"Эффект энтропии" - читать интересную книгу автора (Макинтайр Вонда Н.)

ПРОЛОГ

Джеймс Кирк, широко раскинувшись, лежал на кушетке в гостиной своей каюты и дремал. Книга, которую он попытался читать, тяжелым грузом давила ему на грудь, взывая к совести, но и совесть капитана дремала. Внезапно замигали и потускнели огни, предупреждающие о кратковременной недостаче энергии и резком крене «Энтерпрайза». Кирк невольно встрепенулся и снова расслабился – ему нечего было делать, абсолютно нечего. Это всего-навсего экраны наружной защиты забрали почти всю энергию, чтобы защитить корабль вместе с экипажем от непомерно интенсивной радиации и потока гамма-лучей.

От вынужденного безделья, от расслабленности капитан чувствовал себя не в своей тарелке, как, впрочем, и вся команда. За всех работал один офицер-ученый Спок. И ради него одного корабль мотался на орбите странного аномального образования, первого и пока единственного обнаруженного образования такого рода. Вот уже шесть недель Спок наблюдал, замерял, анализировал, пытаясь установить, откуда и почему появилось оно и чего от него можно ждать.

И все эти шесть недель «Энтерпрайз» подвергался усиленной бомбардировке радиационных и гравитационных волн, испытывался на прочность неожиданными изгибами и поворотами самого космоса. Но работа Спока была крайне необходимой: разросшись, как огромная раковая опухоль, аномальное образование перекрыло главную трассу движения в искривленном пространстве. Сама собой напрашивалась мысль о неизвестном пока заболевании космоса и о том, что, как возникла одна опухоль, так может возникнуть и другая, и третья. Что, если одна из них появится вблизи какой-нибудь планеты и сотрет с ее поверхности все живое?

Кирк бросил взгляд на экран своего терминала связи, который оставался сфокусированным на образовании. «Энтерпрайз» как раз проходил мимо одного из его полюсов. Энергетический поток резко усилился, видно было, как пылевидный водоворот извергается в космос, оставляет в нем пробоины и оседает в них. Такому же штурму подвергался и корабль, реагируя на него и резким изменением силы тяжести, и неожиданными перемещениями, и стрессовым состоянием всей команды. И так будет продолжаться до тех пор, пока Спок не закончит свою работу.

Он мог бы работать в одноместном челноке, но легкое маневренное суденышко не устояло бы перед всеми искажениями пространства, вызванными образованием. И получалось, что огромный звездолет задействован ради одного-единственного человека. Эта очевидная нелепость усугублялась тем, что все видели опасность, сознавали ее и ничего не могли поделать, только ждать.

Но худшее уже позади – до конца исследований осталось всего несколько часов, и Кирк невольно подумал о том, с какой радостью рванут они подальше от этого места, какое облегчение почувствуют в свободном, ничем не больном пространстве.

– Капитан Кирк? – послышалось из интеркома.

Кирк дотянулся рукой до терминала связи и включил его. Очертания необычного образования исчезли, на экране появился образ лейтенанта Ухуры.

– Слушаю, лейтенант, что случилось?

– Капитан, мы принимаем субкосмическое сообщение.

– Назовите код и пустите текст на экран.

– Код срочного переброса.

– Срочного? – Кирк присел.

– Да, сэр. Сообщение было кратким. Оно поступило с рудников Алеф Прайма.

Ухура бросила быстрый взгляд на свои приборы и снова перевела его на экран.

– Повтора не было. Связь прервалась, – доложила она.

– Благодарю вас, лейтенант.

Ключ дешифровки сам собой всплыл в его памяти – его запрещено хранить в записи, запрещено вводить в корабельный компьютер для автоматической дешифровки. С карандашом и бумагой капитан принялся за утомительную работу по превращению набора букв и знаков в связное послание.

Старпом лейтенант Мандэла Флин облачилась в костюм дзюдоиста, а мундир свой повесила в шкаф. Ее курчавые рыжие волосы то и дело выбивались из туго затянутого на затылке узла, как бы напоминая, что их нужно обрезать. Она и сама это знала. Но предыдущая служба в пограничном патруле приучила ее к несколько большей вольности во внешнем виде, чем это допускалось на «Энтерпрайзе».

А на борту корабля она провела всего два месяца и была по уши занята организацией настоящей службы безопасности, так что у нее не было времени на то, чтобы вникнуть во все тонкости уставных и неуставных отношений. Она не умела да и не хотела приспосабливаться, как, впрочем, и выделяться своей оригинальностью, целиком уповая на профессионализм, на знание своего дела.

К тому же Мандэла опасалась, что Зулу примет всерьез их шутливое соглашение о том, что она обрежет свои волосы только тогда, когда он отрастит себе усы. Ей не хотелось ни навязывать ему свою волю, ни давать повода для насмешек над ним.

Она вошла в тренажерный зал корабля, приостановилась, чтобы отвесить традиционный поклон. На мате для дзюдо Зулу завершал приседания – ладони на затылке, локти касаются колен. Присев последний раз, он с трудом поднялся, бессильно опустил руки вниз. Флин села на пятки позади него и спросила:

– Как дела?

Не оборачиваясь к ней, Зулу ответил:

– Мисс Флин, я только что перебил всех клингонов рукояткой своего ножа, потом отбалансировал на корпусе «Энтерпрайза», помогая ему крутиться вокруг этой раковой опухоли, а о балансировании между Споком и Скоттом и говорить не хочется.

– А забавно было бы и в самом деле прогуляться по корпусу корабля снаружи, потом взмахнуть руками и поплыть, поплыть неведомо куда.

Зулу сел, распрямил ноги, туловище и принялся отбивать поклоны, касаясь лбом коленей, одновременно рассказывая:

– Мистер Скотт считает, что гравитационные колебания, энергетические спады и все остальные его проблемы – самые занятные штуки.

Стеганая рубашка его спортивного костюма задралась до самых ушей.

– Мистер Скотт убежден, что, когда мы в следующий раз будем проходить сквозь поток х-лучей, перегрузка на экранах защиты взорвет двигатели, – он застонал от боли, медленно выпрямил спину и сел. – Все, чего хотел бы мистер Скотт, – это идеально гладкая круглая орбита и никаких потоков.

Флин сочувственно кивнула: опасность была той штукой, с которой она не раз уже встречалась прежде. С ответственностью тоже. А ответственность за курс, за его безопасность лежала на Зулу. Он был перегружен и работой, и ответственностью.

– Вы клоните к тому, что намерены пропустить занятие? – догадалась она. – Но мне будет стыдно за вас, если вы бросите занятия после такого успешного начала: знание дзюдо никому еще не повредило.

– Не надо меня уговаривать! Я с нетерпением жду каждого занятия, потому что ваши уроки дзюдо и мои уроки фехтования только и поддерживают меня в последние дни и недели.

– Ну и добро! – сказала она и, встав, протянула ему руку, помогла подняться.

После легкой разминки Зулу – ученик – поклонился Флин – учителю. Затем они поклонились друг дружке уже как противники. В фехтовании Флин отрабатывала рапирой только технику защиты, которую легко пробивал Зулу. В дзюдо было все наоборот: у Флин был черный пояс мастера, а Зулу лишь недавно освоил технику падения.

А сегодня он не сумел даже выйти из плечевого броска. Словно и не пытаясь перевернуться, ученик тяжелым кулем так звучно шлепнулся о мат, что Флин только свирепо глянула на него и сжала кулаки, не в силах произнести ни единого слова. Зулу, ошеломленный своей неуклюжестью, тупо уставился в потолок.

– Проклятье! – воскликнула Мандэла. – Вы что, забыли, чему я учила вас целых два месяца? – и тут же опомнилась, притушила свой гнев, вспомнив, что сама занималась дзюдо в первую очередь для того, чтобы укротить свой неистовый темперамент. Это сработало. Она опустилась на колено около Зулу, участливо спросила:

– Все в порядке?

Он заставил себя сесть, смущенно глянул на нее:

– Виновата моя собственная глупость.

– Но и мне не следовало на вас кричать, – в свою очередь смутилась и она. – Вы были слишком напряжены в последнее время и можете получить серьезную травму. Поэтому отложим занятия на потом.

Приказав снять рубашку и лечь лицом вниз, Мандэла развела его ноги в стороны и принялась массировать ему спину, плечи, шею. Поначалу Зулу непроизвольно вздрагивал от каждого прикосновения ее сильных пальцев, с безжалостной деловитостью бороздящих его судорожно сведенные мышцы. Но мало-помалу боль отступала, Зулу перестал стонать и, закрыв глаза, с наслаждением прислушивался, как по всему его телу разливалось блаженное тепло. Он настолько расслабился, что готов был без конца предаваться этой процедуре.

Но руки Мандэлы свело судорогой. Бросив массировать, она села поперек спины Зулу, наклонилась над ним и, ласково похлопав по плечу, спросила:

– Как там на нижнем ярусе – живы еще?

– Пока живы, – ответил он, приоткрыв один глаз и лениво улыбаясь. – Кажется, я отогрелся на всю свою жизнь.

– Ошибаетесь, – возразила она. – Вам еще придется долго и упорно отмачиваться в теплой воде, намного дольше, чем после гимнастики.

Спустя несколько минут они оба глубоко погрузились в горячую воду японской бани. Флин развязала свои волосы, и они беспорядочными волнами рассыпались по ее плечам, но вода аккуратно распределила их по спине, легким шевелением приятно щекоча кожу.

Тепло окончательно заглушило постоянную, не очень сильную, боль в ключице, сломанной несколько лет тому назад. Мандэла машинально погладила шрам на плече, в который уже раз подумав, что когда-нибудь она все-таки обратится к врачам, и те надрастят ей кость. А пока на такие заботы о себе у нее просто нет времени.

Зулу с наслаждением вытянулся и проговорил:

– Вы оказались правы. Это именно то, что мне надо, – отмокнуть без всякой тренировки. Здорово! Флин улыбнулась в ответ и спросила:

– А вам не кажется странным тот факт, что мы с вами знакомы уже два месяца и все еще называем друг дружку «мистер Зулу» и «мисс Флин»?

Зулу ответил не сразу:

– Странно это или нет, но с моей стороны было бы не совсем корректно предложить вам перейти на неофициальное обращение. Погруженная в заботы командира безопасности, Флин не удосужилась разобраться в иерархии командного состава корабля и не знала непосредственного начальства Зулу. Ее это попросту не интересовало – она привыкла к традициям пограничного патруля, где штатная команда решала, позволять или нет новичкам использовать неофициальные имена. А на «Энтерпрайзе» строго придерживались традиции военного флота. По этой традиции командир Флин, равная по званию Зулу, была старше его по должности. Высчитав это, она сказала:

– Тогда я начну первой. Мои друзья зовут меня Мандэлой. А у тебя есть другое имя? Я не слышала, чтобы кто-нибудь называл тебя как-то иначе: все Зулу да Зулу.

– Ничего удивительного: когда я называю людям свое другое имя, они всегда спрашивают меня, что оно означает. Я отвечаю. Но никто не знает японского языка, и все смеются над моим именем.

– А если спрашивающий знает японский язык?

– Тоже смеется.

– Я неплохо разбираюсь в комбинации имен, в их предсказующем значении.

– Мое второе имя Хикару. Она не засмеялась, но серьезно ответила:

– Прекрасное имя. И оно вам подходит.

Зулу покраснел от смущения и спросил:

– А вы знаете, что оно означает?

– Конечно. «Блистательный», «великолепный». Это из романа?

– Да, – удивленно ответил он. – Вы единственный человек, за исключением моих родных, кто слышал о романе «Долина Генджи». Я говорю о тех, с кем встречался.

Мандэла в упор взглянула на него, он отвел свой взгляд в сторону, еще больше покраснев, потом посмотрел ей в глаза.

– Могу я называть тебя Хикару? – спросила она, стараясь говорить спокойным голосом: глаза у него были необыкновенно большие, необыкновенно глубокие и необыкновенно карие.

– Да, я хотел бы этого, – не задумываясь, ответил он.

Краткое мгновение напряженной тишины оборвал громкий голос, раздавшийся из передатчика интеркома:

– Мистер Зулу! Срочно на мостик!

Они оба испуганно вздрогнули. Хикару медленно погрузился в воду, на какую-то секунду оставив на поверхности лишь пряди мягко шевелящихся волос, потом шумно, как возмущенный дельфин, высоко выпрыгнул из нее и вышел из ванны, оставляя на кафельном полу большие капли.

– Нигде от них не скроешься! – сердито выкрикнул он и, нажав на кнопку ответчика интеркома, отозвался:

– Иду к вам.

Он с сожалением посмотрел на Мандэлу, тоже вышедшую из ванны, и попытался объясниться:

– Я…

– Не надо, – торопливо ответила она, – сердце ее бешено колотилось, кровь приливала к вискам. – Не надо. Поговорим позже. Там произошло что-то серьезное.

– Боже праведный! – опомнился Зулу. – Ты права.

Он поспешил в раздевалку, быстро протиснулся в брюки, накинул на себя рубашку, натянул ботинки. Мандэла не отставала от него. Хорошо сознавая, что вся ее команда безопасности совершенно бессильна перед угрозой, исходящей от аномального образования, она тем не менее подчинялась инстинкту. А инстинкт призывал к действию.

В обсерватории «Энтерпрайза» офицер-ученый Спок сидел у компьютера, пристально всматриваясь в показания приборов. Они по-прежнему не показывали ничего такого, что позволило бы ему сделать какой-либо определенный вывод. И офицер-ученый собрался было провести повторный, более тщательный, анализ ранее собранных данных, но подошло время очередного считывания показаний со всех приборов. Выводы можно оставить на потом, а сейчас ему требуется как можно больше точных данных для отчета Звездному Флоту. А Звездный Флот базировался на Земле, и Спок рассуждал об отчете, используя язык научных традиций Земли. И если отталкиваться от земных традиций, то теории Тайплера и Пенроуза были самыми подходящими для научного анализа аномального образования.

Согласно этим теориям, всякая новообразованная масса должна иметь четко обозначенные границы в виде какого-то горизонта. А межзвездная пыль, всасываемая образованием, если и имела какие-то границы, то они были невидимы для приборов.

Единственное, что было бесспорным, так это исходящие от образования энтропические волны такого необычного свойства, что вызывали удивление.

Многие научные открытия совершались на уровне «невероятное», «невозможное», если исследователь не отбрасывал «невозможное» прочь, как явную бессмыслицу. Спок сознавал это и… все равно сомневался. Если его первоначальный анализ подтвердится повторными наблюдениями и позволит сделать выводы, то они вызовут шок во всем научном мире и в общественном сознании. Если первый анализ подтвердится… Но возможно, он допустил ошибку, возможно, его подвела аппаратура?..

Спок вновь уселся за свои приборы, сосредоточился, проверил корректировку. «Энтерпрайз» приближался к бреши в той части образования, где поток х-лучей резко увеличивался, и наблюдатель мог последовать за ним глазом и взглянуть на жуткую тщательно скрываемую тайну, от которой искажались и время, и пространство, и разум.

И как раз в это самое мгновение, когда измерительные приборы Спока приступили к повторному, более тщательному сканированию, «Энтерпрайз» неожиданно, без всякого предупреждения провалился в месиво распадающейся материи космоса и прошел сквозь нее, вырываясь в чистое межзвездное пространство.

Спок оторопело поднялся на ноги, не способный понять, что произошло. Неделями «Энтерпрайз» противостоял хаотическим изгибам, поворотам и прочим пространственным изменениям – и прошедшие недели принесли результаты. Практически, проделана вся основная работа. Оставалось только произвести ряд повторных наблюдений, исключающих альтернативные выводы. А напрашивающиеся выводы и важны, и… Спок не находил эпитета для своих выводов. Напрашивались слова «страшный, „ужасный“ и „невозможный.“ Последний эпитет был бы самым подходящим, потому что из предварительных наблюдений Спок вывел заключение: Вселенной отпущено не тысячи миллионов лет жизни, как это предполагалось раньше, а едва ли сто лет по земному календарю.

А «Энтерпрайз», как ни в чем не бывало, несся на скорости искривленного движения, перегружая и без того перегруженные двигатели. «Наконец-то Зулу увел нас отсюда», – подумал Кирк, сидя в командирском кресле на капитанском мостике и стараясь выглядеть спокойнее, чем был на самом деле, – ему еще не доводилось иметь дело с приказом срочного переноса.

Двери турболифта разъехались в стороны, и впервые за долгие недели отсутствия на капитанском мостике появился Спок. Он не покидал обсерваторию с тех пор, как они приблизились к аномальному образованию. Спустившись на нижний уровень, офицер по науке подошел к капитану и пристально посмотрел на него, не задавая вопросов.

– Мистер Спок, – сказал Кирк, – я получил приказ на срочный перенос. Прекрасно знаю, что вы не закончили свою работу, но «Энтерпрайз» должен был незамедлительно выполнить приказ. У меня не было выбора. Я искренне сожалею, мистер Спок.

– Приказ срочного переноса, – повторил Спок, и лицо его ничего не выражало, но Кирк знал, что творится в душе его помощника и постарался вывести его из оцепенения:

– Вы можете спасти хоть что-нибудь из ваших данных? Вы можете сделать хотя бы общее предварительное заключение об образовании?

Спок уставился на экран. Далеко впереди, еще не различимая на фоне сверкающего звездного поля, их ждала обычная желтая звезда типа «О». Позади них, в центре огромного зарева, оставалось аномальное образование.

– Предварительные заключения были интересными, – начал Спок. Он заложил руки за спину и продолжал:

– Однако без проведения повторной проверки все первоначальные данные ничего не стоят.

Кирк негромко выругался и не очень убедительно повторил:

– Мне очень жаль.

– Я не вижу оснований для того, чтобы возложить на вас ответственность за происходящее, капитан, а потому и не нахожу логических причин для ваших извинений.

Кирк вздохнул: как всегда, Спок отказывался сетовать на неудачи.

«Хоть бы врезал разок своим кулачищем по перегородке, – подумал Кирк, – или мне придется найти солдатскую причину и врезать ему? Все легче было бы».

– С вами все в порядке, Спок? У вас такой изнуренный вид.

– Со мной все в порядке, капитан…

– Можете немного отдохнуть. Пройдет немало времени, прежде чем мы подойдем к Алефу настолько близко, что вы понадобитесь на капитанском мостике. Почему бы вам не передремать это время?

– Это невозможно, капитан.

– Но несколько часов вам просто нечего делать на мостике.

– Я понимаю, капитан. Но перед началом исследования я подверг психофизическим изменениям мой процесс обмена веществ, что позволило мне бодрствовать во все время эксперимента. Конечно, я могу вернуться к нормальному ритму жизни, но мне это кажется неблагоразумным: я настрою себя на отдых, а в пункте прибытия от меня потребуется работа.

Кирк отбросил в сторону все ссылки на технику и спросил чисто по-человечески:

– Спок, вы ведь не спали все шесть недель?

– Да, капитан.

– Слава богу, хоть что-то стало понятным! А почему вы не сказали об этом?

– Потому что шесть недель исполнится только послезавтра.

– Боже праведный! Вы что, никому не доверяете? Не верите, что и другие так же серьезно будут относиться к наблюдениям?

– Дело не в доверии, капитан. Эмпирические данные – очень тонкая вещь. Разница в толковании двумя наблюдателями одного и того же явления может быть гораздо плачевней по своим результатам, чем обычная невнимательность или ошибка в эксперименте.

– А вы не смогли бы провести несколько серий наблюдений и вывести из них нечто среднее? Спок поднял бровь:

– Нет, капитан, – и отправился на свое место. «Если бы я не знал его по-настоящему, то поклялся бы, что он опрокинул в себя не меньше двух кружек темного пива», – подумал Кирк и сделал запись в бортовом журнале: «Дата старта 50 001». Но если бы он мог, то дополнил бы запись примерно такими словами:

«Мы находимся на расстоянии дня от аномального образования, но тревога, охватившая „Энтерпрайз“ и всю его команду, не уменьшилась. Мы оставили позади себя одну тайну, не разгадав ее, чтобы встретиться с новой тайной, о которой вообще ничего не знаем. Команда срочного переноса не имеет себе равных по неотложности и по секретности. „Энтерпрайз“ находится на пути к колонии рудников Алеф Прайма, соблюдая абсолютную тишину в эфире, как того требует код. Я даже не имею возможности спросить, почему нас отвлекли от такого важного задания. Можно лишь гадать о причинах такой срочности, но убежден, что моя команда готова встретиться лицом к лицу с… с чем? Кто может мне ответить?»