"Властители рун" - читать интересную книгу автора (Волвертон Дэйв)

4. Дурманное вино

Боринсон уставился Габорну в глаза.

— Чувствую ли я нечто, мой лорд? Что вы имеете в виду? Что-нибудь вроде голода, или возбуждения? Я много чего чувствую.

Но Габорн не мог четко описать ощущение, овладевшее им на Баннисферском рынке.

— Нет, я говорю не об обычных чувствах. Это вроде как… земля дрожит в предчувствии, или… — Неожиданно в мыслях его возник отчетливый образ.

— …Это как будто ты взялся руками за плуг и, глядя как переворачивается темный пласт плодородной почвы, с волнением осознаешь, что скоро в земле окажутся семена и они дадут всходы. Деревья и злаки, поля и сады, простирающиеся до самого горизонта.

Странно, но эта мысленная картина захватила Габорна с такой силой, что он не мог думать ни о чем другом. У него не хватало слов, чтобы выразить свое состояние, ибо он буквально физически ощущал, как его ладони берутся за отполированные рукоятки плуга, как напрягается, прокладывая борозду бык. Он видел жирный пласт чернозема с копошащимися в нем дождевыми червями, видел раскинувшиеся вокруг леса и бескрайние нивы. Во рту чувствовался железистый привкус почвы, карманы оттягивали семена, готовые лечь в землю.

Он переживал все это так, словно испытывал наяву, и гадал о том, доводилось ли какому-нибудь садовнику или пахарю ощущать нечто подобное. Самое удивительное заключалось в том, что принцу в жизни не приходилось пахать землю, или бросать в нес семена. Однако сейчас он жалел об этом. Стоять на земле, слиться с нею, — вот чего хотелось ему в это мгновение.

Миррима смотрела на Габорна с удивлением. Хроно хранил молчание, оставаясь сторонним наблюдателем. Но тут в глазах Боринсона появились смешинки.

— Боюсь, мой лорд, что сегодня вы слишком долго пробыли на воздухе. С лица побледнели, да и пот на лбу выступил. Вы, часом, не больны?

— Я чувствую себя… здоровым, как никогда, — отвечал принц, задумавшись о том, не занедужил ли он и на самом деле. А точнее — не сошел ли с ума. Властители Рун были почти неподвластны обычным хворям. Дары жизнестойкости позволяли им справляться с болезнями, нехватка сообразительности или памяти восполнялась с помощью даров ума. Но безумие… — Ладно, — Габорн махнул рукой, потому что ему неожиданно захотелось остаться наедине со своими мыслями. Обмозговать, что же это за чувство, и откуда оно взялось. — Я думаю, вам обоим не помешает познакомиться поближе — вот, этим и займитесь. Остаток дня в вашем распоряжении.

— Но мой лорд!.. — протестующе воскликнул Боринсон, не желавший покидать принца. Случаи, когда он расставался с Габорном больше, чем на ночь, можно было пересчитать по пальцам.

— Я посижу в таверне, — отмел сомнение Габорн. — Уж там-то мне едва ли придется столкнуться с большей опасностью, нежели ломоть свинины.

На самом деле Боринсон не мог ему отказать. Обычай предписывал жениху лично явиться в дом невесты, дабы просить ее руки у родителей. Пусть Миррима не имеет отца, пусть мать ее лишена ума — пренебрегать общепринятыми установлениями все же не пристало.

— Вы так думаете, мой лорд? Боюсь, это не вполне разумно, — с искренним беспокойством возразил Боринсон. В конце концов, Габорн находился в чужой стране — и он являлся наследником престола одного из богатейших королевств Рофехавана.

— Ступайте, и не спорьте, — с улыбкой промолвил Габорн. — Я, чтоб тебе, Боринсон, было легче, я обещаю, что подкрепившись сразу же поднимусь в свою комнату, и запру дверь на засов.

— Мы вернемся засветло, — сказала Миррима.

— Не надо, — покачал головой принц. — Я сам наведаюсь в твой дом. Мне бы хотелось познакомиться с твоей матушкой, и твоими добрыми сестрами.

— Это за мостом Химмерофт. Четыре мили вниз по тракту Колокольчиков — серая хижина на лугу, — на одном дыхании выпалила Миррима.

Боринсон решительно покачал головой..

— Нет, мой лорд, я вернусь за вами. Негоже вам ехать туда в одиночку.

— Тогда до вечера, — согласился Габорн. Боринсон и Миррима, рука об руку, заспешили прочь и скоро затерялись в уличной толчее.

Некоторое время принц оставался на месте, любуясь выступлением дрессированных голубей, — по командам хозяина белоснежные птицы выделывали в воздухе всяческие акробатические трюки. Затем он неспешно побрел по вымощенным камнем улицам Баннисфера. За ним неотступно следовал Хроно.

В центре города высилось около дюжины сложенных из серого камня домов песнопений. Шести — и семиэтажные здания украшали искусные фризы и великолепные статуи.

На ступенях одного из домов песнопений молоденькая певица исполняла изысканную арию в сопровождении арфы и деревянных духовых инструментов. Ее мелодичный, завораживающий голос воспарял ввысь, эхом отражаясь от каменных стен. Вокруг собралась толпа праздных прохожих. Распевая прямо на улице, женщина рассчитывала привлечь публику на свое вечернее выступление. И не напрасно: Габорн решил придти сам, и привести Мирриму с Боринсоном.

Дальше располагались общественные бани и гимнастические залы. Улицы в этой части города были столь широки, что на любой из них свободно могли разъехаться несколько экипажей. В окнах богатых лавок красовались изделия из костного фарфора, серебряные украшения и дорогое оружие.

Баннисфер считался молодым городом, ибо не просуществовал еще и четырех столетий. Испокон веку окрестные фермеры съезжались сюда для обмена товарами, но все переменилось, когда в Даркинских Холмах нашли железную руду. За шахтами появились литейные, за литейнями — кузницы. О местных кузнецах повсюду пошла добрая слава. Отменные товары стали привлекать богатых покупателей, на потребу которым были построены гостиницы и таверны. Так и родился город.

Со временем Баннисфер вырос, превратившись в признанный центр искусств и ремесел. Оружейники ковали здесь великолепные клинки, золотых и серебряных дел мастера создавали прекрасные украшения. Знатоки высоко ценили здешний костяной фарфор и изделия стеклодувов — поразительной красоты кувшины и вазы великолепных расцветок. И, конечно же, здесь можно было насладиться искусством превосходных певцов и лицедеев. Улицы города блистали чистотой, а сейчас, в канун Праздника, вдобавок еще и были украшены любовно вырезанными из дерева, разрисованными и разодетыми изображениями Короля Земли. Здешние детишки не имели привычки надоедливо вертеться под ногами и даже городские приставы, в одеяниях из тонко выделанной кожи и золотой парчи, выглядели так, словно были не судейскими чиновниками, а еще одним украшением Баннисфера. Однако же созерцание всех этих красот не помешало Габорну отметить прискорбную слабость городских оборонительных сооружений. Стоявший у реки Баннисфер, не имел настоящей цитадели, а окружавшая его невысокая каменная стена не смогла бы сдержать натиск кавалерии. Обычной, не говоря уж о всадниках на боевых скакунах с рунами силы. Случись нападение, защитники города смогут продержаться некоторое время разве что в домах песнопений.

Увы, во время войны Баннисферу не выстоять. Он погибнет, а с ним уйдет в небытие и вся его красота. Чудесные купальни и дома песнопений сложены из камня, но они строились, чтобы радовать глаз, а вовсе не для обороны. Слишком узки были дверные проемы, слишком велики окна. Да и на мостах, через реку Двинделл, таких широких, что экипажи катили по ним в ряд, вражеской атаки не сдержать.

Габорн вернулся к Южному Рынку и неторопливым шагом проследовал сквозь облако медоносных пчел в свою гостиницу.

Он твердо вознамерился сдержать данное Боринсону слово и провести день в безопасном месте. Найдя в углу подходящий столик, принц заказал достойный гурмана обед, откинулся на стуле и вытянул ноги.

Хроно уселся напротив. Почувствовав желание отметить удачную помолвку Боринсона, Габорн подозвал кудлатого парнишку, лет на пять моложе его самого, швырнул ему серебряную монету, и приказал:

— Принеси нам вина. Для Хроно какого-нибудь послаще. А мне — дурманного.

— Да, сэр, — ответил малец.

Габорн огляделся по сторонам. В столь ранний час народ еще не собрался: в рассчитанном на три дюжины посетителей зале было занято лишь несколько мест. В дальнем углу двое смуглых мужчин негромко обсуждали сравнительные достоинства городских питейных заведений. Над головой кругами вились зеленые мухи. Снаружи, на рынке, повизгивала свинья.

Надо думать, к вечеру здесь будет полно людей.

Вернулся прислужник. Он принес две коричневые глиняные кружки, и две бутыли из желтого стекла. Настоящие бутылки, а не кожаные фляги, какие в ходу на юге. Каждая из них была запечатана красным воском, с выдавленной на нем литерой "Б". Почтенный облик покрытых глубоко въевшейся пылью бутылей указывал на превосходное качество содержимого. Габорн не привык к подобным напиткам: вино, привезенное в бурдюках, даже после того, как его разливали в кувшины, долгие месяцы отдавало уксусом.

Паренек плеснул каждому в кружку и поставил бутыли на стол. Они были так холодны, что на них тут же начала конденсироваться влага.

Рассеянно рассматривая бутыли, принц непроизвольно потянулся, и мазнул по стеклу пальцем, пробуя пыль. Ведь это тоже земля. Добрая землица, пригодная для посадки.

Хроно отхлебнул вина и уставился в кружку.

— Хм… — пробормотал он, — Дивное вино. Отроду такого не пробовал.

В считанные секунды он осушил кружку до дна и, после недолгого раздумья, налил себе новую.

Габорн воззрился на него с удивлением — никогда прежде такого за Хроно не замечалось. Этот человек всегда и во всем проявлял умеренность — он не пьянствовал, не волочился за женщинами, да и вообще был чужд всякого рода слабостям и порокам. Преданный служитель Лордов Времен, он все свое время посвящал единственному делу — ведению летописи королевских деяний. Летописец был породнен с другим членом того же ордена. Оба они взаимно передали друг другу дар ума, а потому имели один общий разум. Каждый знал то же, что и другой. Зачастую такое объединение влекло за собой безумие, ибо напарники начинали бороться за контроль над общим сознанием. Эти двое сохранили рассудок лишь потому, что оба перестали быть личностями, всецело уступив свое "я" ордену. И вот теперь, где-то в отдаленном монастыре, на одном из островков за Орвинном, другой человек записывал все, что удавалось узнать Хроно.

Зная все это, трудно было удержаться от изумления, при виде Хроно, усердно налегавшего на вино. Столь экстраординарное поведение заставляло подумать, будто и ему не чуждо кое-что человеческое.

Габорн пригубил своего вина. Несмотря на название, оно изготовлялось вовсе не из плодов дурмана, а из сладких сортов винограда и настаивалось на травах, таких как вербена и бузина, просветлявших голову и смягчавших пагубное воздействие алкоголя. Ароматное, пряное н менее сладкое, чем обычные вина, оно стоило огромных денег. Вопреки наименованию, данному словно бы в насмешку, этот сорт не только не дурманил, но, напротив, обострял мысли. Если уж пить, — рассудил Габорн, — то лучше так, чтобы не терять головы.

Зал гостиницы был полон приятных запахов свежеиспеченного хлеба и жареной свинины. Позволив себе расслабиться, принц сделал два маленьких глотка, и нашел напиток прекрасным, хотя и не столь влекущим к опьянению, как выдержанное вино, которое пил Хроно.

Однако Габорн до сих пор чувствовал некоторое беспокойство. Часом раньше он ощутил странный прилив силы, а совсем недавно сговорил своего телохранителя, и поздравил себя с этим. Но сейчас принцу начинало казаться, что, поддавшись порыву, он поступил необдуманно, как-то по-детски.

Ведь хотя со временем ему предстояло стать сувереном одного из сильнейших государств мира, в обычных обстоятельствах он никогда не решился бы использовать свое положение, выступив в роли свата.

Теперь принц терзался сомнением. Рано или поздно на его плечи будет возложено бремя королевской власти. Но какой король может выйти из легкомысленного юнца, позволяющего себе подобные глупости?

В Палате Сердец Дома Разумения наставник Ибирмаль как-то сказал:

— Даже Властителю Рун не под силу управлять сердцами. Попытавшийся сделать это лишь обнаружит свою глупость.

Однако он, Габорн, чуть ли не навязал Боринсону |"сну.

А ежели дело у них не сладится? — подумал Габорн. — Станет ли Боринсон обвинять во всем меня? А Миррима? Сможет ли она полюбить мужа? Будет ли их брак счастливым?

Увы, ответов на эти вопросы у принца не было. В мыслях его царила сумятица.

Хроно приложился ко второй кружке; он вроде бы попытался сдержаться, но вскоре уступил соблазну, и в несколько глотков осушил ее до дна.

— Я ведь поступил хорошо, не так ли? — произнес Габорн. — То есть, я хочу сказать, что Боринсон хороший человек. Верно? Он будет любить се.

Хроно, не сводивший с Габорна прищуренных глаз, натянуто улыбнулся.

— У нас бытует поговорка: добрые дела предвещают удачу.

Принц призадумался над словами «у нас». Будучи людьми, Хроно, похоже считали себя особыми существами. Вполне возможно, в этом они были правы.

Служение Лордам Времени требовало больших жертв. Вступавшие в орден отрекались от дома, семьи и верности какому бы то ни было государю. Эти таинственные мужчины и женщины бесстрастно фиксировали деяния великих лордов, хроники жизни которых публиковались, лишь после того, как тот или иной лорд умирал. Считалось, что сами они в политику не встревают.

Однако же Габорн не верил в полную беспристрастность этих наблюдателей, таивших свои чувства за загадочными улыбками. Их отстраненность от людских дел он считал не более чем маской За каждым властителем Рун неотступно следовал Хроно, записывавший его слова и поступки. Когда Хроно различных лордов встречались, они частенько обменивались сообщениями. Делалось это с помощью тайного орденского языка, расшифровать который предки Габорна тщетно пытались на протяжении нескольких поколений.

Но так ли уж чужды им мирские чаяния и заботы? Габорн подозревал, что иногда они выдавали важные секреты вражеским — королям. Некоторые сражения могли быть выиграны лишь благодаря поразительной осведомленности победителей. Осведомленности, источником которой скорее всего были Хроно.

Впрочем, псе это оставалось лишь догадками. Если орден и поддерживал когда-либо одну из воюющих сторон, ни Габорн, ни кто-либо другой не мог определить, что побуждало Хроно действовать так, а не иначе.

Попытки выяснить это, анализируя результаты сражений, ни к чему не приводили. Создавалось впечатление, будто Хроно действуют бессистемно, ибо злые и никчемные короли выигрывали от их предательства ничуть не реже, нежели добрые и мудрые. И ни один король не мог отделаться от постоянных соглядатаев.

Иные государи изгоняли Хроно, или попросту убивали их, но это всегда оборачивалось бедой. У погибшего оставался напарник, и вскоре враги незадачливого монарха узнавали то, чего им знать не следовало. Огласка непременно оборачивалась заговорами, крестьянскими бунтами и прочими неприятностями.

Никто не мог пренебречь Хроно, но и стремились к этому, как полагал Габорн, лишь немногие. Издревле считалось, что человек, неспособный жить под постоянным пристальным надзором, недостоин носить корону. Согласно преданию, именно так заявили Всеславные в те незапамятные времена, когда Хроно впервые стали спутниками государей. Их завет гласил, что «Властитель Рун должен быть слугой человека».

Габорн знал, что ему никогда не освободиться от Хроно. Высокий титул имеет свою цену. Даже правитель королевства может позволить себе далеко не все.

Размышляя, принц снова вспомнил о Боринсоне. Этот человек был солдатом, а из солдат не всегда получаются хорошие лорды, ибо они привыкли решать все проблемы с помощью силы. Отец Габорна предпочитал продавать титулы купцам, привыкшим платить за то, в чем они нуждались. Неожиданно Габорн сообразил, что Хроно Никогда не отвечал ему прямо ни на один поставленный вопрос.

— Я сказал, что Боринсон — хороший человек. Это так?

Хроно поднял глаза, чуть заметно кивнул и снова налил себе вина. Он пьянел на глазах.

— Не столь хороший как вы, Ваше Лордство. Впрочем, она будет с ним счастлива.

Ваше Лордство. Отнюдь не мой лорд.

— Но он хороший человек? Так или нет? — снова спросил принц, раздраженный уклончивостью собеседника.

Хроно отвел взгляд и пробормотал что-то невнятное. Габорн ударил кулаком по столу так, что подскочили бутыли и задребезжали глиняные кружки.

— Отвечай! — разгневанно крикнул он. Хроно уставился на него в испуге, а ну, как Габорн пустит в ход кулаки. Принц обладал тремя дарами мускульной силы и мог вышибить дух из простолюдина одним ударом.

— Хм… э… что за вопрос, Ваше Лордство. До сих пор вас не волновало, хорош он или плох. Вы никогда не интересовались его моральными качествами.

Историк вновь отхлебнул из кружки. Похоже, его подмывало продолжить это занятие, но он сдержался, и осторожно отставил кружку в сторону.

— А и правда, с чего это я забеспокоился о нравственности Боринсона?

Ответы пришли сами собой — да потому, приятель, что, попивая Дурманное вино, ты заприметил, как этот Хроно увиливает от честного разговора. Потому, что Миррима уверяла, будто принцесса Иом сомневается, хорош ли ты сам, и теперь тебя беспокоит, что думают на сей счет другие. И, наконец, потому… потому, что ты знаешь: владеть землей может любой неотесанный чурбан, но далеко не каждому королю дано завладеть сердцами своих подданных.

Габорн надеялся завоевать сердца — и Иом, и ее соотечественников. У него был план, но он не решался поделиться им ни с Хроно, ни с кем-либо еще. Ведь стань его замысел известен отцу, тот, не исключено, попытался бы остановить принца.

Теперь вино начинало действовать и на Габорна, сводя окружающий мир в фокус. Но принц не позволял опьянению увести себя в сторону, ибо твердо вознамерился добиться от Хроно ответа.

— Не виляй, Хроно. Выкладывай, что ты думаешь о Боринсоне?

Хроно положил обе руки на стол, помолчал, набираясь духу, и, наконец, заговорил:

— Ну, если так угодно Вашему Лордству… Однажды я спросил Боринсона, какое у него любимое животное, и тот ответил, что «обожает собак». Я поинтересовался почему, и знаете, что он сказал? Люблю слушать, как они рычат. Всякого чужака собака готова разорвать в клочья.

Габорн рассмеялся — именно таких слов и следовало ждать от Боринсона. В бою этот человек наводил ужас.

Смех Габорна несколько успокоил Хроно. Хмельной летописец подался вперед и, с заговорщическим видом, продолжил:

— Но, сказать по правде, Ваше Лордство, на мой взгляд у собак есть еще одно качество, которым Боринсон восхищается не меньше. Хотя об этом и умолчал.

— А именно?

— Преданность.

Габорн расхохотался еще громче.

— Стало быть, по твоему Боринсон — пес?

— Нет. Он всего лишь желал бы им быть. Осмелюсь предположить… боюсь, что ему присущи все лучшие качества пса, кроме преданности.

— Выходит, ты не считаешь его хорошим человеком?

— Он убийца, Ваше Лордство. Мясник. Именно потому он и стал капитаном вашей гвардии.

Услышанное рассердило Габорна: что за вздор мелет этот Хроно. Однако же летописец не стушевался. Отхлебнув для храбрости вина, он пьяно улыбнулся, и продолжил:

— На самом деле, Ваше Лордство, среди ваших друзей нет по-настоящему хороших людей. Потому как вы выбираете их вовсе не за добродетель,

— Что ты имеешь в виду? — удивился Габорн, всегда считавший уровень нравственности своих друзей вполне приемлемым.

— Все очень просто, Ваше Лордство. Одни выбирают друзей по внешности, других привлекает богатство или общественное положение, иных сближают общие интересы. Некоторых притягивает и добродетель. Но вы, Ваше Лордство, не цените высоко ни одно из этих качеств.

По правде сказать, так оно и было. Среди приятелей Габорна попадались и уроды, и простые парни, не имевшие ни денег, ни власти. Вроде Элдона Парриса, торговавшего на рынке жареными кроликами. Да что там, принц частенько водил компанию с молодцами, которых многие считали отпетыми негодяями.

— Ну, и как же по-твоему я выбираю друзей?

— Вы молоды, Ваше Лордство, и цените тех, кто способен прозревать человеческие сердца.

Габорн был поражен: на него словно повеяло студеным ветром с замерзшего озера. Ошеломляющее утверждение Хроно было совершенно честным и безошибочно точным.

— Я никогда не замечал… — пробормотал принц. Теперь рассмеялся Хроно.

— Это один из семи ключей к пониманию мотивов. Боюсь, молодой господин Габорн, вы не слишком разборчивы в выборе друзей. Ха! Представляю себе, что будет, когда вы станете королем: наверняка окружите себя всяческими чудаками, а впридачу к ним — учеными. Не удивлюсь, если вскорости вы возьмете в обычай ставить чесночные клизмы и носить туфли с острыми носками.

— Семь ключей? Что еще за ключи? Где это ты выучился таким словечкам?

— В Палате Сновидений, где же еще, — отозвался Хроно, и тут же напряженно выпрямился, поняв, что сболтнул лишнее.

Палата Сновидений Дома Разумения являлась запретной для Властителей Рун. Тайны побудительных мотивов, секреты, лежащие в основе человеческих желаний, считались слишком опасными, чтобы их можно было доверить королям.

Радуясь своей маленькой победе, Габорн торжествующе улыбнулся, и поднял кружку.

— За сны.

Но Хроно не поддержал тост. Глядя на его кислую физиономию, можно было предположить, что он никогда больше не станет пить в присутствии Габорна.

Неожиданно из теней в дальнем углу помещения появилась маленькая фигурка, с чудной, похожей на крысиную физиономией. Самочка феррина держала на руках своего детеныша. Тот попискивал, но Хроно, не обладавший столь чутким слухом как Габорн, ничего не слышал. Рост самочки не превышал фута, а всю ее одежду составляла накинутая на плечи желтая тряпица. На округлой мордочке выделялись крепкие челюсти, а все шесть сосков набухли и покраснели. Почти ослепленная, — феррины не выносят дневного света, — она все же подобралась к Хроно сзади, и незаметно засунула малыша в карман его плаща.

Феррин не являлись разумными людьми, хотя обладали зачатками членораздельной речи, и умели пользоваться примитивными инструментами. Люди не жаловали этот народец, поскольку феррин нередко делали подкопы под кладовые, и воровали съестное. Габорн слышал, что, когда приходит пора отучать детенышей от груди, самки подбрасывают их в карманы людских плащей, но никогда не видел этого своими глазами.

Угляди карлицу кто-то другой, в нес запросто могли бы запустить кинжалом, но Габорн снисходительно улыбнулся, и отвел глаза.

— Ну и ладно, — подумал он. — Пусть-ка этот щенок прогрызет чертову летописцу подкладку. А я подожду, да посмотрю, чем все это кончится.

— Ну, а как насчет меня самого? — не отставал Габорн от подвыпившего Хроно. — Хороший я человек?

— Вы, Ваше Лордство — само средоточие добродетели.

Габорн улыбнулся, другого ответа он и не ожидал.

Послышались звуки мандолины. Сидевший за дальним столиком певец из Инкаррана решил начать выступление, не дожидаясь того часа, когда в таверне соберется побольше народу. Принцу нечасто случалось слышать такое пение, ибо его отец не разрешал инкарраанцам пересекать границы своих владений. Сейчас Габорн наслаждался редкостным развлечением.

Кожа чужеземца цветом напоминала сливки, а его светлые волосы струились, как жидкое серебро. Глаза походили на зеленые льдинки. Вес тело было татуировано в соответствии с обычаями его племени. По ногам лились лозы, оплетавшие символы, по которым сведущий человек мог узнать из какого селения певец родом, и как звали его предков. На руках и коленях красовались магические знаки.

Пел иноземец проникновенно, негромко, но сильным горловым голосом. Его исполнение отличалось своеобразной красотой, позволявшей предположить, что певец обладает «сокрытыми рунами таланта»: лишь немногие в Инкарране в совершенстве освоили искусство создания таких рун. Однако, невзирая на руны, мастерство певца уступало виртуозному искусству женщины, час тому назад выступавшей у входа в дом песнопений.

— Ну что ж, — решил Габорн, — зато какой щедрый голос. К тому же та красотка пела ради денег и славы, а этот малый просто решил развлечь собравшихся. С его стороны это великодушный жест.

Хроно, тем временем, таращился в свою кружку. Он понимал, что наговорил лишнего, но теперь чувствовал потребность продолжить свою мысль.

— Ваше Лордство, — промолвил он. — То, что вы не цените в своих друзьях добродетель, возможно не так уж плохо. Вы знаете, что им не всегда можно довериться. А будучи мудрым, вы не станете доверять и себе.

— Как так? — удивленно спросил Габорн. Конечно, для Хроно, соединенного незримыми узами с другим человеком, довериться самому себе было бы непозволительной роскошью. Все-таки, — подумал принц, — быть связанным с кем-то в пару — преимущество весьма сомнительное.

— Люди, считающие себя безупречными, не склонны заглядывать себе в душу, а потому чаще других допускают ужасающие жестокости. Человек, видящий в себе зло, постарается не дать этому злу воли, но тот, кто совершает злодеяние, полагая, будто творит добро, отдается этому всей душой.

Габорн хмыкнул, и призадумался.

— Позволю себе сказать. Ваше Лордство, я рад, что вы задаетесь этим вопросом. Человек не должен считать себя хорошим лишь потому, что время от времени совершает добрые дела. Вы должны постоянно перепроверять себя, сверять со своей добродетелью каждый поступок, каждую мысль.

Принц пригляделся к худощавому ученому. Тот с трудом держал голову, глаза его остекленели, однако говорил он доброжелательно и, для пьяного, вполне разумно. Прежде ни один Хроно не давал Габорну советов. Этот случай представлял собой редкостное исключение.

Дверь распахнулась, и в гостиницу вошли двое смуглых, кареглазых мужчин. Оба были в дорожном платье, обычном для путешествующих купцов, но на поясе каждого висела рапира, и оба имели по длинному ножу, закрепленному ремнем у колена.

Один человек улыбался, другой хмурился.

Габорну вспомнились наставления отца, слышанные еще в детстве.

— Убийцы из Муйатина всегда пускаются в путь парами, и переговариваются на языке жестов. Впоследствии отец выучил принца этому языку.

— Никаких новостей. Ни плохих, ни хороших — вот, что означала улыбка одного, и насупленные брови другого.

Взгляд Габорна переместился к двоим смуглым южанам, сидевшим в дальнем углу. Как и он сам, они устроились в безопасном месте, спиной к стене. Один из них почесал левое ухо

— Мы ничего не слышали.

Новопришедшие уселись в противоположном углу, подальше от своих соотечественников. Один мужчина положил руки на стол, ладонями вниз.

— Ничего. Мы подождем.

Человек этот двигался с молниеносной грацией, свидетельствовавшей о наличии у него дара метаболизма. Редкостного дара, каким обладали лишь высоко ценимые воины.

Габорн едва верил своим глазам. Обычные люди, ничем не примечательные жесты. Они даже не смотрели друг на друга. Возможно, это не обмен тайными знаками, а просто игра его воображения.

Габорн обвел взглядом комнату. Никто из посетителей не мог интересовать убийц — никто, кроме него. Тем не менее, принц чувствовал уверенность в том, что охотятся не за ним. В конце концов, Баннисфер полон богатых купцов и мелких лордов. Убийцы могли выслеживать кого-то из них, а то и одного из своих сородичей южан.

Однако Габорн не был готов к схватке с такими людьми, а осторожность еще никому не вредила. Не промолвив и слова, принц поднялся и вышел из гостиницы, вознамерившись найти Боринсона. Он встал как раз в тот момент, когда кудлатый прислужник принес обед: жареную свинину, свежий хлеб и сливы.

Принц зашагал по улице. Нетрезвый Хроно, покачиваясь, поплелся за ним. Поутру в городе царила бодрящая прохлада. Теперь она сменилась жарой, и рынок наполнился не самыми приятными запахами. Пахло мочой вьючных животных, пылью и человеческим потом. Скученность и теснота построек не позволяли смраду развеяться.

Габорн поспешил к конюшне, откуда старый конюх из Флидс тут же вывел его мышастого жеребца. Завидя хозяина, конь заржал, вздернул голову и взмахнул светлым хвостом. Казалось, ему не терпится пуститься в дорогу — как и самому Габорну.

Принц протянул руку, погладил конскую морду и осмотрел скакуна. О нем позаботились как следует: шкуру выскребли, гриву и хвост заплели в косички. Даже зубы, и те были чисты. Коня хорошо накормили, и он до сих пор дожевывал сено.

Спустя несколько мгновений, конюх привел и белого мула Хроно. Это животное не имело запечатленных на шее рун силы, но выглядело ухоженным и бодрым.

Габорн то и дело оглядывался через плечо, — нет ли поблизости других убийц, но возле конюшни не наблюдалось ничего подозрительного.

— Послушай, — обратился Габорн к конюху. — Ты часом не примечал в городе темнокожих незнакомцев, которые ездят парами?

Конюх задумался, а потом кивнул.

— Ага, видел я таких. Как ты сказал, мне и вспомнилось — четверо чернявых малых оставили лошадей на моей конюшне. А еще… точно, еще четверо въехали через Хей Рау.

— А что, часто ты видишь таких молодцов? Конюх приподнял бровь.

— По правде сказать, кабы не ты, я б и думать о них забыл. Но ведь и верно, двое таких же малых проехали через город прошлой ночью.

Габорн нахмурился. Похоже, убийцы так и сновали по ведущей на север дороге. Но куда они направлялись? Уж не в замок ли Сильварреста, что в сотне миль от города?

Встревоженный Габорн направил коня к живописному каменному мосту Химмерофт, перекинутому через широкую реку, с глубокими холодными заводями. На отмелях, в тени росших по берегам ив резвилась форель. Все вокруг дышало спокойствием. Никаких убийц на мосту не было.

На противоположном берегу брусчатка заканчивалась. Пыльная дорога, петляя, уводила на запад, но сбоку от нес находилась другая, уклонявшаяся к северу. Еще севернее, в лесу, эти дороги соединялись вновь. Местность славилась обилием колокольчиков, но сейчас они уже отцвели и пожухли. Свернув на тракт Колокольчиков, Габорн дал волю своему коню На шее могучего жеребца были запечатлены руны метаболизма, мускульной силы, грации и ума. Он мог мчаться втрое быстрее обычного скакуна, имел силу и грацию двух коней и обладал умом четырех. Неутомимый и сообразительный, он был выведен для охоты, для стремительной скачки по полям и лесным тропам. Такому животному не пристало застаиваться на конюшне, наращивая жирок на Баннисферском зерне.

Хроно с трудом удерживался на спине своего белого мула, злонравного существа, при каждом удобном случае норовившего куснуть жеребца Габорна. Но конь быстро вырвался вперед, и мул отстал.

Габорн скакал по лугам, где, неподалеку от реки горбились только что сметанные стога сена. Полуденная жара прервала работу, и на лугах никого не было.

Милях в трех от Баннисфера конь вынес Габорна на вершину небольшого холма, и тут принц увидел нечто странное. По земле, обволакивая стоявшие впереди стога, стелился клочковатый туман.

Туман посреди солнечного дня представлял собой необычайное зрелище. Стога и редкие дубы поднимались над дымкой непривычного, голубоватого оттенка. Подобного Габорну видеть не доводилось.

Принц остановил коня. Тот нервно фыркнул, ему явно было не по себе. Осторожно принюхиваясь, Габорн тронул жеребца и медленно въехал в полосу тумана. В воздухе висел странный, не поддающийся определению, запах. Обладавший двумя дарами обоняния, Габорн пожалел, что их у него не больше.

— Сера, — подумал он. — Наверное, где-то поблизости находится горячий источник. Оттуда и эта дымка.

Пришпорив жеребца, принц поскакал вперед. Голубоватая пелена становилась все гуще: под конец и солнце на небе стало казаться таращившимся сквозь хмарь желтоватым глазом. На одиноких дубах каркали вороны.

Проскакав мили полторы, принц углядел в тумане серый домишко. Молодая женщина с неприбранными, торчавшими, как пакля волосами рубила дрова. На расстоянии кожа ее казалась похожей на грубую мешковину, а лицо — на обтянутый этой мешковиной череп с желтыми болезненными глазами. Несомненно, то была одна из сестер, уступивших свою красоту Мирриме.

Габорн пришпорил жеребца и окликнул девицу..

Та ахнула, и закрыла лицо ладонью. Подъехав поближе, принц сочувственно посмотрел на нес, и сказал:

— Тебе нечего стыдиться. Всякий, кто жертвует собой ради чужого блага, заслуживает почтения. За некрасивым лицом зачастую скрывается прекрасное сердце.

— Миррима дома, — смущенно пробормотала девушка, и побежала к хижине. Спустя мгновение, на пороге появился Боринсон Миррима держала его за руку.

— Прекрасный осенний день, — с улыбкой промолвил Габорн. — Я ощущаю все это: залитые солнцем поля, пшеницу, что колышется на ветру, осенние листья и… угрозу.

Боринсон озадаченно уставился на голубоватую дымку.

— Ну и ну, — пробормотал он. — А я-то думал, что становится облачно. Я и не представлял…

Разумеется, сквозь затянутые пергаментом окна трудно было увидеть, что происходит снаружи.

Боринсон принюхался. Благодаря четырем дарам обоняния, нос его был куда более чутким, чем у Габорна.

— Великаны! — воскликнул он. — Фраут великаны. Миррима, много здесь в окрестностях великанов?

— Нет, — удивленно ответила Миррима. — Я отроду ни одного не встречала.

— Ну, а я их чую. Множество.

Принц и телохранитель переглянулись. Обоим было ясно — что-то неладно. Да и неспроста Габорн заявился сюда на несколько часов раньше, чем обещал.

— Через город едут убийцы, — прошептал принц. — Мийатинцы. По меньшей мере десяток, из них уже на пути к замку Сильварреста. Правда, по дороге сюда я никого не встретил.

— Сейчас я разведаю окрестности, — заявил Боринсон. — Вполне возможно, кто-то готовит засаду на твоего отца. Его свита проследует через город завтра.

— А не безопаснее ли мне будет поехать с тобой? — спросил Габорн.

Подумав, Боринсон кивнул. Он отправился за конем и вывел его из-за дома, как раз когда из тумана появился Хроно.

— Мы скоро вернемся, — заверил Габорн Мирриму, направляя коня на луг позади хижины. Он беспокоился за Мирриму, ведь поблизости бродили великаны. Но и брать се с собой было бы неразумно: скорее всего, ему и Боринсону предстояла опасная прогулка.

Легкий ветерок гнал с севера голубоватую дымку. Всадники скакали по зеленым лугам сквозь туманную пелену. Река загибала на запад, и вскоре оказалось, что они сдут вдоль берега. У воды необычный туман сгустился настолько, что походил на низко нависшие тучи. Становилось сумрачно: ласточки уже не пролетали над речной гладью, стремительно касаясь воды. Вместо них на охоту за насекомыми вылетели летучие мыши. Из кустов, словно зеленые искорки, взмывали жуки-светляки. Сочная пойменная травка была скошена, и вдоль берега высились стога, поднимавшиеся из тумана, словно утесы из моря. Всякий раз, когда впереди появлялся стог, Габону казалось, что он видит великана. Впрочем, великан мог и спрятаться за стогом.

Теперь великанов чуял и Габорн. От их сальных шкур исходил горький запах мускуса и нечистот. На грязных стареющих гигантах росли лишайники.

В прежние времена никто в Рофехаване слыхом не слыхивал о фраут. Лишь сто двадцать лет назад с севера, по зимнему льду пришло племя, насчитывавшее четыре сотни огромных существ. Всех их покрывали шрамы, многие еще кровоточили.

Фраут не владели ни одним человеческим языком, а потому так и не смогли рассказать, какой страшный враг заставил их пуститься в бегство через ледяную пустыню. Однако великаны научились понимать простые команды и стали работать на людей — таскать огромные глыбы в карьерах или поваленные деревья на лесосеках. Со временем великанов стали нанимать богатые лорды Индопала, так что большинство из них перебралось на юг.

Превосходно фраут умели делать только одно — убивать. Габорн и Боринсон подъехали к небольшой ферме, расположенной на холме у реки. Окна дома были темны, над дымоходом не поднимался дымок. У порога лежал мертвый фермер. Рука его была вытянута, словно он умер, тщетно пытаясь доползти до дверей. В воздухе висел тяжелый, медный запах крови.

Боринсон ругнулся и поехал вперед. Туман впереди сделался еще плотнее, но в зеленой траве спутники обнаружили человеческие следы. Здесь прошли люди, и трава под их ногами обуглилась до черноты. Габорн никогда не видел ничего подобного.

— Пламяплеты, — сказал Боринсон. — Могучие. Такие, что могут окружать себя огнем. Их пятеро.

В Мистаррии тоже встречались пламяплеты, кудесники, способные нагреть помещение или заставить загореться полено, но ни один из них не был настолько силен, чтобы под его стопами выгорала земля. Здесь же побывали чародеи, о каких рассказывали легенды. Маги, обладавшие мощью, позволявшей им выведывать тайны из людских душ и призывать ужасных обитателей нижнего мира.

Сердце Габорна учащенно забилось. Принц глянул на Боринсона, который теперь держался настороже. В северных королевствах таких пламяплетов не встречалось, да и великаны здесь толпами не бродили. И те и другие могли придти только с юга. Принц вновь вдохнул воздух, пробуя его на вкус. Туман. Странный туман — может быть, это тонко замаскированный дым? Поднятый пламяплетами? Сколь же велико скрывающееся за ним войско?

— Итак, — понял Габорн, — наши лазутчики ошиблись. Радж Ахтен не будет тянуть со вторжением до весны.

Следы пламяплетов вели на север, вдоль берега реки Двинделл. Воины Радж Ахтена должно быть двигались лесом, скрывая свою численность. Но углубляться в лес они не станут, ибо это Даннвуд. Дикий, древний, могущественный Даннвуд. Мало кто из людей осмеливался забираться в его чащу. На такое не пойдет даже Радж Ахтен.

— Если я поскачу на север, прямо по дороге, — подумал Габорн, — то за полдня доберусь до Сильварресты. Но нет, — тут же сообразил принц, — за дорогой следят убийцы. Они перехватят всякого, кто вздумает предупредить короля. Оставалось одно — ехать лесом. Конечно, это опасный путь, даже для всадника на таком коне. Габорну уже случалось бывать в Даннвуде, где он охотился на черных вепрей.

Гигантские лесные вепри — иные вымахивали ростом со скакуна — на протяжении веков выучились нападать на всадников. Но в Даннвуде встречалось кое-что пострашнее диких зверей. Поговаривали, что там можно наткнуться на древние руины, все еще охраняемые магией и духами умерших. Габорн и сам видел в лесу духа.

Люди Радж Ахтена наверняка сдут на боевых конях. Могучих, массивных, взращенных для битвы в открытом поле, а не для того, чтобы скакать по буеракам. Но даже если Габорн пустит своего жеребца во весь опор, на дорогу до замка Сильварреста уйдет целый день. И путь будет отнюдь не легок.

Между тем отец Габорна находился не слишком далеко на юге. Король Ордин ехал на север, дабы, согласно обычаю, принять участие в осенней охоте. На сей раз его сопровождало более двух тысяч воинов, ибо через неделю Габорну предстояло сделать принцессе Иом Сильварреста официальное предложение. Ордин хотел, чтобы у его сына была подобающая свита. Теперь эти воины вполне могли потребоваться для битвы.

Габорн поднял руку и зашевелил пальцами, подавая знак Боринсону.

— Расходимся. Ты предупредишь короля Ордина. Боринсон, тоже на языке жестов, спросил:

— Куда собрались вы?

— В замок Сильварреста.

— Опасно! — возразил телохранитель. — Лучше поеду я.

Габорн покачал головой, и указал на юг. Боринсон ответил ему хмурым взглядом.

— Нет. Я поеду на север. Ехать вам слишком опасно. Но Габорн никак не мог с этим согласиться. Несомненно, путь предстоял опасный, но именно такова и должна быть дорога к власти. Он намеревался стать лордом, способным покорять людские сердца. А лучший способ завоевать сердца Гередонцев, это прийти им на помощь.

— Ехать должен я! — яростно просигналил Габорн.

Боринсон собрался было продолжить спор, но принц выхватил саблю, и взмахнув ею, слегка задел щеку телохранителя. Совсем чуть-чуть, такой порез воин запросто мог бы получить во время бритья.

Ярость отхлынула, и Габорн тут же пожалел о совершенном в запальчивости поступке. Однако Боринсон понял, что в столь непростых обстоятельствах спорить с принцем не стоит. Споры — яд. Человек, заранее считающий себя обреченным на неудачу, непременно потерпит поражение. Габорн ни в какую не станет прислушиваться к возражениям, способным подорвать его уверенность.

Принц указал острием сабли на юг и, глядя со значением на Боринсона и Хроно, свободной рукой просигналил.

— Надо позаботиться о Мирриме.

Коль скоро солдаты Радж Ахтена убивали мирных крестьян ради одной лишь уверенности в том, чтобы никто не прознал об их продвижении, такая же участь могла грозить и Мирриме.

Боринсон задумался, принц Габорн не чета какому-нибудь простолюдину. Обладая дарами ума и мускульной силы, он, несмотря на молодость, ведет себя, как настоящий мужчина, а не вздорный юнец. За последний год Боринсон стал относиться к нему, как к равному и уже не считал Габорна ребенком, за которым нужен постоянный пригляд.

По существу, Боринсон разрывался надвое. И короля Сильварреста и короля Ордина следовало предупредить как можно скорее, но воин не мог отправиться к обоим одновременно.

— На дороге убийцы, — напомнил ему Габорн — Лес безопаснее, Я поеду лесом.

К удивлению Габорна, Хроно развернул своего мула и поехал назад, по направлению к городу. Юноше редко доводилось избавиться от надзора летописца, но сейчас тот поступил так, как повелевал здравый смысл. Мул не мог поспеть за могучим скакуном и, вздумай Хроно потащиться за Габорном он, скорее всего, обрек бы себя на гибель.

Боринсон потянулся, отстегнул от седла лук и колчан и протянул оружие Габорну.

— Да пребудут с вами Бесславные, — прошептал он. Габорн благодарно кивнул, понимая, что лук может ему весьма пригодиться. Когда Хроно и Боринсон скрылись в тумане, принц поежился, и облизал губы: во рту его пересохло от страха.

— Готовность — мать мужества, — напомнил он себе наставление, вынесенное из Палаты Сердца. Однако сейчас все знания, почерпнутые им в Доме Разумения казались … недостаточными.

Нужно было подготовиться к дороге, в которой скорее всего не обойтись без стычки. Габорн спешился, и первым делом швырнул на землю свою украшенную пышным пером щегольскую шляпу. В пути ему лучше выглядеть не богатым купцом, а бедным крестьянином, не наделенным никакими дарами.

На сей случай в седельной суме Габорна хранился поношенный серый плащ. Принц достал его, накинул на плечи, после чего натянул лук. У него не было секиры, способной рассечь броню, — лишь легкая дуэльная сабля да кинжал, закрепленный у колена ремнем. Размяв руки и плечи, Габорн несколько раз взмахнул клинком, настолько привычным, словно он был продолжением его руки, и бережно вложил оружие в ножны.

Принц не мог замаскировать своего скакуна, горделивого и прекрасного, словно ожившая статуя, изваянная из камня, или отлитая из металла. В глазах жеребца светился деятельный, почти человеческий ум.

Склонившись к конскому уху, принц шепнул:

— Друг мой, мы должны ехать быстро, но не поднимая шума.

Конь кивнул. Габорн не мог судить, насколько хорошо были поняты его слова. Разумеется, жеребец не был способен полноценно, воспринимать человеческую речь, но, получив дары ума от других лошадей, откликался на некоторые словесные команды. Иные люди проявляли куда меньшую сообразительность.

Поначалу принц не решился ехать верхом и повел коня в поводу. Понимая, что и впереди и позади войска Радж Ахтена вьются конные патрули, он не хотел, чтобы его вырисовывающийся в тумане силуэт стал мишенью для какого-нибудь лучника.

Принц припустил бегом и скоро набрал темп, который мог легко поддерживать в течение всего дня. Вокруг простирались затянутые странным туманом, неестественно тихие и пустынные луга.

Из-под его ног бросались врассыпную полевые мыши, с дуба прокаркала одинокая ворона. Облачком взмыла в воздух воробьиная стайка. Откуда-то из леса донеслось мычание коровы, которую некому было подоить. Все это, так же как шелест травы и приглушенный стук конских копыт, не могло отвлечь Габорна от размышлений. Пробегая по скошенным лугам и сжатым полям, он оценивал свои возможности.

По меркам Властителей Рун, принц не был слишком могуч, да никогда и не стремился к могуществу, оплаченному ценой человеческих страданий. Ему не хотелось бы жить с чувством неизбывной вины.

Однако, уже после его рождения отец стал приобретать для него дары: два ума, три мускульной силы, три жизнестойкости и три изящества. Он обладал зрением двоих человек и слухом троих, пятью дарами голоса и двумя обаяния.

Все это давало определенные преимущества, но в открытом бою принц едва ли смог бы выстоять против «Неодолимых» Радж Ахтена. У него не имелось дара метаболизма, к тому же он пустился в путь без доспехов. При таких обстоятельствах ему приходилось рассчитывать лишь на хитрость, отвагу да резвость верного коня

По пути Габорну встретились еще два дома — обитатели обоих были убиты. У первого из них принц задержался. Он нарвал в саду яблок, дал поесть коню, и несколько штук положил в карман.

За последним домом поля кончались — впереди виднелась густая поросль дубов, кленов и ясеней. Здесь начинался Даннвуд. Листва на деревьях уже поблекла. В других местах это происходило в самом конце лета, но здесь, в низинах, лес надевал осенний наряд раньше. Следуя вдоль опушки, Габорн учуял запах кожи, конского пота и смазанной брони. Но на виду никто не показывался.

Принц нашел уходившую в лес, проложенную дровосеками тропу и задержался у самой кромки деревьев, чтобы подтянуть подпругу. Он уже собирался вскочить в седло и пустить коня во весь опор, как, вдруг, услышал треск ломающихся ветвей.

За деревьями, всего футах в сорока перед ним, стоял фраут. Здоровенное заросшее рыжевато-коричневым мехом чудище таращилось на него огромными, серебристыми глазами. Великан напряженно всматривался в туман, видимо, силясь разобрать, кто перед ним — друг или враг. Фраут был двадцати футов ростом и восьми футов в развороте плеч. Его мохнатую шкуру покрывала кольчуга, оружием ему служила длиннющая дубовая жердь, обитая железными кольцами. Рыло страшилища выдавалось вперед, превосходя длиною лошадиную морду. Пасть усеивали острые зубы. В облике великана не было ничего человеческого.

Гигант подергал круглым маленьким ухом, отгоняя надоедливое насекомое, отпихнул в сторону дерево и подался вперед.

Габорн прекрасно знал, что ему нельзя делать резких движений, иначе фраут сочтет его за врага. Скорее всего он до сих пор не напал на Габорна потому, что всадники Радж Ахтена тоже носили темное платье, и ездили на конях с рунами силы.

Однако Габорна должен был неминуемо выдать запах, ведь, в отличие от него, солдаты Волчьего Лорда пахли хлопком, карри и оливковым маслом.

Габорн хотел нанести удар первым, но понимал, что его сабля не пробьет кольчугу. Ввязываться в схватку с сомнительным исходом было бы неразумно. Стрелять тоже: даже удачный выстрел не уложит такую громадину мгновенно.

Лучшим решением представлялось выждать, подпустить великана поближе, а когда тот наклонится, чтобы принюхаться, располосовать ему саблей глотку. Стремительно и бесшумно.

— Друг, — негромко, успокаивающе произнес Габорн, отпуская поводья и опуская лук. Великан оперся о свою орясину и вытянул рыло, принюхиваясь с расстояния десяти футов.

Далеко, слишком далеко.

Приблизившись на фут, фраут снова втянул ноздрями воздух. Расстояние между его глазищами должно быть составляло добрую пару футов. Широкий нос сморщился. К счастью, великаны не отличались острым чутьем.

Габорна обдало зловонным дыханием — смердело гнилым мясом. Принц приметил, что на морде чудовища запеклась кровь: не иначе, как фраут подкрепился падалью.

Размеры чудища устрашали.

— Я ничто перед ним! — сквозило в мозгу Габорна, — Ничто! Он может швырнуть меня в воздух, словно щенка!

Огромные, длиной чуть ли не в человеческий рост лапы были способны сокрушить кости, а острые когти — разорвать в клочья живую плоть. То, что Габорн — Властитель Рун сейчас не имело никакого значения.

Принц с ужасом взглянул в серебристые глаза — каждый величиной с тарелку — и тут его осенило. Нет, разить надо не в глотку, а в глаз. Горло прикрывает толстая, мохнатая шкура, тогда как глаза ничем не защищены.

Существо было старым, на его морде, даже под мехом, виднелись шрамы.

— Не иначе, как один из тех, что пришли с севера по льду, — подумал Габорн, и пожалел, что не знает языка фраут. Возможно, с этим зверюгой удалось бы договориться.

Великан опустился на колени, еще раз принюхался, и глаза его округлились от удивления.

Габорн выхватил саблю и, сделав молниеносный выпад, вонзил се в огромный глаз. При ударе клинок слегка искривился, но острие проскользнуло за глазницу и глубоко погрузилось в мозг. В тот же миг принц выдернул саблю и отскочил в сторону. Из раны хлынула кровь:

Габорн не ожидал, что ее будет так много.

Великан откинулся назад и схватился за глаз. Нижняя челюсть его бессильно отвисла, однако он все же вскочил на нога, сделал несколько нетвердых шагов и задрал морду к небу.

Но, даже умирая, фраут успел предупредить сородичей. Его громоподобный рев потряс лес и тут же к югу, к северу и к востоку от того места, где находился Габорн, великаны взревели в ответ.