожал плечами.

— Это мое оружие. Стреляю в «заветный треугольник»…

Миррима пришпорила коня и проехала под арку, направляясь туда, где на поле битвы лежало больше всего трупов опустошителей. Боринсон, по ее мнению, должен был сражаться в самой гуще. И если где и лежал раненый, то только там.

Вокруг она слышала голоса людей, разыскивавших, как и она, своих близких. Они выкликали разные имена, но крики их означали одно и то же: «Я жив, а ты?»

— Боринсон! Боринсон! — закричала и Миррима.

Она не знала, насколько тяжело он ранен. Но мысленно готовилась к худшему. Если его придавил мертвый опустошитель, это не так уж страшно. Если у него даже распорот живот, выходить его все-таки можно. Что бы она ни обнаружила, она не должна впадать в отчаяние.

Она думала о том, что скажет ему, когда они встретятся: «Я люблю тебя. Я стала воином и поеду с тобой в Инкарру».

Он будет спорить — и найдет убедительные доводы. Например, что стрелять из лука она еще почти не умеет.

Но она его уговорит.

Подъехав к месту гибели горной колдуньи, Миррима учуяла сохранившийся там запах страшных заклятий. Он витал, как туман, над оскверненной землей.

И хотя прошло уже два часа, заклятия все еще действовали. «Ослепни» — было одно из них, и в глазах у Мирримы потемнело. «Иссохни в пыль» — означало другое, и из всех пор ее выступил пот. «Да сгниешь ты, дитя человеческое» — и желудок ее скрутило, а мелкие ранки начало жечь так, словно они внезапно загноились.

Со всех сторон лежали трупы чудовищ. Кристаллические зубы их, похожие на косы, внушали страх. Краем глаза Миррима заметила какое-то движение. И сердце у нее ушло в пятки, когда она поняла, что это открывается пасть одного из опустошителей.

Она начала было разворачивать коня обратно, но успела все-таки разглядеть, что сам опустошитель не двигается и не дышит.

Он был мертв. Просто чудовище остывало, и поскрипывала; открываясь, его пасть. Это сокращались мышцы, как у высыхающего на солнце моллюска.

Миррима огляделась. Пасти постепенно открывались у всех трупов.

В воздухе ощущалась какая-то тяжесть. В траве не стрекотали кузнечики. Не шелестел на ветру ни один листок, ибо опустошители вырвали с корнем все деревья и кусты.

— Боринсон! — позвала она. И поехала дальше, внимательно всматриваясь в выгоревшую землю под ногами, надеясь, что отсветы пожара помогут ей заметить тело мужа.

Возле головы ее прошмыгнуло несколько гри, корчась на лету.

Тут в просвете между лапами одного чудовища она увидела мерцание огня и подумала с надеждой, что вдруг это Боринсон сумел развести костер.

Она поскакала туда. Однако вокруг костра оказалась толпа воинов из Индопала. И при виде их Мирриме стало неприятно, хотя они и сражались нынче с опустошителями на стороне Габорна.

Воины были не обычные. Кочевники, символом особого положения которых служила черная одежда поверх доспехов. На головных уборах их были нашиты длинные стальные пластины, прикрывавшие уши и плечи.

Возле костра лежало девять мертвых Неодолимых Радж Ахтена. Кочевники, должно быть, собирались предать их тела огню.

Среди Неодолимых Миррима заметила девушку с темными волосами, совсем юную. Тело ее покоилось на дорожном платье из дорогого красного хлопка, расшитого золотой нитью узорами в виде переплетающихся виноградных усиков. На голове ее была серебряная корона, оттенявшая темный цвет кожи.

На девушке было прозрачное шелковое платье лавандового цвета, и в руку ей кто-то вложил серебряный кинжал.

Миррима поняла, что это Саффира, жена Радж Ахтена. Габорн послал Боринсона за нею в Индопал, надеясь, что она уговорит Радж Ахтена примириться с Рофехаваном. Габорну ничего не оставалось тогда, кроме как просить о перемирии. Саффира же имела сотни даров красоты и голоса. Она была прекрасней всех женщин мира, и речь ее могла заворожить кого угодно.

Значит, Боринсон все-таки нашел Саффиру и привез ее в осажденный Каррис. И теперь она лежала мертвая, среди мертвых Неодолимых. Миррима решила, что эти воины входили в ее свиту, и подумала, что Боринсон тоже должен быть где-то неподалеку.

Командира индопальцев она определила сразу. На него смотрели все собравшиеся у костра воины, и многие стояли при этом на коленях.

Он сидел на сером имперском коне, глядя на мертвецов, и говорил что-то ровным, угрожающим голосом.

В свете костра казалось, что в его темных глазах блестят слезы. На черном одеянии его, на груди справа виднелась эмблема Радж Ахтена, красный трехглавый волк. Над волками раскинулись золотые совиные крылья, над крыльями горели три звезды.

Эти знаки отличия говорили о том, что он не простой Неодолимый и даже не капитан Неодолимых.

У ног жеребца стояли на четвереньках несколько человек в черных бурнусах. Один из них испуганным голосом отвечал командиру.

Кажется, здесь происходило какое-то разбирательство. Но Миррима ничего не могла понять.

Тут сзади к ней подошел Неодолимый, высокого роста воин с вплетенными в волосы бусинами из слоновой кости и с раздвоенной бородой. В его темных глазах и на золотом кольце в носу играли отблески костра.

Он улыбнулся, то ли приветствуя девушку, то ли давая понять, что не имеет дурных намерений. Затем выпятил подбородок в сторону командира и сказал тихо:

— Ты видеть его? Это Укваз Фахаракин, вождь ах'келлах.

Имя это поразило Мирриму, как удар копья. Оно было известно даже в Гередоне. Укваз Фахаракин слыл одним из самых могущественных воинов Радж Ахтена. Ах'келлахцы же слыли самым уважаемым из всех пустынных племен. Это были судьи и законодатели, разрешавшие все споры между кочевниками.

И то, что Укваз Фахаракин был разгневан, не предвещало ничего хорошего тем, на кого он гневался.

Неодолимый неловко протянул ей руку, словно здороваться так ему приходилось нечасто.

— Меня звать Аким.

— Что у них случилось? — спросила Миррима.

— Его племянник Пэштак убить сегодня, — сказал Аким. — Сейчас он спрашивать, кто видел.

— Племянник Фахаракина убил кого-то?

— Нет, убить Пэштака Фахаракина, — он кивнул в сторону мертвого Неодолимого, который лежал рядом с самой Саффирой, словно на почетном месте. — Он быть капитан Неодолимых, его все знать, как и других здесь.

— Кто же его убил? — спросила Миррима.

— Радж Ахтен.

— О! — тихо выдохнула Миррима.

— Да, — сказал Аким. — Один, кого убить, не сразу умер, успеть сказать. Он говорить так: «Радж Ахтен призвать Неодолимых после битвы, чтобы убить Короля Земли — человека, который стать ему родственником, потому что взять в жены Иом Ванисалаам Сильварреста. Сражаться с родственник — это великое зло. Убивать своих людей — тоже зло».

И по тону его Миррима поняла, хоть он и не сказал этого, что Радж Ахтену придется заплатить.

— Эти люди, — Аким указал на коленопреклоненных Неодолимых, — найти свидетель до того, как он умер.

Укваз Фахаракин, расспросив одного, начал говорить со следующим воином. И в глазах его все сильнее разгорался гнев.

Тут в толпе раздался насмешливый возглас. Вперед, показывая на допрашиваемых, выступил другой воин. Миррима поняла его и без перевода Акима.

— Этот человек говорить, свидетельство не хорошо. Нужно больше, чем один свидетель. Он говорить, Радж Ахтен не хотел убить Короля Земли.

Миррима с трудом сдержала гнев.

— Я видела это!

Укваз Фахаракин, недовольно рыкнув, повернулся к ней и задал какой-то вопрос. Аким посмотрел на Мирриму:

— Пожалуйста, сказать имя?

— Миррима, — ответила она. — Миррима Боринсон.

Глаза Акима расширились. Над толпой воинов пронесся ропот — они передавали друг другу ее имя, — затем воцарилась полная тишина.

— Да, — сказал Аким, — я так и думать — северянка с луком. Ты убить Темный Победитель. Мы все слышать. Мы тебя уважать.

Миррима удивилась. Быстро же расходятся вести!

— Это был просто удачный выстрел.

— Нет, — сказал Аким. — Во всем мире не бывать такая удача. Ты должна рассказать, что видеть.

Миррима подъехала ближе к костру, чтобы говорить с Уквазом лицом к лицу.

— Мы были в тридцати милях к северу отсюда, когда Радж Ахтен догнал Габорна. В глазах Лорда Волка была смерть, и он обязательно убил бы Габорна, если бы его не удержала вильде Биннесмана. Я сама пустила стрелу в колено Радж Ахтена, но Габорн не позволил мне и никому из нас убить его.

Аким переводил. Укваз сохранял невозмутимый вид, но глаза его сверкали. Затем он заговорил, и Аким перевел:

— Ты мочь доказать, что видеть это?

Миррима вынула из колчана стрелу, которой поразила Радж Ахтена. На железном наконечнике запеклась его кровь.

— Вот стрела. Дайте ее понюхать своим следопытам. Они узнают запах Радж Ахтена.

Аким передал стрелу Уквазу. Тот тщательно обнюхал ее, и Миррима поняла, что он тоже «лорд-волк». Затем он гортанно зарычал, сказал что-то резкое и поднял стрелу так, чтобы все видели. Подошли еще несколько воинов, тоже обнюхали стрелу.

— Да, это запах Радж Ахтена, — перевел Аким. — Его рука вынимать стрелу, и на конце ее — его кровь.

— Передай Фахаракину, пусть мне вернут стрелу, — сказала Миррима. — Я собираюсь когда-нибудь с ее помощью завершить начатое.

Аким перевел, и стрелу ей вернули. Но Укваз и его люди продолжили расспросы. То, что Габорн пощадил Радж Ахтена, человека, который всеми своими деяниями доказал, что является ему врагом, их как будто озадачило. И, глядя на суровые лица ах'келлахцев, Миррима вспомнила, что о них говорят: есть племена в Индопале, для которых не существует слово «милосердие». Тогда она объяснила, что Габорн, как Король Земли, не мог убить человека, которого избрал. Ах'келлахцы слушали внимательно. Они спросили, что было после и куда направился Радж Ахтен. Она показала на юго-запад, в сторону Индопала.

Выслушав ее, Укваз выхватил из ножен кривую саблю, взмахнул ею над головой и что-то прокричал. Боевой конь под ним взволновался, загарцевал, готовый ринуться вперед. Затем, заржав, поднялся на дыбы. Лошадь Мирримы попятилась, и девушка с трудом ее удержала.

Затем все ах'келлахцы начали кричать, размахивая мечами и боевыми топорами.

— Что теперь будет? — спросила Миррима.

— Радж Ахтен сделать великую мерзость, когда напасть на Короля Земли. Такое нельзя не наказать. Укваз говорить: «Радж Ахтен встать на сторону опустошителей против своего родственника и всего своего племени. Он говорить: „Кричать атвабу!“»

— А что это такое?

— С древних времен у нас, когда король поступать плохо, тот, кто видеть это, кричать атвабу, «клич отмщения». Если народ гневается, он может убить короля… так было.

Укваз Фахаракин принялся что-то объяснять своим воинам.

— Он предупреждать — громко кричать клич на базарах, — переводил Аким. — Пусть голос не дрожит. Не отступать от кайф, которые встать на защиту, не бояться стражников, которые угрожать. Весь Индопал должен знать, почему ах'келлах восстать против Лорда Волка, даже если больше никто не восстать.

Тут Укваз Фахаракин соскочил с коня и подбежал к телу своего племянника. Он поднял меч и, глядя на тело, снова начал кричать.

— Он просить дух успокоиться, — сказал Аким шепотом из уважения к мертвому. — Он просить его не возвращаться домой, не тревожить семью. Укваз Фахаракин обещать правосудие.

Затем Укваз отрубил мертвецу голову. Поднял ее за волосы, и воины вокруг дружно закричали.

— Он теперь везти голову домой, в племя, как завет.

Укваз сделал какой-то знак. Из толпы вышли представители его племени, ах'келлахцы-Неодолимые. Это были сильные, суровые люди. Укваз Фахаракин, высоко держа голову своего племянника, чтобы ее видели все, опять прокричал что-то. И Аким сказал торжественно:

— Он говорить — не может быть другого короля, кроме Короля Земли.

И все ах'келлахцы стали хором повторять эти слова.

Мирриме стало не по себе, когда они обезглавили и другие жертвы убийства и спрятали головы в дорожные сумки. Тела затем сложили в погребальный костер. Не все из того, что происходило было ей понятно. Как не понимала она и правосудия жителей пустыни и их законов.

Девушка спросила:

— Народ и вправду восстанет против Радж Ахтена? Аким пожал плечами.

— Может быть. Радж Ахтен иметь много даров обаяния. Укваз Фахаракин…

— Я не понимаю. Радж Ахтен и прежде поступал несправедливо с вашими лордами. Почему же всех так волнует, что он сделал это еще раз?

— Потому, — сказал Аким убежденно, — что он так поступить с Королем Земли.

И тогда она поняла. Дело было не в Радж Ахтене. И даже не в его несправедливом поступке. Речь шла о сохранении жизни всего народа — ведь Радж Ахтен не смог выгнать опустошителей из Карриса. А Габорн сделал это и доказал свое могущество. И потому Укваз попытается свергнуть своего господина.

Она стояла на пороге великих событий. Ее сегодняшнее свидетельство, вроде бы столь незначительное, должно было положить начало гражданской войне.

Миррима задержалась еще немного, наблюдая, как возлагают на погребальный костер хрупкое тело Саффиры. И глядя на ее миловидное личико, пыталась представить, как та выглядела живой, с тысячей даров обаяния. Но воображение ей отказывало.

Затем она развернула коня. Аким сложил руки перед лицом и низко поклонился ей в знак уважения.

— Мир тебе. Да защитят тебя Светлые Силы.

— Благодарю, — сказала Миррима. — Да ведут тебя в бой Победители.

И снова поскакала во тьму среди трупов опустошителей.

Вскоре она наткнулась на коня Боринсона, раздавленного мощным ударом. Неподалеку обнаружились только шлем ее мужа и трупы незнакомых воинов. Но на земле она разглядела следы рук и вмятины от коленей. Крупные следы, как у Боринсона.

Он куда-то полз, подумала она. Может быть, ползет к городу и сейчас, а может, потерял сознание по дороге.

Миррима соскочила с седла, подняла шлем. Обнюхала землю в поисках запаха мужа, но все заглушало зловоние колдовских чар. Проследить его путь оказалось невозможным. Тогда она задумалась, куда бы ей подняться, чтобы посмотреть на равнину сверху. И поразмыслив, решила, что лучше всего забраться на насыпь вокруг кратера, оставленного червем на Холме костей.

Карабкаясь на нее, она силилась представить себе живое существо, способное пробить такую дыру, но не смогла.

При отсветах пожара в облаках она увидела только зияющий черный провал. Наклонившись, услышала далеко в глубине плеск воды. Червь проложил себе путь через подземную реку, и на ней образовался водопад. Но он был слишком глубоко. Стоило чуть отступить от края, как звук пропадал.

Миррима прошлась по насыпи, утопая на каждом шагу в рыхлой земле.

Земля была слишком рыхлой и сырой. Комочки ее то и дело осыпались в кратер. Ходить было страшно — казалось, что насыпь вот-вот обрушится в провал целиком. И Миррима отошла подальше от края.

Отсюда был виден чуть ли не весь разрушенный Каррис. Но мужа своего Миррима нигде не заметила.

— Боринсон! — прокричала она, оглядывая равнину. На восток, к Индопалу, оставив погребальный костер, скакал отряд Укваза Фахаракина.

Она снова посмотрела в сторону Карриса. И сердце ее дрогнуло. Стражники, опасаясь опустошителей, разожгли под стенами множество костров. И там, у разбитых ворот, она увидела вдруг воина с рыжими, как у ее мужа, волосами, который брел, опираясь на плечо рыжеволосой девочки. Они шли медленно. Но клубившийся всюду дым и завеса дождя мешали Мирриме разглядеть, он ли это.

— Боринсон! — крикнула она.

Даже если это был он, услышать ее на таком расстоянии он не мог. И доковыляв до барбикана, рыжеволосый воин скрылся в его тени.

Когда Миррима миновала разрушенные барбиканы, ей показалось, что она попала в сумасшедший дом.

Неделю назад был Праздник Урожая в замке Сильварреста. В Гередоне, впервые за две тысячи лет, появился Король Земли. И жители Гередона устроили для гостей самый чудесный праздник, на каком только приходилось бывать Мирриме.

У замка Сильварреста, гуляя среди толп народа, она любовалась яркими шатрами, которые сверкали на полях, как драгоценные камни на медном, позеленевшем от времени браслете. Входы в них были украшены сплетенными в венки пшеничными колосьями и деревянными фигурками Короля Земли в пышных нарядах.

В воздухе витал запах засахаренных фруктов и свежего хлеба. Всюду звучала музыка.

Это был настоящий праздник для чувств.

На каждом шагу она натыкалась на очередную диковинку — на шута, например, в разноцветном платье, верхом на огромной рыжей свинье и с жезлом, на котором красовалась деревянная шутовская голова. Здесь молодой пламяплет вытягивал из костра языки огня, превращая их в золотые лилии. Там пела женщина с пятью дарами голоса, и песня ее была столь прекрасна, что при воспоминании о ней сердце щемило еще неделю. Миррима видела Властителей Рун, выезжавших на турниры верхом на конях, покрытых такими яркими чепраками, что глазам было больно, любовалась плясками танцоров из Дейазза, одетых в львиные шкуры.

Она пробовала редкие лакомства — угрей, только что вынутых из садков и приготовленных на глазах у покупателей; десерты из сладких сливок и розовых лепестков со льдом; индопальские пирожные с кокосовыми орехами и фисташками.

Все это могло бы развеять любое горе.

Картина же, представшая перед нею в Каррисе, была страшной противоположностью красоте и радости того дня.

Вместо запахов изысканной снеди ее острый нюх преследовала вонь навоза, гнилых овощей, скученных людских масс, крови, мочи и войны, — вонь, усугубленная еще не развеявшимся запахом заклятий.

Вместо дивной музыки всюду слышались мольбы и стоны раненых, плач и крики тех, кто потерял и звал своих любимых.

Вместо праздника здесь царил ужас. Миррима завернула за угол и наткнулась на полдюжины детей, из которых младшему было года два — они уговаривали подняться свою мать, думая, что она ранена. Но Миррима сразу увидела, что женщина мертва.

Навстречу брела по улице девчушка лет двенадцати. Серые глаза ее были пусты, на перемазанном лице виднелись чистые дорожки от слез.

«Так же выглядела и я в ее годы, когда умер отец», — подумала Миррима. Сердце ее сжалось от сострадания.

Ей пришлось разыскивать Боринсона среди тысяч раненых, лежавших в каждом постоялом дворе и в жилых домах, в конюшнях и в герцогском приемном зале, и просто на улицах.

Многие из них были при смерти. Из-за чар колдуньи раны гноились неестественно быстро. Гангрена начиналась от пустяковой ссадины.

Поиски, казалось, будут тянуться вечность. Почти каждая семья взяла в дом одного-двух раненых. Зловоние не давало Мирриме дышать. Среди стольких других запахов она никак не могла уловить запах мужа.

— Боринсон! — снова и снова звала она, проезжая по улицам, пока не заболело горло. В конце концов она даже начала сомневаться, что действительно видела у городских ворот своего мужа.

Но, может быть, он спит, подумала она. И потому не отвечает.

Убитых с поля битвы сносили во двор перед герцогским дворцом. Она забеспокоилась, нет ли среди них Боринсона. Габорн сказал, что его только ранили. Но вдруг от ран он успел умереть? Или его по ошибке приняли за мертвого, и она еще может найти мужа живым? Она направилась во двор и наконец учуяла запах Боринсона.

С трепетом в душе она въехала во двор. Трупов там были тысячи. Среди них бродили люди с факелами, разыскивая близких.

Сожженная трава казалась серым ковром. Мертвецы лежали на одеялах. Запах Боринсона стал сильнее.

Миррима знала, что мертвого человека, даже самого близкого, не всегда можно узнать. У павших в бою лица обычно становятся бледными, бескровными, у погибших от удушья они синевато-черные. Глаза стекленеют, и трудно понять, были они голубыми или карими. Лицевые мускулы порой жутко сокращаются, а порой расслабляются, придавая лицу выражение совершенного покоя.

Многие женщины не узнают даже собственных мужей, с которыми спали в одной постели годами.

Потому она и не пыталась искать Боринсона, всматриваясь в лица, она шла на его запах.

Муж ее стоял на коленях возле одного из мертвецов, под растерявшим все листья обгорелым дубом. Лицо его было бледным как мел, искаженным болью, глаза опущены, так что она его точно не узнала бы. От дождя с пеплом волосы его слиплись, покрылись коркой грязи, и выглядел он как последний нищий. Полы плаща были запятнаны кровью из раны в паху. Правой рукой он сжимал рукоять боевого топора, опираясь на него, как на костыль.

Казалось, что он стоит так не один час и никогда не сдвинется с места. Словно превратился в статую, в памятник страданию.

И узнать его можно было только по одежде. Одет он был, как и два дня назад, сохранился даже желтый шелковый шарф, который она дала ему в знак своего благоволения.

Рядом с ним стояла на коленях и горько плакала рыжеволосая девочка с фонарем в руках. Оба смотрели на мертвеца, который был похож на Боринсона, как родной брат.

— Боринсон? — нерешительно позвала Миррима. Слова утешения, которые так легко выговаривались в уме, сейчас вдруг застряли в горле. Что за рана могла причинить такое страдание, какое она видела на его лице? Она спросила тихо:

— Что случилось?

Он не поднял глаз. Не ответил. Возможно, даже не услышал. Левой рукой он держался за живот, словно его ударили.

Она подъехала ближе, и под копытами коня захрустели желуди. Издалека ей казалось, что он стоит неподвижно. Теперь, вблизи, она увидела, что он весь дрожит.

Когда-то ей рассказывали, что некоторые люди, пережив большое потрясение, могут так замкнуться в себе, что даже перестают разговаривать. Ее муж был воином. Он убил по приказу в замке Сильварреста две тысячи Посвященных. Это настолько потрясло его душу, что он решил оставить службу у своего короля.

Перед нею стоял на коленях человек, искалеченный и телом, и душой. Его била дрожь, рассудок его изнемог. И боль его была столь сильна, что он не мог плакать.

— Миррима, — сказал он холодным, официальным голосом, не сводя глаз с мертвеца. — Позволь познакомить тебя с моим отцом.