"Время волков" - читать интересную книгу автора (Ворон Алексей)

Глава 4 Северный Ветер

С гиканьем и лаем умчалась вдаль Дикая Охота. Разбуженные ею птицы смолкли, и на поляну вновь опустилась тишина. Гвидион остался один. И тогда из ущелий и пещер, из тайных лазов и скрытых ходов выползло Одиночество. Оно пробралось неслышно, притворившись туманом. Оно окружило Гвидиона, беззвучное, бездушное, сжало его в свои тиски и грозило раздавить. А вслед за ним появилось Бессилие, оно оседало на коже каплями росы, пробиралось от замерзших пальцев к ладоням, а дальше по рукам стремилось достичь сердца и впиться в него ледяными когтями. Гвидион не боялся Одиночества, но Бессилие его страшило. Магу, который был способен править мирами, Бессилие казалось самой ужасной карой. И тогда Гвидион позвал старого друга.

И поднялся ветер! Сначала это были слабые струи воздуха, которые нежно ласкали его по щекам, приносили с побережья соленый запах моря и прохладу. Но ветер все усиливался. Потоки воздуха набросились на Гвидиона, сорвали с головы капюшон, растрепали волосы, наполняй легкие, возвращая надежду.

— Ты пришел! — Гвидион попытался перекричать ветер. Куда там! Ветер бушевал, гремел, выл. Трава пригибалась к земле, и казалось, ветер растерзает все вокруг, унесет с собой одинокую фигурку человека в развевающемся плаще. Ветер пришел!

— Друг мой. Север, — шептал Гвидион и чувствовал, как слезы катятся по его щекам. — Ты пришел, когда я уже отчаялся и потерял надежду, ты пришел, хотя Всадник уверял, что все отвернулись от меня.

— Не слушай его, — шептал Северный Ветер, — разве не знаешь ты этого пересмешника? Он полон зависти и злобы. А я с тобой, как в самом начале мира, помнишь? Когда были только ты и я. Как и тысячи лет назад, я твой друг. Пойдем со мной, мой добрый маг, мой бедный заблудший маг, запутавшийся в лунном свете.

И глаза Гвидиона, что были, словно потухшие светильники, разгорелись вновь от порыва ветра.

— О, брат мой, и друг мой, и князь мой, — шептал Северный Ветер, — не верь пересмешнику. Многие любят тебя и будут любить. Даже истекая кровью на твоем алтаре, они будут любить тебя.

— Тогда, друг мой, скажи мне то, что не скажет никто на свете. Поведай мне то, что скрыто от меня в холодном мраке Нижних Миров. Есть ли спасение для Бренна, моего брата?

— Н-е-е-е-т, — завыл Ветер, — к-а-м-е-н-ь он теперь, камень. Забудь о нем, Повелитель Ветров!

— Я не верю! — завопил Гвидион. — Я не верю, — прошептал Гвидион. — Всегда, всегда есть какой-нибудь выход, ты сам учил меня этому, Север, когда во всей Вселенной мы были с тобой одни.

— Мудрый, ты хорошо усваивал мои уроки, когда был лишь звездным светом, теперь же ты ведешь себя, как глупец. Тот, кого ты хочешь спасти, разве стоит он твоих трудов? Мой Повелитель, неужели ты оставишь свои великие дела ради него? Не наказание настигло его, а лишь буря, раздутая им самим. Почему ты не хочешь смириться?

— Я люблю его, он мой брат. Мы сражались плечом к плечу, и я не сумел защитить его.

— Все, что ты говоришь, это только эмоции, человеческие эмоции. Ты так долго был среди людей, что стал думать и чувствовать, как думают и чувствуют они. Но ты и сам знаешь, чувства ничего не значат. Есть ли у тебя настоящие причины?

— Есть! — воскликнул Гвидион. — Меч Альбиона, который несла его рука! Обряд, проведенный в Святилище Древних. Теперь Он неразделим со мной. Против этих причин тебе нечего будет возразить.

Ветер задумался и даже перестал завывать, и на поляне внезапно наступила тишина, такая тишина, которую называют мертвой. Но потом ветер расхохотался, и хохот его сотрясал весь Остров, и деревья ломались от его хохота, и птицы падали замертво.

— Как ты хитер, мой Повелитель! Как ты умен! Да, я уже давно признал, что ты превзошел меня, своего учителя. Ты обвел вокруг пальца всех, всех. И даже Вечность будет вынуждена признать твою правоту.

И маг улыбнулся, впервые с того дня, когда брат его Бренн пал от руки римлянина. И ветер смягчился, как смягчается все сущее от улыбки Гвидиона.

— Пойдешь ли ты со мной, друг мой Север? — спросил Гвидион.

Ветер терся об его ноги, словно послушный зверек.

— И я, — промурлыкал ветер, — и звезды, и небо, и Огонь, и Вода, и Земля, все мы пойдем за тобой до Последних Врат.

Темное небо над Медовым Островом прорезал первый слабый луч грядущего дня — дня, в котором возродится надежда.

— Я должен успеть до того, как разум возобладает над чувствами, — прошептал Гвидион.

Теперь, когда он знал, что нужно делать, Гвидион больше не ощущал себя несчастным и одиноким. А Она? Ну что ж, Она была, есть и будет. Во всяком случае, можно быть уверенным в том, что Она не будет мешать ему.

Гвидион обладал той холодной объективностью, которая свойственна людям, несклонным обманываться несбыточными надеждами. Он мог заглянуть в будущее не только с помощью магии и прозрения, логика и опыт подсказывали ему дальнейшее развитие событий и редко обманывали его. Но сейчас он не позволил себе даже обдумывать свой путь. Ему, как и многим другим жрецам, приходилось странствовать по Иным Мирам и даже спускаться в Нижний Мир к Балору. Он понимал, что это путешествие будет особенно опасным. Так далеко заходили немногие, а возвращались и того меньше. Но не ему, не ему бояться Иных Миров. Сейчас, когда родилась надежда, вернется и Сила.

Горная цепь Медового Острова, называемая Хребтовиной, скрывает в себе немало тайн. В узких ущельях укрываются дикие люди и разбойники, непроходимые леса хранят сокровища древних святилищ, в речных долинах расположены деревни и городища, на горных склонах высятся неприступные крепости. Поэннин — древнее королевство Медового Острова — надежно укрыто от непрошеных гостей непроходимыми болотами и охраняемыми горными проходами. Старая Поэннинская крепость, многолюдная прежде, теперь заброшена. Король Медового Острова, его свита и многочисленное войско перебрались в более удобные и современные крепости на юге Острова. Лишь пещерная часть Поэннинского замка, что была выдолблена в каменной толще горы много столетий назад древними жителями, все еще обитаема. Здесь, укрытый от любопытных глаз, живет усталый маг, Верховный Друид Медового Острова — Гвидион.

В пещерах Поэннинского замка было холодно. Огонь в очаге почти угас, бревна тлели, вспыхивая красными точками, язычки пламени едва подрагивали от слабого движения воздуха, сквозящего по пещерам. Но Инир позабыл про угасающий очаг, его внимание было полностью поглощено необычными изменениями в поведении Гвидиона.

Инир в ужасе взирал на своего учителя, расхаживающего по пещере. Глаза мага горели, словно у одержимого. Вся душа этого человека была в его глазах. По ним Инир всегда судил о настроении повелителя. Когда они были светлы и почти прозрачны, Инир знал, что Гвидион в добром расположении духа. Когда глаза сверкали, как молнии, — Гвидион сердился. Когда же глаза были черны, говорят, смотрящий в них мог умереть от ужаса. Но сам Инир такого еще не видел и надеялся, что не увидит никогда.

Инир сидел в углу, присмирев, опасливо поглядывая на мага. Сейчас лучше не попадаться ему на глаза. Редко он бывает так возбужден, что даже разговаривает сам с собой.

— Я должен действовать быстро, — говорил Гвидион. Зная, что учитель обращается не к нему, Инир молчал, лишь смотрел, как вздымаются полы его плаща, когда маг, дойдя до стены, резко разворачивался назад. Время от времени маг выхватывал из раскрытых сундуков какой-нибудь предмет и швырял его на стол. На обшарпанной дубовой столешнице уже лежала груда самых разных вещей. Инир неодобрительно рассматривал ее, особенно ему не нравился меч — старый бронзовый меч с витой рукоятью без гарды. Этот меч Инир видел в хранилище Гвидиона и знал, что принадлежал он когда-то еще древним королям, правившим в Поэннине.

Иниру приходилось видеть, как сражается Гвидион-воин. Был маг ростом чуть выше среднего, изящен и ловок, к тому же достаточно силен, ибо проводил немало времени в военных упражнениях. Инир не сомневался, маг справится с любым противником здесь, на земле. Но старинный бронзовый меч предназначался для иных битв, не с живыми людьми.

— Инир, мальчик мой, собери меня в Путь. Инир, потрясенный неожиданной мягкостью в голосе учителя, выполз из своего угла и, осмелев, сказал:

— Не делай этого, учитель, это ошибка. Ты не должен спускаться в Нижний Мир. Ты нарушишь правила, собьешься с пути. Ты будешь долго расплачиваться за этот поступок.

— Я знаю, — вздохнул Гвидион. — Но я должен идти. Я обещал отпустить его, а вместо этого обрек его на еще большие страдания, на вечный плен.

— Какое дело тебе до простых людей. Великий? Тебе ли заниматься спасением их душ? Твоя привязанность к нему — лишь временная слабость человека, в обличий которого тебе приходится жить.

— И это говоришь мне ты, Инир, ты, человек, упрекаешь меня за человеческую жалость? Ну, я понимаю, когда так говорят иные создания. Но в твоем сердце, Инир, живет милосердие.

— Я знаю, учитель, мне, правда, очень жаль твоего брата. Но тебя я люблю больше. Не губи себя, забудь о нем. Когда-нибудь он искупит свои ошибки и вернется в Мир.

— Знаешь ли ты, Инир, когда наступит это «когда-нибудь»?

— Не скоро, — Инир вздохнул и потупился.

— Это «не скоро» наступит через десятки тысяч лет, подумай. Представь себе каждое мгновение, одно за другим, складывающееся в дни, а дни — в месяцы, те — в годы, столетия, тысячелетия и так до бесконечности. Вечная мука небытия. Каким он вернется? Я ответствен за него, его ошибки — мои ошибки, его вина — моя вина вдвойне, потому что он платит лишь за свою слабость и неведение, я же осознанно привел его на этот путь.

— Разве есть твоя вина в том, что сотворил ваш отец? Не ты разбудил древнее зло, не ты привел в мир Зверя Фоморов, не ты пытался впустить в наш мир демонов Нижнего Мира, Балора и его полчища.

— Но я помогал Зверю. Сначала я пытался приручить его и защищал — он слушался меня одного. Потом, когда я решил освободить своего брата от власти Зверя, разве не я провел Обряд?

— Но, учитель, тебе никто не позволит вмешиваться в провидение, тебе не изменить пути, ты же знаешь.

— Знаю, это же мне твердил Всадник. Смотри, ты скоро постигнешь его мудрость, — Гвидион усмехнулся, — но твоя мудрость должна превосходить его. Ведь Всадник — лишь Предводитель Дикой Охоты, ты же — ученик Величайшего Мага!

Инир зарделся, не уловив насмешки в голосе друида, а лишь поняв намек на свою недостаточную прозорливость. Но в чем он ошибся, Инир никак не мог понять, а потому не выдержал и спросил:

— Не может быть, чтобы ты, мой мудрый учитель, поддавшись зову родной крови, бросился на спасение брата, не имея надежды его спасти. У тебя, конечно, есть какой-то козырь, но я никак не могу сообразить, какой.

— Ну же, мудрейший Инир, самый мудрейший после наимудрейшего, — насмешливо произнес Гвидион, — мы с тобой столько говорили об этом, неужто ты не можешь сообразить. Вспомни, что за связь теперь между мной и братом.

Инир непонимающе смотрел на Гвидиона и сообразил наконец:

— Меч!

— Твоя мысль движется со скоростью кометы, — рассмеялся Гвидион, — конечно, Обряд. Никто теперь не вправе остановить меня на пути к грани моего Меча. Бренн — мой. Я вправе отнять его у Вечности.

— О, Гвидион! — воскликнул юноша. — Ты и вправду мудрейший. Неужели еще тогда ты прозрел будущее? Еще тогда ты уже знал, какая участь постигнет Бренна, и свершил тот страшный обряд, да? Но я пойду с тобой, учитель, — с надеждой произнес Инир.

— Ну, нет, тебе как раз там делать нечего.

— Я пойду с тобой или не пущу тебя вообще, — завопил вдруг Инир и бросился к выходу из пещеры, будто собираясь закрыть его своим телом. Гвидион расхохотался, посмотрев на Инира и на три другие выхода из собственных владений, спросил:

— Ты думаешь, это очень опасно, да?

Инир молча кивнул, сглотнул слюну, вдруг до смерти перепугавшись своей небывалой смелости. Он даже в кошмарном сне не мог представить, что перечит своему учителю.

— Так вот, Инир, — продолжал Гвидион, — ты даже не можешь вообразить себе, насколько это опасно. Ты путешествовал лишь по первому пространству Нижнего Мира и думаешь, что знаешь о нем. О нет, Инир. Я был бы рад спутнику, но не могу подвергать тебя такому риску. Если меня ждет расплата за это путешествие, то тебе, скорее всего, из него вообще не вернуться.

Инир рухнул на колени перед друидом, вцепившись в полы его плаща, завыл:

— О нет, учитель. Я не отпущу тебя одного. Я лучше погибну, сражаясь рядом с тобой, чем терзаться от неизвестности и невозможности помочь тебе.

— Мальчишка, — презрительно процедил Гвидион, скривив губы, чтобы скрыть свои эмоции, — и это мой наследник, будущий Верховный Друид Медового Острова, рыдающий на коленях. Какой позор!

Инир виновато поднялся с пола, заламывал руки, не зная, какими доводами убедить друида взять его с собой. А ведь и правда, он уже не в том возрасте, чтобы плакать, он зрелый маг, прошедший инициацию, друид. Но почему же в присутствии Гвидиона он всегда чувствует себя ребенком?

— Возьми меня с собой, Хранитель, — страстно проговорил Инир, — я, не задумываясь, умру за тебя лишь в благодарность за то, что из тысячи возможных ты избрал меня в ученики, за то, что ты освятил мою жизнь своим присутствием. Ты грозишь мне страшной гибелью, верь же, что мне легче будет терпеть муки в Нижнем Мире, зная, что я погиб за тебя, чем влачить сотни жизней ослепленному твоим светом.

— Инир, я не для того выбрал тебя, чтобы сгубить твою жизнь.

— Но ты и так ее сгубил, Гвидион. Душа, обожженная светом бога, разве не загублена навсегда? Разве не будут все мои будущие жизни тоской по тебе, разве не буду я всегда искать тебя? Ослепленный этим светом, разве смогу я когда-либо различить другие души? Обожженному твоим огнем, мне уже не обогреться у иных очагов. Ты уходишь, Гвидион, так легко, сколько раз ты уходил! А ты думал когда-нибудь, что чувствуют люди, разлучаясь с тобой?

— Не поддавайся этому чувству, Инир, это лишь человеческая слабость. Твой дух сильнее.

— Не это ли я говорил тебе, учитель. Но если даже ты иногда сходишь с Пути, чтобы, поддавшись человеческим чувствам, идти на помощь брату, разве я не могу сделать того же, пойдя за тобой?

Гвидион насупился, а Инир продолжил:

— Я пойду за тобой тайком, если ты не возьмешь меня.

— И нарушишь приказ учителя остаться здесь? — усмехнулся Гвидион. — И после этого ты мне твердишь о верности, мой вероломный ученик?

Инир растерянно пробормотал:

— Ведь ты сам говорил, что иногда тебе доводилось ошибаться, что порой тебе трудно одному.

— Я не шаман, Инир, мне не нужен напарник. Я привык действовать в одиночестве и не нуждаюсь ни в помощниках, ни в советчиках. Пусть мои ошибки так и останутся только моими. Я ни о чем не жалею. Знай это, Инир.

— Может быть, тебе лучше дождаться Самайна, Гвидион?

— Это еще зачем? — спросил маг.

— Ну, в это время путь будет легче, границы между мирами…

— Границы между мирами, — передразнил его Гвидион. — В любое время, так же как сейчас, миры видны мне один за другим, прозрачные, словно кристаллы. В любое время я могу достичь каждого из них. Не забывай, я Смотрящий Сквозь Миры.

Маг опрокинул сундук и вытряхнул его содержимое на пол, ничуть не заботясь о том, что некоторые предметы могут разбиться. Это и произошло с двумя глиняными чашками. Гвидион отбросил прочь черепки и принялся рыться в образовавшейся на полу куче, одновременно отдавая указания:

— Не забывай обновлять растворы в сосудах да пригляди за великаном, что-то не нравится он мне в последнее время. Лицо у него стало какого-то землистого цвета, уж не заболел ли. Да смотри, осторожнее с Лилит. Почует, что меня нет, начнет чудить. Осторожнее, укус ее — смертелен. С русалкой будь поласковее, она тоже в последние дни нервной какой-то стала. Видно, опять по морю затосковала.

— Да знаю я все про русалку, — хмыкнул Инир.

— Вот-вот, знаток, дел у тебя невпроворот.

— Что станет с этим миром, Гвидион, пока тебя в нем не будет?

— Как что? Звезды погаснут, луна свалится на землю, — усмехнулся Гвидион.

Лицо Инира перекосилось от ужаса. Гвидион улыбнулся.

— Ну, Инир, что такого может здесь случиться без меня? И потом, не забывай, моя телесная оболочка смертна, время от времени я умираю в Верхнем Мире, и что удивительно, мир этот вполне обходится без меня, даже дожди идут не чаще, чем при мне.

— Да, но… — Инир осекся, уловив во взгляде Гвидиона иронию.

— Инир, я не единственный Хранитель. Другие присмотрят за этим миром в мое отсутствие.

— Но как же, на Альбионе ты единственный! Другим Хранителям нет дела до нашего острова.

— Это даже хорошо, что им нет дела. Вот когда у них появятся дела на моем Острове, тогда кричи «Караул!».

Гвидион вновь усмехнулся. И, увидев это, Инир тяжело вздохнул, частые усмешки несвойственны его учителю. Да и выражение любых других эмоций тоже.

— Не забудь о птицах! Если что-то случится, ты всегда сможешь послать мне птицу. Давай же, Инир, растяни губы в улыбке и берись за дело. Собери мне камни.

Инир принялся собирать камни, в душе осознавая, что все это не нужно Гвидиону. Шаманам и колдунам необходимы всевозможные приспособления, чтобы открывать пути и ворожить. Истинному магу, пользующемуся лишь чистой энергией, не требуется ничего. Ну, разве что арфа. Маленькую арфу Гвидион извлек со дна другого сундука, с благоговением освободил ее от куска кожи, в который она была завернута, и тронул струны. Арфа ответила ему нежнейшим, протяжным, но чуть расстроенным звуком. Гвидион уселся поудобнее в свое кресло и принялся настраивать инструмент. Тем временем Инир собрал ему дорожную сумку. Поспешность Гвидиона пугала его, и тем не менее уже к вечеру все было готово.

Маг остановился перед выходом из пещеры, вгляделся в озабоченное лицо своего ученика. Черты юноши были бы привлекательны, если бы не мрачность и чрезмерная серьезность. Его строгость скрывала почти детскую растерянность, которая была свойственна Иниру и прежде: растерянность теленка, отбившегося от стада.

Гвидион торжественно произнес:

— Инир! Я ухожу, оставляя здесь нерешительного подростка, позабывшего от страха, что он маг. Сделай так, чтобы, вернувшись, я встретил на твоем месте мужественного друида, взрослого годами, мудростью и отвагой.

С этими словами Гвидион прикрепил к поясу меч, проверил перевязь дорожной сумки, посадил на плечи птиц и вошел в узкий пещерный проход. Инир протиснулся следом, неся факел. Маг дошел до ступенек и остановился.

— Да, совсем забыл, Инир, ты присматривай за моими подопечными. Раствор им… и русалка тоже… Да можжевельник жги каждый вечер, и вот еще, проход в замок… так ты, не забудь, Инир, ох…

Гвидион внезапно качнулся и тяжело сел на ступеньку, схватившись рукой за сердце. Инир опустился перед ним на колени.

— Ты уже говорил все это, учитель, я все помню. Ты не в первый раз оставляешь меня одного в Пещерах. И про мертвых, и про растворы, и про можжевельник я отлично помню. Разве был хоть один вечер, когда бы я забыл про можжевельник? Что это ты так разволновался, Гвидион?

Инир осторожно коснулся руки мага.

— Да что-то тревожно мне. Вроде не стар я еще, Инир, — Гвидион вздохнул совсем по-старчески, — даже по человеческим меркам. Не стар, а вот надо же, болит в груди что-то. Но ты, Инир, нос не вешай, ты теперь хозяин замка.

Гвидион поднялся и, взяв из рук ученика факел, пошел в глубь прохода. Инир с тоской смотрел вслед маленькому оранжевому пятну, постепенно удаляющемуся от него. Гвидион крикнул ему из темноты:

— Волчонка моего приюти, если придет. Пусть дождется меня.

— Как же, жди, — пробурчал Инир, но очень тихо, зная, какой хороший слух у мага, — чтобы я эту тварь приютил.

Инир потер затылок, вспомнив удар, надолго лишивший его сознания. Но обидно было не это, а то, что он, маг, способный читать мысли и предугадывать действия, засмотревшись на девушку, позволил врагу зайти к себе за спину и нанести удар. Инир вспомнил, как Морана в свадебном платье стояла посреди этой пещеры, смотря на него чистым, почти детским взором, вспомнил, как повела она плечом и виновато вздохнула. И было от чего вздыхать: эринирская принцесса, словно воровская девка, отвлекала внимание Инира от оборотня. А тот… Эх, кто же устоит против такого удара? Инир фыркнул и принялся наводить порядок в пещере, где после сборов учителя было все перевернуто вверх дном.

Занятый обычными делами, он старался не думать о том, что ждет его впереди. Но нужно заметить, что ничего плохого его не ожидало. Инир, сын Котлифа, стал теперь хозяином пещер, а вместе с ними и всего Поэннинского замка, потому что новый владыка Поэннина Гвидион сам назначил Инира своим преемником. Иниру теперь предстояло хозяйствовать в Поэннинских горах, и участи его позавидовали бы многие знатные юноши. А многие девушки с радостью согласились бы разделить его судьбу. Впрочем, о девушках Инир пока не думал, еще не осознав всю полноту свалившейся на него свободы. Он не находил себе места без Гвидиона, сходил с ума от волнения и страха за своего учителя, от небывалой ответственности, возложенной на него магом, но прежде всего от осознания того, что весь ход событий противоречит его представлениям о том, каково должно быть устройство мира. Разве может Хранитель Острова покинуть Верхний Мир, оставив его на попечительство мальчишки (а Инир, несмотря на свой уже далеко не детский возраст, все еще чувствовал себя ребенком, и будет чувствовать себя так всегда, пока будет находиться рядом с Гвидионом)?

Инир тоскливо осмотрелся, поднял опрокинутый сундук и принялся за уборку. Но хозяйничал он недолго, мысли о страннике, бредущем теперь по горным тропкам, одолели его. Что-то больно грустен был Гвидион, когда уходил. Может, стоит посмотреть в огонь или вызвать Видение? Что ждет его учителя в Ином Мире? Вряд ли Гвидион одобрит это, но ведь сам он желал, чтобы Инир был самостоятельным и взрослым. И вот взрослый Инир самостоятельно решил заглянуть в будущее. Что всегда давалось ему легко, так это пророчества — вдохновение являлось по первому зову. Но Гвидион почему-то не позволял ему часто заглядывать в будущее и давал весьма туманные пояснения причинам этого ограничения.

Инир спустился в большую пещеру, служившую некогда королевским чертогом. Вокруг было темно, все факелы загашены. Но свет Иниру и не был нужен, он знал эти пещеры, мог в темноте обойти их все, ни разу не споткнувшись. Центральная анфилада пещер соединяла древний зал королей с Поэннинским замком. Но сейчас Иниру не было надобности обходить свои владения. Он встал напротив каменного трона, не доходя десяти шагов до его потрескавшихся ступеней — древнее место пророков. Место Силы, как называли его друиды. Инир расправил плечи и закрыл глаза, прислушиваясь к вздохам камней и шепоту воздуха.

Инир запел грустную и мелодичную песню красивым, высоким голосом. Стены вздрогнули, услышав давно забытую мелодию, и заплакали. Горные слезы капали, звуки падающей воды рассыпались по закоулкам звонким эхом, смешиваясь с высоким голосом певца. Стены пещеры раздвинулись и исчезли вовсе. Инир стоял на вершине скалы, окруженный звездами, планетами и богами. Бескрайняя Вселенная приняла поэта. И все выше, к невиданным далям поднималась душа Инира, вознесшаяся собственным пением. Вдохновение вливалось в него благодатным звездным светом. Его голос становился все громче, темп мелодии ускорялся, она перерастала в волнующий боевой марш. Слова песни рождались вдохновением. За мгновение до того, как спеть их, Инир еще не знал их. Песня становилась все громче, тревожнее. Слова сплетались удивительными рифмами и открывали поэту будущее. И вот уже сияние счастья в глазах Инира сменилось тревогой, а через несколько мгновений Страхом. Напуганный собственным предсказанием певец смолк.

Инир рухнул с немыслимой звездной высоты на пол пещеры у подножия каменного трона. Он обессилел, его руки дрожали, на замок обрушилась внезапная тишина. Инир сжал голову руками и завыл от ужаса и сострадания к своему учителю. Молодой волшебник надолго впал в оцепенение, а когда оно прошло, он открыл глаза, и на мгновение в темноте ему померещился на каменном троне силуэт короля, держащего на коленях собственную голову.