Воронин АндрейИнструктор над законом

Андрей ВОРОНИН

ИНСТРУКТОР НАД ЗАКОНОМ

Анонс

Его профессия - инструктор спецназа ГРУ. Его ученики - элита спецслужб России. Когда закон бессилен, инструктор вершит правосудие вне закона. Он Ас своего дела... Непревзойденный Илларион Забродов на страницах нового супербоевика А. Воронина "Инструктор спецназа ГРУ" над законом.

Глава 1

Подвиги бывают разные. Кто его знает, о чем думает человек перед тем, как броситься с последней гранатой под вражеский танк, - возможно, вообще ни о чем, а может быть, его в такой момент занимает исключительно желание причинить как можно больше увечий противнику, который его по-настоящему обозлил... Гораздо более трудными, хотя и совершенно незамеченными широкой общественностью, как правило, оказываются подвиги, совершаемые изо дня в день, сопряженные с постоянным и противоестественным насилием не над каким-то противником, а над самим собой - привычным, бесконечно родным и втайне горячо любимым. Это тебе не танк и не амбразура какая-нибудь... Масштаб, конечно, не тот. Помельче масштаб, что ни говори, хотя суть зачастую одна: победа разума над хнычущей протоплазмой...

Анатолий Андреевич поскользнулся на подмерзшей за ночь луже, что заставило его на некоторое время отвлечься от возвышенных мыслей и обратить внимание на дорогу, стеклянно поблескивавшую в сереньком утреннем свете. Дорога была истинно грязная и ухабистая, никогда в жизни не видевшая не то что иностранных инвесторов, но, похоже, даже и русскоязычных портфеленосцев, ведающих распределением бюджетных средств. В середине марта она представляла собой своего рода капкан для пешехода, не говоря уже о бегуне. Только полный идиот мог в это время бегать здесь трусцой, полагая при этом, что действует на благо своему здоровью.

Анатолий Андреевич, хотя и был в меру самокритичен, полным идиотом себя все-таки не считал. Тем не менее, совершив сложный пируэт на гладком и скользком льду и кое-как удержав равновесие, он продолжал пробежку, глубоко дыша носом и с растущим раздражением ощущая, как при каждом шаге студенисто подпрыгивает кокетливо прикрытый яркой спортивной курточкой округлый дирижабль живота.

Он выглядел комично и прекрасно понимал это.

Чего же проще! Если вам нужен комический персонаж, возьмите пятидесятилетнего мужчину среднего роста, с лысиной в полголовы, вес которого давно перевалил за сто двадцать килограммов, нарядите его в бирюзовый с отливом спортивный костюм и отправьте бегать трусцой - успех обеспечен!

Анатолий Андреевич упрямо вздернул подбородок и немного увеличил темп. Он бросил курить год назад, и с тех пор ему приходилось регулярно обновлять свой гардероб - слава богу, доходы, хоть и невеликие, позволяли все же удовлетворять ставший вдруг совершенно волчьим аппетит и менять костюмы на более просторные прежде чем они начинали трещать по швам. Два месяца назад он начал бегать трусцой и на удивление быстро втянулся, хотя маршруты все еще выбирал такие, где встретить прохожего можно было разве что случайно.

Таких маршрутов у него было несколько, но этот считался излюбленным люди здесь появлялись лишь дважды в сутки: во время пересменок на опытно-механическом заводе, и было их совсем немного, потому что в переулок выходила не главная проходная, а узкая железная калитка с турникетом, от которой до ближайшей трамвайной остановки было километра полтора. Справа вдоль переулка тянулась серая бетонная стена, заплетенная поверху ржавой колючей проволокой - такая унылая, что даже у неугомонных подростков не поднялась рука чем-нибудь этаким ее расписать, - а слева расстилался безбрежный, покрытый черным ноздреватым снегом плоский, как сковорода, пустырь, густо утыканный уже начавшими крошиться бетонными сваями. Судя по всему, кто-то из бывших начальников намеревался выстроить на этом месте нечто сугубо индустриальное, да руки у него так и не дошли - не то помер, болезный, не то спихнули его не в меру ретивые подчиненные... Каждый день сугробы оседали, разъедаемые лучами весеннего солнца, и из-под них уже показались угольно-черные корявые стебли перезимовавшего бурьяна, который, в отличие от свай, крошиться и не думал. На одной из свай - той, что повыше, - сидела упитанная серая ворона. При виде пробегавшего Анатолия Андреевича она забеспокоилась и презрительно каркнула ему вслед.

Впереди уже замаячила выкрашенная в ядовитый синий цвет дощатая будка, в которой сидел карауливший проходную вохровец. Анатолий Андреевич всегда поворачивал, не добегая до будки метров двадцати, - там как раз торчал одинокий фонарный столб, служивший ему ориентиром в его забегах. Эта деталь ландшафта была серединой нелегкого маршрута и потому неизменно приковывала к себе внимание Анатолия Андреевича - в ней заключалось обещание того, что никакая мука не бывает бесконечной.

На этот раз со столбом что-то было не так. Приглядевшись, Анатолий Андреевич понял, что у подножия столба кто-то есть: какой-то гуманоид, плохо различимый на таком расстоянии, сидел в обледеневшем за ночь сугробе, обнимая столб обеими руками, словно любимую женщину. Анатолий Андреевич брезгливо поморщился: перед ним, несомненно, был пьяный, который, чего доброго, мог начать высказывать свои неуместные комментарии. Проще всего было бы развернуться прямо сейчас, но такое сокращение маршрута, хоть и малое, оставило бы на душе неприятный осадок, который испортил бы настроение Анатолию Андреевичу на весь день; с другой стороны, воспитанное семьей и школой человеколюбие немедленно принялось бубнить и нашептывать Анатолию Андреевичу о том, что он должен подойти к сидевшему. Откуда же здесь пьяный в такое время?

Завод работает в две смены. Вечерняя закончилась в час ночи, дневная начнется только в восемь.

Случайный прохожий? Это, конечно, возможно, тем более если речь идет о пьяном. Но что, если этот тип просидел под столбом всю ночь? Так ведь и замерзнуть недолго. Причем замерзнуть не в смысле продрогнуть, а в самом прямом и зловещем смысле.

Рассуждая подобным образом, Анатолий Андреевич продолжал приближаться к точке разворота неизменным утренним аллюром, все еще испытывая противоречивые желания: от христианского стремления помочь ближнему своему до мизантропического "так ему, алкашу, и надо". Вскоре, однако, все эти рассуждения единым духом вылетели из его головы, а сам он застыл на месте, потому что, сократив расстояние между собой и сидящим у столба человеком до минимума, Анатолий Андреевич увидел такое, что делало все его дальнейшие рассуждения попросту бессмысленными.

Человек сидел, подогнув под себя ноги в начищенных до блеска зимних сапогах отечественного производства, обхватив руками шершавый бетон столба и бессильно уронив на грудь седеющую голову. Его пыжиковая шапка откатилась в сторону, карманы тяжелого драпового пальто были вывернуты, а по серому ноздреватому снегу расплылась уже схваченная ночным морозом лужа крови, яркая, как дешевая гуашь. А хорошо бы, чтобы это оказалась гуашь, промелькнула в сознании дикая мысль, столь же странная, как и это ярко-красное пятно на мартовском снегу.

Впрочем, Анатолий Андреевич очень быстро пришел в себя. Как-никак, он двадцать лет проработал врачом "скорой помощи" и давно научился отличать кровь от клюквенного морса. Его первоначальная растерянность объяснялась неожиданностью происшедшего: одно дело ехать по вызову, зная, что тебя ждет, и совсем другое - наткнуться на труп во время утренней пробежки. То, что перед ним именно труп, Анатолий Андреевич уже видел с того места, где стоял, но, движимый профессиональным долгом, все же приблизился и пощупал пульс под подбородком сидящего человека. Одного прикосновения было достаточно - кожа незнакомца была ледяной и твердой, как мрамор, и искать у него пульс было все равно, что делать искусственное дыхание березовому полену.

Прежде чем разогнуться, Анатолий Андреевич бегло осмотрел тело и пришел к выводу, что причиной смерти, скорее всего, послужило проникающее колотое ранение в живот. Незнакомца, похоже, просто пырнули ножом довольно большим и с очень широким лезвием, судя по той дыре, которая осталась после этого в драповом пальто. На плече убитого Анатолий Андреевич заметил крест, образованный двумя широкими кровавыми полосами - похоже, убийца преспокойно вытер лезвие о пальто только что убитого им человека. Толстый доктор разогнулся и немного подышал открытым ртом, прогоняя тошноту. За годы работы в "скорой" он навидался всякого, но убийства неизменно вызывали у него такую реакцию, хотя к виду крови он уже привык, а жертвы дорожных аварий зачастую выглядели куда страшнее, чем те, кого ткнули ножом или даже зарубили топором.

Продышавшись, Анатолий Андреевич тряхнул напоследок головой, окончательно прогоняя волну тошноты, и устремился к синей будке. Ему пришлось довольно долго барабанить в покрытую вздувшейся масляной краской дверь, прежде чем та открылась и на пороге возник заспанный небритый охранник в наброшенном на плечи ватнике и форменной черной ушанке с поднятыми ушами.

- Что вам?..

- Телефон у вас есть? - спросил Анатолий Андреевич, пытаясь отодвинуть его в сторону.

Вохровец даже и не подумал посторониться. Наоборот: довольно грубо отпихнув от себя Анатолия Андреевича, он положил правую руку на кобуру (оказалось, что под ватником и пиджаком на поясе у него висит старомодная длинная кобура из облупившейся коричневой кожи), левой поправил на голове шапку и повторил, повысив голос:

- Что надо? А ну, назад! Не положено!

- Что значит - не положено? - возмутился Анатолий Андреевич. - Вы что, совсем ошалели от служебного рвения? В двадцати метрах от вас лежит труп, а вы спите тут, как сурок, да еще и к телефону не пускаете!

- Какой еще труп? - тоном ниже поинтересовался охранник, пытаясь через голову врача выглянуть на улицу.

- Мертвый труп, - язвительно ответил на это Анатолий Андреевич. Окоченевший. Не хотите пропускать меня к телефону - звоните сами, только перестаньте, ради бога, тянуть резину.

Охранник оттеснил его от дверей, спустился с крылечка и посмотрел на лежащий поодаль труп.

Лицо его приобрело озабоченное выражение.

- А он точно мертвый? - спросил он с оттенком недоверия в голосе.

- Я врач "скорой", - раздраженно ответил Анатолий Андреевич. - Звоните же, черт бы вас побрал!

Охранник завертел головой, ища машину, не нашел и снова уставился на Анатолия Андреевича.

- Где же ваша "скорая"? - поинтересовался он. - Вы что тут, вообще-то, делаете?

- Примериваюсь, как бы проникнуть на вверенный вам объект, - снова, не удержавшись, съязвил Анатолий Андреевич. - Перестаньте валять дурака, звоните в милицию!

- Ишь, какой быстрый, - пробурчал охранник, но, тем не менее, отправился звонить, заперев за собой дверь и оставив возмущенного Анатолия Андреевича мерзнуть на улице. Тот хотел было плюнуть и отправиться домой, но рассудил, что милиция наверняка станет его искать, и решил не утруждать стражей порядка. Еще разозлятся и попытаются приплести его к этому убийству. Как и большинство честных граждан, редко сталкивавшихся с милицией вплотную, Анатолий Андреевич питал к ней смутную неприязнь.

Он еще не успел по-настоящему замерзнуть, когда к проходной, тяжело ныряя в колдобины и с треском кроша по-весеннему тонкий ледок, подкатил милицейский "уазик". К тому времени, как на месте происшествия показались первые работяги, спешащие к своим токарным, фрезерным и прочим станкам, труп уже увезли, а недовольный охранник, ворча и брезгливо кривя физиономию, перекопал сугроб фанерной дворницкой лопатой, засыпав красное пятно у подножия фонарного столба.

***

- Дальше, - сказал полковник Сорокин, закуривая очередную сигарету и наливая в стакан тепловатой воды из графина. Больше всего ему хотелось вылить эту воду за ворот своей рубашки - может быть, это помогло бы ему окончательно проснуться. Глаза упорно слипались, а во рту было сухо выспаться опять не удалось. Он с отвращением выцедил отдающую хлоркой воду и со стуком поставил стакан на полированную поверхность стола.

- В пьянках замечен не был, но по утрам жадно пьет холодную воду, тихо сказал его заместитель.

- Чья бы корова мычала, - не остался в долгу Сорокин и сквозь дымовую завесу посмотрел на поднявшегося на дальнем конце стола лейтенанта. Судя по азартному выражению лица этого мальчишки, где-то опять случилась какая-нибудь гадость, и бравый лейтенант решил, что настал его звездный час. - Докладывай, Лямин, что там у тебя, - сказал он лейтенанту.

- Убийство, - объявил лейтенант, и Сорокин досадливо крякнул. Сегодня около шести утра рядом с проходной опытно-механического завода номер семнадцать дробь двадцать один обнаружен труп мужчины приблизительно пятидесяти лет.

Убит ударом ножа в живот. Смерть наступила предположительно между часом и двумя ночи - то есть как раз после окончания второй смены. Убитый опознан как начальник смены седьмого цеха Александр Сивцов...

- Кто его опознал? - спросил Сорокин.

- Охранник на проходной, - немного обескураженно сказал Лямин. - Труп обнаружил случайный прохожий.., точнее, он там бегает по утрам.

Он сказал охраннику, а тот позвонил нам.

- Свидетели?

- Тут странная штука, товарищ полковник, - пожал плечами лейтенант. Меня на завод почему-то не пустили, так что других свидетелей пока нет.

- Почему-то... - передразнил подчиненного Сорокин. - А тебе не показалось странным, что у какого-то задрипанного заводишки такой длинный номер?

- Вы хотите сказать, что завод военный? - уточнил лейтенант.

- Мало ли, чего я хочу, - усмехнувшись, сказал Сорокин. - В общем, это дело у нас, скорее всего, заберут, но ты пока продолжай расследование. Еще что-нибудь есть?

- Показания охранника, - снова оживляясь, сказал потухший было лейтенант. - Вчера.., точнее, сегодня ночью, Сивцов задержался на территории завода и покинул работу с опозданием на пятнадцать минут. Практически он уходил последним.

- Один?

- В том-то и дело, что нет! Вместе с ним с завода вышел рабочий его смены Николай Зверев. Они ушли вместе, о чем-то оживленно беседуя. Судя по положению трупа и заключению экспертов, Сивцов был убит спустя буквально несколько минут после этого.

- То есть, получается, что его убил этот самый Зверев?

- Так точно, товарищ полковник. Так и получается.

- Что же он, совсем, что ли, дурак? - не сдержался Сорокин. - Это ведь почти то же самое, что зарезать человека при всем честном народе. Неужели же он этого не сообразил? Его нашли?

- Зверев дома не ночевал, - вздохнул Лямин. - Жена звонила родственникам - там он тоже не появлялся.

- Это уже интересно, - сказал Сорокин.

- Не то слово, товарищ полковник, - снова оживился лейтенант. - Еще одна деталь. Дома у Зверева я заметил большую коллекцию охотничьих ножей. Его жена говорит, что он делал их сам - такое хобби. Как я понимаю, он их еще и продает.

Во всяком случае, квартирка у него обставлена явно не на зарплату.

- К чему это ты ведешь?

- Сивцов убит ударом ножа. Судя по размерам раны, эксперты утверждают, что это мог быть охотничий нож с длиной лезвия не менее двадцати сантиметров и шириной около пяти.

- Да это сабля какая-то! - сказал кто-то.

- Как по нотам, - покачал головой Сорокин. - Что ж, этого Зверева надо искать. Если он и вправду такой дурак, найдем мы его быстро. Тебе не показалось, что его жена что-то знает?

- Откровенно говоря, показалось, товарищ полковник, - сказал Лямин. Что-то она скрывает. Не знаю только, с какого конца к ней подступиться.

- Ладно, - вздохнул Сорокин. - Женой Зверева я займусь сам. Она хоть симпатичная?

Лямин скривился, но немедленно спохватился и сделал серьезное лицо.

- Да как вам сказать... - протянул он.

- Все ясно, - вздохнул Сорокин. - Уж к симпатичной ты бы нашел как подступиться.

По кабинету волной прокатился добродушный хохоток, которого полковник не услышал. Он был погружен в раздумья. Сорокин по странному стечению обстоятельств знал то, чего не знал мальчишка Лямин и чего ему, милицейскому полковнику, знать, строго говоря, тоже не полагалось. Сейчас он уже не мог припомнить, при каких обстоятельствах ему стало известно, что контора, скрывающаяся под непрезентабельной вывеской опытно-механического заводика, производит на самом деле системы наведения для баллистических ракет. Однако он не мог ручаться за достоверность этой информации и уж подавно не мог ее проверить, но вся эта история ему очень не нравилась. Сорокин терпеть не мог всевозможные военные тайны и в особенности людей, коим по долгу службы было поручено эти тайны охранять. Полковник считал, нигде, впрочем, не высказывая своего мнения, что люди эти процентов на пятьдесят заняты наведением тени на плетень, процентов на сорок устройством своих финансовых дел и сведением личных счетов, и лишь оставшиеся десять процентов своего служебного рвения посвящают своим непосредственным служебным обязанностям. Он всегда старался держаться подальше от всего, что связано с этими людьми, и очень не любил те нередкие, увы, моменты, когда интересы его ведомства пересекались с интересами могущественного департамента, который представляли эти люди.

"И ведь всегда у них так, - с раздражением думал полковник, прикуривая новую сигарету от окурка предыдущей. - Высокие технологии, сверхсекретные ноу-хау, и тут же рядышком кто-то клепает из оружейной стали тесаки с зубьями на спинке и с кровоспуском, а потом берет этот тесак и выпускает кому-нибудь кишки в двух шагах от проходной своей суперсекретной конторы. И вот тогда они вспоминают про свою секретность и начинают усиленно путаться под ногами, а потом и вовсе забирают у тебя дело только для того, чтобы благополучно его замять, потому что хвосты этих дел вечно обнаруживаются то в Кремле, то в Белом доме, а то и в их собственной конторе. Пропадите вы пропадом, ей-богу, со своей секретностью!

Впрочем, очень даже может быть, что Зверев зарезал Сивцова по причинам, не имеющим ничего общего с военной и государственной тайной. Может, он его просто ограбил - карманы-то у убитого вывернуты. А может, они чего другого не поделили - бабу, например, или премии его Сивцов лишил... да мало ли что!

Даже если так, нам от этого не легче, - со злостью подумал полковник. - Все равно дело у нас заберут, а если и не заберут, то работать спокойно нипочем не дадут. Ладно, - решил он со вздохом, - как сумеем, так и сыграем. Чего раньше времени заводиться..."

Закончив совещание, Сорокин вызвал машину и отправился знакомиться с супругой исчезнувшего Николая Зверева - главного и единственного подозреваемого в этом казавшемся таким простым и понятным деле. Полковник почти не сомневался, что эти простота и понятность именно кажущиеся, мнимые и при ближайшем рассмотрении от них не останется и следа. Поэтому он решил заняться этим делом лично. Ему давно хотелось натянуть нос "рыцарям плаща и кинжала". Лямина он отправил на квартиру к Сивцову - сообщить родным печальное известие и заодно осмотреться. Глаз у лейтенанта, несмотря на молодость и неопытность, был острый, наметанный, да вдобавок он обладал таким ценным для сыскаря качеством, как хорошо развитая интуиция. Он за версту чуял подвох, а то, что лейтенант пока не все умел верно интерпретировать, было делом наживным. Полковник уже привык доверять интуиции Лямина, как, впрочем, и своей, которая не уставала намекать ему, что убийство Сивцова - лишь вершина айсберга, глубоко погруженного в темные воды военно-промышленного комплекса.

Семья Зверевых проживала в трехкомнатной квартире недалеко от центра. Едва перешагнув порог, полковник понял, что имел в виду Лямин, говоря об обстановке зверевского жилища. Дело тут было, впрочем, не только и не столько в обстановке как таковой, хотя и в ней тоже. Само расположение и планировка квартиры были таковы, что невольно наводили на мысль о немалых деньгах. Сама по себе обстановка не представляла особого интереса - здесь все было дорого, но безвкусно. Сорокин насмотрелся на такие квартиры досыта. Так обычно живут богатые купчики из новых, которые сумели заработать энную сумму, но еще не прослышали о том, что на свете существуют дизайнеры-интерьерщики, и потому обставляют свои берлоги по собственном вкусу и разумению. Жена подозреваемого была тоже вполне обыкновенной дамой средних лет, выряженной в шелковое кимоно с драконами и почему-то в туфли на высоком каблуке, что слегка покоробило даже не искушенного в светском этикете милицейского полковника. В общем, решил Сорокин, если бы ее одеть по-человечески, расчесать эти крашеные букли, придающие ей какой-то овечий вид, да стереть с лица толстый слой косметики, она вполне могла бы произвести на Лямина совсем другое впечатление. Вот только голос... Сорокин с трудом удержался от того, чтобы поморщиться при пронзительных, похожих на скрип несмазанных дверных петель звуках этого голоса, и мимоходом подумал, что отсутствие Николая Зверева у домашнего очага, вполне возможно, объясняется куда более прозаическими причинами, чем совершение убийства. Такие голоса можно слышать на базаре, да и то нечасто, и слушать эти скрипучие вопли изо дня в день на протяжении многих лет, наверное, было ужасно противно.

- Да не знаю я, где его, кобеля, черти носят, - решительно заявила эта дама в ответ на вопрос полковника о том, где, по ее мнению, может в данный момент находиться ее благоверный. - Не знаю и знать не хочу. По мне, так лишь бы зарплату вовремя приносил, а так пусть хоть вообще не появляется. Чего он натворил-то?

- Да так, - осторожно пожал плечами полковник. - В общем, ничего особенного. Просто хотелось бы потолковать.

- Вот и ищите его сами, чего ко мне-то привязались? - не утруждая себя излишней дипломатичностью, отрезала Зверева. - Я его рожу видеть не могу.

- За что ж вы его так не жалуете? - добродушно спросил полковник.

- А чего его жаловать? Тоже мне, принц-королевич выискался на мою голову.

- А вы не боитесь, что при таком отношении он от вас сбежит? осторожно поддал пару полковник.

- Он-то? - презрительно усмехнулась Зверева. - Пускай попробует. Далеко не убежит.

- Интересно, - сказал Сорокин и с удовлетворением увидел, как его собеседница буквально на глазах поджалась, поняв, что сболтнула лишнее. Что же это вы про него такое знаете, что он от вас не убежит?

- Да не знаю я про него ничего и знать не желаю, - взяв тоном ниже, ответила Зверева. - Любит он меня, вот и все. Куда ему бежать-то? К шалавам своим, что ли? Это у него всегда так - набегается, нашкодит, а потом все одно домой приползает, кобелина шелудивый.

- Любит, значит... - задумчиво повторил Сорокин. - Что ж, очень может быть, что и любит. А коллекцию его вы мне покажете?

- Это ножи-то? - переспросила Зверева, явно очень довольная тем, что разговор ушел от скользкой темы семейных отношений. - Смотрите, мне не жалко. Лейтенант ваш смотрел уже. Чего там смотреть, не пойму. Железяки и железяки. Хлеб ими хорошо резать, так ведь не дает. Коллекция, говорит, не тронь, говорит, дура, голову откручу.

- Вон как, - уважительно сказал Сорокин, проходя вслед за хозяйкой в набитую плюшевой мебелью и дорогой японской техникой гостиную, где в застекленном шкафу на самом видном месте красовалась довольно обширная коллекция мастерски выполненных ножей всевозможных размеров и конфигурации. Впрочем, особого впечатления эта коллекция на Сорокина не произвела. За долгие годы своей работы в милиции полковник насмотрелся на ножи до отвращения. К тому же ничего экстраординарного в этой куче остро отточенного железа не было - просто очень много хороших, острых, очень опасных ножей, таких же примерно, как и те, что втихаря вручную вытачивают из напильников зеки в местах не столь отдаленных. Сталь, конечно, не та, но по уровню исполнения примерно то же самое. В общем, ничего уникального.

Гораздо интереснее показалась полковнику зияющая плешь на том месте, где совсем недавно, похоже, находился один из ножей - судя по размерам пустого места, немаленький.

- А этот где? - спросил он у хозяйки, указывая на плешь.

- Да кто его знает, - пожала плечами та. - Вчера еще был, я как раз пыль вытирала на полках, заметила бы. Может, продал кому или подарил. Я в эти его дела не лезу.

- Ну так вот, уважаемая гражданка Зверева, - веско сказал Сорокин. - У меня есть все основания предполагать, что этим самым ножом сегодня ночью был убит человек, и убил его, судя по всему, ваш супруг. Так что, если вам что-нибудь известно о его местонахождении, лучше скажите мне прямо сейчас. Если мы узнаем, что вы укрываете его, вы будете обвинены в соучастии, а это лет пять тюрьмы с конфискацией имущества. Так как?

В густо подведенных водянистых глазах его собеседницы теперь легко читался обыкновенный страх.

- Чего это? - переспросила она, медленно опускаясь в плюшевое кресло. - Как это - с конфискацией? Да что вы, в самом-то деле? Откуда ж мне знать, чего он, гад, утворил и куда подался? Да он же неделями дома не живет, говорит, в командировки ездит. А какие у слесаря командировки? Ах, сволота, жизнь мою загубил, кровь выпил... Да чтоб ему сдохнуть, провались он сквозь землю со своими железяками!..

Она еще что-то говорила, выкрикивая, яростно жестикулируя и громко сморкаясь в носовой платок: что-то о загубленной молодости, так и не купленной норковой шубе, о зверевских бабах, о водке, коньяке, квартальных премиях, заначках, но Сорокин слушал ее вполуха, отчетливо понимая, что Зверева врет. Ей было известно о муже что-то такое, что она пока не решалась сказать. Что-то, с помощью чего она держала супруга на крючке и тянула из него деньги. Эту информацию она решила пока придержать, рассчитывая, видимо, напоследок выжать из засыпавшегося благоверного хоть что-нибудь еще. Сорокин хорошо изучил эту породу людей. Решив молчать, она будет отпираться даже перед лицом неопровержимых улик, надеясь, что кривая как-нибудь вывезет, вопреки очевидности и здравому смыслу.

- Это все художественная литература, - сказал он, когда Зверева примолкла, чтобы перевести дух. - А мне, уважаемая, нужен сухой факт, а именно: где в данный момент может быть ваш супруг. Все-таки вы с ним не один год под одной крышей прожили, должны хотя бы в общих чертах представлять, куда он мог податься. Не по улицам же он бродит - в такую-то погоду!

Зверева устремила на своего мучителя вопросительный взгляд, полный тайной мольбы: отстань, мол, ментяра, ну чего ты ко мне привязался? Но полковник сделал деревянное лицо и словно участковый с тридцатилетним стажем с хозяйским видом закурил сигарету, весьма откровенно озираясь по сторонам.

- Квартирку купили? - зажав сигарету в углу рта, невнятно спросил он, на глаз прикидывая высоту потолков. - Метра три с половиной небось потолочки-то? Так купили квартирку или как?

- К-купили, - кивнула сбитая с толку Зверева.

Голос ее из пронзительного сделался плаксивым. Полковник видел, что она ничего не понимает, кроме того, что ей обещан срок с конфискацией. Купчую показать?

- Судебному исполнителю покажете, - лениво отмахнулся Сорокин, выпуская в потолок толстую струю дыма, так что колыхнулись хрустальные висюльки на люстре, и от них по квартире пошел мягкий перезвон. - И обстановочка ничего себе... Хорошо, однако, живут в наше время слесаря! Пойти и мне к вашему супругу в бригаду, что ли? Возьмут. как вы полагаете?

Зверева открыла рот, чтобы ответить, но полковник прервал ее, снова плавно махнув в ее сторону рукой с зажатой между пальцами сигаретой.

- Впрочем, пустое. Что это я? На зарплату вашего супруга можно купить средних размеров санузел без оборудования, но никак не трехкомнатную квартиру почти в центре столицы. Наверное, это вы зарабатываете. А?

- Чего это? - переспросила окончательно потерявшая нить разговора Зверева.

- Я спрашиваю, квартира куплена на вашу зарплату?

Хозяйка даже хихикнула от такого предположения.

- Да что вы, - махнула она, в свою очередь, на Сорокина шелковым рукавом кимоно, - какая же у меня зарплата, когда я домохозяйка!

- Значит, - подвел итог Сорокин, окончательно входя в роль, привольно раскидываясь в кресле и стряхивая пепел с сигареты в кадку с пальмой, - у мужа зарплата маленькая, а у вас и вовсе никакой. Тогда откуда деньги?

По тому, как подскочила его собеседница, полковник понял, что попал в десятку. Отсутствующий хозяин квартиры, похоже, был и вправду очень нечист на руку, и его жена об этом прекрасно знала.

Видно, именно эта осведомленность и была в ее руках той самой дубиной, при помощи которой она шантажировала супруга, удерживая его подле себя.

К несчастью, ей по недоумию ни разу не пришло в голову, что дубина эта, как и любая другая, о двух концах... Полковник решил развить успех и предостерегающе поднял руку ладонью вперед, снова не дав Зверевой высказаться.

- Только не надо потчевать меня сказочками про тетушку из Конотопа, дядюшку из Загорска и прочих вымышленных родственников, которые помогли вам купить эти хоромы. Не бывает в наше время таких родственников, как вы полагаете? Я, например, уверен, что не бывает. И наследство такое разве что прямо из Америки можно получить.., да и не у каждого американца есть за душой такая сумма. Так что мой вам первый и последний дружеский совет: рассказывайте все, что знаете, здесь, сейчас, мне лично, - а я уж посмотрю, как повернуть дело так, чтобы вы остались в стороне. Муж ваш - преступник, и мы его рано или поздно возьмем, но вы-то ведь ни при чем. Так зачем же вам во все это мараться и идти под статью об укрывательстве и недонесении?.. Вы же молодая красивая женщина (произнося эти слова, полковник внимательно смотрел на тлеющий кончик своей сигареты, словно вдруг увидел там что-то невероятно интересное), и что вы потеряли в зоне? Скажу вам по секрету: зона - не место даже для здоровых и сильных мужчин, вам же там и подавно нечего делать. Ведь у вас вся жизнь впереди. К чему же губить ее ради какого-то слесаря, вдруг ни с того ни с сего подавшегося в уголовники? Поверьте, то, что вам про него известно, сейчас представляет интерес только для меня. Я - единственный в целом свете человек, готовый выслушать вашу тайну. Так что расстаньтесь с мечтой получить за нее со Зверева еще немного деньжат и начинайте жизнь сначала.

Зверева уже всхлипывала и шмыгала носом, и полковник удивился тому, как легко, словно по заранее написанному сценарию, движется это дело.

Труп, свидетели, подозреваемый, улики - все это просто сыпалось на голову, как из старой, до отказа набитой антресоли. Вот сейчас, решил полковник, его собеседница, выплакавшись и просморкавшись, поведет печальную повесть о бесчинствах своего супруга, в конце которой непременно даст точный адрес норы, в которой тот отсиживается после совершенного убийства. Причем, судя по интенсивности всхлипываний, Зверева знала даже больше, чем поначалу показалось Сорокину, и рассказать могла множество интересных вещей. Полковник деликатно вдавил окурок в рыхлую землю под корнями пальмы и помахал ладонью перед лицом, разгоняя дым. Видя, что его собеседница уже прицеливается вытереть нос рукавом кимоно, он внутренне вздохнул и, вынув из кармана шинели "дежурный" носовой платок, галантно протянул его Зверевой.

Хозяйка схватила платок, что-то пробормотала плаксиво и благодарно, и с трубным звуком освободила полость носа от излишков влаги. Полковник вздрогнул - впрочем, совершенно незаметно для постороннего взгляда, - и на мгновение прикрыл глаза. Он очень не любил вести дела, в которых были замешаны женщины, из-за непомерного расхода носовых платков.

- Я скажу, - наконец слабым голосом произнесла Зверева, - скажу. Пропади он пропадом! Записывайте!

- Я запомню, - успокоил ее полковник.

- Нет, вы записывайте, - потребовала та, - чтобы все было как положено!

Полковник, в очередной раз подавив вздох, извлек из папки чистый бланк протокола, свинтил колпачок со старомодной авторучки и всем своим видом изобразил полное внимание и готовность записывать.

Зверева начала говорить, и по мере того, как ее рассказ переходил от проклятий в адрес мужа и живописания наиболее отталкивающих черт его характера к вещам более конкретным, выражение вежливого интереса на лице Сорокина сменилось тоскливой обреченностью. Интуиция не подвела полковника и на этот раз, и перед его мысленным взором уже громоздились горы неприятностей, напрямую вытекающих из того факта, что он впутался в это паршивое дело.

А то, что дело это паршивое, ясно было, как любил говаривать один из знакомых полковника Сорокина, даже и ежу.

Глава 2

В то время, как полковник Сорокин, пригорюнившись, слушал излияния супруги Николая Зверева, лейтенант Лямин, одетый в штатское, нервно курил в грохочущем тамбуре пригородной электрички, внимательно прислушиваясь к названиям станций, которые объявлял по радио машинист.

Состав, как видно, пришел прямиком из депо, и в вагонах было не теплее, чем на улице, а окна потеряли прозрачность из-за осевшего на них за ночь инея. "И когда это весна наступит? - недовольно подумал Лямин, поправляя на шее шарф. - Март месяц на дворе, а погода, как в середине января".

Впрочем, недовольство его было мимолетным и быстро прошло, оттертое на задний план более важными мыслями. Лейтенант Лямин ехал за город по той простой причине, что там, в одном из многочисленных дачных поселков, растущих как грибы после дождя, скрывался убийца, и убийцу этого необходимо было арестовать. Несмотря на молодость и почти полное отсутствие опыта практической работы, Лямин был грамотным офицером и прекрасно сознавал, что совершаемая им в данный момент вылазка есть опасное своеволие и вообще махровая и очень непрофессиональная партизанщина. Так убийц не берут, а если уж кому-нибудь очень сильно неймется, и он готов ради престижа принять на свою голову начальственный гнев, тогда... Но даже и в таких случаях многие находят способ хотя бы поставить начальство в известность о том, куда они направились - для того, чтобы оно хотя бы знало, где искать тела одиноких героев.

Но ведь это же был первый убийца, которого лейтенант Лямин мог заломать самолично! В конце концов, это он, а не полковник Сорокин и не насмешливый капитан Аверин обнаружил место, где скрывается убийца начальника смены Сивцова. Кроме того, из попутно добытой Ляминым информации напрямую следовало, что дело это будет и у него, и у полковника Сорокина вскорости благополучно отобрано и передано ведомству, к которому юный Лямин испытывал неприязнь и недоверие. О том, что он и сам может оказаться среди фигурантов этого дела, ретивый лейтенант как-то не подумал.

В том же, что касалось начальственного гнева, лейтенант был почти спокоен, зная, что, когда он изложит обстоятельства дела Сорокину, тот вынужден будет признать, что в данной ситуации главным козырем являлось время. К тому же более, что победителей не судят, а в победе лейтенант не сомневался. В самом деле, ему ли, выпускнику милицейской академии, имевшему лучшие на курсе результаты по рукопашному бою, сомневаться в результате стычки с вооруженным охотничьим ножом слесарем?

- Ха! - вслух сказал Лямин и бросил окурок на ступеньки вагона. Окурок подпрыгнул, рассыпая искры, и провалился в щель под дверью, где тугой поток встречного воздуха моментально подхватил его, швырнул под насыпь, на серый мартовский наст, прокатил метров пять и наконец оставил, умчавшись в сторону Москвы.

... Вдова погибшего начальника смены Сивцова оказалась миловидной пожилой женщиной лет пятидесяти, когда-то, по всей видимости, очень красивой, а теперь сильно увядшей, но все же сохранившей следы былой привлекательности, несмотря на оплывшую фигуру и стареющую кожу. Звали ее Анной Андреевной, и она сразу же чем-то очень понравилась лейтенанту. Тем неприятнее становилась та миссия, с которой Лямин прибыл в эту небогато обставленную двухкомнатную квартирку в Бутово. Деваться, однако, было некуда, и юный Лямин как мог тактично сообщил Анне Андреевне о смерти ее супруга.

Впрочем, вдова прервала это сообщение в самом начале, сказав, что ей уже позвонили с завода. Только теперь, пройдя вслед за нею в большую комнату, игравшую в доме Сивцовых роль гостиной, библиотеки, спальни и еще бог знает чего, Лямин заметил то, что милосердно скрывала от него до сих пор царившая в прихожей полутьма, а именно заплаканные глаза и дрожащие губы своей собеседницы.

Следуя приглашению хозяйки, Лямин неловко опустился в продавленное кресло, прикрытое полосатой тканой накидкой, и сложил внезапно ставшие чересчур большими и какими-то корявыми руки поверх своей кожаной папки на "молнии", мучительно соображая, с чего же ему теперь начать. Анна Андреевна, однако, выручила его снова.

- Его ведь убили, я правильно поняла? - тихо спросила она, садясь напротив. - Зарезали?

- От... - в горле у Лямина что-то смешно и противно пискнуло, и ему пришлось гулко откашляться в кулак, чтобы привести в порядок голос, а заодно и разбежавшиеся во все стороны лихим тараканьим аллюром мысли. Откуда вам это известно?

Вдова вздохнула, откровенно разглядывая Лямина.

- Молоденький вы какой, - сказала она зачем-то. - Мне позвонили с завода и все рассказали. Я понимаю, вы, наверное, не велели им вдаваться в подробности, но мне-то можно... Во всяком случае, директор завода решил, что мне можно знать.., что я имею право. Муж работал на заводе едва ли не со дня основания, так что мы там не чужие.., были.

Она помолчала. Лямин осторожно открыл рот, чтобы задать вопрос, но Анна Андреевна заговорила снова, и лейтенант, едва услыхав то, что она сказала, с лязгом захлопнул челюсти.

- И потом, - сказала она, - можно было бы догадаться и без этого звонка. Я давно ждала чего-нибудь в этом роде... Можно сказать, что я приготовилась.

Она тихо заплакала, даже не пытаясь отвернуться. Вместо этого отвернулся Лямин, не успевший еще привыкнуть к женским слезам и, тем более, обзавестись на манер полковника Сорокина дежурным носовым платком. Откровенно говоря, у лейтенанта Лямина вообще не было привычки носить с собой платок - в этом как-то не возникало необходимости.

"Вот черт, - обескураженно думал он, пока хозяйка за его спиной приводила себя в порядок, - что же это она имеет в виду? Что значит приготовилась? У них на заводе что же, часто людей ножами тычут? Может, это у них там профессиональное заболевание такое?"

- Простите, Анна Андреевна, - осторожно заговорил он, - но не объясните ли вы, что означают ваши слова? Вашему мужу кто-нибудь угрожал?

- Угрожал?.. Да нет.., впрочем, не знаю. Может быть.

- Значит, не знаете... Откуда же такая уверенность в том, что его жизни угрожала опасность?

- Он сам об этом говорил много раз.

- Что же он говорил? - хищно подобрался Лямин.

- Что говорил? Да так прямо и говорил: зарежут они меня когда-нибудь, Андреевна.., тот же Колька Зверев и зарежет, у него рука не дрогнет, совсем на ножах своих помешался...

- Так и говорил?

- Так и говорил.

"Как в воду глядел", - подумал Лямин.

- Значит, Зверев, - задумчиво повторил он. - А вы его лично знали?

- Зверева? Да нет. Муж вообще никогда не приводил сослуживцев домой, считал, что работа должна оставаться на работе, а дом должен быть домом.

- А еще какие-нибудь фамилии он в этом контексте называл?

- В этом.., как вы сказали?

- В связи с угрозой своей жизни.

- А... Нет, других фамилий он не упоминал.., он вообще редко говорил о работе... Только однажды.., у него там начались какие-то неприятности, он пришел домой мрачнее тучи, выпил водки и стал говорить... Я даже не знаю, замечал ли он меня в это время или разговаривал сам с собой... В общем, я поняла, что он впутался в какую-то темную историю. Что-то они там воровали у себя на заводе, а его им никак невозможно было обойти, ну, ему и предложили долю. А у нас тогда как раз с деньгами стало очень туго: дочка учится, сбережения наши банк украл... Короче, он согласился. А потом, вроде бы, захотел на попятный, да ему уж не дали...

- Фамилии сообщников он называл?

- Нет, только Зверева. Да ведь я вам объясняю, что это и не разговор был даже, а так.., не знаю что.

- А после того случая вы с ним на эту тему не говорили?

- Нет. Подошла я к нему как-то раз с этим разговором: покайся, мол, да нас с дочкой пожалей...

- А он?

- А он только глянул этак исподлобья да и говорит: поздно, мать, каяться, теперь уж до конца...

Завод-то ведь у них не простой, знаете...

- Постарайтесь припомнить поподробнее, что именно он тогда говорил, попросил Лямин. - Для следствия может быть важна любая мелочь, понимаете?

- Понимаю, вот только подробностей-то и не было никаких.

Что-то про участок, про контейнеры... Я тогда, грешным делом, ничего не поняла, а теперь уж и не упомню. Вроде бы контейнеры эти самые они отправляли в какой-то Молодежный...

- Есть такой дачный поселок, - подтвердил Лямин.

- Вот-вот, дачный, - кивнула Сивцова. - На дачу они их и отправляли, у этого самого Зверева там дача, вот туда они их и возили...

Больше ничего существенного у вдовы Лямину узнать не удалось. Эта формулировка внезапно рассмешила лейтенанта, когда он торопился от подъезда к троллейбусной остановке. БОЛЬШЕ НИЧЕГО СУЩЕСТВЕННОГО! Это ж надо! Всего-то и есть, что убийство, убийца место, где он, вероятнее всего, скрывается, мотив убийства, да вдобавок ко всему этому еще и дело о хищениях на оборонном заводе, которое тоже можно считать раскрытым, поскольку известен, по крайней мере, один из его участников, плюс склад похищенного! А так - ничего существенного!

Лямин фыркнул, втискиваясь в троллейбус. Несмотря на тягостное впечатление, оставленное разговором с Анной Андреевной, настроение у него было превосходным и становилось лучше с каждой минутой. Перед тем как двери троллейбуса с шипением и лязгом закрылись, лейтенант бросил мимолетный взгляд на застекленную будку телефона-автомата, торчавшую в двух шагах от остановки, и подумал, что не худо было бы позвонить Сорокину, но тут же вспомнил, что Сорокин, скорее всего, сейчас находится у Зверевой, а без полковника никто не станет принимать радикальных решений, а тем временем Зверев получит шанс ускользнуть.

... Двери вагона с шипением распахнулись и, стукнув, замерли в пазах. Лейтенант легко спрыгнул на скользкую платформу и огляделся. Позади него снова зашипело и стукнуло, и электричка с нарастающим грохотом отошла от перрона, оставив Лямина одного. Платформа была пуста, если не считать крупной лохматой дворняги, увлеченно обследовавшей одинокую мусорную урну.

Спускаясь по крутым ступенькам на хорошо утоптанную тропинку, Лямин подумал, что напрасно все-таки грешил на погоду: к полудню выглянуло солнце, и в воздухе уже ощутимо пахло весной. Он даже сдвинул на затылок свою лыжную шапочку и немного опустил собачку "молнии" на куртке. Папка в руках казалась совершенно неуместной, и Лямин с большим трудом поборол искушение просто сунуть ее под какой-нибудь куст и припорошить снежком. Еще ему очень хотелось засвистеть, а с этим искушением лейтенант бороться не стал.

Насвистывая, он преодолел жиденькую лесопосадку, отделявшую железную дорогу от шоссе, пересек звонкую от холода полосу сухого чистого асфальта, на которой было на удивление мало машин, и приблизительно в полукилометре от себя увидел скопление разнокалиберных крыш, кучно гнездившихся на склоне некогда поросшего березняком пригорка. Жалкие остатки этого березняка сиротливо маячили на самой верхушке холма, оттесненные туда разгулом ностальгической тяги горожан к земле. Между лейтенантом и поселком лежала снежная целина, рассеченная надвое укатанной дорогой, колея которой по-зимнему поблескивала на солнце, хотя блестеть им оставалось совсем недолго: вот-вот должны были они превратиться в два непроходимых грязевых желоба, в которых испокон веков с проклятиями застревают пешие, конные и колесные россияне.

Лейтенант сунул под мышку надоевшую папку, щелчком выбил из пачки сигарету и закурил, щурясь на хаотичное нагромождение крыш и прикидывая, как бы ему половчее отыскать логово затаившегося где-то здесь Николая Зверева. Задача, впрочем, решилась сама собой. Над одной из крыш слабо вилась тонкая струйка слегка голубоватого дыма, почти отвесно ввинчиваясь в пронзительно голубеющее небо, на котором не было ни единого облачка. Если даже это и не была дача Зверева, то все-таки в ней должен был обнаружиться кто-нибудь живой, скорее всего - сторож, а может, и кто-нибудь из аборигенов. Так или иначе, была надежда, что этот кто-то знает, как найти дачу Николая Зверева.

Лейтенант на всякий случай переложил пистолет из кобуры в правый карман куртки и решительно зашагал по дороге, стараясь не скользить в раскатанной колее и больше не насвистывая. У него не хватало опыта, чтобы правильно оценить или хотя бы удивиться неестественной легкости, с которой с самого начала продвигалось это дело, но, как верно подметил полковник Сорокин, лейтенант Лямин обладал отлично развитой интуицией. И сейчас ему вдруг сделалось несколько не по себе под этим ярким солнцем на совершенно пустой дороге. На секунду его охватило почти паническое желание повернуться на сто восемьдесят градусов и для начала поискать телефон, чтобы доложить полковнику, который, наверное, уже вернулся от Зверевой и ломает голову над тем, куда, черт побери, подевался лейтенант Лямин, посланный с пустячным поручением. Впрочем, побуждение это было задавлено в зародыше: на станции никакого телефона не было. Там не было ничего, кроме пассажирской платформы, лохматой дворняги да трех или четырех разбитых фонарей. Значит, нужно было выбираться в более цивилизованное место, и уже оттуда взывать о помощи: помогите, мол, товарищ полковник, я тут решил поиграть в частного детектива, да в последний момент маленько обгадился, так что приезжайте, милости просим, ждем с нетерпением. А время? Времени на это ушла бы чертова уйма, а у подозреваемого и без того было почти полсуток форы.

Обдумав все это как следует, лейтенант плотнее сдавил губами фильтр сигареты, словно это был мундштук дыхательной трубки, и немного ускорил шаг, зачем-то засунув правую руку в карман и обхватив ладонью в перчатке тяжелую рукоять пистолета.

Прикосновение к оружию успокаивало, и Лямин задышал ровнее, пристально вглядываясь в вырастающие впереди забрызганные белым дощатые, бревенчатые и даже кирпичные стены и стараясь не потерять из вида худосочную струйку дыма.

Впрочем, по поводу последнего он беспокоился напрасно. Накатанная колея кончалась у ворот той самой дачи, над крышей которой вился дымок. Дальше дорога представляла собой просто два едва заметных углубления в снежной целине, обозначавших засыпанные последним (недельной давности) снегопадом колеи. Именно в этот момент лейтенанта кольнуло нехорошее предчувствие: уж очень очевидным был оставленный таинственными расхитителями след. "До чего же обнаглели, сволочи, - подумал лейтенант, даже не прячутся". Он огляделся, пытаясь сообразить, как бы ему незаметнее подобраться к даче, но быстро понял, что из этого ничего не выйдет. Участок был по-зимнему гол, и играть в прятки на этой голой площадке, перебегая по колено в рыхлом сыром снегу от одного куста крыжовника к другому, означало бы, как минимум, выставить себя на посмешище.

Лямин вдруг понял, что теперь ему даже нельзя повернуться и уйти. Если из окон дачи за ним наблюдали чьи-нибудь пристальные глаза, такое поведение было бы истолковано совершенно однозначно и, главное, абсолютно правильно: пришел мент с папочкой, понюхал вокруг и отправился за подмогой. Вывод? Рвем когти, братва! Он в последний раз беспомощно оглянулся по сторонам, глубоко вдохнул и толкнул легко подавшуюся калитку.

Дорожка за калиткой была хорошо утоптанна, снег с крыльца сметен. Вторая ступенька вдруг истошно заскрипела под ногой лейтенанта, заставив его непроизвольно вздрогнуть и крепче сжать пистолет.

- Фу ты, сволочь, - сказал ступеньке Лямин и подошел к дверям, стараясь не шуметь. Получался какой-то балет, да еще проклятая папка все время норовила выскользнуть из-под локтя и шлепнуться на мерзлые доски крыльца. Лейтенант аккуратно пристроил ненавистное вместилище официальных бумаг на перила и вздохнул с облегчением.

Дверь оказалась незаперта. Некоторое время Лямин колебался - стучать в нее или не стучать.

В конце концов, это могла быть вовсе и не зверевская дача. "Что-то я сегодня, как витязь на распутье", - подумал Лямин и решительно забарабанил в покрытые светлым лаком доски.

Никто не отзывался. Лейтенант для порядка постучал еще раз и, не получив ответа, толкнул дверь.

В темных сенях он моментально въехал ногой в стопку каких-то ведер, лишь чудом не повалив ее. "То-то грохоту было бы, - почти весело подумал он. - Только бледнолицый может два раза подряд наступить на грабли... Кино, да и только". Выпутавшись из жестяной западни, он потянул на себя тяжелую утепленную дверь и оказался в комнате. В большом камине, нелепо совмещенном с обычной голландской печью, весело полыхали березовые дрова. Пахло застоявшимся табачным дымом и водочным перегаром.

"Запах притона в несколько смягченном варианте", - подумал Лямин. За приоткрытой дверью в соседнем помещении невнятно бормотал на разные голоса приемник или, может быть, портативный телевизор. Однако антенны лейтенант на крыше не заметил. Ступая теперь уже бесшумно и вынув из кармана пистолет, он пересек комнату и подошел к двери, из-за которой доносилось бормотание.

После легкого нажима дверь бесшумно отворилась, и Лямин увидел очень высокого человека, стоявшего посреди комнаты в нелепой позе, вытянув руки по швам и зачем-то склонив набок голову, словно пытался, не сгибаясь в поясе, отыскать что-то у себя под ногами. Лейтенант вскинул пистолет и хотел уже закричать "Не двигаться!", "Руки вверх!" или что-нибудь еще в том же роде, но тут вдруг заметил, что ноги стоящего не касаются пола, отчего тот и казался таким высоченным.

Подойдя ближе, Лямин увидел бельевую веревку, протянувшуюся от потолочной балки к шее повешенного, и вывалившийся на подбородок распухший и почерневший язык. Не было лишь лужицы на полу под ногами трупа. И Лямин был несказанно удивлен подобным отклонением от теории - все учебники криминалистики убеждали, что в момент смерти через повешение любой организм в этом плане реагирует одинаково.

Лямин пожал плечами и перевел взгляд на лицо висельника.

Это был, вне всякого сомнения, слесарь Николай Зверев, фотографию которого Лямин взял у его супруги. Он достал фотографию из внутреннего кармана куртки, сличил ее с оригиналом и поспешно отвернулся - оригинал выглядел далеко не лучшим образом.

- Не по правилам играешь, - сказал ему Лямин слегка осипшим голосом, снова вспомнив о странном несоответствии с теорией. Это несоответствие было тем более странным, что в натопленной комнате явственно ощущался запах свежей мочи.

Морщась от брезгливости, лейтенант подошел к трупу и пощупал его брюки. Они были сырыми.

Лямин пощупал также кисть руки повешенного. Та была теплее его, ляминской, ладони. Получалось, что опоздал он всего на несколько минут.

Тем не менее, лейтенант не спешил прятать пистолет. По-прежнему держа его наготове, он принялся обследовать помещение, внимательно оглядывая все углы. В соседней, совсем крохотной комнатушке, где стояла лишь старая железная кровать да не менее старый деревянный стул, он обнаружил то, что искал.

Здесь были следы борьбы: перевернутый стул, сбитый к стене половик и свежее мокрое пятно на полу, издававшее тот же слабый, но отчетливый запашок, что и брюки Зверева.

- Ага, - вслух сказал Лямин, разгибаясь и настороженно озираясь по сторонам.

Вся обстановка, начиная от недавно подброшенных в камин дров и кончая еще не успевшим остыть трупом, говорила о том, что убийца должен быть где-то поблизости. В том, что Зверев убит, сомневаться не приходилось. Не может человек, повесившись в одной комнате, выбраться из петли, отвязать веревку и снова повеситься в соседнем помещении. Налицо была грубая инсценировка, способная обмануть разве что случайного прохожего, да и то, если тот из слишком впечатлительных. А может быть, инсценировка не удалась, потому что убийце помешали довести ее до конца? Кто же мог ему помешать?

Ответ напрашивался сам собой. Конечно же, это сделал лейтенант Лямин собственной персоной, явившийся в самый неподходящий момент и спутавший умнику с удавкой все карты. Из этого, между прочим, следовал вывод, что убийца наверняка затаился в доме. Лейтенант крадучись переходил из комнаты в комнату, заглядывая во все ниши и открывая шкафы. На кухне он нашел люк в подпол и заглянул туда. В подполе не было ничего, кроме деревянного ларя с картошкой и банок с соленьями и маринадами. Лейтенант осторожно закрыл люк и огляделся. Взгляд его упал на массивную лестницу, стоявшую в углу кухни, и он понял, откуда все время тянуло холодом.

Люк на чердак был открыт настежь.

Лейтенант звонко хлопнул себя по лбу и бросился к лестнице. Ну конечно! Пока он шарил по комнатам и ощупывал обмоченные штаны, убийца преспокойно ушел через чердак и оставил горе-сыщика с носом! Тихо замычав от обиды, лейтенант стал карабкаться наверх, все еще держа в руке пистолет.

Он поднялся на две ступеньки и уже занес ногу на третью, когда из чердачной тьмы прямо в лицо ему сверкнул огонь, а в уши ударил оглушительный грохот пистолетного выстрела. Лямин выпустил перекладину, за которую держался, и начал медленно заваливаться назад. Сверху выстрелили еще дважды. Лейтенанта швырнуло затылком на твердые доски пола, но сотрясение мозга ему уже не грозило, поскольку он был мертв.

***

Полковник Сорокин на время забыл о лейтенанте Лямине, посланном им к вдове Сивцова, - у него вдруг оказалось полным-полно своих собственных забот. Вспомнил он о нем только тогда, когда его "Волга" в сопровождении "уазика" с оперативниками преодолела уже половину расстояния от Москвы до дачного поселка Молодежный, где, как поведала полковнику жена Зверева, скорее всего, отсиживался преступный слесарь.

Сорокин снял трубку радиотелефона и связался с дежурным.

- Лямин не появлялся? - спросил он.

- Не появлялся и не звонил, товарищ полковник, - ответил дежурный.

- Появится - передай, чтобы ничего самостоятельно не предпринимал и обязательно пусть свяжется со мной. Не забудешь?

- Как можно, товарищ полковник! Я все записал, так что будьте спокойны. Приказано немедленно связаться с вами и ничего самостоятельно не предпринимать.

- Вот именно, - подтвердил Сорокин.

- Что-нибудь интересное откопали, товарищ полковник? - поинтересовался любознательный дежурный.

- Кто много знает - мало живет, - отрезал полковник. - И не вздумай там к Лямину приставать с расспросами. Это в твоих же интересах.

- Неужто вонючка? - ахнул дежурный.

"Вонючками" сотрудники полковника Сорокина называли дела, так или иначе подпадавшие под юрисдикцию ФСБ. Впрочем, название это появилось еще в те времена, когда департамент этот назывался несколько иначе, и Сорокин, покопавшись в памяти, припомнил, что слово "вонючка" в таком контексте услышал впервые от своего первого наставника, очень старого (по тогдашним сорокинским меркам) и фантастически опытного опера Горового, которого все без исключения, от мелкого карманника до министра юстиции, называли Семенычем. Так что словечко это, вполне возможно, гуляло среди московских сыскарей еще в те веселенькие времена, когда делами вроде этого занималось ГПУ.

Сорокин досадливо крякнул. "Ну вот, - подумал он, - начинается".

- Я таких слов не знаю, - сухо сказал он дежурному и живо представил, какую тот скроил при этом физиономию. - Занимайся своим делом и не ищи приключений на собственную задницу. Ты меня понял?

- Так точно, - бодро ответил дежурный, и по его тону Сорокин понял, что Лямина тот по прибытии будет пытать каленым железом и ублажать дармовыми сигаретами. Оставалось только надеяться, что у лейтенанта хватит ума помалкивать.

Он бросил трубку, закурил и пробормотал, окутываясь дымом:

- Болельщики, черт бы вас подрал...

Водитель скосил на него сочувственный взгляд карих глаз, но от комментариев воздержался. Видя, что начальство нервничает, он немного прибавил скорость. Позади жалобно засигналил "уазик", и без того уже шедший на пределе своих возможностей.

Водитель снова покосился на полковника, но тот лишь с досадой махнул рукой - вперед. "Волга" взвыла сиреной и понеслась с огромной скоростью, распугивая попутные машины. Сидевший сзади капитан Аверин оглянулся на "уазик", стремительно уменьшавшийся в размерах, немного пожевал губами, явно собираясь что-то произнести, но, перехватив в зеркальце тяжелый и сосредоточенный взгляд Сорокина, предпочел промолчать. Его сосед по сиденью не отрываясь смотрел со скучающим видом в окошко, скользя взглядом по серой полосе обочины.

Наконец, машина сбавила ход и осторожно сползла с шоссе на укатанную скользкую грунтовку.

Впереди показался поселок. Сорокин шофера не торопил. Знай он, что чуть более получаса назад по этой самой дороге бодро шагал Лямин, он вел бы себя по-другому, но в том-то и заключается главная прелесть "вонючки", что никто и никогда ничего не знает наперед и часто нарывается на выговор с понижением в должности, а то и на пулю. Тем не менее, полковника терзало странное нетерпение, и водитель, прекрасно изучивший повадки своего шефа, стал понемногу разгонять автомобиль на скользкой дороге.

Беспорядочное нагромождение разнообразных архитектурных стилей постепенно вырастало перед капотом "волги", становясь различимым в мельчайших подробностях. Шофер, не отрывая рук от баранки, указал гладко выбритым подбородком на прозрачный дымок, картинно вившийся над одной из крыш, и вопросительно взглянул на полковника. Он вообще предпочитал обходиться без слов, что среди шоферов, по наблюдениям Сорокина, было огромной редкостью. Полковник очень ценил в своем водителе это редкое качество и всячески его поощрял, хотя тот в поощрении не нуждался - он был "вещью в себе", и совратить его с пути истинного было не так-то просто. Поэтому Сорокин просто утвердительно кивнул.

Судя по всему, это была именно та дача, на которую они хотели попасть.

Через несколько минут автомобиль осторожно затормозил в тупике, которым кончалась укатанная дорога. Полковник первым выскочил из машины и решительно толкнул приоткрытую калитку, на ходу расстегивая клапан кобуры и чувствуя, как в затылок дышит нетерпеливый Аверин. Так и казалось, что вот сейчас он оттолкнет начальство с расчищенной дорожки прямо в ноздреватый сугроб и с криком "А ну, дай я!" устремится к крыльцу. Впрочем, на этот раз горячий капитан не стал нарушать субординацию, а может быть, просто не успел, потому что покрытая светлым прозрачным лаком дверь дачи вдруг распахнулась, и на крыльцо, лениво ковыряя в зубах какой-то щепочкой, неторопливо вышел рослый мужчина лет сорока, одетый в штатское, с черной коробочкой мобильного телефона в руке. Окинув прибывших безразличным взглядом, он что-то негромко проговорил в телефон, выслушал, кивая головой в ответ, закрыл крышку-микрофон и неторопливо спрятал телефон в карман.

- Как есть, вонючка, - тихо, но вполне отчетливо произнес за спиной у Сорокина Аверин.

Полковник вынужден был признать его правоту.

Человек на крыльце не был Николаем Зверевым, зато без помощи импортной оптики за версту было видно, кем этот человек БЫЛ. Это было видно по спокойному сытому лицу с печатью власти над низшими и посвященное(tm) в нечистые секреты высших, по тому, как он стоял и двигался.., да кто его знает, по каким еще признакам, но гэбэшника старой закваски полковник Сорокин опознал бы и в негре. Сорокин понял, что момент передачи дела наступил.

Тем не менее, игру надо было доигрывать, и он уверенно двинулся к крыльцу, одной рукой высвобождая из кобуры пистолет, а другой, извлекая из кармана служебное удостоверение.

- Милиция, - стараясь говорить спокойно, произнес он. - Прошу предъявить документы.

- Кончай балаган, полковник, - лениво отозвался человек на крыльце. Ведь все же ясно, так на кой черт тебе мои документы?

- Вот ведь сука, - пробормотал позади Аверин. - А вот шлепнуть его за оказание сопротивления, и вся недолга.

Теперь Сорокин узнал того, кто стоял на крыльце. Это был майор госбезопасности Круглов, с которым извилистая ментовская судьба свела полковника несколько лет назад.

- Что это значит, майор? - спросил он, пряча удостоверение обратно в карман, но не торопясь убирать пистолет. - Я здесь по делу об убийстве, а у тебя, между прочим, на лбу не написано, что ты до сих пор работаешь в органах. Так что предъяви-ка документы, пока тебе не предъявили что-нибудь еще и объясни, что ты здесь делаешь.

- Ковбой, - покачал головой Круглов. - А тебе не кажется, полковник, что ты слегка превышаешь свои полномочия? И, может быть, даже не слегка?

По старой дружбе я готов объяснить тебе, что я здесь делаю, но уж никак не при твоих подчиненных.

- Ясно, ясно, - буркнул Сорокин, пряча пистолет. Позади протяжно, с явным разочарованием вздохнул Аверин.

- В машину, - приказал своим людям Сорокин и поднялся на крыльцо.

- Так-то лучше, полковник, - дружелюбно сказал Круглов. - У вас своя работа, у нас - своя.

- Документы покажи, - стараясь не цедить слова сквозь зубы, сказал полковник.

Майор с готовностью продемонстрировал ему свои документы, оказавшиеся, как и следовало ожидать, в полном порядке, и с насмешливой галантностью указал на дверь, приглашая в дом.

Полковник вошел, настороженно оглядываясь и в любую минуту ожидая подвоха - в том, что какой-то подвох существует, он не сомневался.

- Покурим? - предложил Круглов, указывая на стоящие возле камина удобные кресла и по-хозяйски опускаясь в одно из них.

- Покурим, - согласился Сорокин, садясь напротив.

Они закурили, и Круглов, отчего-то покрутив головой, начал свой рассказ.

- Вы молодцы, полковник, - начал он, - что так быстро вышли на этого Зверева. Дело в том, что в данный момент я курирую по линии своего ведомства этот самый заводишко - ну там, утечка информации, режим секретности и прочее никому не интересное дерьмо. В общем, должность, признаться тебе, не бей лежачего. И тут вдруг обнаруживается... - он сделал паузу, чтобы раскурить потухшую сигарету, - обнаруживается, что с заводика моего происходит утечка стратегического сырья. Ах ты, еж твою двадцать! Я туда, я сюда - ни хрена не пойму!

- Ну, это дело обычное, - ровным тоном произнес полковник, с деланым безразличием глядя в подшитый импортной вагонкой потолок и пуская аккуратные колечки дыма.

Круглов искоса, с подозрением глянул на него и продолжил:

- На поверку оказалось отвратнейшее дело.

Группа.

Можешь себе представить такое: на оборонном заводе - и вдруг группа расхитителей! Поначалу работали на пару: этот самый Зверев и вохровец с проходной. Потом показалось им, что мало выносят, втянули в это дело начальника смены.., как его...

- Сивцова, - подсказал Сорокин.

- Вот, вот, именно. Только Сивцов этот со временем испугался и хотел на попятный, да дружки не пустили. Он тогда возьми и черкни мне письмецо: так, мол, и так, прошу прекратить.., ну, ты знаешь, чего в этих заявлениях пишут. А меня, как на грех, в городе не было. Приезжаю сегодня утром - мать честная!

Дело-то мое само собой раскрылось! Письмо Сивцова у меня на столе, автор письмеца в морге, Зверев в бегах, а на хвосте у него доблестная столичная ментура с сиренами и мигалками. То есть, я так понимаю, что Сивцова эти братья-разбойники пришили либо за то, что стуканул, либо просто на всякий пожарный случай - потому, что веры ему больше не было.

- Слушай, майор, - сказал Сорокин, - это все очень интересно, не спорю, только давай-ка ближе к делу.

- Да дела-то никакого и нет, - сказал Круглов. - По крайней мере, у тебя, полковник. Дело это наше, поскольку заводик номерной - режим секретности... Впрочем, об этом я тебе уже, кажется, говорил. Сейчас сюда приедут наши люди, проведем обыск - все чин по чину...

- Тут есть два момента, - возразил Сорокин, - которые подлежат обсуждению. Во-первых, я что-то не пойму, с чего это ты так разговорился...

- Исключительно из дружеского расположения, - живо откликнулся майор. - И потом, я ведь тебя знаю, ты болтать не станешь. Тебе ведь кое-что известно про этот заводик, разве нет?

- Нет, - безразличным тоном ответил Сорокин, внутренне вздрогнув он-то был уверен, что о его осведомленности в этом вопросе не знает ни одна живая душа.

- Ну, на нет и суда нет, - покладисто согласился Круглов. - А второй момент какой?

- А второй момент такой, - сказал Сорокин, подаваясь вперед, - что совершено убийство, которое я расследую. По моим данным, убийца скрывается здесь.

- Ну, во-первых, ты уже ничего не расследуешь, - небрежно отмахнулся майор, - если не веришь, можешь позвонить своему начальству. А во-вторых, арестовывать тебе тоже некого. Повесился твой убийца. Часа, наверное, не прошло, как повесился. Не пойму только, зачем ты впереди себя этого пацана послал? Ты же старый сыскарь, ну разве ж так можно?

- Погоди, - холодея от нехорошего предчувствия, остановил его полковник. - Как повесился?

Какого пацана?..

- Повесился обыкновенно - за шею. А пацан...

Лейтенант Лямин Виктор Сергеевич разве не твой орел?

Гэбэшник небрежно вынул из нагрудного кармана красную книжечку и протянул ее Сорокину.

Полковник развернул ее вдруг потерявшими всякую чувствительность руками и увидел, что это удостоверение Лямина. Еще он увидел, что уголок удостоверения запачкан свежей кровью.

- Что с Ляминым? - чужим голосом спросил он.

- Уже ничего, - пожал плечами Круглов. - Жаль парнишку. Три пули почти в упор. Умер, похоже, сразу. Там, на кухне, - добавил он, видя, что Сорокин поднялся.

Сорокин шагнул в кухню и сразу увидел Лямина, навзничь распростертого в луже собственной крови под лестницей, которая вела на чердак. Лейтенант все еще сжимал в руке свой бесполезный "Макаров". Поодаль валялся еще один пистолет - похоже, это был "ТТ".

- Орудие убийства, - пояснил неслышно вошедший следом Круглов, легонько поддевая пистолет носком ботинка. - Этот гад, похоже, прятался на чердаке, а когда твой человек туда полез... В общем, я опоздал самую малость. На полчасика бы раньше...

А так он успел ускользнуть. Пошел в соседнюю комнату, петельку соорудил...

Сорокин почти не слышал его. Подойдя к Лямину, он присел на корточки и пощупал пульс на шее.

Пульса не было, но тело было еще теплым - лейтенант умер совсем недавно.

- Как же это ты, сынок? - тихо спросил Сорокин и повернулся к Круглову. - Зверев где?

Вслед за неумолкающим майором он прошел в помещение, где висел бывший слесарь оборонного завода. На полу под ним поблескивала небольшая лужица, в стороне кверху ножками валялась отброшенная табуретка, похожая на дохлую собаку. Сорокин бросил равнодушный взгляд в перекошенное почерневшее лицо, машинально дотронулся до безвольно свисающей руки повешенного и вздрогнул рука эта была намного холоднее, чем кожа Лямина, умершего, по словам Круглова, на добрых полчаса раньше. Полковник перевел взгляд на гэбэшника, перехватил его колючий взгляд.

- Интересная история, - хрипло сказал полковник. - Прямо Агата Кристи.

- Да, - медленно проговорил Круглов, не отводя от Сорокина странного взгляда, - история что надо.

Ты бы уезжал отсюда, полковник. Добром тебя прошу!

- А это ты видел? - спросил Сорокин, показывая майору круглое окошечко в вечную жизнь, расположенное на дульном срезе своего служебного пистолета. - Ты арестован по подозрению в убийстве работника милиции. Так что добром тебя прошу: положи руки на затылок и встань лицом к стене, не то на совести Зверева окажется еще один труп!

Рассказывать сказки я умею не хуже тебя, так что шевелись-ка поживее!

- Попей холодной водички, полковник, - посоветовал Круглов, - приди в себя. Что ты несешь?

Однако Сорокин уже полностью овладел собой и теперь отчетливо видел панику, прыгавшую в глазах попавшегося гэбэшника. Было совершенно очевидно, что никакие подкрепления к нему не прибудут, что действовал он на свой страх и риск и вполне закономерно засыпался, поскольку слишком много о себе возомнил. Так что Сорокин, не тратя слов, энергично шевельнул стволом пистолета.

- Совсем ошалел, - пробормотал Круглов, но к стене все же повернулся и дал себя обыскать.

Помимо документов, пистолета, связки ключей и пружинного ножа, полковник обнаружил в левом заднем кармане джинсов майора проволочную удавку с удобными деревянными ручками. Защелкнув на запястьях Круглова стальные браслеты наручников, Сорокин вывел майора на крыльцо и сдал с рук на руки подоспевшей опергруппе.

Он пробыл на даче Зверева еще три с половиной часа и осмотрел все до конца. При его участии из тайника под полом дачи были извлечены двадцать пять килограммов чистого вольфрама. По всей видимости, это самое стратегическое сырье, которое было похищено с завода. В извлечении из петли тела преступного слесаря полковник участия не принимал, но судебные медики подтвердили его догадку: на шее повешенного была не одна, а две странгуляционные борозды, что яснее всяких слов свидетельствовало о том, что Зверев был повешен уже мертвым. Моча на полу отличалась по составу от той, которой были пропитаны брюки убитого; вдобавок ко всему, на "ТТ", из которого был застрелен Лямин, не оказалось ни одного отпечатка пальцев, что было странно, если учесть, что Зверев повесился через несколько минут после того, как убил Лямина.

Еще находясь на даче, Сорокин получил сообщение о том, что вохровец, дежуривший на проходной в ночь убийства Сивцова, попал под машину и от полученных травм скончался на месте. Водителя сбившего его автомобиля найти не удалось.

В общем, дело можно было считать закрытым, и оно было закрыто. Через месяц майор госбезопасности Круглов был освобожден из-под стражи ввиду отсутствия состава преступления.

Полковник Сорокин получил устный выговор от начальства, что являлось, пожалуй, наименьшим из зол, которых можно было ожидать от "вонючки", и стал все чаще поговаривать об уходе на пенсию.

Лейтенанта же Лямина похоронили на одном из новых, неуютных и голых кладбищ, и его родителям пришлось надолго влезть в долги, чтобы оплатить установку на могиле скромного памятника.

Глава 3

- Все это чепуха, друг Андрюша, - легкомысленно сказал Илларион Забродов, откидываясь на спинку легкого пластмассового стула и складывая губы дудочкой, словно собирался засвистеть. - Ну на что, скажи на милость, мне сдалась твоя Корсика? Что я, моря не видел?

- Ну, там не только море, - возразил ему Мещеряков, тоже откидываясь на спинку стула и тут же снова садясь прямо. Стул оказался на удивление неудобным, и оставалось только позавидовать Забродову, который, подобно кошке, мог чувствовать себя вполне комфортно в таких позах. - Там живописнейшие горы, солнце...

Забродов посмотрел на него так, как смотрят любящие родители на несмышленыша, только что сделавшего лужу посреди нового ковра.

- Знаешь, - сказал он негромко, - уж чего-чего, а гор и солнца я насмотрелся на три жизни вперед. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Полковник ГРУ Мещеряков ощутил легкий укол проснувшейся совести. Все-таки это был Илларион Забродов, его старинный друг и бывший подчиненный, человек, не так давно по праву носивший прозвище Ас.

"Это много стоит", - подумал полковник, когда такое прозвище тебе дают не просто товарищи по оружию, а профессионалы высшей пробы.

- Опять ты выпендриваешься, Забродов, - сказал он, - вертишь носом, как особа королевской крови. В Москве ему надоело, на Корсике ему делать нечего. На Магадан поезжай, курортник. Делать мне больше нечего - сидеть тут и выбирать, куда бы тебе съездить на лето!

- Тихо, тихо, весь народ распугаешь, - сказал Забродов. - Ну, чего ты взъелся? На Корсику так на Корсику, только не кричи. Слушай, - осененный идеей, подхватился он, - а поехали на пару? Ты, да я, да мы с тобой.., посидим, вина попьем.., там ведь, насколько мне известно, оно чуть ли не дешевле воды...

- Нет, брат, извини, - качнул головой полковник. - Это ты у нас птица вольная, а я на службе.

Он с тоской покосился на распахнутую дверь кафе, сквозь которую в помещение волнами вплывал удушливый зной раскаленного асфальта пополам с вонью и ревом сотен автомобильных двигателей. Прямо напротив двери, медленно, но верно превращаясь в духовку на колесах, жарилась под отвесными лучами солнца черная полковничья "Волга". Не вынесший пытки жарой водитель малодушно покинул свой пост и теперь маялся на скамеечке поодаль, в тени лип, беседуя о чем-то с благообразной старушенцией весьма интеллигентного вида. Она курила "Беломор" длинными неторопливыми затяжками. Полковник протяжно вздохнул.

- Вздыхаешь, - ворчливо сказал ему Забродов. - Служба у тебя... Тогда придется Корсике без меня поскучать. Там же поговорить не с кем! Одни сплошные новые русские, и еще эти.., как их.., поп-звезды.

- Тоже верно, - снова вздохнув, сказал Мещеряков и рассеянно погрузил кончик своей сигареты в остатки кофе, плескавшиеся на дне чашки.

Раздалось короткое шипение.

- Фи, полковник, - сморщив нос, сказал Илларион, - что за манеры?

- Знаю одно местечко, - оживляясь, сказал Мещеряков, пропустив мимо ушей последнее замечание Забродова. - Ни гор, ни моря, зато уж разговоров!..

- Это тюрьма, что ли? - с подозрением спросил Илларион.

- Тьфу на тебя, - в сердцах плюнул полковник, - ну что ты за человек!

- Ах, не тюрьма, - с деланным облегчением взялся за сердце Забродов. Тогда, может быть, Дума?

- У меня обед кончается, - сказал Мещеряков. - Мне говорить дальше, или ты будешь развлекаться словоблудием в одиночестве?

- Не буду развлекаться словоблудием, - покаянно свесил голову Илларион, - говори, о кладезь премудрости! Глаголом жги мое сердце.

Мещеряков немного подышал через нос, чтобы успокоиться. Подумать было страшно - провести с Забродовым месяц в одной комнате, хотя бы даже и на курорте. Особенно на курорте. Поговорив с бывшим подчиненным час, полковник начинал ощущать симптомы раздвоения личности.

- Так вот, - медленно сказал он, проверяя, как звучит голос. Голос звучал нормально. - Есть у меня один знакомый мужичок. Обожает выпить и почесать язык. Такие истории рассказывает - заслушаешься!

- Ну, таких я и сам знаю сколько угодно, - заметил Илларион.

- Таких ты не знаешь, - отмахнулся от него полковник. - Потому что работает он егерем в медвежьем углу. Псковская область, граница с Латвией, леса, озера, болота... И до цивилизации, между прочим, полчаса езды на машине.

- Комары, самогон, погранзона... - задумчиво продолжил перечисление Илларион. - А в цивилизацию пускают при наличии визы в паспорте.

- Рыбалка, - сказал Мещеряков. - Охота.

- Какая охота, - отмахнулся Илларион, - у меня и ружья-то нету. С револьвером, что ли, охотиться?

- Ружье я тебе мог бы и одолжить, - сказал Мещеряков. - При условии, что ты мне его вернешь.

- С патронами, - уточнил Илларион.

- С патронами, - вздохнул полковник.

- А ведь, пожалуй, годится, - сказал Илларион.

- Ну слава тебе, господи!

- А что я буду должен твоему егерю за гостеприимство?

- Пол-ящика водки, пачек десять питерского "Беломора" - и вы друзья по гроб жизни. Ему ведь там тоже скучно.

- И то верно. Ну, полковник, ну, удружил! С меня бутылка.

- Лосиный окорок с тебя, а не бутылка, - проворчал Мещеряков, убирая в карман сигареты и оглядываясь в поисках официанта. - Бутылка... Нашел алкаша. Впрочем, и бутылка тоже.

- Узнаю разведчика! - рассмеялся Илларион. - Договорились. Так, может, прямо сейчас и дернем? По маленькой, а?

- Изыди, сатана, - сказал Мещеряков. - У меня через час совещание.

- Так доставь подчиненным удовольствие, - с серьезным видом посоветовал Забродов. - Знаю я эти твои совещания, скука же смертная. А так, глядишь, народ повеселится.

- Генерал Федотов повеселится, - сказал Мещеряков, - совещание-то у него.

- Тогда, конечно, выпивка отменяется, - нахмурился Забродов и вдруг заговорил голосом генерала Федотова:

- Мне кажется, вы несколько забылись, то-ва-рищ полковник! Даю вам три минуты на то, чтобы привести себя в надлежащий вид!

- Похож, - вздохнул Мещеряков, поднимаясь.

К нему немедленно подошел официант, до этого момента прятавшийся от посетителей где-то в подсобных помещениях кафе. Друзья расплатились и двинулись к выходу. - Ты еще не заскучал от безделья, пенсионер? - спросил полковник, выходя на улицу.

Полуденный зной обрушился на них, как пудовый раскаленный молот. Мещеряков раздраженно оттянул книзу узел галстука и покосился на Забродова. Тот стоял рядом, блаженно щурясь на солнце - ни дать ни взять, сытый и всем довольный котяра.

- Брось, Андрей, - спокойно сказал тот, не поворачивая головы. По-моему, на эту тему уже все сказано. И потом, от чего я никогда не страдал, так это от ложной скромности. Если я вдруг соскучусь, я не постесняюсь попроситься обратно.

- Ладно, ладно, не заводи свою шарманку, - сказал Мещеряков. - Тебя подбросить?

- Спасибо, я на колесах, - отказался Забродов, указывая на старенький, защитного цвета "лендровер", припаркованный у противоположного тротуара.

- О, - сказал Мещеряков, - а я и не заметил.

Жива еще твоя тележка?

- Эта тележка еще нас с тобой переживет, - заверил его Забродов.

- Типун тебе на язык, трепач, - скривился полковник.

- Ты знаешь, Андрей, - вдруг сделавшись серьезным, сказал Илларион, англичане ведь продали "Ровер" немцам. "БМВ" его купила со всеми потрохами, слышал?

- Слышал, - сказал Мещеряков. - Ну и что?

- Я вот думаю, - задумчиво продолжал Забродов, - а почему бы нам не продать англичанам АЗЛК? Им ведь, наверное, скучно теперь. Вот и занялись бы хоть чем-то.

Мещеряков невольно фыркнул, представив себе эту сделку, но потом вспомнил что-то и помрачнел.

- Так когда тебе привезти ружье? - спросил он.

- Чем скорее, тем лучше, - ответил Забродов. - Я уже умираю без самогона и лосятины. Здесь меня ничто не держит, а обстановку сменить давно пора.

Полковник посмотрел на свою машину. Бдительный шофер, издалека углядев начальство, уже успел занять свое место и сидел там с таким видом, словно никуда и не отлучался. Полковник посмотрел на часы. До конца обеденного перерыва оставалось три с половиной минуты.

- Понял, - сказал Забродов, верно оценив все эти манипуляции. - Только снова поднимает нас с зарей и уводит за собой в незримый бой... Будь здоров, полковник.

Они пожали друг другу руки, после чего Мещеряков сел в машину и укатил. По дороге к управлению и после, когда он поднимался по широкой лестнице к себе на третий этаж, его не оставляло странное тягостное чувство. Но по мере того, как вторая половина рабочего дня набирала обороты, выходя на привычную бешеную скорость, заваленный по горло работой полковник позабыл про это неприятное ощущение.

... Бывший инструктор спецназа ГРУ капитан в отставке Илларион Забродов, расставшись с полковником Мещеряковым, по дороге домой сделал небольшой крюк, заехав к своему старинному приятелю, антиквару и букинисту Марату Ивановичу Пигулевскому. Забродов не спешил. С тех пор, как он оставил службу, торопиться ему, как правило, было некуда. Илларион никогда не отличался торопливостью. Теперь, для того чтобы жить размеренно и со вкусом, ему не приходилось преодолевать сопротивление внешних обстоятельств. С момента увольнения прошло уже немало времени, но на него до сих пор иногда накатывали приступы жеребячьей радости оттого, что у него теперь не осталось никаких обязанностей, кроме прав, и никаких знакомых, кроме тех, с кем бы он хотел общаться. Сейчас он испытывал один из таких приступов эйфории. Впереди была дальняя дорога с остановками где вздумается и ночевками под открытым небом, незнакомые места, новые люди и бездна новых впечатлений. Мысленно он еще раз поблагодарил Мещерякова за удачную идею, подумав мимоходом, что даже и от полковников иногда бывает какая-то польза.

У Пигулевского он со вкусом выпил чайку из антикварной чашки китайского фарфора, рассказал дару новых анекдотов, снова попил чайку, затеял и с позором проиграл горячий спор по поводу датировки одной редкой инкунабулы, добытой где-то неутомимым Маратом Ивановичем, понаблюдал, как тот раздувается от тихой гордости (спор был затеян и проигран исключительно для того, чтобы доставить старику удовольствие), и между делом сообщил, что покидает столицу недельки на две, а то и на месячишко. Старик заметно огорчился, и Иллариону пришлось пообещать ему порыскать по окрестным деревням в поисках антиквариата, после чего Марат Иванович несколько взбодрился, окрыленный, как видно, открывшимися перспективами.

Выслушав несколько весьма специфичных баек и получив с десяток полезных советов, касающихся предстоящих каникул, Илларион распрощался со стариком и отправился к себе на Малую Грузинскую. Домой он, впрочем, попал не сразу. Заскочив по дороге в пару магазинов, он без труда приобрел десять бутылок водки, предназначенных в дар веселому егерю, и с некоторым удивлением обнаружил, что раздобыть питерский "Беломор" не так-то просто. На это понадобилось два часа и несколько литров бензина. Но в конце концов искомый продукт был обнаружен в табачном киоске недалеко от ЦУМа и водворен на заднее сиденье "лендровера", превратившееся за это время в продуктовый склад.

Здесь были консервы, спички, сигареты и множество мелочей, отсутствие которых в путешествии порой воспринимается как катастрофа. При всей своей неприхотливости Илларион на этот раз решил отдохнуть с комфортом, уподобившись богатому туристу, который, направляясь в дикие места, берет с собой тонну туалетной бумаги и вагон консервированной ветчины. Впрочем, у него было подозрение, что все эти богатства, скорее всего, тоже перейдут в собственность гостеприимного егеря - сам он не испытывал во всем этом ни малейшей нужды и вряд ли был способен в течение хоть сколько-нибудь длительного срока изнурять свой организм подобными излишествами.

Вернувшись, наконец, домой, он тщательно проверил и упаковал удочки, не переставая посмеиваться над собой. Он уже сгорал от нетерпения и готов. был тронуться в путь хоть сию минуту. Удерживала его только необходимость дождаться Мещерякова с ружьем, патронами и координатами райского уголка, в котором обитал мифический егерь. Тот представлялся Иллариону этаким буколическим субъектом в фуражке с дубовыми листьями, болотных сапогах и с застрявшей сосновой хвоей в дремучей бороде.

Дожидаясь Мещерякова, он мимоходом вспомнил, что Андрей во время разговора был чем-то сильно озабочен. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, если принять во внимание его должность и предстоящее совещание у генерала Федотова. Похоже, решил Илларион, что полковник морально готовил себя к большому и шершавому фитилю.

Поводов для разноса, как всегда, могло быть множество, тем более что с распадом Союза хлопот у ГРУ стало намного больше.

Илларион выбрал пару ножей, которые собирался взять с собой, задумчиво покрутил в руках свой бельгийский револьвер и решительно бросил его в ящик стола. В лесу ему револьвер не понадобится, а жуткие истории про беспредел на дорогах его мало трогали. Во-первых, он считал большинство из них беспардонным враньем, распространяемым дураками, никогда не покидавшими пределов Московской кольцевой дороги, а во-вторых, даже если "во-первых" было неверно, бывший инструктор спецназа не без оснований полагал, что справится с затруднениями и без помощи револьвера.

Упаковав рюкзак, он подошел к книжным полкам и медленно двинулся вдоль них, прикасаясь кончиками пальцев к потертым корешкам. Что из этого богатства взять с собой, и стоит ли брать книги вообще? Егерь, конечно, просто остолбенеет, когда увидит, как его постоялец вечерком завалится на лежанку с Тацитовыми "Анналами" в руках или в дождливый денек решит вдруг перечитать повести Акутагавы. Впрочем, реакция егеря Иллариона волновала мало. После того, чего он наслушался по поводу своего увлечения от того же Мещерякова, ему все уже было нипочем. Но вот насколько органично впишутся книги в его быт на забытом богом лесном кордоне - это был вопрос. Подумав, Илларион решил, что чтение все-таки будет лишним. В конце концов, отключение должно быть полным, иначе отдыха не получится. Зато как приятно будет вернуться к старым друзьям после возвращения домой!

"Так тому и быть", - решил Забродов и отправился принимать душ. После душа, чувствуя себя посвежевшим и помолодевшим лет на десять, он решил напоследок вкусить блага цивилизации.

Выбрал книгу и завалился на диван, включив торшер и разместив в пределах досягаемости пепельницу, пачку сигарет и зажигалку. Потом пришел Мещеряков с ружьем в чехле и, с двумя коробками патронов в портфеле. Полковник улыбался, но за его улыбкой скрывалась озабоченность. Илларион не стал приставать к нему с расспросами, чтобы не ставить в неудобное положение. В конце концов, он давно вышел из сферы служебных интересов своего старинного приятеля, и интересы эти теперь были для него такой же тайной, как и для всех остальных сограждан.

Вместо расспросов Илларион предложил полковнику дожать полбутылки хорошего коньяку, который давненько уже томился в баре, дожидаясь своего часа. Полковник согласился, и они допили коньяк. Через час Мещеряков ушел, пожелав Забродову хорошо провести время.

Наутро Илларион сквозь узкую арку вывел "лендровер" со двора на улицу и взял курс на северо-запад по Волоколамскому шоссе.

***

Вишневый "Москвич" остановился на окраине Истры, чтобы забрать пассажирку. Яркая шатенка, издалека выглядевшая лет на все тридцать, брезгливо морща безупречный носик, устроилась на переднем сиденье и небрежно забросила назад сумочку. На самом деле ей было тридцать шесть, и она не выносила прокуренных помещений. В салоне же "Москвича" табачным дымом было пропитано все - от чехлов сидений до мягкой обивки потолка.

- Душегубка, - вместо приветствия сказала она, до упора опуская стекло.

- Продует, - лаконично предупредил ее водитель, крупный мужчина лет сорока-сорока пяти, одетый в джинсы и черную майку. Сложен он был весьма неплохо, хотя и начал уже понемногу терять форму.

- Что же мне теперь, задыхаться? - раздраженно поинтересовалась шатенка, делая попытку опустить стекло еще ниже.

- Как знаешь, - пожал плечами водитель и тронул машину с места.

Некоторое время они ехали молча, думая каждый о своем. Водитель взял лежавшую между сиденьями пластиковую бутылку "Фанты" и наклонил горлышко в сторону своей спутницы. Та отрицательно покачала головой. Встречный ветер трепал ее волосы, заставляя щуриться. Водитель зажал бутылку коленями, одной рукой свинтил пластмассовый колпачок и сделал несколько больших глотков.

- Во рту сохнет, - сообщил он. - Все время кажется, что эта дрянь меня облучает.

- Не будь идиотом, - не поворачивая головы, сказала шатенка. - Это же не уран и не плутоний.

А во рту у тебя сохнет потому, что ты слишком много куришь.

- Тоже мне, доктор, - проворчал мужчина, возвращая бутылку на место. Вот облысеешь через пару лет, тогда и будешь рассказывать о вреде курения.

- Не будь идиотом, - повторила его спутница. - И потом, тебя ведь никто не заставляет вредить своему здоровью. Ты в любой момент можешь отказаться.

- Ну да, - невесело хохотнул водитель, - а на следующий день меня выловят из канализационного коллектора.

- Тогда хотя бы не ной, - попросила шатенка.

В голосе ее сквозило раздражение, и водитель решил сменить тему.

- Визы готовы? - спросил он.

- Как обычно, - ответила его спутница. - И, как обычно, их лучше никому не показывать.

- Так ведь мы же, и не собираемся. Это же так... на всякий случай.

- Послушай, - она повернулась к нему и уставилась на него в упор взглядом дикой кошки, - мы непременно должны по сто раз обсуждать очевидные вещи?

- Да какая муха тебя укусила? - тоже стал выходить из себя водитель. Этот тяжелый взгляд жег ему щеку, нервируя и мешая внимательно следить за дорогой. - Что ты все время гавкаешь, как московская сторожевая?

Женщина некоторое время продолжала разглядывать его, потом с заметным усилием отвела взгляд и стала смотреть вперед. Утреннее солнце посылало свои лучи параллельно земле, изредка мелькая в зеркальце заднего вида слепящим пятном.

- Надоело, - сказала женщина, когда ее спутник уже решил, что она так и будет молчать. - Надоело мотаться туда-сюда за гроши, когда этот удав гребет миллионы, просто сидя в Москве и ничего не делая.

- Ха! - оживился мужчина и даже покрутил головой от полноты чувств. И после этого она будет говорить, что я ною!

- Тебе этого не понять. Квадрат, - сказала она и взяла сигарету из лежавшей под ветровым стеклом пачки. - Я ведь баба, а годы уходят...

- Да какие твои годы! - бодряческим тоном воскликнул тот, кого назвали Квадратом. - Ты у нас еще ого-го!

- Иго-го, - передразнила она. - В кровати я еще, конечно, троим молодым фору дам, но вот замуж мне уже не светит.

- Куда-куда? - не веря своим ушам, переспросил водитель. - Мне послышалось, или ты сказала "замуж"?

- Тебе не послышалось, - сухо сказала она.

- И тебе это надо?

- Да нет, в общем. Просто устала от коротких интрижек. И потом, я хочу ребенка.

- А это еще зачем?

- Просто затем, что я женщина. А женщины существуют не для того, чтобы возить через границу всякое дерьмо, а для того, чтобы рожать.

- Слушай, лапуля, кончай эту тему, а то я от жалости разрыдаюсь!

- Я тебе не лапуля, - она холодно взглянула на него, - и тебе по этому поводу волноваться не стоит. Ты и твоя жалость мне никогда не понадобятся!

- А зря, - нимало не смущенный этой отповедью сказал водитель, и она поняла, что ей не стоило демонстрировать свою слабость перед этим ничтожеством. - Ты многое теряешь, поверь.

- Верю, - безразлично сказала она.

- Доверяй, но проверяй. Может, остановимся?

- Если тебе нужно подрочить, валяй, останавливайся. Я, так и быть, подожду. Вряд ли это будет долго.

Она с удовлетворением пронаблюдала за сменой выражений на его лице. Удар, как всегда, был нанесен расчетливо и точно, и на некоторое время он замолчал. На секунду она даже пожалела об этом.

Возможно, потрахаться было бы неплохо, но тогда они опоздали бы к назначенному сроку, а это было просто недопустимо. Опоздание свело бы на нет недели усилий, сопряженных со смертельным риском, уничтожило бы надежду изменить это постылое существование...

За весь день они остановились только один раз.

Съели по порции подозрительных шашлыков в придорожном кафе, посетили вонючую будку, стыдливо схоронившуюся от людских глаз, и без промедления отправились дальше. После остановки за руль села она и всю дорогу гнала так, что ее спутник избегал смотреть на спидометр. Время от времени укрепленный на лобовом стекле антирадар начинал квакать и мигать лампочкой. Тогда ей приходилось снижать скорость. Но как только затаившаяся в кустах милицейская машина оставалась позади, она снова давила педаль газа, моля небо лишь об одном: чтобы этот чертов шедевр отечественного автомобилестроения не развалился посреди дороги и благополучно довез их до места.

Солнце, весь день неторопливо перемещавшееся по небу в полном соответствии с законами природы, теперь зависло впереди, изо всех сил стараясь выжечь глаза сидевшим в машине. Оба надели солнцезащитные очки: она - с зелеными стеклами, он - с совершенно фанфаронскими зеркальными, чем вызвал у нее новую вспышку раздражения. Ближе к вечеру, уже в Псковской области, она загнала машину в придорожную рощу и немного прогулялась по свежему воздуху, пока ее спутник менял номера.

В приграничной полосе машина с московскими номерами привлекает к себе слишком много нежелательного внимания. Старательно припорошив фальшивые номерные пластины пылью, они вымыли руки и тронулись дальше. За рулем снова был Квадрат.

Уже стемнело, когда они добрались до места, где их дожидался проводник. Места кругом были совершенно дикие - дремучие леса, озера, мелкие речушки и раскинувшиеся на многие гектары непроходимые болота, густо населенные прожорливым комарьем.

Они находились неподалеку от стыка трех границ - российской, белорусской и латвийской. Все три границы были одинаково дырявыми, но на дорогах последнее время, как поганые грибы, вырастали блокпосты. При известном мастерстве и некоторой доле везения их можно было обойти, что и делалось уже неоднократно при помощи того самого человека, который сейчас шагнул в отбрасываемый фарами конус белого света и поднял в приветственном жесте левую руку. В правой у него была зажата тульская двустволка с обшарпанным прикладом и без ремня - ремней на оружии он не признавал, предпочитая носить его под мышкой. Он вообще был человеком традиционным во всем, в том числе и в одежде. Брезентовый плащ, засаленная форменная фуражка и сроду не чищенные кирзачи, казалось, приросли к его коже.

Борисыч вразвалку приблизился к машине и, отлепив от нижней губы беломорину, наклонился к открытому окошку.

- Привет, залетные, - хрипло сказал он, распространяя густой самогонный дух - опять же, традиционный. - Вы, однако, минута в минуту. Уважаю.

- Садись, Борисыч, - сказал Квадрат, распахивая заднюю дверцу. Кончай трепаться, поехали.

Женщина, перегнувшись через спинку, убрала с заднего сиденья свою сумочку, и проводник с кряхтеньем и добродушными матюками, цепляясь за все прикладом ружья, втиснулся в машину. Он сильно хлопнул дверцей, защемив при этом полу плаща, матюкнулся, открыл дверцу, подобрал плащ и снова хлопнул дверцей, да так, что машину качнуло.

- Ручку оторвешь, - предупредил его Квадрат.

- А ты не боись, - успокоил его проводник, - ежели что, так и новую купишь, не обеднеешь. Денежки-то мои у вас?

- На месте получишь, - не оборачиваясь, сказала женщина.

- Как всегда, значит, - не то удовлетворенно, не то разочарованно констатировал Борисыч. - А много ли дадите? Надо бы таксу поднять инфляция, понимаешь, мать ее через семь гробов в мертвый глаз...

- И какая сволочь придумала средства массовой информации? - ни к кому не обращаясь, с легкой горечью в голосе вопрошал Квадрат. - Поднимем, поднимем, - пообещал он проводнику, - ты, главное, проведи как надо.

- Проведем в лучшем виде, - с готовностью откликнулся тот. - Впервой нам, что ли? Давай, ехай, чего стал?

Машина осторожно двинулась по грунтовой дороге между двумя стенами леса, который в свете фар казался совершенно непроходимым. Несмотря на жару, дорога то и дело ныряла в глубокие лужи, объехать которые не было никакой возможности - лес подступал к грунтовке вплотную. По лобовому стеклу то и дело хлестали ветки, корявые пальцы сучьев царапали борта, а в воздухе мелодично звенели неисчислимые полчища кровожадных комаров. Один раз дорогу перебежал кто-то неразличимо-стремительный и довольно крупный, и женщина вздрогнула, с трудом подавив испуганный вскрик.

В редких просветах между ветвями над головой сверкали звезды, крупные, как шляпки шиферных гвоздей.

- Р-р-романтика, - мечтательно сказал Квадрат, посмотрев на звезды. Машину немедленно тряхнуло на ухабе, Борисыч ударился носом о ствол ружья и снова добродушно выматерился.

- На дорогу смотри, - скомандовала женщина, - романтик!

- Да чего на нее смотреть, - огрызнулся Квадрат, - все равно ухаб на ухабе. Хочешь, чтобы не трясло, летай самолетами Аэрофлота... Правда, там таможню по лесу не обойдешь, - подумав, добавил он.

Женщина промолчала. Ей было не до пререканий.

Чем ближе подъезжали они к условной линии, разделявшей два государства, тем сильнее становилось нервное напряжение и тем меньшее значение имело то, что говорил и делал ее спутник. Совсем скоро этот зануда вообще перестанет иметь какое-либо значение, если все пойдет как надо и если проводник не выберет какой-нибудь новый маршрут.

Борисыч, впрочем, и тут остался верен традиции, не считая нужным искать новый маршрут. Некоторое время в машине царило молчание, нарушаемое только репликами проводника, указывавшего, в какую сторону свернуть на очередной развилке.

Напряжение росло, и наконец даже толстокожий Квадрат почувствовал его.

- Что-то мне не по себе, - сказал он, внимательно глядя перед собой в рассеченную бледным светом фар темноту.

- Надо же, - насмешливо сказала женщина, - неужто испугался?

- Да нет, - досадливо дернул головой водитель, - не то. Просто такое чувство, будто что-то не так.

Женщина покосилась в его сторону с невольным уважением. Все-таки не стоило сбрасывать со счетов его бывшую специальность. Совсем недавно этот человек был майором госбезопасности, а это что-нибудь да значило. Он, похоже, обладал феноменальным чутьем на опасность. Впрочем, не таким уж и феноменальным, раз согласился на эту поездку и добрался почти до самого конца.

- Нервы, - стараясь, чтобы голос звучал спокойно, проговорила она, нервишки. Нервишечки.

- Да, ребяты, - подал голос с заднего сиденья Борисыч, - работенка у нас с вами нервная.

"Тоже мне, коллега выискался, - подумала она. - С нервами".

- Направо ворочай, - сказал Борисыч через некоторое время. Квадрат послушно повернул и сразу же надавил на тормоз.

- Вот, блин, - в сердцах сказал он, - плакали наши денежки. Придется отстегивать. Эй, дед, - обернулся он к Борисычу, - это что, уже граница?

- Ни хрена не понимаю, - растерялся тот. - До границы еще километров пять будет. Откуда ж они тут взялись? Навстречу машине шел, прикрываясь ладонью от света фар, человек в плащ-накидке, из-под которой виднелась форма латышского пограничника. Из-под правой руки у него выглядывало куцее рыло короткоствольного автомата.

- Латышские стрелки, мать их, - копаясь в бумажнике, пробормотал Квадрат. - Бабки на дорогах отстреливают. Пограничник подошел, нагнулся, и отступив на шаг от дверцы, с твердым прибалтийским акцентом скомандовал:

- Всем выйти из машины! Таможенный и паспортный контроль.

- Слушай, командир, - начал Квадрат, - какой таможенный контроль, тут же Россия. Ты, браток, того.., заплутал малость. - Всем выйти из машины, не меняя тона, сказал пограничник. - Вы находитесь на территории Латвийской республики.

Прошу предъявить документы и вещи для досмотра.

- Старый козел, - сказал проводнику Квадрат, неохотно открывая дверцу. - Хрен тебе, а не бабки. Таксу ему повысить...

- Ни хрена не понимаю, - как заведенный, повторял Борисыч, - не понимаю ни хрена.

Между тем из темноты на дорогу шагнули еще двое пограничников, недвусмысленно наводя автоматы. Пассажиры "москвича" вслед за хмурым Квадратом выбрались из салона в звенящую комарами ночную прохладу. У Борисыча сразу же отобрали ружье, которое тот безропотно отдал.

- Мужики, - сказал бывший майор госбезопасности Круглов заискивающим тоном, - давайте разойдемся по-хорошему...

Он снова полез в бумажник. Пограничник ждал, стоя с протянутой рукой. Взяв деньги, он посветил на них фонариком, кивнул, спрятал куда-то под плащ-накидку и вдруг спокойным и в то же время почти неуловимым жестом выдернул у Круглова из пальцев бумажник.

- Теперь товар, - стальным голосом приказал он.

- Какой еще товар? - не вполне соображая, что происходит, удивился Круглов. То, что происходило с ним сейчас, напоминало кошмарный сон никогда до сих пор у него не возникало проблем с таможенниками ни с той, ни с другой стороны границы. Механизм перевозок до сих пор функционировал безупречно, удовлетворяя всех, и казался отлаженным раз и навсегда. И вот теперь в нем что-то дало сбой, и сбой этот, похоже, мог ему дорого обойтись. - Какой товар, ребята? Вы что, белены объелись? Какой вам нужен товар?

- Вольфрам, - спокойно сказал латыш. - Иридий... Я не знаю, что еще. Вы знаете. Отдайте товар.

- Что-то я вас, ребята, не пойму, - еле сдерживая злобу, произнес Круглов-Квадрат. - Вы, кажется, не совсем понимаете, что творите. Да стоит мне словечко шепнуть, от вас мокрого места не останется...

Однако, посмотрев на их лица, он вдруг понял, что все трое находятся в здравом уме и твердой памяти, и, как человек многоопытный, словно наяву увидел то, что будет дальше. Затравленно взвизгнув, он пригнулся и метнулся в сторону, прочь от машины и стоявших возле нее людей, и ему удалось раствориться в темноте, но навстречу ему оттуда, из темноты, вдруг ударила короткая очередь, остановив его на бегу и швырнув навзничь на сырую от росы землю. Из темноты вышли еще двое в плащ-накидках и приблизились к лежавшему на земле экс-майору, который еще слабо шевелился, скребя пятками по земле, - видимо, ему представлялось, что он бежит через лес, уходя от погони. Один из пограничников наклонился, словно намереваясь помочь раненому. Приглушенно и буднично хлопнул контрольный выстрел, тело Круглова выгнулось крутой дугой и, безвольно обмякнув, глухо шлепнулось о землю.

Борисыч вышел из транса, чувствуя, как быстро остывает на ночном холодке пропитавшая брюки горячая влага. "Мать честная, обмочился", подумал он, но тут же отогнал неуместную мысль - сейчас было не до того. Бросив быстрый взгляд на соседку, он едва не впал в полубессознательное состояние вторично - в рассеянном свете фар было отчетливо видно, что та улыбается, жадно наблюдая за тем, как убивают ее напарника. Туда же смотрели и те трое, что стояли у машины.

Все они стояли у передней части автомобиля, в то время как Борисыч, вылезший из задней дверцы, так возле нее и остался. Ему показалось, что у него есть один-единственный шанс. Стоять здесь означало дождаться неминуемой смерти, и Борисыч решил рискнуть. Он резко присел и метнулся под прикрытие заднего борта, а уже оттуда, не чуя под собой ног, пулей метнулся через дорогу в лес. Ему удалось проделать это быстро и бесшумно, и он исчез в темноте прежде, чем автоматчики успели среагировать; но спасительная темнота подвела, и в лес он вломился с треском и хрустом, как стадо ошалевших от ужаса лосей, за которыми гонятся волки. На этот треск и хруст отозвались автоматы, вокруг засвистело и защелкало, но не задело, и он уже решил было, что пронесло, но тут с маху налетел левым плечом на невидимое впотьмах дерево, и его отбросило назад и в сторону, как раз под пулю, которая раскаленным шилом воткнулась в другое плечо.

- Уй-й-й-а, с-с-с... - тихонечко взвыл Борисыч, кое-как выровнял бег и бросился, поминутно оступаясь и падая, через лес, крюком забирая влево, чтобы обойти Старое болото и берегом его выйти на тропинку, ведущую к кордону.

Вслед ему выстрелили еще несколько раз и перестали. Не то поняли, что это уже бесполезно, не то просто боялись, что на выстрелы явится кто-нибудь из местных пограничников. Что бы ни говорили эти умники, Борисыч твердо знал, что до латышской границы еще пять с гаком верст, а значит, то, что только что случилось обыкновенный разбой, и обнаруживать себя латышам не резон. На это только он сейчас и надеялся, на это лишь рассчитывал.

Постреляют, плюнут, заберут, что надо, да и подадутся восвояси.

Но баба, баба-то какова, а? Ведь это она, сука такая, их навела! И сказать-то про это некому, не местная ведь она, а из самой, вроде бы, Москвы. Ах ты, мразь подколодная! За мою доброту, за мою работу ты мне пулю? Так-то у вас в Москве с людьми расплачиваются?

"Господи ты боже мой, - думал Борисыч, зажимая ладонью рану в плече и чувствуя, как вместе с кровью уходят силы, - страх-то какой, господи! Вот не думал, не гадал, что, такое приключится! Да чтобы я еще хоть раз!.. Хрен вам, падлы заезжие, сами дорогу ищите, коли у вас в одном месте свербит!"

- Ушел, - констатировал старший группы, остановившей вишневый "Москвич". - Плохо.

Он повернулся к женщине, по-прежнему стоявшей возле машины, и спросил, сильнее обычного коверкая русские слова:

- Кто это был?

- Проводник, - устало отозвалась та. - Местный егерь. Живет на каком-то кордоне в лесу. Его надо догнать.

- Я знаю этот кордон, - сказал другой пограничник и быстро заговорил по-латышски. Остальные четверо внимательно выслушали его и, согласно кивнув, разошлись. Двое направились к "Москвичу", а трое исчезли в темноте. Через минуту там зажглись фары и с ревом завелся двигатель.

- Садись в машину, - сказал женщине пограничник. - Поехали к твоему проводнику.

Латыш, сказавший, что знает дорогу к кордону, сел за руль, развернул машину и поехал через лес в обратном направлении.

До рассвета оставалось еще несколько часов - вполне достаточно для того, что они собирались сделать.

Глава 4

Илларион Забродов, вооруженный острым шилом и мотком прочной просмоленной дратвы, восседал верхом на некрашенной деревянной лавке и чинил ботинок. Вчера, поддавшись на уговоры не в меру гостеприимного хозяина, он позволил напоить себя самогоном с самого утра. Это называлось "поправить голову" и было бы еще ничего, не отправься они после этого на охоту. Голова егеря оказалась поправленной весьма основательно. Пройдя километра два, он вдруг завалился на бок под елкой и во всеуслышание объявил, что желает вздремнуть. Илларион решил не оставлять его одного и, нагрузившись двумя ружьями и бесчувственным телом своего хозяина и проводника, двинулся в обратный путь. Дело осложнялось тем, что старенькая "тулка" егеря была без ремня, а у Иллариона не было третьей руки.

Проклятое ружье довело его до тихого исступления.

И вот в этом состоянии он зацепился носком ботинка за какой-то корень, растянулся плашмя, ободрал щеку и порвал ботинок.

Илларион усмехнулся и дотронулся до царапины на щеке. В принципе, вот так плыть по течению, временно целиком погружаясь в жизнь другого человека, во всем отличного от тебя, было даже интересно.

Вот только самогона бы поменьше.

Тусклый огонек керосиновой лампы вдруг начал мигать и приплясывать, явно собираясь погаснуть.

Илларион поднялся и поправил фитиль, отметив между делом, что время уже позднее, а хозяин куда-то запропастился.

Потуже затянув последний стежок, Илларион обулся и на пробу притопнул ногой. Ботинок был в полном порядке. Забродов привалился спиной к бревенчатой стене, до блеска отполированной множеством других спин, закурил и стал прислушиваться к тому, как где-то снаружи поют сверчки. Ночь выдалась абсолютно безветренная. Где-то прокричала вылетевшая на охоту ночная птица, в сарае всхрапнула и ударила копытом потревоженная лошадь, а в будке завозился, гремя цепью, бестолковый, но очень дружелюбный кобель Мамай.

Илларион блаженно потянулся, широко раскинув руки в стороны. Отсутствие хозяина его не беспокоило. В конце концов, он тоже живой человек и вполне мог отправиться по мужским делам, а то и выпил где-нибудь на стороне с приятелями. Как-нибудь не заблудится, а если и заснет где-нибудь по дороге, так ведь лето. Зато у него теперь было несколько часов полного покоя, не нарушаемого ни настойчивыми приглашениями к столу, посреди которого неизменно красовалась пятилитровая бутыль кристально чистого самогона, к коей прилагалась огромная шипящая сковорода, распространяющая вокруг себя ароматы страшной убойной силы, ни бесконечными историями, которые все начинались словами:

"А вот была у меня как-то зазноба..." И не то, чтобы все это было плохо - отнюдь нет, Илларион был вполне доволен жизнью, - просто время от времени человеку необходимо побыть одному.

"Однако, - подумал Илларион, - если так у нас пойдет и дальше, то Мещеряков вряд ли дождется обещанного лосиного окорока. Сегодня Борисыч в загуле, так что завтра я, по всей видимости, буду рыбачить, но вот послезавтра непременно нужно будет организовать небольшое сафари".

Снаружи через открытое окошко долетел отдаленный треск веток - кто-то тяжело ломился через лес, не разбирая дороги. Судя по производимому шуму, это могла быть какая-нибудь заблудившаяся корова.

В будке завозился, просыпаясь, и неуверенно тявкнул два раза Мамай.

- Молчи, дурак, - прохрипел ему задыхающийся голос, в котором Илларион лишь с большим трудом признал надтреснутый тенорок Борисыча. С веселым егерем явно случилась какая-то беда.

Илларион встал с лавки, собираясь выйти навстречу, но по крыльцу уже торопливо и как-то нетвердо пробухали кирзачи, взвыла ржавыми петлями и тяжело громыхнула дверь в сенях, и в комнату ввалился совершенно трезвый Борисыч в исхлестанном ветками, окровавленном брезентовом плаще, без ружья и без фуражки. Он влетел в комнату и, зацепившись за порог, с грохотом растянулся на полу. Все это выглядело так, словно за егерем по пятам гнались черти. Глядя на него, Илларион припомнил, что час назад ему почудилось, что где-то в отдалении стреляют очередями. Он тогда не придал этому значения, решив, что это либо шалят перепившие пограничники, либо какой-нибудь тракторист в муках заводит трескучий дизель. Оказалось, однако же, что это и вправду были автоматные очереди.

Озадаченный Забродов подскочил к егерю и принялся осторожно поднимать его с пола, приговаривая:

- Ничего, ничего, Борисыч, до свадьбы заживет...

Борисыч поднял на него бессмысленные, мутные от пережитого ужаса глаза и некоторое время тупо смотрел, явно не узнавая. Наконец, в глазах егеря появилось осмысленное выражение, и он с трудом выговорил;

- Ты?.. Черт.., совсем забыл.., про тебя совсем забыл.., представляешь? Что удумали.., суки.., автоматы.., а?

- Тихо, тихо, - успокаивал его Илларион. - Куда тебя?

- Пле...чо, - вытолкнул из себя егерь, но Илларион и сам уже видел, что у него прострелено правое плечо.

Под сдавленные стоны и мат Забродов содрал с хозяина намокший от крови брезентовый плащ, немилосердно рванув, распорол по шву рукав клетчатой байковой рубахи и обнажил желтоватое костлявое плечо, сильно испачканное полусвернувшейся кровью. Пуля прошла навылет, не задев кости.

- Милостив твой бог, - сказал егерю Илларион, - цела будет твоя рука. Через месяц будешь дрова колоть, как новенький.

- Ты-то что.., понимаешь? - нашел в себе силы поинтересоваться Борисыч.

- Понимаю, не беспокойся, - заверил его Илларион, осторожно промывая рану первачом и закрывая чистой тряпицей. - Больница далеко?

- В райцентре больница.., верст двадцать с гаком, - уже довольно связно ответил начавший приходить в себя Борисыч.

- Двадцать верст на машине - раз плюнуть, - сказал Илларион. - За полчаса доедем. Кто это тебя так? Браконьеры?

Борисыч дернулся и зашипел, когда Забродов начал бинтовать плечо.

- Браконьеры, как же... - злобно пробормотал он. - Посмотрел бы ты на этих браконьеров... Слушай, - встрепенулся вдруг он, - нельзя ведь мне в больницу-то! Они ведь спрашивать начнут: что, да " кто, да почему... Милицию приведут...

Илларион перестал бинтовать плечо и с прищуром посмотрел, на егеря.

- Э, Борисыч, - протянул он задумчиво, - что-то ты, брат, того.., темнишь...

- Ничего я не темню, - упрямо пробурчал Борисыч, отворачиваясь от взгляда Забродова, - а только нельзя мне в больницу, вот и весь сказ.

- Нельзя так нельзя, - пожал плечами Илларион, возобновляя прерванное занятие, - рана, в конце концов, не опасная, отлежишься недельку-другую, и все будет в норме. А только лучше бы ты мне рассказал, как дело было. Это ведь счастливый случай, что тебе в плечо засветили, а не промеж ушей. Знаешь, что бывает, когда автоматная пуля попадает в затылок?

Борисыч молчал, сидя на полу в ворохе окровавленных тряпок и по-прежнему упрямо глядел в угол.

Илларион наложил последний виток повязки, затянул узел и критически осмотрел результаты своей работы.

- На первое время сойдет, - сказал он. - Сейчас мы руку тебе подвесим, и будет полный ажур.

Не мое, конечно, дело, но ты, часом, не боишься, что эти стрелки за тобой сюда явятся?

Борисыч дернулся всем телом и испуганно глянул на Иллариона.

- Не должны, - без особой уверенности сказал он. - С той стороны они, им здесь шастать не в жилу.

- Ну, тогда и говорить не о чем, - бодро сказал Илларион. - Если с той стороны, то дороги на кордон они не знают, а выследить человека ночью в лесу - дело не простое.

- Ax ты, мать честная, совсем мозги мне отшибло! - воскликнул вдруг Борисыч. - Баба! Баба с ними заодно, а она меня как облупленного знает!

Илларион снова пристально посмотрел на егеря, но решил, что сейчас не время выяснять подробности. Ему вдруг подумалось, что он зря оставил дома револьвер.

- На кордоне-то она не была, - продолжал между тем бормотать Борисыч, размышляя вслух, - но черт его знает...

Он вдруг завозился на полу, пытаясь встать. Илларион помог ему, и Борисыч поднялся на подгибающихся ногах, шатаясь, добрел до стола, с натугой поднял откупоренную бутыль и жадно припал к горлышку.

- Э, э, э!.. - предостерегающе воскликнул Забродов, с трудом отнимая у егеря бутыль. - Нашел время!

- Уходить надо, москвич, - с трудом переводя дыхание, сказал тот. Оденусь вот только...

Илларион и сам уже понял, что надо уходить. Он помог егерю одеться и начал оглядываться по сторонам, отыскивая взглядом мещеряковскую двустволку, но тут по окну снаружи мазнул свет фар и донесся рокот двигателя. Почуявший чужих Мамай залаял гулко и басовито, и слышно было, как гремит, натягиваясь, толстая стальная цепь. За окном мелькнули фары еще одной машины, сворачивающей во двор.

Илларион метнулся к лампе и погасил свет. Кордон погрузился в темноту, разжиженную проникавшим снаружи светом автомобильных фар. Едва слышно за бешеным лаем Мамая стукнули дверцы, и вдруг резко хлопнул выстрел. Мамай длинно завизжал и умолк. В наступившей тишине стали слышны приближающиеся шаги нескольких человек.

- Кранты нам с тобой, москвич, - упавшим голосом тихо сказал Борисыч. - Это по наши души.

Илларион молча дернул его за рукав в сторону окна, выходившего на зады. Борисыч же впал в состояние, подобное столбняку, словно заяц, пойманный на дороге светом фар.

- Очнись, козел старый, - прошипел Илларион, вдыхая острую смесь запахов пота, самогона и мочи, облаком окутывавшую Борисыча. Иди за мной!

Борисыч послушно двинулся следом за ним к окну, но вдруг снова остановился.

- Куда идем-то? - безнадежно прошептал он. - Рама сплошная, не открывается...

- ., твою мать, - тихо, но с большим чувством сказал Илларион. Нашарил ногой скамью, поднял ее и с размаху обрушил на злополучную раму.

Рама вылетела с треском и звоном, и тут же со двора в пять стволов ударили автоматы. Воздух в комнате наполнился летящими щепками и осколками стекла, звякнув, разбилась лампа, и керосин мгновенно занялся, растекаясь по столу огненной лужей. В мигающем дымно-желтом свете Илларион увидел, что Борисыч медленно садится на пол, бесшумно хватая воздух широко открытым ртом, а из черного отверстия у него во лбу толчками вытекает кровь, заливая неестественно запрокинутое бледное лицо. Пуля шевельнула волосы Иллариона, и он, ни о чем больше не заботясь, поскольку заботиться теперь было не о чем, боком нырнул в разбитое окно, упал на мягкую землю и, перекатившись, легко вскочил на ноги.

Внутренность дома была озарена скачущим оранжевым светом. Огонь с аппетитом пожирал сухое дерево, и оно уже начинало гудеть и потрескивать.

Стрелять прекратили, слышен был лишь топот ног, возбужденные голоса, выкрикивающие что-то на незнакомом языке, да сухой треск пламени. Илларион тенью метнулся прочь из освещенного пространства и затаился в темноте, нашаривая на поясе нож.

Илларион слышал, как бухнула входная дверь, в горящем доме раздались и голоса. Это было к лучшему. Увидев труп егеря, они могли успокоиться и прекратить поиски. Впрочем, Илларион тут же прогнал вспыхнувшую было надежду. Его "лендровер" стоял прямо посреди двора, представляя собой отличную визитную карточку. Забродов вспомнил о лежащих в бардачке документах и заскрежетал зубами.

Один из ночных гостей подошел к разбитому окну, высунулся из него чуть ли не по пояс и принялся вертеть головой, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в кромешной темноте.

- Ну, хоть одного, - тихо сказал сам себе Забродов и метнул нож.

Нож вошел в горло с глухим стуком, как в дерево. Человек в незнакомой форме издал неопределенный хрюкающий звук, выронил автомат и перевесился через подоконник, как выложенный на просушку матрас. У Иллариона мелькнула соблазнительная идея добежать до автомата, но тут из окна поверх лежавшего на подоконнике тела прогремела длинная очередь, и ему пришлось ничком броситься на землю. На спину ему посыпались срезанные пулями ветки. Немедленно откуда-то из-за угла дома отозвался второй автомат. Кто-то из нападавших обошел вокруг дома, а через несколько секунд к нему присоединился еще один. Некоторое время они работали, как косилки, совершенно не жалея патронов, и Забродова совсем засыпало сбитыми листьями и ветками. Он уже решил было, что тем дело и кончится, но в стороне от дома вдруг вспыхнул фонарь, а за ним второй и третий. Илларион, пятясь, ужом пополз в темноту, стараясь не издавать ни единого звука. Прежде чем повернуться спиной к полыхающему дому, он увидел, как задымилась и вдруг разом вспыхнула жесткая плащ-накидка на спине убитого им латышского пограничника. Он сжал кулаки, прошептал какое-то короткое слово и растворился в темноте.

Впрочем, далеко он не ушел. Сделав небольшой крюк по лесу, он обогнул дом как раз вовремя, чтобы увидеть, как со двора выезжает кавалькада из трех автомобилей. Его "лендровер" возглавлял процессию. Наблюдая из кустов за тем, как неторопливо отбывают бандиты в форме, он едва не кусал локти от досады. Впервые в жизни он позволил себе расслабиться настолько, что утратил всякую бдительность, считая ее излишней в этом медвежьем углу.

Результаты, как говорится, были налицо.

Проводив взглядом габаритные огни замыкавшего колонну вишневого "Москвича", Илларион сел на землю и спокойно оценил ситуацию. Положение было аховым. С точки зрения среднестатистического человека конца двадцатого столетия оно было практически безнадежным. Почти за тысячу километров от дома, без денег, без документов, даже без перочинного ножа, в глухом лесу рядом с догорающим домом, в котором осталось два трупа... Ленивые местные менты, конечно же, не замедлят повесить оба убийства и поджог на подозрительного незнакомца, которого никто до сих пор в этих местах не видел, Впрочем, от латыша наверняка останется хоть что-нибудь в доказательство Илларионовых слов: форменные пуговицы, кокарда.., автоматные пули, в конце концов. Любой мало-мальски грамотный баллистик подтвердит, что они выпущены из пяти различных стволов, а прицельно стрелять из пяти автоматов одновременно не сможет не только супермен, но, пожалуй, и сам господь бог, если бы ему взбрела в голову такая дикая фантазия...

"Богохульствуй, богохульствуй, - иронически подумал Илларион, - сейчас это как раз то, с помощью чего можно поправить дело. Где ты найдешь в этом захолустье грамотного баллистика? Да что там грамотного - любого? И кто станет искать его для тебя? Пришьют дело, и отправишься загорать на Магадан. Мещеряков как в воду глядел, предлагая съездить туда на лето. Кстати, о Мещерякове - ружье-то осталось в доме, что же я ему теперь скажу?"

Тут он хлопнул себя по лбу и полез в карман, вспомнив о мобильном телефоне. Это был бы прекрасный выход из ситуации - взять и просто позвонить Мещерякову по телефону. С ружьем можно будет как-то разобраться, хотя возместить потерю коллекционного "зауэра" будет не так-то просто. Полковник наверняка будет дуться не меньше месяца. Но и не больше. То, что вместе с ружьем пропал "лендровер", вызывавший у Мещерякова черную зависть своим долгожительством, должно его смягчить.

Телефона в кармане не было. Илларион выругался и попытался припомнить, где он видел аппарат в последний раз. Постепенно из окутывавшего предыдущий день алкогольного тумана выплыло смутное видение того, как он тащил на себе потерявшего способность передвигаться Борисыча. Вот он, сгибаясь под тяжестью ноши, входит во двор, проходит, волоча ноги, мимо машины, и тут увесистая коробочка телефона, выскользнув из кармана, падает в траву, он нагибается за ней, роняет ружье егеря, на котором нет ремня, свирепеет и бросает рядом свое ружье, точнее, не свое, а Мещерякова...

Точно! А позже он вернулся, забросил телефон и "зауэр" в машину, а "тулку" отнес в дом и зачем-то пристроил на лежанке рядом со спящим Борисычем - тоже, надо думать, был хорош...

- Так, - вслух сказал Илларион.

Получалось, что и ружье, и телефон тоже остались в угнанной машине. Теперь Забродов начал по-настоящему злиться. В конце концов, он не мальчишка, чтобы его мимоходом, даже толком и не разглядев, раздевали до нитки какие-то увальни. До чего же это я дошел, свирепо думал он, что собрался звонить Мещерякову и просить о помощи? Да ему бы никто не поверил, вздумай он рассказать об этом у себя на службе! Нет, господа латышские стрелки, так у нас с вами дело не пойдет!

Инструктор спецназа ГРУ Забродов легко, без помощи рук поднялся на ноги, повернулся спиной к пожарищу, вышел на дорогу и походным шагом направился в сторону ближайшей деревни, до которой было около пяти километров. Позади него с шумом обрушился дом, взметнув в казавшееся угольно-черным по сравнению со слепящим пламенем небо огромную тучу оранжевых искр. Некоторое время пламя освещало Иллариону путь, но вскоре стало слабеть, а затем, когда лесная дорога повернула налево, огибая поросший корабельными соснами бугор, и вовсе исчезло из вида.

***

Участковый носил погоны старшего лейтенанта и большие буденновские усы, почти совсем седые и основательно пожелтевшие от никотина. В них усматривалась даже некая прозелень, очень заинтересовавшая Иллариона, давно не видавшего на лицах соотечественников таких волосяных аномалий. Старлей был похож на моржа в роли царского городового. Не хватало только тяжелой шашки на боку да свистка на цепочке.

Порывшись в глубоких карманах форменных галифе, "городовой" выудил оттуда пачку сигарет "Стрела" и протянул ее Иллариону. Илларион из вежливости взял одну сигарету и прикурил от поднесенной участковым спички. Другую сигарету старший лейтенант закурил сам, воткнув ее куда-то в недра своих чудовищных усов. Наблюдая за тем, как он прикуривает, Илларион впервые в жизни подумал о том, что усы - штука огнеопасная.

- Говно дело, - будничным тоном сказал участковый, выстреливая потухшей спичкой в сторону еще курившегося дымом пепелища, посреди которого нелепо и страшно торчал закопченный остов русской печи.

Илларион согласно кивнул. Позади потрескивал, остывая, двигатель милицейского "уазика", на котором они с участковым приехали на кордон. В чудом уцелевшем сарае, не переставая, призывно ржала лошадь и надрывно мычала корова, жалуясь на боль в переполненном вымени. Только Мамай молчал, лежа возле будки пестрой кучкой меха.

- Совсем говно, - сказал участковый.

Илларион с интересом смотрел на него, гадая, какое решение тот примет. Соблазнится ли легкой жертвой в лице беспаспортного чужака или предпримет добросовестное расследование, для которого, если говорить честно, у него не было ни сил, ни технических возможностей.

Участковый, как видно, был стреляным воробьем и избрал третий путь.

- Вот что, - медленно, раздумчиво сказал он, обводя взглядом то, что осталось от кордона. - Если ты не врешь, значит, дело это гиблое. Ничего мы тут не докажем. Своего этого.., ну, которого ты, говоришь, порешил, они, похоже, успели увезти, а пули... Если и есть они, эти пули, все равно...

Он помолчал.

- Должны быть еще и гильзы, - осторожно сказал Илларион. - Много гильз.

- Пули, гильзы... - проворчал участковый. - Ты понимаешь, о чем говоришь? В общем, так. Давай договоримся: я тебе - билет до Москвы, а ты молчок. Не было тебя здесь, понял? Борисыч по пьяному делу сгорел, вот и все дела.

- Ты что это, никак, боишься? - спросил Илларион.

- Дурак ты, московский, - вздохнул участковый. - Вот ты, я вижу, не боишься, а зря. Тут, брат, закона нету. Тебе машины своей жалко? Ты жизнь свою пожалей, чудак. Разве ж можно ее за железяки отдавать?

- Ого, - покачал головой Забродов, - сильно сказано.

- Как есть, так и сказано. Нет, я не спорю, ты в своем праве. Можешь писать заявление, приму. Следствие начнется, с тебя - подписку о невыезде, само собой, потому как единственный свидетель, да и сам под подозрением... Я уж не говорю о том, что жрать тебе нечего.., как думаешь, почему? Да потому, что не успеешь ты проголодаться.

- Ты меня не пугай, - возразил Илларион, - пуганый я.

Участковый некоторое время разглядывал его выцветшими глазами, словно что-то прикидывая.

- Вижу, что пуганый, - сказал он наконец. - Здесь таких пташек, считай, что и нету.

- Давай начистоту, папаша, - предложил Илларион. - Я вижу, что зарплату ты только от государства получаешь, иначе разговор у нас с тобой вышел бы совсем другой.., так?

- Допустим, - сказал участковый.

- Ясно даже и ежу, - твердо сказал Илларион. - А раз так, то тебе, по идее, должно быть стыдно на улицу выходить.

- А ты кто такой, чтобы меня стыдить? Ты вот поживи здесь месяц хотя бы, тогда и стыди.., если захочется.

- Так я же не про то, - сказал Илларион. - Ты со мной по-честному, и я с тобой по-честному.

За предложение твое спасибо. Только мне оно не подходит. Может, тебе это и смешно, но я человек гордый. Не люблю я, когда меня ноги вытирают.

- Ишь ты... Ну, и чего ж ты хочешь?

- Для начала узнать, почему ты так уверен, что официальное расследование.., э.., не состоится?

- Тут граница. Люди здесь большие деньги делают. Кому это надо, чтобы из-за какого-то егеря, да еще из-за твоей машины сюда следователей из области понаехало? А коли откроется, что автоматчики эти из-за кордона приходили, так и из самой Москвы. Газеты, телевидение - дело-то громкое. А если за этот хвостик потянуть, такое на свет божий вылезет... Да чего там, тут ведь каждого второго сажать можно, если не каждого первого.

- Так-таки и всех? - усомнился Илларион.

- По мелочи если брать, то, пожалуй, и всех.

Кто проводником, кто сам промышляет по своему разумению... Браконьерство, конечно, не без того.

- Это понятно, - поддакнул Илларион, - граница все-таки.

Участковый вдруг скрипнул зубами.

- Голыми руками душил бы гадов, - с нескрываемой ненавистью сказал он. - Глаза бы выдавливал...

- Следствию все ясно, - сказал Илларион. - Руки коротки, так?

Участковый взглянул на него с яростью, которая, впрочем, немедленно потухла, сменившись выражением беспросветной тоски.

- Так, - медленно сказал он.

- Я, пожалуй, задержусь тут на некоторое время, - сказал Илларион. Воздух здесь у вас просто исключительный. Я только теперь понял, что в Москве кислорода вообще нету. Местные органы охраны правопорядка не возражают?

Участковый безнадежно махнул рукой.

- Не на свои же тебя хоронить... Жена-то есть?

- Один, как перст, и гол, как сокол, - отрапортовал Илларион. - Так как?

- На квартиру я тебя пристрою, а большего не жди.

- Информация?..

- Хрен тебе, а не информация. Я и так уж наболтал на пять смертных приговоров. Собрался воздухом дышать, так и дыши, а меня не трогай! И вот еще что...

Он замолчал и зачем-то пошел к машине. Заинтригованный Илларион двинулся следом.

Участковый распахнул дверцу, долго, гремя железом, рылся под водительским сиденьем и наконец, пыхтя и отдуваясь, вынырнул оттуда, держа в руке какой-то завернутый в промасленную тряпку продолговатый предмет. Илларион поднял брови - у предмета были на диво знакомые очертания.

- Это тебе вроде как противогаз, - сказал участковый, уверенными хозяйскими движениями разворачивая ветошь, - если вдруг почувствуешь, что начинаешь от нашего воздуха хворать. Вот, - продолжал он, протягивая Иллариону какой-то очень большой, тускло-черный и удивительно некрасивый револьвер, - для себя берег, да стар уже...

- Мать честная, - сказал Забродов, беря в руки оружие и удивленно его разглядывая, - да это ж "смит-и-вессон"! Да какой старый-то, батюшки! Ну, батя!.. Не жалко? Ведь антикварная же вещица!

- Мы тут в антиквариате разбираемся не так, чтобы очень, - крутя ус, сказал участковый, - но дырки он проделывает такие, что только держись!

Я проверял.

- А он не взорвется? - спросил Илларион, взвешивая револьвер в руке и на пробу прицеливаясь в ствол березы шагах в двадцати.

- Говорю же, проверял, - обиженно сказал участковый. - Тут вот у меня еще патронов к нему с десяток...

- Еще и патроны! - восхитился Забродов. - Так ты ж не участковый, а чистый Дед Мороз!

Он взвел курок, опустил револьвер, потом резко вскинул его и нажал на спуск. От березы полетели щепки.

- Орел, - сказал участковый. - Только сильно на это не рассчитывай.

- Никогда я на это особенно не рассчитывал, - ответил Илларион, выбрасывая стреляную гильзу и заполняя опустевшее гнездо в барабане. - Это так, для поднятия боевого духа.

- Ага, - сказал участковый, - понятно. Так где ты, говоришь, служил-то?

- А ты, батя, не промах, - усмехнулся Илларион. - Только я тебе про это ничего не говорил.

И, ты уж прости меня, не скажу.

- Ага, ага, - покивал участковый, - ясно. Но больше-то не служишь?

- Не переживай, отец, я сам по себе, - успокоил его Илларион, пряча револьвер за пояс и одергивая сверху камуфляжную куртку. - Ты где взял-то эту гаубицу?

- Где взял, там боле нету, - участковый шевельнул усами, что у него, по всей видимости, обозначало улыбку. - Теперь уж ты меня извини.

Забродов хмыкнул. Этот тип начинал ему определенно нравиться.

- Что же ты, так и возишь ее все время в машине? - спросил он.

- Зачем - все время? Сегодня только положил, перед тем как сюда ехать.

- Ох, и хитер же ты, батя! - с искренним восхищением сказал Илларион.

- Доживи до моих лет, и ты таким станешь, - уверил его участковый.

Вполне довольные друг другом, они полезли в машину.

- Погоди, а скотина как же? - спросил Илларион.

- Это не твоя забота. За скотиной я пришлю кого-нибудь, кто болтать не станет.

- Слушай, отец, - сказал Илларион, когда "уазик" вырулил на дорогу, а запасная машина у тебя случайно где-нибудь не припрятана?

- Чего нет, того нет, - вздохнул старший лейтенант. - Танк есть немецкий, в полной исправности. Не подойдет?

- Шутишь?

- Какие шутки! Тут по лесам всего столько...

Да и в лес ходить незачем - заходи в любой дом и бери, что надо: хочешь - пушку, хочешь - пулемет.., если, конечно, знаешь, где искать. У нас тут места интересные, к ним привыкнуть надобно...

- Вот же черт, - сказал Илларион. - Ну, Мещеряков, доберусь я до тебя...

- Это кто такой? - насторожился участковый.

- Да приятель один. Это он мне сюда приехать посоветовал. Охота, говорит, тут исключительная, и рыбалка тоже...

- А он давно здесь был, приятель-то твой?

- Да лет восемь, а то и все десять тому.., черт его знает, в общем.

- А-а, - протянул участковый, - тогда понятно. Отчего же, охота тут и впрямь знатная. Живы будем, так свожу тебя на лося.

Они надолго замолчали, изо всех сил стараясь удержаться на прыгающих под ними клеенчатых сиденьях. Участковый гнал машину, не разбирая дороги, и та козлом скакала" на ухабах, веером разбрызгивая черную воду из глубоких непросыхающих луж. Илларион во время этой гонки молил бога только об одном: чтобы старый револьвер как-нибудь сам собой не выстрелил у него за поясом. То-то было бы весело...

Солнце между тем поднялось уже довольно высоко, высушив росу на траве и листьях. Вскоре им попалось неторопливо бредущее по дороге стадо коров в сопровождении сопливой личности в огромном, до колен, засаленном парадном солдатском кителе без пуговиц и огромных резиновых сапогах, ведрами болтавшихся на тощих нижних конечностях. На голове у личности красовалась бейсбольная кепка с надписью "US ARMY", а в руке был зажат самодельный веревочный кнут. Личность бодро отсалютовала кнутом, и участковый в ответ просигналил клаксоном.

- Привет, Мишка! - прокричал он, высунувшись в окошко. - Что ты всю дорогу своей кавалерией перекрыл?

- Гы, - ответила личность, радостно улыбаясь щербатым ртом.

- Мишка, - пояснил Иллариону участковый. - Вот скажи мне, что из него нынче может вырасти?

Одно из двух: либо пьяница, либо бандит, потому как ничего другого он, можно сказать, и не видал.

Не останавливаясь, они проскочили деревню, в которой жил щербатый Мишка и где за машиной увязалась целая стая одуревших от безделья дворняг. С бешеным лаем эта разношерстная компания проводила машину до околицы и разом отстала, внезапно потеряв к ней всякий интерес. За деревней опять потянулся лес без конца и края, лишь время от времени перемежаемый раскорчеванными участками, на которых буйно зеленели сорняки.

Через некоторое время машина миновала небольшой тихий поселок, состоявший сплошь из двух- и трехэтажных кирпичных особняков, молчаливо высившихся за монументальными глухими заборами с железными воротами. Крыши некоторых коттеджей были покрыты шифером, но большинство щеголяло красной и зеленой черепицей. В окнах скромно поблескивали небьющимся стеклом стеклопакеты.

- Эт-то что еще за райское видение? - поинтересовался Илларион.

- Таможенники здесь живут, - мрачновато ответил участковый, воздержавшись от дальнейших комментариев.

- Что-то я этого места не помню, - сказал Илларион.

- А ты его и не видел, - разъяснил ситуацию участковый. - Мы другой дорогой едем.

- Так короче, что ли?

- Да нет, - неопределенно хмыкнул старший лейтенант, - длиннее.

Илларион не стал больше спрашивать - все и без того было предельно ясно. Он лишь еще раз подивился изворотливости ума деревенского милиционера и непроизвольно дотронулся до выпиравшей из-под куртки рукояти револьвера.

Вскоре они въехали в большое по здешним меркам, домов этак на сто, село, осчастливленное такими благами цивилизации, как правление колхоза, клуб, начальная школа, медпункт и отделение милиции, служившее штабом бравому участковому.

Здесь Илларион уже был сегодня рано утром. Сюда его подбросил на тракторе угрюмый промасленный абориген, который вез на центральную усадьбу груженный громыхающими молочными бидонами прицеп. Теперь Забродов смотрел на все под несколько иным углом. По сравнению с увиденным только что поселком контраст был просто разительным, хотя-а...

Вон из гнилого, дышащего на ладан сарая выглядывает, отсвечивая ярким лаком, длинное рыло не старой еще "ауди", а вон, прямо на улице возле дома, уставившегося на дорогу подслеповатыми, наполовину заслоненными крапивой окошками, припаркован приземистый "форд"... Тарелка спутниковой антенны на ветхой крыше...

- Смотри, смотри, - сказал участковый, краем глаза наблюдая за Илларионом, - хрен ты где еще такое увидишь. Забродов молча кивнул.

Здесь и вправду было очень интересно.

Глава 5

- Обедать иди, работничек!

Илларион воткнул топор в старую, изрубленную вдоль и поперек колоду и с сожалением разогнул спину. Оказывается, уже настало время обеда, а он еще не успел вспотеть. Зато гора наколотых дров по правую руку вызывала чувство законного удовлетворения. По крайней мере, решил Забродов, хлеб я зря не ем.

Он натянул майку и умылся из вкопанной на углу дома бочки с дождевой водой, с наслаждением ухая и крякая.

Хозяйка, крепкая еще старуха шестидесяти пяти лет, стояла на крылечке, с удовольствием наблюдая за постояльцем и рассеянно думая о том, что, будь она помоложе, нипочем не упустила бы такого мужика. Шрамов вот только на нем многовато, а откуда - не говорит. А так не мужик - огонь. Что-то крутят они с Архипычем, с участковым-то, вертят чего-то... все он никак, мерин старый, не успокоится. Другой бы уж сто раз плюнул и жил бы себе припеваючи, а у этого - шило в одном месте. Не было бы беды.

Стол был накрыт в саду под яблоней. Илларион даже зажмурился от удовольствия - при прочих равных условиях такую жизнь можно было считать райской. На пестрых от кружевной тени, добела выскобленных досках стояла глубокая глиняная миска с огненным борщом, чугунок с отварным картофелем, блюдечко с укропом, тарелка с хрусткими малосольными огурцами, еще одно блюдце - с зеленым луком, уникальной формы горлач с молоком и, конечно же, диво дивное, давно уже Илларионом не виданное - запотевшая чекушка и при ней рюмочка синего стекла с белыми горошинами.

Илларион крякнул и принялся за дело. Хозяйка издалека наблюдала за тем, как он ест, - так же, как и работает, любо-дорого глянуть. Откуда же он такой взялся? Привез его откуда-то Архипыч на своем "козле", попросил приютить на время, а ей-то что?

Все живая душа поблизости, вот старухе и веселее.

Постоялец оказался на все руки - первым делом починил телевизор, уже год, как забастовавший, потом подлатал крышу, поправил покосившееся крыльцо, а теперь вот взялся за дрова, до которых у нее самой никак, не доходили руки. Да и какой из нее теперь дровосек - горе одно...

Спору нет, золотой постоялец, да только откуда он все-таки взялся? И почему привез его именно Архипыч? Ох, затевают они что-то... И соседи интересуются, а что им сказать?

Когда постоялец отобедал, она прибрала со стола.

Чекушка опять осталась нетронутой. Третий день живет, и ни капли не выпил. Больной? Не похож он на больного... И все по сторонам оглядывается, примечает чего-то. Неспроста это, нет, неспроста.

Илларион неторопливо покуривал, отдавая должное каждой затяжке, сигареты приходилось экономить. Участковый, конечно, мужик мировой, но зарплата у него маленькая, на нем далеко не уедешь.

"Вот тебе и случай бросить это дело", - с усмешкой подумал Илларион. Впрочем, этот вопрос его беспокоил мало - сидеть без курева было не впервой, как и без всего остального.

За два с половиной дня, проведенных в гостях у добрейшей Веры Степановны, или просто Степановны, или, еще проще, бабы Веры, Илларион успел многое подметить и тихо поражался увиденному.

Дневная, видимая простым глазом жизнь деревни, да и не только этой деревни, но, пожалуй, и всех окрестных, теплилась едва-едва, через силу потому, наверное, что не она была главной. Главной была жизнь ночная, полная приключений и опасностей, - чаще всего воображаемых, но порою весьма и весьма реальных, наподобие той неприятности, что произошла с незабвенным Борисычем.

Лес был вдоль и поперек изрезан неприметными дорогами и тропами, по которым круглые сутки осуществлялось непрерывное и оживленное движение. Двигаясь этими партизанскими тропами на юг, можно было попасть в Белоруссию, но это был маршрут второстепенный - в основном шли оттуда, шли машины, проседающие под грузом контрабандного масла, колбасы и даже, черт возьми, хлеба.

На западе же лежала благословенная валютная Латвия, и вот туда, как понял Илларион, шли грузы посерьезнее, обеспечивая пропитанием не только таможенников, за несколько лет успевших нажить приличные состояния, но и местных жителей. Последние, правда, состояний не наживали, но, по крайней мере, могли за счет ночного приработка сводить концы с концами.

Таможенники, как оказалось, представляли собой местную элиту. Попасть в этот узкий круг страстно мечтал любой молодой человек, у которого не хватило ума или везения своевременно покинуть родные пенаты. Элита же открывала свои двери для посторонних весьма неохотно, пополняясь в основном за счет родственников и ближайших друзей.

Это была великолепная в своей законченности система, весьма прочная и устойчивая, признававшая государственные границы только в качестве источника своего безбедного существования. Взорвать эту систему снаружи можно было, пожалуй, разве что с помощью ядерной бомбардировки. Поэтому Илларион выжидал, надеясь на случай, который поможет ему проникнуть внутрь. Он ничего не имел против интеллектуальной элиты или элиты, состоящей из профессионалов, к которой относился и сам, но элита, навербованная из жулья, вызывала у него сильнейшее раздражение.

- Вот я вас! - пообещал он неизвестно кому, глядя в ту сторону, где за ближним лесом нежился в полуденном зное маленький тихий поселок с черепичными крышами.

Он поднялся с завалинки и с хрустом потянулся всем телом. Очень хотелось пробежаться километров пять, а потом всласть покидать ножи, а то и пострелять из антикварного револьвера Архипыча. Но в деревне жили совсем по-другому, а чересчур бросаться в глаза Иллариону не хотелось. Он даже перестал делать по утрам гимнастику, заменяя ее колкой дров и другими хозяйственными делами, хотя это было, конечно же, не то.

- Ну, чего ты маешься? - спросила неслышно подошедшая баба Вера. Пошел бы, прогулялся, в отпуске ведь. Или не в отпуске?

- В отпуске, Степановна, в отпуске. А дрова-то как же?

- Вот еще - дрова. Дрова, поди, не убегут, да и зима не завтра начинается. Успеется с дровами.

- И то правда. Золотой вы человек, Степановна.

Мне бы такую жену!

- А у тебя какая?

- A у меня, Степановна, вовсе никакой нету.

- Ох ты! Это как же вышло-то?

- Да просто такой, как вы, не встретил.

- Тьфу на тебя, хулиган, погибель бабья! Иди отселева, а то дождешься - окручу в два счета, заимею на старости лет городскую прописку.

- Московскую, Степановна. Вы подумайте хорошенько.

- Московскую? Да кто ж от своего счастья-то отказывается? Согласная я! Сей момент и поедем.

Все еще посмеиваясь, Илларион вышел из калитки и неторопливо побрел по пустынной улице в сторону школы. Просто потому, что идти в сторону милиции ему не хотелось. В милиции сидел угрюмый Архипыч, всякий раз при встрече провожавший Иллариона выжидающим взглядом.

Старику не терпелось посмотреть, как "залетный Рэмбо" начнет крушить направо и налево негодяев, нагло поправших все законы и втоптавших в навоз его, Архипыча, единственного в здешних краях защитника этих законов. Илларион ничего не имел против, но он не любил, когда его начинали торопить, пусть даже из самых лучших побуждений.

Школа по случаю летнего времени была, конечно, пуста.

Илларион остановился напротив и, засунув руки в карманы брюк, стал прикидывать, сколько здесь может быть учеников. Двадцать, тридцать? Приземистое кирпичное здание могло, пожалуй, без труда вместить и сотню, но Илларион как-то сомневался, что в округе наберется такое количество школьников. На голой вытоптанной площадке перед школой ржавели разновысокие турники и брусья.

На протянутой поперек волейбольной площадки веревке, заменявшей сетку, сохло чье-то белье. Не устояв перед искушением, Илларион одним махом перебросил послушное тело через низенький забор из ржавой металлической сетки и подошел к самому высокому турнику. Воровато оглянувшись по сторонам и убедившись, что за ним никто не наблюдает, Забродов взялся руками за перекладину. Ему даже не пришлось подпрыгивать, турник все-таки был низковат, - и для начала выполнил подъем переворотом. Постепенно он увлекся и перестал обращать внимание на местный пейзаж, с наслаждением давая работу застоявшимся мускулам. Ржавый турник угрожающе скрипел и раскачивался. Ладони Иллариона моментально покрылись ржавым налетом, но все равно это было огромное удовольствие.

Наконец он с сожалением спрыгнул с турника, привел в порядок сбившуюся одежду и отряхнул ладони. Одергивая куртку, он заметил, что на низком бетонном крылечке школы кто-то стоит.

Девушка была тоненькая и какая-то очень нездешняя.

Нездешность эта сквозила не столько в чертах яркого, немного восточного лица с высокими скулами и необычным разрезом миндалевидных глаз, сколько в его выражении - чересчур мягком, каком-то даже испуганном, словно у заблудившегося в лесу ребенка. Впрочем, Илларион давно привык не слишком доверять своим глазам - ему приходилось видеть профессиональных убийц и мародеров с таким же невинным выражением лица. И то, что перед ним была совсем молоденькая девушка, очень мало меняло дело. Ибо давно миновали те безоблачные дни, когда само собой подразумевалось, что "убийца" и "мародер" - существительные мужского рода.

Заметив, что ее обнаружили, девушка повернулась, собираясь уйти. Илларион с удивлением увидел, что дверь школы у нее за спиной открыта настежь. А он-то считал этот храм начального образования наглухо запертым до осени!

- Куда же вы, прекрасное видение? - воззвал он, но девушка, оглянувшись в последний раз, все так же молча скользнула в черный дверной проем, и дверь мягко, без стука закрылась за ней.

- Вот так номер, - сказал Забродов, глядя ей вслед и в растерянности почесывая макушку. - Ну, ничего, это видение мы со временем непременно разъясним...

Его полуромантические, полумеркантильные размышления были внезапно и очень грубо прерваны.

Кто-то сильно и бесцеремонно рванул его за плечо, и незнакомый мужской голос произнес сакраментальное:

- Э, мужик!..

Оборачиваясь, Илларион подумал, что местная школа, похоже. Являет собой некое средоточие аномальных явлений: сначала эта девица, место которой было скорее за столиком в дорогом ночном кабаке, чем в этом богом забытом месте, потом этот голос...

Совершенно такие же интонации Забродов не раз слышал на улицах Москвы, когда судьба и собственная неугомонная натура сталкивали его с "братвой".

Поэтому он не стал оборачиваться до конца, дабы не портить впечатление, и, стоя вполоборота, поинтересовался:

- Какие трудности?

- Это у тебя трудности, мудило, - почти ласково ответил голос. Илларион обернулся до конца и внимательным взглядом окинул обладателя голоса с головы до ног.

Смотреть, в общем-то, было не на что: обыкновенный качок почти двухметрового роста. Черная майка, перстень на пальце, золотая цепь на шее - хрестоматийный бандит, которому, впрочем, тоже совершенно нечего было делать в деревне. Второй - их, оказывается, было двое, - тоже уголовного вида личность, но с фактурой пожиже, мыкался позади этой осадной башни и являл собой, по всей вероятности, мозговой центр этого странного симбиоза, словно сошедшего со страниц дешевого комикса.

- Здравствуйте, - вежливо сказал Илларион.

- Слушай сюда, козел, - заговорил двухметровый. Слова вываливались из его бритого рта полупережеванными, и Забродову приходилось напрягаться, чтобы понять его ленивое мычание. - Ты мне не нравишься. Еще раз увижу тебя возле этой девки - рога поотшибаю. Понял?

Эту незатейливую речь он произносил, уперев твердый, как деревяшка, палец в грудь Иллариона. Илларион пристально посмотрел на палец, потом поднял глаза вверх, где в голубом небе, как диковинный аэростат, плавала губастая физиономия.

- Ну, чего вылупился? - презрительно поинтересовался амбал и чувствительно ткнул его пальцем в грудь.

Илларион аккуратно взялся за этот палец и быстрым движением сломал его с легким хрустом. Непривычный к такому обращению верзила заревел быком, поднес свой изуродованный отросток почти к самым глазам, чтобы оценить полученные повреждения, и нанес обидчику сокрушительный удар левой. Но Забродов успел убрать голову, отступил на шаг в сторону и коротко врезал амбалу по почкам.

Тот вякнул и упал на колени. Пожалев свои пальцы, Илларион ударил его по челюсти ботинком, и верзила, подняв облачко пыли, плашмя рухнул на вытоптанную землю спортплощадки.

Илларион понимал, что из этой ситуации можно было бы выйти и по-другому, не проявляя, во всяком случае, такой чрезмерной и совершенно ненужной жестокости. Но ему давно пора было заявить о себе, а лучшего случая могло и не представиться.

"Мозговой центр" уже успел отскочить в сторону и теперь стоял в отдалении, присев на полусогнутых ногах и держа на отлете зеркально отсвечивающее узкое лезвие. Илларион небрежно перешагнул через слабо шевелящегося амбала и двинулся к нему прогулочным шагом, безмятежно улыбаясь. Он успел сделать два шага, прежде чем мужество его противника окончательно иссякло и тот, круто развернувшись, бросился бежать. Перепрыгивая через ограду, он зацепился ногой и упал, но тут же вскочил и, прихрамывая, припустил вдоль улицы, все еще держа в руке нож.

Илларион не стал его преследовать, поскольку задачу и без того можно было считать выполненной.

Его первый противник уже сидел, нянча поврежденную руку. На челюсти его расцветал зловещего вида кровоподтек, а на лице застыло хмурое выражение человека, проснувшегося после сильной попойки и тщетно пытающегося сообразить, где он находится и что с ним приключилось. Заметив Забродова, он завозился, пытаясь отползти в сторонку, из чего Илларион сделал вывод, что огнестрельного оружия у него при себе нет. Подойдя к поверженному колоссу, Илларион склонился над ним и участливо спросил:

- Ушибся, дружок?

Не дождавшись ответа, он продолжал:

- Передай своему хозяину, что с такими шестерками, как ты, он очень быстро прогорит, а то и вовсе отбросит копыта. Передашь?

- На твоем месте я бы прямо сейчас повесился, - прохрипел амбал, продолжая баюкать сломанный палец.

- Так я же не мешаю. Или нужна помощь?

Илларион резко подался вперед, и его собеседник немедленно отполз, утюжа задом джинсов твердый суглинок спортплощадки.

- Вон там, а? - вкрадчиво предложил Илларион, указывая в сторону турников. Видя, как исказилось в смертельном ужасе губастое лицо, он громко расхохотался и, легко перемахнув через ограду, пошел прочь.

Деревенская улица была пуста, что было совершенно неудивительно. Ведь лето испокон веков считалось у крестьян самой горячей порой. Тем не менее, добравшись до дома бабы Веры, Илларион обнаружил, что заявил о себе громче, чем следовало.

Старуха поджидала его у калитки.

- Погулял? - с непонятной интонацией спросила она.

- Воздух у вас чудесный, Степановна, - примирительно улыбаясь, сказал Илларион.

- Воздух-то? Воздух как воздух, а вот люди всякие попадаются. Ты бы все-таки поаккуратнее... А то теперь...

Баба Вера безнадежно махнула рукой и, шаркая подошвами, направилась к крыльцу.

- Степановна, - окликнул ее Илларион, - а кто это у вас в школе живет?

- В школе-то?

Старуха обернулась, пожевала в раздумье губами, разглядывая Иллариона чуть ли не с жалостью.

- Ты бы от школы подальше держался, - посоветовала она. - В городе, что ли, девок мало?

- Да что это вы, Степановна, - развел руками Илларион. - Мне просто любопытно.

- Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, - отрезала старуха и направилась к дому.

- Степановна, - снова позвал Илларион, - а, Степановна. Что же мне теперь, к Архипычу идти?

- В дом иди, - со вздохом сказала баба Вера, - в дом. Аника-воин...

Илларион последовал за ней в прохладный полумрак дома. В большой комнате баба Вера долго без нужды переставляла безделушки на комоде и накрытом вязаной кружевной салфеткой телевизоре, смахивала несуществующую пыль и наконец сказала, не глядя на постояльца:

- Ты человек новый, заезжий... Не след тебе в здешние дела путаться. Лучше поезжай-ка ты домой, целее будешь.

Илларион крякнул и прочно утвердился на скамье под окном, уперев локти в колени и положив подбородок в сложенные лодочкой ладони. Из этой позиции он просительно посмотрел на суровую старуху, по-прежнему топтавшуюся возле комода.

- Ну, Степа-а-ановна, - проныл он, - ну не надо меня пугать, все равно ведь не боюсь.

- Вижу, что не боишься, - невесело усмехнулась старуха, - потому и пугаю. Ладный ты мужик.

Жалко будет, если голову отшибут ни за что ни про что.

- Да я уж постараюсь, чтобы не отшибли, - пообещал Илларион. - Так кто в школе живет? Ну, Степановна...

Старуха тяжело вздохнула.

- Да кто ж в школе может жить, - пожала она плечами. Учителка там живет. Год, как по распределению приехала.

- А почему в школе? - удивился Илларион. - Почему не на квартире? Ведь молодая, ей же, наверное, помощь нужна?

- Помощь, - проворчала старуха, принимаясь безо всякой необходимости протирать висевшее над комодом почерневшее от времени зеркало, - помощь... Не ведаю я, что ей нужно, только не помощь. Не хотят ее у нас в деревне на квартиру брать.

- Что так? - спросил Илларион, хотя уже начал догадываться, в чем дело. Ответ читался по ставшей вдруг слишком прямой спине старухи так же легко, как если бы был написан там крупными буквами.

Впрочем, начав говорить, баба Вера, похоже, не собиралась останавливаться на полпути.

- Б.., она, - спокойно сказала старуха. Илларион легонько вздрогнул при всей простоте местных нравов ему пока что как-то не доводилось слышать из уст бабы Веры подобных слов. Кроме того, эта характеристика как-то не вязалась с запомнившимся Иллариону обликом. Он привык к тому, что дамы легкого поведения выглядят несколько по-иному. - Подстилка, более культурно, - пояснила свою мысль баба Вера. - Кому такая жиличка нужна?

- Это что же - она со всеми, что ли? - поразился Илларион. - За деньги?..

- Со всеми, как же, - недобро хмыкнула баба Вера. - Были тут кобели, пробовали...

- И что? - с интересом спросил Илларион, хотя и без бабы Веры знал что.

- Больше не пробуют, - ответила та. - Ездит к ней один.., оттуда, она неопределенно махнула рукой с зажатой в ней тряпкой куда-то в сторону окна.

- Откуда?

- Да с Выселок, откуда же еще. Спонсор.

Илларион, не удержавшись, фыркнул - баба Вера во второй раз за десять минут употребляла словечко, в ее устах казавшееся совершенно невозможным.

- А Выселки - это где у таможенников коттеджи? - спросил он.

- Там, там.

- Так, может, у них это серьезно?" - спросил он, невольно подстраиваясь под манеру речи собеседницы - неторопливую, плавную, оставляющую время на то, чтобы все обдумать, припомнить и не упустить ни одной пикантной подробности. - Может, он жениться хочет?

- Жениться, - презрительно протянула баба Вера. - Так женатый он, соколик. Детишек двое.

- А жена как же? - продолжал допытываться Илларион.

Баба Вера снова подтвердила его догадку.

- А жена молчит, - сказала она. - При таких деньгах и потерпеть можно. Да она, сказывают, не сильно и печалится - у ней своих забав хватает.

- Это что же за спонсор такой? - поинтересовался Илларион, не очень-то рассчитывая на ответ, но баба Вера ответила.

- А начальник таможни местной, - сказала она.

- Деревенской, что, ли?

- Ты дурачка из себя не строй, - сурово сказала старуха. - Районной таможни он начальник. И если ты дальше будешь вокруг школы кренделя выписывать, он тебе ноги в два счета повыдергает.

Илларион хотел спросить еще что-то, но тут с улицы послышался шум подъехавшей машины, а потом - еще одной. Оба двигателя заглохли точно под окнами у бабы Веры, застучали дверцы.

- К вам, что ли, родственники, Степановна? - спросил Илларион.

Старуха выглянула в окно и вздохнула.

- Это к тебе родственники, - сказала она.

Илларион неторопливо встал со скамьи и пошел в сени, где уже громыхали пустыми ведрами "гости".

***

- Таким образом, - вещал директор завода, откинувшись на спинку вращающегося кресла, - мы, как и вся страна, испытываем сейчас определенные трудности... Большие трудности, не стану скрывать этого от вас, но преодолимые.

Он плавным жестом сложил руки на животе и посмотрел прямо в камеру.

- Я всегда считал, - снова заговорил он, предупреждая очередной вопрос корреспондента, - и остаюсь при своем мнении и по сей день, что мощный военно-промышленный комплекс жизненно необходим любому государству, которое претендует на роль великой державы. А Россия, - он немного повысил голос, была, есть и будет великой державой. Это исторический и географический факт, и нам с вами пора снова сделать его экономическим.

Он сдержанно кашлянул В кулак, отпил немного чая из стоявшей у локтя фарфоровой чашки, вставил в уголок губ сигарету и прикурил ее от настольной зажигалки, не обращая внимания на продолжающий тревожно мигать красный огонек видеокамеры.

- Я задам, может быть, немного неприятный вопрос... - осторожно начал корреспондент, и директор, немного наклонив голову, остро взглянул на него исподлобья. - Весной в печать просочились слухи о якобы имевших место хищениях на вашем предприятии. Не могли бы вы прокомментировать эту информацию?

Директор аккуратно положил дымящуюся сигарету в пепельницу и немного изменил позу, сев ровнее.

- Что ж, - сказал он, ничуть не смутившись, словно читал заранее заготовленную речь, - не стану отрицать. Подобные факты были, и привели они, будем говорить прямо, к трагическим последствиям.

В данный момент преступная группа, действовавшая на территории завода, полностью обезврежена, следствие по этому делу закончено, и мы смогли вернуться к нормальной работе.

- А нельзя ли поподробнее для наших телезрителей?

- К сожалению, специфика нашей работы такова, что я не имею права разглашать эту информацию. В противном случае, я несомненно, с удовольствием поделился бы с телезрителями. Скажу лишь, что в состав преступной группы входило три человека, один из которых работал в заводской охране.

Именно во время его дежурства с завода выносили стратегическое сырье, которое затем, надо полагать, переправлялось за рубеж. В связи с этим я хотел бы коснуться некоторых давно наболевших проблем...

Лицо корреспондента заметно поскучнело. Это и неудивительно: наболевших проблем хватало у всех, а по-настоящему интересную информацию добыть так и не удалось. Вежливо дослушав рассказ о "проблемах", репортер поспешно поблагодарил своего собеседника и дал знак оператору выключать камеру.

После того, как телевизионщики наконец собрали все свои кабели и штативы и освободили кабинет, директор еще некоторое время сидел неподвижно, уставившись на гладкую дубовую дверь, и задумчиво курил, машинально стряхивая пепел в сверкающую металлическую пепельницу - подарок рабочих к его пятидесятилетию. Юбилейные торжества отшумели месяц назад и почти забылись. Теперь у него были проблемы поважнее. Чего стоил один этот милицейский полковник с его любознательностью!

Раздавив сигарету о полированный металл, он побарабанил пальцами по краю стола и поднял трубку внутреннего телефона.

- Ольга Павловна, - сказал он, - будьте добры, пригласите ко мне Говоркова. Заранее благодарен.

Говорков явился через пять минут. Как всегда, деликатно стукнул в дверь костяшками пальцев, затем просунул в кабинет лысый продолговатый череп с отвисшей под подбородком, как у ящерицы, кожей, блеснул мощными линзами очков в старомодной черной оправе, шелестящим голосом спросил разрешения войти и, получив приглашение, по частям вдвинул в помещение тощее нескладное тело в скромном синем инженерском халате и сильно вытянутых на коленях коротковатых брючках доперестроечного покроя. Директор привычно и совершенно незаметно для постороннего взгляда содрогнулся при виде его галстука и вечно обведенных траурной каймой, как у какого-нибудь слесаря, ногтей. Впрочем, все это были второстепенные детали - работник он был отменный. Таких в наше время днем с огнем не сыскать, а затрапезный вид не раз уже сослужил ему добрую службу. Всевозможные проверяющие, не говоря уже о следователях, торопились поскорее миновать этого с виду совершенно раздавленного жизнью человека, пока он не начал жаловаться им на низкую зарплату, язву и прикованную к постели жену. Его вид не вызывал ничего, кроме брезгливого сочувствия, и деловые партнеры директора, к которым он посылал Говоркова для ведения порой очень и очень щекотливых переговоров, не раз попадали впросак, купившись на эту его внешность. Внешность была главным капиталом Говоркова, и он это прекрасно знал.

Разглядывая Говоркова, пока тот, полусогнувшись, пересекал голое, сверкающее натертым паркетом пространство от дверей до стола, директор в который раз подумал, что с годами внешний вид начинает все точнее отражать внутреннюю сущность человека.

Говорков был неуловимо похож на крокодила. Не того, который красовался на обложке популярного некогда сатирического журнала, и не того, который Гена, а на самого настоящего крокодила, причем крупного и очень опасного аллигатора, например. Сходство это, впрочем, было заметно только тем, кто хорошо знал Олега Капитоновича либо имел несчастье однажды попасть ему в зубы. А для остальных же Говорков до поры казался не более чем замшелой корягой, вяло плывущей по течению. Интересно, подумал директор, а каким он видит меня?

Между тем замшелый обломок кораблекрушения боком причалил к столу и осторожно присел на краешек стула, положив на колени клеенчатую папку и сложив поверх нее похожие на бледных пауков руки.

- Садись-ка поближе, Капитоныч, - сказал директор. - Разговор есть.

Говорков послушно встал со своего места, осторожно и совершенно бесшумно задвинул стул и переместился поближе, всем своим видом выражая готовность внимать. Ни дать ни взять, горемыка-мастер, явившийся за начальственным нагоняем.

Директор вдруг припомнил, что рабочие между собой, а иногда и в глаза зовут Говоркова Тихарем.

Еще он припомнил, что те, кто имел неосторожность так его назвать, очень быстро попадались на каком-нибудь нарушении трудовой дисциплины, а то и на чем-нибудь похуже, и в два счета отправлялись за ворота. Директор самолично подписывал приказы об увольнении недрогнувшей рукой, поскольку Говорков один стоил их всех. И потом, он слишком много знал. Причем та часть знаний Олега Капитоновича, которая касалась производства систем наведения для баллистических ракет, волновала директора меньше всего. А Говорков слишком много знал про него лично.

- Вот что, Капитоныч, - сказал он, когда Говорков закончил ерзать на стуле и робко поднял на него блекло-голубые глазки умирающего от обезвоживания херувима. - Какая-то катавасия получается. Я слышал, в Риге недовольны. Интересуются, почему мы срываем сроки поставки. Я что-то не пойму: ты ведь, кажется, мне докладывал, что очередная партия отправлена вовремя.

- Только что поступили новые сведения, Игорь Николаевич, - прошелестел Говорков, в обычной своей раздражающей манере отводя глаза и сокращаясь всем телом, как червяк, на которого побрызгали уксусной эссенцией. - Я как раз собирался доложить, но у вас было телевидение, так что я решил...

- Правильно решил, - одобрил Игорь Николаевич, с интересом разглядывая своего подчиненного. Вид у того был такой, словно это он украл полцентнера редкоземельных элементов где-то между проходной завода и Рижским морским портом и теперь хранил их дома под кроватью. - Телевидение много отдало бы за эту историю, но мы им такого удовольствия не доставим. Итак, что с грузом?

- Груз пропал, - едва слышно сказал Говорков, втягивая голову в плечи и становясь похожим уже на черепаху. Впрочем, обмануть он этим мог кого угодно, только не директора. Игорь Николаевич прекрасно знал, что у этой черепахи ядовитые зубы в два ряда.

- Это здорово, - сказал директор. Зубы там или не зубы, но за сохранность груза отвечал именно Говорков - это была, черт побери, его работа, и если он ее завалил, то сейчас получит от души. По зубам. - Пропал - это что же, все, что ты можешь мне сказать?

- Точных сведений пока нет, - залепетал Говорков. Он сидел в прежней позе, но теперь казалось, что его голова едва виднеется над полированным краем стола. И как он этого добивается? - Места там дикие, и кроме того, наш человек там, на мой взгляд, уже давно нуждается в замене.

- На границе? - спросил директор, остро прищуриваясь.

- Да.

"Да, - подумал директор, - конечно, на границе, где же еще. Там легко почувствовать себя Наполеоном и, имея многое, захотеть большего. Когда твой горизонт со всех сторон обрезан лесом, невольно начинаешь казаться себе больше, чем ты есть на самом деле. Гораздо больше. А в результате - плохая работа, а то и откровенный грабеж, как вот сейчас, например".

- По непроверенным сведениям, - продолжал Говорков, - Квадрат убит, а Ирма пропала вместе с грузом. Следов никаких.

- И никто, конечно, ничего не видел, - недовольно проворчал директор. - Но ведь был же, наверное, проводник? Он что, тоже ничего не знает?

- Проводник погиб. По официальной версии - сгорел по пьяному делу вместе с домом. Есть предположение, что груз захвачен случайными людьми...

- Как это - случайными? - взорвался директор, косясь на дверь кабинета - плотно ли прикрыта. - Как могли случайные люди узнать про груз?

Ты что мне здесь сказки рассказываешь?! На нары захотел?

Говорков молчал, глядя в упор на бушующее начальство своими бесцветными глазками. И гнев, бурливший в груди у Игоря Николаевича, стал понемногу утихать под этим ничего не выражающим взглядом рептилии, более древней, чем динозавры, и более хищной, чем тигровая акула. От этого взгляда становилось не по себе, и почему-то делалось совершенно ясно, что на нарах Говорков не пропадет - в отличие от него.

- Вот что, Капитоныч, - тоном ниже сказал директор, - это дело необходимо прояснить. Что же это такое, в самом-то деле: какая-то шваль будет нас раздевать, а мы станем сидеть сложа руки?

- Сведения совсем свежие, - все тем же шелестящим голосом сказал Говорков, - и нуждаются в проверке. Я ни за что не представил бы на ваше рассмотрение такой сырой материал, не будь дело таким важным. Разумеется, все необходимые меры будут приняты, и ситуация разъяснится в ближайшее время. Не беспокойтесь, Игорь Николаевич, груз будет возвращен.

- Твои бы слова да богу в уши, - вздохнул директор. - И что за народ кругом, скажи ты мне, Капитоныч? Одному тебе можно доверять.

Говорков молчал, изредка помаргивая морщинистыми веками, - точь-в-точь ящерица на солнцепеке.

Слова насчет доверия были простым сотрясением воздуха, и оба собеседника это прекрасно понимали.

- Кроме версии о случайных людях, соображения есть? - спросил наконец директор, чтобы прервать затянувшееся молчание.

Говорков беспокойно задвигался на стуле, почесал переносицу под массивной оправой очков, пошарил зачем-то в карманах синего халата и снова сел ровно.

- Возможно, это Ирма, - сказал он. - У нее много знакомых на той стороне. Она имела возможность все это организовать.

- Да, - согласился директор, - это может быть.

Хотя поверить трудно.

- Я бы сказал, что верить в это не хочется, - тихо поправил Говорков.

Подумав, директор решил, что он прав, - верить в такой оборот событий действительно не хотелось. Если эту кашу заварила Ирма, то под угрозой могли оказаться и последующие грузы, что могло, в свою очередь, заставить искать другой район переброски. Такая операция была бы сопряжена с огромными и совершенно непредвиденными убытками, на фоне которых потеря пятидесяти килограммов вольфрама выглядела бы каплей в море.

- Слушай, Капитоныч, - сказал он, - может быть, ты сам туда съездишь? Осмотришься на месте, разберешься, что к чему... В общем, решишь вопрос. А?

На несколько секунд повисло молчание, показавшееся директору особенно тягостным. Потом Говорков едва слышно вздохнул и спросил:

- Когда выезжать?

Вопрос был чисто риторическим и служил, в основном, для выражения согласия. Кроме того, этим Говорков лишний раз подчеркивал свое подчиненное положение, старательно подслащивая начальству пилюлю, которую тому - и они оба это знали - в любом случае придется проглотить. Тем не менее вопрос был задан и требовал ответа.

- Чем скорее, тем лучше, - сказал директор, избегая смотреть на Говоркова. После разговора с этим ящером у него всякий раз оставалось неприятное ощущение, что о него вытерли ноги.

- В Риге рвут и мечут, посудина готова выйти в море, все документы подписаны, деньги заплачены.., в общем, сам понимаешь.

- Понимаю, - кивнул Говорков. - Не волнуйтесь, все сделаем в лучшем виде.

- Людей возьми, - сказал директор, хотя и так знал, что Говорков об этом не забудет. Крокодил никогда ничего не забывал, а то, что все-таки боялся забыть, записывал в свою записную книжку, которую хранил в той самой папке, что лежала сейчас у него на коленях.

- Я возьму Федорова и Хоя, - полувопросительно сказал Говорков.

- Тебе ехать тебе и выбирать.

Директора немного укололо, что те, кого назвал Говорков, не были его личными телохранителями.

Получалось, что старый ящер придерживается невысокого мнения о директорской охране, хотя сам же ее и набирал. Хотя, с другой стороны, это могло быть очередным проявлением заботы о начальственном благополучии. Между делом директор решил, что пора начать осторожно подыскивать Говоркову замену. Тот в последнее время сделался чересчур незаменимым. Пожалуй, более незаменимым, чем сам директор. Это было удобно, но очень и очень опасно.

После того как Говорков ушел, неслышно притворив за собой тяжелую дверь кабинета, директор еще долго сидел в одиночестве, курил сигарету за сигаретой и о чем-то напряженно размышлял.

Глава 6

- Здорово, мужики! - поприветствовал Илларион вновь прибывших.

Их было шесть человек - молодых, здоровых, спортивного вида ребят, явно никогда не занимавшихся крестьянским трудом. На интеллектуалов они, правда, тоже не тянули, и Забродов между делом подумал, что научного диспута, скорее всего, не получится. Впрочем, на это он и не рассчитывал. Не такие здесь были места, чтобы содержать при себе команду эрудитов. Он повел плечами и встал на крыльце в расслабленной позе.

- Вы к бабе Вере, что ли? Так она в доме.

- Под дурака косит, падла, - негромко сказал один "эрудит".

- Ничего, сейчас мы его вылечим, - тоже негромко, но вполне внятно отозвался другой.

Третий, румяный молодец, которого, будь он чуть-чуть помоложе, можно было бы использовать для рекламы детского питания, напоказ поигрывая одетым в пористую резину обрезком водопроводной трубы, напрямую обратился к Иллариону.

- К тебе мы, козлина, к тебе. Ты зачем Буланчику палец сломал?

- Это который же Буланчик? Я, вроде бы, к колхозному стаду и близко не подходил. И потом, какие у лошадей пальцы? Вы что, ребята, обкурились?

- Убью гада, - прошипел самый нетерпеливый из шестерых и, расталкивая приятелей, полез к крыльцу. Его никто не удерживал, но, добравшись до крыльца, он почему-то остановился сам. Илларион стоял неподвижно, спокойно наблюдая за его приближением, и удовлетворенно кивнул, когда тот нехотя затормозил.

- Тебя не Сивкой-Буркой зовут? - спросил у него Илларион. Он еще раз окинул взглядом собрание и убедился, что настоящей опасности нет, если только кто-нибудь из этих отморозков не прихватил с собой пистолет. - Я не понял, ребята, - самым миролюбивым тоном поинтересовался он, - вы что, бить меня собрались?

Румяный хрюкнул, изображая смех.

- Бить? - переспросил он. - Мы тебя делать пришли, мужик. Бить - это вчерашний день.

- А может, не надо? - с надеждой спросил Илларион. - Ну, чего я вам сделал-то? Еще поломаем здесь что-нибудь. Баба Вера расстроится...

Стоя на крыльце, он видел, что из-за заборов выглядывают любопытные лица. Это было ему на руку.

Гласность в данном случае могла только способствовать победе добра и справедливости в лице Забродова над силами зла.

- Значит, так, - говорил между тем румяный, продолжая поигрывать трубой, - говорить с тобой не о чем, но я скажу, чтобы помнил, если вдруг жить останешься. Да и на том свете - мало ли что, вдруг спросит кто-нибудь: за что, мол, тебя замочили? Так вот, никакому козлу не позволено шариться возле школы и строить глазки. Это во-первых. А во-вторых, никакому козлу не позволено приезжать сюда и ломать людям пальцы. Ты понял, мужик?

- А у тебя довольно грамотная речь, - сказал ему Илларион. - Только вот что ты все время эту трубу теребишь, дружок? Тебя мама разве не учила, что заниматься этим на людях неприлично?

Румяный сделался еще краснее. Позади него кто-то, не удержавшись, хихикнул, и он бешено оглянулся. Потом махнул свободной рукой, и все шестеро одновременно бросились на штурм крыльца.

Как и предвидел Илларион, без разрушений не обошлось. Причем разрушения начались сразу.

Один из нападавших спиной вперед вылетел из толпы, пролетел, перебирая ногами, через весь двор, и с громким треском врезался в забор, повалив часть его на землю. Румяный с размаху ударил трубой сверху вниз, словно это был меч-кладенец, которым он собирался рассечь Идолище Поганое от макушки до самого низа. Но Илларион отступил в сторону, а когда труба с глухим стуком ударила по доскам крыльца, резко наступил на нее ботинком, расквасил коленом второй ноги Румяному нос. Тот выпустил трубу и сел на землю, с тупым изумлением наблюдая за тем, как один из его товарищей вонзается головой в бревенчатую стену дома и мешком валится на крыльцо. В следующую секунду в траве у крыльца блеснул выпавший из чьей-то руки нож, а его хозяин упал на колени, обеими руками держась за низ живота и нечленораздельно вопя.

Приблизительно через полминуты драка потухла по простой причине кончились дрова.

- Может быть, хватит? - спросил Илларион, стоя на крыльце в той же позе. Он даже не запыхался, и, если бы не разорванный рукав куртки, можно было решить, что его вообще не было здесь во время драки. - Заметьте, мальчики, что все вы пока что живы и здоровы. Я подчеркиваю: пока.

Полезете снова - начну бить по-настоящему.

Глядя, как они поднимаются и начинают снова подступать к крыльцу, Илларион испытал что-то вроде жалости. Эти мальчишки действовали не по собственной инициативе и просто не могли отступить, несмотря на то, что некоторые, если не все, уже испытывали такое желание. Но тут кто-то бросил в него нож - бросил неумело и неточно. Но Илларион поздно заметил движение бросавшего, и нож больно ударил его в плечо увесистой рукояткой. В воздухе снова просвистела труба Румяного, которую тот уже успел подобрать, и тогда Илларион развернулся боевым смертельным веером мелькающих рук и ног, заботясь лишь об одном - как бы ненароком не зашибить кого-нибудь насмерть. Один или два из них имели некоторое представление о том, как следует драться, остальные же были просто большими потными кусками мяса, и все снова кончилось очень быстро. "В следующий раз они точно приедут с пистолетом", - подумал Илларион, наблюдая за тем, как те, кто еще мог двигаться, грузят в машины тех, кто временно лишился этой способности.

- В школу, что ли, сходить, - потягиваясь, сказал он в пространство, и пространство неожиданно отреагировало. В открытом окне передней машины сверкнула вспышка выстрела, и раздался звук, словно кто-то ударил молотком по доске. Забродов нырнул с крыльца, но тут же вскочил и молча бросился к машине с намерением отобрать пистолет и засунуть его стрелку в глотку. На бегу он заметил, что торчавшие из-за заборов на протяжении всего представления головы бесследно исчезли.

Из машины отважились пальнуть еще раз, но то ли стрелок был никудышный, то ли руки у него тряслись сверх меры - пуля безвредно свистнула где-то в стороне, глухим щелчком ударившись о бревенчатую стену. Илларион успел добежать до машины и даже схватиться за ручку, но автомобиль, рыкнув, прыжком устремился вперед, едва не вывернув Иллариону пальцы. Проводив удаляющиеся машины презрительным жестом, Забродов вернулся в дом и был встречен на пороге бабой Верой, которая осторожно выглядывала наружу через щель приоткрытой двери.

- Выходите, Степановна, уже все, - сказал ей Илларион.

- Ты живой, что ли? - не поверила та своим глазам.

- Жив, здоров и невредим мальчик Вася Бородин, - продекламировал Илларион, задумчиво изучая то, что осталось от забора.

- Это еще кто? - спросила баба Вера, осторожно выходя на крыльцо.

- Где? - встрепенулся Илларион.

- Да этот твой... Вася Бородин.

- Ах, Вася... Да это, Степановна, просто стихи такие. Детские. Я просто хотел сказать, что жив и здоров.

Старуха оглядела разоренный двор, задумчиво поковыряла пальцем в свежем пулевом отверстии, красовавшемся в стене дома немного левее двери, вздохнула и спросила:

- Заговоренный ты, что ли?

- Просто везучий, - легко сказал Илларион. - Вы не волнуйтесь, Степановна, забор я сейчас поправлю, и вообще наведу порядок.

- Прогнать тебя, что ли, с квартиры, - задумчиво проговорила старуха, подперев щеку ладонью. - Этак вы мне в следующий раз весь дом снесете. Виданное ли дело: среди бела дня стрельбу устроили! Я, милок, своей смертью умереть желаю, от старости!

Илларион покаянно опустил голову. Баба Вера некоторое время смотрела на его макушку, затем покачала головой и сказала:

- Куртку снимай, воин. Изодрался весь, как маленький. Сюда ее давай, заштопаю.

...Илларион заколачивал в забор последний гвоздь, когда возле него, взвизгнув изношенными тормозными колодками, остановился запыленный "уазик".

Участковый по-молодому выпрыгнул из кабины и подскочил к Иллариону.

- Говори, чего здесь было? - без предисловий спросил он. - Ты стрелял?

- Да упаси боже, - Илларион истово перекрестился зажатым в руке молотком, - какая стрельба? Тут что, кто-нибудь стрелял? Ты откуда такой взъерошенный, Архипыч?

Участковый огляделся, теребя длинный ус. В жарком послеполуденном мареве сонно жужжали пчелы, где-то гремели ведра, пролаяла ленивым голосом собака. Далеко, на самой границе слышимости протарахтел трактор. В огороде маячил обтянутый ситцевым платьем фундаментальный зад бабы Веры, сражавшейся с сорняками. Оттуда доносилось невнятное мычание - у старухи была привычка напевать за работой. Старший лейтенант откашлялся и спросил тоном ниже:

- Что было-то, а? Ведь было же что-то. Я из района возвращался, встретил Голубева мальчонку, он говорит: с Выселок приезжали, баб-Вериного постояльца насмерть застрелили. Я сюда, а ты - вот он.

- Не бери в голову, Архипыч, - сказал Илларион, засовывая молоток за пояс. - Вон хоть у Степановны спроси - не было никакой стрельбы. Мало ли чего мальчонка порасскажет! А если и было что, - он доверительно понизил голос, - так какая разница? Убитых нет, раненых тоже. Можно считать, что был салют в честь знакомства. Конечно, нарушение порядка, так ведь мелкое же! Никто не пострадал, а раз нет пострадавших, то и дела никакого нет, правда?

- Как же, нет, - не сдавался участковый, - полдеревни свидетелей, а дела нет?

- У вас здесь что, свидетели бывают? - поднял брови Илларион, и старший лейтенант заметно смутился. - По-моему, никто ничего не видел. И потом, главное, что ничего не видел я, а ведь гости-то приезжали ко мне.

Участковый крякнул.

- Слушай, Архипыч, - совсем уже доверительно заговорил Илларион, поезжай ты отсюда, ей-богу. Ты что, следствие проводить собрался? Ведь мы же с тобой договорились, нет? Поезжай и ни о чем не волнуйся. По крайней мере, до тех пор, пока эти гаврики меня не укатали.

- Утешил, - покачал головой Архипыч. - Мудреное ли дело - одного человека укатать?

- Кому как, - усмехнулся Илларион. - И потом, это смотря кого укатывать.

- Герой, - сказал участковый, садясь в машину и запуская двигатель. Сильно-то не геройствуй.

Плетью обуха не перешибешь.

Илларион всю жизнь придерживался того мнения, что чем меньше трупов, тем лучше. Так что вступать в полемику с Архипычем он не стал и даже приветливо помахал вслед укатившему в облаке пыли "уазику".

Критически осмотрев реанимированный забор, Илларион поставил на место ящик с инструментом, помыл руки, натянул заштопанную Степановной куртку и прогулочным шагом направился в сторону школы. По большому счету делать ему там было нечего. Со школой все было предельно ясно. Непонятным оставалось только одно: почему "спонсор" так рьяно охраняет свою пассию даже от самых невинных контактов? Илларион был уверен, что причина для такого поведения существует, нужно было только узнать, что это за причина, а узнав, использовать против окопавшейся здесь швали, которая уже стала порядком раздражать отставного спецназовца.

Кроме того, только через здешних таможенников можно было выйти на контакт с таможенниками латышскими - Илларион все не мог расстаться с мечтой вернуть свою машину и мещеряковскую двустволку.

"Нет, - думал он, легко шагая вдоль улицы и легкомысленно покуривая на ходу, - на роль положительного героя я откровенно не гожусь. Ну где это видано: выходить на смертный бой со всякой сволочью, чтобы вернуть украденную машину? Положительные герои убивают направо и налево ради спасения ребенка или женщины, или, уж на худой конец, старого друга, который по причине великой образованности неспособен сам дать в морду негодяю. Но ради возвращения машины?.. Нет, такого сюжета я что-то не припомню..."

Развлекая себя подобными размышлениями, он прошел половину расстояния от дома бабы Веры до школы, когда увидел бегущую навстречу тонкую фигурку. Несмотря на то, что видел ее всего один раз, Илларион сразу узнал ту, к которой, собственно, и направлялся.

- На ловца и зверь бежит, - сказал он, останавливаясь. - Здравствуйте.

- Вы целы? - не отвечая на приветствие, спросила она, тревожно шаря глазами по его фигуре - по всей видимости, тщетно пытаясь обнаружить переломы, рваные раны и прочие увечья.

- И что это за день сегодня? - пожал плечами Илларион. - Все только и делают, что интересуются моим здоровьем.

- Перестаньте паясничать, - сказала она, - на это нет времени. Вы целы?

- Да цел я, цел, - отмахнулся Илларион. - Что вы, в самом деле? Я ведь не ученик первого класса, а вполне взрослый дядя, вы же ведете себя так, словно я убежал с урока и чуть не утонул в пруду. В чем, собственно, дело?

- Дело в том, что вам необходимо немедленно уехать отсюда, - сказала она. Илларион невольно залюбовался тем, как двигаются ее губы и как сверкает между ними белоснежная полоска зубов.

- Я не могу уехать, - серьезно сказал он.

- Почему?

- Я ведь не успел еще с вами познакомиться.

- Послушайте, - она, казалось, вот-вот заплачет, - вы что, не понимаете? Вам, что же, никто ничего не сказал?

- Про что это? - самым наивным тоном спросил Забродов.

- Про то, что я...

Илларион вздрогнул - это хрупкое создание употребило то же самое слово, что и баба Вера. Голос у нее ломался и прыгал, но глаза были абсолютно сухими и смотрели прямо. Так могла смотреть либо профессиональная дама с панели, либо совершенно доведенный до отчаяния человек. Забродов недолго колебался с решением.

- Вот что, - сказал он, взяв ее за локоть и отведя на обочину, сейчас вы по порядку расскажете мне все с самого начала. Может так случиться, что спокойно поговорить нам не дадут, поэтому ответьте мне сначала на один вопрос: вас удерживают здесь насильно?

- Вы с ума сошли, - сказала она, вырывая локоть, - кто вы вообще такой? Я здесь по распределению, мне еще год отрабатывать, но это не означает...

- А ну, тихо! - негромко прикрикнул Илларион, хватая ее за руку и легонько встряхивая. - Давайте-ка без истерики. Я же говорю: у нас чертовски мало времени. А что до того, кто я такой...

Ну, вообразите на минуту, что я тот, кто может вас отсюда вытащить. Кстати, меня зовут Илларионом.

А вас?

- Виктория, - нехотя представилась она и горячо зашептала, оглядываясь по сторонам:

- Вас здесь убьют. Уезжайте немедленно, вас убьют, это страшные люди. Не думайте, что если вы умеете драться, то сумеете уцелеть. Это все ерунда, они просто придут и убьют. Уезжайте, уезжайте, забудьте про меня, со мной все кончено, уезжайте!

Она уже стучала зубами и почти кричала. Илларион вздохнул и, немного помедлив, залепил ей полновесную пощечину. Голова ее тяжело мотнулась вправо, зубы лязгнули, и она замолкла на полуслове, схватившись за разом покрасневшую щеку и глядя на Забродова неестественно расширенными, полными слез карими глазами.

- Из-звините, - сказала она. - Со мной, похоже, и впрямь сделалась истерика.

- Похоже, - согласился Илларион. - Я вас не сильно ушиб?

Она хотела что-то ответить, но тут позади послышалось приближающееся урчание двигателя. Обернувшись, Илларион увидел торопившийся к ним в густом облаке пыли большой синий джип. Обмен любезностями, как водится, съел все отведенное на разговор время.

- Это они? - на всякий случай спросил он у Виктории.

Та молча кивнула, и Забродов развернул ее на сто восемьдесят градусов и основательно толкнул ладонью между лопаток.

- Марш отсюда! - скомандовал он. - И чтобы через минуту была у себя в школе и вышивала там крестиком!

- Я не умею! - оборачиваясь, крикнула она.

- Тогда читай методические пособия!

Он повернулся лицом к приближающемуся автомобилю, на время забыв об учительнице. Побежала она или осталась стоять посреди дороги, уже не имело ровным счетом никакого значения, потому что изменить что бы то ни было было нельзя.

Джип резко затормозил, подняв в воздух тонну пыли.

Илларион закашлялся, но не двинулся с места.

Внутри пылевого облака щелкнул отпираемый замок дверцы, и сквозь оседающую пыль Забродов увидел направленный на него ствол автомата.

- Полезай в машину, красавец, - сказали ему, - да не дури. Шутки кончились.

- Какие шутки? - пожал плечами Илларион. - С такой шутилкой, как у вас, не очень-то пошутишь.

Илларион прикинул, что было бы совсем не сложно одним прыжком добраться до открытой дверцы и вывернуть автомат вместе с руками, которые его держали, но время тотального истребления противника еще не наступило, и потому он послушно полез в салон автомобиля, встретивший его кондиционированной прохладой и клубами ароматного табачного дыма.

***

Сергей Иванович Старцев третий день пребывал в раздражении. Более того: в таком сильном раздражении Сергей Иванович не пребывал с того самого недоброй памяти дня, когда несколько лет назад на место начальника таможни, которое Сергей Иванович уже с полным на то основанием считал своим, назначили в обход него этого выскочку Алексеева.., земля ему пухом. Слишком уж тянулся перед начальством, слишком любил совать нос, куда не следует, вот и нарвался на пулю. Впрочем, это была давняя и основательно всеми забытая история, сыгравшая на руку Сергею Ивановичу: пока Алексеев клал живот, служа Отечеству, его предприимчивый зам обзавелся необходимыми связями, подобрал верных людей и вступил в должность, как говорится, во всеоружии.

Но то, что произошло теперь, просто не лезло ни в какие ворота. Откровенно говоря. Старцев не знал, какими именно словами ему следует доложить об этом в Москву. Его доклад, отправленный по обычному каналу связи, был туманным и расплывчатым, да оно и немудрено: прямо у него под носом, на его территории, которую он с годами стал воспринимать почти как свою собственность, какие-то оторвы перехватили партию товара, шедшую из Москвы в Ригу, убили проводника и спалили дотла его дом.

Лепет участкового о том, что Борисыч якобы случайно поджег кордон по пьяной лавочке. Старцев опровергать не стал, но ни минуты в него не верил, как, впрочем, и сам Архипыч, если не совсем еще выжил из ума. А как было бы здорово, если бы этот чертов старый мент впал в полный маразм, напрочь перестав замечать то, что творится вокруг! Не то, чтобы он сильно путался под ногами, ума на то, чтобы держаться в сторонке, у него все-таки хватало, - но время от времени Сергей Иванович ощущал слабое противодействие, всегда неявное и как бы случайное, говорившее о том, что старый гриб в погонах до сих пор не желает смириться с положением статиста. Убивать его Старцев не хотел - это привлекло бы ненужное внимание к району, вдоль и поперек изрезанному дорогами, каждый километр которых регулярно давал урожай твердой валюты, причем немалый. Кроме того, на место Архипыча могли прислать какого-нибудь ухаря - из молодых, да раннего, - который, наскоро разобравшись в обстановке, мог потребовать долю в бизнесе, а то, чего доброго, и начать звонить в районе. Архипыч же, по мнению Старцева, был просто старый дурак, не желавший получать "грязные" деньги, но при этом до смешного дороживший своей никчемной жизнью и своей еще более никчемной должностью.

Старцев помотал головой, прогоняя ненужные мысли. В конце концов, не участковый же украл полета килограммов химически чистого вольфрама!

Гораздо больший интерес представлял сейчас этот залетный, так лихо расшвырявший старцевских дармоедов. Парни в ответ на расспросы нечленораздельно ныли, выставляя напоказ полученные увечья - как будто их за увечьями посылали! То, что этот архаровец в камуфляже крутится возле школы, - ерунда, да к тому же и вполне объяснимая.

Он ведь, как-никак, мужик, в отличие от этих губошлепов, а мимо Вики мужику пройти не так-то просто. Он-то ведь не знает, что вторгается в чужие владения. Похоже, что человек он деловой, и возникшее недоразумение разрешится само собой, вот только не оказался бы он засланным. На минуту Сергей Иванович позволил себе размечтаться: вот бы иметь такого при себе! Судя по тому, во что он превратил Буланчика и всех остальных, за ним можно было чувствовать себя как за каменной стеной.

Старцев посмотрел на часы и удивленно приподнял брови: тем, кто поехал пригласить этого вояку на званый ужин, давно пора было вернуться. Неужели он и их.., того? Вместе с автоматом.

Словно в ответ на его мысли, в дверь тихо постучали.

- Войдите! - крикнул он, и в комнату заглянул телохранитель.

- Сергей Иваныч, - немного фамильярно сказал он, - там ребята вашего человека привезли. Не знаю, что вы в нем нашли, - мужик как мужик.

- Не твое дело, - сказал ему Старцев. - Пусть ведут.

Двое в штатском ввели в комнату среднего роста человека в камуфляжной куртке с заштопанным рукавом и камуфляжных брюках, заправленных в армейские тяжелые ботинки. В этом наряде не было ничего необычного - так одеваются в наше время не только охотники и рыболовы, но даже грибники и дачники, коих Сергей Иванович и вовсе не считал за людей. А вот держался этот человек не совсем обычно: далеко не каждый смог бы стоять в такой непринужденной позе и с таким спокойным интересом глазеть по сторонам, ощущая ребрами прикосновение автоматного ствола.

- Добрый день, - жизнерадостно поздоровался он, не дав Старцеву раскрыть рта. - Это вы здесь главный?

Старцев медленно, с достоинством улыбнулся и неторопливо кивнул. Он открыл было рот, чтобы задать первый из заранее заготовленных вопросов, но пленник перебил его.

- У вас дерьмовая охрана, - сообщил он. - Никуда не годится.

- Почему же это? - немного растерянно спросил Сергей Иванович, чувствуя, что инициатива начинает уплывать из рук.

Вместо ответа его пленник произвел серию неуловимо быстрых и вместе с тем словно бы ленивых телодвижений. Охранник, державший автомат, развалил головой любовно уложенную пирамидку березовых дров в камине и затих там, запорошенный золой и похожий на жертву снежной бури. Его товарищ, коротко вякнув, вывалился за дверь и уже не вернулся. Вместо него в комнату вихрем ворвался человек, дежуривший за дверью, и встал столбом, с разгона налетев животом на ствол автомата, который держал в руках недавний пленник.

- Пиф-паф, - сказал тот и несильно ткнул его стволом под дых, так что охранник непроизвольно охнул и слегка присел.

Сергей Иванович так и не успел ничего сказать.

Человек в камуфляже сноровисто отсоединил магазин, снял крышку с казенника, вынул затвор и, сунув всю эту груду железа в руки опешившему охраннику, выставил того за дверь.

- Вот почему, - сказал он и лучезарно улыбнулся Сергею Ивановичу. Моя фамилия Забродов.

Илларион Забродов. Я так понял, что вы хотели со мной что-то обсудить?

Сергей Иванович с некоторым трудом перевел дух. Несомненно, перед ним стоял профессионал высокого класса. До сих пор особой нужды в профессионалах у Старцева не возникало, но в свете последних событий... "А не его ли это работа? - подумал вдруг Сергей Иванович. - Такому ничего не стоит в одиночку перехватить любой груз".

- Присаживайтесь, - осторожно сказал он, указывая на кресло напротив. - Меня зовут Сергеем Ивановичем, и я, как вы выразились, здесь главный.

У него даже челюсти свело от старания говорить так же непринужденно и вежливо, как этот пятнистый дьявол.

- Красиво сделано, - снисходительно похвалил он, кивая в сторону слабо копошившегося в камине охранника. - Но, увы, ничего не меняет. Будем говорить прямо, как взрослые люди: вы здесь чужак, вы влезли на мою территорию, приставали к моей женщине и покалечили моих людей. Теперь ответьте мне: есть ли причина, по которой я должен оставить вас в живых?

- Слишком мелодраматично, - заметил Забродов, обмякая в кресле в совершенно невообразимой позе, словно в теле у него вовсе не было костей, но я отвечу. Таких причин, на мой взгляд, по меньшей мере, три.

Он выставил вперед руку с растопыренными пальцами и начал по одному загибать их, считая причины.

- Во-первых, - сказал он, загибая один палец, - я знаю, куда подевался ваш груз.

Сергей Иванович насторожился и весь обратился в слух. Его собеседник, похоже, заметил это - во всяком случае, его улыбка сделалась еще шире.

- Во-вторых, - сказал он, загибая следующий палец, - я тот человек, у которого есть шанс этот груз отбить. Вы согласны?

- Вы похожи на такого человека, - сказал Сергей Иванович, - вот только я не пойму, о каком грузе идет речь.

- У вас так много пропадает? - невозмутимо парировал Забродов. - Это непорядок. Этим непременно надо заняться!

- Не учите меня жить, - огрызнулся Сергей Иванович, но тут же, спохватившись, сделал скучающее лицо. - Какова же третья причина?

- Вы мой должник, - просто сказал Забродов. - Вы умный человек и должны понимать, что, имей я что-нибудь против вас, я пристрелил бы вас как собаку, едва завладев автоматом.

- Вы что, всерьез полагаете, что соображение подобного рода в наше время хоть кем-то может быть принято в расчет? - насмешливо поднял брови Сергей Иванович.

- Наше время - не эталон, - возразил Забродов, еще глубже съезжая в кресле и без спроса закуривая сигарету. - И потом, есть ведь еще и первые два аргумента, не считая того, что я могу убить вас прямо сейчас и преспокойно выпрыгнуть в окно.

Надеюсь, последнее соображение звучит достаточно современно?

Рука Сергея Ивановича незаметно скользнула к отвороту домашнего пиджака.

- Ну-ну, - сказал Забродов. - Ведь все равно не успеете, так стоит ли волноваться?

- Ладно, - переходя на привычный грубоватый тон, буркнул Сергей Иванович, - убедил. Чего ты хочешь?

Илларион заметил смену тона и верно расценил ее как капитуляцию. Теперь следовало в срочном порядке ковать железо, пока впечатление от показательного выступления было еще свежо.

- Честно говоря, - сказал он, небрежно стряхивая пепел с сигареты прямо на ковер, - я уже третий день ищу случая встретиться с кем-нибудь вроде вас. Чего я хочу? Если говорить в широком смысле, то того же, чего хотят все остальные, а именно - заработать большие деньги. Впрочем, вас я искал не для этого. Насколько я понимаю, на границе вы - фигура номер один.

- Ну, есть еще начальник погранотряда... - начал Сергей Иванович.

- Этот пьяница? - наугад подал реплику Илларион и понял, что попал в десятку, - левый уголок рта Старцева едва заметно вздернулся кверху. - Дело в том, - после паузы продолжал Илларион, - что меня ограбили до нитки какие-то бандиты в форме латышских таможенников. Ваш участковый.., э.., гм.., ну, вы понимаете. И потом, у меня сложилось совершенно определенное впечатление, что ограбили в ту ночь не только меня. А?

Старцев сильно подался вперед. Ну конечно, черт возьми, что же еще! Чего проще - перешел границу, остановил машину.., ночью, да в лесу, не очень-то разберешь, в России ты, в Латвии или, скажем, в Тимбукту.., надо только знать время и приметы машины.., кто же настучал? Главное, риск минимальный, зато навар.., ах вы, суки!

- Подробности, - вдруг охрипшим голосом потребовал он.

Илларион принялся излагать подробности, почти не отступая от истины на данном этапе сокрытия требовала лишь сделка, заключенная им с усатым участковым. По мере того, как он рассказывал, лицо его собеседника наливалось кровью. Он даже не заметил, как копошившийся в камине охранник встал, наконец, на ноги и с трудом, придерживаясь за стену и оставляя на светлых обоях длинный серый след, побрел в коридор, поматывая головой, как одолеваемая слепнями лошадь. Илларион проводил его насмешливым взглядом и продолжал:

- Таким образом, - подвел он итог, - я не только не заработал здесь ни копейки, но и остался на бобах. Машина и ружье - сущие мелочи, а я не привык мелочиться, но, поверьте, это последнее, что у меня было. С этой машиной я прошел огонь и воду.., впрочем, вам это неинтересно. Скажу только, что немного обидно: какие-то сопляки в пуговицах, не способные двух слов связать по-русски, вытряхнули меня, можно сказать, из последних штанов, как последнего щенка.., да и вас, судя по всему, тоже.

- Ну, меня-то, положим, не так просто вытряхнуть из последних штанов... - задумчиво сказал Старцев.

- Все материальное преходяще, - быстро вставил Илларион.

Сергею Ивановичу очень не понравился заключенный в последних словах намек, но он решил придержать свое недовольство при себе.

- Егерь успел что-нибудь сказать? - спросил он.

- Успел, - ответил Илларион. - Немного, правда, но зато по существу.

- Что же?

- Сколько? - вопросом на вопрос ответил Илларион.

- Одна-а-ако, - протянул Старцев. - Да ты наглец, приятель. Так откуда ты, говоришь, к нам такой приехал?

- Из Москвы, - ответил Илларион, давя окурок на ковре каблуком ботинка.

Хозяин заметно вздрогнул.

- Из Москвы?

- Ага, - лениво подтвердил Илларион и совершенно лег в кресле. Удобное кресло, - похвалил он.

- Слушай, - сказал Старцев, крепко потерев щеки обеими руками, - давай начистоту. Ты от Тихаря?

Илларион неопределенно пожал плечами - ситуация принимала непредвиденный и очень интересный оборот, из которого следовало выжать все, что возможно. На секунду в нем вспыхнуло раздражение: в конце концов, он приехал сюда просто отдохнуть, а вовсе не играть в казаки-разбойники.

Потом он вспомнил крутые желваки на щеках усатого милиционера, сухой ломающийся голос учительницы Виктории, поджатые губы бабы Веры и мысленно махнул рукой: отдых все равно пропал, а кое-кого здесь давно следовало поставить на место.

- Может быть, да, - медленно говорил он, разглядывая носок своего ботинка. Ботинок давно нуждался в чистке. - А может быть, и нет.

- Ч-черт, - прошипел Старцев и, вскочив, несколько раз пробежался из угла в угол. - Да наплевать! Если ты от Говоркова, так ему и передай: Старцеву скрывать нечего и бояться некого.

- По тебе этого не скажешь, - заметил Илларион, тоже переходя на "ты". - Ну, чего забегал?

Говорят же тебе: я сам по себе. Так сколько будут стоить последние слова незабвенного Борисыча?

- Пять процентов, - решительно сказал Старцев, плюхаясь обратно в кресло. - При условии, что ты сможешь вернуть товар.

- Мало, - сказал Илларион.

- А на что ты рассчитывал? Я сам работаю из процента. В этом деле столько людей, что я просто не знаю пока, где взять для тебя даже эти пять...

- Но это не мои проблемы, - настаивал Илларион. - Мне нужны восемь процентов от выручки, моя машина, мое ружье и мой телефон.

- А могила в лесу под елкой тебе не нужна? - вызверился Старцев, услыхав про восемь процентов.

- А тебе? - спокойно спросил его Илларион. - Что ты своему Тихарю скажешь, балда? Ты думаешь, твои лизоблюды тебе товар обратно доставят?

В общем, я пошел, а ты подумай. Только думай быстрее, пока ребята с той стороны не нашли, кому твой товар толкнуть.

Сергей Иванович так громко скрипнул зубами, что Илларион насторожился и завертел головой, решив, что это открывается потайная дверь в стене.

- Согласен, - сказал Сергей Иванович. - Но учти, залетный: пуле пальцы не сломаешь и челюсть не вывихнешь. В такое дело ввязываешься, что либо грудь в крестах, либо голова в кустах.

- А я другими делами и не занимаюсь, - совершенно искренне ответил Илларион. - Привык.

- Ишь ты... Так что егерь-то сказал?

- Борисыч? Что-то вроде того, что баба какая-то была с ними.

- Ты ее видел?

- Бабу? Как-то мне, знаешь, было не до баб. Мне в тот момент хватало мужиков.

- А машины?

- Две. Одна белая - "мазда", кажется, другая - темный "Москвич". Красный, вроде бы...

- Вишневый, - поправил Старцев.

- Может, и вишневый. Темно было.

- Ирма. Точно, она. Вот тварь!

- Насчет этого не знаю, не проверял.

- Вот что, московский. Ирму надо будет убрать.

Сделаешь - сможешь новую тачку купить, даже если старая пропадет.., даже если товар не вернешь, понял?

- Что ж тут непонятного? Фотография есть?

- Ты что, больной? Какие фотографии? Она же курьер.

- Так что же мне теперь, всех баб на той стороне зачистить? Как она хоть выглядит-то?

- Ну, шатенка... Красивая, сволочь. Ноги там и все прочее... В общем, кинозвезда.

Илларион постарался ухмыльнуться как можно плотояднее.

- Это хорошо, - сказал он.

- Особенно не увлекайся, - предупредил его Старцев. - От нее чего угодно можно ждать. И вот что: жить будешь прямо тут, комнату тебе покажут.

- Это еще зачем?

- Во-первых, чтобы был все время под рукой...

- А во-вторых?

- А во-вторых, чтобы вокруг школы не шлялся! - рявкнул Старцев. - Все, у меня дела.

Илларион вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Проходя мимо сидевшего в коридоре охранника, испуганно поджавшегося при его появлении, он улыбался.

Глава 7

Горел блок-пост. На фоне пламени бестолково метались черные фигурки таможенников, пытаясь сбить пламя. Илларион поднял автомат и, старательно прицелившись, дал очередь поверх голов. Его старания увенчались полным успехом: черные фигурки перестали прыгать вокруг огня, как исполняющие ритуальный танец дикари, и одна за другой попрыгали в машину.

- Мазила, - сказал Иллариону Сват, аккуратно наводя автомат на кабину белой "мазды". Сват был лучшим стрелком в группе Старцева и очень этим гордился.

Илларион схватил Свата за вихрастый загривок и для профилактики сунул носом в прелые листья, на которых они лежали.

- Дурак, - проникновенно сказал он, - еще раз дернешься без команды удавлю. Нам попугать их надо. Попугать, а не замочить, ясно? Ясно, я спрашиваю?

Сват быстро-быстро закивал, выплевывая землю и утирая рукавом физиономию. Крыша блок-поста обрушилась внутрь, взметнув в небо фонтан искр.

Иллариону подумалось, что эту картину он видел сотни раз, и почти всегда, как и сегодня, рука его лежала на гладкой шейке автоматного приклада. Он взглянул на часы, вывернув запястье таким образом, чтобы оранжевый отсвет пожара освещал циферблат. До рассвета оставалось еще два часа с минутами. Белая "мазда" наконец завелась и, резко рванув с места, исчезла в темноте.

- Теперь будем ждать, - сказал Илларион, переворачиваясь на спину и подкладывая под голову левую руку. Правая привычно придерживала лежавший вдоль тела автомат. - Кто заснет - убью или оставлю лабусам, - предупредил он. - Да, и курить не вздумайте.

- Дышать можно? - спросил кто-то - судя по голосу. Воробей. Наученный горьким опытом ,Сват благоразумно помалкивал.

Илларион приподнял голову и нашел Воробья глазами.

- Через раз, - спокойно ответил он, предварительно дождавшись, когда тот отведет глаза, не выдержав его тяжелого взгляда.

Наведя порядок, он снова улегся на спину и стал смотреть в небо, привычно читая вечную книгу созвездий. "Вот в такие минуты принято думать о том, есть ли жизнь на Марсе, - подумал он и автоматически нашел в небе красноватую каплю. - А также о том, что вот сейчас, возможно, кто-то там, на далеких звездах, точно так же лежит на спине С автоматом под мышкой и от нечего делать смотрит в небо. Хороша Вселенная, в которой на каждой обитаемой планете валяется по Иллариону Забродову с "Калашниковым" в обнимку... Скорей бы утро, а то лезет в голову всякая бредятина..." Блок-пост догорал, но все еще давал достаточно жара, чтобы засевшие в кустах диверсанты не слишком страдали от ночного холода. Страданий им хватало и без этого: голодные комары быстро обнаружили оборудованное в кустах убежище и недолго думая приступили к трапезе. Илларион меланхолично обмахивался сорванной с куста веткой, слушая, как звонко шлепают себя по мордасам и тихо матерятся его подчиненные. Подчиненные..."

- Тихо, вы, гробокопатели! - шепотом прикрикнул он, и Сват с Воробьем сразу притихли.

"Только бы не заснуть, - подумал он. - Шлепнут ведь меня эти гаврики, а Старцеву доложат: так, мол, и так, убит в неравном бою".

Чтобы не забивать голову ерундой, он стал думать о том, спит ли сейчас Мещеряков, и если да, то какие видит сны. Илларион от всей души желал присниться полковнику и как следует обматерить того хотя бы во сне. Он, конечно, рассчитывал со временем сделать это лично, но до светлого момента встречи надо было еще дожить.

Илларион понял, что начинает засыпать и что давно не слышал звучных шлепков по физиономиям.

Он резко сел и огляделся. Воробей мирно посапывал слева от него, а Сват свернулся калачиком справа.

Блок-пост еще тлел, так что времени, похоже, прошло совсем немного. "Надо же, - подумал он, аккуратно накрывая ладонями лица своих соратников и сжимая их так, чтобы прекратить малейший доступ воздуха, - даже пожарных не вызвали. Знает кошка, чье мясо съела". Сват замычал, забился и сел, тараща круглые от ужаса глаза и судорожно втягивая в себя воздух. Через секунду под рукой Иллариона задергался Воробей.

- Убью говнюков, - пообещал им Илларион.

Воробей резко дернул головой, освобождая лицо, и со всхлипом втянул в себя воздух. Илларион подтащил к себе рюкзак, порылся в нем, лязгая запасными обоймами, и вынул трехлитровый жестяной термос. Его подопечные завозились, придвигаясь ближе.

Воробей фыркнул и недовольно повертел носом.

- Хоть бы руки помыл, - сказал он Иллариону. - Задохнуться же можно.

Илларион понюхал ладони и сморщился - от них со страшной силой разило бензином.

- Дома помоемся, - сказал он, наливая обжигающий кофе в жестяной колпачок термоса и протягивая импровизированный стаканчик Свату.

Пока Сват пил, с шумом прихлебывая огненную жидкость, Илларион боролся с желанием плюнуть на все и выкурить сигаретку - в конце концов, это было, скорее всего, абсолютно безопасно, таможенники уехали и вернутся нескоро, а оставить засаду они вряд ли догадались - им было не до того. Искушение усугублялось тем, что сигареты были с ним, пачка заманчиво похрустывала в нагрудном кармане. "Черта с два, - решил Илларион. - Не курить в разведке одно из первейших правил. В последние дни я только и делаю, что нарушаю все и всяческие правила, и рано или поздно это может выйти боком. Отпускное настроение у меня, что ли, до сих пор не прошло?"

Напоив Воробья, он налил кофе себе и принял от сообразительного Свата толстый ломоть черного хлеба с салом. Еда согрела закоченевшее тело, а кофе прогнал сон. Жизнь стала немного приемлемей. Илларион с хрустом потянулся, завинтил термос и убрал его в рюкзак.

- Сделаем так, - сказал он. - Когда они приедут и выйдут из машин, дадите несколько очередей и начнете отходить на нашу сторону. Старайтесь при этом как можно больше шуметь. Мне надо, чтобы они пошли за вами, ясно?

- Это ясно, - сказал Сват, с тоской посасывая пустой плексигласовый мундштук и сплевывая в траву. - Неясно, что в это время будешь делать ты.

- Я буду делать все остальное, - сказал Илларион. - Я мог бы поменяться с тобой местами, чтобы ты, наконец, успокоился. Одним дураком больше, одним меньше - невелика разница. Я не стану этого делать только потому, что обещал Старику вернуть товар, а ты этого сделать не сможешь. Еще вопросы есть?

Сват пробурчал что-то нечленораздельное и отвернулся.

- Что? - металлическим голосом спросил Илларион.

- Я говорю, курить охота, - сказал Сват.

- Курить... - Илларион подавил сочувственный вздох, снова с отвращением понюхал ладони, скривился и вытер их о траву. - Придется потерпеть.

Дома накуришься.

- Дома я напьюсь, - возразил Сват.

- Да, - мечтательно поддержал его Воробей, - сейчас бы стаканчик, да к бабе под одеяло...

- Все граждане России имеют право на отдых, - сказал Илларион. - Но!.. - он поднял кверху указательный палец и помахал им в воздухе. - После того, как выполнят порученную работу... Иначе народ нас не поймет, - подумав, добавил он.

Небо на востоке стремительно наливалось светом.

Солнце было готово вот-вот показаться из-за леса.

Илларион снова полез в рюкзак, вынул из него два запасных магазина к автомату и затолкал их в глубокие карманы брюк. Затянув тесемки и застегнув ремни, он протянул рюкзак Свату, который был покрепче Воробья.

- Держи. Патронов не жалейте, но меру знайте, а то как бы они не испугались и не залегли возле машин. Стрелять поверх голов. Ты меня понял. Сват?

- Не понял, - угрюмо отозвался тот. - Почему это - поверх?

- Ладно, - подумав, сказал Илларион. - В самом деле - почему? Одного дарю. Только Плешивого не трогай.

- Это понятно, - обрадованным голосом сказал Сват, - это ясно. Хотя вот его бы, гада, первого и положить...

- Даже и не мечтай, - строго сказал Илларион. - Я тебя из-под земли достану и обратно в землю вобью, если ты его хотя бы поцарапаешь.

Он выпрямился и несколько раз подпрыгнул на месте, не выпуская автомата из рук. В кармане глухо забренчали спички.

- Ай-яй-яй, - сказал Илларион и бросил спички Воробью.

Воробей ловко поймал коробок на лету и спрятал его в карман. - Вот теперь, кажется, порядок, - удовлетворенно констатировал Забродов и на пробу подпрыгнул еще раз. - Если они меня не унюхают, то все должно быть тип-топ.

- Не нравится мне это, - пробурчал Сват, и Илларион вынужден был признать, что ему не откажешь в наличии чутья и интуиции. Старцеву план Забродова тоже не понравился, прежде всего потому, что главная роль в нем отводилась непроверенному гастролеру - и без всякой возможности его проконтролировать. Судя по всему, то же самое не нравилось и Свату, который, будь на то его воля, непременно приставил бы к новичку одного-двух автоматчиков. Он был одним из тех немногих, кто еще не видел Иллариона в деле, и совершенно искренне полагал, что нацеленный в спину этого столичного клоуна автомат совершенно обезопасил бы Старика от любых неожиданностей.

- Не грусти. Сват, - сказал ему Илларион, - все будет в лучшем виде. Главное, не трусь.

Сват только презрительно фыркнул, но москвича уже не было рядом. Он исчез так внезапно и тихо, прямо на глазах, что Свату стало немного не по себе и на ум полезли всякие сказки о нечистой силе, обитающей якобы в здешних местах.

- Ты видал? - спросил он у Воробья.

Воробей только утвердительно кивнул головой, пребывая в состоянии совершенного обалдения, - он тоже не успел засечь, когда и как исчез Забродов.

- Да вон он, - с облегчением сказал Сват, указывая на неясную в предрассветном сумраке фигуру, стремительно и бесшумно скользнувшую через дорогу и без единого шороха растворившуюся в кустах на противоположной стороне немного левее сгоревшего блок-поста. - Во дает! Как в кино.

Некоторое время оба до боли в глазах всматривались в эти кусты, надеясь засечь москвича по шевелению потревоженных веток, но тщетно - тот растаял, как сахар в кипятке.

- Правда, как в кино, - восхищенно выдохнул Воробей.

- Ерунда это все, - сказал Сват, садясь на землю и вынимая из-за пазухи засаленную колоду карт. - Кому это здесь надо? Тоже мне, черепашка-ниндзя... Свалил, и хрен с ним. Сигареты сухие у тебя? А то мои намокли, когда я в болоте на карачки встал...

- Может, не надо? - спросил Воробей, осторожно косясь на дорогу, видневшуюся в просветах листвы. Но он мгновенно устыдился своей нерешительности и полез за сигаретами во внутренний карман.

Сват тем временем сдал карты, не забыв предварительно сделать не очень приличный жест в ту сторону, где скрывался невидимый и неслышимый гастролер, навязанный им Стариком. Впервые с того момента, как они вышли с Выселок, Сват почувствовал себя свободно - Забродов его больше не видел и дотянуться до него своими стальными ручищами не мог. Вообще-то, Сват был не из пугливых и любому другому давным-давно своротил бы рыло за такие штучки как, например, тыканье его. Свата, мордой в грязь. Но в этом москвиче было что-то заставлявшее его медлить и не начинать справедливой драки. Даже то, что Воробей, несомненно, поддержал бы его в бою, как-то мало вдохновляло Свата на решительные действия - ему казалось, что и десяток Воробьев Забродову был бы нипочем.

- Сколько ставим? - спросил Воробей, поднося ему спичку.

- Начнем с доллара, - ответил Сват и с наслаждением сделал первую за несколько нестерпимо долгих часов затяжку.

- Круто берешь, - невнятно заметил Воробей, раскуривая свою сигарету.

- А чего с рублями возиться, - резонно возразил Сват, глядя в карты, прикидывая, с чего начать.

Тут справа послышался легкий стремительный шорох, словно вспорхнула птица. Сват обернулся как раз вовремя, и камень, летевший ему в щеку, угодил в подбородок. От неожиданности Сват выронил изо рта сигарету, выпустил карты, которые рассыпались по траве, и опрокинулся на спину, зажимая рассеченный подбородок обеими руками. Поверх ладоней на Воробья глянули совершенно круглые от боли и испуга глаза. Понятливый Воробей поспешно затоптал обе сигареты и только после этого бросился на помощь приятелю.

Впрочем, особой помощи тому не требовалось. Подбородок оказался целым, если не считать небольшой ссадины, вокруг которой уже начал наливаться, приличный синяк. Сват сел, упираясь руками в землю позади себя и очумело тряся головой.

- Вот мудак, - тихо сказал он. - Дать бы по нему из автомата...

Воробей подумал, что из автомата по москвичу стрелять, пожалуй, не стоит: уж очень плачевный получится результат.

- Дома дашь, - сказал Воробей и немедленно прикусил язык, сообразив, что невольно цитирует Забродова.

Сват зло посмотрел на Воробья бешеными глазами.

- Карты собери, - сказал он наконец, - шестерка...

Между тем уже совсем рассвело, хотя солнца по-прежнему не было видно. Судя по безоблачному небу и полному отсутствию ветра, день снова обещал быть жарким. Сидевший на поваленном стволе Илларион тихонечко крякнул с досады - он предпочел бы пасмурную погоду, чтобы не потеть и не заботиться о том, что можешь выдать себя солнечным бликом на металле ствола, линзах оптики или лезвии ножа.

Впрочем, это были мелочи по сравнению с теми двумя идиотами, что сидели в кустах на противоположной стороне дороги. После брошенного Илларионом камня дым оттуда не поднимался, и некоторое время кусты беспокойно тряслись - похоже, бросок получился куда более точным, чем можно было рассчитывать. Илларион рассмеялся, отгоняя веточкой неутомимых комаров, и посмотрел на часы. Все-таки было еще очень рано - если таможенники не отважатся беспокоить начальство до того, как оно явилось на службу, то ждать оставалось еще два часа.

Хотя вряд ли, решил Илларион, машинально помахивая веткой и не сводя с дороги рассеянного взгляда. Должны были доложить, обязаны. Другое дело, что начальство могло решить подождать до утра - блок-пост, мол, все равно сгорел. Груз, если он только был, все равно уже переброшен. И потом, где это видано, чтобы какой-то там вонючий груз переправляли через границу с таким шумом? К чему устраивать пожар и автоматную стрельбу, когда можно просто заплатить? Значит, должно рассуждать начальство, это месть. А если начальство рассуждает подобным образом и не торопится что-либо предпринимать, значит, оно превосходно понимает, кто мстил, кому и за что, и тогда некто И. Забродов может по праву гордиться тем, что он гений дедукции. Первая часть плана, похоже, блестяще удалась. Осталось воплотить в жизнь вторую.., не ту, конечно, о которой знал и на которую рассчитывал Старик-Старцев, а совсем другую, о которой никто, кроме Иллариона, не догадывался. И здесь, к большому сожалению Иллариона, слишком многое зависело от двух этих разгильдяев, которых ему пришлось взять с собой.

Вдали тоненько запищали моторы, временами перекрывая друг друга. Судя по звуку, машины шли на предельной скорости. Если бы Илларион хотел совершить обыкновенный террористический акт, такую скорость можно было бы считать идеальной: хватило бы одного удачного выстрела по колесам, чтобы сидевшие в летящей, как артиллерийский снаряд, машине прекратили свое земное существование. Задача Забродова, однако, сейчас заключалась в другом. Он напрягся, не меняя позы, и стал пристально вглядываться в видимый с его позиции участок шоссе.

Шум моторов постепенно нарастал, превращаясь из комариного писка в свирепый рев разбуженного хищника. Илларион очень надеялся, что его соратники на той стороне дороги услышали его хотя бы теперь. Он придвинул поближе автомат, проверил, легко ли выходит из ножен нож и пожалел, что поленился расписать лицо. В данном случае это было бы, пожалуй, лишним, но не следовало сбрасывать со счетов психологический эффект. На профессионала разрисованная черно-зелеными полосами рожа, выскочившая из кустов, вряд ли произвела бы особое впечатление, но среди заевшихся "хозяев жизни", приближавшихся к сгоревшему блок-посту на опасной скорости, профессионалов, скорее всего, не было. Впрочем, решил Илларион, острых ощущений им хватит и без боевой раскраски.

Машины выскочили из-за поворота метрах в двухстах от блок-поста. Шедший первым белый "мерседес" притормозил, благоразумно пропуская вперед разрисованный камуфляжными пятнами джип с хлопающим на ветру брезентовым тентом. Все вместе это напоминало торжественный выезд какого-нибудь колумбийского наркобарона, не хватало только пулемета на крыше "джипа". Да "мерседес" был, пожалуй, не первой свежести - лет десяти от роду или около того.

"Джип" лихо затормозил возле лениво дымящегося пепелища, и из кузова горохом посыпались люди. Илларион молил бога об одном: чтобы два недоумка, засевшие в кустах, не открыли огонь прямо сейчас, пока "мерседес" не остановился. Тогда тому ничего не стоило бы развернуться на пустом шоссе и благополучно улизнуть восвояси.

Впрочем, пока Илларион волновался, "мерседес" тоже остановился, причем так, что оказался между "джипом" и Илларионом - видимо, водитель бессознательно прикрыл своего пассажира от опасности, исходившей с востока. "Это правильно, - мысленно похвалил его Илларион. - Это ты молодец.

У Москвы длинные руки". Это было и в самом деле хорошо - помимо того, что между Забродовым и его предполагаемой добычей не оказалось лишних преград, "джип" еще и прикрыл предположительно сидевшего в "мерседесе" Плешивого от случайной, а возможно, и не совсем случайной пули, посланной забродовскими волонтерами.

Дверцы "мерседеса" открылись, и на дорогу в сопровождении телохранителя вышел Плешивый.

Илларион улыбнулся - птичка была, можно сказать, в клетке, - и ужом соскользнул с бревна.

Человек, вершивший судьбы приграничного района на латвийской стороне, совершенно не вписывался в ассоциативный ряд, который приходил на ум при слове "плешивый". Плешь у него была, причем огромная, сверкающая и какая-то приплюснутая. Но это был вполне импозантный джентльмен европейского образца, одетый попросту, в блеклые джинсы, белые кроссовки и вельветовую спортивную куртку. Выйдя из машины, он немедленно водрузил на плешь ослепительно белую бейсбольную шапочку и огляделся. Забродов вынужден был признать, что по сравнению с ним дражайший Сергей Иванович Старцев был жидковат и несколько неотесан.

Илларион сидел в кустах у самой дороги, с интересом прислушиваясь к звукам чужой речи в надежде уловить хоть одно знакомое слово. Ему всегда нравилось в прибалтах именно то, что как раз не нравилось большинству его соотечественников, а именно независимость, самобытность и полное нежелание ассимилироваться с "большим братом".

Тем неприятнее для него была теперешняя ситуация, когда симпатичные сдержанные и холодновато упрямые латыши вдруг оказались по другую сторону баррикады. "Хотя "по другую сторону" - недостаточно точное выражение, подумал Илларион. - По другую сторону от них - Старцев со Сватом, Буланчиком, Воробьем и этим таинственным, засевшим в Москве Тихарем. А я-то, как раз, нахожусь по третью сторону. Вот и выходит, что кручусь я на самом гребне этой баррикады, и шарахнуть по мне могут с любой стороны, а То и с обеих сразу..."

До стоявшего с распахнутыми дверцами "мерседеса" с того места, где сидел Илларион, было не более пяти метров. В этом месте подступавший к шоссе подлесок был тщательно вырублен. Возможно, чтобы какой-нибудь нарушитель паспортного режима не прополз по кустам под самым носом у бдительных контролеров. Дальше в лес, по всей видимости, нарушителя не должен был пустить страх перед лесными хищниками и врожденная порядочность. Позиция была прекрасная - лучше этого мог быть только вариант, при котором Плешивый сам пришел бы к Иллариону с поднятыми руками и с рюкзаком вольфрама за плечами.

Осторожно ступая. Плешивый в сопровождении свиты обошел пожарище, по временам останавливаясь и на что-то указывая рукой. "Почему он так странно ходит? - подумал Илларион. - Горячо ему, что ли?" Но тут он догадался, что его жертва боится запачкать белоснежные кроссовки. Он с трудом подавил смешок. Собственно, смеяться ему было нечего: засада на той стороне дороги почему-то безмолвствовала, и Илларион стал всерьез побаиваться, что его волонтеры заснули либо вообще ушли, предоставив ему самому разбираться с этим делом. "Не может быть, - подумал он, - Старик их в порошок сотрет.

Не надеются же они, что я окажусь настолько глуп, чтобы здесь погибнуть?"

Вдруг из кустов на той стороне послышался лязг автоматного затвора, и немедленно оттуда загремели очереди. Илларион хорошо видел бившееся у дульных срезов бледное пламя. Свинцовый дождь хлестнул по джипу, мимоходом превратив его в решето, криво просевшее на повисших рваными клочьями шинах, и весело заплясал по асфальту, щедро разбрызгивая острые осколки и куски дорожного покрытия. Захваченные врасплох на открытом месте латыши быстро попадали и открыли ответный огонь. У них была масса пистолетов, так что кусты, из которых стреляли Сват и Воробей, прямо-таки взорвались фонтаном состриженных листьев и мелких ветвей, так и полетевших в разные стороны.

Оттуда раздался громкий треск - сидевшие в засаде стрелки, как и было условлено, обратились в бегство, производя при этом столько шума, что им мог бы позавидовать бешеный слон, напролом идущий через бамбуковые заросли.

Повинуясь команде Плешивого, латыши дружно вскочили и перебежками устремились в погоню, и тут кровожадный Сват, который, оказывается, и не думал никуда убегать, использовал выданную Илларионом индульгенцию. Патронов он, как и советовал Илларион, не жалел, и попавший к нему на мушку человек в форме таможенника, прежде чем упасть, исполнил некое подобие цыганского танца - опустившись на колени, он дробно затряс плечами, все дальше отклоняясь назад, пока совсем не завалился на спину, нелепо подвернув под себя ноги. Иллариону стоило некоторого усилия не отвернуться.

Выполнив норму. Сват напролом бросился догонять Воробья - Илларион даже успел увидеть мелькнувшую между соснами навьюченную рюкзаком спину. Вслед ему снова ударили пистолеты и автомат.

Двое латышей, низко пригибаясь и не отвлекаясь на стрельбу, подвели Плешивого к машине.

Водитель, все это время пролежавший носом в асфальт с прикрытой руками головой, получив сапогом под ребра, резво вскочил и бросился за руль.

Пользуясь тем, что внимание находившихся возле машины людей было полностью сосредоточено на противоположной стороне шоссе, где трещала сучьями, постреливала и перекликалась удаляющаяся погоня, Илларион стремительно и бесшумно пересек пустое пространство, отделявшее его от "мерседеса" ребром ладони срубил одного охранника, ловко подставил автомат под занесенный для удара нож другого, достал этого другого ногой, добавил прикладом по склонившейся голове, ухватил шофера за волосы и, коротко приложив его лбом к стойке кузова, выбросил из машины. Плешивый вскинул неизвестно каким образом оказавшийся у него в руке пистолет, но на курок нажать не успел - Илларион выдернул у него оружие, бегло осмотрел и со словами: "С предохранителя надо снимать, дядя", - зашвырнул в лес.

- Ну, вот мы и одни, - сказал Илларион, кладя ствол автомата на плечо и делая свободной рукой приглашающий жест в сторону открытой дверцы.

- Не могу сказать, что меня это радует, - с твердым акцентом отозвался Плешивый, усаживаясь на водительское место. - Куда поедем?

Илларион скользнул на заднее сиденье и разместился там, пристроив автомат таким образом, чтобы Плешивый все время чувствовал упирающийся ему в спину ствол.

- Немного неудобно, - извиняющимся тоном сказал Илларион, - но придется потерпеть.

- Я спросил, куда мы поедем, - с легким раздражением повторил пленник. Чувствовалось, что он не привык к тому, чтобы его слова оставались без внимания.

- Просто покатаемся, - легкомысленно ответил Илларион, неловко прикуривая одной рукой. - Уф, - с облегчением сказал он, - всю ночь не курил.

- Я тоже, - пожал плечами Плешивый.

- Но ты-то в это время спал, - сказал ему Илларион, - а я комаров кормил. Ну ладно, поехали, не тяни время.

- Сочувствую, - без тени сочувствия сказал Плешивый.

Илларион отметил, что держится тот превосходно.

Двигатель мягко завибрировал, и машина покатилась по вспоротому пулями асфальту в сторону границы.

- А ты куда это? - между затяжками спросил Илларион.

- На вашу сторону, - все так же спокойно ответил Плешивый. - Я так понимаю, что меня взяли в заложники. Или по-русски надо говорить "заложником"?

- По-моему, "заложником", - сказал Илларион и спохватился. - Тьфу ты, черт, да ничего подобного! То есть, первоначальный замысел был именно такой, но я вижу, что ты деловой человек.

Поехали куда-нибудь, где мы сможем спокойно поговорить.

- Хорошо, - согласился Плешивый, разворачивая машину. - Только я должен сразу предупредить, что плохо соображаю, когда автоматный ствол у меня между лопаток.

- Это только временная мера предосторожности, - сказал Илларион, не делая, впрочем, попытки убрать автомат. - Когда мы подружимся, надобность в ней, несомненно, отпадет.

Плешивый слегка приподнял плечи, выражая, как показалось Иллариону, презрительное недоумение.

- Круг моих друзей.., как бы это сказать.., давно сформировался, сказал он. - Так что, боюсь, дружбы у нас с вами не выйдет.

- Я, честно говоря, тоже не любитель новых знакомств, - согласился Илларион. - Никогда не знаешь, как поведет себя в той или иной ситуации новый человек. Недаром говорят: старый друг лучше новых двух.

- Несомненно, - металлическим голосом согласился Плешивый. В зеркале заднего вида Илларион видел его глаза, время от времени бросавшие на него изучающий взгляд.

- Вот давеча, к примеру, - продолжал Илларион, - встречаю я пятерых ребят в форме. Подъезжают это они к дому на белой "мазде".., я уж, грешным делом, обрадовался: будет, думаю, с кем интеллигентно раздавить пол-литра.., честно признаюсь, люблю латышей, вообще прибалтов люблю, классные ребята. Вот был у меня в группе один...

Впрочем, о чем это я? Значит, я стаканы на стол, а они как пойдут чесать из автоматов - насилу я от них ушел. Я вот думаю: может, они решили, что дома никого нету? Мало ли, захотелось людям пострелять. Только вот зачем они машину мою забрали? Она мне дорога как память.

- Бред какой-то, - сказал Плешивый. - Какая еще машина?

- "Лендровер" защитного цвета, - с готовностью откликнулся Илларион. А в нем зауэровская двустволка и мобильный телефон. Еду и тряпки я не считаю. Да, и еще документы.

- Конечно, - сказал Плешивый. - Капитан Забродов, военный пенсионер. Бывший связист, кажется.

- Он самый, - подтвердил Илларион, и сам толком не помнивший, какая именно специальность значится в его пенсионном удостоверении и значится ли там что-нибудь подобное вообще. - Нехорошо обижать пенсионеров, как вы полагаете? Кстати, вы знаете мое имя, а я вашего не знаю. Это несправедливо. Не называть же мне вас, в самом деле. Плешивым.

У Гуннара покраснела шея, а глаза в зеркальце вдруг сузились и сделались похожими на щелочки.

- Почему Плешивым? - спросил он, и Илларион в который раз подумал, что психология стареющего мужчины - темный лес.

- На той стороне вас все так называют, - спокойно ответил он. - Лично я всю жизнь считал, что клички унижают человеческое достоинство.

- А какая кличка была у вас? - неожиданно поинтересовался Плешивый.

- Последняя?

- Ну, хотя бы последняя.

- Перед моим уходом в отставку меня называли Асом, - скромно ответил Илларион.

- О! - с ироническим уважением сказал его пленник. - Это, конечно, не Плешивый. Можете называть меня Гуннаром, - представился он.

- Очень приятно, - сказал Забродов. - Итак?..

- Что - итак? - переспросил Плешивый Гуннар. - Я никак не пойму, чего вы от меня хотите.

- Мою машину. Мое ружье. Мой телефон. Еще одну машину - вишневый "Москвич" - вместе с украденным вашими людьми грузом. Мне она, честно говоря, не нужна - я с недоверием отношусь к отечественным автомобилям, но вот Старцев просто рвет и мечет. Ему зачем-то позарез нужна эта развалюха. Подозреваю, что его в первую очередь интересует груз.

- Так, - сказал Плешивый Гуннар, сворачивая на боковую дорогу. Позвольте узнать, кто вы такой?

- Просто военный пенсионер, - честно сказал Илларион. - Я приехал сюда отдохнуть.

- Здесь великолепный климат, - заметил Гуннар. Оставалось только гадать, была в его голосе ирония, или она просто почудилась Иллариону. Ну, а при чем тут Старцев?

- Он попросил меня вернуть груз. Так как я все равно собирался наведаться к вам, чтобы узнать о судьбе своей машины, мне ничего не оставалось, как согласиться. Надо вам сказать, что Старик умеет быть убедительным.

- Сколько он вам пообещал? - спросил Гуннар.

- Восемь процентов. Остановите-ка машину.

Мне не нравится, что мы забираемся все глубже в лес. Ни один человек, имея у себя за спиной автоматчика, который держит его на прицеле, не полезет по доброй воле в эту чащу, если у него нет козыря в рукаве.

- А вас не проведешь, - констатировал Гуннар, останавливая машину и дисциплинированно затягивая ручной тормоз.

- Положите руки на баранку, - потребовал Илларион. - Я вас не боюсь, но вам самому будет так спокойнее. Где у вас запасной пугач? Под сиденьем? Давайте-ка его сюда! Давайте, давайте! Я не стану его выбрасывать, просто уберу от греха подальше.

Он принял протянутый ему пистолет и небрежно бросил на сиденье рядом с собой.

- Итак, - продолжил он, - теперь, когда с формальностями покончено, каков будет ваш ответ?

- Хотите десять процентов? - спросил Гуннар. - Подумайте хорошенько, это большие деньги. Я предлагаю вам работать на меня. Согласитесь, уровень жизни в Латвии все-таки на порядок выше, чем в России.., я не говорю уже об уровне культуры.

- Вы что, нанимаете меня смотрителем музея? - спросил Илларион. - При чем здесь уровень культуры?

- Действительно, культура здесь ни при чем, - согласился Гуннар. Просто.., к слову пришлось.

- Не понимаю, на что вы рассчитываете, - искренне сказал Илларион. Ну хорошо, вы оттяпали один груз.., но ведь это же не первый и не последний, правда? Ведь вы этим разрушаете налаженную цепочку.., да вас просто могут шлепнуть, в конце концов. Вы об этом подумали? Вас уже сегодня могли запросто пришить - там, возле блок-поста, а я могу это сделать в любую минуту. Что вы, черт побери, задумали, и почему решили, что я стану участвовать в вашей идиотской затее?

- Груз был перехвачен случайно, - с неохотой сказал Гуннар. - Просто нескольким нашим коллегам захотелось.., как это по-русски?., легкого хлеба. Они уже получили по заслугам, а груз отправлен обычным порядком, так что все, что мог бы получить теперь Старцев, - это свои проценты, плату за пересечение границы на его участке.., если хотите, таможенный сбор. Но я спрашиваю: зачем? Зачем Старцеву деньги, которых он не заработал? Его блокпосты не обойдет разве что слепой от рождения, и то только в том случае, если ему не повезет. Я считаю, что его следует исключить из дела, и готов прямо заявить об этом нашим партнерам как в Москве, так и в Риге.

- А что скажут ваши партнеры - ваши старшие партнеры в Москве и Риге, особенно в Москве, узнав о том, что ваши люди забрались в глубь чужой территории, устроили там пальбу, убили курьера и проводника, сожгли кордон и угнали машину с грузом? Вам не кажется, что подобные вещи попахивают международным конфликтом?

- Но ведь они же об этом не узнают, - мягко сказал Плешивый Гуннар, оборачиваясь к Иллариону, - правда? Десять процентов, - напомнил он.

- Пятнадцать процентов - это хорошо, - невозмутимо сказал Илларион, но ведь Старцев уже все знает.

- Его слово ноль против вашего, - возразил Гуннар, - и это при том, что вы там были, а Старцев не был. А двенадцать процентов от прибыли послужат целительным бальзамом для вашей потревоженной совести. Кстати, это не от вас так несет бензином?

- От меня, - признался Илларион. - Я пролил немного на руки, когда поджигал блок-пост.

Тринадцать.

- Надо было помыться. Совершенно нечем дышать.., впрочем, о чем это я? Где же вам было помыться? Двенадцать с половиной, и кончим с этим.

В конце концов, это ведь и в самом деле не последний груз.

- Ладно, - сказал Илларион, убирая автомат и поудобнее усаживаясь на заднем сиденье "мерседеса"

- Приятно пообщаться с умным человеком. Так куда вы собирались меня отвезти? Поехали, только имейте в виду: убивать некоторых военных пенсионеров - это очень тяжелое, грязное и трудоемкое занятие, требующее огромных материальных затрат и совершенно неадекватных человеческих жертв.

Совершенно неадекватных.

- И вы, конечно, относитесь к числу таких пенсионеров, - усмехнулся Плешивый Гуннар, запуская двигатель.

- Странно, - сказал Илларион, закуривая новую сигарету, - как вы только догадались?

Глава 8

Илларион не впервые гостил в охотничьем домике. Этот мало отличался от тех, которые ему приходилось видеть прежде: те же обшитые деревом стены, те же медвежьи шкуры, те же рога и головы на стенах, про которые никогда не поймешь, добыты они на охоте или приобретены в специализированном магазине, те же ружья на крюках, все те же излишние, на взгляд Иллариона, коллекции широких и длинных охотничьих ножей, неизменно скрипучая лестница с отполированными до блеска дубовыми перилами. Не поражал также и богатый выбор напитков в замаскированном под вывороченный пень баре и, конечно же, огромный камин, в закопченную пасть которого при желании можно было бы въехать на грузовике, а в камине - покрытый сажей вертел и сложенные аккуратной горкой дрова, и те же дрова на витой чугунной подставке рядом с камином...

Илларион широко зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью. Он мог обходиться без сна несколько суток подряд, но ватная тишина, царившая в доме, неудержимо навевала дремоту. Забродов нерешительно потоптался посреди комнаты, подыскивая местечко, куда можно было бы сунуть совершенно неуместный в этих стенах автомат, и наконец, махнув рукой, повесил его на массивные лосиные рога, торчавшие на стене слева. Зал с камином мгновенно приобрел немного казарменный, но несравненно более жилой вид. Илларион окинул удовлетворенным взглядом плоды своих трудов и со вздохом опустился в глубокое кожаное кресло, стоявшее у камина. Кресло мягко приняло его в свои прохладные объятия, почти полностью лишив его ощущения собственного веса.

- Вот это жизнь, - сказал Илларион висевшей над камином кабаньей голове, молча взирающей на него стеклянными пуговицами глаз.

Голова, как и следовало ожидать, ничего не ответила.

Через некоторое время появился хозяин, одетый по-домашнему и с двумя бокалами в левой руке. В правой он держал узкую длинную бутылку.

- За знакомство, - сказал он, разливая по бокалам темно-коричневую жидкость.

Илларион поводил бокалом под носом и удивленно приподнял брови.

- Ого, - сказал он.

- Старинный рецепт, - кивнул Плешивый Гуннар. - Что нюхать, вы попробуйте! Не думаете же вы, что я собираюсь вас отравить. Поверьте, пуля обошлась бы дешевле.

- Бросьте молоть чепуху, - отмахнулся Илларион и сделал глоток из бокала. - Ого, - повторил он, когда снова смог говорить.

- Предки были не дураки, - улыбнулся хозяин, отпивая из своего бокала мелкими глотками, словно пил чай. Иллариона при виде этого легонько перекосило, и он залпом допил содержимое своего бокала.

В голове немедленно зашумело, а тело наполнилось приятной легкостью. Очень хотелось растянуться на диване и хотя бы некоторое время просто поваляться, бездумно корча рожи кабаньей голове.

- ., наделен разумом вовсе не для того, чтобы всю свою - увы, такую короткую! - жизнь провести прикованным к скучным повседневным обязанностям и тяжкому рабскому труду, - как сквозь вату, доносился до него голос хозяина. - Самое смешное, что места на Земле хватает всем, и даже с избытком. Но девяносто процентов человеческого стада теснится в смрадных городах, давя друг друга в тщетной погоне за куском хлеба или за тряпкой, которая через полгода выйдет из моды и перестанет вызывать интерес у кого бы то ни было, кроме разве что моли. Порой мне хочется выбежать на улицу в час пик и кричать: одумайтесь, люди!.. Но нет, я не сделаю этого. Стадо еще не готово осознать себя и принять свободу вместе со всей ответственностью, которую эта свобода налагает на своего носителя...

Илларион снова зевнул, прячась за ладонью. Вся эта философия сильно отдавала плесенью и нагоняла на него смертную тоску. Ему до ужаса надоели сверхчеловеки с их шаманскими плясками вокруг собственного "я", раздутого до размеров Земного шара. Он тряхнул головой, чтобы хотя бы ненадолго отогнать хмель - у него вдруг сложилось совершенно абсурдное впечатление, что его убаюкивают намеренно, как рыцаря, случайно забредшего в заколдованный замок. Рецепт предков Плешивого Гуннара и вправду оказался забористым - Иллариону с трудом удавалось держать голову ровно, она все время норовила упасть на грудь. Спать хотелось просто невыносимо, и с каждой минутой эта мука делалась все нестерпимее.

- Да вы совсем устали, - донеслось до него, - у вас же глаза закрываются.

- Совсем чуть-чуть, - сказал Илларион и через силу встал на ноги. Мягкое кожаное кресло легонько вздохнуло, отпуская его. - Вашей настойкой можно свалить африканского носорога. Так что насчет моей машины?

Плешивый Гуннар невозмутимо поставил свой бокал на зеркальную поверхность низкого столика, стоявшего от него по правую руку, и тоже поднялся. Иллариону показалось, что он заметил тень удивления, промелькнувшую на этом тяжелом лице с высоким и гладким лбом, плавно переходящим в затылок.

- Машина в гараже, - сказал хозяин. - Вы можете взглянуть на нее хоть сейчас, хотя я, право, не пойму, куда вы так торопитесь. Ведь вы не собираетесь покинуть нас прямо сегодня? Утром вернется из Риги Ирма. У нее на днях случайно погиб напарник, и было бы очень неплохо, если бы вы с ней сработались. Мне просто необходим курьер, которому я смогу доверять.

- Давайте действовать более или менее по порядку, - предложил Илларион. - Пока что мы договорились насчет моего имущества и моих показаний по этому делу со случайной и трагической гибелью напарника Ирмы, и только об этом. Я не давал согласия работать на вас и, возможно, не дам вовсе.

Так что давайте-ка начнем с машины, ладно?

- Как хотите, - пожал плечами Плешивый Гуннар и первым пошел к выходу. Илларион, у которого, конечно, и в мыслях не было никуда уезжать, направился следом, по дороге сдернув с развилки рогов ремень автомата и забросив оружие за спину. Хозяин покосился на него через плечо, но ничего не сказал.

По двору бесцельно слонялось несколько личностей в камуфляжных комбинезонах. Они не выставляли оружие напоказ, но в том, что оно у них есть, можно было не сомневаться. Эти люди молча косились на проходившего мимо чужака с автоматом и так же молча возвращались к своим делам, то есть снова принимались слоняться по двору, словно лишившиеся управления роботы. Глядя на них, Илларион невольно припомнил страшноватые рассказы ветеранов спецназа, который в ту пору еще даже так не назывался, о звериной жестокости "лесных братьев", о людях, методично распиливаемых ржавой двуручной пилой, о вырванных с корнем гениталиях и прочих прелестях партизанской войны, да и любой войны вообще.

- Ваша машина там, в гараже, - повторил Плешивый Гуннар, указывая рукой на видневшиеся поодаль ворота, наполовину скрытые кустами можжевельника, - а я, к сожалению, должен вас ненадолго покинуть - дела. Я буду в доме. Когда закончите с машиной, приходите.

Илларион рассеянно кивнул и направился к гаражу, игнорируя колючие взгляды попадавшихся навстречу "роботов" в камуфляже. С одним или двумя он попробовал вежливо поздороваться, но ему, как и следовало ожидать, не ответили.

Гараж оказался большим, на четыре машины. В одном из боксов Илларион без труда обнаружил свой "лендровер". В кабине, конечно же, основательно пошарили, все было перевернуто вверх дном, но, тем не менее, заметных недостач Забродов не обнаружил. Ему пришло в голову, что похитители, возможно, и тут искали вольфрам или что-нибудь в этом роде, и он улыбнулся при мысли о постигшем их разочаровании. Он зачем-то переломил мещеряковскую двустволку и заглянул в стволы, полистал свои документы и, подумав, сунул в карман коробочку сотового телефона. Не то, чтобы он в данный момент остро нуждался в средствах связи, но телефон незаметно вошел в число предметов первой необходимости, и без него Илларион чувствовал себя не вполне одетым.

Подумав еще немного, он решительно снял с плеча и затолкал под сиденье автомат - проклятая железка надоела ему до смерти, но рано или поздно могла пригодиться. Туда же, под сиденье, он отправил и осточертевшие запасные магазины, сильно оттянувшие карманы его брюк.

Взамен он укрепил на поясе запасной нож к армейскому штыку, который выдал ему Старик вместе с автоматом. Илларион отнесся с прохладцей ко всему прочему ширпотребу, хотя, как профессионал, он мог творить чудеса и с помощью неуклюжего куска хрупкой стали, называемого ножом.

Кто-то уполовинил его запас сигарет, но Забродов решил не придираться к мелочам. Засунув в куртку свежую пачку, он захлопнул дверцу машины и положил в карман ключи, до того мирно торчавшие в замке зажигания совершенно так же, как он оставил их в последний раз, выходя из машины на лесном кордоне, где ждал его по обыкновению пьяный Борисыч.

В гараже внезапно сделалось темно, и, обернувшись, Илларион обнаружил в дверном проеме фигуру одного из "лесных братьев", преграждавшую солнечному свету доступ в помещение. Заметив, что на него смотрят, тот что-то проговорил по-латышски.

- Не понял, - сказал ему Илларион. - Извини, брат, я по-латышски ни бельмеса не понимаю.

Пришелец кивнул с таким видом, словно признание Иллариона подтверждало худшие его опасения, и медленно, с сильным акцентом, заговорил по-русски:

- Ты кто? Русский? А ну, выходи!

Илларион спокойно подчинился - ему было любопытно. Когда он протискивался мимо даже не подумавшего посторониться "лесного брата", тот протянул руку к поясу Забродова, на котором висели ножи.

- Э, нет, дружок, - сказал ему Илларион, мягко отводя его руку в сторону, - это ты зря. Даже и не мечтай.

Лицо этого человека казалось ему знакомым, только вот освещение было не то: почему-то эти твердые челюсти и глубоко посаженные глаза виделись ему озаренными дымным заревом, а лоб тогда, помнится, прятался под низко надвинутым козырьком форменной фуражки...

- Да я тебя, оказывается, знаю, - сказал ему Илларион. - Ты у нас, оказывается, людей убиваешь и дома жжешь. Вот интересно, знает ли об этом твой хозяин? Машину мою тоже небось ты угнал, недоносок?

Таможенник быстрым движением взял наизготовку висевший под мышкой короткоствольный автомат, но Илларион одной рукой отвел ствол оружия от греха подальше в сторону, а пальцами другой крепко ухватил своего противника за длинный хрящеватый нос, сдавил и с наслаждением повернул по часовой стрелке. Глаза таможенника полезли из орбит, и тогда Забродов, развернувшись так, чтобы было удобнее, с силой оттолкнул его от себя обеими руками. Таможенник с шумом обрушился внутрь гаража, повалив сложенную у входа стопку покрышек.

- Порок наказан, справедливость восторжествовала, - вслед ему сказал Илларион, обернулся и увидел еще троих.

- Ну что за чертовщина, - раздосадованно произнес он, - дадут мне когда-нибудь отдохнуть или нет? Вы что, совсем озверели здесь от безделья?

Идите, изнасилуйте какую-нибудь зайчиху или отнимите у челнока сумку с женскими кофточками.

Что вы ко мне привязались?!

В это время кто-то тяжело спрыгнул ему на плечи с крыши гаража и попытался разодрать ему рот грязными пальцами. Таких фокусов Илларион терпеть не мог с самого детства, поэтому швырнул прыгуна на землю несколько резче, чем следовало. Падая, тот с глухим стуком выбил из бетонированной подъездной дорожки облако пыли и остался лежать без движения.

К Забродову немедленно подскочил другой, и тот встретил его прямым ударом в челюсть. Он сильно ушиб пальцы, но зато получил твердую уверенность в том, что и этот не встанет в течение получаса.

Оставшиеся двое прыгнули почти одновременно - одного Илларион пропустил мимо себя, подставив ему ногу и проводив подзатыльником, так что тот влетел в гараж и с грохотом ударился о задний борт "лендровера". Другой совершенно бездарно открыл лицо - и кулак Забродова с глухим звуком ударил нападавшего точно в адамово яблоко, отчего тот медленно сел на землю, охватив руками разбитый кадык и судорожно хватая воздух широко открытым ртом.

Тут из темноты гаража на него навалился очухавшийся задира с автоматом. Вместо того, чтобы огреть Забродова прикладом по затылку, он решил использовать автомат в качестве удавки. Илларион раздраженно двинул его локтем в солнечное сплетение и неожиданно оказался обладателем автомата, хозяин которого корчился на бетоне позади него.

Со всех сторон доносился тяжелый топот армейских ботинок - "лесные братья" сбегались к месту происшествия. Услышав лязг затвора, который невозможно спутать ни с каким другим звуком, Илларион метнулся в спасительную темноту гаража, ничком упал на бетонный пол и тоже оттянул затвор.

Целясь в бегущие фигуры, он прикинул, что имеется в его распоряжении. Получалось не так уж мало: два автомата при четырех полных или почти полных магазинах, два ножа, да еще, черт побери, мещеряковский "зауэр" с двумя дюжинами патронов, из которых десяток, по меньшей мере, заряжены картечью... С этим при желании можно продержаться против целой армии, тем более что справа, слева и сзади были кирпичные стены, а артиллерии у противника, скорее всего, не было. Вот только если гранаты... Илларион покосился в сторону смотровой ямы и решил, что использовать ее в качестве окопа станет только в самом крайнем случае: это была настоящая ловушка, обратного хода из которой не будет.

В яме вдруг кто-то тяжело, с натугой завозился, оглашая гараж горестными стонами. Илларион вздрогнул, но немедленно вспомнил о таможеннике, протаранившем собой задний борт его машины.

Этот бедняга, оказывается, ухитрился скатиться в яму и теперь, похоже, не мог сообразить, как оттуда выбраться. В сущности, решил Илларион, та же проблема стоит сейчас и передо мной. Радушный хозяин, похоже, решил-таки сэкономить свои двенадцать с половиной процентов и заставить замолчать неудобного свидетеля с помощью простого средства. Не попробовать ли прорваться на машине? Но нет, пока будешь ехать по двору мимо всех этих любителей свежего воздуха, машину превратят в решето, и шансов уйти живым практически нет.

Использовать застрявшего в яме горемыку в качестве заложника? Какие глупости! Не та ситуация, у Плешивого рука не дрогнет, пристрелят обоих.

Что же остается? Да как всегда, с бешенством подумал Илларион: разогнать эту стаю псов, дать им понюхать паленого, чтоб неповадно было играть в войну! Он поднял ствол автомата повыше и нажал на спусковой крючок. Короткий автомат забился у него в руках, набегавшие пятнистые фигуры послушно легли на землю, и тут над затененным старыми соснами двором охотничьего домика разнесся звучный голос, привыкший отдавать приказы.

- Немедленно прекратить безобразие! - почти пропел голос и добавил что-то по-латышски.

Глядя, как неохотно поднимаются с земли и бредут прочь пятнистые фигуры, Илларион испытал мимолетное разочарование: настоящей драки не вышло, хотя все необходимые условия, казалось бы, были налицо.

- Ox, - прокряхтел Илларион, поднимаясь с холодного жесткого бетона и ставя автомат на предохранитель. - Самодеятельность какая-то. Танец с саблями!

Он вышел во двор, держа автомат за ствол, как палку. Оглядевшись, он отшвырнул оружие в сторону и повернулся лицом к резному балкончику, на котором, как адмирал Ушаков на мостике флагмана, стоял Плешивый Гуннар.

- Что это за бардак?! - крикнул ему Илларион. - Предупреждаю: в следующий раз я буду убивать до тех пор, пока не передавлю всех до единого!

Всем понятно?! - прорычал он, обводя двор свирепым взглядом.

- Ну-ну, капитан, друг мой, не горячитесь, - сказал сверху Плешивый Гуннар. - Это же была просто проверка.., репетиция, если хотите. Между прочим, это вы во всем виноваты.

- Я?! - Илларион отказывался верить собственным ушам. - Это как же я ухитрился?

- Когда человек говорит, что убить его - непростое дело, возникает просто непреодолимое желание проверить это утверждение. Каюсь, не удержался.

- Ну и как? - спросил Илларион. Проверили?

Он, казалось, потерял к происходящему всякий интерес - просто стоял посреди двора и сосредоточенно орудовал ножом, срезая заусенец на большом пальце левой руки, не обращая никакого внимания на устремленные на него со всех сторон враждебные взгляды.

- Проверил, - медленно сказал Плешивый Гуннар со своего капитанского мостика. - Убить вас - действительно трудоемкий процесс.

- Я скажу вам еще кое-что, - отозвался снизу Илларион, быстро взглянув на него. - В отличие от меня, вас очень легко прикончить - просто пришпилить, как жука. Хотите проверить?!

Плешивый Гуннар не успел ответить: Забродов сделал неуловимое движение плечом, в воздухе что-то коротко блеснуло, переворачиваясь на лету, и в перила балкона с негромким стуком воткнулся узкий, великолепно отточенный нож - как раз между ладонями Плешивого Гуннара. Тот не шевельнулся и ничем не выразил испуга, но даже снизу было хорошо видно, как он побледнел расстояние от балкона составляло никак не меньше двадцати - двадцати пяти метров. Охрана замерла в неподвижности, не зная, что предпринять. Более того, многие не поняли, что произошло.

Наконец молчание прервал Плешивый Гуннар.

Он откашлялся, прочищая вдруг пересохшее горло, но голос все равно вышел скрипучим.

- А вы и впрямь ас, капитан. Что ж, ваши доводы убедительны. Мы квиты. Теперь, может быть, достаточно?

- Абсолютно с вами согласен, - слегка наклонив голову, сказал Илларион. - Будьте так добры, сбросьте мне, пожалуйста, мой ножик. Это очень хороший ножик, мне было бы жалко с ним расстаться.

- Что же вы разбрасываетесь ценными вещами? - сквозь зубы процедил Плешивый Гуннар, с натугой вытаскивая глубоко засевший клинок.

- Просто я немного отвык от штык-ножа, - ответил Илларион, - и мог вас случайно поранить.

- Ценю вашу заботу, - сказал Плешивый Гуннар и бросил нож на траву.

***

Воробей совершенно выбился из сил, волоча на себе безвольно обвисшего Свата. Его сто раз подмывало бросить этого козла в болото и добить - в конце концов, он сам нарвался на пулю, никто не заставлял его оставаться и поджидать случая кого-нибудь замочить, но Воробей до дрожи в коленях боялся Старика и был уверен, что не сможет обвести того вокруг пальца.

Именно поэтому, задыхаясь и захлебываясь хриплым матерным рыком, он продолжал упрямо переть на себе этого бугая, весившего в полтора раза больше, чем сам Воробей. Выбравшись из болота на сухой, прогретый солнцем пригорок, он с облегчением свалил ношу на землю и некоторое время неподвижно лежал рядом, слушая, как понемногу успокаивается колотившееся где-то в самой глотке сердце.

- Чего разлегся.., помру... - раздался слабый голос Свата.

- Молчи, сука, - не поворачивая головы, прохрипел в ответ Воробей. - А то я тебя сам голыми руками задавлю. Коз-зел.

Он перевернулся на спину, трясущимися от усталости руками нашарил в нагрудном кармане сигареты и закурил, немедленно разразившись надсадным кашлем.

- ., мне... - просипел Сват.

- Да пошел ты, - отмахнулся Воробей, но все же прикурил еще одну сигарету и воткнул ее в воспаленные потрескавшиеся губы Свата.

Покурив и немного отлежавшись, он сгреб в охапку оба автомата и рюкзак и затолкал их в яму под корнями вывороченной прошлогодним ураганом сосны, кое-как замаскировав тайник ветками, - погоня давно отстала, а тащить эту дополнительную тяжесть дальше просто не было сил. Покончив с этим делом. Воробей уселся на землю и, стащив с ног разбухшие сапоги, вылил остатки темной болотной жижи. Брезгливо морщась, он отжал носки и натянул их на ставшие белыми и распухшими от холодной воды ступни. Сват вдруг принялся натужно стонать. Воробей заглянул ему в лицо и убедился, что тот без сознания. Снова возникла соблазнительная мысль: бросить его здесь к чертовой матери.

До Выселок отсюда километров восемь, налегке он дойдет за каких-нибудь два часа, а потом можно будет вернуться за этим кабаном - на машине, с подмогой...

Он нагнулся и осмотрел повязку. Наспех наверченные тряпки, с мясом оторванные от различных деталей Сватова туалета, конечно же, давно сбились на сторону, рана опять открылась. Воробья, не отличавшегося особенной чувствительностью, все-таки замутило от такого обилия кровищи, медленно сползавшей по ребрам Свата густеющим потоком, над которым уже начали радостно увиваться мухи. Было очевидно, что, если не доставить Свата в больницу в ближайшее время, тот непременно околеет, как собака под забором, и виноват в этом будет, конечно же. Воробей. Сватова жена Катерина по прозвищу Бармалей так прямо ему об этом и скажет, и пойдет звонить по деревне, жаловаться и проклинать, хотя кто-кто, а уж она-то желала Свату сдохнуть раз двадцать на дню - по самым скромным подсчетам.

Воробей, как мог, поправил повязку, взял Свата за воротник брезентовой куртки и потащил волоком, как однажды тащил с фермы ворованную свинью.

Тащить Свата было даже удобнее - у него, по крайней мере, был воротник, свинью же приходилось волочить за заднюю ногу, отчего та все время норовила развернуться и цеплялась за все подряд растопыренными конечностями. Сват, впрочем, тоже, поминутно застревал и цеплялся одеждой за что попало. Совершенно одуревший от жары и усталости Воробей свирепо дергал его за шиворот, с треском протаскивая через густой подлесок, и тогда Сват принимался хрипло орать, а потом, обессилев, замолкал до следующего раза.

Скорее благодаря удаче, чем умению ориентироваться в лесу, через два с половиной часа пятившийся задом Воробей выбрался на дорогу. Здесь дело пошло легче, а вскоре их подобрал возвращавшийся с дежурства Леха Баринов по прозвищу Банан. Оба были грязны и окровавлены, и Банан мысленно скривился, представив, во что эта парочка превратит новенькие чехлы на сиденьях, но деваться было некуда, и уже через десять минут Воробья и Свата выгрузили перед медпунктом, где они были встречены молоденькой фельдшерицей. Хорошенько разглядев Свата, та нацелилась было хлопнуться в обморок и уже начала бледнеть и закатывать глазки, но тут Воробей, в котором выпавшие на его долю суровые испытания пробудили решительность, сцапал с медицинского столика недопитый стакан простывшего чаю и одним точным движением выплеснул его содержимое фельдшерице в лицо. Та вздрогнула и пришла в себя - глазенки вернулись на место, щеки приобрели естественную окраску, и она засуетилась, помогая Воробью уложить Свата на кушетку, и кривыми хирургическими ножницами ловко вспорола то, что осталось от Сватовой рубашки, состригла заскорузлую тряпку, успевшую основательно присохнуть к ране, и забегала вокруг с перекисью, антисептиками и стерильным бинтом. И тут безучастно стоявший в углу Банан, бесцельно ковыряя пальцем кровавое пятно на манжете форменной рубашки, вдруг подал голос.

- Эй, вы - сказал он, - тормозните-ка, отморозки. Он же помер - вы что, не видите?

Воробей и фельдшерица застыли, разом уставившись на бледное, перепачканное кровью и засохшей болотной жижей лицо Свата, успевшее за ночь обрасти густой колючей щетиной. Сват не дышал, и Воробей припомнил, что тот давно перестал стонать.

Фельдшерица пощупала пульс и даже измерила на всякий случай кровяное давление, безнадежно испачкав при этом надувную манжету тонометра.

- Умер, - сказала она Воробью и вдруг заревела белугой, некрасиво распустив большие губы и хлюпая покрасневшим носом. Была она совсем молоденькой, работала первый год, и ее вполне можно было понять и даже, между прочим, утешить, но Воробью сейчас впору было самому залиться в три ручья, но он только смачно плюнул на пол и вышел вон, с грохотом и звоном зацепившись плечом за прозрачный шкаф. Он торопился покинуть медпункт, чтобы ненароком не сорваться и не измолотить кулаками эту ненавистную дохлую морду, которая, черт возьми, не могла окочуриться немного пораньше, не заставляя его полдня надрываться и волочить ее через лес.

На улице, оказывается, его уже поджидал "джип" - кто, когда и как ухитрился донести Старику, что Сват и Воробей вернулись, было совершенно непонятно, но факт оставался фактом, и совершенно отупевший от пережитого Воробей безучастно погрузился в машину.

Старик принял Воробья в своем домашнем кабинете, где Воробью до сих пор бывать как-то не приходилось. Впрочем, он ощущал, что орган, ведающий любопытством, в нем временно атрофировался. Окинув вошедшего взглядом. Старик велел принести табурет - стоять Воробей не мог, а сажать этот комок кровавой грязи в кресло было невозможно.

Воробей опустился на подставленный табурет и обмяк беспорядочной кучей грязного тряпья. При взгляде на эту жалкую фигуру Сергей Иванович испытал мгновенный укол страха, оставивший после себя тупую ноющую боль где-то над правым глазом - победители так не выглядят.

- Рассказывай, - приказал он. - Вы что, попали под обвал?

Воробей не то всхлипнул, не то засмеялся - ничего было не разобрать на этом превратившемся в потрескавшуюся бурую маску лице.

- Да все нормально, Иванович, - сказал он. - Просто Свата подстрелили.., чуть сам не помер, пока дотащил.

- Где Сват? - быстро спросил Старцев.

- В медпункте, - с трудом ворочая языком, ответил Воробей.

- Вы что, спятили все? - страшно выкатывая глаза, громыхнул Сергей Иванович. - Он же там такого наговорит, что три следственные комиссии за год не разберутся!

- Не наговорит, - вяло отозвался Воробей, почему-то впервые в жизни ничуть не испугавшись начальственного гнева. - Помер он. До самого медпункта дал себя дотащить и помер, паскуда.

- А москвич?

- А что москвич? Хрен его знает. Мы со Сватом.., это.., отвлекающий, значит, маневр: пальнули по разу из кустов, и ходу, а он там остался. Да ты не бойся, Иваныч, москвича твоего ломом не убьешь! Все сделает, как надо.., хотя, конечно, крученый он. Все у него с подковыркой. Не верю я ему, Иванович, хоть убей.

- А от тебя этого и не требуется, - отрезал Старцев. - В церковь иди, там верующих сколько угодно. Ладно, ступай. Помойся, отоспись и приходи премию выдам.

- А Сват...

- Сват теперь не твоя забота. Ступай.

Воробей ушел, роняя на паркет засохшие лепешки грязи. Возле двери он вдруг остановился и, обернувшись, сказал:

- Автоматы я в лесу оставил, под корягой.

- Место найдешь? - спросил Старцев.

- Думаю, да, - пожал плечами Воробей.

- Ну, значит, и говорить не о чем. Иди, отдыхай.

Пока в кабинете наводили порядок, Сергей Иванович постоял у огромного окна, выходившего на лес. Когда строился коттедж, он специально оговорил расположение кабинета - смотреть на лес было гораздо приятнее, чем на панораму Выселок, пусть себе и имевшую вполне цивилизованный вид. Сергей Иванович был выше того, чтобы шпионить за своими подчиненными путем простого подглядывания из окна - для этого существовало множество других способов, куда более надежных.

Лес, как всегда, успокаивал - мерное колыхание огромной пестро-зеленой массы действовало на растрепанные нервы подобно целительному бальзаму. Тупая игла, засевшая в мозгу над правым глазом, незаметно пропала, и мир немного посветлел.

В конце концов, ничего страшного не произошло - Сват был хорошим стрелком, но и только. Вся надежда теперь была на москвича - если груз не вернет он, понял вдруг Сергей Иванович, то его не вернет никто.

Вернувшись в свое кресло, приободренный Старцев стал придумывать способ, как ущучить Плешивого с его зарвавшимися бандитами. На миг он даже пожалел о блаженной памяти прошедших временах, когда еще не увяз по уши в том, что он и его коллеги скромно именовали бизнесом. Тогда в ответ на подобную выходку соседей он бы просто снял трубку телефона, действуя законным порядком, и за дело моментально взялись бы те, кому за это деньги платят: КГБ, пограничники, власть предержащие...

Теперь играть в эти игры приходилось самому...

Старцев откинулся в кресле, задумчиво посасывая фильтр незажженной сигареты. Редкоземельные металлы... Что это за зверь такой и с чем его едят?

Сергей Иванович никогда в глаза не видел эти самые металлы и имел о них весьма слабое представление: вроде бы помещались они где-то в самом низу таблицы Менделеева и пользовались бешеным спросом на Западе. Больше Сергей Иванович не знал о редкоземельных металлах ничего существенного, хотя через его участок границы это ценное сырье тоннами уплывало в Латвию, а оттуда - дальше, в Германию, Швецию и бог знает куда еще. Эти самые редкоземельные давно уже стали основной статьей дохода Сергея Ивановича спасибо за это Тихарю и его таинственному хозяину, которого Старцев никогда не видел и про которого ничего не знал. Этот человек-невидимка сумел организовать дело так, что как минимум раз в месяц Сергей Иванович пропускал через границу крупную партию товара, получая с этого по-королевски щедрые проценты. Подводить такого человека было нехорошо и даже опасно. Только о чем же думал Плешивый, откалывая такой номер? Неужели ему жить надоело?

Старцев тревожно взглянул на телефонный аппарат, стоявший на краю стола. Аппарат молчал.

Москва почему-то перестала теребить его запросами по поводу потерявшегося груза. Честно говоря, следовало сесть и составить подробное донесение, не дожидаясь запроса, но Сергею Ивановичу очень хотелось по старой памяти закончить рапорт победной строкой: груз возвращен и отправлен к месту назначения обычным порядком, виновные выявлены и строго наказаны... Да... С донесением придется подождать до возвращения москвича.., если тот вообще вернется. Это ему не чеченов по горам гонять, здесь народ потоньше, похитрее...

На лестнице послышались шаги и приглушенные голоса, в коридоре затопали, и дверь без стука распахнулась - так резко, что с грохотом ударилась о стену. Сергей Иванович вскинул голову, намереваясь рыкнуть, но слова застряли у него в горле Он медленно встал навстречу вошедшему, чувствуя неприятный холодок под ложечкой и противную слабость в ногах.

- Здравствуйте, Олег Капитонович, - заплетающимся языком выговорил он. - Какими судьбами?

Тихарь аккуратно прикрыл за собой дверь, скрывая от взгляда Старика какую-то незнакомую башнеподобную фигуру в коридоре, неслышно ступая пересек кабинет и остановился по другую сторону стола.

- Здравствуйте, Старцев, - своим шелестящим голосом сказал он, разглядывая бледного Сергея Ивановича сквозь толстые линзы. - Потрудитесь объяснить, что у вас здесь происходит.

Глава 9

Не желая беспокоить охрану, Илларион распахнул окно, встал на подоконник и мягко спрыгнул в траву со второго этажа. До рассвета оставалось еще с полчаса.

Зябко передернув голыми плечами, Забродов выбежал на подъездную дорожку и мерной рысью направился к воротам. У ворот навстречу ему шагнул хмурый охранник. Рука его лежала на кобуре пистолета, очень откровенно висевшей на ремне спереди.

- Куда? - с сильным акцентом спросил он.

- В бега решил податься, - ответил ему Илларион. - Ты что, чудила, не видишь, что я голый?

Охранник окинул его оценивающим взглядом и понимающе кивнул.

- А, - сказал он, - спорт. Эт-то хорошо. Сейчас открою ворота.

- Отдыхай, - сказал ему Илларион, с разбега ухватился за верхний край ворот и перебросил тело на ту сторону.

Над лесной дорогой прядями плыл туман, глушивший стук ботинок по асфальту. Влага моментально пропитала брюки почти до колен. Илларион бежал, полной грудью вдыхая чистейший воздух и с наслаждением ощущая, как просыпается, наливаясь бодростью, его уже немолодое, но сильное и гибкое тело.

Лес перед рассветом сильно напоминал театральную декорацию - ночные птицы уже улеглись спать, а дневные еще не проснулись. При полном безветрии деревья казались нарисованными, чему немало способствовал туман, слегка размывавший очертания предметов. Забродов, радуясь жизни, добежал до шоссе и повернул обратно. В голову упорно лезли мысли о деле, но он старательно гнал их прочь. Поводов для положительных эмоций в том, что ему уже удалось сделать, Илларион не усматривал - несколько набитых морд - не в счет и хорошим результатом считаться, увы, не могли.

Он поймал себя на том, что упорно думает, как бы ему не думать о деле, и рассмеялся.

- Ах, так! - сказал он вслух. - Всю эту шелуху мы сейчас из головы вытряхнем!

Не замедляя бега, он подпрыгнул, перевернулся и легко встал на руки, продолжая пробежку вверх ногами. В это время позади послышался нарастающий шум двигателя, мелькнули непотушенные фары, и мимо Иллариона, испуганно шарахнувшись к обочине и просигналив клаксоном, проехал вишневый "Москвич".

Забродову показалось, что за рулем сидела женщина, со страхом оглянувшаяся на него. "Ну, еще бы, - подумал он несколько смущенно, вновь становясь на ноги и переходя на нормальный бег, - испугаешься, когда под утро на пустынной лесной дороге тебе вдруг встречается полуголый псих, бегущий на руках. Кстати, интересно, куда это она поехала? Ведь дорога, похоже, заканчивается у охотничьего домика. Черт побери, вишневый "Москвич"! Да это же пресловутая Ирма!"

Прелесть раннего утра разом померкла, отступив на второй план. Илларион заторопился, чтобы поскорее оказаться в центре событий, проклиная себя за то, что сразу не сообразил, кто именно обогнал его на лесной дороге.

Ворота еще были открыты. Окончательно проснувшийся охранник как раз собирался запереть их, когда Забродов вихрем влетел во двор, топоча, как беговая лошадь. Впрочем, ничего интересного он во дворе не увидел. Вишневый "Москвич" стоял у крыльца, а приехавшей в нем женщины нигде не было видно вероятнее всего, она сейчас обсуждала деловые вопросы в кабинете Плешивого Гуннара. Вламываться к ним было невежливо и абсолютно бессмысленно, поэтому Илларион решил, пока суд да дело, закончить свою утреннюю разминку.

Он как раз заканчивал бой с тенью, уверенно тесня своего невидимого противника в сторону гаража, когда к нему неторопливо подошли несколько "лесных братьев". "Неужели опять?" - подумал Илларион, старательно делая вид, что не замечает присутствия посторонних.

- Эй, москвич, - сказал один из "братьев", - покажи что-нибудь.

- Как это что-нибудь?! - не понял его Илларион.

- То, что умеешь, - пояснил тот и сделал несколько движений, словно нокаутировал противника. - Пару приемов, а?

- Ах, это, - с облегчением рассмеялся Илларион. - Ну, становись, кто смелый.

Вперед вышел коренастый крепыш в камуфляже и принял боевую стойку. Илларион показал ему "кое-что". Когда тот поднялся, очумело тряся головой, Забродов растолковал ему технику проведения приема и показал все поэтапно.

- Ага, - сказал партнер и отошел, потирая ушибленное плечо.

Потом Илларион показал "что-то" двоим, а немного позже - троим и даже четверым "братьям".

Все происходило как на занятиях по рукопашному бою: Забродов покрикивал на своих спарринг-партнеров, указывал на ошибки и безжалостно бил в незащищенные места, когда ошибки повторялись. На лужайке перед гаражом царила нормальная рабочая обстановка. На миг Забродову почудилось, что он снова на полигоне, тренирует очередную группу спепназовцев перед заброской в горячую точку. Как и на полигоне, он вовремя засек момент, когда группа начала выдыхаться, и на полуслове прервал объяснения.

- Все, ребята, - сказал он, - перекур.

К нему одновременно протянулось несколько открытых пачек.

Илларион едва заметно приподнял бровь и наугад выбрал сигарету.

- Эт-то хорошо, - сказал давешний охранник, успевший, как видно, смениться с поста. - Спорт.

На скуле у него красовался изрядный синяк, которого не было там каких-нибудь сорок минут назад, но выглядел он вполне довольным. Разминка действительно удалась на славу.

Он похлопал любителя спорта по плечу и направился к дому.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он нос к носу столкнулся с роскошной шатенкой, только что, судя по всему, покинувшей апартаменты Плешивого Гуннара.

- Проклятье, - сказала она, морща очаровательный носик, - вот не знала, что здесь открылся частный дурдом.

- Простите, мадам, - галантно сказал Илларион, - я напугал вас там, на дороге. Но я никак не Мог предполагать, что по ней кто-нибудь поедет в такой ранний час, и тем более, что это будет такая сногсшибательная женщина. Я постарался бы произвести на вас совсем иное впечатление. Поверьте, я не псих - это была всего-навсего утренняя зарядка.

- Знаю, - сказала она, - я наблюдала за вами из окна. Деретесь вы красиво.

- Благодарю за комплимент.

- Это не комплимент. С чего бы это я стала говорить вам комплименты?

- Не скажите. Я дерусь грамотно - это факт.

Красиво - это комплимент. Вы Ирма?

- Ирма - это кличка. Вообще-то я Ирина.

- Очень приятно. Илларион.

- Ну и имечко.

- Какое есть. Выбирать, знаете ли, не приходилось. Но простите меня, я должен принять душ и одеться, да и вы, похоже, торопитесь. Мы ведь еще увидимся?

- Возможно. Гуннар, похоже, хочет, чтобы мы работали в паре.

- А вы остались без напарника? Куда же он подевался?

- Он погиб.

- Ай-яй-яй, какая неприятность! Как же это вышло?

- По-моему, вы торопились в душ.

- Но позвольте!.. Если я собираюсь занять его место, то я должен быть уверен, что меня не постигнет его участь!

Ирма-Ирина довольно грубо оттолкнула Иллариона с дороги и торопливо направилась вниз, дробно стуча каблуками по деревянным ступенькам.

- Вам привет от Борисыча! - крикнул ей вслед Илларион.

Она остановилась так резко, словно налетела на кирпичную стену, и медленно обернулась. Илларион даже испугался - он никогда прежде не видел, чтобы у человека так резко менялось лицо. На секунду ему показалось, что на него вполоборота глянула оскаленная морда бешеной волчицы, но наваждение тут же прошло, яркие губы прикрыли волчий оскал, а в карих глазах потух плотоядный огонь.

- От какого Борисыча? - почти спокойно спросила она.

- От егеря Борисыча, который проводник. - Илларион сухо улыбнулся, с удовольствием наблюдая за ее замешательством. - Да не дрожите вы так! Я пошутил. Он мертвее мертвого - убит наповал и сгорел в собственном доме, как какое-нибудь полено, так что все шито-крыто. Но перед этим он успел мне кое-что шепнуть.

- Что же? - спросила она и поднялась на две ступеньки. - И, главное, когда?

- Он жаловался на вас - говорил, что вы повели себя несколько.., гм.., неожиданно. Дело в том, что я присутствовал при том, как его убили. Можно сказать, что он умер у меня на руках. Он и еще один парень в форме, но тот, помнится, ничего не говорил.

- Так это были вы!..

- Вот именно. И еще одно. Я хочу, чтобы вы об этом знали, раз уж мы теперь напарники: Старик обещал подсыпать в мою кормушку лишнее ведро овса, если я привезу ему вашу прелестную головку в оригинальной упаковке.

Не дожидаясь ответа, Илларион резко повернулся на каблуках и легко взбежал по лестнице, захлопнув дверь своей комнаты прежде, чем его собеседница успела открыть рот.

Через полчаса, умытый и свежий, Илларион спустился вниз.

Как он и ожидал, Ирина подкарауливала его в каминной.

- Нам нужно поговорить, - сказала она.

- Сколько угодно, - не стал спорить Забродов. - Пройдемся?

Она с некоторым сомнением посмотрела на него, странно шаря глазами по его фигуре. Илларион не сразу понял, что означает этот взгляд, а поняв, искренне рассмеялся.

- Да вы, никак, проверяете, нет ли при мне оружия? - спросил он. Господь с вами, да зачем оно мне? Я прекрасно умею обходиться без него.

- Вы меня успокоили, - немного натянуто улыбнулась она.

- Так или иначе, выбора у вас нет. Поймите, если я захочу вас убить, помешать мне будет чертовски трудно, независимо от того, осведомлены вы о моих намерениях или нет. Равно не играет никакой роли огнестрельное, холодное или любое другое оружие. Так вы не против пройтись?

Она, судя по всему, тоже была профессионалкой в своей области, потому что очень быстро справилась с собой и в ответ на хвастливую тираду Иллариона, в которой не было ни слова не правды, ответила коротко и спокойно.

- Охотно, - сказала она. - Нам действительно необходимо поговорить.

- Куда пойдем? - спросил Илларион, когда они вышли во двор. - Мне здесь известен только один маршрут - до гаража и обратно, но там всегда почему-то навалом типов, у которых чешутся кулаки.

Я ничего не имею против, но это отвлекает. Еще можно податься за ворота, но охранник может нас не правильно понять.

- Я здесь старожилка, - сказала Ирина. - Тут есть одна калиточка, про которую вы наверняка не успели узнать. Идемте.

Взяв Иллариона за рукав, она потащила его за собой вокруг дома туда, где забор почти вплотную примыкал к стене, образуя длинную узкую щель.

Здесь обнаружилась неприметная калитка, открывавшаяся прямо в лес. Она была словно дверца в страну чудес, тем более что за ней не было даже намека на тропу, и лишь наметанный глаз Иллариона мог определить, что здесь все-таки время от времени ходят люди.

Некоторое время они молча шли по лесу. Наконец Ирина остановилась и повернулась к Иллариону лицом.

- Ну, давайте, - сказала она.

- Простите, - осторожно сказал тот, - а вам не кажется, что это несколько двусмысленное предложение? Что именно вы хотите от меня получить?

Или я должен действовать на свое усмотрение?

- О господи! - вздохнула она. - И тут приходится выслушивать пошлятину. Впрочем, как хотите. Может быть, и лучше, если это случится неожиданно.

- Погодите-ка... Вы что же, всерьез решили, что я могу убить женщину, да еще и голыми руками?

То есть технически это, конечно, несложно, но есть ведь еще и моральная сторона дела...

- Какая, какая? Я не ослышалась? Вы сказали - моральная? Слушайте, вы кто? Откуда вы такой взялись?

- Здесь странное место, - поделился своими наблюдениями Илларион. Едва ли не с момента моего появления здесь меня непрерывно спрашивают, кто я такой. Как будто меня нельзя воспринимать непосредственно, отдельно от моей трудовой книжки.., которой у меня, в общем-то, и нет.

- На жулика вы не похожи, - задумчиво сказала Ирина. - Неужели вы тоже из госбезопасности?

- Боже сохрани! - не вполне искренне сказал Илларион. - А почему вы так решили?

- У моего предыдущего напарника тоже не было трудовой книжки, - сухо сказала она.

- Оставим мою персону в покое, - предложил Илларион. - Вы ведь хотели мне что-то сказать?

- Собственно, я хотела просто поговорить с вами, познакомиться...

- Прощупать, - подсказал Илларион. - Вы ведь явно что-то такое имеете в виду, нет?

- Давайте не будем торопиться. Скажите лучше, каким образом вы оказались на кордоне?

- Самым обычным - приехал поохотиться и отдохнуть.

- Это что, шутка?

- Это чистая правда. Я и в мыслях не держал - встревать во всю эту кашу. Может человек раз в жизни выехать поохотиться? А кой черт, извините, дернул вас затевать безобразие со стрельбой? Ведь это, наверняка, была ваша идея, не отпирайтесь.

- Моя. Только вот результатов она не дала, за исключением того, что теперь дорога на ту сторону мне заказана.

- А чего вы хотели?

- Какой вы быстрый... Впрочем, что там... Сказав "а", надо говорить "бэ". Я хотела захватить груз и продать его третьему лицу, в обход обычных каналов сбыта. Таким образом я одним махом обеспечила бы себя надолго.

- Как я понимаю, у вас ничего не вышло.

- Гуннар перехватил мою группу. Тех, кто был со мной, он просто перестрелял, а меня отправил с грузом дальше, пригрозив выдать Старику.

- Он отправил вас без сопровождения?

- Как же!.. Мой спутник вылез из машины в трех километрах от поворота к домику.

- А почему Гуннар все-таки решил использовать вас после того, что вы учинили с грузом?

- Я тренированный курьер. Профессионал, если хотите.

- И что теперь?

Она пристально посмотрела на него и отвернулась, в раздумье похлопывая себя веточкой по штанине.

- Что теперь... Мой ответ зависит от степени вашей лояльности по отношению к Старику и Плешивому...

- По-моему, с некоторых пор это взаимоисключающие понятия.

- Какие слова... Впрочем, да. Так за кого вы?

- А вы?

Она твердо посмотрела Иллариону в лицо и ответила:

- Я - за себя.

- Я тоже, - сказал Илларион и улыбнулся, чтобы хоть как-то снять возникшее напряжение. - Вот и славно. Итак, что могут предпринять в данной ситуации два независимо мыслящих человека? Ведь вы хотите что-то предпринять?

- Я все смотрю на вас и думаю, продадите вы меня или нет, - сказала Ирина.

- И что у вас придумывается?

- Получается, что это был бы с вашей стороны совершенно бессмысленный шаг. Ведь награда за мою голову вам все равно обещана.

- А вдруг Плешивый даст больше?

- Ну, для меня-то это безразлично. Так или иначе, мне до зарезу нужен кто-нибудь вроде вас.

- Романтическое путешествие? Кругосветный круиз? Создание полноценной ячейки общества?

Иными словами, зачем это я вам понадобился?

- Мне нужны большие деньги, - сказала она. - Я хочу бросить работу, осесть в каком-нибудь красивом месте и родить ребенка. Если вы сейчас засмеетесь, я это стерплю, потому что ваша реакция не имеет значения - вы мне нужны.

- Я весь внимание, - серьезно сказал Илларион. - Деньги - это вещь, особенно когда их много.

- В Рижском порту стоит одно судно.., точнее, это яхта океанского класса, под завязку набитая редкоземельными металлами. Она уже готова сняться с якоря, осталось погрузить только одну партию товара. Партия, как я поняла из сегодняшнего разговора с Гуннаром, ожидается большая. Соответственно, требуется мощное сопровождение на случай всяких непредвиденных осложнений...

- Это, видимо, я, - с гениальной прозорливостью сказал Илларион.

- Совершенно верно. Так вот, если бы кто-то сумел захватить эту яхту, он смог бы купить себе остров в тропиках и всю оставшуюся жизнь ходить нагишом с бокалом ледяного шампанского в руке.

- Звучит заманчиво. Захватить яхту - раз плюнуть, это не линкор, вот только в судовождении я полный профан.

- Для этого существует команда. Думаю, если их хорошенько попросить, они доставят нас куда надо.

- Значит, все-таки круиз, - Илларион мечтательно закатил глаза. Соленый ветер, звезды, общество прекрасной дамы.., ах, меланхолия! В общем, я согласен, - закончил он, резко переходя на деловой тон. - С вами исключительно приятно иметь дело. Остается только улучить момент и выпить на брудершафт.

- Я не против, - впервые за все время разговора улыбнулась она.

Глядя на эту улыбку, Забродов с некоторым изумлением почувствовал, что, несмотря ни на что, он тоже не против выпить с ней на брудершафт.

Очень не против.

***

- Ситуация критическая, - сказал Говорков.

Вид у него при этом был смущенный и как будто даже виноватый, но Старцев прекрасно знал, что это ровным счетом ничего не значит - внешний вид Тихаря никогда не имел ничего общего с его действительным настроением, словно у него разладилось внутри какое-то реле, синхронизирующее выражение лица с переживаемыми эмоциями. В другое время и при других обстоятельствах наблюдение за мимикой Олега Капитоновича могло бы доставить Старику ни с чем не сравнимое удовольствие.., но не сейчас.

Ибо ситуация и в самом деле была критической.

- Груз необходимо отправить в ближайшие дни, - продолжал между тем Тихарь. - Вы должны понимать, что вечно лежать на складе в Москве он не может - неровен час, случится что-нибудь непредвиденное... А тут такая, я бы сказал, дикая ситуация, на границе. Мы должны быть уверены в полной безопасности груза, и в то же время я вижу, что вы не в состоянии ее гарантировать. Как быть?

Квадрат, судя по всему, погиб, Ирма пропала вместе с грузом, проводник сгорел... Кто поведет машину в Ригу?

- Москвич, - сказал Сергей Иванович первое, что пришло ему в голову. До этого он не думал о Забродове как о возможной, кандидатуре на место курьера, просто этот тип и то, чем он сейчас, по идее, занимался, были единственным предметом, о котором он мог говорить и думать в последние сутки.

Теперь, когда слово было сказано, Сергей Иванович понял вдруг, что в этой идее есть зерно здравого смысла. - Москвич, - воодушевляясь, повторил он. - Мировой курьер. Справится.

- О ком это вы? - с оттенком заинтересованности прошелестел Тихарь.

Сергей Иванович с растущим воодушевлением рассказал Говоркову о Забродове, несколько даже сгустив краски и приукрасив события. Говорков выслушал и расплылся в неумелой улыбке, обнажив кривые желтые зубы. Старцев автоматически заулыбался в ответ, забыв, с кем имеет дело, и немедленно за это поплатился.

- Это наверняка эфэсбэшник, - все еще улыбаясь, произнес Говорков. Сергею Ивановичу показалось, что фраза эта состояла из одних шипящих звуков. - Разузнал все и уехал в Москву, а вы и уши развесили - ждете, когда он вам груз на тарелочке поднесет. Мой вам совет: сушите сухари. Старцев. На вашей должности глупость не просто непростительна - она смертельна.

- Да что это вы, право, Олег Капитонович, - пытаясь унять колотящееся сердце, проныл Старцев. - Что уж вы сразу - сухари... Даже если он и из этих - так что же, в ФСБ не люди, что ли?

Есть-пить им не надо? Такой случай подработать...

Взять хотя бы Квадрата...

- Квадрат был наш человек, - опустив книзу черепашью физиономию, едва слышно сказал Говорков. Теперь казалось, что он весело подмигивает, хотя весельем и не пахло. - Наш, понимаете?

Мы его знали сто лет, и все сто лет он был наш, с потрохами и служебным удостоверением в придачу.

А этот ваш... Забродов.., кто он? И вы хотите доверить ему такой груз?

- Ну, тогда я просто не знаю, - развел руками Старцев.

- А надо бы знать, - стеснительно заметил Говорков. - Кому же знать-то, как не вам? Сейчас ведь не только судьба груза, но и ваша судьба решается, Старцев.

Старцев побледнел. Как ни плохи были дела, такого оборота он все-таки не ожидал.

- Но позвольте, - пролепетал он, чувствуя, что лепечет, и ненавидя себя за этот лепет, но не в состоянии сменить тон. - Позвольте, Олег Капитонович, как же так? При чем же здесь я? В конце концов, и Квадрат, и Ирма были вашими людьми, и я не могу отвечать...

- Вот видите. Старцев, - с крокодильей усмешкой сказал Тихарь. От его стеснительности не осталось и следа. - Вы не можете отвечать. На вашем участке творится черт знает что, и вы мне говорите, что не можете за это отвечать! Эти ваши мифические автоматчики должны были быть остановлены и повернуты на сто восемьдесят градусов в тот самый момент, как перешагнули границу.

- Вообще-то, это работа пограничников, - возразил Сергей Иванович, чувствуя, как плывет под ногами еще утром казавшаяся такой твердой земля. Надежды, которые он возлагал на Забродова, теперь представлялись ему не более чем глупым барахтаньем, вроде детской попытки избежать наказания за разбитую чашку.

- Пограничники, если хотите, тоже часть вашей работы, - сказал Говорков. Теперь в его голосе и выражении лица не было и следа прежней робости и интеллигентной кротости - на Старцева смотрела морщинистая крокодилья морда, и огромные челюсти широко разевались, готовые сомкнуться и отхватить ему ноги, как говорится, по самые уши, - Я знаю, - продолжал Тихарь, - что у вас с ними налажен контакт, но этого мало. То, что они не мешают вам работать, - прекрасно, но нужно добиться, чтобы они работали сами! Вы с вашими людьми не в состоянии полностью подменить собой пограничную охрану, да это и не нужно. Пусть работают! Не хотят работать заставьте их!

- Легко сказать - заставьте, - тоскливо усмехнулся Старцев. - А как?

Говорков взглянул на него в упор, высоко задрав над оправой очков два жидких пучка кустистой волосни, заменявших ему брови. Углы его безгубого рта скорбно опустились книзу.

- Это вы меня спрашиваете? - поинтересовался он. - Вы сидите здесь без малого двадцать лет и спрашиваете меня, как навести порядок в вашем районе! Это черт знает что. Старцев! При том бардаке, что вы здесь развели, я ничуть не удивлюсь, если завтра вас кто-нибудь подстрелит из кустов, а потом спокойно уйдет через границу.

- Не удивитесь? - зачем-то переспросил Сергей Иванович.

В горле у него вдруг сильно пересохло.

- Ни капельки, - ответил Говорков.

Он, наконец, обратил внимание на свою чашку, поднес ее к губам, хлебнул совершенно остывшего кофе, скривился и поставил чашку обратно на блюдце. Сергей Иванович, не замечая того, что делает, тоже взял свою чашку и вылакал содержимое в три больших глотка, совершенно не чувствуя вкуса. "Крокодил, - проносилось у него в голове, - кровожадный крокодил. Какой он, к чертям свинячьим, Тихарь - крокодил, ящер зубастый. Но ничего, на крокодилов тоже управа найдется. Это мы еще посмотрим, кто кого из кустов подстрелит..." Мысли сразу перестали метаться в голове, как ошпаренные тараканы, а потекли стремительно и плавно. За те несколько секунд, что длилась пауза в разговоре, Сергей Иванович успел обдумать множество вопросов: где достать латышскую форму, как нейтрализовать телохранителей Говоркова, какое использовать оружие и многое другое, даже примерный список исполнителей акции.., так, на всякий пожарный случай.

Было совершенно ясно, что, если сегодня не объявится Забродов с грузом, завтра будет решаться - кто кого.

Тут он заметил, что Говорков, наклонив голову, с любопытством разглядывает его поверх очков с таким видом, словно читает его мысли. Этот взгляд очень не понравился Сергею Ивановичу - от Тихаря можно было ожидать всего, в том числе и чтения мыслей.

- Пустое, Олег Капитонович, - сказал он, пряча глаза от пристального взгляда поверх очков, - что это мы с вами тут затеяли? Не надо, как говорится, сгущать краски. Я думаю, москвич вернется уже сегодня вместе с грузом и подробно расскажет нам, что и как.

- Вы так трогательно в него верите, - с непонятной интонацией проговорил Говорков, вставая и подходя к окну.

- Так человек же необыкновенный, - сказал Старцев в его сутулую спину. - Ценный человек.

- Я вам еще раз повторяю. Старцев, - не оборачиваясь, проскрежетал Тихарь, - что ценные люди на дороге не валяются. Вы напрасно ждете этого человека - он не вернется.

Сергей Иванович пошел проводить Говоркова до "гостевого" коттеджа как бы то ни было, законы гостеприимства следовало выполнять до конца, каким бы этот конец ни оказался. Переходя через дорогу в сопровождении двух говорковских телохранителей, один из которых и был тем самым башнеподобным субъектом, чуть не разнесшим дверь старцевского кабинета, а другой сильно смахивал на азиата - не то корейца, не то китайца, - они услышали отдаленный гул мощного мотора со стороны границы. Старцев насторожился.

Он максимально замедлил шаг и даже остановился, прикуривая сигарету. Дым вызывал тошноту - Сергей Иванович выкурил сегодня слишком много и выпил огромное количество растворимого кофе. Он упорно тянул время, скупыми затяжками втягивая в себя отвратительный горький дым, как осужденный перед казнью. Вот из-за поворота вылетел пыльный и уродливый, с нелепо торчащим на капоте запасным колесом, видавший виды "лендровер" с московскими номерами. Сердце Сергея Ивановича радостно застучало - москвич возвращался и казнь откладывалась на неопределенное время, а то и вовсе отменялась.

Вспомнив про крокодила, он оглянулся на Говоркова. Тихарь стоял со скучающим видом, терпеливо поглядывая на отставшего хозяина. На приближающийся "лендровер" он не смотрел вовсе - он все еще ничего не понял, бедняга.

- Одну минуту, - сказал Сергей Иванович. - Давайте немного подождем. По-моему, это тот самый человек, о котором мы с вами говорили.

Говорков суетливо обернулся, сверкнув линзами очков. "Лендровер" уже был тут как тут. Он остановился распространяя сухой жар и сильный запах бензина и пыли. Лязгнула дверца, и на горячий асфальт легко выпрыгнул Забродов - свежий и подтянутый, с автоматом в правой руке, гладко выбритый и очень довольный.

- И дым отечества нам сладок и приятен, - продекламировал он, забрасывая автомат за спину. - Здравствуй, Сергей Иванович!

Старцев с чувством пожал протянутую ему руку и спросил, с трудом подавляя нетерпеливую дрожь:

- Ну как?

Илларион скользнул взглядом по стоявшей поодаль троице и небрежно спросил, кивнув в их сторону и не потрудившись понизить голос:

- А это кто такие?

- Это наши гости, - пояснил Сергей Иванович, испытывая определенную неловкость: теперь он понимал, что рассказал Забродову слишком много, а это могло сильно не понравиться Говоркову. - Из Москвы.

- Да неужто сам Тихарь пожаловал? - громко и простодушно спросил Забродов, откровенно разглядывая Говоркова с таким видом, словно поймал редкостное насекомое. Тот вздрогнул и прищурился на Забродова, будто прицеливаясь.

- с Представьте меня. Старцев, - прошелестел он и придержал своих телохранителей, которые невольно сделали шаг по направлению к развязно державшему себя чужаку.

- Правильно, правильно, - сказал этот наглец, заметив его движение, придержите своих огольцов, а то как бы чего не вышло. Я, знаете ли, немного устал и могу разнервничаться.

Старцев, уже узнавший, что такое нервный Забродов, украдкой ухмыльнулся и представил:

- Это Олег Капитонович, мой, так сказать, непосредственный начальник. При нем можно говорить смело: он приехал специально для того, чтобы выяснить, куда подевался груз.

- Ага, - сказал Забродов. - Смело, говоришь?

- Совершенно смело, - подтвердил Старцев.

- Ну, как знаешь.

Сергей Иванович еще не успел сообразить, что означала эта загадочная фраза, а Забродов уже повернулся всем телом к Говоркову, с любопытством щурившему на него свои подслеповатые глаза, и сказал:

- Можете передать своему начальству в Москве, что волноваться им не о чем. Груз доставлен на место в целости и сохранности, уведомление уже послано - вы получите его по обычным каналам.

Плешивый просил передать, что он очень сожалеет о случившемся и постарается не допускать подобных инцидентов впредь.

- Каких именно? - с интересом спросил старый крокодил, совершенно игнорируя ошеломленно хватающего ртом воздух Старцева.

- А вы разве не знаете? - изобразил удивление Забродов.

- Предположим, что не знаю.

- Что ж... В общем, все просто. Четверо служащих латвийской таможни решили, что клевать по зернышку - чересчур утомительное занятие и захотели разом утащить целый мешок. Они перехватили последний груз, причем сделали это не на своей территории, которая достаточно жестко контролируется, а на нашей, где, как известно, всем на все наплевать.

Старцев слушал его, медленно покрываясь холодным потом.

- Они убили курьера и проводника, сожгли кордон, на котором случайно находился ваш покорный слуга, и захватили груз вместе со вторым курьером Ирмой, после чего беспрепятственно покинули территорию России... Правда, одного мне удалось убить. Плешивый Гуннар, узнав об этом по своим каналам, освободил Ирму и отправил с грузом в Ригу, а виновных в этом происшествии.., э.., наказал.

- А почему он не сообщил обо всем этом Старцеву? - спросил Говорков.

- Не успел. А может быть, не счел нужным...

Не знаю, - равнодушно сказал Забродов, не глядя на Сергея Ивановича.

- Ах ты, сука! - взорвался, наконец, тот. - Как это - не захотел? Как это - отправил к месту назначения с Ирмой? Это же она груз похитила, ты же сам говорил!

- Я? - сделал большие глаза Забродов.

- Ты мне голубые глазки не строй! Если груз на месте, то где моя доля? Где она, я спрашиваю? И где твоя Ирма, если она такая честная и невинная?

- Ирма здесь, - спокойно Сказал Илларион, указывая на машину, задремала на заднем сиденье.

Она, знаете ли, всю ночь вела машину и немного устала. А что касается вашей доли, то это, по-моему, исключительно ваша проблема. Я бы, конечно, не позволил выставить себя из бизнеса.

Старцев стоял, хватая воздух ртом, как выброшенная из воды рыба, не в силах собраться с мыслями под градом обрушившихся на него ударов. Телохранители Говоркова с интересом наблюдали за развитием событий, стреляя глазами по сторонам.

Илларион чувствовал легкий шум в ушах, как при подъеме на большую высоту. Восприятие было обострено, и он легко улавливал растерянность Старцева, и настороженное любопытство телохранителей, и холодную работу арифмометра, размещенного под лысым черепом Говоркова. Главным сейчас, несомненно, был Говорков - его нелепая внешность не могла обмануть Забродова. Ему давно уже не приходилось так много врать, и он хотел только одного - чтобы эта бодяга поскорее закончилась.

Тем временем задняя дверца "лендровера" распахнулась, и на дорогу, зевая и потягиваясь, выбралась заспанная Ирма. Она несколько переигрывала, но вполне возможно, это ему только казалось - в том взвинченном состоянии все казалось ему каким-то ненастоящим.

- Что, уже приехали? - спросила она, снова потягиваясь и выставляя на всеобщее обозрение рельефную грудь. Заметив присутствующих, она быстро опустила руки и вполне натурально смутилась. - Здравствуйте. И вы здесь? обратилась она к Говоркову. - Я вижу, эта история наделала много шума. Это был такой кошмар!

Илларион немного успокоился: все-таки она была настоящей профессионалкой и разыгрывала свою партию как по нотам. Глядя на нее, легко было представить, как она пудрит мозги дорожной полиции и очаровывает неприступных инспекторов ГАИ, чтобы тем и в голову не пришло заглянуть в набитый вольфрамом багажник, под тяжестью которого машина грузно проседает на рессорах и становится похожа на готовый к взлету реактивный истребитель.

- Ты, тварь, - прохрипел Старцев, терзая на себе ни в чем не повинный галстук. Лицо его приобрело багрово-синий оттенок, и Илларион без тени сочувствия подумал, что Старика вот-вот хватит кондрашка. - Ты с Плешивым снюхалась, да? Вы меня решили по миру пустить? Дай, - он вдруг полез к Иллариону, остервенело пытаясь содрать с его плеча автомат. Забродов аккуратно отцепил его от себя и отодвинул на расстояние вытянутой руки.

- Ты что, Иваныч, белены объелся? - спросила Ирина, глядя на него идеально круглыми глазами. - Мало мне было тех недоумков, так теперь еще и ты туда же. Ну что за жизнь! Ну, хоть ты им скажи! - воззвала она к Иллариону.

- Что сказать? - подал свою реплику тот.

- Вот именно: что сказать? - брызгая слюной и отталкивая удерживающую его руку Иллариона, выкрикнул Старцев. - Что он скажет, когда совсем заврался? Мне он говорит одно, Капитонычу другое, а Плешивому, наверное, третье!

- Признаться, у меня тоже сложилось такое впечатление, - тихо сказал Говорков, и все замолчали, прислушиваясь к этому голосу, напоминающему шуршание старых газет. - Этот человек каким-то непостижимым образом оказывается во всех местах одновременно. И там, где он, происходят какие-то невообразимые вещи. На кого вы работаете, юноша? - спросил он у Иллариона.

"А вот свернуть тебе шею, и вся "недолга, - подумал Илларион, спокойно выдерживая холодный оценивающий взгляд древней рептилии. - Пускай Архипыч потом расследует дело о несчастном случае".

- Я работаю на себя, - просто ответил тот. - Такая у меня принципиальная позиция.

- Одинокий волк? - криво усмехнувшись безгубым ртом, спросил Говорков. - Времена одиночек прошли. В наше время, даже оставаясь формально независимым, приходится так или иначе действовать в русле политики какой-нибудь крупной.., скажем так, корпорации - просто потому, что иных путей не существует, а те, что существуют, быстро приводят к печальному финалу. Так чей вы, юноша?

- Повторяю: я - свой собственный. Тем не менее, я с вами согласен: плевать против ветра - чистой воды донкихотство. Но если работать на кого-то, даже временно, то это должна быть солидная фирма, а не две банды жуликов в форме, которые не могут поделить несколько гектаров заболоченного леса и подсылают друг к другу диверсионные группы, чтобы с боем оттягать у соседа стодолларовую бумажку. Почему я должен говорить кому-то из них правду или врать в чьих-либо интересах? Я плевать на них хотел, у меня есть свои интересы, и вот их-то я и пытался соблюсти. Я согласен работать на большую контору до тех пор, пока это выгодно мне, но на мелкопоместных князьков я ишачить не собираюсь. Я достаточно ясно изложил свою позицию?

- Предельно ясно, - сказал Говорков. - У вас что, где-нибудь припрятана запасная голова?

- Да нет, - пожал плечами Илларион, - просто я по-хозяйски обращаюсь с той, что у меня есть.

- Что-то непохоже, - сказал Говорков. - Ну что ж, считайте себя принятым на работу с испытательным сроком. И учтите: я буду, за вами очень внимательно наблюдать.

- Этого вы могли бы и не говорить, - улыбнулся Илларион.

Садясь в машину, он поймал на себе тяжелый взгляд Старцева и улыбнулся ему персонально.

Глава 10

На следующий день Говорков уехал, оставив Иллариону подробные инструкции. Груз должен был прибыть через двое суток в кузове мебельного автофургона, груженного, как и положено мебельному фургону, мебелью.

- Водитель фургона передаст вам документы и дальнейшие инструкции, шелестел Тихарь. - Проводника возьмете у Старцева. И учтите: если вы провалите это задание или попытаетесь обвести меня вокруг пальца, спрятаться вам не удастся.

- Слова, слова, - скучающим голосом сказал ему Илларион. - Как мне надоела эта говорильня!

- Скоро у вас будет столько дел, что вы будете не рады, - пообещал Говорков. - И еще одно: мы платим таможенникам как по эту, так и по ту сторону границы, но это не значит, что мы их полностью контролируем...

- А мне казалось, что контролируете, - возразил Илларион.

- Это иллюзия, которую мы изо всех сил стараемся поддерживать.., прежде всего среди самих таможенников. Но не надо обманывать себя: они в любую минуту могут задержать или захватить груз.

В первом случае вам грозит лишение свободы на исторически значимый срок, во втором - просто смерть от ножа или пули на выбор. - Он тяжело, как-то очень по-человечески вздохнул, на секунду утратив сходство с крокодилом. - Мы много лет наводили этот мост, а теперь я почему-то ощущаю, что он начинает расшатываться. Меня это не радует, совсем не радует.

- А если применить силу?

- Помилуйте, молодой человек, мы же не мафия! Мы просто группа предприимчивых людей. В нашем бизнесе все держится на деньгах, и только на деньгах. Старцев считает по-другому, и слава богу! Тех, кто ему не страшен, он презирает.

- Пусть уж лучше боится, - поддакнул Илларион.

Разговор этот состоялся утром. После того, как Говорков уехал, Илларион заглянул к Старцеву.

- Здорово, Иваныч! - грубовато поприветствовал он его, следуя местным традициям.

- Доволен? - не глядя на него и не отвечая на приветствие, буркнул тот. - Кончить бы тебя, сучонка, да с Тихарем связываться неохота.

- Ну и зря, - сказал Илларион. - Что тебе Тихарь? Кто здесь хозяин Тихарь? Или, может быть, Плешивый? Ты здесь хозяин, и цену назначать тебе.

Я тебе все время пытался на это намекнуть, да дьявол этот очкастый мешал. А то, что для меня своя рубашка к телу ближе, - это уж не обессудь. Если хочешь, я могу тебе немного пособить.., во искупление, так сказать.

Старцев криво усмехнулся.

- И чем же ты мне поможешь?

- Я могу, например, вернуть ту сумму, на которую тебя нагрел Плешивый.

- Вот спасибо, - нервно повел плечами Старцев. - Груз ты мне уже вернул.

- Ну, это уж ты меня извини! Что же мне было - в Ригу за ним ехать?

- А за деньгами ты куда поедешь?

- У Плешивого в кабинете стоит сейф...

Старцев, набычившись, долго смотрел на Иллариона, что-то прикидывая.

- Это довольно большие деньги, - решил помочь ему Илларион. - Я возьму две тысячи, остальные - твои.

- Кого возьмешь с собой? - решившись, спросил Старик.

- Меньше народа - больше кислорода, - ответил на это Илларион. - Твои недоумки будут только под ногами путаться, а потом с ними еще и делиться придется...

- По рукам, - согласился Старцев. - Но смотри.

- Ни слова больше, - остановил его Илларион. - Пустыми угрозами я сыт по горло. Если тебе больше нечего сказать, я пошел.

Той же ночью он, отказавшись от услуг проводника, никем не замеченный, пересек границу, двигаясь по болотной лесной дороге. По его расчетам, охотничий домик находился километрах в трех к северу от этого места. Держа курс по звездам, Илларион пробежал эти три километра, петляя между стволами деревьев и перепрыгивая пни, - бурелома по эту сторону границы почему-то не было. Почти не плутая в незнакомом лесу, он вскоре вышел на смутно белевший в темноте забор и отыскал неприметную калитку.

Домик спал. В каминном зале, развалясь в глубоком кожаном кресле, мирно посапывал охранник.

Илларион тенью скользнул через холл, склонился над креслом, и охранник уснул еще глубже. Вглядевшись, Забродов узнал его.

- Эт-то хорошо, - прошептал он. - Спат-ть.

В кармане у любителя спорта обнаружилась связка ключей.

За время, проведенное здесь в качестве гостя, Илларион не заметил каких-либо признаков того, что в доме установлена сигнализация, и потому довольно спокойно, подобрав ключ, проник в кабинет.

Проделывать подобные упражнения ему приходилось и прежде, вот только сейфов он до сих пор не вскрывал.

- Век живи - век учись, - пробормотал Илларион, аккуратно привязывая к ручке сейфа одолженную у Старцева гранату.

"Лимонка" оглушительно ахнула, мгновенно превратив в рухлядь дорогую обстановку кабинета. Со звоном посыпались стекла - насколько мог определить Илларион, не только в кабинете. Кто-то спросонья заорал дурным голосом.

Не теряя ни секунды, он выскочил из изорванного в клочья кресла и бросился к сейфу. Дверцу сорвало начисто, и часть денег рассыпалась по полу.

Илларион не стал их собирать, решив, что уносить все до последнего цента просто некрасиво, а сразу приступил к основной части реквизиции подставив заранее заготовленный рюкзак, торопливо выгреб в него содержимое сейфа и одним движением затянул тесемку. Среди аккуратно упакованных банкнот мелькнули еще какие-то бумаги, но разбираться было некогда дверную ручку остервенело крутили и дергали, и просунутый сквозь нее стул подпрыгивал, грозя вот-вот вывалиться. Илларион вынул из кармана архипычев антикварный револьвер и, прошептав коротенькую молитву, выпалил в дверь. В филенке появилась большая круглая дыра, через которую хлынул свет, а за дверью кто-то коротко вскрикнул. Забродов вскочил на подоконник, ударом ноги вышиб остатки оконной рамы и прыгнул в темноту, откуда доносился топот и крики и бешено метались из стороны в сторону лучи карманных фонарей.

Незадолго до рассвета он ввалился в кабинет Старцева и швырнул на стол все еще слабо попахивающий тротиловым дымом рюкзак. Старцев, который провел бессонную ночь в томлении духа, сунулся в рюкзак и заметно повеселел.

- Свою долю ты взял? - спросил он.

- Не до того было, - ответил Илларион. - Можешь проверить.

- Верю, - сказал Старцев. - Да и как тебя проверить?

- Держи, - он подвинул по столу в сторону Иллариона несколько пачек. Так, а это что у нас такое?

Он выудил из рюкзака несколько сколотых вместе листков бумаги и общую тетрадь в коленкоровом переплете.

- Ба! - сказал он, бегло просмотрев бумаги. - Ты специально, что ли, это утащил?

Илларион скромно пожал плечами. Ему даже не было любопытно.

Старцев, веселея прямо на глазах, перебросил ему еще две тугих пачки. Илларион заметил, что купюры в них были стодолларовыми.

- Конец Плешивому, - сказал Старцев, - теперь он мой. Ты хоть знаешь, что это такое? Это же его бухгалтерия, последние счета - кому, от кого, за что, когда и сколько. Он у меня теперь до конца дней будет раком стоять и подачки клянчить!

Широким жестом он перебросил Иллариону еще одну пачку. Тот незаметно усмехнулся - пачек в рюкзаке было много.

- Да ты садись, садись, - весело потирая руки, пригласил Старцев, - в ногах правды нет. Выпить хочешь?

- Спать я хочу, если честно, - сказал Илларион, оставаясь на ногах.

- Ну, как хочешь. Иди, спи. Не-е-ет, москвич, ошибся я в тебе, во второй раз уже ошибся! Золотой ты мужик! Мы с тобой таких дел тут наворочаем!..

- Это уж как пить дать, - вежливо согласился Илларион, распихал по карманам деньги и вышел.

Спать он, однако, не пошел. Некоторые из праздношатающихся обитателей Выселок видели, как зеленый "лендровер", за рулем которого сидел его непонятный хозяин, на приличной скорости пропылил в сторону центральной усадьбы, а через полчаса с ревом промчался обратно, но в Выселках не задержался, а умчался в неизвестном направлении.

В центральной усадьбе Илларион отыскал Архипыча.

Собственно, искать его не пришлось - участковый сидел в своем насквозь прокуренном и по-спартански обставленном рассыпающейся мебелью кабинетике и, потея и морщась, писал какой-то отчет. Шариковая ручка, зажатая в его толстых узловатых пальцах, медленно ползала по бумаге, выводя корявые крупные буквы - видно было, что за долгие годы службы старший лейтенант так и не пристрастился к писанине.

В дебрях желтых от никотина усов, как обычно, заблудилась одинокая сигарета и теперь подавала всему свету дымовой сигнал бедствия, не подозревая, видимо, о том, что она не первая и не последняя.

Видя, что участковый сильно занят, Илларион некоторое время постоял в дверях, ожидая, когда тот, наконец, разделается со своим опусом. Старший лейтенант не заметил его появления и продолжал со страдальческим видом водить ручкой по бумаге, время от времени принимаясь что-то сосредоточенно бормотать себе под нос. Видя, что конца этому нет, Илларион легонько постучал костяшками пальцев по столу. Архипыч резко вскинул голову.

- А, это ты... - протянул он с непонятной интонацией. - Живой, значит?

- Значит, живой. Слушай, Архипыч, будь другом, побереги ружьецо.

Илларион шагнул в кабинет и положил поверх архипычевых бумаг мещеряковский "зауэр" с серебряной насечкой. Участковый уважительно осмотрел его со всех сторон, восхищенно цокая языком.

- Если что, - продолжал Илларион, - позвони в Москву вот по этому номеру, - он нагнулся и нацарапал на листке перекидного календаря номер Мещерякова. - Это номер хозяина ружья. Можешь рассказать ему все как есть он поможет.

- Ишь ты... Серьезные, значит, дела? - - Да как тебе сказать... Лучше тебе этого не знать - спокойнее спать будешь. В общем, лет на двадцать строгого режима я уже наработал. Только что, к примеру, украл рюкзак долларов.

- Это зачем же тебе столько?

- Тундра ты, Архипыч! Я их Старцеву подарил.

- А у него своих мало, что ли?

- Значит, мало. Но это все ерунда! У меня к тебе дело. Ты, Архипыч, постарайся сегодня куда-нибудь из деревни съехать.

- Это еще зачем?

- А чтобы к тебе потом вопросов не было. Не был, не видел, не знаю.., мало ли что.

- А чего не видел-то?

- Ну, Архипыч... В общем, на деревню сегодня будет налет.

- Чего-о-о?

- Ну вот, я же говорил, что лучше тебе ничего не знать. Уезжай, Архипыч, ей-богу, а то еще подвернешься кому под горячую руку, шлепнут сдуру...

- Да ты что, совсем спятил? Куда же это я поеду?!

- А куда хочешь. Да ты не дрейфь, это не настоящий налет будет, а так.., визит вежливости. Тем более, командовать буду я сам, никаких шалостей не позволю. Просто я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

При слове "неприятности" Архипыч как-то сник, аккуратно положил двустволку на стол и сказал, старательно отводя глаза:

- Связался я с тобой, как с фальшивой монетой... Ладно, уеду. Сына я давно не навещал, он у меня в райцентре живет.

- Вот и ладно. Навести сына, внуку шоколадку купи.., или у тебя внучка?

- Внук.

- Привет передавай. Да номерок телефонный не потеряй. Хозяина ружьишка Андреем зовут, запомнишь?

- Запомню.

Спускаясь с крыльца, Илларион покачал головой, удивляясь накатившей вдруг на него сентиментальности. "Дурак... Телефончик оставил... Завещание надо было написать, вот что! Как же я не подумал!.. А еще - сдать Архипычу документы и ордена". Он уселся за руль "лендровера" и дал полный газ. Выбросив из-под высоких колес густое облако пыли, автомобиль стремительно сорвался с места и исчез за поворотом.

С ходу проскочив Выселки, Илларион углубился в лес. Через час с небольшим он уже остановил машину у ворот охотничьего домика и надавил на клаксон.

Глаза у него немного слипались после бессонной ночи.

Надо было взбодриться. В разговоре с Плешивым ему следовало выглядеть бодрым, выспавшимся, словно всю ночь он провел в мягкой постели, а вовсе не за взламыванием сейфа.

Створки ворот откатились в стороны, вооруженный автоматом охранник заглянул в кабину, сделал удивленное лицо и отступил в сторону, пропуская машину во двор. Илларион первым делом окинул взглядом фасад дома и с удовлетворением пересчитал выбитые окна, щербато скалившие кривые редкие стеклянные клыки. На крыльце стоял еще один охранник, тоже с автоматом наперевес и с забинтованной головой. Тугая марлевая повязка полностью закрывала левую половину его лица. "Это все напоминает навешивание на сарай замка после того, как лошадь уже украли", - подумал Илларион.

Он неторопливо подкатил к крыльцу, выключил зажигание и сунул ключи в карман.

- Позови Плешивого, - велел он часовому, высунувшись в окошко, закурил сигарету и стал ждать, больше не глядя на крыльцо.

Охранник немного постоял на месте, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, потом приоткрыл дверь и что-то крикнул по-латышски.

- То-то же, - негромко проворчал Илларион, по-прежнему глядя прямо перед собой.

Ждать пришлось недолго. Минуты через две дверь резко распахнулась, и на крыльцо вышел Плешивый Гуннар в своих джинсах - на этот раз темно-синих - и той же вельветовой курточке, в которой Илларион увидел его впервые. Курточка была расстегнута, и между ее бортами любой желающий мог без труда разглядеть тяжелую рукоять засунутого за пояс пистолета.

Вид у Плешивого Гуннара был осунувшийся - видимо, происшествие с его сейфом начисто отшибло у него охоту досыпать.

- Ты? - удивленно спросил он, увидев Иллариона. От усталости или от чего-то другого, но акцент его сегодня значительно усилился. - Это правда ты?

- Что за мелодрама? - недовольно спросил Илларион, не выходя из машины. - Что, газеты опубликовали мое имя в траурной рамке, или телевидение передало репортаж о том, что я вышел замуж за миллионера из Сан-Франциско? Ну, в чем дело? Что вы смотрите на меня, как на тень отца Гамлета?

- Просто я не думал, что у тебя хватит нахальства вернуться, признался Плешивый.

- Выражайтесь по-человечески, - раздраженно попросил Илларион. - У меня совершенно нет времени на разгадывание шарад. Я не смотрю сериалы по телевизору и терпеть не могу их в жизни. У вас ко мне какие-то претензии? Так почему бы вам не высказать их прямо сейчас, чтобы мы могли разрешить это недоразумение на месте? И учтите, я спешу. Старцев не знает, что я здесь.

- Что ж, - медленно сказал Гуннар, - давай поднимемся в мой кабинет.

- Я же сказал: некогда, - отрезал Илларион. - Что за барские замашки? Неужели нельзя поговорить здесь, на месте?

Гуннар колебался.

- Хорошо, - сказал он. - На месте так на месте. Сегодня ночью кто-то пролез в дом, взорвал сейф и выкрал деньги и мои бухгалтерские расчеты. Я был уверен, что это сделал ты. Если на то пошло, то я и сейчас в этом уверен.

- А номера купюр у вас не были переписаны? - спросил Илларион.

- Зачем это тебе?

- Так были или нет?

- Ну, были. От этого ведь не легче.

- Как знать, - сказал Илларион, полез в карман и протянул Гуннару несколько стодолларовых купюр. - Проверьте-ка это.

Плешивый взял деньги и передал их охраннику, что-то тихо сказав по-латышски. Охранник исчез.

- Что это значит? - спросил Гуннар.

- Сегодня утром Старцев дал мне две тысячи в счет будущих услуг, пояснил Илларион. - Что это за услуги, он не объяснил, но казался очень довольным. По-моему, он просто хотел заручиться зачем-то моей поддержкой.

Вернулся охранник и что-то быстро затараторил по-латышски. Илларион сидел с безразличным видом, высасывая из сигареты последние капли никотина.

- Деньги из моего сейфа, - сказал Гуннар. - Что дальше?

Илларион пожал плечами.

- Откуда я знаю? Это, в конце концов, ваше дело. Вы обставили Старика с товаром, он подорвал ваш сейф - я-то здесь при чем? В конце концов, заработаете еще. Завтра прибывает груз - я, кстати, затем и приехал, чтобы сообщить это вам.

- Да, мне звонили из Москвы, - морща лоб, рассеянно сказал Гуннар и вернулся к волнующей теме ограбления. - Деньги - зола, - сказал он. - Вот документы - это потеря. Это может обернуться настоящей катастрофой.

- Это все ерунда, - отмахнулся Илларион. - Ну, возьмите на той стороне заложника и обменяйте его на эти ваши документы, если они вам так дороги. Как чеченцы. Чего проще-то?

- Плевал Старцев на заложника, - сказал Плешивый Гуннар и с шумом втянул воздух через стиснутые зубы. - Я могу угнать у него из-под носа весь район, и все будут только рады: и Старцев, и, в особенности, заложники. Один я не буду рад.

- Семья? - спросил Илларион, прекрасно знавший, что мадам Старцева вместе с отпрысками загорает на девственно чистых средиземноморских пляжах.

- Они в отъезде, - буркнул Гуннар. - Старая корова резвится с молодыми итальянскими бычками... и потом, за нее Старик не даст и ломаного гроша.

- А дети?

- Я же говорю - они в отъезде. Нет, это.., как это.., дохлый номер.

- А как насчет его любовницы?

- Какой любовницы? - насторожился Плешивый Гуннар. - У этого козла есть любовница?

- А у вас нет? Молодая учительница. Живет в школе, совершенно одна, под минимальной охраной.

Старцев в ней, по-моему, души не чает. Плевое дело - пришел и взял.

- Киднэпинг... - Плешивый поморщился, словно у него заболел зуб. - И что за времена вдруг настали? Так было тихо, спокойно.., воздух, сосны...

- Прошу прощения, - вмешался Илларион. - Я спешу. Так вы говорите, вам звонили из Москвы? Надо же... У меня сложилось совершенно иное впечатление. Я думал, Старцев попытается эту информацию от вас утаить и провести машину на свой страх и риск.

- Ну, еще бы, - сказал Гуннар. Он все еще пребывал в глубоком раздумье. - Хорошо, - сказал он. - Заложник так заложник. Документы необходимо вернуть. Вы возьметесь за это дело?

- За какое? - спросил Илларион. - Вести переговоры со Стариком мне не улыбается. Когда он увидит меня в такой роли, то сразу примется палить, как стопушечный фрегат.

- Не притворяйтесь идиотом, - посоветовал Гуннар, - у вас это плохо получается. Я имею в виду похищение.

- Я же сказал - плевое дело. Сколько?

- Три.

- Пять.

- Четыре.

- С половиной.

- Вы всегда так торгуетесь?

- Торговаться за каждую копейку до победного конца - основополагающий принцип деятельности книголюба. Вам известно, что я книголюб?

- Вы нахал. Я согласен на четыре с половиной.

- Деньги-то у вас есть?

Гуннар посмотрел на Иллариона. Хотя он стоял на земле, а Забродов сидел в высоко поднятой кабине "лендровера", ему показалось, что Плешивый смотрит на него сверху вниз.

- Четыре с половиной тысячи долларов - это не деньги, - сказал Плешивый Гуннар и надменно улыбнулся. - В крайнем случае, поищу в старом пиджаке.

***

Виктория отложила книгу и села у окна, уронив руки между колен. Свет ночника был слишком тусклым, от него быстро уставали глаза, а включать большой свет ей не хотелось - вот уже второй год подряд, каждый вечер, зажигая свет, она словно бы физически ощущала множество недоброжелательных взглядов, устремленных на ее освещенное окошко со всех концов деревни. Пару раз ей били стекла и говорили в глаза ужасные, несправедливые слова. Она не жаловалась, но Старцев как-то прослышал об этом сам и приставил к ней охрану, так что теперь она не могла появиться на улице без сопровождения. Все это напоминало дурной сон, вся жизнь превратилась в сплошной затянувшийся кошмар, и она все чаще подумывала о том, чтобы наложить на себя руки. Однажды она даже попыталась сделать это, но старая веревка, найденная ею в школьной кладовой, сразу же лопнула, и она долго сидела на полу с колючей петлей на шее, кашляя, держась за горло обеими руками, не в силах выдавить из себя ни слезинки.

Ей ни разу не приходилось слышать, что бывает такое. Она знала, что женщины зарабатывают на жизнь разными способами. Знала она и то, что женщину можно принудить к сожительству силой или с помощью шантажа; но она почему-то всегда была уверена, что даже в самом крайнем случае сможет сказать "нет". Чудачка, она просто не предполагала, что ее ни о чем не станут спрашивать, а убить себя окажется так сложно и, главное, так больно.

Она не была сильной - она просто любила малышей и хотела с ними работать, но теперь начинала ненавидеть даже это, потому что все, не исключая самых маленьких, - знали. И вели себя соответственно, так что каждый урок превращался в маленький ад. Она тысячу раз просила Старцева отпустить ее, не мучить, но тот лишь улыбался и смотрел на нее с пугающей нежностью. Она видела, что ее слезы делают все только хуже, - они его возбуждали. Но она не могла остановиться И плакала до тех пор, пока он не валил ее навзничь.

Тогда она начинала тоненько кричать, возбуждая его еще больше, так что он принимался рычать и двигался так энергично, что причинял ей боль.

Потом он затихал, некоторое время лежал неподвижно, после чего одевался и уходил, всякий раз оставляя на столе шоколадку. Первое время она выбрасывала шоколад в помойку, но постепенно начала есть. Пусть медленно, но она привыкала. Она почти привыкла и даже научилась не кричать, но тут появился этот чудаковатый незнакомец и напомнил, что где-то за этими проклятыми лесами есть большой мир, в котором живут обыкновенные люди, по вечерам светятся окна.., и троллейбусы... и даже метро... А потом приехали люди Старцева с автоматом и забрали этого чудака. Больше он не появлялся, а спросить о нем было не у кого. Скорее всего, его напугали, может быть, избили, и он уехал.., или умер. В конце концов, кто он ей и кто она для него? Оставалось только надеяться, что когда-нибудь она надоест Старцеву.

Она нервно закурила - привычка, приобретенная в последние полгода и очень не одобряемая ее патроном, - и тут в окно тихонько постучали. Виктория поспешно спрятала сигарету за спину, поскольку неодобрение Старцева принимало иногда неприглядные формы, а это наверняка был кто-то из его людей.

- Кто там? - спросила она, прислоняясь лбом к темному стеклу.

- Тише, Вика, - зашептали в темноте. - Это Илларион. Помните меня? Откройте окно.

Не успев ни о чем подумать, она распахнула створки.

- Охрана... - начала она.

- Не волнуйтесь. Погасите свет.

Она послушно выключила лампу и лишь после этого испугалась: а что, если вместо одного дарителя шоколада у нее теперь их будет два? Впрочем, решила она, хуже все равно не будет, и стала ждать, стоя у стола, когда визитер вскарабкается на подоконник.

- Ну, где вы там? - вместо этого послышалось из темноты. - Заснули? Идите сюда, у нас мало времени.

Ничего не понимая, она подошла к подоконнику. В темноте школьного двора смутно маячил светлый овал лица с неразличимыми чертами.

- Зачем вы пришли? - шепотом спросила она.

- Помните, я говорил, что мог бы вас отсюда вытащить? Вы как насчет этого?

- Не надо так шутить, - сказала она. - Это жестоко, а вы не показались мне жестоким, хотя и побили Буланчика...

- С женщинами положительно невозможно иметь дело, - раздраженно прошипел ее гость. - Я что, по-вашему, явился сюда в час ночи, вырубив двух человек, только для того, чтобы развлекать вас шутками? Ну, прыгайте сюда!

- Погодите, - сказала она, - у меня голова закружилась. Этого просто не может быть. А как же вещи.., о, боже, о чем я! А документы?..

- Обещаю вам, что буквально через несколько дней все будет в полном порядке, - снова раздался торопливый шепот. - Осталось потерпеть совсем чуть-чуть. Сейчас мы инсценируем похищение - так надо, поверьте. Впрочем...

- Что такое? - почувствовав заминку, быстро спросила она.

- Видите ли... - голос у Иллариона был явно смущенный, - Инсценировка эта нужна не вам а... мне. Я не могу сейчас всего объяснить, но это очень важно. Вы можете отказаться, и тогда я просто увезу вас отсюда и посажу на поезд или на автобус, но я прошу вас мне помочь. Я тут совсем один и разрываюсь на части, водя за нос вашего Старцева и его приятелей. Так вы согласны? Обещаю вам полную безопасность, - поспешно добавил он.

- Да, твердо сказала Виктория, - я согласна.

- Вот это по-нашему, - обрадовался он. - Так и знал, что вас не придется тащить силой.

- А вы потащили бы?

- Если честно, то потащил бы. Очень надо, понимаете? Ну, вылезайте. И запомните - вас похитили, так что мычите, брыкайтесь и не подавайте вида, что мы знакомы. Только не начинайте прямо сейчас - сначала дайте мне заклеить вам рот.

- А это обязательно?

Они уже шли через спортплощадку, на ощупь огибая стойки турников. Виктория отметила, что ее спутник движется абсолютно бесшумно, и тоже постаралась ступать как можно тише, но тут же споткнулась и непременно упала бы, не поймай ее Илларион.

- Это черт знает что, - прошептала она, вопреки здравому смыслу ощущая, как внутри растет какая-то бесшабашная хулиганистая удаль, перешедшая к ней не иначе как от этого непонятного, но явно не злого чудака. - Ладно, клейте.

Она почувствовала, как на лицо ей легла широкая полоса клейкой ленты, намертво заклеив рот, и немедленно сильные руки схватили ее в охапку и вскинули на плечо, как мешок с картошкой. От испуга и возмущения она замычала изо всех сил и забила ногами и руками.

- Да тише вы, - прошипел раздраженный голос, и твердая ладонь чувствительно хлопнула ее пониже спины. - Я же так упаду и уроню вас. Не надо так безоглядно входить в роль.

Она затихла, совершенно перестав понимать что бы то ни было. Ясно было только одно - она позволила втянуть себя в какую-то опасную авантюру, но теперь обратного хода, похоже, не было.

- Порядок, - сказал Илларион, - теперь мычите.

Она осторожно замычала и через несколько шагов почувствовала, как ее передают с рук на руки, и немедленно стала мычать по-настоящему и бить ногами куда попало и почти сразу угодила во что-то мягкое, отозвавшееся шипением и приглушенным латышским ругательством. Ее погрузили на заднее сиденье какого-то высокого автомобиля, в темноте похожего на "джип", но с каким-то уродливым наростом на капоте - похоже, там было укреплено запасное колесо, - Илларион сел за руль, рядом с ним и рядом с ней тоже уселись какие-то незнакомые люди, мотор зарычал, и машина пошла дико скакать по каким-то ужасным ухабам.

... Пересадив Викторию и сопровождавших ее латышей в другую машину и проводив взглядом удаляющиеся габаритные огни, Илларион некоторое время сидел, отдыхая и неторопливо покуривая.

Докурив сигарету до фильтра, он со вздохом вынул из бардачка сотовый телефон и набрал знакомый номер. Трубку долго не поднимали - Мещеряков, конечно же, спал как убитый, несмотря на нервную работу и бессонницу, на которую непрерывно жаловался. Илларион терпеливо ждал, считая гудки и с интересом прислушиваясь к собственным ощущениям. Было что-то не вполне реальное в этом звонке из погруженной во мрак ночной чащи. В кабине было темно, светилась лишь приборная панель да мягко мерцал дисплей телефона. Тихо урчал на холостых оборотах двигатель, и в свете подфарников бестолково толклась ночная мошкара.

На двенадцатом гудке трубку, наконец, сняли, и заспанный голос Мещерякова невнятно бормотнул:

- Слушшш-щеряков.

- Доброе утро, полковник, - сказал Илларион.

- Ну конечно, - от злости полковник, похоже, моментально проснулся, ну естественно! Кто же это еще может быть? У тебя часы есть, или вы с Борисычем их на самогонку обменяли? Я, к твоему сведению, пятнадцать минут назад заснул...

- Не шуми, Андрей, - сказал Илларион, - время поджимает.

- Так, - сказал Мещеряков нормальным голосом. - Во что ты там влип?

- Это долго объяснять. Запомни: завтра.., точнее, сегодня рано утром из Москвы в наши края выедет мебельный фургон. Запиши номер.., так... есть? Отлично. Среди мебели будет предпринята попытка провезти крупный груз редкоземельных элементов. С этой машиной надо поступить так...

Некоторое время он объяснял, как надо поступить с машиной. Мещеряков, вопреки обыкновению, слушал не перебивая, а когда Илларион закончил, сказал только:

- Да, большая была корова.

- Какая еще корова? - спросил Илларион, глядя на часы.

- Та, которая наложила кучу, в которую ты вляпался, - пояснил полковник.

- После коров, чтоб ты знал, остаются не кучи, а блины, - отпарировал Илларион. - Эх ты, зоолог.

Ты все сделаешь?

- А еще позже ты позвонить не мог? - недовольным тоном спросил Мещеряков. - Где я теперь кого найду?

- Не стреляйте в пианиста, - сказал Илларион, - он играет, как умеет.

- Ладно, пианист, - вздохнул полковник. - Смотри там, под пулю не подвернись.

- Как это? - спросил Забродов. - Это, что же, на землю надо лечь? Вы что, она же грязная!

- Освободи провод, шут. Мне звонить надо... Ох, и наслушаюсь я сейчас!

- Сочувствую. Боюсь, что я тоже.

Не дожидаясь ответной реплики, Илларион отключился, справедливо полагая, что долгие проводы - лишние слезы. После разговора на душе стало легче - теперь он был не один.

- Вот теперь, отцы, - вслух сказал Илларион ночному лесу, - мы с вами поиграем в кошки-мышки.

Он включил зажигание и, ломая кусты, без дороги повел "лендровер" в сторону Выселок. Теперь оставалось только принять необходимые меры предосторожности и ждать вечера, когда в условленном месте они с Ирмой должны будут принять груз.

Ирма ждала его на поляне в километре от поселка, зябко кутаясь в коротенькую кожаную куртку.

Когда "лендровер", тускло поблескивая фарами, с приглушенным треском выкатился из леса, она пошла ему навстречу. Илларион заглушил двигатель и открыл дверцу.

- Что это значит? - спросила она, забираясь в кабину. - Какие-то идиотские записки... Что я тебе, девочка - по свиданкам бегать?

- Тише, тише, не шуми, - сказал Илларион. - Принесла?

Ирма молча вынула из-за пазухи и сунула ему в руки бутылку водки. Илларион зубами сорвал с бутылки колпачок и протянул ее обратно.

- Отхлебни.

- Совсем ошалел? Доярку себе найди, придурок.

- Да нужна ты мне... Отхлебни, прошу как человека. Мне алиби нужно.

- Ты, вообще-то, соображаешь, что несешь? Тебе алиби, а мне что?

- Денег могу дать.

- Я же говорю, найди доярку.

- Уф-ф-ф... Ну, давай начнем сначала. Давай так: я не собираюсь тебя спаивать и пользоваться твоим беспомощным пьяным состоянием, мне просто нужно, чтобы.., ну, чтобы все думали, что так оно и было.

- А ты что, импотент?

- А ты тяжелый человек.

- На том стоим. Ладно, давай сюда.

Она отняла у него бутылку и одним махом отпила примерно четверть. Пока она кашляла и отплевывалась, Илларион заботливо колотил ее по спине, на всякий случай держа бутылку на отлете.

- Ну, как ты? - спросил он, когда она немного успокоилась.

- Бывало хуже. Что ты натворил-то, красавец?

Глаза у нее уже немного расфокусировались, это было видно даже в полумраке кабины, и Илларион пошел по линии наименьшего сопротивления, то есть сказал правду - точнее, почти правду.

- Украл наложницу Старика, - признался он и, не дожидаясь реакции собеседницы, запрокинув голову, влил в себя все, что оставалось в бутылке.

После этого он поспешно запустил двигатель и тронул машину с места.

- Извращенец, - заплетающимся языком сказала Ирина.

- Ничего подобного, - возразил Илларион.

Щеки уже начинали понемногу деревенеть, и появилось желание выпячивать челюсть, что было тревожным признаком. Он прибавил газу. - Просто жаль девчонку.

- Вон как... Не пойму, куда ты так торопишься? Останови, давай покурим...

- Давай покурим дома. У меня вдруг появилось предчувствие, что если я сейчас остановлюсь, то мы здесь и заночуем.

- Чем плохо?

- Не выспимся, а завтра трудный день. И потом, должен же я хоть раз за двое суток полежать в постели?

- Один? Всегда один? Нет, ты извращенец.

- Слушай, ты что, правда такая пьяная?

- Не правда. Просто вхожу в роль. А она как - ничего?

- Кто?

- Да эта.., ну, которую ты умыкнул.

- Красивая. Но.., как бы тебе сказать.., слишком маленькая, что ли.

- Лилипутка? Карлица? Откуда она здесь?

- Ирма, не валяй дурака. Она маленькая внутри. Снаружи женщина, а внутри ребенок.

- А я? Я - большая?

- Ты? - Илларион помедлил с ответом. - Ты тоже маленькая.

- Слушай, ты, - сказала Ирина, - рыцарь печального образа. - Она была уже основательно пьяна, но это выражалось только в том, что она немного растягивала слова. - Я ведь тебя насквозь вижу.., герой. Ты кто такой? Чего ты хочешь? Я же вижу. Я не маленькая для тебя. Я для тебя грязная. Грязная, да? Ну, чего молчишь?

- Ты выпила совсем немного, - сказал Илларион. - Через полчаса, самое большее через час хмель пройдет, и ты будешь жалеть о том, что сейчас наговорила. Так стоит ли?..

- Да знаю я, - резко сказала Ирина и отвернулась к своему окошку. - О чем же тут жалеть, если все - правда? Трезвые правды не говорят, трезвые мы все умничаем, хитрим, выгадываем.., не так, что ли, напарник?

Илларион снял правую ладонь с рычага переключения передач и, положив ее на плечо соседки, сжал и легонько потряс - он не знал, что сказать. Ирма вдруг начала всхлипывать, ухватившись за его запястье обеими руками и прижавшись к нему мокрой щекой.

Забродов скрипнул зубами и плавно затормозил.

"Лендровер" замер у обочины лесной дороги, уткнувшись своим обрубленным носом в густую поросль молодых сосенок. Мигнув, погасли круглые фары, и стало видно, что на востоке уже прорезалась узкая светлая полоса начинающегося утра.

"Лендровер" покинул стоянку только тогда, когда уже основательно рассвело и над вершинами сосен показался ослепительно-яркий краешек солнца.

Вернувшись в отведенную ему комнату, Илларион кое-как разделся, расшвыривая одежду по всем углам, и упал в постель, чувствуя себя выжатым как лимон.

Проснувшись, он совсем не удивился, обнаружив рядом Ирму.

Глава 11

Мебельный фургон неторопливо выполз из высоких ворот гаража. Собственно, это был не фургон даже, а обыкновенный трейлер - огромный, четырехосный, - словом, один из тех, что в народе коротко и всеобъемлюще именуются "фурами". От прочих сородичей его отличала только сделанная по трафарету надпись "Мебель", тянувшаяся вдоль бесконечного борта, которая и превращала обыкновенную многоцелевую фуру в мебельный фургон.

Водитель, невысокого роста развеселый толстяк с большими усами, душераздирающе зевал и очумело мотал головой - было четыре часа утра, и солнце только начинало подкрадываться к Москве с востока. Монотонные вспышки желтых мигалок на перекрестках только усиливали одолевавшую его дремоту. Наплевав на железное правило (установленное, как и большинство правил, его молодой женой) - не курить раньше восьми утра, - водитель вытянул из пачки сигарету и чиркнул зажигалкой. Первая затяжка, словно миниатюрный взрыв, вышибла сон из всего тела, но песок в глазах остался, что было, в общем-то, неудивительно - у первенца водителя резались молочные зубки, и ночка выдалась еще та.

Если не брать этого в расчет, водитель любил дальние рейсы - как, наверное, девяносто процентов его коллег. Особенно ему нравилось покидать огромный мегаполис ранним утром, когда еще не началась толчея на дорогах, когда вечно страдающие от безденежья гаишники мирно спят, передоверив пустые улицы желтым мигалкам, и по этим улицам неторопливо и деловито катят оранжевые автоцистерны коммунальных служб, распустив в обе стороны шипящие водяные усы.

Выехав на Волоколамское шоссе, он энергично встряхнулся и протер глаза. Трасса есть трасса, и ей безразлично, спал ты ночью или успокаивал вопящего младенца. Пройдет какой-то час, и здесь будет не протолкнуться от рычащих, выдыхающих облака ядовитого смога, идущих бампер к бамперу, автомобилей, стремящихся на запад так, словно началась невиданная по своим масштабам эвакуация. Солнце будет медленно, но уверенно раскалять жестянку, в которой ты сидишь, и останется только потеть и глотать минералку, без конца гоняя взад-вперед заигранные, заученные наизусть кассеты...

Он посмотрел в зеркало слева и удивленно приподнял брови: черный "фольксваген-пассат", севший ему на хвост в трех кварталах от проходной, все еще был здесь. Покопавшись в памяти, водитель припомнил, что на выезде из города "пассата" позади, кажется, не было. Он неопределенно фыркнул в усы и почесал переносицу - ощущение "хвоста" за спиной было непривычным. Впрочем, "пассат", словно почувствовав его недоумение, легко вырвался вперед и вскоре исчез где-то вдали, идя с превышением скорости и игнорируя дорожные знаки, категорически запрещающие обгон на этом участке трассы. Водитель фуры проводил его взглядом, пытаясь отогнать странное чувство: ему казалось, что он видит этот "пассат" не в последний раз.

Предчувствие его не обмануло: километров через десять он увидел "пассат" припаркованным у придорожного круглосуточного кафе. Все было ясно:

"братва" делала утренний объезд, собирая с "точек" дань. Водитель тихо выругался и выбросил "фольксваген" из головы. Теперь его мысли заняла его эта странная командировка. Он работал уже не первый год, но таких поездок у него еще не было.

Ему предписывалось перегнать груженный мебелью фургон в Великие Луки, где в условленном месте, а именно у закусочной на выезде из города, его будет ждать человек, которому он должен передать машину с грузом. Груз, конечно, дело наживное, но вот о том, чтобы передать кому-то свою машину вместе с путевыми документами, думать было как-то непривычно. Все было как-то несолидно, словно в детективном романе. Впрочем, и груз, и накладная были в порядке, это он проверил сам.

Конечно, в ящики с фурнитурой он не заглядывал, но ведь фурнитура она фурнитура и есть. Вряд ли кому-то придет в голову пользоваться для транспортировки героина услугами одного из грузовых автопарков.

А что, подумал он, это было бы, по крайней мере, интересно. В течение следующих двадцати минут он прокрутил в мозгу не менее десятка детективных сюжетов, круто замешанных на крови и наркотиках, главным героем которых был он сам. Время от времени в эти сюжеты проникала Тамарка из диспетчерской она лезла во все щели, как ни пытался он, храня верность супруге, изгнать прочь из сознания соблазнительный образ голоногого диспетчера.

Вскоре его снова обогнал черный "пассат" - даже стекла у него были черными. Он напоминал какой-нибудь пистолет или бластер из фантастического боевика. Водитель представил, каково сидеть за баранкой такого автомобиля, и легонько причмокнул - это было покруче трех Тамарок, вместе взятых.

Он миновал поворот на Волоколамск, опять объехав стоящий возле очередной забегаловки "пассат".

Теперь ему стало интересно, как далеко распространяется сфера влияния тех ребят, что невольно стали его попутчиками в это утро. Не будут же они вот так обирать придорожные закусочные до самой границы с Латвией? Да нет, конечно, решил он.

Плечистых ребят в России много, а количество забегаловок на Волоколамском шоссе все-таки ограничено.

До Ржева оставалось еще верст двадцать, когда впереди замаячил пост ГАИ. Дурдом на трассе был уже в самом разгаре, потные и злые водилы терзали сцепление, но дело от этого быстрее не двигалось - запруженная людьми в форме река транспорта двигалась еле-еле, в час по чайной ложке.

Гаишники явно кого-то искали или проводили очередной высосанный из пальца рейд. Водитель фуры постарался расслабиться и поберечь нервы, но в образовавшейся пробке это было делом безнадежным, и уже через две минуты он, высунувшись по пояс в узкое окошко, на чем свет стоит крыл водителя белых "жигулей" в бога, мать и в бессмертную душу.

Но все на свете когда-нибудь кончается, и минут через двадцать мебельный фургон добрался-таки до того места, где стоял длинный и приплюснутый милицейский "форд" американской сборки и деловито прохаживались фигуры в белых портупеях, помахивая полосатыми жезлами. Водитель просунул в окошко документы: свои права, путевой лист и накладную на груз. Гаишник, пожилой капитан с усталым лицом, принял бумаги, бегло просмотрел их, взглянул на переднюю номерную пластину, снова сверился с бумагами и сделал повелительный жест жезлом - к обочине.

- В чем дело? - попробовал вступить в прения водитель, но капитан нетерпеливо и властно повторил свой жест и отошел в сторону, по-прежнему держа документы в руке.

Водитель отогнал фуру на пыльную обочину, заметив между делом, что после этого поток автомобилей устремился вперед, не встречая на своем пути никаких преград - что бы ни искали гаишники, они это, по всей видимости, уже нашли. Его неприятно кольнула мысль, что искали они, похоже, его или его машину. Правда, на обочине уже стояла парочка автомобилей - потрепанный хлебный фургон и блестящая черная "Волга". Водитель хлебовозки в испачканных машинным маслом джинсах и линялой футболке навыпуск и пилот лакированного "членовоза", выряженный в белоснежную рубашку и черный, в тон машине, галстук, позабыв о кастовых различиях перед лицом общей беды, мирно покуривали, прислонившись задами к багажнику "Волги", и что-то обсуждали между собой - тоже вполне мирно, без накала страстей.

Усатый водитель фуры распахнул дверцу, спрыгнул с высокой подножки на пыльную каменистую землю обочины и, на ходу прикуривая сигарету, направился к товарищам по несчастью, чтобы обсудить с ними создавшееся положение и разузнать, в чем дело, - они прибыли сюда раньше него, и, соответственно, должны были больше знать. Мимо него неторопливо проехал давешний "пассат". Миновав группу припаркованных автомобилей, он резко набрал скорость и вскоре исчез из вида, затерявшись среди других машин. Вид удаляющегося "фольксвагена" вызвал у водителя фуры прилив справедливого гнева: бандиты беспрепятственно раскатывали куда вздумается, в то время как его, человека, зарабатывающего на жизнь честным трудом, ни за что ни про что тормознули, в то время как он должен попасть на место в строго оговоренное время.

Эту мысль он развил в страстной речи перед водителями фургона и черной "Волги". Те сочувственно покивали, глядя куда угодно, только не на него, а когда он, наконец, выдохся и замолчал, водитель фургона неопределенно сказал: "Бывает", а интеллигент с "членовоза" вообще промолчал, лишь криво пожал плечами и самым невоспитанным манером отвернулся. Это было более чем странно, но водитель фуры уже не мог остановиться и от растерянности завел было свою речь по второму разу, но тут появился давешний капитан, все так же державший в руках его бумаги. Прервав свое выступление, водитель устремился к нему с вопросами, но тот лишь отмахнулся и, подойдя к "Волге", склонился над приоткрытым окошком.

- Вот документы, товарищ полковник, - сказал он, протягивая злосчастные бумаги в щель полуопущенного стекла.

Водитель застыл с открытым ртом и растерянно перевел взгляд вытаращенных глаз на все еще стоявших у багажника "Волги" коллег. Водитель хлебного фургона сочувственно вздохнул, а интеллигент в белой рубашке почти незаметно, но тоже сочувственно развел руками. Водитель фуры с отчаянием осознал, что засыпался, хотя на чем именно, ему было невдомек.

Между тем дверца "Волги" распахнулась, сверкнув черным лаком, и из нее легко выбрался средних лет мужчина в штатском. Впрочем, то, что он был одет в серые цивильные брюки и какую-то легкомысленную полосатую рубашечку, вовсе не меняло того факта, что это был тот самый "товарищ полковник", к которому с таким почтением обращался пожилой гаишник, - он выглядел именно так, как, по мнению водителя, должен выглядеть одетый в штатское полковник.

Двигаясь быстро и деловито, он подошел к водителю и вполне приветливо поздоровался, из чего тот, умудренный горьким опытом, немедленно сделал вывод, что полковник этот служит где угодно, но только не в госавтоинспекции. От этого бедняге сделалось еще муторнее, чем было до сих пор.

- Придется осмотреть ваш груз, - сказал полковник. - Есть подозрение, что вы провозите контрабанду.

Водитель ударил себя кулаком в грудь, набрал побольше воздуха, готовясь отстаивать свои конституционные права и полную невиновность, но полковник остановил его, подняв руку в предупреждающем жесте.

- Лично вас пока никто ни в чем не обвиняет, - сказал он, и водителю очень не понравилось это "пока". - Куда вы должны доставить груз?

- В Великие Луки, - честно ответил водитель.

- А в путевке указано, что вы направляетесь в Ригу. Вам не кажется, что тут имеет место какое-то несоответствие?

Водителю именно так и казалось, причем с того самого момента, как начальник парка лично вручил ему путевку и на словах дал подробные инструкции. Он так и сказал полковнику и по просьбе последнего пересказал ему эти инструкции так точно, как только мог. Подумав, он добавил, что не проверил ящики с фурнитурой и что это, по его мнению, не является уголовно наказуемым преступлением.

- Разберемся, - пообещал полковник, безо всякой, впрочем, угрозы в голосе. Водителю даже показалось, что тот чувствует себя словно бы не в своей тарелке. Тут в душу его закралось подозрение, что полковник этот никакой и не полковник, а какой-нибудь ухарь, решивший свистнуть фуру с мебелью и толкнуть потом эту мебель по бросовым ценам, сорвав таким макаром немалую сумму. Собственная судьба мгновенно представилась водителю в самом что ни на есть черном свете: ему привиделась безымянная могилка где-нибудь в лесу под Ржевом, да так ясно, что ноги у него ослабели и перед глазами все поплыло.

Полковник, заметив его состояние, удивленно глянул, высоко заломив левую бровь, что-то сообразил и, хлопнув себя по лбу, предъявил водителю удостоверение личности - как полагается, в развернутом виде.

- Полковник Сорокин, - представился он. - Вы уж извините, совсем замотался. Если хотите, можете подать жалобу.

- И чего будет? - безнадежно поинтересовался водитель, невидящим взглядом скользя по строчкам в удостоверении.

- Выговор будет.

- Кому?

- Мне. Да что это с вами? Вы что, решили, что мне нужен ваш груз?

- Кто вас знает, что вам нужно, - махнув рукой, с горечью сказал водитель. Страх понемногу стал уходить. - Кузов открывать?

- Не здесь, - сказал полковник, и тут из "Волги" высунулся кто-то и с легким раздражением крикнул:

- Сорокин! Ну что ты копаешься, как курица в навозе? Время! - и показал на часы.

- Следуйте за "Волгой", - сказал водителю Сорокин. - Документы ваши пока побудут у меня.

Пребывая в самом мрачном расположении духа, водитель взобрался в успевшую за время вынужденной стоянки раскалиться кабину, с лязгом захлопнул дверцу и выехал на дорогу, держась в кильватере черной "Волги". Посмотрев в зеркальце, он заметил, что по пятам за ним движется хлебный фургон, водитель которого, насколько он мог припомнить, никаких указаний от полковника Сорокина не получал и, значит, был с ним заодно.

Дурные предчувствия снова стали закрадываться в душу водителя. Он нашарил под сиденьем увесистую монтировку, вряд ли до конца сознавая, что делает и, главное, зачем.

На окраине Ржева "Волга" свернула в распахнувшиеся перед ней ворота какого-то склада. Оба грузовика въехали следом, и ворота со скрипом закрылись.

Лязгнув, сомкнулись тяжелые створки, и седой старикан в засаленной фуражечке армейского образца проворно задвинул массивный засов. Несчастный водитель снова, как за спасительную соломинку, ухватился за свою монтировку, но тут задний борт хлебного фургона распахнулся, и оттуда посыпались одетые в камуфляж фигуры. Увидев автоматы и черные трикотажные маски, водитель поспешно затолкал монтировку под сиденье и покорился судьбе.

Впрочем, к нему даже никто не подошел. Работая с фантастической скоростью, люди в масках разгрузили фургон и с натугой выволокли из дальнего угла четыре громоздких ящика, в которых, как говорилось в накладной, была фурнитура - болты, шурупы, пробки и прочая дребедень, которая обычно прилагается к мебели.

Сорокин подошел к кабине и стукнул в дверцу.

Водитель выставил в окошко хмурое испуганное лицо, на котором длинные кавказские усы теперь почему-то казались лишними.

- Это фурнитура? - спросил полковник.

- Ясное дело, - сказал водитель.

- А не многовато ее, вы как считаете?

Водитель посмотрел на четыре громоздких ящика и пожал плечами.

- Не знаю. Я мебель везу, к мебели положена фурнитура. А сколько ее должно быть, не знаю.

Мебель-то вся в упаковках...

- И то верно, - согласился полковник, оглядывая плоские пакеты из оберточной бумаги, сложенные у заднего борта фургона. - Ну, ладно.

Взглянуть на свою "фурнитуру" не хотите?

Без особого желания водитель выбрался из кабины и подошел к ящикам, возле которых уже стоял, поигрывая монтировкой, плечистый крепыш в черной маске.

- Открывайте, - сказал ему полковник, но крепыш почему-то помедлил, оглянувшись на стоявшую поодаль "Волгу".

Сидевший в "Волге" человек, заметив эту заминку, кивнул крепышу головой.

- Открывай, открывай, - сказал он, и тот немедленно вогнал острый конец монтировки в щель между крышкой и стенкой ящика.

Звякнув, отскочила лопнувшая металлическая лента, гвозди завизжали, выходя из плотной древесины, чьи-то руки подхватили и сняли крышку, и водитель увидел множество плотно уложенных брусков невзрачного серого металла, прикрытых сверху все той же оберточной бумагой.

- Это что? - спросил он у полковника, от растерянности позабыв, что вопросы здесь задает вовсе не он.

- Это вольфрам, - ответил полковник. - Это чертовски много вольфрама.

***

В полдень дверь без стука распахнулась, и на пороге возник старый знакомый. Илларион разлепил веки и окинул его взглядом, казавшимся куда более мутным, чем он был на самом деле. Толстая гипсовая повязка на указательном пальце подсказала ему имя - точнее, кличку: Буланчик. Пухлые губы недоросля, носившего это лошадиное прозвище, растянулись в сальной усмешке, когда он увидел на подушке рядом с головой Иллариона еще одну всклокоченную со сна голову.

- Как спалось? - поинтересовался Буланчик.

Илларион нашарил возле кровати тяжелый ботинок и, коротко размахнувшись, запустил им в губастую физиономию. Ботинок с грохотом ударился в дверь в тот самый момент, когда она захлопнулась за выскочившим в коридор Буланчиком.

- Стучаться надо! - рявкнул вслед ему Илларион и сел, спустив с постели босые ноги.

- Что за шум? - невнятно спросила Ирина, не открывая глаз. - Неужели нельзя дать человеку выспаться?

- Старик соскучился, - сказал Илларион. - Вставай, труба зовет.

В дверь вежливо постучали.

- Стой там, - повысив голос, чтобы его было слышно в коридоре, сказал Илларион. - Мы сейчас оденемся.

- Пошевеливайтесь, - сказал Буланчик, приоткрывая дверь и просовывая в щель голову. Илларион замахнулся вторым ботинком, и голова исчезла. Старик ждет! - прокричал Буланчик из-за двери.

- Обоих? - спросил Илларион, натягивая штаны.

- Ага, - послышалось из коридора вместе с глупым смешком.

- Ну и вали отсюда, - посоветовал Илларион. - Скажи, что мы сейчас придем.

Ирина уже встала. Илларион невольно засмотрелся на крепкое стройное тело, жалея о том, что продолжения знакомства, по всей видимости, не будет.

- Отвернись, - сказала она, - имей совесть.

- Легко сказать - отвернись, - проворчал Илларион, но все же отвернулся и пошел подбирать ботинок. - Знал бы - не пил, а то все как в тумане.

- Это еще вопрос, что было бы, если бы ты не пил, - сказала Ирина. Трезвый ты похож на автомат.

- На робота? - переспросил Илларион. - Вот никогда бы не подумал...

- Не на робота, а на автомат, - упрямо повторила Ирина. - На "Калашников" или какой-нибудь "шмайссер". Нажми на кнопку - получишь результат.

- Жаль, - искренне сказал Илларион. - Придется поработать над собой.

- Почему - жаль? Мне как раз такие мужики и нравятся, - призналась она. - Функциональные и эффективные. Ну все, я готова.

Они умылись по очереди в тесной ванной комнате в конце коридора. Пощупав колючий подбородок, Илларион решил пока что не бриться и на всякий случай сильно потер ладонями глаза, чтобы они покраснели еще больше.

На крыльце их подкараулил Буланчик. Предусмотрительно держась в сторонке, он сказал:

- Эй, москвич, ты мне полштуки должен.

- За что это? - высокомерно поинтересовался Илларион. Он отлично знал, за что.

- Пить надо меньше, - посоветовал Буланчик. - Глянь, во что ты мою телегу превратил.

Илларион посмотрел в указанном направлении и увидел именно то, что и ожидал увидеть: его "лендровер" основательно въехал своим высоко поднятым бампером в левое заднее крыло буланчиковой "сьерры". Илларион усмехнулся про себя: Буланчик не поскупился, запрашивая цену.

- Это я, что ли? - неискренне удивился он.

- Блин, - сказал Буланчик, - сколько же ты выжрал?

- Любопытство кошку сгубило, - сказал ему Илларион, - слыхал? Держи, и он сунул Буланчику одну из полученных вчера от Старцева пачек.

Буланчик ловко пробежал пальцами по срезу пачки и вытаращил глаза.

- Штука... - изумленно сказал он.

Илларион даже не оглянулся.

... Старцев широкими шагами мерил кабинет из конца в конец. Когда дверь открылась, пропуская Иллариона и Ирину, он резко остановился и повернулся к ним всем телом.

- Где вы были ночью? - спросил он.

- Доброе утро, - ответил Илларион. Усадив Ирму на диван, он подошел к столу, налил в стакан воды из графина и шумно выпил, пролив часть на себя и на лежавшие на столе бумаги.

Старцев молча наблюдал за ним, играя желваками на скулах. Забродов со стуком опустил стакан на поднос, крякнул и уселся в кресло, развалившись. как барин. Покопавшись пальцем в пустой пачке, он скомкал ее и бросил в мусорную корзину под столом.

- Сигареты есть? - спросил он у Старцева.

- Вы где-то пропадали всю ночь, - сдерживаясь, повторил тот. - Где?

- В Караганде, - сварливым тоном ответил Илларион. - Вам что, сигареты жалко? Не видите, что ли, что я болею?

Старцев, не устояв на месте, снова начал мотаться из угла в угол, как запертый в клетке зверь.

- Послушайте, перестаньте вы маячить, - раздраженно попросил Забродов. - У меня от вашей беготни шея затекает.

Старцев резко затормозил возле него и наклонился к самому лицу Иллариона, опершись одной рукой о крышку стола.

- Если ты мне не скажешь, что делал ночью, тебе не придется беспокоиться о своей шее, - пообещал он.

- Позвольте, - сказал Илларион, - это даже как-то неловко.., что вы, в самом деле? Нет, я понимаю, конечно, но не могу же я...

- Он трахался, - раздался с дивана спокойный чистый голос Ирины. - Со мной.

- Что? - переспросил Старцев, оборачиваясь к ней. - Как?..

- По-разному, - все так же безмятежно ответила она. - Показать?

Старцев зарычал и опять забегал по кабинету.

- Ну вот, - сочувственно сказал ему Илларион, - вот видите. Не приставали бы с расспросами, не пришлось бы краснеть...

Старцев подбежал к столу и так ахнул по нему кулаком, что пустой стакан подскочил и перевернулся. Илларион ловко подхватил его в тот момент, когда он готов был скатиться на пол, и осторожно поставил на место.

- Мне надоела эта клоунада! - во всю мощь заорал Сергей Иванович, в такт своим словам ударяя кулаком по столу. - Мне надоел ты с твоими проектами, от которых все становится хуже и хуже! Откуда ты взялся? Кто ты такой? Не думай, что Тихарь прикроет твою тощую задницу! Тихарь в Москве, а Москва далеко! А здесь - я! Ты понял - я!

- У него вовсе не тощая задница, - снова подала голос Ирма. - Очень даже в самый раз.

Старцев замолчал, переводя взгляд с нее на Иллариона и хватая ртом воздух. Воспользовавшись паузой, Илларион перегнулся через стол, выдвинул верхний ящик, достал из него пачку "Мальборо", выудил оттуда сигарету и закурил, откинувшись на спинку кресла.

- Хорошо, - сообщил он остолбеневшему хозяину кабинета. Старцев издал какой-то сдавленный звук, тиская воздух скрюченными пальцами.

- Лучше помолчи, - сказал ему Илларион, запрокидывая голову и выпуская дым. - Если ты не перестанешь орать, я тебя просто убью, и на этом твое "я" здесь кончится и начнется снова в местечке, где климат, боюсь, погорячее здешнего. Неужели нельзя объяснить по-человечески, в чем, собственно, дело?

- А ты не знаешь, - саркастически сказал Старцев, падая в свое кресло и с грохотом задвигая выдвинутый Илларионом ящик стола.

- Нет, - сказал Илларион. - А если говорить начистоту, то и знать не хочу. Мне сегодня перегонять груз, а ты не дал мне выспаться.

- Переживешь, - сказал Старцев.

- Переживу, - согласился Илларион. - Я-то переживу.

- Язык у тебя длинный, - сказал Старцев, пристально глядя на него.

- Ты опять за свое?

- Да, я опять за свое!

- Угомонись, - сказал Илларион. - Объясни, чего тебя так разбирает.

- Вику похитили.

- Вику? Это которую же? Ах, Вику!.. А кто?

- Я думал, что ты мне скажешь.

- Ну и зря. А может, она сама сбежала?

- Охранников кто-то вырубил, да так, что они ничего не успели понять. Тоже она?

- Да, это вряд ли... Значит, это Плешивый. Ему, вероятно, не понравилось то, что случилось с его сейфом.

- Тоже, между прочим, твоя работа.

- Ну, знаешь!.. Не ты ли меня туда послал? Не ты ли радовался, что Плешивый у тебя в руках? Мой тебе совет: плюнь ты на эту бабу. Ну, на что она тебе?

Плешивый - дурак, что решил ловить тебя на такой крючок. Просто теперь к тому, что записано в тех бумагах, которые мы у него умыкнули, добавится похищение человека с целью получения выкупа.

Хоть сейчас можно звонить в ментовку.., правда, сидеть вам, скорее всего, придется на одних нарах.

Зато появится возможность дать ему в морду.

- Я не могу ее там оставить, - сказал Старцев, и Илларион с удивлением и легкой брезгливостью заметил, что глаза у него увлажнились, а голос подозрительно дрожит. - Пойди и приведи ее.

- Очухайся, Ромео, - презрительно сказал Илларион. - Откуда ты знаешь, что она там? Это же только наши предположения, и ничего больше. Если ее действительно забрал Плешивый, то он непременно даст тебе знать. Просто он хочет, чтобы ты помучился. А ты и рад стараться. В конце концов, отдашь ему его бумажки, и вся недолга. Что на них - свет клином сошелся?

- Жалко, - сказал Старцев, хватаясь за голову.

- Ну, скопируй их. Не поверю, чтобы у тебя не нашлось завалящего ксерокса.

- Да на что мне копии?!

- Копия, конечно, не оригинал, но тоже штука интересная.

- Я хочу, чтобы ты забрал ее оттуда, - упрямо наклонив голову, сказал Старцев.

- А я хочу, чтобы ты принял холодный душ! - гаркнул вдруг Илларион так, что Ирма вздрогнула. - Я хочу перегнать груз и получить свои бабки, а потом, если тебе так неймется, могу отправиться за твоей бабой! Как ты думаешь, сколько мы оба проживем после того, как из-за бабы сорвем поставку? Тихарь шутить не Станет! Мне-то, может быть, и удастся уйти, но вот где окажешься ты?

Старцев замычал, мотая головой, словно его донимала сильная зубная боль. Илларион встал и, поманив за собой Ирму, вышел из кабинета.

- Уф, - сказал он, оказавшись на улице, - Как его разбирает, а? Ты заметила?

- Не понимаю, - хмурясь, сказала Ирина, - зачем ты все это затеял?

- Я хочу, чтобы эти шакалы передрались насмерть, - ни капли не кривя душой, ответил Илларион. - Тогда мы с тобой будем чувствовать себя гораздо свободнее, потому что им будет не до нас.

И потом, они оба мне просто до смерти надоели. Я буду только рад, если они устроят здесь войну и дадут эфэсбэшникам повод взять себя за задницу.

- Резонно, - сказала Ирина, - но неубедительно. По-моему, ты просто донкихотствуешь.

- Брось, - отворачиваясь, сказал Илларион.

- Это не ответ. Я таких вещей не понимаю и поэтому боюсь. Да что там, я в них просто не верю.

- Это бывает, - сказал Илларион. - Трудное детство и тому подобное. Просто расслабься! Пойдем-ка лучше перекусим, а то нам в дорогу скоро.

Ты готовить умеешь?

- Нет.

- Значит, опять консервы, - вздохнул Забродов. - Я-то умею, признался он, пропуская Ирину в дверь отведенного им "гостевого" коттеджа, - но ленюсь.

- Наплевать, - сказала она. - Слушай" рыцарь, а не мог бы ты еще раз приласкать бедную пастушку перед дальней дорогой?

Илларион украдкой взглянул на часы.

- Мог бы, - сказал он, - вот только надо побриться.

- Для разнообразия сойдет и так.

- Что ж, - сказал он, хватая ее на руки и ногой открывая дверь спальни, - крестовые походы и голод - понятия взаимодополняющие. Только как же мое сходство с автоматом?

- Чепуха, - сказала она, откидываясь на подушки. - Небритых автоматов не бывает. Только запри дверь.

***

- Что за хреновина? - потряс головой башнеподобный Федоров, глядя, как из ворот склада выползает знакомая фура с надписью "Мебель". - Отпустили его, что ли? Или это не тот?

- Машина та, - прошелестел Говорков с заднего сиденья и нервно поправил очки.

- Неужели мусора лопухнулись? - поразился Федоров. - Вот это номер!

- Я бы не стал на это рассчитывать, - тихо сказал Говорков.

Кореец Хой, как всегда, промолчал, провожая удаляющийся трейлер припухшими щелочками глаз.

- А эти куда подевались? - поинтересовался Федоров, имея в виду черную "Волгу" и хлебный фургон.

Тут ворота снова распахнулись, и обе машины гуськом выкатились на улицу.

- Трогай, - тихо приказал Говорков. - До шоссе поедем за ними, а там посмотрим.

- Заметано, - сказал Федоров, запуская двигатель.

Черный "пассат" с тонированными стеклами осторожно выбрался из укрытия между заляпанным навозом трактором и голубым почтовым фургоном и покатился следом за хлебовозкой, соблюдая приличную дистанцию и по мере возможности прячась за попутными машинами.

Выехав на шоссе, "Волга" повернула на запад, а фургон, мигнув на прощание указателем поворота, укатил обратно в Москву.

- И что теперь? - поинтересовался Федоров. - Разорваться нам, что ли?

Говорков некоторое время молчал, принимая решение. Он так давно привык подавлять в себе любые эмоции, что сейчас не испытывал страха, хотя успел уже понять то, чего до сих пор не понял дурак Федоров и даже молчаливый Хой: все пропало, груз конфискован, а к границе едет просто невообразимых размеров "кукла", состряпанная хитроумными ментами с тем, чтобы ловчее сцапать тамошних зажравшихся деятелей. Понял он и другое: этого неизвестно откуда взявшегося Забродова следовало пристрелить сразу, не вступая с ним в переговоры, пристрелить, как бешеного пса, и утопить в болоте.

В том, что это именно Забродов сообщил ментам о грузе, сомневаться не приходилось: кроме него о предстоящей переброске знали только Старцев и Гуннар, а уж они-то были последними, кто стал бы информировать милицию о чем бы то ни было.

Судьба бизнесменов от таможни волновала Говоркова меньше всего, поскольку они ее заслужили, а что до Старцева, то его вообще давно пора было менять. Говоркову был нанесен страшный удар, и он реагировал на него с холодной логикой древней рептилии: следовало немедленно обезопасить себя и уничтожить противника. На груз ему было плевать: он все равно пропал, но вот Забродова надлежало стереть с лица земли, и чем скорее, тем лучше.

Вместе с Забродовым старый крокодил приговорил к смерти еще четверых: Ирму, директора грузового автопарка, знавшего, кому и зачем понадобился фургон, Старцева и Плешивого Гуннара. Для всех остальных участников этого дела он был просто Тихарем из Москвы, то есть, по сути дела незнакомцем.

Он взял трубку сотового телефона и набрал номер директора.

- Игорь Николаевич, - прошелестел он, свободной рукой отдавая Федорову безмолвный приказ трогать и ехать направо, за "Волгой", - это Говорков вас беспокоит. У нас ЧП.

... Спустя какое-то время идущий на недозволенной скорости "пассат" со свистом обогнал черную "Волгу", а через минуту настиг и оставил позади тяжелый мебельный фургон. Усатый водитель фургона, занятый своими невеселыми мыслями, скользнул по нему неузнающим взглядом и снова стал смотреть на дорогу, время от времени прикладываясь к бутылке с минеральной водой и насвистывая сквозь зубы какой-то унылый мотив.

Глава 12

Пока Ирина ходила мыть руки и причесываться, Илларион выскочил из закусочной и приобрел на импровизированном базарчике букетик садовых ромашек. Вернувшись за столик, он с торжественным видом положил букет перед Ириной.

- Это вам, мадам.

- Вот чокнутый, - сказала она. - Спасибо, рыцарь.

- Так, - энергично сказал Илларион, садясь и плотоядно потирая руки, что у нас тут? Столовские пельмени? Пища богов!

Ирина поморщилась, с сомнением глядя на бугристую сероватую массу, лежавшую в тарелках.

- И не надо морщиться, граждане! - назидательно произнес Забродов. Любовь и война отнимают совершенно ненормальное количество калорий, каковые требуют постоянного восполнения.

Голодный герой годен лишь на то, чтобы шарить вокруг тоскливыми глазами, и мечтает он не о подвигах и даже, прошу прощения, не о дамских прелестях, а о куске колбасы, на восемьдесят процентов состоящем из сои и на двадцать - из туалетной бумаги. Поэтому героя надо кормить - пусть даже не слишком изысканно, но часто и обильно. Тогда он свернет горы и повернет реки вспять, а также совершит массу других славных деяний - в том числе и под одеялом.

- Опять все опошляете, мой рыцарь, - заметила Ирина, без особого воодушевления ковыряя вилкой в тарелке.

- Миль пардон, - сказал Забродов. - А чего вы все от меня хотите? В конце концов, я бандит или профессор?

- Ты шут гороховый, - невольно улыбаясь, сказала она. - Ешь, а то твоя пища богов остынет.

Илларион молча кивнул и с аппетитом набросился на свою порцию. Ирина отложила вилку и сидела, задумчиво перебирая лепестки ромашек и разглядывая проносившиеся по шоссе автомобили. На губах ее играла неопределенная полуулыбка, заметно теплевшая, когда ее взгляд падал на уверенно расправлявшегося с пельменями Иллариона. Когда он закончил, она придвинула к нему свою порцию.

- Мммм? - спросил он с набитым ртом.

- Давай, давай, - пригласила она, - не стесняйся. Я знаю в Риге одну гостиницу, где очень уютно и тихо. Так что силы тебе понадобятся.

- Рррр, - ответил Илларион, и она рассмеялась. Закусочная представляла собой стеклянный павильон, расположенный метрах в пяти от шоссе и сотрясавшийся до основания всякий раз, когда мимо с ревом проносились многотонные махины тяжелых грузовиков. Вдалеке маячил окраинный микрорайон Великих Лук, а в противоположной стороне, там, откуда они приехали, не более чем в километре синел перелесок, из которого они только что выбрались. Где-то там остался мечущийся из угла в угол Старцев; где-то там примерно в это время должны были хоронить Свата, погибшего, как написал в своем отчете участковый, в результате несчастного случая на охоте; где-то там слонялся опухший от водки Воробей, пропивая остатки выданной Стариком премии и рассказывая всем подряд страшные байки о том, как он чуть не помер, волоча через лес подстреленного латышами Свата, чем наживал себе, несомненно, большие неприятности. А несколько десятков людей, повинуясь отданному приказу, снаряжали магазины автоматов и прочищали шомполами стволы дробовиков, готовясь поставить на место потерявших всякую совесть соседей. Не первый год работавшая курьером Ирма ясно ощущала, как сгущается атмосфера, закручиваясь наэлектризованной тугой спиралью, и точно знала, что спираль эта развернется именно в тот момент, когда в центр ее вломится тяжелый грузовик, в кабине которого будут сидеть они с Илларионом.

Впрочем, ее это волновало не так сильно, потому что рядом был Илларион. Она ни за что не призналась бы в этом даже еще вчера. Но сегодня все странным образом изменилось, и привычные предметы приобрели диковинные очертания, словно она смотрела на них под другим углом. Жалкий букетик садовых ромашек тронул ее до слез, и ей стоило немалых усилий скрыть это позорное, по ее мнению, обстоятельство. Одно она знала точно: рядом с ней сейчас сидел именно тот мужчина, ребенка которого она хотела бы носить под сердцем. Ему вовсе не обязательно об этом знать, но она-то постарается, чтобы это произошло.., если, конечно, оба останутся в живых после безумного предприятия, которое они затеяли.

Илларион же, поглощая отвратительные, но высококалорийные столовские пельмени, старательно придумывал, как сделать так, чтобы присланная Мещеряковым кавалерия не замела Ирму, и при этом не покалечить кого-нибудь из своих. Придумать что-либо конструктивное, сидя за столом в придорожной закусочной, никак не удавалось, и он решил, что разберется на месте, - как правило, это у него получалось неплохо.

Мельком взглянув на Ирину, он увидел, что та очень внимательно разглядывает что-то за его спиной. Выражение ее лица медленно менялось от простой сосредоточенности к откровенному испугу.

Резко обернувшись, он увидел припаркованный прямо напротив дверей закусочной черный "фольксваген-пассат", у открытой дверцы которого стоял, озираясь, верзила почти двухметрового роста со странно знакомой физиономией. Илларион напрягся, пытаясь припомнить, где он видел великана, но тут с другой стороны из автомобиля грациозно выскользнул невысокий человек, сложением напоминающий недокормленного подростка, с откровенно восточными чертами лица и густой шапкой иссиня-черных волос на голове. Появление второго мгновенно расставило все по местам - Илларион вспомнил, кто это. Это были телохранители Говоркова.

Значит, крокодил либо сидел в машине, либо затаился где-нибудь поблизости. Цель их появления здесь тоже была вполне очевидна: Мещеряков проморгал "хвост", пущенный поставщиками вольфрама за трейлером, перевозившим груз. В голове Иллариона вихрем пронеслись те же соображения, что несколько часов назад заставили задуматься Говоркова. Он пришел к тем же выводам, к которым пришел Тихарь, сидя в салоне машины на окраине Ржева: груз погиб, и, следовательно, необходимо было убрать свидетелей и непосредственного виновника провала тщательно разработанной операции.

Илларион повернулся к Ирине, все еще испуганно смотревшей в окно.

- Это Тихарь, - с удивлением сообщила она Иллариону. - Интересно, что он здесь делает?

Вместо ответа Забродов вынул из-за пазухи и положил перед ней полиэтиленовый пакет, туго обернутый вокруг чего-то тяжелого.

- Этих двоих я беру на себя, - сказал он. - Ты сиди здесь, и если появится Говорков, стреляй без раздумий.

- В него?

- Не задавай глупых вопросов! Там что-то пошло наперекос, и теперь они рубят концы. Они пришли за нами. Все, пока.

Не дожидаясь новых вопросов, он встал и поспешно пошел к выходу. У дверей он обернулся и весело подмигнул Ирине. Она попыталась улыбнуться в ответ, но сумела выдавить лишь кривую гримасу.

Забродов распахнул дребезжащую дверь и шагнул на улицу. Федоров и Хой повернули головы на звук и молча ринулись к Иллариону, который пулей метнулся вдоль стеклянной стены и свернул за угол закусочной.

Преодолев метров двадцать открытого пространства, где каждый шаг был чреват пулей в спину, Забродов перемахнул через гнилой забор и очутился в чьем-то заросшем крапивой и лебедой саду. Он услышал, как позади него легко перепрыгнул препятствие ловкий Хой, а секунду спустя Федоров с треском прошел забор насквозь, как тяжелый танк.

- Мочи его, Хой! - услышал Илларион и боком прыгнул в траву. В ту же секунду воздух распорола автоматная очередь, и Илларион понял, что дело плохо: судя по звуку, это был "узи", а он-то рассчитывал самое большее на пистолет.

Забродов выскочил из крапивы, как чертик из табакерки, и метнул нож. Церемониться было некогда, и Федоров медленно опрокинулся навзничь, беспомощно царапая пальцами грудь в том месте, где из нее торчала темная костяная рукоятка. "Узи", кувыркнувшись, упал в траву и замер.

Илларион не заметил, откуда взялся Хой, и почувствовал его присутствие лишь тогда, когда получил страшной силы удар ногой в челюсть. Уже лежа на спине, он увидел, как с безоблачного неба прямо ему в лицо стремительно падает грязная подошва. Он блокировал удар рукой и попытался подсечь вторую ногу, но кореец по-кошачьему увернулся, и Илларион понял, что ему предстоит тяжкий и неблагодарный труд. Он вскочил и принял боевую стойку как раз вовремя, чтобы блокировать удивительной мощи удары "маягири", которыми можно было опрокинуть любую из башен Псковского кремля. Некоторое время Илларион провел в глухой обороне, изучая стиль противника и выискивая его слабые места. Кореец Хой безукоризненно владел техникой, но был, пожалуй, чересчур академичен.

Поэтому Забродов принялся валять дурака в своей всегдашней манере, неизвестной методичному Хою.

Это привело того в некоторое замешательство. Бывший инструктор спецназа, как бабуин, то и дело успевал уворачиваться от сыпавшихся градом ударов. Он больше не пытался парировать. Хой стал горячиться, допуская одну ошибку за другой; Илларион медлил, оставляя его ошибки безнаказанными и тем самым поощряя его к совершению новых.

Наконец он нанес один-единственный удар, от которого Хой остановился, издал странный горловой звук и упал, больше не пошевелившись.

Илларион перевел дух и осторожно ощупал нижнюю челюсть, которая, вопреки его ощущениям, оказалась на месте, а вовсе не переместилась на затылок.

Тут со стороны закусочной раздался выстрел и чей-то истошный визг судя по тембру, женский.

Илларион без труда узнал звук древнего револьвера, принадлежавшего некогда участковому Архипычу, и опрометью бросился назад. Перемахивая через забор, он услышал еще два выстрела - потише, и снова по ушам полоснул истеричный бабий визг.

Илларион наддал и поспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как черный "пассат", неуверенно вихляя передними колесами, отъезжает от закусочной.

Ирина лежала на крыльце и была еще жива. Илларион беспомощно посмотрел вслед отъезжающему "пассату" и опустился на пыльный бетон, положив голову Ирмы к себе на колени. Она открыла глаза.

- А, рыцарь.., сэр Галахад.., промазала.

Полиэтиленовый пакет, разодранный и оплавленный там, где находилось дуло завернутого в него револьвера, валялся у ее правой руки. Илларион подобрал пакет и огляделся. Вокруг уже начала собираться толпа. Задние вставали на цыпочки и тянули шеи. "Интересно, откуда здесь столько зевак?" - подумал Забродов.

- "Скорую", быстро, - скомандовал он. Никто не тронулся с места, и он, направив на толпу растерзанный конец пакета, рыкнул:

- Ну?!

Толпа шарахнулась в стороны, и кто-то метнулся мимо него в закусочную - Илларион надеялся, что к телефону. Он снова посмотрел на шоссе. "Пассата" уже нигде не было видно, зато на стоянку возле закусочной въехал и остановился, устало вздохнув тормозами, тентованный трейлер с надписью "Мебель", аршинными буквами выведенной вдоль борта.

Это было, как дар с небес. Илларион аккуратно опустил голову Ирмы на бетон, видя, что она мертва, и никакая реанимация тут помочь не в силах, и бросился к трейлеру, опрокинув несколько замешкавшихся зрителей.

Водитель, молодой парень с длинными кавказскими усами, явно чем-то озабоченный и недовольный, испуганно вытаращился на вихрем влетевшего в кабину Иллариона.

- Брысь! - рявкнул Забродов, и бедняга кулем вывалился из машины на обочину, не успев сообразить, что к чему. Илларион запустил двигатель и тронул тяжелую машину с места. Можно было считать, что какой-то минимум везения на его долю все же выпал: описывая машину, которая доставит груз, Говорков упомянул обо всем, вплоть до номера, но забыл предупредить о том, что это будет мощный, сравнительно не старый "мерседес". Теперь забота о скорости и надежности доставки ценного груза оборачивалась против него: судя по тому, как двигался, выезжая со стоянки, "пассат", Тихарь либо был ранен, либо совершенно не умел водить машину.

Тяжелый трейлер, как управляемая ракета, несся по шоссе, непрерывно сигналя клаксоном и маневрируя так, что у свидетелей этой гонки волосы вставали дыбом. Тентованный полуприцеп мотало из стороны в сторону, и Забродов, подумав о находившемся там грузе, невольно зябко поежился. "Ох, и намнут мне ребята шею", - подумал он. Педаль газа была вдавлена в пол, и Илларион мечтал только об одном: чтобы какой-нибудь рьяный гаишник, получив сообщение по радио, не перегородил дорогу своим "Жигуленком"... Впрочем, он полагал, что такая ситуация маловероятна: отъезжая от закусочной, он мельком увидел в зеркале заднего вида черную "Волгу", очень похожую на служебный автомобиль Мещерякова. Проехав километров десять, он убедился в правильности своей догадки: все боковые дороги, выходившие на шоссе справа, были наглухо перекрыты гаишниками - ему обеспечивали "зеленую улицу".

- Молодец, полковник, - похвалил он Мещерякова. Клонившееся к западу солнце било в глаза, и он опустил защитный козырек. Из-за козырька на колени посыпались бумаги: водительское удостоверение с фотографией, паспорт, путевой лист, накладная... Илларион смел этот ненужный хлам на соседнее сиденье. Что-то упало под ноги - кажется, паспорт...

Впереди, наконец, замелькала черная крыша.

Илларион пригляделся внимательно, боясь ошибиться. Нет, это определенно был тот самый "пассат".

Забродов еще сильнее надавил на газ, хотя это было совершенно ни к чему - надави он еще чуть-чуть, и педаль провалилась бы сквозь пол кабины.

Сверкающая крыша медленно, но верно приближалась.

На мгновение Иллариону стало интересно, что ощущает Говорков, наблюдая за тем, как вырастает позади высокий капот со знаменитой трехлучевой звездой, заключенной в окружность, и ясно понимая неизбежность скорого столкновения. Что касалось Забродова, то он искренне сожалел о том, что столкновение не будет лобовым.

Он заметил, что "пассат" увеличил скорость, и выругался сквозь зубы все-таки это был не "Москвич", и разница в скорости и маневренности была слишком большой. Ему удалось еще немного сократить расстояние за счет удачного маневрирования, но Говорков снова наддал, и "пассат" начал стремительно удаляться. Мимо, почти не замеченные Илларионом, промелькнули красно-белые полосатые стрелы, предупреждающие о том, что впереди опасный поворот, и в следующее мгновение "пассат" оторвался от дорожного полотна.

Сбив ограждение, он плавно пролетел над насыпью, медленно переворачиваясь в воздухе, как выпрыгнувший из воды кит, и с тяжелым грохотом приземлился на крышу. Илларион затормозил обеими ногами, трейлер потащило юзом, разворачивая поперек дороги. Когда Забродов справился с управлением и остановил машину, "пассат" уже горел.

Илларион подождал, когда взорвется бензобак, но был разочарован: вместо взрыва раздалось громкое фырканье, и перевернутый автомобиль мгновенно превратился в огненный шар, а потом просто в яростно полыхающий костер. Из машины никто не выбрался.

Илларион сплюнул в открытое окошко, закурил сигарету и, неторопливо выжав сцепление, тронул машину с места, объезжая сбившиеся в кучу автомобили, водители которых стояли на насыпи, оживленно жестикулируя и что-то взволнованно обсуждая. Забродову здесь уже делать было нечего.

***

Они сошлись на шоссе - на небольшом его отрезке, ограниченном с двух сторон уродливыми стелами, на которых красовались объемные литеры, складывающие названия соседствующих республик.

Горизонт на латвийской стороне был красным - за него только что скатилось солнце и посылало оттуда последние лучи, точь-в-точь как назойливый родственник, который бежит за поездом и смешно подпрыгивает, чтобы заглянуть в окошко и в последний раз сделать отъезжающим ручкой.

Солнце село, но темно на дороге не было - кто-то позаботился об освещении, развернув укрепленные на пограничном шлагбауме прожектора. Двое огольцов под командой сержанта, который был немного старше них, увидев скопище вооруженных людей, с двух сторон приближающихся к посту, в некоторой растерянности позвонили на заставу. С заставы был получен короткий и недвусмысленный приказ: линять оттуда к чертовой матери, а дальше пусть начальство разбирается. Осмыслив суть полученного приказа, звонивший по телефону сержант неуверенно просиял лицом, и погранвойска предприняли упорядоченное отступление, плавно переходящее в отчаянный драп.

К прожекторам постепенно присоединилось еще несколько источников света: автомобили подъезжали один за другим, и их фары вносили свою лепту в общее дело, так что вскоре отрезок шоссе стал напоминать съемочную площадку или операционный стол - кому что нравится.

Собравшиеся здесь люди пребывали в некоторой растерянности, которую не могло побороть даже лихорадочное возбуждение, которое обычно предшествует большой драке и в значительной мере подогревается спиртным: многие из них знали друг друга с самого детства, а кое-кто и состоял в родстве: даже после того, как граница перестала быть просто пунктирной линией на карте, молодежь из пограничных деревень не оставила здоровую привычку вступать в смешанные браки, и это никому не казалось неудобным или предосудительным... вплоть до сегодняшнего вечера, когда зятья и шурины сошлись у блок-поста, сжимая в руках оружие и не вполне понимая, что именно они собираются здесь делать.

Над скоплением народа толклась мошкара и облаком колыхался табачный дым. В ожидании событий кое-кто втихаря прикладывался к бутылке, смачно занюхивая выпитое рукавом, и слышался приглушенный говор, в котором пока что невозможно было различить ни одного злобного выкрика, хотя матерились, по обыкновению, много и со вкусом - причем по обе стороны границы. Короче говоря, не происходи дело ночью, все это напоминало бы две праздничные колонны соседствующих предприятий в первомайскую демонстрацию. Вот только вместо лозунгов и портретов вождей тут и там мелькали вороненые стволы.

Последним прибыло, как и положено, начальство.

Белый "мерседес" подъехал к месту действия одновременно с большим синим "джипом" Старцева.

Две плотные шеренги вооруженных людей расступились, пропуская своих лидеров вперед. Говор стих, как по команде, и кто-то поспешно загнал в горлышко бутылки пластмассовую пробку и приготовился слушать: начиналось самое интересное. Вообще, при том, что люди здесь собрались бывалые и тертые, основной эмоцией, царившей на залитом электрическим светом пятачке асфальта, было острое любопытство. От прибывшего начальства ожидали прежде всего удовлетворения этого законного человеческого чувства.

С другой стороны, события последних дней - все эти ночные рейды через границу с пожарами и стрельбой - нанесли немалый урон добрососедским отношениям и сильно пошатнули сложившееся положение вещей, при котором всем было хорошо и сытно. Каждый винил противную сторону, так что чаши весов, на одной из которых лежал мир, а на другой война, замерли сейчас в неустойчивом равновесии. Все должна была решить встреча Плешивого и Старика.

Они остановились друг против друга, разделенные тремя метрами пустого асфальта, и некоторое время молчали, оценивающе разглядывая друг друга, словно и впрямь собирались сцепиться в рукопашную. Старцев курил, засунув левую руку в карман брюк, так что сдвинутая пола пиджака приоткрывала рукоять торчавшего за поясом брюк "Макарова".

Сергей Иванович выглядел не лучшим образом: он осунулся, под глазами набрякли тяжелые мешки, а на скулах играли желваки, яснее всяких слов говорившие о том, что Старик зол, как дьявол, и с трудом сдерживается.

Плешивый Гуннар, напротив, едва ли выглядел печальным.

Любой, кто был знаком с ним хотя бы неделю, мог с уверенностью сказать, что печаль эта напускная, а под ней скрывается холодное злорадство: вид Старцева ясно свидетельствовал о том, что последний нанесенный Гуннаром удар оказался весьма и весьма удачным. Старцев был уничтожен. Оставалось только поставить его на колени и добить. Заметив предпринятый Стариком маневр с демонстрацией огневой мощи. Плешивый грустно улыбнулся и тоже засунул руки в карманы джинсов, так что его вельветовая курточка разошлась на животе, выставляя напоказ рубчатую рукоятку девятимиллиметрового "парабеллума".

- Здравствуй, Сережа, - почти с отеческой интонацией сказал Плешивый.

- Здравствуй, коли не шутишь, - проворчал Старцев, нервно жуя фильтр сигареты. От него не ускользнула издевательская нотка в приветствии Плешивого, но он не придал этому значения: в рукаве у него был припрятан безотбойный козырь, и он ждал момента, чтобы пустить его в ход. А пока что можно было и побеседовать.

- Надо поговорить, как ты полагаешь? - словно прочтя его мысли, спросил Плешивый Гуннар.

- Не о чем нам разговаривать, - сказал Старик и выплюнул окурок на асфальт. Фильтр сигареты был немилосердно изжеван, и Плешивый, взглянув на него, снова грустно улыбнулся самыми уголками губ.

- Ты много куришь, Сергей Иванович, - посетовал он. - Нервы?

- Не заговаривай мне зубы, Гуннар, - попросил Старцев. - Девчонка с тобой?

Плешивый вынул из кармана левую руку и подал знак. Толпа за его спиной снова расступилась, и Старцев увидел, как из белого "мерседеса", придерживая за локоть, вывели Викторию. Заметив Старцева, она отшатнулась и попыталась снова сесть в машину, но ее не пустили.

- А она не очень-то хочет возвращаться, - заметил Плешивый Гуннар, внимательно наблюдавший за этой сценой. - С чего бы это? Неужели ты плохо с ней обращался? А может быть, ты никудышный партнер? Тогда зачем она тебе?

- Это не твое дело, - сказал Старцев, жадно разглядывая стоявшую в отдалении тонкую фигурку. Невероятно, но даже сейчас, здесь, глядя на нее, он испытывал такое возбуждение, что это, наверное, было заметно со стороны. Он слегка переменил позу, чтобы несколько ослабить давление на ширинку брюк, и по многозначительной улыбке Плешивого Гуннара понял, что тот верно оценил его движение. "Улыбайся, - подумал он, - улыбайся.

Смеется тот, кто смеется последним".

- Да, - сказал Плешивый, - вижу, что был не прав. Это действительно не мое дело. Деньги и документы с тобой?

Старцев махнул рукой, и подбежавший человек предъявил Плешивому сумку с деньгами и его бумагами.

- Нескольких тысяч не хватает, - угрюмо признался Старцев.

- О! - воскликнул Гуннар и дал знак людям, которые вели к нему сопротивляющуюся Викторию, чтобы те остановились. - На что же ты их потратил?

- Я заплатил их исполнителю. Не беспокойся, верну при первой возможности. Вот груз переправим, и получишь свои деньги.

- Надеюсь. Исполнитель - это тот, кто украл деньги? Я правильно понял?

- Правильно. Может быть, хватит болтать?

- Одну минуту, - акцент Плешивого заметно усилился, выдавая его волнение. - Ты заплатил исполнителю этими деньгами?

- А что в этом странного? Ты же раздел меня до нитки, что же мне, в рижский банк ехать?

- Подожди, Сергей. Скажи мне, кто это был?

- А тебе зачем?

- Если моя догадка верна, то для тебя это представляет гораздо больший интерес, чем для меня.

Это сделал Забродов?

- Догадаться нетрудно. Чисто сделано, правда?

Комар носа не подточит. Вы же его, наверное, и не видели, а?

Заново переживая ограбление, в котором не участвовал, Сергей Иванович заметно развеселился. Кроме того, его сильно развлекала внезапно позеленевшая физиономия Плешивого - видимо, воспоминание о том, как Забродов вывернул наизнанку его охотничий домик, вызвало у него иные эмоции.

- Да, - проскрипел Плешивый Гуннар. Его акцент сделался таким сильным, что его стало тяжело понимать. - Но ведь и никто из твоих людей не видел того, кто украл твою игрушку?

Старцев резко рванул на себе узел галстука - ему внезапно стало нечем дышать, хотя вечерний воздух был свеж и прохладен, и некоторые из стоявших без дела людей уже начинали ежиться, - и спросил, так быстро подавшись вперед, что кое-кто на латышской стороне нерешительно начал поднимать оружие:

- Ты на что намекаешь?

- Зачем же намекать? - спросил Плешивый Гуннар, и Старцев отшатнулся: на миг ему почудилось, что глаза собеседника сверкнули необычным светом, как у вампира из фильма ужасов. - Забродов сказал мне, что ты выкрал содержимое моего сейфа, дал несколько купюр для сличения и предложил похитить девчонку, чтобы вернуть деньги. Теперь ты доволен? Забродов - это ведь твое открытие.

- С-с-сука, - с натугой прохрипел Старцев, - козлина заезжая... Надо было его сразу замочить.

- Да, - сухо согласился Гуннар, - я тоже жалею об упущенных возможностях. Но ведь не все еще потеряно, правда? Ведь это он поведет машину с грузом? Она, кстати, вот-вот должна прибыть.

Старцев скрипнул зубами, не заботясь о том, что может повредить дорогие коронки.

- А кто поведет машину?

- Любой дурак, - сказал Плешивый. - Самое трудное - пересечь границу, но ведь эта трудность, кажется, устранима?

Старцев с трудом перевел дух и огляделся, словно впервые увидел прожектора, машины с зажженными фарами, вооруженных людей... Он начисто позабыл о своем припрятанном козыре, осознав, что и его, и Плешивого Гуннара поставил на грань катастрофы один-единственный человек.

- Слушай, - сказал он, - зачем ему это было надо?

- Например, ради денег, - пожал плечами Плешивый. - Сколько он снял с тебя за свои услуги?

Молчишь? Вот и я промолчу, но позволю себе предположить, что общая сумма составила тысяч пятнадцать - двадцать.

- Похоже на то, - медленно согласился Старцев. - А ведь мы чуть было не.., того. А?

- Ничего, Сережа, - рассмеялся Плешивый Гуннар. - Как это у вас говорят? Сколь веревочке ни виться...

- Все одно конец будет, - закончил за него Старцев. Он испытывал облегчение, словно только что свалил с плеч набитый булыжниками рюкзак. Ну, блин, дела...

- Да, Сережа, - сказал Гуннар, - да. Надо поскорее покончить с этим делом и обо всем забыть.

Нам с тобой еще работать и работать.

И он дружески похлопал коллегу по плечу.

И тогда припрятанный Старцевым козырь выпал у него из рукава.

... Воробей совершенно измаялся, сидя в развилке, образовавшейся в том месте, где от шершавого ствола старого, неизвестно когда и как затесавшегося в гущу придорожного березняка дуба отходил мощный сук. Он ерзал и вертелся, так и этак пристраивая свой тощий зад, но бугристое дерево не становилось от этого ни более гладким, ни тем более мягким. Комары жрали с таким остервенением, будто кроме него в радиусе ста километров не было ни единой живой души, и вдобавок ко всему стало холодно.

- Что-то стало холодать, - вслух сказал Воробей.

Он мог свободно разговаривать и даже петь - до площадки, на которой собрался народ, было метров сто, там курили, шаркали ногами и переговаривались, и, чтобы быть услышанным. Воробью пришлось бы орать во всю глотку. Орать он не собирался, но вот конец начатой им крылатой фразы так и вертелся в голове.

Воробей понимал, что пить ему больше не стоит, тем более что Старик обещал отвернуть ему голову, если он опять нажрется и пропустит нужный момент.

- Нужный момент! - веско повторил Воробей, воздев кверху указательный палец и опасно покачнувшись на своем насесте. - Не пропустить!

Нужный момент должен был наступить тогда, когда Старик подаст знак. "Может так случиться, - говорил ему Старик пару часов назад, - что знак подать я не успею. К примеру, они нападут раньше. Тут уж кумекай сам, да смотри, не промахнись".

Смерть Свата вкупе с выданной Стариком премией с головой погрузила Воробья в пучину запоя, но, едва прослышав о предстоящем деле, он самолично вызвался занять тот пост, на котором находился в данный момент. Более того, идею засады на дереве подал Старику именно он. "Как финская "кукушка", горячась, кричал он, - ку-ку, и в дамки!"

Он почему-то забрал себе в голову, что отомстить латышам за безвременную кончину Свата - его священный долг.

Воробей занял пост, вооружившись охотничьим ружьем "белка". Ружьецо это, как явствовало из его названия, было предназначено для охоты на мелкого пушного зверя, которого, как известно, следует по возможности бить в глаз, и уж никак не дробью.

Поэтому поверх нижнего ствола, заряжавшегося обычными патронами двенадцатого калибра, был положен второй - нарезной, стрелявший патронами от мелкашки. Этот гибрид был оснащен оптическим прицелом, в который Воробей периодически заглядывал, поочередно беря на мушку толпившихся внизу людей.

Воробью было холодно и скучно.

- Задубею ведь, - пожаловался он в звеневшее от комаров пространство и яростно шлепнул себя по щеке, убивая кровососа. - На курок нажать не смогу.

Уговорив подобным образом не столько безучастную природу, сколько себя, Воробей решительно сунул ружье под мышку и извлек из-за пазухи аппетитно булькнувшую алюминиевую армейскую флягу в полотняном чехле, трясущимися руками отвинтил колпачок и жадно припал к холодному горлышку.

Первач пылающим водопадом хлынул по пищеводу, вмиг согрев замерзшее тело и вспыхнув в мозгу радужным фейерверком. Воробей сыто и удовлетворенно рыгнул и, прежде чем завинтить колпачок, не удержавшись, отхлебнул еще раз. Убирая за пазуху заметно полегчавшую флягу, он вдруг ясно осознал, что переборщил: последний глоток был, несомненно, лишним. Его так и тянуло нырнуть вниз головой с ветки - просто для того, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. По идее, результат такого эксперимента был предельно ясен, но при взгляде сквозь толщу алкогольных испарений это представлялось не вполне очевидным.

- Не пропустить момент! - деревянным языком провозгласил Воробей, резко покачнулся, кое-как удержал равновесие и заглянул в окуляр прицела.

Он долго регулировал резкость, тщетно пытаясь подогнать изображение под возможности своего расфокусированного самогоном зрения. Наконец, в глазах у него немного прояснилось, и, поведя стволами ружья, он отыскал посреди освещенного пространства стоявших друг против друга Старика и Плешивого. Некоторое время он пытался сообразить, кто из них свой, а кто чужой. "Пьяный в дупель, - проясняясь на долю секунды, подумал он. - Сейчас засну на хрен. Вот тебе и "не пропусти момент".

Его охватило пьяное отчаяние. Старик возлагал на него такие надежды!.. От него, можно сказать, зависел исход всего дела. От его удачного выстрела. Ку-ку - ив дамки. А почему бы не выстрелить прямо сейчас? Что-то долго они тянут резину! Старик ведь так прямо и сказал: действуй по своему разумению!

Воробей снова припал глазом к прицелу. Все сомнения вмиг улетучились: Плешивый, издевательски скаля зубы, схватил Старика за плечо. Прицел был прекрасный, с мощной оптикой, расстояние невелико, и Воробью была ясно видна рукоятка "парабеллума", торчавшая из-за пояса у лысого гада.

Удивившись, почему все остальные просто стоят и смотрят на такое безобразие. Воробей поймал в перекрестие прицела блестящую плешь, и тут его осенило: ведь он главный, и все просто ждут его сигнала!

- Огонь, - невнятно сказал Воробей и нажал на спусковой крючок.

Великая миссия была выполнена, и Воробей был свободен. Уронив вниз ружье и что-то победно промычав, он сильно наклонился вперед и выпустил ветку из рук.

Падая, он с удовлетворением услышал, как на шоссе ударил автомат, и к нему тут же присоединилось еще несколько.

Глава 13

Старцев хотел было уже подать Плешивому Гуннару руку в знак примирения, но тут с лицом последнего произошло что-то странное: левый глаз его вдруг с чмокающим звуком выплеснулся наружу, обдав Сергея Ивановича теплыми брызгами. Рука, только что дружески хлопавшая его по плечу, судорожно сжалась, забирая в горсть пиджак на плече Сергея Ивановича. Плешивый вытянулся, как палка, и, не сгибаясь, повалился на асфальт, рванув растерявшегося Старцева за плечо с такой силой, что тот не устоял на ногах и грохнулся сверху, все еще не в силах осознать, что произошло.

Это падение спасло ему жизнь - кто-то из латышей оказался сообразительнее Сергея Ивановича и понял, в чем дело, как только над дорогой пролетел едва слышный отдаленный хлопок мелкашки.

В руках сообразительного латыша забился автомат, и через то место, где только что стоял Старцев, просвистел плотный рой пуль. Пули вспороли живот стоявшего позади Старика человека, который принес сумку с деньгами, вырвали эту сумку у него из рук и отшвырнули в сторону. Из рваных дыр в боку сумки торчали клочья зеленоватой бумаги.

Обе группы стоявших на шоссе людей кинулись врассыпную и открыли бешеный огонь друг по другу, оставив Сергея Ивановича в обществе двух трупов лежать посреди шоссе среди скачущих повсюду с тошнотворным визгом рикошетов. Он попытался подползти под тело Плешивого, но быстро понял бесполезность этой затеи - свинец летел отовсюду, даже, казалось, снизу, и спрятаться от него было невозможно. Старцев уже понял, что произошло, и тихо завыл от отчаяния и злобы: в последнее время он только и делал, что совершал ошибки, и эта его ошибка, наверное, станет последней. Давно, давно пора было бежать отсюда куда глаза глядят, в Ригу, а там забрать из банка деньги и - поминай как звали! Все жадность проклятая...

Сергей Иванович с трудом разжал ставшие твердыми, как железо, пальцы Плешивого Гуннара, мертвой хваткой державшие его за плечо, дотянувшись, вынул из-за пояса у бывшего коллеги "парабеллум" и передернул затвор. Потом он вынул свой "Макаров" и тоже привел в боевую готовность. Прочтя коротенькую молитву. Старцев поднялся на колени, бешено стреляя из обоих пистолетов, вскочил и в три прыжка перебежал на обочину, выбравшись из смертельного светового круга.

С треском вломившись в кусты, он с недоверием ощупал себя и убедился в том, что килограммы свинца, порхавшие над дорогой из стороны в сторону, не оставили на нем ни единой царапины. Падая на асфальт, он разбил часы, порвал на локте пиджак и сильно ободрал запястье, но это было все. Не веря себе, он повторил осмотр, - нет, он определенно был цел и невредим, и значит, удача все еще была с ним, в то время как Плешивый Гуннар в ней уже не нуждался.

Тяжело ухнув, взорвался бензобак чьей-то машины, добавив света к сиянию прожекторов, меркнувшему по мере того, как они один за другим выходили из строя, разбитые пулями. Кругом творилось безумие, которое необходимо было как-то прекратить или хотя бы упорядочить: хоть здесь и был медвежий угол, но скрыть последствия такого побоища вряд ли удастся. Трезво взвесив шансы, Сергей Иванович понял, что его работа на таможне так или иначе подошла к концу: если он не сбежит отсюда сам, его попросту посадят.

С внезапным острым злорадством он представил себе опостылевшую лошадиную физиономию законной супруги, когда та вернется из своей Италии и обнаружит, что муженька и след простыл, а на имущество наложен арест. Сама-то она уж лет двенадцать, как ни копейки не зарабатывала, то-то поскачет с двумя спиногрызами! Что касалось грызов, то бишь сыновей Сергея Ивановича, то их судьба мало заботила Старика: он даже не был уверен, его ли это дети. Те давно привыкли рассматривать папашу лишь как станок для печатания денег.

Старцева охватило вдруг невыразимое чувство облегчения, какое испытывает, наверное, проигравший сражение генерал, знающий, что теперь вместо постоянной опасности, лишений и непомерного груза ответственности его ждет теплая чистая комната в бараке для военнопленных, вполне сносная кормежка и - в перспективе - возвращение домой, а то и служба на новой родине.

Оставалось только три пункта, по которым до сих пор не была внесена окончательная ясность. Первым номером, конечно, шел этот мерзавец Забродов, которого следовало во что бы то ни стало пришить. С другой стороны, так ли уж это важно? Да леший с ним, в конце-то концов! Сам где-нибудь нарвется, эта сволочь своей смертью не умрет. Хотя и обидно, конечно.

Вторым пунктом шла малышка Вика, которая так восхитительно плакала, когда он входил в нее. До нее было каких-нибудь несколько метров, и эта близость привычно волновала его, но гораздо меньше, чем обычно, - если разобраться, до малышки Вики было сейчас дальше, чем до Луны. Будь здесь Забродов, у него, возможно, и получилось бы, воспользовавшись всеобщим бардаком и неразберихой, вторично умыкнуть девчонку, но Сергей Иванович не чувствовал себя в достаточной мере подготовленным к такой операции.

Он даже замычал с досады. Как было бы здорово, уходя, прихватить девчонку с собой! Рано или поздно ее, конечно, пришлось бы бросить, но пока она оставалась его любимой игрушкой: ни за какие деньги нельзя было купить и малой толики того покорного ужаса, который светился в ее глазах, когда он принимался расстегивать ширинку. Однажды, выехав в столицу, Сергей Иванович попытался добиться этого от наемной девки, слегка придушив ее и пару раз съездив по физиономии. Дешевая сучка в ответ едва не откусила ему ухо и так приложила острым коленом в пах, что он два дня потом ходил в раскорячку и больше никогда не рисковал заниматься платным сексом.

Может быть, все-таки рискнуть?

Он с сомнением посмотрел туда, где на латышской стороне часто вспыхивали огни выстрелов и откуда доносился бойкий треск автоматных очередей, и перевел взгляд на пункт третий - исклеванную пулями дорожную сумку, в которой лежало пятьдесят тысяч долларов за вычетом той малости, что он заплатил Забродову. Сумка лежала совсем близко, но он отчетливо сознавал, что во второй раз ему, скорее всего, не повезет, и его срежут в тот же миг, как он сделает первый шаг по асфальту.

Несколько секунд он сидел неподвижно, жестоко терзаемый чувством, которое без труда идентифицировал как муки жадности. Он не видел в этом ничего зазорного, искренне полагая, что жадность присуща всем, только одни это скрывают, а другие находят в себе мужество честно и открыто именовать себя жадными людьми. У жадности много имен: скупость, алчность, скаредность.., а также бережливость и хозяйственность. Откуда, по, вашему, на свете берутся богатые люди? Вот то-то...

Он сделал неуверенное движение в сторону дороги, но автоматный огонь с обеих сторон вдруг по неизвестной причине усилился, став неимоверно плотным, и он отскочил обратно в кусты. И откуда у них столько патронов? Ведь минут пять уже палят без перерыва, и хоть бы хны... То-то, наверное, народу покрошили. А уж машин поперекалечили! Он вспомнил про свой "джип" и махнул рукой - было не до него.

Вздохнув, Сергей Иванович снова посмотрел на сумку.

Посидеть, что ли, в кустах, подождать, пока вся эта катавасия не закончится сама собой? Должно же им это когда-нибудь надоесть... А зачем, собственно, сидеть? Можно ведь и прогуляться - лесочком, лесочком, посмотреть, как там наша малышка.

А посидеть в кустах можно будет и вместе с ней. И не только посидеть.

Старцев встал и, пригибаясь, лесом стал пробираться к тому месту, где за скопищем других машин, одна из которых чадно горела, смутно белел "мерседес" Плешивого Гуннара. Ему все время приходилось бороться с собой, преодолевая желание круто забрать вправо, чтобы отделить себя от места перестрелки как можно большим количеством деревьев. Поступив так, он напрочь потерял бы из вида арену событий и, вдобавок, рисковал бы свернуть себе шею в полной темноте.

Навстречу ему кто-то внезапно и страшно ломанулся из темной чащи, нечленораздельно рыча и громко треща сучьями. Это было так неожиданно, что Старцев непроизвольно вскрикнул и, вскинув оба пистолета, нажал на курки. В темноте полыхнуло оранжевым, и еще раз, а когда он в третий раз надавил на спуск, раздался только звонкий сдвоенный щелчок, но черный и страшный уже съежился до вполне нормальных человеческих размеров, тихо и вполне членораздельно выругался матом и лицом вниз рухнул под ноги Старцеву, в последний раз затрещав сучьями.

Сергей Иванович выбросил в лес ставший ненужным пустой "парабеллум", нашарил в кармане пиджака запасную обойму и со щелчком загнал ее в "Макарова". Происшествие непонятным образом вселило в него уверенность в благополучном исходе этой несуразной истории. Он пошарил руками вокруг убитого им человека, гадливо одергивая ладонь всякий раз, когда пальцы невзначай натыкались на мертвое тело, в надежде найти автомат, но ничего не нашел - как видно, человек потерял оружие раньше, если вообще имел. В общем-то, это была ерунда, но Сергея Ивановича она почему-то огорчила - ему вдруг показалось очень важным иметь трофей, взятый у застреленного им противника. Действуя, словно во сне, он снял с руки трупа дешевые электронные часы и нацепил их на руку поверх своих - разбитых. Теперь ему представлялось, что он вышел победителем в смертельной схватке.

Он был уже на латвийской территории. Об этом свидетельствовал и оставшийся позади полосатый шлагбаум с укрепленным на нем изрешеченным пулями жестяным корпусом прожектора, и попавшаяся под ноги колючая проволока - жалкое напоминание о первой и последней попытке расквартированных поблизости пограничников обозначить государственную границу Российской Федерации в соответствии со своими инструкциями, уставами или чем там еще они руководствуются, оплетая всю страну колючей проволокой. Сергей Иванович стал понемногу забирать влево, до боли в глазах вглядываясь в неясное копошение прячущихся в отбрасываемых автомобилями тенях фигур, пытаясь разглядеть в этом хаосе Викторию. Белый "мерседес" был как на ладони, но есть ли кто-нибудь в кабине, было не разобрать.

Нужно было либо рисковать, либо отправляться восвояси. В десяти шагах от Сергея Ивановича на пыльной обочине лежал труп латышского таможенника, все еще сжимавший в руке табельный пистолет системы Макарова. Поодаль, в тени тяжело просевшего на простреленных шинах "опеля", кто-то надрывно стонал и ругался по-латышски. Посмотрев налево, откуда все еще продолжали увлеченно палить его вчерашние подчиненные. Старцев увидел согнутую в три погибели фигуру, которая, выскочив из темноты, опрометью бросилась к лежавшей посреди дороги сумке. Он напрягся, но где-то совсем рядом прогремела автоматная очередь, согнутая фигура запнулась на полушаге и ткнулась головой в асфальт. У Сергея Ивановича сложилось впечатление, что с мечтой завладеть долларами придется расстаться: сумка находилась под наблюдением, и весь бой, похоже, разворачивался именно вокруг нее.

А это значило, что при попытке достать вожделенный предмет он рискует получить не только латышскую, но и родную российскую пулю. Собственно, удивляться тут было нечему: за пятьдесят тысяч долларов любой из его знакомых как с той, так и с другой стороны, бился бы насмерть, до последнего патрона.

Вылезать на дорогу прямо здесь было слишком рискованно: его непременно заметили бы, а заметив, немедленно пристрелили. Старцев отступил в темноту и двинулся в тыл противника, стараясь как можно меньше трещать ветками, но очень мало преуспев в этом старании - если бы не продолжавшаяся пальба, его непременно обнаружили бы по непрерывному треску и периодически повторяющемуся шуму, какой издает при падении немолодой грузноватый человек.

Он изорвал одежду, едва не потерял пистолет и уже почти решился отказаться от своего намерения разыскать Викторию, когда услышал, что впереди кто-то пробирается лесом, тоже поминутно оступаясь и падая. Старик поднял пистолет, но тут до него донеслись знакомые всхлипывания, и он ощутил привычный прилив звериного желания.

... Когда началась стрельба, один из охранников грубо толкнул Викторию обратно в машину. Она больно ударилась головой о верх дверного проема и прикусила язык с такой силой, что на глаза мгновенно навернулись слезы, а во рту почувствовался отвратительно-солоноватый привкус крови. Она попыталась сесть ровно, но тут лобовое стекло "мерседеса" вдруг брызнуло внутрь тысячей осколков, и сидевший на своем месте водитель, протяжно закричав, схватился обеими руками за лицо.

Виктория боком упала на сиденье, а оттуда сползла на пол и легла там, боясь пошевелиться. Сквозь открытую дверцу ей был виден охранник, стрелявший с колена из пистолета, который он держал обеими руками, как герой полицейского боевика. Расстреляв обойму, он метнулся под прикрытие соседнего автомобиля и пропал из поля зрения.

Виктория посмотрела вверх и поспешно отвернулась: в щель между спинками передних сидений на нее глянуло сплошь залитое кровью лицо водителя. Глаза его были открыты, а точно между ними в переносице чернело круглое отверстие с припухшими краями.

По металлу корпуса снова с глухим звоном пробарабанили пули, заднее стекло лопнуло, и на Викторию посыпались мелкие осколки. Из виденных по телевизору боевиков она знала, что от случайной пули в машине может взорваться бензобак, и решила, что будет безопаснее выбраться отсюда, пока ее не поджарили живьем.

Помощь, о которой просил симпатичный Илларион, оборачивалась весьма неприглядной стороной.

Положение сильно осложнялось тем, что у нее были скованы руки. Сутки, проведенные ею в охотничьем домике, принадлежавшем, судя по всему, тому человеку, которого застрелили на шоссе во время разговора со Старцевым, оставили у нее скорее приятное впечатление: обращались с ней вежливо и обходительно. А главное, она верила, что вот-вот появится Илларион и заберет ее отсюда. И только когда, защелкнув наручники, ее вывели из машины и стали обменивать, - как она поняла, на деньги, - она почувствовала себя обманутой.

Однако теперь, похоже, было не до обид. Собрав все свое невеликое мужество, Виктория ногами вперед (все время ожидая, что их вот-вот отстрелят напрочь) выползла из машины и опустилась на все еще хранивший тепло ушедшего дня асфальт. Поодаль, глухо бабахнув, взорвался синий "форд", и Виктория похвалила себя за предусмотрительность. Первый шок прошел, и теперь творившееся смертоубийство воспринималось как данность, с которой приходилось мириться и в которой надо было жить.., или умирать, если не получалось по-другому. "Это задача, - уговаривала она себя, просто задача вроде тех, что мы записывали мелом на классной доске. Дано: скованные руки, автоматная стрельба и полная неспособность разобраться в том, что происходит. Доказать: если человек хочет жить, то он выживет при любых условиях..."

Подбадривая себя подобной чепухой, она проползла вдоль борта "мерседеса" и с некоторым облегчением укрылась за его багажником. Здесь обнаружился второй охранник из тех, что привезли ее сюда, - лежа на животе, он сосредоточенно палил из какого-то уродливого короткого ружья, после каждого выстрела передергивая ручку сбоку, отчего из казенной части его странного оружия, кувыркаясь, вылетала медная гильза. Виктория решила, что это короткое ружье - обрез. Такой же она когда-то видела в музее.

Охранник оглянулся на нее, и взгляд у него сделался диким, словно он увидел привидение.

- Уходи отсюда, - сказал он, перезаряжая обрез. - Здесь нельзя. Убьют. Иди домой.

- Снимите, - сказала ему Виктория, протягивая скованные руки, но охранник уже отвернулся от нее и снова принялся палить, ожесточенно орудуя затвором. Заднее колесо "мерседеса", за которым он лежал, внезапно издало протяжное свистящее шипение, и машина медленно осела на одну сторону, как давший течь корабль. Охранник выронил обрез и уронил голову на руки.

- Мамочка, - тоненьким голосом пропищала Виктория и резво поползла прочь.

Ползти со скованными руками оказалось чертовски трудно. Через минуту локти и колени у нее были стерты едва ли не до костей, и она пару раз чувствительно приложилась лицом. Через некоторое время, решив, что отползла достаточно далеко, она поднялась на ноги и бегом бросилась к лесу.

Она успела пробежать не больше трех метров, когда ее вдруг, словно палкой, ударило по левой руке чуть повыше локтя. Рука сразу онемела. Виктория испуганно оглянулась, ища, обо что она могла удариться, но ничего не увидела и лишь тогда поняла, что ее зацепило пулей. До леса оставалось всего несколько шагов, и она сделала их. Потом села на податливый мох и заплакала.

Впрочем, плакала она недолго. Всхлипнув еще несколько раз, она решительно оторвала полосу ткани от подола простенького домашнего платья, в котором унес ее из школы Илларион, и кое-как, помогая себе зубами, перевязала рану. После этого она встала и, углубившись в лес, медленно, поминутно спотыкаясь и падая в кромешной темноте, двинулась прочь от побоища и, главное, от Старцева, все еще рефлекторно всхлипывая и шмыгая носом.

Не прошла она и сотни шагов, как ее внезапно схватили за плечо и грубо рванули назад. Едва не потеряв сознание от ужаса, она услышала знакомый ненавистный голос.

- Далеко ли собралась, кошечка? - спросил Старцев и наотмашь ударил ее по лицу.

В тот момент, когда она упала, больно ударившись раненой рукой, откуда-то сзади донесся приглушенный звук работающего на пределе мощности дизельного мотора.

***

Черная "Волга", непрерывно сигналя, поравнялась с кабиной тяжелого "мерседеса" и пошла параллельным курсом в левом ряду. Илларион покосился на нее и усмехнулся - у полковника не выдержали нервы.

Подтверждая эту догадку, в окно "Волги" высунулся Мещеряков и принялся, яростно размахивая рукой, орать что-то, неслышное за ревом двигателя. Илларион повернулся к нему и, постучав себя по лбу согнутым пальцем, показал полковнику сотовый телефон.

Мещеряков энергично плюнул на дорогу и скрылся в салоне машины. Через несколько секунд телефон в руке Забродова запищал.

- "Конкорд" слушает, - голосом автоответчика сказал он в трубку.

- Ты что творишь, лишенец? - закричал Мещеряков. - Это что за третья мировая?

- Это еще не третья мировая, - успокоил его Илларион. - Третья мировая впереди, полковник, потому-то я и тороплюсь. Боюсь, знаешь ли, опоздать.

- Перестань придуриваться и объясни, что происходит.

- Вы фургон разгрузили?

- Разгрузили.

- Так о чем ты меня спрашиваешь?

- А кто это горит там, под откосом?

- Представитель поставщика, которого ты проморгал.

- А та женщина...

- Та женщина - курьер, которого убил представитель поставщика, которого ты проморгал.

Мещеряков помолчал, как видно, услышав что-то не совсем обычное в голосе своего друга и бывшего подчиненного.

- Кстати, - вспомнил Забродов, - там, недалеко от закусочной, должны найти еще двоих...

- Уже нашли, - недовольно буркнул Мещеряков. - Можно было, между прочим, и поаккуратнее.

- Вот в следующий раз иди сам и делай поаккуратнее. Учти, я еще обломаю твою коллекционную берданку о твою же начальственную спину. Я этот отдых на свежем воздухе не скоро забуду.

- Я же предлагал Корсику.

- Ты и Колыму предлагал.., а теперь я ее, похоже, заработал.

- Ну-ну, ты еще поплачь. Знаешь...

Мещеряков как-то замялся, через окно глядя на бешено вращающиеся в полуметре от него большие колеса грузовика. Сорокин, которого Илларион не видел, толкнул Мещерякова в бок и тоже постучал себя по лбу согнутым пальцем. Мещеряков вздохнул.

- Ты чего вздыхаешь, как влюбленный симментал? - спросил Забродов. Что замолчал?

- Да нет, - сказал Мещеряков, - ничего. Поговорим на месте. Расскажешь подробно, что там и как, дернем с Борисычем самогонки...

- Нету Борисыча, - сухо сообщил Илларион. - Отвали, Андрей, я тороплюсь. Уж очень долго вы копались с перегрузкой.

Черная "Волга" отстала, давая Иллариону свободу для маневрирования, и пошла в хвосте трейлера.

Седоки начали задыхаться в поднятой им пыли, и Мещеряков поспешно поднял стекло.

- Ну, что? - заинтересованно спросил Сорокин.

Мещеряков вкратце пересказал ему то немногое, что сообщил ему Илларион.

- Ох, полковник, - сказал Сорокин, - кисло нам будет. Мещеряков покосился на него, вздохнул и отвернулся.

- Не то слово, - успокоил он Сорокина.

В сгущающихся сумерках трейлер свернул на боковое ответвление шоссе. Асфальт здесь был похуже, и глядя на то, как подскакивает на многочисленных колдобинах тяжелый полуприцеп, Мещеряков болезненно поморщился.

Илларион гнал машину, снедаемый знакомым нетерпением. Больше не нужно было хитрить и притворяться, оставалось покончить с этим затянувшимся отдыхом одним мощным ударом. Он ощущал себя чем-то вроде брошенного в цель копья. Ощущение это многократно усиливалось мощью, скоростью и огромной массой машины, за рулем которой он сидел.

Вскоре по обеим сторонам дороги замелькали знакомые пейзажи, едва различимые в потемневшем вечернем воздухе. Илларион включил фары. Через несколько километров он без малейшего удивления увидел установленную посреди шоссе рогатку с "кирпичом" и стрелкой с надписью "ОБЪЕЗД". Он сильно удивился бы, не предприми Старцев чего-нибудь в этом роде почему-то Илларион был уверен, что появление посторонних автомобилей в зоне предстоящего выяснения отношений не понравилось бы Сергею Ивановичу. Он готов был биться об заклад, что очень похожая штуковина перегораживает шоссе на латвийской стороне.

Мощный бампер "мерседеса" с треском ударил в рогатку, разнеся ее на куски, как артиллерийский снаряд. Жестяной круг запрещающего знака взлетел высоко в воздух, приземлился на ребро и, дребезжа, покатился по асфальту, описывая широкую дугу, которая закончилась как раз под колесами ехавшей позади трейлера "Волги".

- Во, блин, дает, - восхитился водитель, не поворачивая головы к шушукавшимся позади полковникам. - Камикадзе.

- Что там еще? - недовольно спросил Мещеряков.

- Уже ничего, - пожал плечами водитель, - а был объезд.

- А, - сказал Мещеряков. - Ну, это ерунда. Ты, главное, не прижимайся к нему слишком близко.

- Что мне, жить надоело? - искренне ответил водитель, немного притормаживая, чтобы еще больше увеличить дистанцию между собой и задним бортом трейлера.

Илларион спешил. Он был уверен, что те, кто собрался на шоссе, никуда не денутся, даже если он основательно опоздает, но ему не давала покоя мысль о судьбе Виктории. Теперь он жалел о том, что подверг девушку опасности. Его расчет на то, что два шакала все-таки договорятся между собой и дело обойдется без стрельбы, теперь не казался ему таким уж верным - шансы, пожалуй, были пятьдесят на пятьдесят.

Он снова вдавил педаль газа в пол кабины, идя на опасной скорости. Мимо промелькнула знакомая деревушка, название которой он позабыл, Илларион проскочил ее, не снижая скорости, непрерывно сигналя и поставив левую ногу на педаль тормоза.

До границы оставались считанные километры.

Еще издалека он услышал приглушенный расстоянием прерывистый треск, то затихавший, то вспыхивавший с новой силой, и безошибочно определил, что это. Стреляли, в основном, из автоматов Калашникова, но он различал в общем хоре и отрывистые хлопки пистолетных выстрелов, и раскатистый кашель охотничьих ружей, и даже редкое буханье трехлинейной винтовки.

- Вот козлы, - сказал Илларион, нашаривая на сиденье револьвер Архипыча.

Наконец машина преодолела последний поворот, и он увидел впереди дымный костер догорающей машины, мутное пятно света, отбрасываемое чудом уцелевшим прожектором, и мигающие вспышки выстрелов. Дорога была загромождена беспорядочно стоявшими автомобилями, между которыми, пригнувшись, перебегали темные фигуры. Мощные фары "мерседеса" ударили по ним сзади, освещая побоище с тыла. На мгновение прятавшиеся за искалеченными машинами люди замерли, загипнотизированные этим внезапным ярким светом, но быстро опомнились и врассыпную бросились в разные стороны, торопясь убраться с пути стремительно надвигающейся громадины.

Многотонная махина прошла сквозь нагромождение автомобилей, как пушечное ядро сквозь кучу спичечных коробков, с грохотом сминая и расшвыривая лакированные корпуса, в лязге, скрежете и снопах высекаемых из металла искр. Разбившись, погасла правая фара. Выскочив на свободное пространство, Илларион ударил по тормозам. Оставляя на асфальте черные дымящиеся следы, машина юзом прошла еще несколько метров и остановилась, напоследок с лязгом боднув стоявший уже по ту сторону границы автомобиль. Прятавшийся за ним латыш вскочил и бросился в темноту.

Прихватив с сиденья револьвер, Забродов выпрыгнул из машины в неразбериху возобновившейся перестрелки. Он торопился к заднему борту, чтобы поскорее расстегнуть удерживающие тент крепления, но уже на полдороги понял, что опоздал, - там обошлись без него. Кто-то, не дожидаясь помощи извне, вспорол тент изнутри остро отточенным штыком. На асфальте было полно спецназовцев, но они все еще продолжали сыпаться из необъятного кузова, стремительно разбегаясь в стороны и не торопясь открывать огонь. Впрочем, у Иллариона были все основания предполагать, что они справятся.

Вспыхнувшая было с новой силой стрельба быстро пошла на убыль, а вместо нее стали слышны звуки ударов, какие-то неразборчивые вопли и звон бьющегося стекла.

Рядом с Илларионом как из-под земли возник потный и ощеренный старшина-контрактник в разорванной и сбившейся на сторону черной трикотажной маске. Забродов предусмотрительно отступил в густую тень высокого борта, чтобы не попасть под горячую руку.

- Где водитель? - прорычал старшина. - Покажите мне эту сволочь! Он у меня свои права сожрет, космонавт, трах-тарарах!

- Ну, я водитель, - признался Илларион, выходя из тени. - Что, растрясло?

- Растрясло?! - старшина от возмущения хватанул ртом воздух и занес пудовый кулак, примериваясь съездить Иллариону по шее.

- Ну-ну, - сказал Забродов, - не надо горячиться.

Старшина нерешительно замер, вглядываясь в него и все еще держа кулак на весу.

- Не понял, - сказал он. - Ты, капитан?

- Привет, Антон. Что, сильно я вас прокатил?

- Точно, Забродов, - сказал старшина и опустил кулак. - Хорошо, что я тебя вовремя узнал. До сих пор, как вспомню твои занятия, все кости болят. А насчет прокатил.., сам знаешь, бывало и хуже. Слушай, капитан, это чего здесь такое творится?

- Да местные ребятишки играли в "Зарницу" и малость увлеклись. Повырастали уже, а все по лесу с автоматами бегают. Ты, Антон, когда у них игрушки отбирал, девушку не встречал?

- Девушку? Нет, не встречал.

Илларион взобрался на крышу ближайшего автомобиля и огляделся по сторонам. Все было кончено в считанные минуты, и теперь на освещенное пространство с двух сторон при помощи дубинок и прикладов, не слишком церемонясь, сгоняли участников перестрелки. Вид у тех и других был слегка растерянный: таможенники никак не могли взять в толк, что произошло, а бойцы спецназа ГРУ не понимали, почему их используют в качестве полицейских сил, как какой-нибудь ОМОН. Вся эта теплая компания топталась по разбросанным на всем протяжении стодолларовым купюрам - сумка с деньгами попала под колесо "мерседеса" как раз в тот момент, когда Забродов затормозил, и ее проволокло по всему открытому пространству, разрывая в клочья. Кое-кто из пленных, заметив это, пытался нагнуться, но конвоиры кратко и весьма болезненно пресекали эти попытки.

Сколько ни вглядывался Илларион, ни Старцева, ни Виктории ему заметить не удалось. Похоже было на то, что Старику удалось ускользнуть, каким-то образом прихватив с собой девушку. Плешивого Илларион видел и был вполне доволен тем, что с ним произошло, но Старцев исчез. Илларион закурил и некоторое время стоял, пытаясь сообразить, куда мог податься хитроумный начальник таможни, но тут до его слуха донесся звук, который ни с чем нельзя было спутать: где-то неподалеку, на латвийской стороне, кудахтал стартер. Не то машина была неисправна, не то подсел аккумулятор, но натужное кудахтанье, замолкнув на секунду, возобновлялось опять.

В такие минуты Забродов полностью полагался на рефлексы и интуицию, которые в данный момент кричали о том, что это именно Старцев, и никто другой. Соскочив на землю, Илларион бросился в ту сторону, откуда доносились звуки, спотыкаясь в темноте о брошенное оружие, а один раз наступив на чью-то руку. Двигатель машины с ревом завелся, и Илларион побежал быстрее, рискуя сломать шею, но двигатель снова заглох. Забродов уже видел цель - старенький трехдверный "фольксвагенгольф" с латвийскими номерами. Боясь не успеть, он выстрелил на бегу, целясь по заднему колесу.

Старый "смит-и-вессон" басовито гавкнул, высоко подбросив руку Иллариона, и левый подфарник "гольфа" брызнул во все стороны осколками цветной пластмассы. Дверца машины со щелчком открылась, и оттуда засверкали вспышки ответных выстрелов. Илларион насчитал три и тоже выстрелил по этим вспышкам, разбив зеркало со стороны водителя и заставив стрелка отпрянуть обратно в машину.

До "гольфа" оставался какой-нибудь десяток метров, когда произошло то, чего боялся Илларион. Из машины вышла Виктория, а за ней поспешно выбрался Старцев и повернулся к Иллариону, прикрываясь девушкой как щитом и приставив пистолет к ее голове. Илларион резко остановился, втянув левую руку вперед в предупреждающем жесте.

- Тихо, тихо, - примирительно сказал он, как будто заговаривал зубы агрессивно настроенной цепной собаке. - Все нормально. Все спокойно.

- Брось оружие и стой на месте, - скрипучим голосом скомандовал Старцев. Вид у него был совершенно безумный, а свисавшая рваными клочьями одежда и исцарапанное ветками лицо только усиливали это впечатление. На его левой руке, которой Старик зажимал рот своей заложнице, Илларион с удивлением и тревогой заметил две пары часов. Похоже, шакал окончательно сбесился, решил Илларион и, далеко отведя в сторону правую руку, разжал пальцы. Револьвер глухо брякнул об асфальт.

- Все, - сказал Илларион, демонстрируя Старцеву пустые ладони, - все. Только спокойно.

Не переставая говорить, он осторожно приближался к Старцеву, надеясь, что тот не заметит его маневра.

- Стоять, я сказал, - хрипло прокаркал Старцев и ткнул пистолетом в висок Виктории, которая испуганно дернулась и снова замерла.

- Послушай, Иваныч, - с грубоватой фамильярностью заговорил Илларион, - ты что, не видишь, что все пропало? Отпусти девушку, и пойдем. Я тебя пальцем не трону и никому не позволю. Ты же понимаешь, что тебе не уйти. Что ты, в самом деле, как маленький? Это не кино все-таки. Тронешь девушку, я тебе шею сверну. Брось пистолет, Иваныч, добром тебя прошу.

- Уходи, Забродов, - сказал Старцев, начиная пятиться и увлекая за собой Викторию. - Пришить тебя надо, всю жизнь ты мне поломал, но уходи, отпускаю.

- Ладно, - сказал Илларион, снова начиная осторожное, почти незаметное движение вперед, - я уйду, и ты уходи. Только девушку оставь.

- Хрен тебе, - с горьким торжеством сказал Старцев. - Моя она, понял? Этого ты у меня не отнимешь, паскуда ментовская, мусорюга. Если ты такой добрый, зачем Плешивому ее отдал? А? Смотри, - обратился он к Виктории, сильно встряхнув ее, - молчит.

- Не знал я, что у вас хватит дури и в самом деле стрельбу затеять, покачав головой, сказал Илларион. За всеми этими разговорами он выиграл еще три шага, метра полтора, и собирался выиграть еще.

Осталось совсем немного, и до Старпева можно будет допрыгнуть. - Давай договоримся, как старые друзья, - предложил он. - Чего ты хочешь? Хочешь, я соберу те деньги, что по дороге разбросаны, и тебе принесу? Что тебе еще? Машину хочешь? Могу пригнать свой "лендровер". Отпусти девушку.

- Хрен тебе, - повторил Старцев. - Убери своих уродов с иностранной территории и убирайся сам. И учти - еще шаг, и я ее пристрелю на твоих глазах.

- Да успокойся ты, ненормальный, - в увещевательной манере, в которой обычно разговаривают с пьяными, сказал Илларион. - Ну, куда ты пойдешь? Так и будешь пятиться до самой Риги с пистолетом в руке? Утро не за горами. Как увидят тебя в такой позиции, даже разговаривать не станут - вызовут снайпера и сделают из твоих мозгов салат с горошком. Не уйти тебе с ней, понимаешь? Беги один, пока я тебя отпускаю по старой памяти. И думай быстрее, а то нас здесь застукают.

Он ясно видел, что Старцев колеблется, - его решимость явно дала трещину, которая с каждой секундой становилась шире. Он не мог не видеть, что его положение и впрямь безнадежно, а Забродов предлагал выход сомнительный, но все же пригодный для одного человека. Пожалуй, девчонка и вправду была бы обузой...

- Быстрее, Иваныч, - дожимал Илларион. - Они там не будут вечно пересчитывать твоих баранов. Решайся.

Ствол упиравшегося в висок девушки пистолета нерешительно дрогнул, начиная уходить в сторону, и тут позади Иллариона загремело железо, и раздраженный голос Мещерякова произнес:

- Дьявол, понавалили здесь... Невозможно пройти! Забродов, где ты там?

Илларион метнулся вперед, но было поздно - Старцев спустил курок. Забродов не зажмуривал глаз и очень хорошо рассмотрел, как все произошло.

Слишком хорошо.

Именно поэтому Старцев умер раньше, чем тело Виктории опустилось на асфальт.

Глава 14

Илларион курил, наблюдая за тем, как трудятся два колхозных трактора, растаскивая дорожный затор. Возле полосатого шлагбаума топтался сержант погранвойск, изнемогая под весом бронежилета и избегая смотреть в ту сторону, где на помятом бампере грузового "мерседеса" сидели, как два воробья на жердочке, Забродов и Мещеряков.

На некотором расстоянии от него бродил из стороны в сторону латышский пограничник, время от времени бросая на друзей мрачные взгляды. Илларион зажал окурок между подушечкой большого и ногтем указательного пальца, "выстрелил" им в сторону границы и немедленно полез в пачку за новой сигаретой.

- Да не казнись ты так, - сказал Мещеряков, тяжело вздыхая и с неловкостью отводя в сторону взгляд. Никогда до сих пор полковнику не доводилось видеть Забродова в таком состоянии, и это зрелище действовало ему на нервы.

- Это я ее убил, - упавшим голосом ответил Илларион.

- Что за чушь ты говоришь, - бурно запротестовал Мещеряков, по-прежнему, впрочем, избегая смотреть на Иллариона. - Ее убил этот сморчок...

Старцев.., и ты ровным счетом ничего не мог сделать. Тут никто не смог бы, разве что хороший снайпер с удобной позиции.

- Если бы не я, ее бы там не было.

- Если бы да кабы... Ты действовал по обстоятельствам, и не твоя вина, что обстоятельства сложились не в твою пользу.

- А чья? - с вялым интересом спросил Илларион. Он помолчал и со вздохом добавил:

- Старею я, наверное.

- Точно, - начинал злиться Мещеряков. - Маразм уже налицо.

Они помолчали, мрачно закуривая и по-разному думая об одном и том же. Замызганный трактор, оттащив на обочину последнюю машину, круто развернулся и протарахтел в сторону деревни. Тракторист испуганно косился по сторонам из-под низко надвинутой кепки. Было шесть часов утра.

- Жалко, - сказал Мещеряков, - латышей пришлось отпустить. Все-таки юридически мы не имели права задерживать граждан независимого государства.., и вообще, так сказать, вторгаться. Шум поднимать они, конечно, не станут, но оплеух мне Федотов навешает, это уж как пить дать.

- По-моему, наша контора со дня своего основания только тем и занимается, что вторгается куда попало.., причем, заметь, как правило, никто не жалуется и не поднимает шума. Так что я не вижу, с какой стати Федотову быть недовольным. Просто учебная тревога, и ничего больше, так ему и объясни. Решил, мол, проверить боевую готовность.

- Тебе легко говорить...

- Да. Мне легко. Кстати, полковник, ты не подскажешь мне, что здесь делает наш друг Сорокин?

Он ведь, кажется, не по нашему ведомству? Или уже по нашему?

Илларион не впервые сталкивался с милицейским полковником и был о нем хорошего мнения, но его присутствие здесь было трудно объяснимо.

Он просил Мещерякова оказать ему помощь в приватном порядке, и Мещеряков, как и положено настоящему другу, сделал все, что мог, сильно превысив при этом свои служебные полномочия, но вот при чем тут Сорокин?

- Н-ну, - с некоторой заминкой пустился в объяснения Мещеряков, понимаешь, я решил, что представитель закона в таком щекотливом деле не помешает.., надо же кому-то сдать задержанных, и вообще... А Сорокин все-таки свой, и все можно будет оформить, не вдаваясь в подробности: кто, да зачем...

- Э, - сказал Илларион и низко наклонился, пытаясь заглянуть Мещерякову в лицо. - Ну-ка, ну-ка, покажи мне глаза свои бесстыжие!

- Да пошел ты к черту, честное слово! - неискренне взорвался Мещеряков, вскакивая с бампера, словно тот его ужалил. - Что я тебе, мальчик?

- А вот я сейчас сниму с тебя штаны и при всем честном народе выпорю по заднице - заодно и посмотрим, мальчик ты или девочка!

- Ну, чего привязался? - с отчаяньем в голосе спросил Мещеряков. - В чем дело?

- Дело в том, что я терпеть не могу, когда меня водят за нос, признался Илларион. - Есть у меня такой недостаток. Ну, не томи.

- А, чего там, - Мещеряков махнул рукой и снова уселся на бампер. Все равно ведь говорить придется. В общем, Сорокин давно приглядывается к одному номерному заводику в Москве. Было там какое-то дело, связанное с хищениями вольфрама и чего-то еще редкоземельного - я в этой химии ни бельмеса не смыслю, да и Сорокин, по-моему, тоже.

Убили там кого-то, что ли, а дело замяли, потому что замешан в нем был какой-то эфэсбэшник...

- Круглов, - уверенно сказал Илларион. - По кличке Квадрат.

- А ты откуда знаешь?

- Да уж знаю... Дальше пой.

- В общем, дело это у Сорокина отобрали и на пушечный выстрел к нему не подпускали - завод, сам понимаешь, номерной и шибко секретный. Ну, полковника нашего, само собой, заело, потому что этот самый Квадрат, как я понял, убил кого-то из сорокинских ментов и, как водится, ушел безнаказанно...

- Не ушел, - снова перебил полковника Илларион, отрешенно глядя куда-то вдаль. Мещеряков некоторое время смотрел на него, собираясь о чем-то спросить, но передумал и продолжил рассказ.

- В общем, действуя на свой страх и риск, полковник наш проследил путь вольфрама до здешних мест и с тем пришел к своему начальству. Начальство, само собой, обратилось с этим делом в ФСБ и там, как водится, получило полный отлуп: чего, мол, вы не в свое дело суетесь, все под контролем и не мешайтесь под ногами.

- Ну еще бы, - коротко усмехнулся Илларион, прикуривая новую сигарету. Он хмурился все сильнее и сильнее, и Мещерякову это очень не нравилось.

- И тогда Сорокин пришел ко мне, - продолжал он, - рассказал все как есть и попросил помочь. Сам понимаешь, по официальным каналам я ему поспособствовать никак не мог и совсем уж было собрался извиняться и разводить руками, как вдруг вспомнил про тебя. Ну, и...

- Ну, и подставил, - закончил за него Илларион. Повернувшись к Мещерякову, он смерил его каким-то любопытным взглядом, словно перед ним был розовый жираф, а не полковник ГРУ. - Подставил ведь, а, полковник? Даже ружья своего не пожалел.

Растешь, однако. Начал с Корсики, а кончил Выселками, да так ловко... Штирлиц.

- Просто я не хотел, чтобы у тебя сложилось предвзятое мнение... Свежим, так сказать, взглядом... А, черт, ну виноват, прости! Ну, в морду мне дай, что ли!

- За что же - в морду? - прежним упавшим голосом сказал Илларион. - Ты подставил меня, я - эту девочку.., вот только она никого не успела подставить. Можно считать, что ей повезло.

- Послушай, - сказал через некоторое время Мещеряков. - Я понимаю, что тебе сейчас тяжело и муторно, в особенности от меня...

- Да, - сказал Илларион. - В особенности.

- .. Но ты все равно послушай. Эти сволочи тоннами перекачивают за бугор стратегическое сырье.

Тоннами! Распродажа Родины. Эта тема давно у всех на устах. Надоело уже, но ведь это правда! Что же нашим детям останется?

- Хреновый из тебя замполит, - сказал Забродов и, согнувшись, потер растянутую лодыжку. - Эхе-хе... Неубедительно говоришь. Говоришь, а сам стесняешься. Это потому, что друзей подставлять - постыдное занятие!

- Да! - выкрикнул Мещеряков, снова вскакивая и принимаясь бегать из стороны в сторону.

- Да! - повторил полковник, резко останавливаясь напротив Иллариона. Стыдно! Мне вообще стыдно, что я живу на свете и ношу полковничьи погоны! Если бы ты знал, до чего мне стыдно выслушивать некоторые приказы! А особенно эти приказы выполнять...

- Ты только жалости от меня не жди, - сказал Илларион. - Как-то не приучен я жалеть взрослых, вполне здоровых дяденек в полковничьих погонах. Тоже мне - узник совести.

- Да пошел ты на..! - совсем рассвирепев, заорал Мещеряков.

- Вот это уже разговор, - сказал Илларион. - Ладно, полковник, замнем для ясности. Прощено и забыто. Если бы я не думал так же, как ты, я бы давно уже был в Москве. Просто в следующий раз ты мне прямо говори, в чем дело, а не проявляй заботу о моем здоровье, как председатель месткома, у которого в середине зимы горит путевка на Таймыр.

- Да, - буркнул Мещеряков, - а ты меня пошлешь подальше.

- Ну, и переживешь, - сказал Илларион. - Я ж не твой подчиненный, так что авторитет не пострадает.

- Дело пострадает, - вздохнул полковник.

- Дело... Кстати, о деле, - оживился Илларион, - что вы собираетесь делать дальше?

- Кто это - мы?

- Ты и твой Сорокин.

- Лично я - ничего. А Сорокин, как я понимаю, вцепится в этот заводик мертвой хваткой, да и в ФСБ кой-кому мало не покажется.

- Ага. А что с Ригой?

- А что с Ригой? Где мы, а где та Рига! Руки у нас коротки!

- Но ведь второй конец цепочки там! Если не накрыть всю эту шайку, они найдут другого поставщика, только и всего.

- Это, брат, дело латвийских властей. А уж станут они этим заниматься или нет - вопрос. Вольфрам-то не их.

- Не их, это верно.

Илларион встал и зачем-то полез в кабину. Heкоторое время он копался там, что-то невнятно бормоча и брякая железом. Мещеряков терпеливо ждал, прислонившись спиной к теплой решетке радиатора. Он сидел точно посередине бампера, и фирменный мерседесовский значок обрамлял его голову, как нимб. Наконец, Забродов закончил копошиться в кабине и вернулся. Он сел рядом с полковником, перебирая и разглаживая на коленях какие-то бумаги.

- Руки, говоришь, коротки, - не отрывая взгляда от бумаг, полувопросительно сказал он.

- Коротки, - согласился Мещеряков. - Это что там у тебя?

- Путевой лист, - сказал Илларион, - накладная... Даже паспорт с визой. Сто лет не был на Рижском взморье.

- Ошалел, что ли? Дай-ка посмотреть.

Мещеряков взял у Иллариона бумаги и бегло просмотрел их одну за другой.

- Они же все фальшивые, как трехдолларовая купюра. Ты что, вот с этим собираешься пересечь Латвию?

- Липовые документы - не беда, - легкомысленно сказал Илларион. Главное, чтобы купюры были подлинные.

И он развернул перед носом у Мещерякова веер стодолларовых бумажек.

- Это еще что? - спросил тот.

- Впервые вижу полковника, который не узнает доллары, - восхитился Илларион. - Надо написать об этом в какой-нибудь научный журнал. Тебя немедленно заберут в исследовательскую лабораторию.

- Понес, понес, - со вздохом сказал Мещеряков.

- Это, друг Андрюша, - пояснил Илларион, - хлеб беззакония и вино хищения. Я тут, знаешь ли, даром времени не терял и сколотил кой-какой капиталец. Рижское взморье всегда было довольно дорогим курортом, а уж теперь-то - и подавно.

- И большой у тебя капиталец? - поинтересовался Мещеряков.

- Честной службой такого не заработаешь, - уверил его Илларион. - Черт возьми, человек с моей подготовкой, оказывается, за год может стать миллионером! Меня просто в дрожь бросает, как подумаю, сколько времени я потерял.

- И от чего же ты дрожишь? - иронически спросил Мещеряков, как всегда не понимая, шутит Илларион или говорит серьезно.

- От жадности, естественно, - ответил Илларион и изобразил, как он дрожит от жадности. Пограничники снова оглянулись, на этот раз привлеченные громким хохотом полковника. - Ну, ладно, - сказал Илларион, поднимаясь. Делу - время, потехе - час. Пора!

- Ты рехнулся, Забродов. Мне неловко, что я втравил тебя в эту историю, но сейчас ты перегибаешь палку. Что ты сможешь сделать в одиночку?

- То же, что и здесь, - ответил Илларион. - Отдохну, подышу свежим воздухом.., охоты там, конечно, никакой, но хоть порыбачу... Искупаюсь, в конце концов.

- Ты меня теперь до самой смерти будешь шпынять? - спросил Мещеряков.

- Любишь кататься, люби и саночки возить, - ответил Илларион. - И потом, я ведь только начал.

Я еще не звонил тебе на службу и не писал жалоб генералу Федотову. Ты у меня еще поплачешь.., специалист по туризму и отдыху.

- Ладно, ладно... А может, все-таки не стоит?

Задавая вопрос. Мещеряков знал, каким будет ответ: при всей своей общительности и улыбчивости Забродов умел быть твердым, как скала.

- Помнишь, как в "Фаусте"? - сказал Забродов. - Люди гибнут за металл... Очень мне хочется побеседовать с этими доморощенными Мефистофелями. У меня такое ощущение, что я им крупно задолжал.

- Позвонить, что ли, в Ригу? - задумчиво сказал Мещеряков.

- Это еще зачем? - подозрительно спросил Илларион.

- Пока ты доедешь, они, может быть, успеют эвакуировать город.

- Трепаться - моя прерогатива, - назидательно сказал Забродов. - Ты на нее не посягай, полковник. На совещаниях у себя трепись. Ладно, привет Сорокину. Где он, кстати?

- Взял плоскогубцы, килограмм булавок и пошел пытать задержанных. Участковый твой ему помогает - не дает землякам слишком отклоняться.

- От булавок, что ли?

- От истины. А это еще что такое?

Справа от них вдруг неожиданно и громко затрещали кусты, и на дорогу, шатаясь, выбралось подобие человека в изодранной, свисающей живописными клочьями одежде. Лицо его было расцарапано и распухло от комариных укусов, левый глаз заплыл и не открывался, а ободранная рука крепко сжимала пустую армейскую флягу с отвинченным колпачком, болтавшимся на цепочке. Человек что-то нечленораздельно мычал, и друзья не сразу поняли, что он пытается петь. Почувствовав под ногами твердую ровную поверхность, он остановился и, сильно качаясь, обвел дорогу мутным взглядом зрячего глаза.

Глаз был нехороший, налитый кровью и совершенно пьяный. Увидев Иллариона, гуманоид сильно качнулся ему навстречу, едва не потеряв равновесие, и хрипло промычал, с трудом ворочая языком:

- М...мос...квич? Пр.., ривет, столица! Здорово мы их, а? Сл...лушшш.., а где все наши? Где все, а?

- Воробей, братуха! - с преувеличенной радостью воскликнул Илларион, обнимая его за плечи и аккуратно разворачивая лицом в сторону деревни. - В сельсовет иди, там собрание, все тебя дожидаются. Где, говорят. Воробей? Надо, говорят, ему премию выдать за геройство.

- А.., ага, - с пьяной значительностью кивнул головой Воробей. Если бы не Забродов, его кивок непременно закончился бы ударом об асфальт. Яс-ссное дело.., премию. Плешивого.., в глаз.., как белку! Ружье мое где? Оптика... "цейсс", блин.., где?

- В сельсовете, - повторил Илларион. - Все в сельсовете, и ружье твое там, и оптика, и премия...

- В глаз! - выпрямляясь, рявкнул Воробей. - Как белку, блин, понял? Не упустить момент!..

- В сельсовет, - снова сказал Забродов. - Там расскажешь. А то все сидят и думают: кто же это Плешивого шлепнул? Кому же премию-то давать?

- Ну да? - озабоченно спросил Воробей.

- Ого!.. - туманно, но ободряюще ответил Илларион. Спотыкаясь и двигаясь сложным зигзагом, а временами переходя на бег в отчаянных попытках удержать равновесие. Воробей двинулся в сторону деревни.

- Не дойдет, - покачал головой Мещеряков.

- За премией-то? Дойдет, - уверенно сказал Илларион. - Видишь, человеку опохмелиться надо, а денег нет. На зубах доползет, если руки-ноги отнимутся.

- Ты его знаешь?

- О чем ты! Это ж мой боевой товарищ, мы вместе в разведку ходили!

- Ну и товарищи у тебя, Забродов!

- Да мне, понимаешь, выбирать как-то не приходилось.

Мещеряков зябко поежился от тона, которым были сказаны эти слова, но Илларион снова повеселел, хлопнул полковника по плечу и согнал его с бампера.

- Нечего тут рассиживаться, как купчиха на лавке. Иди лучше Сорокину помогать.., он там, небось, запарился, ногти вырывая. Мне ехать пора, а я болтаю тут с тобой, как будто мне больше делать нечего. Будь здоров.

Он пожал полковнику руку и запрыгнул в кабину грузовика.

Зарычав и обдав Мещерякова сизыми клубами дыма, "мерседес" тронулся с места и покатился туда, где окончательно взопревший в своем бронежилете сержант торопливо поднимал полосатый шлагбаум.

Когда Мещеряков вошел в кабинет участкового, сидевший за столом Архипыча Сорокин поднял голову и пристально взглянул ему в лицо.

- Ну как? - спросил он.

Мещеряков тоскливо пожал плечами и сделал неопределенное движение подбородком, словно говоря: да отстаньте вы все от меня, ради бога!

- Уговорил? - не отставал упорный Сорокин. - Поедет он в Ригу?

- Уговорил, - со странной улыбкой ответил Мещеряков и вздохнул. Поедет. Точнее, уже поехал.

- Как, уже? Но ты его проинструктировал?

Мещеряков, собравшийся было прикурить сигарету, замер в согнутой позе с зажженной спичкой в руках и медленно повернул к Сорокину лицо с недоуменно поднятыми бровями. Некоторое время он стоял молча, разглядывая Сорокина, как некую несуразную диковинку, а потом спросил:

- Что?

Сорокин смутился и принялся без нужды перекладывать на столе бумаги.

- Ну, извини, - сказал он. - Это я сдуру ляпнул.

- Какой парень, - подал голос из своего угла молчавший до сих пор Архипыч. - Огонь!

- Да, - согласился Мещеряков и опустился на табурет для задержанных. Спичка, догорев, обожгла ему пальцы, он зашипел и отбросил ее в угол. - Да, - повторил он, - парень - огонь.

***

Капитан Эдгар Валтер немного поерзал, устраивая свое порядком отяжелевшее за последний десяток лет тело в парусиновом шезлонге, и посмотрел на свет через высокий стакан с жидкостью коричневого цвета. Официально эта жидкость считалась охлажденным чаем. Она и была холодной стакан сильно запотел, и можно было не тратить попусту время, пытаясь рассмотреть что-либо сквозь него, - но отнюдь не являлась тем, чем ее полагалось считать из уважения к капитану.

Капитан Валтер и сам прекрасно понимал, что пить коньяк охлажденным дурной тон, и, уж тем более, ему было известно, что не стоит пить его в такую рань, когда солнце еще только-только вскарабкалось в зенит. Капитан Эдгар Валтер последнее время стал относиться к своим слабостям бережно и снисходительно. "Я - это мои слабости, - любил говорить он в дружеской компании, - точно так же, как и мои сильные стороны. Что такое Эдгар Валтер без своих слабостей? Автомат для зарабатывания денег, и больше ничего! А к чему деньги, если не умеешь их со вкусом тратить? Чтобы обеспечить детей?

Черт побери, я без ума от своих детей, но если папа Эдгар обеспечит их на всю жизнь, то чем, скажите. эти маленькие негодяи будут заниматься, когда вырастут? Обеспечивать своих детей? Давайте-ка лучше выпьем и не будем говорить о грустном!" Кроме этого жизненного кредо, у капитана Валтера были другие причины выпить в неурочное время. Ему до чертиков опостылела эта стоянка в устье Даугавы.

Документы были выправлены, яхта полностью снаряжена всем необходимым и готова хоть сию минуту выйти в море, но рейс все откладывался - те, кто платил капитану Валтеру деньги, похоже, готовы были лопнуть от жадности и заодно утопить красавицу-яхту, нагрузив ее своими тяжеленными ящиками от киля до самой палубы. Каждое утро капитан сталкивался с начальником портовой таможни, когда тот ехал на работу, и вежливо приподнимал свою полотняную шапочку с прозрачным козырьком.

Начальник таможни не менее вежливо кивал в ответ - за те деньги, что платили ему ежедневно хозяева яхты, можно было быть вежливым, даже зная, что яхта доверху нагружена чистым героином. Капитан знал эту породу и был уверен, что вечно так продолжаться не может. Сколько бы ему ни платили, любой чиновник прежде всего дрожит за свое место. При малейших признаках тревоги он сдаст вас с потрохами, аккуратно упаковав в фольгу и перевязав нарядной ленточкой с кокетливым бантиком сверху. Черт побери!.. Капитан поднес стакан к губам и сделал могучий глоток.

Юрген Лаубе смотрел на капитана с верхней палубы и медленно приходил в ярость. Старый боров опять с утра пораньше наливался своим зельем, которое команда, хихикая, называла "капитанским чаем". Часам к четырем он совершенно потеряет способность соображать, а к вечеру полностью утратит человеческий облик и будет заплетающимся языком повторять, что человек это сгусток слабостей. А без слабостей человек просто кусок дерьма, который за борт выбросить - и то срамно. Лаубе испытывал сильное желание спуститься вниз и разбить спрятанную под шезлонгом бутылку о стальные леера, а пьяного борова вывернуть в воду вместе с шезлонгом - ему, видите ли, скучно.

Юрген с шипением втянул в себя воздух через стиснутые зубы. Задержка нервировала его ничуть не меньше, а, пожалуй, гораздо больше, чем капитана. Он кожей чувствовал, что атмосфера вокруг яхты накаляется - слишком много груза на борту, слишком многое поставлено на карту.

Кроме того, Юрген остался без связи. Вчера чертов боров, которого дурак Штюбе ухитрился нанять капитаном, вознамерился позвонить своей супруге и утопил в Даугаве телефон, оставив Юргена без связи с Москвой. Теперь предосторожность Игоря, категорически запретившего звонить ему домой и на работу, оборачивалась не слишком приятной стороной. Юрген не любил работать вслепую и, хотя все было переговорено уже тысячу раз, предпочел бы, чтобы связь функционировала. Теперь же налаживать ее просто не имело смысла - вечером они в любом случае отчалят независимо от того, прибудет груз или нет. Но он, конечно же, прибудет - возникшее на таможне недоразумение, кажется, уже разрешилось, так что вечером он увидится с Ирмой.

Интересно, кто ее новый напарник? Юрген не любил Квадрата и никогда этого не скрывал, как никогда не скрывал своего особого отношения к Ирме бог мой, мы живем на пороге третьего тысячелетия, так какие могут быть недомолвки между цивилизованными людьми? Квадрата он терпеть не мог, а с Ирмой хотел переспать - он почему-то был уверен, что под маской фригидной сучки, которую та разыгрывала при каждой встрече, скрывается настоящая секс-бомба. Единственное, что его утешало, так это то, что Квадрату, похоже, тоже не удалось нащупать, где у этой бомбы фитиль. А теперь, принимая во внимание приключившееся с бывшим майором ФСБ печальное происшествие, и не удастся - отныне, и присно, и во веки веков.

Аминь.

Однако, подумал он, вечером отплывать, а эта свинья пьет уже второй стакан подряд. Он выбросил сигарету за борт и перегнулся через поручни.

- Капитан, - крикнул он, - друг мой, быть может, достаточно?

Старый боров с усилием поднял кверху свою бульдожью морду, сомнительно украшенную седеющей норвежской бородкой, прищурился против солнца, прикрыв глаза свободной рукой - в другой руке был, конечно же, стакан, - и хрипло отозвался:

- Юрген, мальчик мой, в чем дело? Вы, кажется, чем-то недовольны?

- Капитан, я давно уже не мальчик и, тем более, не ваш. Что же касается моего недовольства, то о его причинах нетрудно догадаться: вечером нам предстоит выйти в море, а вы уже пьяны.

- Кто, черт возьми, сказал вам, что я пьян? Если выпить стаканчик холодного чая в такую адскую жару означает...

- Не валяйте дурака, капитан. В вашем возрасте это выглядит просто жалко. Повторяю вам: вечером мы выходим в море...

- Ха!.. Отлично! Мне кажется, я уже пустил здесь корни!

- ., а вы уже сейчас пьяны, как сапожник.

- К вечеру я буду трезв, как стеклышко!

- Продолжая в том же духе, к вечеру вы не сможете связать двух слов.

Юрген вряд ли замечал, что кричит. Все напряжение, скопившееся в нем за эти полные нервотрепки и постоянной опасности дни, разряжалось сейчас в неистовой вспышке гнева, направленной на вовремя подвернувшийся объект, которым оказался капитан Валтер. Перестав сдерживаться, Юрген испытал огромное облегчение, сравнимое разве что с ощущениями страдающего диареей человека, захлопнувшего, наконец, за собой дверь уборной и успевшего сдернуть штаны.

- Я не мальчик для вас! - визжал Юрген, отдавшись во власть неистового гнева, застилавшего глаза какой-то колышащейся дымкой, искажавшей очертания предметов. - Я ваш работодатель, чтоб вы подавились своим пойлом, старый вонючий алкоголик!

Капитан, багровея, попытался встать, но Юрген толкнул его обратно в шезлонг. Он уже был рядом с капитаном и, быстро наклонившись, выхватил из-под шезлонга полупустую бутылку с тремя звездочками, ловко перехватил ее за горлышко и наконец сделал то, о чем давно мечтал, - врезал ею по стальной стойке так, что осколки и крупные капли коричневой жидкости брызнули во все стороны, как от разорвавшейся бомбы. На корме сильно запахло коньяком.

- Это чай?! - быком ревел Юрген, потрясая бутылочным горлышком. Просто холодный чай?!

Капитан вскочил, словно подброшенный пружиной, с почти ирреальной легкостью, точно был надут водородом. Он все еще пытался сдерживаться, но видно было, что надолго его не хватит. Из кокпита высунулись две головы, принадлежавшие работавшим по найму матросам. Привлеченные доносившимися с кормы криками, бравые мореходы наблюдали за скандалом, обмениваясь колкими замечаниями. Капитан был гораздо крупнее и, несомненно, сильнее, но Юрген обладал явными преимуществами в ловкости и маневренности, да и вообще выглядел мужчиной крепким, хотя сейчас и визжал, как баба, у которой совсем уж было отобрали честь, да ненароком передумали. Впрочем, его можно было понять - пьянство на борту хоть и веселая штука, но до добра не доводит.

- Старая вонючая свинья! - кричал совершенно потерявший голову Юрген, не заботясь о том, что его могут услышать на берегу. - Надо было оставить тебя на той помойке, где мы тебя подобрали!

- Кого ты называешь свиньей, ты, вазелиновая задница?! - включился, наконец, в беседу капитан, превратив монолог Юргена в оживленный диалог. Это себя ты называешь работодателем, дешевая подстилка, контрабандист?!

Последнее слово он произнес напрасно - торчавшие из кокпита головы спрятались, как по команде, а Юрген вдруг перестал кричать и сделался холоден и сосредоточен, как хирург перед операцией.

Оценивающим взглядом посмотрев на зажатое в своей руке бутылочное горлышко, он неторопливо, но очень целеустремленно двинулся к капитану. Капитан Эдгар Валтер оборвал на полуслове длинное многоэтажное ругательство и озадаченно воззрился на приближающегося к нему бледного, как сама смерть Юргена.

- А, - сказал, он наконец, - ты все-таки решил поразвлечься, мой мальчик? Что ж, давай потанцуем.

Юрген в ответ только оскалил зубы - чересчур белые и ровные для того, чтобы быть настоящими, - и сделал длинный выпад бутылочным горлышком. Капитан с неожиданным для его комплекции проворством отступил в сторону, пропуская выпад мимо себя, перехватил руку Юргена и резко вывернул ее, заставляя противника повернуться вокруг своей оси. Тот, однако, не стал дожидаться, когда лишат способности шевелиться: напротив, осознав свое бедственное положение, он резко ударил каблуком своего ботинка по носку матерчатой туфли капитана Валтера и одновременно нанес короткий и точный удар ребром ладони в пах капитана. После этого он добавил локтем в солнечное сплетение, но это было уже не нужно: капитан, только-только вознамерившийся как следует съездить ему по шее, выпустил его руку и согнулся в три погибели, выпучив глаза и открыв рот, как будто пребывал в сильном удивлении. Юрген наслаждался лицезрением поверженного противника и настолько увлекся этим зрелищем, что был очень удивлен, когда большой и увесистый кулак капитана врезался ему в подбородок. Юрген почувствовал, что ноги его против воли отрываются от пола; в следующее мгновение он ударился спиной о леера, перевалился через борт и упал в загаженные воды Даугавы, плескавшиеся между бортом яхты и старым каменным пирсом. Вслед ему полетело его импровизированное оружие, и капитан, полностью удовлетворенный одержанной победой, вернулся в шезлонг.

Впрочем, капитан Эдгар Валтер был далеко не дурак и понимал, что эта маленькая победа обернется большим поражением в дальнейшем. Поэтому, опустившись в шезлонг, он тут же с кряхтением поднялся снова и направился к борту. Он вывалил за борт шторм-трап и помог мокрому и издающему целый букет отвратительных запахов Юргену подняться на палубу.

- Бог мой, что я натворил! - воскликнул капитан, втаскивая на борт своего работодателя, с которого лило в три ручья. - Непростительное нарушение субординации и отвратительное в своей агрессивности поведение! Надеюсь, вы простите мне мою вспыльчивость.., ведь вы тоже были не совсем правы, не так ли, Юрген?

Юрген отхаркался и смачно сплюнул за борт - он хотел плюнуть на палубу, но подумал, что скандал и впрямь пора закруглять. Сначала надо доставить груз, а уж потом старого борова можно будет пришить, абсолютно ничем не рискуя - вряд ли кто-то станет его искать. Кроме того, скоро должен вернуться Штюбе, который терпеть не мог вдаваться в подробности повседневной жизни на судне, но зато придирчиво требовал порядка, дисциплины и полной боевой готовности. Чертову немцу очень не понравится, если он застанет своего делового партнера и капитана рвущими друг на друге волосы. Потому-то он плюнул не на палубу, а за борт, и, глядя в сторону, сказал капитану:

- Да, вы правы. Мы оба погорячились.

- Но ведь мы не станем посвящать в подробности нашей маленькой размолвки герра Штюбе?

- Что вы, капитан, это наше с вами дело, только ваше и мое.

В этих словах прозвучала угроза, которую капитан заметил и оценил совершенно правильно.

В это врезая кто-то легко и уверенно прошагал по сходням, и они услышали голос, говоривший по-русски правильно, но с сильным иностранным акцентом.

- Что здесь происходит, господа?

Позади них стоял Штюбе во всей своей красе: подтянутый, элегантный, уверенный в себе и собственном превосходстве только лишь на том основании, что он платит деньги... Короче, самый обыкновенный, самодовольный типично немецкий бюргер.

- Что с вами случилось, герр Лаубе?

- Господин Лаубе увидел в воде что-то интересное, нагнулся, поскользнулся и упал за борт, - сказал капитан, видя, что Юрген колеблется с ответом.

Штюбе поднял брови.

- Что же вы там увидели, герр Лаубе, из-за чего стоило нырять?

- Мне показалось, я вижу свой телефон, - придумал ответ Юрген.

- Телефон? - брови Лаубе поднялись еще выше. - Но ведь здесь глубоко, да и вода, насколько я вижу, мутная?

- Я же говорю - показалось, - сказал Юрген.

- Да? - с сомнением произнес Штюбе. - Ладно, забудьте о телефоне! Нам сейчас не до него. Вы помните о свидании?

- В шесть вечера у Домского собора, - сказал Юрген. - Вы полагаете, курьер прибудет?

- До сих пор Ирма нас не подводила, - пожал плечами Штюбе. - Будем надеяться, что не подведет и на этот раз. В противном случае нам придется отчалить с неполным грузом - мы и так задержались. Портовые власти уже начинают косо посматривать в нашу сторону, срок моей визы истекает, и потом... - он окинул взглядом мокрую фигуру Юргена и усеянную коньячными лужами и осколками бутылочного стекла палубу, - и потом, на борту начинают происходить несчастные случаи, а это намек на то, что судно застоялось в порту.

Спускаясь в каюту, чтобы переодеться, Юрген подумал, что вместе с капитаном неплохо было бы отправить в лучший мир и немца.

Глава 15

Илларион давно не бывал в Риге и сейчас испытывал чувство, близкое к настоящему наслаждению, несмотря на то, что обстоятельства, казалось бы, к этому не располагали.

Дорога отняла несколько больше времени, чем он рассчитывал, поскольку ему пришлось пробираться к Риге окольными путями, - его многотонный монстр с разбитой фарой, помятым бампером и российскими номерами привлекал к себе слишком много внимания, и Забродов не рискнул пренебречь тем, что на дороге ему может встретиться неподкупный или чересчур дорогостоящий полицейский.

Прекрасно понимая, что его липовые документы в сочетании с пустым трейлером (в котором, согласно накладной, было полным-полно школьной мебели) выглядят, мягко говоря, странно, Илларион предпочитал избегать подобных встреч. И все же не очень длинная дорога от границы до побережья обошлась ему в полторы тысячи долларов. Илларион расставался с деньгами легко - накладные расходы все равно оплачивались за счет фирмы. Полученные от Старцева и Плешивого доллары он ни минуты не считал своими, и потому у встреченных им дорожных полицейских сложилось о нем самое приятное впечатление.

По дороге он размышлял о том, почему контрабандисты избрали своим перевалочным пунктом Ригу. Казалось бы, куда проще осуществлять переброску грузов через Вентспилс или Лиепаю... Да если уж на то пошло, малое судно вроде яхты могло бы пристать к берегу где угодно! Тогда почему все-таки Рига? Ведь для того, чтобы войти в порт, судну необходимо прежде пройти через Ирбенский пролив, битком набитый латвийскими и эстонскими пограничниками, пересечь оживленный Рижский залив и лишь потом столкнуться с пограничными и таможенными рогатками портовых служб...

Если вам, к примеру, нужно подождать - неделю, декаду, месяц, а то и побольше, - то лучшего места, чем оживленный порт, не найти. Главное вовремя давать на лапу тем, кто призван следить за порядком в порту, и для всех прочих вы как бы перестанете существовать. Порт - местечко обособленное. Оставаясь на его территории, можно тянуть волынку бесконечно долго - например, устраняя несуществующие поломки или заново набирая членов команды вместо "заболевших". Кроме того, почти вдвое сокращается полный неожиданностей и денежных трат путь по суше, что для бережливых европейцев тоже очень немаловажно. Что ж, решил Илларион, если смотреть на дело под таким углом, то все недостатки Рижского порта по сравнению с каким-нибудь уединенным уголком побережья оказываются мнимыми, зато преимущества скрытыми, приобретают первостепенное значение.

Илларион остановил машину в какой-то деревушке и в небольшом, но чистеньком магазинчике приобрел пару светлых брюк, матерчатые туфли на легкой резиновой подошве и бело-голубую тенниску с отложным воротником его пятнистая униформа, порядком запачканная и местами кое-как, наспех зашитая кривыми торопливыми стежками, была вполне уместна в пограничных лесах, но здесь, и, уж тем более, в готической Риге, она бросалась бы в глаза не меньше, чем его ярко-желтый помятый "мерседес".

Переодевшись в кабине, Илларион почувствовал себя другим человеком более соответствующим окружающему ландшафту, заставленному аккуратными коттеджами, такими чистенькими, словно их только вчера отлили из пластмассы и установили на зеленых лужайках перед самым его приездом.

В Крустпилсе ему снова пришлось остановиться - он вдруг вспомнил, что за выяснением отношений с Мещеряковым совершенно забыл поесть.

В последний раз он ел вчера ранним вечером - это было на окраине Великих Лук, и тогда с ним была Ирина. Вспомнив об Ирине, он крепче стиснул обтянутый губчатой резиной руль и временно запретил себе думать об этом. Надо подумать о другом.

Какой-то неизвестный Иллариону человек ждал его на площади перед собором святой Марии, помахивая условленной газеткой и повторяя про себя пароль, как герой какого-нибудь старого шпионского фильма.

Он свернул на стоянку возле небольшого придорожного кафе на окраине Крустпилса и вступил в сложные переговоры с не знающим русского языка официантом. Доллары, как всегда, послужили лучшим заменителем эсперанто, и немедленно обнаружилось, что официант, хоть и с сильным акцентом, но вполне сносно говорит-таки по-русски и вообще, оказывается, славный парень. Они перекинулись парой фраз - о том, как тяжело жить честному труженику в Латвии, и о том, как несладко приходится такому же труженику в России.

Официант, однако же, был не таким уж честным тружеником, каким пытался изобразить себя в разговоре с Илларионом. Оказалось, что он склонен к получению нетрудовых доходов самыми грязными путями. Выяснилось это очень просто: когда сытый и довольный жизнью Илларион вышел из кафе и неторопливо направился к машине, цыкая зубом и нашаривая в кармане сигареты, к нему вдруг подошли два баскетбольного роста аборигена и без лишних предисловий потребовали деньги.

Пребывающий в прекрасном расположении духа Илларион воззрился на грабителей с веселым удивлением:

- Что вы, ребята, какие деньги? Я еще не успел обменять валюту. Так что латов у меня нет!

В доказательство своих слов он вынул из кармана и продемонстрировал грабителям пачку стодолларовых купюр. Один из них быстро протянул похожую на корабельную мачту руку и попытался выхватить деньги, но Илларион не менее быстро одернул руку в сторону, сохраняя при этом самый наивный вид.

Грабитель пробормотал что-то по-латышски и молниеносно ударил с левой, причем Илларион успел заметить блеск металла и понял, что этот не по годам развитой юноша вооружен кастетом - штукой почти забытой, но не менее опасной, чем электрошокеры или газовые пистолеты. Забродов несильно ударил своего противника в солнечное сплетение и тут же, не дожидаясь нападения со стороны второго грабителя, свалил того точным ударом ноги. Благодушествуя после плотного завтрака, Илларион бил вполсилы, и оба его оппонента, хотя и в должной мере вразумленные, сохранили, тем не менее, способность самостоятельно передвигаться. Проводив их взглядом, Илларион оглянулся на кафе и увидел прильнувшее к стеклу бледное лицо официанта. Илларион погрозил ему пальцем, и лицо поспешно исчезло.

После Крустпилса не знавшему дороги Иллариону стало легче - слева от него очень кстати обнаружилась Западная Двина, или, как называли ее здесь, Даугава, и теперь оставалось только не терять ее из вида - река должна была привести его в Ригу вернее всяких дорожных указателей.

Ориентируясь по реке, то появлявшейся, то исчезавшей по левую руку, Илларион пересек одноименный приток Даугавы и здесь, наконец, ему повстречался указатель, сообщавший, что до цели его путешествия осталось каких-нибудь пятьдесят километров. Как выяснилось в течение ближайшего часа, именно эти пятьдесят километров должны были отнять у Забродова львиную долю затраченных на дорогу денег.

Тем не менее, дорога закончилась, как рано или поздно кончается все на свете, и Илларион, оставив грузовик на стоянке, отправился бродить по городу, поскольку в его распоряжении оставалось еще не менее двух часов, которые нечем было занять.

Город был тот и не тот, каким запомнил его Илларион. Все было на месте: и готические шпили церквей, и замшелые камни Пороховой башни, и Арсенал с Юнгфрау, и стертая тысячами ног брусчатка улиц и площадей, и амбар святого Духа, помнивший идущие на приступ толпы вооруженных чем попало горожан, перед яростным напором которых оказались бессильными сталь и доблесть Меченосцев, - все осталось, как было, за исключением былой пряничной яркости. Город перестал быть точкой на карте огромной страны, помеченной крошечным изображением готического собора, куда толпами съезжались туристы, чтобы поглазеть на невиданные чудеса, отведать взбитых сливок, запивая их бальзамом, и повздыхать о том, как строили в старину. С города словно содрали яркую обертку, и он, стиснув зубы, зажил обыкновенной жизнью, в которой ночь темна, камень - стар, а человек вынужден добывать хлеб насущный в поте лица. Впрочем, вполне возможно, что изменился не город, а сам Илларион - в конце концов, со времени их последнего свидания утекло столько воды. А люди стареют быстрее, чем города, и далеко не так мудры.

Свидание с городом получалось коротким - здравствуй и прощай, но Забродов давно привык к такой жизни. Кроме того, если он не будет достаточно расторопным, свидание это может продлиться против его воли следственный изолятор тоже находится в пределах городской черты.

Он шел по городу под перезвон колоколов, скликавших верующих на вечернюю службу. Чем ближе он подходил к площади, тем очевиднее становилось, что призыв этот не остался неуслышанным: вскоре Илларион обнаружил, что движется в довольно густом потоке желающих отстоять службу. Это открытие вызвало в нем неожиданное отвращение к тому, чем он в данный момент занимался.

Он нарочно задержался, разглядывая какую-то витрину - в конце концов, он был просто набит деньгами, и было бы логично накупить всякой дребедени, чтобы потом раздарить ее знакомым. Истинная причина задержки, конечно же, была другой - ему почему-то не хотелось подходить к собору вместе с верующими. В этом молчаливом потоке, не столько плотном, сколько однородном, он ощущал себя не в своей тарелке, словно забыл побриться или надел рубашку шиворот-навыворот.

Подходя к собору, он издали услышал басовитое пение органа и мысленно еще раз проклял тех, кто назначил ему свидание именно в этом месте и в это время, - желание войти и послушать было почти непреодолимым. Илларион почувствовал, как не ослабленная толстыми каменными стенами органная музыка пронизывает каждую клеточку тела, резко тряхнул головой, отгоняя наваждение, и огляделся. "Соберись-ка, турист, - скомандовал он себе. Нашел время для вздохов".

Поодаль он заметил человека, по описанию вроде бы похожего на того, о котором говорила ему Ирма.

Илларион мысленно поблагодарил ее за предусмотрительность, с которой та передала ему всю необходимую информацию. Думая об Ирме, он ожидал новой вспышки эмоций, но ее не последовало, и Забродов понял, что организм привычно привел себя в рабочее состояние без его участия. Нужный ему человек озирался по сторонам, нервно похлопывая себя по штанине скрученной в трубочку газетой. В другой его руке Илларион с легким удивлением заметил упакованную в прозрачную коробочку орхидею и понял, кого так упорно ищет глазами незнакомец: он ждал Ирму.

Илларион неслышно подошел к нему сзади и произнес пароль, стараясь не рассмеяться над детской несуразностью этой игры в шпионов:

- Вы не подскажете, как добраться до железнодорожного вокзала? Я должен сегодня же уехать в Валмиеру.

Человек с орхидеей легонько подскочил, резко обернулся и уставился на Иллариона, не скрывая удивления. Илларион с досадой подумал, что ошибся и что никогда еще не чувствовал себя поставленным в такое глупое положение. Но делать было нечего, и он совсем уже было собрался повторить пароль, когда незнакомец вышел, наконец, из транса и торопливо проговорил отзыв:

- Поезд на Валмиеру уже ушел. Почему бы вам не остаться и не послушать орган святой Марии?

Илларион вздохнул с облегчением - все-таки он не ошибся, описание было точным.

- На вас другой костюм, - заметил он. - Я вас едва узнал, и потом, эта орхидея... Надеюсь, она предназначена не для меня?

Юрген снова вздрогнул, но взял себя в руки; этот совершенно незнакомый ему человек, конечно же, никак не мог знать о его бисексуальности.

- Я упал в воду, - буркнул он. - А где Ирма?

- Ирма... - Илларион поколебался, но в конце концов решил, что правда ему ничем не угрожает. - На границе возник конфликт в связи с задержкой предыдущего груза. Задержка произошла по вине Ирмы, и...

- И?.. - повторил Юрген.

- Не прикидывайтесь идиотом, - нарочно грубо сказал Илларион. - Мы так и будем здесь стоять?

- Ага, - с некоторой печалью сказал Юрген. - Что ж, давайте пройдемся.

Они неторопливо вышли с площади и углубились в каменный лабиринт Старого города. На первом же углу Юрген выбросил орхидею в урну. Секунду подумав, он бросил туда же газету.

- Жаль, - сказал Илларион.

- Вы читаете по-латышски? - удивился Юрген.

- Да нет. Я говорил об орхидее.

- Это всего лишь цветок. Так вы - новый курьер?

- Совершенно справедливо.

- А кто принял вас на работу?

- Меня рекомендовали Старик и Плешивый Гуннар, а непосредственно нанял, конечно же, Тихарь.

- Как его зовут?

- Кого, Тихаря? Олег Капитонович, как же еще.

Да вас что, не предупредили обо мне?

Вопрос был рискованный - о нем действительно могли предупредить, и это наверняка кончилось бы плохо.

- Мы два дня сидим без связи... Черт бы побрал ваших земляков с их конспирацией! Стоит пьяному борову уронить в воду телефон, и ты вдруг оказываешься слепым и глухим! Он, наверное, сейчас так и заходится звоном на дне реки!

- Не думаю, - серьезно сказал Илларион. - Вода, вообще-то, губительно воздействует на электронику. Полагаю, что ваш телефон, если речь идет о нем, безнадежно испорчен. Вы можете воспользоваться моим, если не хотите просто позвонить с почты.

- Проклятье, не делайте из меня идиота! - взорвался Юрген. - Извините, это нервы. Связь была односторонней, так что я просто не знаю, куда звонить. Обычно я связывался с Москвой через Тихаря, но он почему-то не отвечает.

"Ну, еще бы", - подумал Илларион.

- Вы доставили груз? - спросил Юрген.

- Разумеется, - ответил Забродов, глядя по сторонам.

- Где же он?

- Я что, должен был протискиваться по этому кирпичному кишечнику на трейлере, груженном школьной мебелью и почти полутонной вольфрама?

- Тише, тише, не надо кричать!

- Но ведь предполагается, что здесь никто не знает русского языка!

- У вас есть пословица: человек предполагает, а бог располагает... Так где вы оставили машину?

- Машину я оставил на стоянке. Когда разгрузка?

- Немедленно! Вечером мы должны выйти в море, так что необходимо срочно перегрузить ящики в нашу машину...

- Вы с ума сошли, - сказал Илларион. - Ящики стоят в самом дальнем углу и заставлены мебелью. Как вы себе это представляете?

- Проклятье! Какой идиот додумался их туда засунуть?

- Во-первых, грузил машину не я, а во-вторых, куда же их еще было ставить? С краю, чтобы любой идиот мог засунуть туда свой любопытный нос? Что ж, разгрузимся прямо на стоянке. Правда, потом придется снова все загружать...

- Нет, это не годится. Слишком мало времени.

Поедемте на стоянку. Придется разгружаться прямо на пирсе.

- Это рискованно.

- А разве у нас не рискованная специальность?

Илларион рассмеялся и кивнул головой.

- Вы правы, черт возьми, - сказал он. - Кто не рискует, тот не выигрывает.

***

Купюра исчезла, словно ее и не было, и Илларион в который уже раз подивился той профессиональной ловкости, с которой это было проделано: вот ваши деньги есть, а вот их уже нет - вуаля! Шлагбаум поднялся, и "мерседес" въехал на территорию порта.

- Черт возьми, - сказал Илларион, - у ваших земляков дорогостоящие привычки. Почему бы вам не поучаствовать в процессе удовлетворения их прихотей?

- Увы, - скучным голосом отозвался Юрген, - сегодня я не при деньгах.

- А, - понимающе покивал Илларион, - поиздержались за время стоянки. Но за груз-то вы мне заплатите?

Юрген бросил на него дикий взгляд, и Забродов понял, что сморозил.

- Что вы так смотрите? - недовольно спросил он. - Разве мне не положены премиальные за тот ад, сквозь который я прорвался на границе?

- А там был ад?

- Вы что, не.., ах, ну да, конечно. Ваш телефон утонул, а в газеты эта история еще не попала и, будем надеяться, не попадет. Наши бравые таможенники делили сферы влияния с помощью артиллерии.

- Ваши таможенники?

- Наши таможенники. Наши. И ваши в том числе.

- Это печальное происшествие, но все причитающиеся деньги вам выплатят в Москве. Разве Олег Капитонович этого не оговорил?

- Он сильно спешил, ваш Олег Капитонович...

Куда здесь?

- Налево. Это ваш Олег Капитонович.

- Хорошо, хорошо, наш. Наш Олег Капитонович сильно торопился и ничего не сказал мне о деньгах. Я полагал, что заплатить должны вы.

- Мы давно за все заплатили.

- Вы так доверяете партнерам?

- Мы так доверяли партнерам.

Слово "доверяли" Юрген произнес с нажимом, особо выделив окончание. Взглянув в его сторону, Илларион увидел подмигивающий ему глазок пистолета.

- Что вы хотите этим сказать?

- Я хочу сказать, что вы мне не нравитесь, - надменно ответил Юрген. Вы похожи на.., на подсадного.

- Вы мне тоже не нравитесь, - доверительно сказал ему Забродов, - но это же не повод тыкать в человека пистолетом, как вы полагаете? Если все начнут выбирать себе партнеров в бизнесе, ориентируясь по форме носа или величине живота, мировую экономику ожидает неминуемый крах.

- Мы обсудим проблемы мировой экономики после того, как я взгляну на груз, - пообещал Юрген. - Остановите машину.

- Может быть, сначала доедем до места?

- Немедленно остановите машину, или я вас застрелю.

- Стрелять в человека, сидящего за рулем автомобиля, в котором вы едете, это чистое безрассудство, - сказал Илларион. - Может произойти авария. Ладно, ладно, не дергайтесь, я останавливаюсь.

Уже остановился.

- Отдайте ключи.

- Пожалуйста. А вы умеете водить грузовик?

- Это не ваше дело. Выходите из машины.., и не вздумайте бежать.

Илларион спустился на землю и подождал Юргена, демонстративно засунув руки в карманы брюк.

- Ну? - спросил он.

- Пойдемте смотреть на груз.

- Вы бы хоть пистолет спрятали. Люди же кругом.

- Люди переживут.

- Несомненно. Мне просто неудобно за вас.

- Я тоже переживу.

"А вот в этом я сильно сомневаюсь", - подумал Илларион, но озвучивать свою мысль не стал.

Идя под конвоем Юргена вдоль бесконечного борта трейлера, Илларион спросил:

- Не понимаю, отчего вы взъелись. Ну, не надо мне ваших денег, подавитесь вы ими.., я ведь только спросил.

- Идите, идите. Он только спросил... Вы с первой минуты городите нелепость на нелепость. Смерть Ирмы.., какая-то война на таможне... Тихарь, который забывает оговорить вопросы оплаты...

- Вот и говори после этого правду, - искренне огорчился Илларион.

- Идите, идите... Я устал от ваших сказок. Отстегните тент. Кстати, почему он разрезан?

- А черт его знает. Я же говорю вам: на границе творится черт знает что...

- Помолчите. Открывайте.

Илларион отстегнул заднее полотнище тента и обернулся к Юргену.

- Послушайте, - сказал он, - хотите совет? Не стоит грубить людям только на том основании, что у вас в руках пистолет. Он ведь может дать осечку в самый нужный момент.

Юрген промолчал, выпятив нижнюю губу, и сделал повелительный жест пистолетом. Этот павлин все больше не нравился Иллариону, и это было хорошо: муки потревоженной совести уменьшаются пропорционально неприязни к человеку, в смерти которого вы повинны. Забродов откинул в сторону тент и некоторое время стоял, наблюдая за сменой выражений на лице Юргена. Сначала на этом лице отразилось безмерное удивление: менее всего он, по-видимому, ожидал увидеть совершенно пустой, длинный, как вагон, кузов.

Затем на смену удивлению пришел испуг: вероятно, Юрген думал о том, как он будет докладывать о пропаже груза своему боссу. И, наконец, на лице контрабандиста утвердилась праведная ярость обманутого. Это был опасный момент, но Илларион не спешил: он знал, что его визави сначала выскажется, а потом уж начнет стрелять, иначе клокотавший в нем гнев просто задушит его. Чтобы помочь ему, Илларион заговорил первым.

- Что за черт? - выпучив глаза, спросил он у Юргена. - А где груз?

Юрген с трудом проглотил стоявший в горле комок и хрипло выговорил:

- Это вы меня об этом спрашиваете?

- А кого мне об этом спрашивать? - закричал Илларион. - На таможне груз был на месте! В Крустпилсе груз был на месте - я проверял! В Огре груз был - я насилу оттащил от кузова полицейского, который хотел перевернуть там все вверх дном!

Кого мне спрашивать, а?!

- Молчать! - взвизгнул Юрген, тыча в Иллариона пистолетом. - Кого ты хочешь обмануть, русская свинья? Говори, где груз, или я стреляю!

От волнения он густо пересыпал свою речь латышскими словами, так что Иллариону приходилось напрягаться, чтобы понять его.

- Я понял! - еще немного повысив голос, закричал Илларион, радуясь, что поблизости нет никого, кто мог бы по достоинству оценить кошачий концерт, который устроили они с Юргеном. - Стоянка! Пока я, как дурак, слонялся по Риге и дудел вместе с вами дурацкие пароли, ваши люди умыкнули груз вместе с мебелью! У вас что, мебельный бум? Вот зачем вам понадобилась эта комедия с пистолетом! Разумеется, когда груз доставлен, нужда в курьере отпадает! Тем более, что вечером вы выходите в море!

Он широко взмахнул руками, словно собираясь взлететь, и Юрген с удивлением воззрился на свой пистолет, кувыркающийся в начинающем темнеть вечернем небе. Илларион аккуратно ударил его в задранный подбородок и подхватил под мышки, не давая упасть. Взвалив Юргена на плечо, он затолкал его в кабину, вернулся, подобрал пистолет и небрежно засунул в карман.

Не тратя времени на то, чтобы снова застегнуть тент, Илларион сел за руль и захлопнул дверцу. Бесцеремонно ворочая с боку на бок бесчувственное тело Юргена, он отыскал ключ зажигания и запустил двигатель, оставив его клокотать на холостых оборотах.

Удар, нанесенный Юргену, не был сильным, и тот должен был вот-вот очнуться. В ожидании этого радостного события Илларион закурил и стал смотреть в окно.

Через десять минут Юрген зашевелился, подавая первые признаки жизни. С трудом разлепив веки, он издал слабый стон, жалобно пробормотал что-то по-латышски и уставился на Иллариона, по всей видимости, ожидая ответа.

- Не понимаю, - сказал Илларион. - Я не говорю по-латышски.

- Кругом русские, - пробормотал Юрген и повторил свой вопрос:

- Где я?

- В порту, - любезно сообщил ему Илларион. - В кабине грузовика.

Юрген повел вокруг себя неузнающим взглядом и вдруг резко подскочил, схватившись за карман.

- Что, все сначала? - спросил Илларион. - Сейчас, надо полагать, вы направите на меня пистолет и потребуете остановить машину. Должен вам заметить, что это мы уже проходили. Машина стоит, а пистолет я у вас уже отобрал. Хотите, верну?

Юрген отвернулся, резко дернув подбородком, на котором синел кровоподтек. Илларион заранее поморщился и коротко ударил его тыльной стороной ладони по носу.

- А-ахххх! - сказал Юрген и прикрыл нос руками, отшатнувшись назад.

- Больно? - участливо поинтересовался Илларион и ударил еще раз немного сильнее, потому что удар приходился по сложенным лодочкой рукам.

- Мммм!.. - замычал Юрген.

- Понятно, - сказал Илларион. - Еще?

Юрген молча, но очень энергично замотал головой.

- Тогда говори, где груз.

Юрген уставился на своего мучителя округлившимися глазами поверх прижатых к носу ладоней.

До него понемногу стало доходить, что Забродов не шутит.

- К-хххк-ак? - проквакал он.

- Убери руки от лица, - сказал Илларион.

Юрген послушно отнял от лица ладони. Они были перепачканы кровью, которая двумя тонкими струйками сочилась из носа.

- Ай-яй-яй, - сказал ему Илларион, - где это ты расквасил нос? Говори, - прорычал он, выхватывая из кармана разряженный пистолет и тыча его в живот своему пленнику, - где груз? Пристрелю, как собаку.

Юрген снова замотал головой.

- Пххх... - ...рестаньте валять дурака, - прохрипел он и громко хлюпнул носом. - Ведь его же и не было, груза. Зачем вам нужна эта комедия?

- Совсем недавно я спрашивал вас о том же, - приветливо напомнил Илларион. - И что вы мне ответили? Что я вам не нравлюсь. А что? Причина как причина, не хуже и не лучше других. Так вот: вы мне не нравитесь, Юрген Лаубе, причем весьма активно. И потом, вы не правы: груз был. Куда ты его девал?! - заорал он так, что Юрген отшатнулся. - Он на яхте?! Где яхта?!

Илларион никогда не был мастером по выколачиванию разведданных из пленных: легче было сходить и посмотреть самому, но сейчас у него не было ни времени, ни желания бродить по порту в поисках яхты, о которой он не знал ничего, кроме того, что она существует, - ничего, даже названия. Он испытывал определенную неловкость за свое поведение, но, в конце концов, у Юргена были свободны руки, так почему бы ему не ответить ударом на удар?

Словно прочитав его мысли, Лаубе вдруг метнулся вперед, ухитрившись отбить в сторону ствол пистолета. К несчастью, он считал этот кусок металла главной опасностью, ошибочно полагая, что без пистолета Забродов не представляет для него угрозы.

В следующее мгновение он оказался зажатым в угол кабины. Илларион держал его на расстоянии вытянутой руки, крепко сомкнув пальцы на горле несчастной жертвы.

- Где яхта? - спросил Илларион и немного сильнее сжал пальцы. Лаубе отрицательно замотал головой, и Забродов, легонько потянув упрямца на себя, стукнул его затылком о стенку кабины. - Говори, мерзавец, или я душу из тебя вытрясу. Ты думал, со мной можно шутки шутить? Меня в Москве все кидалы стороной обходят, а тут - поди ж ты, выискался умник! Где твое дырявое корыто, говори? Где груз? Где мои деньги? Где? Где? Где?

При каждом "где?" голова Юргена с негромким стуком ударялась о стену кабины. Пальцы его беспомощно цеплялись за руку Забродова, безуспешно пытаясь разомкнуть железную хватку. День, начавшийся не совсем удачно, кончался из рук вон плохо. Единственное, чего хотел сейчас Юрген Лаубе от жизни, - просто жить. Этот псих, в руки которого он так опрометчиво угодил, считал, что Юрген хочет слишком многого. В голове Лаубе все смешалось. Теперь ему казалось, что, если убедить этого сумасшедшего в своей непричастности к исчезновению груза, то он оставит его в покое. Пусть спрашивает Штюбе - в конце концов, этот вонючий груз был нужен ему, а не Юргену. Может быть, Штюбе и вправду стащил четыре ящика вольфрама, пока они обменивались любезностями. После очередного удара о стену Юргена вдруг осенило: вполне возможно, что яхта давным-давно снялась с якоря и ушла, оставив его расплачиваться за все; и, судя по началу, расплата обещала быть свирепой.

Он захрипел, подавая своему мучителю знак, что хочет говорить. Мертвая хватка на его горле ослабла, и Юрген, хватив для начала несколько глотков воздуха про запас, торопливо заговорил:

- Я не знаю.., правда, ничего не знаю. Я покажу, где яхта.., если она уже ушла, значит, это Штюбе.., я найду его и убью.., и капитана...

- Кто такой Штюбе?

- Мой партнер.., немец. Платит за все он. Только он мог забрать вольфрам, больше никто...

Илларион поморщился - зрелище сломавшегося человека никогда не доставляло ему удовольствия.

Кроме того, с помощью Юргена он так вошел в роль, что и впрямь начал чувствовать себя обкраденным.

Он напомнил себе, зачем приехал в Ригу, и снова поморщился - теперь ему предстояло убить человека, которого он только что сломал.

Конечно, его можно было бы просто выкинуть из машины, когда впереди покажется яхта, но то, что сломалось в нем сейчас, позже обязательно срастется, и все начнется сначала: тот начальник смены на заводе, про которого говорил Мещеряков, еще какой-нибудь милиционер.., новая Ирма, новая Виктория.., новый Воробей, в конце концов. На яхте есть другие люди, и что с того, что вот этого он видел, а тех - нет?

Илларион стиснул зубы и с хрустом врубил передачу - жалеть машину больше не приходилось, она свое отслужила.

- Куда? - спросил он у Юргена, трогая тяжелый грузовик с места, и тот вяло махнул рукой - прямо.

Следуя указаниям своего пленника, Илларион проехал в дальний конец порта, где у старого пирса стояла казавшаяся совершенно неуместной здесь красавица-яхта: со стройными обводами и современным дизайном, надежная и быстроходная, приспособленная как к прогулочным рейсам вдоль берега, так и к дальним океанским круизам.., корабль-мечта, раньше виденный только на экране телевизора.

- Эта? - спросил Илларион, и Юрген кивнул.

Выходя на финишную прямую, Илларион издалека прикинул на глаз ширину пирса. Было узковато, но места, вроде бы, хватало - впритык, но хватало. Илларион тщательно прицелился и увеличил скорость. Старый каменный пирс вырастал на глазах, на корме яхты, встав из шезлонга, приветственно замахал рукой какой-то толстяк. Забродов вынул из-под приборной доски револьвер и держал его в руке, думая, куда бы его пристроить так, чтобы не потерять. Когда до пирса осталось метров двадцать, Юрген вдруг понял, что сейчас случится, и закричал.

Он рывком распахнул дверь кабины. В кабину ворвался тугой встречный ветер, пестрая лента проносящейся мимо земли словно прыгнула навстречу. Юрген Лаубе выпрямился на подножке "мерседеса", готовясь спрыгнуть, и тогда Забродов, большим пальцем взведя курок старинного револьвера, выстрелил ему в спину. Он не видел, как упал Юрген Лаубе, сосредоточив все свое внимание на том, чтобы удержать многотонного ревущего зверя на узкой полоске пирса.

До яхты оставалось всего ничего, когда правое переднее колесо грузовика соскочило с неровного каменного бортика, и "мерседес", сильно накренившись, оттолкнулся от пирса. Он стал переворачиваться на лету, но не успел закончить оборот, врезавшись в белый борт прогулочной яхты. От удара он взорвался, далеко разбросав дымящиеся обломки и горящие на лету обрывки тента.

Когда дождь горячих осколков, пробарабанив по пирсу и вспенив воду Даугавы, наконец утих, Илларион Забродов встал с шершавого камня и вытер грязной ладонью потное исцарапанное лицо. Его светлые брюки и бело-голубая тенниска были спереди выпачканы пылью и кровью из многочисленных ссадин и царапин, а сзади густо посыпаны пеплом и в нескольких местах прожжены. Не обращая внимания на сильную боль в разбитом колене, он подошел в краю пирса и, прикрываясь рукой от пышущего адского жара, долго смотрел на медленно погружающиеся в мутные воды Западной Двины пылающие обломки белой яхты.

Постояв так некоторое время, он вдруг о чем-то вспомнил и, порывшись в карманах брюк, бросил в этот неторопливо тонущий костер пистолетную обойму и несколько смятых и растрепанных пачек стодолларовых купюр. Подумав еще немного, он огляделся, сделал несколько шагов в сторону и пинком отправил в воду тускло блеснувший револьвер системы "смит-и-вессон".

Когда сквозь треск огня и шипение пара до его слуха донеслись истошные вопли приближающейся пожарной машины, он повернулся спиной к догорающей яхте и неловкой ковыляющей трусцой побежал прочь со старого пирса. Постепенно бег его стал ускоряться, и вскоре он совсем затерялся среди штабелей и пирамид грузов, в лабиринте складов, пакгаузов и подъездных путей.

Глава 16

Илларион бросил машину Юргена Лаубе в нескольких километрах от границы. До рассвета оставалось еще часа два, но он не стал рисковать - все его документы утонули вместе с грузовиком, и случайный полицейский, заглянув в машину, обнаружил бы там легкую добычу. Иллариону вдруг стало интересно, что же на самом деле произошло с его документами: утонули они или успели раньше сгореть? Что, если рижская полиция их выловит?

Размышляя над этим вопросом, он вышел из машины и углубился в лес. Комары немедленно по достоинству оценили этот хлебосольный жест и не мешкая приступили к трапезе. Илларион двигался быстро, строго придерживаясь избранного направления и стараясь не обращать внимания на озверевших кровососов.

Через некоторое время он уперся в болото и понял, что слишком сильно забрал к югу - ориентироваться в кромешной тьме было чертовски сложно из-за густых крон деревьев, сквозь которые лишь изредка проглядывали крупные яркие звезды. Илларион двинулся дальше, обходя болото стороной и с каждым шагом приближаясь к границе. Путаясь в колючих зарослях под совершенно потусторонние вопли какой-то ночной птицы, он подумал, что напрасно остановил свое транспортное средство так далеко от границы, - можно было доехать до самой заставы, а потом просто пройти лесом вдоль дороги какой-нибудь километр - это, конечно, было бы проще, но после того, что он натворил в Риге, рисковать не хотелось совсем. Всплывет его связь с имевшими место в Рижском порту безобразиями или не всплывет - от латышской полиции лучше держаться на расстоянии.

Вскоре он заметил, что начинает различать в редеющей темноте не только стволы, но и ветви деревьев. Небо над головой проступило узором черных сучьев и листвы на светлом фоне, звезды ушли, и вдруг где-то совсем недалеко радостно загорланил петух - над лесом вставало утро, и поблизости было жилье. Это приключение можно было считать законченным, чему Илларион был искренне рад: прекрасно понимая мотивы, подвигнувшие Сорокина и Мещерякова на тот обман, который бросил его в самую гущу происходивших здесь событий, и полностью признавая их правоту, Забродов не испытывал ни малейшего удовольствия от участия в этой пародии на боевые действия. Сейчас пределом его мечтаний была его уютная квартира на Малой Грузинской, горячая ванна с душистой пеной - черт возьми, можно и без пены, если уж на то пошло!, - и только потом, после всего этого, рюмка хорошего коньяку, яичница и постель с чистыми простынями.

Он присел на ствол поваленной ветром сосны, выковырял из смятой пачки последнюю кривую сигарету и выкурил ее, наблюдая за тем, как буквально на глазах светлеет небо.

К семи часам утра он был в центральной усадьбе. Распахнув дверь в тесный кабинетик Архипыча, он некоторое время постоял, подслеповато щурясь, пока глаза привыкали к полумраку. Окно кабинета было занавешено старым солдатским одеялом, а на стоявшем у стены ветхом деревянном диванчике, похоже, кто-то спал, с головой укрывшись какими-то тулупами. На столе стояла пустая бутылка при двух стаканах и тарелка с подсыхающими хлебными крошками. В помещении крепко пахло табачным дымом и водочным перегаром.

Илларион подошел к столу и, покопавшись в пепельнице, выбрал окурок подлиннее, мимоходом сильно удивившись: это была марка сигарет, которую предпочитал Мещеряков. Здесь такие мог себе позволить разве что Старцев, да и то если бы сумел достать.., и если бы был жив, уточнил Илларион.

Он задумчиво повертел окурок в руках и сунул его обратно в переполненную пепельницу, с большим интересом разглядывая груду тряпья на диване, из-под которой доносилось ровное дыхание спящего человека. Заглянув под диван, он не обнаружил там обуви и сразу понял, почему: из-под драного тулупа высовывалась нога в дорогой кожаной туфле.

- Хорошо погуляли, - тихо сказал Илларион, глядя на эту ногу.

Он подошел к окну, рывком сдернул с него пыльное одеяло, отчего в помещение потоком хлынул солнечный свет, и завопил во всю мощь легких:

- Подъем! Тревога!!!

Тулуп полетел в сторону, и через секунду встрепанный и опухший со сна Мещеряков стоял посреди комнаты, слепо нашаривая на боку кобуру, которой там не было и быть не могло.

- Боевая готовность на должном уровне, - небрежно сказал Илларион, присаживаясь на угол стола. - Вольно, полковник.

- Все-таки ты мерзавец, Илларион, - сказал Мещеряков, тяжело опускаясь обратно на диван и протирая глаза кулаками. - Человек полночи не спал...

- ..хлестал водку и курил дорогие сигареты, - продолжил за него Илларион. - Кстати, угости сигареткой, а то мои кончились.

- Сейчас, - кивнул Мещеряков и полез по карманам, - сейчас... Вот черт, пачку помял.

- Ничего, я не гордый, - успокоил его Илларион, - давай сюда.

- Где тебя носило? - спросил Мещеряков, тоже закуривая и массируя ладонями отекшее лицо. - Мы тебя полночи ждали.

- Если бы я знал, что вы меня ждете, да еще с бутылкой, угнал бы самолет, - проворчал Илларион.

- Ладно, ладно. Как там Рига?

- Цела твоя Рига. Правда, не вся.

Мещеряков откашлялся и искоса взглянул на Забродова.

- Тяжело было?

- Ерунда, - ответил Илларион, внимательно наблюдая за причудливыми извивами сигаретного дыма в солнечном луче. - Не волнуйся, полковник, все в порядке. Вольфрам твой никуда не ушел.., вот только не знаю, удастся ли теперь выцарапать его у латвийских властей. Это ж сколько мороки: нырять за ним, поднимать по частям...

- Куда нырять?

- Он был погружен на яхту, а она возьми и затони. Такое несчастье! Прямо с экипажем, представляешь?

- Представляю, - медленно сказал Мещеряков. - А где твоя машина?

- "Лендровер"? Был здесь, а что?

- Не валяй дурака. Я говорю про грузовик.

- Ax, грузовик. Черт, мне неудобно об этом говорить, но он тоже затонул. Вместе с яхтой. Просто черная полоса какая-то.

- Затонул?!

- Сначала взорвался, а потом уж затонул. Такая вот странная авария. Я же говорю, не везет.

- Н-да... Ну, о вольфраме не беспокойся, это уже не твоя забота.

- Хотелось бы на это надеяться. Как Сорокин?

- Погрузил свою добычу в "воронок" и укатил в Москву на моей "Волге". Он доволен. Просил передавать тебе привет. Тут вчера целая следственная комиссия была. Ходили, качали головами, ахали да охали... Архипыча твоего, наверное, из органов погонят.

- Жаль, конечно, хороший он мужик, но.., правильно, по-моему, погонят.

- Конечно, правильно. Меня чуть не арестовали - решили, что московский мафиози. Насилу Сорокин меня отбил.

- Зря отбил. Он тебя отбил, а ты тут же напился до безобразия и в служебном помещении спать завалился.., даже не разуваясь. Это вы с Архипычем тут безобразничали?

- С кем же еще... Он, как выпил, все про какой-то револьвер вспоминал, я так и не понял, про какой.

- "Смит-и-вессон". Антикварная вещица. Утонул вместе с грузовиком, яхтой и всеми нажитыми мною деньгами.

- Н-да, - снова повторил Мещеряков. - А серьезно, что там было?

- Серьезно? Вольфрам переправляли на яхте, как я понял, в Германию. Во всяком случае, владелец яхты - немец, некто Штюбе.

Мещеряков поморщился, услышав о немце.

- Ладно, немца этого найти - не фокус. В конце концов, обратятся в Интерпол...

- Я, конечно, в этом деле не советчик, но, по-моему, не стоит, сказал Илларион. - Что, Интерполу больше делать нечего?

- Ага, - сказал Мещеряков, - понятно. Несчастный случай?

- Увы. Так вот, яхта как раз собиралась выйти в море, ждали только меня...

- Как удачно. И, конечно, дождались.

- Вот именно. Их человек, который меня встречал, был очень удивлен и раздосадован пропажей груза. Он даже не хотел показать мне дорогу к яхте.

- Но показал?

- Я его так просил!.. И тут, как назло, в грузовике отказали тормоза.

- Ай-яй-яй, - сказал Мещеряков.

Он давно привык к манере, в которой Илларион обычно излагал подобные происшествия, и легко додумывал то, о чем Забродов умалчивал. В этом полковнику помогала многолетняя практика: отчеты капитана Забродова о проведенных операциях невозможно было ни читать, ни слушать. Они представляли собой то эпические баллады, только что не рифмованные, то пару мимоходом оброненных слов типа "все в порядке". Он припомнил, как тогда еще полковник Федотов распекал тогда еще майора Мещерякова, потрясая перед его носом пачкой густо исписанных с обеих сторон листков. "Что это такое?! возмущенно кричал будущий генерал, обводя бешеным взглядом присутствующих, которые сидели с каменными лицами и медленно синели от душившего их хохота. - Вы только послушайте, что пишет этот ваш клоун! Где это?

Ага, вот. Цитирую. ".., и тогда доблестный батыр гвардии рядовой Рагимов Руслан Рашидович, затаив в груди огонь лютой ненависти против единоверцев, законы гостеприимства поправших и головы свои позором покрывших вовеки веков, разорвав на груди богатырской халат маскировочный, прыгнул на лютых недругов, подобно барсу..." Это что такое, майор? Вы не знаете?

Ах, вы не знаете?! Так вот, это рапорт капитана Забродова о разведке боем!

Помнится, кто-то тогда упал со стула, и вообще порядок пришлось наводить очень долго - все никак не могли просмеяться, передавали рапорт по рукам и хохотали, как гиены, только Мещерякову было не смешно, а наоборот, хоть плачь... А Забродову тогда влепили пять суток губы и личную благодарность командующего. Да и эти несчастные пять суток он так и не досидел - на следующий же день приехал за ним Федотов собственной персоной и освободил узника совести, потому как в тылу противника был он нужнее, чем на гарнизонной гауптвахте.

- Ты чего улыбаешься? - спросил Забродов и, не сдержавшись, широко зевнул.

- Батыра Рагимова вспомнил, - признался полковник.

- Какого еще батыра? А, Руслана... Как он их тогда!... Я ему: стреляй, дурак, а он мне: патрон беречь надо, большие деньги стоит. И - прикладом... Это, между прочим, после твоей политбеседы было - насчет экономии боеприпасов.

- Конечно, - сказал Мещеряков. - А то взяли моду - из автомата по воронам стрелять.., спортсмены.

- Попробовал бы сам... А хорошие были ребята, - сказал Илларион и снова широко зевнул.

- Хорошие, - согласился Мещеряков. - Вас, помнится, так и называли гвардий балаган имени Забродова.

- Это от зависти. Таких орлов больше ни у кого не было.

- Это уж точно. Шел бы ты спать, орел. Отоспишься, отдохнешь, съездишь в райцентр, а завтра с утра можно и домой. Заодно и меня подбросишь.

Надеюсь, что на этот раз обойдется без столкновений с яхтами, подводными лодками, а также самолетами и разведывательными спутниками.

- Ох, надеюсь... Постой, - насторожился Илларион, - ас чего это я в райцентр поеду? Ты что. полковник, местной милиции меня продал?

- Как можно, - замахал руками Мещеряков, - что ты. Я просто подумал, что ты захочешь заглянуть в тамошнюю больницу.

- Вот еще, - сказал Илларион, вставая со стола и с хрустом потягиваясь. - Что я там потерял?

Царапины не в счет, а кости все целы.

Он прошелся по кабинету, снова присел на стол, опять вскочил и направился к дверям.

- Пойду-ка я, пожалуй, и вправду спать, - сказал он с порога. - К -Степановне пойду - авось, не прогонит по старой памяти. У нее, помнится, чекушка была, все никак руки не доходили выпить.

Вот выпью - и на боковую.

- Погоди, - сказал Мещеряков. - Ты, когда выспишься, все-таки в больницу съезди. Там тебя видеть хотели. Уважь человека, ждет все-таки.

- Кто же это? - спросил Илларион. - Учти, на местных придурков я досыта насмотрелся - и на здоровых, и на больных. Так что, если это какой-нибудь Воробей, то он может ждать до второго пришествия.

- Да нет, - сказал Мещеряков, - не Воробей.

- Тогда кто же? Не тяни, полковник, что ты мнешься, как витязь на распутье?

- Да дело такое.., как тебе сказать.., деликатное, в общем.

- Неужели мой тест на беременность дал положительный результат?

- Размечтался... Просто Виктория Юрьева передавала тебе привет и очень просила зайти, когда освободишься.

- Какая еще Вик... Кто?!

- Юрьева. Виктория, по-моему, Павловна. Ты что, ее не знаешь?

Полковник Мещеряков неожиданно обнаружил, что висит, не касаясь ногами пола, и смотрит на Забродова сверху вниз.

- Кто?! - повторил Илларион. Вид у него был совершенно безумный.

- Ты что, взбесился? - просипел он, делая слабые попытки освободиться. - А ну, поставь на место!

Илларион опустил его на пол и отступил на шаг.

- Говори толком, Андрей, - попросил он. - Я знал здесь только одну Викторию, но она мертва.

- Так уж и мертва, - проскрипел Мещеряков, оправляя смятую одежду и заталкивая в брюки вылезший хвост рубашки. - Что за манера бросаться на людей? Где тебя воспитывали?

- Ты знаешь, где меня воспитывали, - с угрозой ответил Илларион, - и я задушу тебя окончательно, если ты не перестанешь строить идиота.

- А чем ты недоволен? - возмутился Мещеряков. - Это, между прочим, твоя собственная манера речи. Не нравится? А каково мне?

- Андрей, - сказал Илларион, - перестань паясничать. Тебе это не к лицу, ты у нас все-таки полковник. Викторию на моих глазах застрелил Старцев. Он стрелял в упор, и ты тоже это видел. Если это какая-то шутка, то я преклоняюсь перед твоим чувством юмора: я до него не дорос.

- Фу-ты, ну-ты, - сказал Мещеряков. - Надо же, как тебя зацепило. Я не ожидал!

Илларион шагнул к нему, и полковник быстро заговорил:

- Ты меня удивляешь. Ты же грамотный мужик - резаный, стреляный и черт знает еще какой. Тебе ли не знать, что такое пистолетная пуля?

Это ведь только в кино все просто: приставил дуло к голове, нажал, и тебя уже нет на карте страны. А в жизни сплошь и рядом после этого просыпаешься в больнице и слабым голосом интересуешься, где это ты, а тебе вместо ответа суют утку...

- Ты хочешь сказать...

- Я хочу сказать, что рано ты ее похоронил.

- Подожди, но я же видел...

- Что ты видел? Пуля скользнула по черепу, вырвала клок кожи. Вот что ты видел. Крови было много, и вообще все выглядело так, словно у нее мозги наружу. Но, уверяю тебя, она жива и очень скоро будет здорова. Сотрясение мозга и царапина на голове - пара пустяков, ты в таком виде по горам скакал, как козел.

- Но я же щупал пульс...

- Ах, это ты пульс у нее щупал? Подержался за руку и убежал искать, кому бы еще свернуть шею. Ты что, медик?

- По-моему, я просто идиот. А когда ты об этом узнал?

- Сразу. То есть, я хотел сказать...

- Сразу?! Ты об этом знал и ничего мне не сказал? Сидел рядом, пудрил мозги, выражал сочувствие...

- Мне не хотелось тебя расхолаживать.

- Ну, полковник... Удивил, ничего не скажешь.

Каждый день узнаю о тебе что-то новое. Такое впечатление, что ты умнеешь прямо на глазах.

- А нельзя ли без оскорблений? - обиделся Мещеряков.

- Ха, - сказал Илларион.

- Вот именно, - откликнулся полковник, надулся и стал смотреть в окно. - И вообще, - оживляясь, сказал он, - ты мне должен быть благодарен. Награда должна идти после совершения подвига, а не перед.

- Какие слова, - скривился Илларион, несколько смягчаясь. - Подвиг, награда... Ты что, на старости лет книжки читать начал?

- Ага, - кивнул Мещеряков, чувствуя, что гроза миновала. - Он увидел, как Забродов заспешил к выходу.

- Эй, - окликнул его Мещеряков, - ты куда?

- В больницу, - донеслось с крыльца.

- Погоди, чумовой, куда ты! Еще рано, тебя туда не пустят!

- А кто их будет спрашивать?

- Вот черт, и верно, - пробормотал Мещеряков. - Ты хоть умойся! крикнул он в распахнутую дверь, но ответа не дождался.

Полковник вернулся к столу, присел на шаткий табурет, закурил и стал думать обо всем на свете, но больше всего почему-то о Забродове. Он рассеянно массировал пальцами ноющие с легкого похмелья виски и чему-то хитро улыбался, вряд ли замечая эту улыбку.

Через несколько минут мимо промчался старый зеленый "лендровер", подскакивая на ухабах и волоча за собой длинный шлейф пыли.

***

- Ходят тут всякие... - тихо пробормотал охранник в спину полковнику.

Сорокин остановился, не спеша развернулся и вперил в охранника тяжелый взгляд воспаленных глаз. Он понимал, что это глупо, но пребывал в таком расположении духа, что испытывал настоятельную потребность сорвать на ком-нибудь злость. Охранник, как видно, почувствовал это и поспешно отвернулся, делая вид, что занят какими-то своими делами. Постояв несколько секунд возле стеклянной будки и убедившись, что у вохровца стали дрожать руки, Сорокин направился к лестнице.

Кабинет директора, как водится, располагался на втором этаже. Полковник поднялся по лестнице, оставляя на светлых ступеньках мокрые следы, - дождь, зарядивший две недели назад, похоже, и не думал прекращаться, и сквозь грязные окна на лестничной площадке полковник мог видеть насморочное небо и мокрую ржавчину заводских труб. Тяжело ступая, Сорокин прошел по коридору к приемной, распугивая работников заводоуправления - его шаги, похоже, казались им поступью Каменного Гостя, но он-то знал, что у колосса глиняные ноги.

Несколько увядшая красавица, сидевшая за компьютером в приемной, легонько вздохнула, увидев Сорокина, и изобразила профессиональную улыбку, предназначенную как раз для таких гостей, как он, - неприятных, но требующих предупредительного к себе отношения. Он выдавил из себя ответную улыбку, которая могла бы быть гораздо более искренней и теплой, встреться они при иных обстоятельствах.

Секретарша подняла холеную руку, прося подождать, и сняла трубку внутреннего телефона.

- Игорь Николаевич, - интимно пропела она в трубку, - к вам полковник Сорокин.

Вопреки его дурным предчувствиям директор не стал мариновать его под дверью. Надо было отдать ему должное: Сорокин с бульдожьим упорством уже третий месяц пытался засадить Игоря Николаевича за решетку на максимально долгий срок, тот до сих пор ни словом, ни взглядом не проявил и тени враждебности по отношению к отравлявшему существование полковнику. Это было плохо - Сорокин невольно начинал чувствовать себя жалким надоедой, ради малой выгоды шьющим дело хорошему человеку, хотя и понимал, что именно этого и добивается его противник.

- Проходите, полковник, - сказал директор, предупредительно вставая навстречу вошедшему в кабинет Сорокину и указывая на кресло для посетителей. - Располагайтесь. Чай, кофе?

- Благодарю вас, не нужно, - ответил Сорокин, подбирая полы плаща и опускаясь в кресло.

- Тогда, быть может, чего-нибудь покрепче?

- Звучит банально, но я на службе.

- Сигарету?

Сорокин терпеливо покачал головой, отказываясь от протянутой пачки. Директор сел и взял сигарету сам.

- Понимаю, - сказал он, щелкая настольной зажигалкой и окутываясь облаком ароматного дыма. - Не желаете ничего брать из рук врага.

Напрасно. Я ведь неоднократно говорил вам и готов повторять это снова и снова: я вам не враг, несмотря на те беспочвенные подозрения, которые вы с таким упорством продолжаете относить на мой счет.

Кончилось лето, на дворе осень, а вы все ищете и ничего не находите, и все же продолжаете искать...

Зачем вам это? Впрочем, я отнимаю у вас время.

Слушаю вас.

Сорокин откашлялся и без нужды поерзал, поудобнее устраиваясь в кресле. Некоторое время он внимательно разглядывал наполненный сжиженным газом прозрачный шар зажигалки, увенчанный сверкающим медным набалдашником. С усилием отведя глаза от блестящей игрушки, он заговорил, осторожно подбирая слова.

- Собственно, - сказал он, - я зашел попрощаться.

- Как это мило с вашей стороны, - вежливо откликнулся директор, щурясь от дыма.

- Как вы верно заметили, предпринятое мной расследование ничего не дало...

Сорокин замялся, ощущая себя не в своей тарелке.

Во-первых, он был без формы, которая дала бы ему хоть какой-то моральный перевес. А во-вторых...

Во-вторых, он не мог не сознавать, что сидящий перед ним мерзавец абсолютно неуязвим, - по крайней мере, в данный момент. На него у Сорокина не было ничего. Забродов, дай ему, бог, здоровья, хоть и уничтожил это осиное гнездо чуть ли не до последнего человека, в то же время нечаянно оборвал все ниточки, которые вели из Риги к этому негодяю. Те же, которые не успел оборвать Забродов, аккуратно и эффективно обрезал сам Игорь Николаевич. Сорокин был уверен, что гибель начальника грузового автопарка, к которому был приписан тот самый мебельный фургон, что утопил в устье Даугавы Забродов, - дело рук Игоря Николаевича.

Но суду, как всегда, требовались доказательства, которых у Сорокина не было.

Все работники завода, которых ему удалось опросить, только пожимали плечами. То ли среди них и вправду больше не было членов преступной группы, то ли все они являлись таковыми. Хотя последнее, как ясно понимал полковник, было маловероятно. Скорее всего, соратники директора по махинациям с редкоземельными металлами просто умели работать, и окружающие ничего не знали.

Никто, от начальника отдела кадров и до подсобника, не мог сказать о директоре дурного слова.

Сорокин с удивлением убедился, что Игоря Николаевича любят все: инженеры, рабочие и даже уборщицы мужских туалетов, которые, как известно, не любят никого. Иногда это всеобщее обожание заставляло его колебаться в собственных выводах, тем более, что и сам он порой с трудом удерживался от проявлений симпатии к этому человеку.

Тем не менее, Сорокин был уверен, что перед ним преступник.

Ущучить директора было сейчас трудно, почти невозможно. Успехи его и Забродова. Если, конечно, не считать успехами несколько вновь нажитых врагов в ФСБ и обострившуюся, как всегда не ко времени, язву.

- Ваше расследование и не могло ничего дать, - все так же приветливо сказал директор, элегантно сбивая пепел в сверкающее полушарие пепельницы. - Я чист перед законом. Почему бы вам не поверить в очевидное?

- Для меня это вовсе не очевидно, - упрямо наклонил голову Сорокин. Не может быть, чтобы хищения, проводившиеся с такой регулярностью и в таких масштабах, происходили без вашего ведома, потворства, а то и прямого руководства. Кто такой Говорков? Скромный начальник цеха. Ему не под силу было наладить бизнес такого масштаба, разве не так?

- Перестаньте вы все время тыкать мне в нос Говорковым, - с легким раздражением произнес Игорь Николаевич. - Мне никогда не нравился этот Тихарь...

- Кто?

- Простите... Тихарь - это его так рабочие прозвали. За глаза, конечно.

- Кстати, это была его кличка среди коллег по бизнесу, - заметил Сорокин. - Странное совпадение, не правда ли?

- Не знаю. Так вот, дела Говоркова - это его дела. И не надо припутывать сюда завод!

- Вы что же, хотите сказать, что найденный в Риге вольфрам и другие редкоземельные металлы были доставлены не с вашего завода?

- Господь с вами! Я ведь вам это уже сто раз говорил. Нам самим не хватает, где уж тут налево приторговывать...

- Выходит, Говорков работал на одном заводе, а крал на другом? По совместительству?

- А вы страшный человек, полковник, - сказал вдруг Игорь Николаевич. Вы же умный человек, вы прекрасно видите, что надоели всем до смерти, что ничего вам тут не светит. Но вы все равно упорно приходите сюда и повторяете одно и то же, словно надеясь взять меня измором.

- Чем черт не шутит, - сказал Сорокин, кладя ногу на ногу и засовывая руку за отворот плаща.

Раздражение, звучавшее в голосе его собеседника, и то, что он начал грубить, вселяло надежду.

- Ничего не выйдет, полковник, - сказал Игорь Николаевич и помахал в воздухе дымящейся сигаретой. - Ничего не выйдет, лучше и не пытайтесь.

Не таких видали.

Он вдруг подался вперед, перегнувшись через полированную поверхность стола.

- Шел бы ты отсюда, полковник, - горячо заговорил он. - Ну, чего ты ко мне привязался? Чего тебе надо? Хочешь денег? Ты столько в жизни не видал, сколько я тебе могу дать. А хочешь, в долю возьму? Да не выкатывай ты глаза, не выкатывай - кто нас слышит-то? Никто нас не слышит. Мне компаньон толковый до зарезу нужен. Какая-то сволочь всех моих людей извела... Соглашайся, полковник. Денег куча, свобода полная, за границу будешь ездить... Или уходи отсюда к чертовой матери, не мешай работать! Тебя же в дурдом скоро заберут с этим твоим расследованием. Ты в зеркало смотришься? Обрати внимание, на кого ты стал похож. Думай, полковник, шевели мозгами. Говорков - дерьмо, туда ему и дорога, я бы его вскорости и сам убрал. Мне в ментовке крыша нужна, и чем выше, тем лучше. Соглашайся, а?

- Одну секунду, - сказал Сорокин, изо всех сил стараясь говорить спокойно. - Мне нужно перемотать пленку.

Он вынул из внутреннего кармана плоскую коробочку диктофона и показал ее своему собеседнику.

Он перевернул миниатюрную кассету и щелкнул крышкой.

- Я готов, - сказал он. - Можете продолжать.

Игорь Николаевич увял.

- Фи, полковник, - разочарованно сказал он, откидываясь на спинку своего вращающегося кресла, - вот не ожидал от вас такой мелочности.

- Мы, менты, все такие, - сочувственно закивал Сорокин. - На том и стоим!

- Как же так? А как же чистые руки, горячее сердце и холодная голова?

Сорокину не понравилась юмористическая нотка, сквозившая в голосе собеседника.

- На вашем месте мне было бы не до шуток, - сказал он. - Поверьте мне, полковник, - снова делаясь предельно вежливым, сказал Игорь Николаевич, вам сейчас станет не до шуток на вашем собственном месте.

Он согнулся, отыскивая что-то под столом, и снова выпрямился, держа в руке другую плоскую коробочку - побольше диктофона и с тянувшимися за ней проводами.

- Не Япония, конечно, - сказал он, - домашний, так сказать, продукт, но действует, не жалуемся.

Сорокин молчал, с растущей тревогой наблюдая за его манипуляциями. Повертев коробочку перед носом полковника, Игорь Николаевич снова убрал ее под стол.

- Вы не спрашиваете, что это, - сказал он, - а зря. Не стану вдаваться в технические подробности, но в общих чертах ситуация такова: этот приборчик служит источником мощного электромагнитного излучения, которое... А впрочем, к чему слова? Проиграйте лучше вашу запись. Ну же, не стесняйтесь.

Предчувствуя недоброе, Сорокин вновь перевернул кассету и нажал на клавишу воспроизведения.

Из миниатюрного динамика послышался тихий шорох и едва слышное потрескивание. Сорокин растерянно заглянул в прозрачное окошечко, чтобы проверить, вертятся ли бобины, перемотал пленку немного вперед и снова включил воспроизведение - эффект был тот же, что и вначале.

- Не трудитесь, полковник, - как сквозь вату, донесся до него насмешливый голос. - Ваш козырь не сыграл. Увы! Не стоит полагаться на импортную технику - наша зачастую оказывается лучше.

Возьмите, к примеру, наши истребители или, скажем - баллистические ракеты. Им нет равных в мире! Не понимаю, откуда у нас это рабское преклонение перед заграничной техникой?

- Один - ноль в твою пользу, гад, - сказал Сорокин, утирая со лба холодный пот. - Уел ты меня!

- Нет, полковник, - рассмеялся Игорь Николаевич. Тон его был дружелюбен и почти игрив. - Не один - ноль. Десять, сто, тысяча банок в твои ворота - и все в сухую. Не пора ли признать, что ты просто никудышный игрок?

- Черта с два, - сказал Сорокин. - Где, в таком случае, вся твоя шайка? Я уж не говорю об исполнителях, но где твой партнер Штюбе? Может, съездишь в Ригу, походишь с багром по берегу?

При упоминании Штюбе Игорь Николаевич вздрогнул и выпрямился - удар Сорокина прошел сквозь его защиту.

- Так вот это чья работа... - сказал он медленно.

- А ты думал, это все - роковая цепь случайностей?

- Цепь роковых случайностей, - рассеянно поправил его Игорь Николаевич.

- Что в лоб, что по лбу, - непримиримо сказал упрямый Сорокин. - Все равно ты остался один и рано или поздно начнешь снова собирать вокруг себя всякую сволочь. А я буду рядом. Имей в виду, я теперь всегда буду поблизости и прихлопну тебя, как только ты высунешь нос из своей норы.

Игорь Николаевич торопливо закурил новую сигарету. Руки его заметно тряслись. Впервые с того момента, как началось расследование, Сорокин почувствовал себя свободно - он наконец-то поднял забрало и ударил в полную силу.

- Какая же ты тварь, полковник, - сказал Игорь Николаевич. - Вот не ожидал такого от нашей ментовки! Как же ты решился? Ведь это же все незаконно.

- Что незаконно? - удивленно поднял брови Сорокин. - Говорков разбился, превысив скорость на опасном участке трассы. Штюбе с этим своим.., как его?.. Лаубе погиб во время столкновения яхты с грузовиком... Я, кстати, до сих пор не могу понять, как это они ухитрились на яхте выехать на дорогу.

Твои друзья на границе попросту перегрызлись, не поделив деньги... При чем же здесь милиция? Все очень просто!

- И все на протяжении одних суток.

- Да! Бывает же такое невезение! За одни сутки и при участии одного человека. Я тебе скажу, приятель, раз уж нас все равно никто не слышит.

Всю твою организацию уничтожил один-единственный человек.

- Кто он? Как тебе удалось его нанять? Ты ведь беден, как церковная крыса!

- А я и не думал никого нанимать. Просто твое дурачье вздумало его зацепить. Я же говорю - роковая случайность. Ну, будь здоров. Больше я не стану тебя беспокоить, но помни, что я всегда рядом. Так что, если понадоблюсь, зови.

Сорокин встал и, ни разу не обернувшись, вышел из кабинета, аккуратно затворив за собой дверь.

Проводив его взглядом, Игорь Николаевич схватился за трубку городского телефона. Второпях попадая пальцем не в те кнопки, он набрал номер и едва дождался ответа, сгорая от лихорадочного нетерпения.

Наконец, на том конце провода сняли трубку.

- Але, - прогнусавил пьяный женский голос. - Але, говорите.

- Добрый день, - сказал он.

- Какой, в ж.., день? Че ты гонишь, падла? Говори, че те надо, козел.., может, дам, че хошь.

Голос в трубке разразился идиотским пьяным смехом.

- Аркадия Савельевича попрошу, - сказал он, брезгливо кривя рот, - из трубки, казалось, потянуло водкой и запашком давно не мытого женского тела.

- Кого? Савелича? - в трубке загремело, и стало слышно, как тот же голос в отдалении зовет:

- Савелич! Савели-и-ич!!! Тут тебя какой-то фраер к телефону кличет. Шибко вежливый. Вот бы мне такого хоть на часок! Скажи ему, пускай сюда рулит.

- Уйди, шалава, - сказал знакомый хрипловатый голос и уже в трубку добавил:

- Я слушаю.

- Это Игорь, - без предисловий представился директор.

- А-а, профессор, - сразу узнал тот. - Что это ты про меня вспомнил?

- Нужда заставила, Аркадий Савельевич.

- Нужда... Понятное дело, что нужда. Нет, чтобы заглянуть к старику, чайком побаловаться...

Игорь Николаевич с вежливым сомнением покашлял в трубку.

- Ну да, ну да, - без слов понял его собеседник. - Ребята у меня второй день гуляют, это Лялька Пуговица по телефону хулиганит, ты уж извини. Я так понимаю, тебе поговорить надо?

- Непременно.

- Ишь ты... Тогда давай на старом месте. Часика через два буду.

В трубке раздались короткие гудки отбоя. Игорь Николаевич еще некоторое время подержал трубку возле уха и осторожно положил ее на рычаг.

На губах его блуждала мечтательная улыбка

Глава 17

Зеркало было большое, в резной темной раме, местами рассохшейся и треснувшей от старости. Зеркало это привез из Германии отец в победном сорок пятом.

Кроме зеркала, привез он еще швейную машинку. Она до сих пор неизвестно для чего стояла в углу, накрытая каким-то тряпьем. Со времени смерти жены Архипыч к ней не прикасался. Зеркало висело так, как повесил его отец, - под углом к стене, так что смотревшийся в него человек отражался в старом почерневшем стекле целиком, от макушки до носков, правда, в довольно странном ракурсе, к которому надо было привыкнуть.

Архипыч расчесал перед зеркалом свои кавалерийские усы и поправил воротник кителя, украдкой поправив погоны, которые чуть было не потерял. Дали доработать до пенсии, и на том спасибо.

С некоторых пор старший лейтенант испытывал некоторую неловкость, разглядывая свое отражение в зеркале.

Он вздохнул, спрятал в карман расческу и направился в сени - пора было отправляться на службу. Хотя какая теперь служба - тишь, гладь да божья благодать: половина мужиков сидит в СИЗО, а вторая половина ходит по струночке. В Выселках одни бабы с детишками остались, словно в войну, честное слово...

На улице шел дождь, и Архипыч с ворчанием натянул поверх плаща серый милицейский дождевик - теперь, поди, таких и не выпускают. Во всяком случае, этот служил участковому верой и правдой уже верных пятнадцать лет, а то и больше. Нахлобучив на редеющую шевелюру старенькую фуражку, старший лейтенант шагнул под дождь.

Возле сельсовета мокла какая-то иномарка - Архипыч так и не научился разбираться во всех этих "хондах", "субару" и "опелях", в считанные месяцы наводнивших страну. Зато в регистрационных номерах он по долгу службы разбирался хорошо, и сердце у него екнуло - машина была из самой Москвы.

Подойдя поближе, он понял, что сердце у него екало не напрасно - из машины навстречу ему неловко выбрался примерно его возраста человек в милицейской форме с майорскими погонами на покатых плечах. Что-то странное почудилось Архипычу в этих плечах, но он резко одернул себя: мало ли, у кого какие плечи.

- Майор Зубко, - представился приезжий, - Московский уголовный розыск. Вы здесь участковый?

- Известное дело, я, - со вздохом сказал Архипыч. - Старший лейтенант Стеблов.

- Нужно поговорить, старшой. - сказал майор Зубко, с ходу беря фамильярно-начальственный тон. - Где твоя контора?

- Да тут, в сельсовете, - сказал Архипыч. - Пойдемте, а то что это мы, правда, под дождем...

Отперев дверь своего кабинетика, он пропустил вперед майора. Тот уверенно прошагал к столу и уселся на архипычев стул, развалившись в непринужденной позе. Сняв фуражку, он пригладил редкие, зачесанные назад волосы, плотно прилегавшие к сильно вытянутому угловатому черепу.

Лицо у майора Зубко тоже было длинное, с глубокими продольными бороздами, тянувшимися от крыльев большого хрящеватого носа к плохо выбритому подбородку. Под маленькими колючими глазами набрякли темные мешки. Глаза остро сверкали из-под кустистых бровей, сильно тронутых проседью.

Лоб у майора был высокий и бледный, и смотреть на этот лоб почему-то было неприятно.

- Ну, старшой, - сказал майор, неторопливо закуривая, - надо кое-что обсудить.

Архипыч, кряхтя, опустился на табурет, сразу ощутив себя неуютно, словно его привели на допрос.

- Слушаю вас, - кряхтя сказал он.

- Э-э, нет, Стеблов, - усмехнулся майор, - это я тебя слушаю.

- Не пойму я вас чего-то, - признался Архипыч. - В чем дело-то?

Он начинал раздражаться - этот майор ему сильно не нравился. Ишь, павлин заезжий! Расселся, как у себя дома... Хотя на павлина майор был похож мало - было в этом бледном вытянутом лице что-то волчье.

- Дело все в том же, - сказал майор. - Летом у вас тут заварушка была. Так вот, хотелось бы кое-что уточнить.

Говорил он тоже как-то странно: медленно, словно ему приходилось тщательно подбирать слова. Впрочем, за свою долгую жизнь Архипыч досыта насмотрелся на всяких типов, и удивить его было трудно.

- Слушаю, - повторил он.

- Меня интересует тот человек.., ну, ты знаешь, о ком я. Приезжий.

- Не знаю, - пожал плечами Архипыч, помнивший настоятельную просьбу Сорокина: "Никогда не упоминать имени Забродова". - Тут приезжих много было, целая комиссия, разве всех упомнишь...

Да я же все, что знаю, в рапорте написал.

- В рапорте... - майор на секунду замялся, и Архипыч, который, хоть и не был ни криминалистом, ни профессиональным психологом, понял, что рапорта его майор Зубко и в глаза не видел, а возможно, даже и не знал о его существовании. - Рапорт - это, брат, хорошо... Понимаешь, я в этом деле человек новый... В общем, рапорта твоего я не видел...

Он снова замолчал и вдруг, оживившись, начал с неожиданной горячностью объяснять:

- Ты понимаешь, старшой, какая-то падла рапорт твой из дела.., того.., гм.., изъяла. Враг все время проникает в ряды. Ты знаешь, сколько у нас в МУРе купленных? Через одного, блин, А тут дело тонкое, государственное. Приезжий этот нам во как нужен.

Полковник Сорокин меня к тебе послал: узнай, говорит, у старшего лейтенанта Стеблова, вдруг приезжий этот где-нибудь в тамошних краях засветился...

Упоминание имени Сорокина несколько успокоило Архипыча, но не слишком: все равно в том, что говорил майор, никак не сходились концы с концами. С чего бы это Сорокин стал искать Иллариона здесь? И что за странный разговор у этого майора?

Кажется, дай ему волю - так и пойдет чесать по фене, как блатной...

- Не понимаю, - сказал он. - С чего это Сорокину своих знакомых в нашей деревне искать?

- Да какие знакомые! - махнул рукой майор. - Он же, волчина, знаешь, кем оказался? Урка беглый, из-под вышки ушел, на нем мокрух - воз и маленькая тележка. Втерся в доверие, пару корешей втихую сдал, провернул свои дела и - на дно.

Сорокин с ног сбился, а его, пидора гнойного, нету, как не было. Как тебе представился? Семенихиным, небось?

- Забродовым, - сказал совершенно сбитый с толку Архипыч. - Илларион Забродов, капитан в отставке...

- Хорошо, блин, что не генерал, - саркастически сказал майор. - На его московской хазе генеральскую шинель нашли. Жалко только, что самого его в шинели не было. Ему вышак ломится, пуля его где-то ждет не дождется...

- Нет, - сказал Архипыч, - это ерунда какая-то. Может, это не тот?

- Да как не тот? Тот! - закричал майор и даже замахал на Архипыча руками. - Здоровенный, мордатый, волос белый, вроде как альбинос, рожа красная, на груди масть набита - голая баба со змеей, на спине эта.., как ее, хрен, никак не запомню...

Сикстинская мадонна. Ну? Над левой бровью шрам от ножевого ранения. Прикид фирменный, котлы "ролекс", на пальце голдяк граммов на двенадцать...

А ты говоришь, не тот...

- Конечно, не тот, - со вздохом облегчения сказал Архипыч. - Что-то вы, товарищ майор, путаете. Тут такого близко не было. То есть абсолютно ничего похожего. Может, это как раз ваш Семенихин и есть, а Забродов - он пониже будет, и не сказать, чтоб сильно широкий.., хотя жилистый, конечно. И волос у него никакой не белый, а так... не поймешь какой.., вроде шатена. Насчет татуировок не скажу, не видал я его голышом, а только не он это. Не там ищете, товарищ майор.

- Ты мне, Стеблов, не указывай, где искать, - сказал майор. Взгляд у него вдруг сделался жестокий. - Ты мне следствие в заблуждение не вводи.

Ты мне здесь сказки рассказываешь, а он у тебя по участку бродит!

- Где? Где бродит? - вскинулся Архипыч. - Быть того не может, обознались вы. Где?

- В Улан-Уде! - рявкнул майор и грохнул по столу ладонью. - В поселке в этом твоем, где коттеджи.., как его?

- В Выселках? - переспросил Архипыч безо всякого интереса. Разговор вдруг перестал его занимать: он внимательно разглядывал ладонь майора Зубко, лежавшую на поверхности стола.

- Точно, в Выселках! - подтвердил майор. - Ты вот что, Стеблов: ты мне сейчас поможешь этого урку повязать. Аида, поехали!

- Непременно, - сказал Архипыч, не сводя глаз с майорской ладони. Ладонь была интересная: на тыльной стороне ее было вытатуировано восходящее солнце в виде полукруга с расходящимися лучами, а пальцы украшали вытатуированные же перстни.

Каждый перстень, как объяснил однажды Архипычу Витька Дроздов, отсидевший два года за пьяную драку и считавшийся в деревне главным специалистом во всем, что касалось мест лишения свободы, означал одну ходку. На руке майора Зубко перстней было четыре, и Архипычу очень хотелось взглянуть на другую ладонь гостя. - Непременно поедем и непременно арестуем, - пообещал он, осторожно продвигая руку к кобуре. - Вот только хотелось бы мне, товарищ майор, прежде на ваши документики взглянуть.

- Ты что это, старшой, - удивленно проговорил майор, - не доверяешь, что ли? За падло меня держишь, да? Документики ему...

Он энергично полез во внутренний карман кителя, и тут в помещении внезапно стало темнее - кто-то заслонил своим телом распахнутую дверь.

Архипыч начал оборачиваться, чтобы посмотреть, кто это, но не успел повернуться до конца: вошедший быстро и бесшумно скользнул через кабинет и коротким профессиональным ударом вогнал ему под лопатку длинное, тускло сверкнувшее лезвие.

Убийца подхватил обмякшее тело участкового под мышки и аккуратно опустил его на пол. Вынув из раны нож, он тщательно обтер лезвие полой архипычева кителя и убрал нож в карман.

- Ну что, Савелич? - спросил он.

- Все путем, - сказал майор Зубко, выходя из-за стола. Он шевельнул носком нечищенного ботинка мертвую руку участкового. - Ну что, ментяра, не дотянул до пенсии? Документики тебе! Линяем, Белый.

Белый, внешность которого точно соответствовала описанию, данному минуту назад лже-майором, и фамилия которого и вправду была Семенихин, быстро выскочил на улицу. "Майор" задержался только для того, чтобы забрать пистолет участкового и запасную обойму к нему. Рассовав свои приобретения по карманам милицейского плаща, он вслед за Белым покинул кабинет и уселся на заднее сиденье угнанного накануне "форда".

Машина тронулась, разбрызгивая грязь. "Майор", раздраженно шипя, копошился на заднем сиденье, сдирая с себя милицейскую форму.

- Ты чего, Савелич? - спросил спереди Белый.

- Тесно здесь, как в СИЗО, - ответил тот. - Надо было автобус угнать.

- В следующий раз так и сделаем, - пообещал Белый. - И погоны полковничьи достанем. У полковника никто не станет документы требовать себе дороже.

- Глазастый, волчара, - отдал должное участковому Савелич. - Это он масти углядел.

- Да, - сказал Белый. - Таких ни у одного полковника нету! Четыре высших образования - это тебе не лишь бы что!

- Потише ты насчет высших! - ощерился Аркадий Савельевич. Накаркаешь, дурак! О себе подумай.

- А что - я?

- Отмороженный ты, вот что. За убийство мента знаешь, что полагается? До двадцати годиков, а в особых случаях - вышка.

- Ну? - испугался Белый.

- Хрен гну... Дали бы по башке, и ищи ветра в поле.

- Брось, Савелич, не найдут.

- Может, и не найдут, только в легавке не одни дураки работают. Затаиться тебе надо.

- Мне... А как насчет тебя?

- Насчет меня не волнуйся, я не первый год замужем. И потом, какие у меня особые приметы?

Майорские погоны да фуражка, вот и все мои приметы. Думаешь, эти лохи, что нас видели, что-нибудь еще запомнили?

- А вдруг запомнили?

- Тебя они запомнили, и больше ничего. Ты у нас мужчина видный. Притормози-ка.

- Это еще зачем?

- Где-то здесь, помнится, озерцо было. Надо бы мои особые приметы схоронить.

- Так это дальше! Там еще поворот был, забыл, что ли?

Через несколько минут машина, свернув на лесную грунтовку, выехала на берег маленького лесного озера, вода в котором казалась черной из-за глубины и оттого, что в ней годами гнили упавшие стволы, листья и хвоя.

- Тут точно никто искать не будет, - сказал Аркадий Савельевич, выходя из машины с завязанной в узел милицейской формой в руке. В другой руке он держал пистолет Архипыча.

- Ты бы пистолет-то в узел засунул, - посоветовал Белый. - Сразу ко дну пойдет. Не пойму, зачем ты его вообще забрал?

- Дурак ты. Белый, - сочувственно сообщил ему Аркадий Савельевич. Вот прикинь, будто ты мент. Вот участковый на полу, и кобура при нем, пистолет слямзил. Значит, что? Значит, замочили его с целью завладеть оружием!

- Лихо, - сказал Белый. - Я бы не додумался.

- А ты вообще ни хрена не думаешь. Зря ты все-таки этого легавого примочил.

- Может, и зря. Только что ж теперь... Что сделано, то сделано.

- Менты теперь землю жрать будут, все вверх дном перевернут, - словно бы и не слыша его, продолжал Аркадий Савельевич. - Ох, найдут они тебя. Белый. А через тебя и на меня выйдут.

- Что это ты все страсти какие-то рассказываешь, - сказал Белый и вдруг увидел, что пистолет направлен прямо ему в живот. - Эй, поаккуратнее! Савелич, да ты что, в натуре, охренел?!

Савельич не ответил. Шорох мокнущего под осенним дождем леса сглотнул хлопок выстрела. Белого согнуло пополам и отшвырнуло назад. Он издал невнятный мучительный звук и медленно опустился на одно колено, глядя на своего убийцу внезапно заслезившимися глазами. Лицо Савельича странно оживилось, глаза заблестели, а уголки губ поползли в стороны. Он выстрелил еще раз, и Белый опрокинулся на спину, уже мертвый. Но он продолжал нажимать на курок до тех пор, пока затвор со щелчком не замер в крайнем заднем положении. Тогда Савельич, следуя совету Белого, затолкал пистолет в узел серого тряпья и швырнул его в озеро.

Белый оказался слишком тяжелым, и его пришлось скатывать в воду, как суковатое бревно. После этого Аркадий Савельевич подобрал в лесу длинный кривой сук и затолкал труп поглубже. Сук он тоже бросил в воду.

Вернувшись к машине, он с сомнением посмотрел на нее, на небо и снова на машину. С неба продолжал сеяться дождь. Аркадий Савельевич открыл дверцу со стороны водителя, взялся одной рукой за баранку, а другой уперся в переднюю стойку кузова. Машина медленно, словно нехотя уступила его усилиям и тронулась с места. Круто вывернув руль вправо, он направил ее к воде, а когда автомобиль, набирая скорость, покатился по пологому береговому откосу, отскочил в сторону. Через две минуты на поверхности озера не осталось ничего, кроме медленно расходящихся кругов.

Через полчаса водитель рефрижератора подобрал попутчика. Попутчик, по всему видно, был человеком бывалым и всю дорогу развлекал его анекдотами и историями из собственной богатой биографии.

В Великих Луках он сошел, помахав на прощанье рукой, и дальше водитель рефрижератора поехал один.

***

- Сколько можно играть в политику? - ворчал Мещеряков, раздраженно обгоняя тащившийся впереди хлебный фургон. - В стране жрать нечего, а все торчат у экранов и ждут, что новенького отмочат Макашов или Жириновский... Председатели колхозов развалили свои хозяйства, украли все, что могли, и спрятались в Думе вместе с генералами. А своим собственным делом никто не занимается... Да уже, наверное, и не может заниматься. Позабыли все, бегая по митингам...

- Не надо было ехать на красный свет, - заметил Сорокин, - не пришлось бы штраф платить.

- Штраф! - саркастически завопил Мещеряков, воздевая руки к небу. Сорокин испуганно дернулся, но тут же снова схватился за руль. - По-твоему, пятьдесят долларов - это нормально.

- Ты сам дал ему пятьдесят долларов, - примирительно сказал Сорокин. Зачем же теперь кричать?

- У меня не было рублей, - сердито огрызнулся Мещеряков.

- Не понимаю, - пожал плечами Сорокин, - мы в Чикаго или в Филадельфии?

- Ему смешно! - обращаясь к невидимой аудитории, воскликнул Мещеряков. - Между прочим, ты тоже хорош. Мог бы показать ему свое удостоверение. Ты же все-таки полковник, и это твое ведомство.

- Так, - вздохнул Сорокин, - вот и до меня дошла очередь. Во-первых, ГАИ - вовсе не мое ведомство, а во-вторых, ты и сам полковник. Показал бы ему свое удостоверение, глядишь, он бы и постеснялся с тебя доллары драть. Ограничился бы составлением протокола, копия - по месту работы. Вот бы твое начальство повеселилось!

- Типун тебе на язык, - сказал Мещеряков и суеверно поплевал через левое плечо. - Нет, серьезно, куда ты смотришь? Пускай эти не твое ведомство, но доллары-то он забрал! Что он их, в кассу сдаст, или что у них там? На нем же милицейская форма!

- Я запомнил его номер, - сообщил Сорокин.

- Он запомнил номер! Ты должен был пресечь безобразие!

Все еще пылая праведным гневом. Мещеряков утратил бдительность и попытался с ходу вписаться в узкую арку, которая вела во двор старинного дома на Малой Грузинской. Раздался скрежет и звон стекла, и машина, подпрыгнув, резко остановилась.

- Опять я забыл про эту сволочь! - в сердцах крикнул он.

- Фара? - спросил Сорокин.

- Как всегда... Черт, я уже не помню, которая по счету. Фу ты, дрянь какая, даже в пот бросило.

Сорокин дипломатично молчал. Сзади нетерпеливо засигналил какой-то автомобиль.

- Да пош-шел ты, - прошипел Мещеряков и резко обернулся.

Над багажником его автомобиля нависал уродливый капот выкрашенного в цвет хаки "лендровера".

- Ба! - подал голос Сорокин. - Да это же Забродов!

- Вижу, - буркнул Мещеряков. - Вот черт, сейчас начнется...

Сорокин, не удержавшись, тихонько хрюкнул.

Мещеряков наградил его уничтожающим взглядом и повернулся к дверце, в которую уже барабанил улыбающийся Илларион.

- Полковник! - радостно воскликнул Забродов. - Полковники! поправился он, заметив в машине Сорокина. - А я думаю, кто это опять нарушает закон о неприкосновенности жилища? Сколько можно бодать мое жилище, Андрей?

- Не надо над нами смеяться, - подлил масла в огонь Сорокин, - Нас только что оштрафовали на пятьдесят долларов!

- Вы что, ездили в Чикаго? - спросил Илларион.

Мещеряков зарычал, а Сорокин разразился хохотом.

- И за что нынче штрафует американская дорожная полиция? - невозмутимо спросил Илларион.

- За езду на красный свет, - ответил Сорокин.

- Ну надо же, - покачал головой Илларион, - прямо как у нас. Ну, повернулся он к молчаливо кипевшему Мещерякову, - ты во двор заезжать думаешь?

- Думал, - ответил тот. - Теперь уж и не знаю.

- Ладно, - сказал Забродов, - вылезай, я заеду.

- Лучше уж выгони обратно.

- Не дрейфь, полковник. Что тебе терять, кроме второй фары?

Сорокин снова заржал, а Мещеряков, поминая недобрым словом милицию, Чикаго и нерадивых строителей, построивших слишком узкую арку, вылез наружу. Илларион загнал по очереди автомобили, после чего все трое взобрались на пятый этаж по крутой, не по-теперешнему широкой лестнице с витыми чугунными перилами и вошли в квартиру Забродова.

- Ты куда это ездил? - спросил Мещеряков, поспешно занимая свое любимое кресло. - Мы же предупредили, что заедем.

- Пигулевский позвонил, просил срочно подъехать.

- Это твой антиквар?

Илларион кивнул.

- Антиквар и букинист. У него появилась одна редкая книжица, так что я решил по-быстрому смотаться к нему на Беговую, пока никто ее не перехватил.

- Ну и как, успел приобрести свое сокровище? - насмешливо спросил Мещеряков.

Илларион, игнорируя насмешку, показал маленькую, карманного формата, но пухлую книжицу в темном кожаном переплете. На обложке сверкнули полустертой позолотой какие-то готические буквы.

- Что это? - заинтересованно спросил Сорокин.

- Это, полковник, настольная книга средневековых милиционеров, сказал Илларион. - "Directorium Inquisitorium".

- Чего? - спросил Мещеряков.

- Руководство по инквизиции. Написал один веселый доминиканец, Эймерик де Жиронн его звали. Ты, Сорокин, по-латыни читаешь?

- Нет.

- Зря. Полезная была бы книжица при твоей работе.

- Да, - признался Сорокин, - иногда чего-нибудь в этом роде сильно не хватает.

- Уши вянут вас слушать, - сказал из кресла Мещеряков. - Мы коньяк будем пить или не будем?

- Будем, - быстро сказал Илларион. - А есть?

- Есть, есть, - проворчал Мещеряков. - Рюмки неси. Только, если ты опять начнешь свои книжки цитировать, мы без тебя выпьем.

- Не буду. Обещаю и клянусь. Только все равно ты серый, полковник, как сорокинский китель.

- Ничего, мне моего образования хватает. А вот у тебя с твоими талмудами скоро совсем крыша поедет.

- Вы опять за свое? - обреченно спросил Сорокин, свинчивая пробку.

Он разлил коньяк по рюмкам, и все молча выпили.

- Хорошо, - сказал Забродов. - Плакала твоя вторая фара, Андрей.

- Вот дурак, - беззлобно огрызнулся Мещеряков'.

Сорокин налил еще по одной.

Илларион со сдержанным любопытством переводил взгляд с одного на другого.

- Слушайте, полковники, - сказал он, - кончайте темнить. Я же вижу, что у вас ко мне дело.

- Какое еще дело? - вяло отмахнулся Мещеряков.

- Просто в гастрономе коньяк попался хороший, - подтвердил Сорокин.

- А каким это ветром вас вдвоем в гастроном занесло? - спросил Илларион.

- А мы прямо там встретились, - сказал Мещеряков.

- Случайно, - добавил Сорокин.

- А если серьезно? - спросил Илларион.

- А если серьезно...

Сорокин вздохнул и сел ровнее, готовясь говорить, но тут зазвенел телефон.

- Секунду, - сказал Илларион и поднял трубку. - Слушаю. Говорите, Забродов слушает. Алло!

Слушай, родной, - сказал он, не дождавшись ответа, - имей в виду: у меня в квартире брать нечего! Больше сюда не звони. Попытаешься проверить ноги повыдергаю.

Он раздраженно бросил трубку на рычаги.

- Второй день уже, - сказал он.

- Что? - спросил Сорокин и почему-то переглянулся с Мещеряковым.

- Какая-то сволочь квартиру прозванивает. Поймаю - убью.

- Ты каждый раз ему представляешься?

- Да нет. Сегодня, пожалуй, впервые. А что?

- Точно впервые? Ну, тогда звонить больше не будут.

- Рассказывай, Сорокин, - потребовал Илларион, - что опять твои подопечные учудили?

Сорокин тяжело вздохнул и беспомощно оглянулся на Мещерякова.

- Ну, вот как с ним разговаривать? - пожаловался он. - Ничего от него не утаишь.

- Давай, давай, - ободрил его Мещеряков. - Сам заварил, сам и расхлебывай.

Сорокин снова вздохнул. Илларион молча смотрел на него, рассеянно вертя в пальцах рюмку. Мещеряков почему-то принялся вдруг разглядывать потолок.

- Потолок у тебя красивый, - сказал он ни с того ни с сего. - Сам делал?

Илларион промолчал, по-прежнему глядя на Сорокина.

- Короче говоря, - сказал Сорокин, - позавчера в своем кабинете ударом ножа в спину убит старший лейтенант Стеблов.

- Какой еще Стеблов? - не понял Илларион.

- Ну, тот усатый участковый...

- Архипыч? - Илларион сильно подался вперед. - Как это случилось?

- У него забрали пистолет. По виду - типичное нападение с целью захвата оружия. Следов борьбы никаких. Видели двоих - здоровенного блондина и майора милиции. Видимо, майор отвлекал, а блондин подоспел сзади с ножом. Приехали они на "форде" с московскими номерами. "Форд" числится в угоне.

- Что-то чересчур сложно, - сказал Илларион. - Слишком много телодвижений из-за одного пистолета. И московские номера...

- Вот именно, - согласился Сорокин. - Сдается мне, что охотились они за информацией, а пистолет - для отвода глаз.

- Какую же информацию мог им дать сельский участковый?

- А ты как думаешь? Дай волю фантазии.

- Ты хочешь сказать, что они искали меня?

- Я хочу сказать, что они тебя уже нашли.

- Так... Слушай, я все как-то забываю тебя спросить: а что у тебя с тем делом?

- А ничего. Сидит, понимаешь, сволочь, по шею в ворованных баксах и смеется прямо в лицо, а мне его зацепить не за что.

- Да, полковник, зацепки твои я.., того...

- Было дело. Да я не в обиде. Ты большое дело сделал, капитан. Только вот как этого гада зацепить, ума не приложу.

- А кто такой?

- Директор того самого завода. Летов Игорь Николаевич. Я так понимаю, что он-то тебя и ищет.

- Что?! Он? Собственной персоной?

- Да нет! За его деньги можно и нанять кого-нибудь.

- Интересное кино, - Илларион встал и прошелся по комнате, трогая мебель.

- Я могу выделить охрану, - сказал Сорокин.

- Ой, - откликнулся Илларион.

- В конце концов, наши ребята тоже могли бы подежурить, - осторожно предложил Мещеряков.

- Как трогательно, - сказал Илларион, и Мещеряков увял. - Какая забота, полковники! Вас самих не тошнит? С чего бы это вдруг? Охрана ваша мне не нужна. Вы мне лучше скажите, откуда этот ваш Летов про меня узнал.

- Возможно, ему намекнули, - сказал Сорокин.

- Вот как? Намекнули... Кто же, если не секрет?

- Не секрет. Я ему намекнул.

- В общем-то, я так и думал. Ясное дело: его надо было выманить из норы. На живца, так сказать. Только почему ты, Сорокин, прямо ему не сказал: так, мол, и так, вот тебе фамилия, адрес и фотография, иди и возьми его, если ты такой крутой...

Ну, позвонил бы мне, предупредил... И на коньяк не пришлось бы тратиться, и Архипыч был бы жив.

Всего-то полгода ему до пенсии оставалось...

- Зря ты так, - тяжело играя желваками, сказал Сорокин. - Кто же знал, что эти сволочи старика не пожалеют? В толк не возьму, зачем они его убили.

- Ты еще скажи спасибо, что не пытали. Видно, нашелся среди них один умный, догадался начальством прикинуться, не поленился. А могли бы просто включить утюг.

- Ну, понес, - протянул Мещеряков.

- На войне как на войне. Архипыч твой, между прочим, тоже погоны носил.

- У-ух-х, полковники, - сквозь зубы сказал Илларион и сильно ударил кулаком по укрепленному на стене спилу старой липы, служившему мишенью для метания ножей. - Что же это вы делаете, а? И, главное, как спелись... Будто всю жизнь вместе. Быть вам депутатами, не иначе.

- Опять оскорбления, - поморщился Мещеряков. - Тебе не кажется, что ты много себе позволяешь? Слишком много ты нянчишься со своей хваленой совестью, Забродов! Есть такое слово - долг.

Слыхал ты его когда-нибудь?

- Я в отставке, - сказал Илларион, - и никому ничего не должен. Тем более вам.

- Зато мы на службе, - сухо сказал Мещеряков. - И, как на войне, делаем что можем.

- Моими руками.

- Твоими руками. Можешь считать себя мобилизованным. Когда ежедневно гибнут люди и летят на ветер миллиарды - это что, по твоему, нормально? Что по этому поводу говорит твоя совесть?

А не ты ли спокойно подставил ту несчастную девчонку, когда потребовалось? Не кривись, не кривись! Давай начистоту! Ты, боевой офицер, инструктор спецназа, профессионал, будешь говорить мне, что жизнь одного никудышного мента важнее, чем успешное завершение этого дела? Ведь Летов не один - их тысячи, и каждый сосет, как пиявка, и они будут сосать, пока не высосут все досуха.

- Ч-черт, - выругался Илларион и метнулся к книжным полкам. - Вот, он положил ладонь на матово поблескивающие корешки, - все это написано величайшими умами человечества. И все они сходятся в одном: самая завалящая жизнь дороже тысчи тонн платины. Дороже, понимаете?

- Но?.. - вставил Мещеряков.

- Правильно - но!.. Но боевой устав спецназа говорит совсем другое. Я всю жизнь пытаюсь свести здесь концы с концами, и никак не получается.

- Что ж, посиди, подумай, - тяжело вставая, сказал Сорокин. - Торопить не будем.

- Правильно, - глядя в окно, сказал Илларион. - Киллер поторопит.

- Тьфу на тебя, - сказал Мещеряков. - Пошли, Сорокин.

- Коньяк заберите, полковники, - не оборачиваясь, сказал Илларион.

Глава 18

С утра дождя не было, и даже асфальт чудесным образом подсох - на светло-сером фоне только кое-где темнели сырые островки с прилипшими затоптанными листочками - уже желтыми, хотя большинство деревьев еще могло похвастать поношенным летним обмундированием. Светало с каждым днем все позже, и Илларион возвращался с утренней пробежки в сереньком сумраке, слабо разбеленном экономным светом фонарей. Приветствуя на бегу знакомых собачников, он обогнул цементную чашу фонтана и по центральной аллее сквера направился в сторону дома. Сегодня собачникам было на что посмотреть: время от времени он сворачивал в сторону и с разбега перепрыгивал через садовые скамейки, давая выход все еще бурлившему внутри раздражению. Вчерашний разговор разбередил душу. Кроме того, Иллариону было просто обидно, что его использовали вслепую. Меньше всего его волновало предполагаемое нападение киллера: кто предупрежден, тот вооружен, так что волноваться следовало не ему, а наемному убийце.

В конце концов Илларион решил временно принять в качестве руководства к действию именно боевой устав, а не творения великих гуманистов прошлого и настоящего. Чем могли ему помочь в сложившейся ситуации Фолкнер и Кампанелла?

Он немного задержался, чтобы сделать несколько дополнительных упражнений - накопившаяся энергия требовала выхода. Злость понемногу проходила - в конце концов, Сорокина можно понять.

Больно царапало то, что в этом оказался замешан Мещеряков, хотя его позиция тоже была вполне оправданной - полковник всю жизнь общался с людьми, готовыми в любую минуту шагнуть в огонь.

Илларион был одним из таких людей, и история с молоденькой сельской учительницей Викой Юрьевой подтверждала это на сто процентов. Она ведь выжила по чистой случайности, и это лежало на совести Забродова тяжким грузом. Слава богу, что все обошлось, подумал Илларион, перебегая дорогу.

Слева от него внезапно взревел двигатель и завизжали шины. Забродов резко повернул голову и увидел темно-синюю "девятку", которая, стремительно оторвавшись от тротуара, с пугающей скоростью приближалась к нему. Он был внутренне готов к подобному повороту событий и потому успел отскочить в сторону. Машина вильнула, пытаясь все же зацепить его, но этот фокус был рассчитан на бизнесмена с брюшком и портфелем, одетого в длиннополое пальто, а не на инструктора спецназа - Илларион легко увернулся, успев в долю секунды заметить опущенное стекло задней дверцы и вороненый ствол автомата из окна.

Завизжали тормоза и снова заревел двигатель - "девятка" подала назад, выводя автоматчика на позицию. Илларион быстро огляделся и нырнул под прикрытие стоявшего поодаль старенького "ниссана". В глаза бросилось выписанное объемными металлическими буквами на забрызганном грязью багажнике название модели - "синяя птица", показавшееся Иллариону до смешного нелепым в приложении к этому ржавому одру едва ли не двадцати лет от роду.

Улица наполнилась грохотом, и по "синей птице" забарабанили автоматные пули. Илларион мимоходом пожалел владельца машины и выхватил из кармана свой бельгийский револьвер - кто предупрежден, тот вооружен.

Автоматчик, как видно, был большим поклонником гангстерских боевиков он с тупым упорством поливал огнем несчастный "ниссан", как будто надеялся количеством выброшенного на ветер свинца компенсировать недоступность мишени.

Наконец, магазин "Калашникова" опустел, поскольку тридцать патронов это совсем немного, а это был все-таки не кинобоевик. В наступившей тишине стал отчетливо слышен плеск бензина, вытекавшего из простреленного бензобака "синей птицы". Илларион понял, что пора менять позицию, пока птица не взлетела в небо на огненных крыльях, - теперь было достаточно одной искры, чтобы это произошло.

Он вынырнул из-за машины и дважды быстро выстрелил по "девятке" из револьвера. Автоматчик, менявший магазин, выронил оружие на асфальт и завалился назад. "Девятка" с распахнутой задней дверцей рванулась с места, сразу набрав скорость.

Илларион выстрелил по скатам, но промахнулся, и тут наперерез уходящей машине из какой-то подворотни рывком выскочил черный "опель" и остановился, полностью перекрыв собой узкую улицу.

"Девятка" резко затормозила, водитель вывернул руль, пытаясь избежать столкновения, и темно-синяя "лада" с грохотом врезалась в припаркованный на обочине самосвал городской коммунальной службы. Из черного "опеля" выскочили четверо в штатском и мотнулись к потерпевшему аварию автомобилю Сорокин все-таки выставил охрану.

Инцидент можно было считать исчерпанным. Илларион неторопливо выпрямился во весь рост, убирая в карман револьвер, и в этот момент пуля ударила его между лопаток. Его швырнуло на капот "ниссана". Ощущение было такое, словно по позвоночнику сильно стукнули молотком. Отголосок выстрела еще висел над улицей, а Забродов уже был на ногах - как раз вовремя, чтобы заметить сутулую фигуру, нырнувшую за руль белой иномарки метрах в ста позади.

Раздумывать было некогда. Илларион метнулся к черному "опелю", пассажиры которого, быстро и деловито вязавшие водителя "девятки", теперь вертели головами во все стороны, пытаясь понять, кто стрелял. Проскочив мимо них, Илларион вытряхнул не успевшего ничего понять водителя "опеля" на асфальт, ногой отпихнул подоспевшего к нему на выручку опера и захлопнул за собой дверцу. Подаренный на день рождения бронежилет мешал, стесняя движения, - Илларион давно не наряжался подобным образом, - но жаловаться на судьбу в данном случае было бы просто грешно. Некоторое опасение вызывали сорокинские оперативники, которые могли от неожиданности открыть огонь по собственной машине.

Хорошо, что у них хватило ума воздержаться от подобных крутых мер, разворачивая "опель", Илларион успел заметить, что один из них что-то говорит в рацию, провожая его взглядом.

Водителя белой иномарки необходимо было догнать во что бы то ни стало. Причиной тому была не столько засевшая в бронежилете Иллариона пуля, сколько то, что взятый людьми Сорокина шофер "девятки" и даже автоматчик, если он остался в живых, могли попросту ничего не знать, - вряд ли Летов нанимал их лично. То, как они действовали, наводило на мысль скорее об отвлекающем маневре, чем о покушении. А вот тот умник, который сидел в засаде и, выбрав момент, с завидной точностью засадил пулю точнехонько Иллариону в позвоночник со ста метров, похоже, представлял немалый интерес.

Белая иномарка - теперь Илларион видел, что это "мазда", - не притормаживая, проскочила перекресток на красный свет. Илларион прибавил газу, с невольной улыбкой вспомнив Мещерякова.

Движение на улицах становилось все более оживленным - начинался час пик, и Забродов искренне понадеялся, что у того, за кем он гонится, хватит ума сразу взять курс прочь из города, а не устраивать чехарду в запруженном центре. Уворачиваться от встречных и попутных автомобилей становилось все труднее, они перли густеющим на глазах потоком, от воя клаксонов закладывало уши, а через несколько минут Илларион услышал позади тревожные вопли милицейской сирены - сияя разноцетными огнями и издавая потусторонние звуки, словно какое-нибудь летающее блюдце, на хвосте у него повис приземистый бело-синий милицейский "форд". Начинался обычный балаган из тех, на которые коршунами бросаются журналисты и телевизионщики, - с сиренами, мигалками и автоматчиками. Илларион представил себе телевизионный репортаж о том, как его вынимают из разбитой машины, заковывают в наручники и грузят в "воронок", и еще немного увеличил скорость, бешено вертя послушный руль.

Вскоре, как и предполагал Илларион, к улюлюканью следующей за ним по пятам милицейской машины присоединились заунывные вопли еще двух или трех. Теперь все это напоминало президентский выезд, не хватало только мотоциклетного эскорта и оцепления вдоль трассы. Он очень надеялся, что гаишники не станут открывать огонь в черте города, - это сильно осложнило бы и без того не слишком простое положение.

"Мазда", взвизгнув покрышками, свернула на проспект и через сто метров угодила в плотную пробку. Машины стояли в четыре ряда в обоих направлениях, и объехать затор не было никакой возможности.

- Вот ты и попался, приятель, - сказал Илларион, начиная плавно притормаживать.

Но водитель "мазды", видимо, так не считал.

Белая иномарка с грохотом проскочила, расшвыривая комья земли, через широкий газон и пошла по тротуару, распугивая прохожих и мимоходом повалив газетный киоск. Илларион на секунду зажмурился и резко надавил на акселератор. Бордюрный камень здесь был невысок, но удар все равно получился такой, что у Забродова лязгнули зубы и во рту появился медный привкус, словно его только что хорошенько тряхнуло током. Машина вдруг начала отчаянно реветь - похоже, лихой прыжок стоил ей глушителя. Впрочем, понял Илларион, прислушиваясь к доносившемуся сквозь густой рев дробному жестяному грохоту, глушитель, похоже, оторвался не до конца и теперь волочился следом, барабаня по асфальту.

Черный "опель", непрерывно сигналя, с ревом и грохотом мчался по тротуару за белой "маздой".

Погоня была недолгой. Дорогу белой иномарке внезапно преградил продуктовый фургон, который, осторожно пятясь задом, вдруг выкатился из подворотни, что вела во двор гастронома. Илларион увидел, как тревожно вспыхнули тормозные огни "мазды", и в следующее мгновение та, с треском зацепив угол коммерческого киоска, наискосок врезалась в угол дома, сбив водосточную трубу. Где-то рядом закричала женщина. Дверца "мазды" резко распахнулась, и сутулая фигура высунулась из нее, собираясь задать стрекача, но в этот момент сверкающий капот "опеля" с хрустом вломился в багажник белой иномарки, и беглеца швырнуло вперед, на оштукатуренную стену, а оттуда отбросило спиной на асфальт. Огромный страшный "маузер" с деревянной кобурой, лязгнув по асфальту, отлетел в сторону.

Илларион выскочил на тротуар и подхватил слабо шевелящегося на асфальте человека за воротник кожаной куртки. Сильно рванув, он поставил его на ноги и пинком направил плохо соображающего беглеца в подворотню, из которой выкатился грузовик, - начав дело, он собирался довести его до конца самостоятельно, не передоверяя самого главного сотрудникам московской ГАИ и их коллегам из уголовного розыска, которые, несомненно, были на подходе.

Киллер двигался вяло - на его высоком лбу багровела свежая ссадина, резко контрастировавшая с бледной нездоровой кожей, а помутневшие глаза, казалось, смотрели в разные стороны. Бедняге досталось, но Илларион не испытывал ничего, что хотя бы отдаленно напоминало сочувствие. Еще раз крепко встряхнув снайпера за шиворот, он поволок его за собой через заставленный проволочными ящиками двор гастронома, мимо пустой детской площадки с мокрыми качелями и загаженной избушкой на курьих ножках, сквозь полуоблетевшие кусты сирени в узкую щель между жестяными стенами гаражей, где было полно мусора и битого кирпича и остро воняло аммиаком. Щель вывела их в соседний двор, откуда они, пробежав через пустую в этот час территорию детского садика, выскочили на соседнюю улицу. Киллер понемногу приходил в себя и начал вырываться, но Илларион на бегу без лишних церемоний крепко дал ему по шее, и тот, коротко вякнув, живее заработал ногами.

Им повезло - прямо перед ними оказалась стоянка такси, на которой, скучливо светя зеленым огоньком, маялся одинокий мотор. Илларион распахнул заднюю дверцу, впихнул в нее своего пленника и втиснулся следом, с лязгом захлопнув дверцу.

- Поехали, - скомандовал он водителю.

Таксист с некоторым сомнением осмотрел странных пассажиров в зеркальце и неохотно запустил двигатель.

- Ты куда меня тащишь? - наконец обрел дар речи киллер. Голос у него был хриплый, прокуренный, с приблатненной наглецой. Илларион с интересом взглянул на него - наконец-то ему представился случай разглядеть этого ворошиловского стрелка.

"Ворошиловский стрелок" был уже немолод - лет, пожалуй, пятидесяти, а то и больше, - сутул и вислоплеч, но при этом жилист и не по годам силен.

Лицо его с крупным носом и резкими продольными складками поражало каким-то волчьим выражением. Оно было особенно заметным в те моменты, когда он скалил крупные зубы, половина которых была одета в железо.

- Тертый калач, - сказал Илларион. - Не бойся, не в милицию. Поговорить надо.

- Не о чем мне с тобой разговаривать, - сказал "тертый калач". Пусти, падла, пока я тебе глаза не выдавил.

- Сидеть, - сказал Илларион, снова хватая его за шиворот, и повернулся к водителю. - Ну, поехали, поехали!

- Извините, ребята, только я вас не повезу, - неприязненным голосом сказал разобравшийся в обстановке таксист. - Вылезайте, пока я милицию не вызвал, и не надо скандалить.

- Мы не будем скандалить, - пообещал Илларион и показал таксисту револьвер. - Поехали, а то мой друг на поезд опаздывает.

- Вот, блин, - обреченно сказал таксист и попытался выскочить из машины. Илларион отпустил своего пленника и поймал таксиста. Пленник немедленно бросился открывать дверцу, и Иллариону пришлось сильно двинуть его локтем в челюсть.

"Ворошиловский стрелок" закатил глаза и обмяк в углу сиденья.

- Слушай, шеф, - сказал Илларион таксисту, - мне ничего от тебя не надо. Мне не нужна твоя машина, твоя выручка и, тем более, твоя жизнь.

Мне нужно только, чтобы ты увез меня куда-нибудь подальше отсюда, и чтобы там, куда мы приедем, было много деревьев - такая вот у меня мечта.

Плачу два счетчика, маршрут на твое усмотрение.

Так как?

- Вот, блин, - повторил шофер и отъехал от тротуара. Через полчаса они были в Измайлово. Шофер остановил машину возле станции метро, и Забродов расплатился с ним, вывернув для этого карманы своего невольного попутчика. В карманах оказалось около пяти тысяч долларов, и щедрый Илларион, не желая нарушать данное таксисту обещание, оплатил двойной счетчик теми деньгами, которые оказались под рукой. Глаза таксиста округлились, когда он дрожащими руками принимал горсть смятых купюр, и едва не вывалились из глазниц, когда он увидел дыру между лопаток у странного пассажира. Таксист вернулся из Чечни всего полтора года назад и еще не успел забыть, как выглядят пулевые отверстия.

Придерживая своего спутника под локоть, Илларион пересек выходившую здесь на поверхность линию метро и спустился в тенистые аллеи старинного парка, больше похожего на лес. Место для предстоящего разговора было выбрано идеально, и Забродов мысленно поблагодарил таксиста за этот выбор. Отыскав местечко, где поблизости не было ни старушек с книгами, ни молодых мам с колясками, Илларион усадил своего попутчика на скамейку и присел рядом. Некоторое время они молчали, потом киллер беспокойно задвигался и спросил:

- Ну? Говори, что надо, или мы так и будем здесь кислород нюхать?

- Ты нюхай, нюхай, - рассеянно сказал Илларион. - Лови момент.

- Напугал, - презрительно сказал пожилой киллер и сплюнул. - Если ты собирался меня легавым сдать, это надо было сразу делать.

- Экий ты, братец, дурак, - все так же рассеянно, почти лениво сказал ему Илларион. - Идешь человека убивать, а сам про него ничего не знаешь.

- А чего мне про тебя знать? Ну, капитан в отставке... Тоже мне, полководец... Напугал ты меня своим пугачом, аж душа в пятки. Иди ты от греха подальше, это тебе не рядовых в казарме строить.

- Капитан, капитан, - подтвердил Илларион. - Капитан спецназа, чтоб ты знал. Я свои дела никому не доверяю, особенно нашей ментовке. Так что дыши, старик. А заодно подумай: вдруг рассказать что-нибудь захочешь? Мало ли, что человеку перед смертью в голову придет.

Он равнодушно отвернулся от киллера и стал с интересом наблюдать за спустившейся со стоявшей поодаль сосны белкой, словно и впрямь пришел сюда дышать воздухом. Справа от него звонко щелкнула пружина.

Илларион перехватил руку с ножом, сжал, выковырял из потной ладони оружие и, защелкнув лезвие, спрятал нож в карман. После этого он снова отвернулся, мельком взглянув на часы.

- Можешь попытаться убежать, - предложил он, по-прежнему не глядя на пленника. - Все веселее будет тебя мочить, а то сидишь тут, как пенек, даже противно.

Пленник длинно и замысловато выматерился. Илларион с вялым интересом посмотрел на него и два раза хлопнул в ладоши.

- Хорошо сказано, - одобрил он. - Надо будет запомнить. Это все?

- Да пропади все пропадом! - сказал киллер и ударил кулаком по скамье. - Что я, нанялся свою задницу подставлять? Договоримся, капитан: я тебе все, как на духу, а ты меня в ментовку. Там хоть какой-то просвет. А тут, куда ни кинь - всюду дырка. Все скажу и все протоколы подпишу, мамой клянусь.

- Не стоит беспокоить старушку, - сказал Илларион. - Можешь ни в чем не признаваться и ничего не подписывать. Может быть, они тебя и выпустят. Ну, тогда снова встретимся, мне торопиться некуда.

Аркадий Савельевич набрал в грудь побольше воздуха и начал говорить.

***

- Ну, давай, - сказал Сорокин, пододвигая к Савельичу телефонный аппарат.

Савельич тяжко вздохнул и неохотно снял трубку.

- Не вздыхай, не вздыхай, - сказал ему Сорокин. - Номер-то помнишь?

- Тяжко мне, - сказал Савельич, - муторно.

Не привык я на ментовку работать. Специальность у меня другая.

- Ну, не кривляйся. Что ты, как красна девица? Или мне выйти отсюда на пару минут?

Савельич быстро оглянулся на Забродова. Илларион сидел на подоконнике, обхватив руками колено, и улыбался, глядя во двор через грязное стекло. Почувствовав на себе взгляд Савельича, он обернулся.

- Звони, Савельич. Специальность твоя кончилась - считай, что уволен по статье. Тебя бензопила ждет не дождется, а ты здесь выкобениваешься, как пьяная балерина.

- А ты что, видел пьяную балерину? - заинтересовался Сорокин.

- Приходилось, - сказал Илларион. - Тяжелое, скажу я тебе, зрелище.

- Кто ж ее пьяную на сцену выпустил? - вскинул голову Савельич, которому до смерти не хотелось звонить.

- А кто тебе сказал, что я ее на сцене видел? - удивился Илларион, Да ты звони, звони, не отлынивай.

- Падла ты, капитан, - обиделся Савельич и стал набирать номер.

Все трое сидели в скудно обставленной однокомнатной квартирке Савельича недалеко от Крымского вала, где по углам гнездились тараканы и поблескивали пыльными боками пустые водочные бутылки.

Впечатление беспорядка и убожества усиливалось тем, что посреди комнаты неопрятной грудой тряпья громоздилась выдвинутая из дальнего угла кровать, а в том месте, где она раньше стояла, пол был взорван, открывая черную дыру, в которой виднелись потемневшие от времени толстые брусья лаг. Савельич время от времени косился в ту сторону и тяжело вздыхал: два часа назад сорокинские ребята с шутками и прибаутками извлекли из тайника под полом немногим более ста тысяч долларов и примерно на такую же сумму золота и камней.

Пока в трубке бесконечно долго тянулись длинные гудки, Сорокин возился возле телефона, настраивая записывающую аппаратуру и тихо ругаясь сквозь зубы, - что-то у него там не ладилось, полковник торопился, нервничал, и от этого все шло только хуже.

- Да не туда, блин, - не выдержав, сказал Савельич, прикрывая трубку ладонью, - в левое гнездо его толкай. Чему вас только в школе учат...

- Помалкивай, специалист, - огрызнулся Сорокин, - сам знаю, Он соединил провода, следуя подсказке Савельича, и из динамика магнитофона сразу же раздались гудки. Сорокин сморщился и убавил громкость.

Он слушал эти гудки и представлял, как Летов сидит у себя в кабинете, с сомнением и тревогой глядя на табло определителя номера и про себя считая звонки: пятнадцать.., шестнадцать... На восемнадцатом гудке трубку сняли.

- Слушаю, - разнесся по квартире голос Игоря Николаевича. - Это вы, Аркадий Савельевич?

- А то кто же? - буркнул Савельич.

- Как ваш радикулит? - спросил Летов.

- Вашими молитвами, - ответил Савельич. - Как растерся вашей мазью ну, словно рукой сняло, как и не было. Вот бы еще флакончик, век бы бога за вас молил.

Сорокин удивленно поднял брови и погрозил Савельичу кулаком - вся эта радикулитно-религиозная белиберда была ему ни к чему. Савельич в ответ скорчил зверское лицо - погоди, мол, не до тебя, - и махнул на полковника рукой, чтобы не мешал вести переговоры.

- Помогло, значит? - участливо переспросил Лотов. - Ну, я рад. Встретимся через час на том же месте, получите вторую порцию.

- Это хорошо, - сказал Савельич, - только вот что, профессор, не худо бы накинуть.., за вредность.

- Что это значит? - холодно осведомился Игорь Николаевич.

- Да ты погоди, профессор, кипеж подымать, послушай сперва. Уж больно, понимаешь, увертливый гад попался. Ржавого он замочил, даже не целясь, тот и вякнуть не успел.., да и меня через весь город протащил. Насилу его в Измайловский парк заманил, там и грохнул.

- Ты что, старик, совсем из ума выжил?! - яростно прошипел Игорь Николаевич. - Это же телефон!

- Так ты же сам говорил, что у тебя сигнализация прослушивания стоит, - сказал Савельич. - Чего ты икру мечешь?

- Сигнализация, - передразнил Летов. - Ты слыхал когда-нибудь про научно-технический прогресс? Я сам тебе за полчаса такую схемку спаяю, что ни одна сигнализация не поможет.

Сорокин истово закивал головой, полностью соглашаясь с Игорем Николаевичем.

- Ну ладно, - продолжал Летов, - черт с ним.

Но ты хоть уверен?

- Не боись, профессор, - сказал Савельич, - у меня как в аптеке, комар носа не подточит. Контрольный выстрел, и вообще все как положено. Накинуть бы надо. Хоть тысчонку, а?

- Пятьсот, - отрезал Игорь Николаевич, - и ни цента сверху. И хватит трепаться по телефону - не ровен час, и вправду подслушают.

- Золотые ваши слова, - сказал Сорокин в трубку, отобрав ее у Савельича. - Как там ваш аппаратик, действует?

- Кто это? - встревожился Летов.

- Сорокин вас беспокоит, - радостно представился полковник. - Вы меня должны помнить. Я тот самый милицейский полковник, который вам так надоел. Может, встретимся, магнитофончик послушаем? Приезжайте, Игорь Николаевич. Сюда ехать не стоит, мы сейчас с Савельичем уходим, так что вы уж прямо ко мне на службу, идет?

- Какая же ты мразь, полковник, - медленно сказал Летов. - Все-таки достал ты меня... Только и я тебя достал. Ты ведь знаешь, о ком мы сейчас говорили, правда?

- А как же, - весело сказал Сорокин, - знаю.

Передать ему трубочку?

- Сволочь, - сказал Летов и бросил трубку.

- Нервы, - объяснил Сорокин Иллариону.

Савельич заискивающе хихикнул.

- А ты, стукач, помалкивай, - осадил его полковник и вынул из кармана рацию. - Седьмой вызывает третьего. Третий, я седьмой, прием.

- Третий на связи, - прохрипела рация.

- Степанов, начинай. Как понял? Прием.

- Вас понял, начинаю.

Сорокин дал отбой и повернулся к Иллариону.

- Ну, вот и все, капитан. Можешь считать себя демобилизованным. Я знаю, ты на меня зол, но все равно спасибо.

- Не за что, - сказал Илларион, соскакивая с подоконника. - А именные часы мне не полагаются?

Сорокин вздохнул.

- Я, конечно, могу походатайствовать, - сказал он, - но тогда их тебе вручат в тюрьме.

- Сед дура, дура лекс, - отреагировал на это Забродов.

- Какая еще дура? - не понял Сорокин. - Кто дура?

- Закон суров, но справедлив, - перевел Илларион. - Не надо мне твоих часов. Вон, Савельичу вручи, а то вы его совсем обчистили.

- Как есть, - подтвердил Савельич, - до нитки.

- Ничего, - утешил его Сорокин, - ты теперь на полном государственном обеспечении. Ну, ты готов, киллер домотканый? Пошли, нас люди ждут.

Он подошел к Иллариону и протянул руку.

- Попрощаемся, капитан?

После некоторого колебания Илларион взял протянутую ладонь полковника и крепко пожал.

- Будь здоров, полковник, - сказал он и вышел из квартиры.

Сорокин послушал, как чмокнул замок и простучали вниз по лестнице уверенные шаги, вздохнул и повернулся к Савельичу.

- Пошли, - повторил он. - Руки давай, браслеты надену...

Придя домой, Илларион наконец стащил с себя надоевший бронежилет и небрежно затолкал его в стенной шкаф. На столе все еще стояла начатая бутылка коньяку - полковники все-таки забыли ее вчера, находясь в расстроенных чувствах.

Ничего, решил Илларион, такие расстройства время от времени даже полезны. Гвозди бы делать из этих людей... Он взял в руки рюмку, задумчиво посмотрел на нее, снова поставил на стол и сходил на кухню за стаканом.

- К черту, - сказал он, до половины наполняя стакан коньяком, - я сегодня заработал.

Он опрокинул стакан и немного подышал ртом, прислушиваясь к своим ощущениям. Коньяк был хорош, но почему-то не оказывал обычного воздействия.

Привычно пропутешествовав вдоль книжных полок, Илларион решил, что читать сегодня не станет, - впервые за много лет у него было не то настроение.

Хотелось просто посидеть перед телевизором, бездумно глядя в экран и лениво покуривая. Было бы неплохо, решил он, посмотреть какой-нибудь боевик с автомобильной погоней - тогда мельтешащие на экране кадры, возможно, наложились бы на засевшую в мозгу картину того, как он гонит "опель" по заполненному людьми тротуару, заслонили бы ее и, уйдя с экрана, утащили бы ее за собой.

Он упал в кресло напротив недавно приобретенного по совету Мещерякова телевизора и нажатием кнопки на пульте добился того, что на экране пошел горизонтальный черно-белый снег. Видимо, передавали репортаж о ночной пурге где-нибудь за Полярным кругом. Переключая каналы, Илларион убедился в том, что по всем программам идет та же передача.

- Это еще что такое? - спросил он у телевизора, но тот лишь монотонно шипел.

Кряхтя и поминая Мещерякова с его советами недобрым словом, Илларион встал и обошел забастовавший аппарат с тыла. Антенный штекер плотно сидел в гнезде.

- Вот незадача, - вздохнул Илларион, живо представив себе всю цепь дальнейших действий: исследование кабеля до дверей и дальше - возможно, до самой крыши, где, скорее всего, обнаружится сбитая малолетними варварами антенна или еще какая-нибудь дрянь в этом же роде. Проще было вызвать телемастера, но Илларион решил сначала все-таки взглянуть на все сам. В конце концов, торопиться ему было некуда, голову загружать совершенно не хотелось, а это была работа для рук, что бы там ни говорили ушлые молодцы из телеателье.

Забродов закурил и направился в прихожую. Карман брюк что-то тяжело оттягивало, и он, спохватившись, выложил оттуда револьвер, напомнив себе, что оружие надо непременно вычистить прямо сегодня, - сам не зная почему, Илларион до смерти не любил эту простенькую операцию. Открыв дверь, он поднял глаза и увидел то, что ожидал увидеть - чердачный люк был нараспашку, из черного квадрата воняло птичьим пометом и слышалось басовитое воркование и возня голубей, испокон веков гнездившихся под крышей.

- Вот обормоты, - сказал Илларион, проверил в кармане ключи, захлопнул дверь и полез на чердак. Возвращаться за фонарем он не стал - темнота на чердаке казалась непроницаемой только снизу, на самом же деле через заросшие пыльной паутиной слуховые окна проникало вполне достаточно света, чтобы не переломать ноги о стропила и балки по дороге к люку, который вел на крышу.

Он уже по пояс скрылся в люке и занес ногу на следующую ступеньку, когда снизу его кто-то окликнул.

- Простите, - вежливо сказал негромкий интеллигентный голос, показавшийся Иллариону знакомым и, более того, слышанным совсем недавно, я ищу Иллариона Забродова. Вы не подскажете, в какой квартире он живет?

Голос был положительно знаком Иллариону, хотя он, как ни старался, ни в какую не мог припомнить, кому этот голос принадлежит. Забродов изогнулся, заглядывая в проем люка, но то, что он увидел, ничуть не развеяло его недоумения: стоявший на лестничной площадке мужчина лет сорока с небольшим был ему совершенно незнаком. Обладающий прекрасной памятью на лица Илларион мог бы поклясться, что видит его впервые в жизни. Кто-нибудь из домоуправления? Это было сомнительно, поскольку вид визитер имел вполне респектабельный, хотя и несколько встрепанный, словно его сильно помяли в транспорте, а лицо его никак не могло быть лицом управдома - слишком много живого ума светилось в его тонких чертах и слишком мало было в нем от фельдфебеля. Такого управдома бойкие московские старушки за полчаса обглодали бы до костей, совершенно при этом не напрягаясь.

Тогда кто это?

- Я Забродов, - сказал Илларион. - С кем имею честь?

- Меня просили вам кое-что передать, - сказал незнакомец, не вполне вежливо пропустив мимо ушей вопрос Иллариона и засовывая руку в карман своего модного плаща.

- Подождите, я сейчас спущусь, - сказал Илларион.

- О, не стоит беспокоиться, - запротестовал незнакомец и вынул из кармана тупоносый пистолет. - Я прекрасно справлюсь и так.

- О, черт, - сказал Забродов, одним движением забрасывая ноги на чердак. Он как-то сразу вспомнил, где совсем недавно слышал этот голос, это было на квартире у Савельича, и голос доносился из динамика сорокинского магнитофона.

Внизу хлестко ударил выстрел, по этажам покатилось гулкое эхо, и выброшенная отсекателем гильза со звоном запрыгала по кафельному полу. Бок обожгло мгновенной болью, но Илларион успел убраться с линии огня прежде, чем снизу прозвучал второй выстрел. В шиферной крыше у него над головой вдруг возникло круглое отверстие. Третья пуля пробила закрытую створку люка у Иллариона под ногами и с треском влепилась в стропило, подняв облачко едкой пыли и отколов длинную острую щепку, которая оцарапала Иллариону ухо.

- Ах ты, сволочь, - сказал Илларион и пощупал бок. Крови было много, куртка промокла насквозь и неприятно липла к телу, но пуля, похоже, прошла по касательной, лишь слегка задев ребро.

До конца разобраться со своими увечьями ему не дал визитер. Илларион услышал, как тот с неожиданной легкостью прямо-таки взбегает по отвесной железной лестнице, словно чертов распроклятый орангутанг, и приготовился встретить гостя у люка, но гость оказался далеко не глуп: вместе с головой над краем люка показалась его рука, сжимавшая пистолет, и Илларион едва успел нырнуть за массивную кирпичную трубу вентиляционной шахты.

Это стоило охотнику еще одного потраченного впустую заряда, что соответственно увеличило шансы дичи на выживание.

Позади с грохотом захлопнулась обитая листовой жестью тяжелая крышка чердачного люка - Летов, похоже, был настроен весьма решительно и вовсе не собирался шутить. Илларион огляделся, пытаясь на ходу составить какой-то план.

То, что он увидел, окончательно убедило его в том, что без плана не обойтись. На проклятом чердаке решительно негде было спрятаться, и это при том, что весь он был вдоль и поперек перекрещен стропилами, балками и прочим ветхим пыльным деревом, украшенным вдобавок таким слоем голубиного помета, словно здесь совсем недавно бушевала снежная буря. Посередине всего этого великолепия проходил узкий настил из положенных поверх балок длинных досок, который, пьяно виляя из стороны в сторону и обходя стороной вентиляционные шахты, тянулся вдоль всего чердака.

Люк на крышу был распахнут, добавляя еще немного света к тому пыльному свечению, что лениво промачивалось сюда сквозь почти непрозрачные слуховые окна, и создавая дополнительное удобство для стрелка.

Для беглеца это было неплохо: можно было попробовать выскочить на крышу и там попытаться заставить преследователя истратить весь свой боекомплект, играя в прятки среди кирпичных труб и слуховых окон. Так или иначе, Илларион собирался рискнуть: мысль о том, что, будучи убитым, он может упасть лицом в голубиное дерьмо, почему-то возмущала его до глубины души.

Илларион прислушался. Так и есть: до него доносились осторожные, почти неслышные шаги - Летов крался вокруг трубы, намереваясь взять его на мушку. Для директора солидного оборонного предприятия он был как-то уж чересчур ловок.

"Неужели он всю жизнь готовил себя к такому вот дню?" - подумал Илларион и осторожно начал обходить трубу в противоположном направлении, стараясь, чтобы она все время находилась между ним и вышедшим на тропу войны директором. Мимоходом он подобрал с пола пыльный обломок кирпича.

Люк на крышу был совсем недалеко. К нему вела сбитая из досок пыльная короткая лесенка с тремя ступеньками. Вспугнутые выстрелами голуби уже вернулись на излюбленный насест, рассевшись по всем трем ступенькам, как зрители в римском амфитеатре, явившиеся посмотреть, как гладиатор Лотов будет истреблять гладиатора Забродова посредством незарегистрированного огнестрельного оружия.

- Выходи, Забродов, - сказал Игорь Николаевич, - будь мужчиной. Все равно тебе некуда деваться.

Илларион усмехнулся уголком рта - даже если бы у Летова не дрожал голос, открывать рот ему все равно не следовало, поскольку то, чем они здесь занимались, исключало всякую возможность переговоров, а значит, каждое сказанное слово не только выдавало его местонахождение, но и было явным свидетельством слабости.

- Все кончено, капитан, - продолжал Летов. - Выходи и умри, как солдат. Ну, что ты прячешься? Все равно я шлепну тебя раньше, чем подоспеет твой Сорокин.

Илларион начал медленно и осторожно пятиться от трубы к открытому люку. Вскоре стало ясно, что следующий шаг выведет его из-под прикрытия и сделает уязвимым. Тогда он, несильно размахнувшись, отбросил свой обломок кирпича в сторону, подальше от люка, а сам метнулся к прямоугольнику серого неба, распугивая пахнущих прелой пылью голубей.

Звук падения кирпича отвлек Летова на секунду, необходимую Иллариону для того, чтобы достичь люка. Неожиданное хлопанье голубиных крыльев заставило его обернуться как раз в тот момент, когда ноги Забродова исчезали в проеме. Игорь Николаевич вскинул пистолет и выстрелил четыре раза подряд, полностью опустошив обойму. Крыша под ногами Иллариона четырежды брызнула осколками шифера, и четыре пули с визгом ушли в небо.

Забродов метнулся назад, к люку - теперь, когда обойма была пуста, Летов попытается бежать.

Илларион отпрянул от люка и со всех ног бросился к ближайшей трубе, громыхая отставшими листами шифера. Сзади снова прогремел выстрел, и пуля выбила из трубы облачко кирпичной пыли.

Некоторое время они играли в прятки среди труб и растяжек антенн. Летов был осторожен - он понимал, с кем имеет дело, и не хотел понапрасну рисковать. Тем не менее, именно это понимание заставляло его нервничать, и он поневоле выпускал пулю за пулей в бесплодных попытках подстрелить Иллариона. Забродов заметил, что его противник экономит патроны, и понял, что третьей обоймы у того нет.

После третьего выстрела Летов начал выкрикивать хриплые угрозы и снова предлагать выйти и поговорить "как мужчина с мужчиной" - он устал и был на грани нервного срыва. Илларион сочувствовал ему - даже его утомила эта игра в пятнашки со смертью на высоте шестого этажа, на крутой ненадежной крыше, обрывавшейся в пропасть без малейшего намека на какое бы то ни было ограждение. Любой неверный шаг здесь мог стать последним, и Илларион время от времени с легкой тоской поглядывал в сторону пожарной лестницы. Впрочем, спуститься по ней нечего было и думать - уже на третьей ступеньке он получил бы пулю в голову и дальше спускался бы без помощи рук и ног.

Забродов выглянул из укрытия, и это едва не стоило ему жизни пистолетная пуля раскрошила кирпич прямо возле его головы, брызнув в лицо колючей крошкой.

- Восемь, - сказал он, выходя из-за трубы. - Вот теперь можно и поговорить.

Летов прицелился и нажал на спусковой крючок. Этого можно было не делать - затвор заклинился в крайнем заднем положении, патронник был пуст, и пуста была обойма, но он еще несколько раз надавил на собачку, словно надеясь на чудо, и только потом медленно, с неохотой опустил руку с пистолетом.

- Я же говорю, восемь, - неторопливо приближаясь к нему, сказал Илларион. - Ты что, директор, считать не умеешь? Ну, пошли вниз, нас Сорокин ждет. И как это ты ухитрился от его орлов ускользнуть?

- Чтоб ты сдох, - сказал Игорь Николаевич. - Как же я тебя ненавижу!

Он швырнул в Иллариона пистолетом, повернулся и побежал, неловко косолапя на покатой крыше всего в каких-нибудь двух метрах от края. Забродов убрал голову, и пистолет, громыхнув по шиферу, свалился вниз.

- А если кому-нибудь по голове? - сказал Илларион. - Эй, Летов, стой, куда ты? Подожди, чудак, ну куда ты бежишь?

Он неторопливо пошел следом за убегающим директором.

Торопиться было некуда - Летов сам отрезал себе путь к отступлению, захлопнув люк, который вел из подъезда на чердак. Со стороны чердака крышка люка не была снабжена ручкой, и на то, чтобы подковырнуть тяжелую створку, требовалось потратить немало времени и усилий. Игорь Николаевич вдруг пошатнулся, наступив на длинную полу своего плаща, пробежал, все больше клонясь вперед, несколько метров, пытаясь выровнять бег, но тут же снова наступил на предательскую полу. Плотная заграничная материя треснула, но выдержала, Летов потерял равновесие и покатился вниз, тщетно пытаясь уцепиться за что-нибудь и не находя ничего, кроме шероховатых продольных волн шифера.

Илларион бросился к нему, но тело Летова уже соскользнуло с края крыши, пальцы в последний раз царапнули шифер сломанными ногтями и исчезли. Снизу донесся короткий, полный животного ужаса крик, а секунду спустя послышался отвратительный глухой удар, когда бывший директор оборонного завода встретился с землей.

Илларион не стал заглядывать в пятиэтажную пропасть.

Тяжело ступая, он поднялся повыше, уселся на влажный шифер, нашарил в кармане сигареты и закурил. Горький дым обжег гортань, и на секунду Иллариону показалось, что он принес облегчение, но это длилось всего лишь секунду.

Дым был просто дымом, и только.

***

Забродов вошел в подъезд, бережно прижимая к себе локтем стопку книг. Мельком взглянув на свой почтовый ящик, он досадливо поморщился: внутри что-то белело. Это был либо счет, либо очередная бумажка с заманчивым предложением похудеть на тридцать килограммов за пятнадцать дней, либо еще что-нибудь в этом же роде - например, приглашение на презентацию какой-нибудь чудо-посуды.

Однако, вопреки ожиданиям, это оказалось письмо. Обратный адрес Иллариону ничего не говорил, подпись была неразборчива, а почерк был излишне каллиграфичным, как у прилежной старшеклассницы. Забродов пожал плечами и косо надорвал конверт, не отходя от ящика.

"Дорогой Илларион, - с растущим удивлением читал он. - К сожалению, не знаю Вашего отчества, а полковник Сорокин, у которого я узнала Ваш адрес, отказался мне его (отчество) сообщить. Ничего, что я написала "дорогой"? Это потому, что вы и вправду мне дороги".

Илларион опустил письмо. Он уже знал от кого оно.

- Ну, Сорокин, - с угрозой в голосе пробормотал он и стал читать дальше.

"Если Вы еще не поняли, кто Вам пишет, то знайте, что это Вика, Виктория Юрьева. Помните меня? Я просто хотела еще раз сказать Вам спасибо - боюсь, тогда, в больнице, это получилось у меня не очень хорошо".

Илларион прикрыл глаза и прислонился плечом к стене. "Она еще и благодарит".

"Я думаю так потому, что полковник Сорокин сказал мне, будто Вы сильно переживали из-за того, что со мной произошло. Знайте, что я вас никогда не забуду, потому что теперь я как заново родилась. Даже хорошо, что при этом было немножко больно - когда рождаешься, всегда больно. Так что не переживайте и вспоминайте меня с легким сердцем или не вспоминайте вообще.

Еще раз спасибо. Если выберете минутку, напишите мне пару слов, я буду рада. Можно, я Вас поцелую? Не болейте.

Ваша Виктория.

P.S. А я поступила в институт, как Вы и советовали. За это тоже Вам спасибо.

В."

- Неужели я ей что-то советовал? - спросил Илларион у молчаливых почтовых ящиков. - Каков, однако, прохвост! Он положил письмо в карман куртки и стал подниматься по лестнице, нашаривая в другом кармане ключи. На площадке третьего этажа он поймал себя на том, что улыбается, и подумал, что сегодня, похоже, нарушит свое железное правило: никогда не писать писем молоденьким девушкам.