"Разведка боем" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей)

Глава 9

Гонцы вернулись раньше, чем их ждали.

Притащили для Тараса нормальные костыли, чтобы не смущал горожан плохо оструганными палками.

– Повезло, – объяснил Семен. – Деловой человек попался.

– Не люблю, когда везет, – скривился Тарасов. – Опасный признак.

– У тебя ближайшее будущее точно безопасное, – Воскобойников имел в виду ранение замкомполка. – Ты свою дозу получил.

– Говорят еще: черная полоса, белая полоса, – вспомнил Ильяс.

– Не путай, друг. Это уже другая теория.

Семен набросал аккуратную схему рынка и самого здания, отметил две двери на втором этаже.

– Сортир далеко?

Вопрос был действительно важным. Одно дело отправлять естественные надобности на природе и совсем другое – в лоне цивилизации. Если каждый раз надо пройти по этажу больше двадцати шагов, это уже означает слишком долго находиться на виду.

– Близко, – ответил Бубен. – Даже ближе, чем мне бы хотелось. Боюсь, слышно будет, как воду спускают.

Никто из группы не страдал чрезмерной привередливостью. Но долгое пребывание на одном месте неизбежно обостряет ощущения даже у самых закаленных, с продубелой кожей людей.

Решив вопрос с крышей над головой, в город, как правило, входили четырьмя парами. Теперь одной из пар предстояло стать тройкой. В противном случае пришлось бы изменять одному из ключевых правил: ни в коем случае не оставлять никого в одиночестве.

– Трое, если честно, перебор, – заявил Воскобойников. – У каждого из нас на роже кое-что написано. Если три окажутся рядом на улице, сложится целое слово. Не то, что всегда первым приходит в голову. А то, что наводит на подозрения.

Народ помолчал. Разные слова приходили на ум. «Проклятие»? «Страх»? «Обреченность»?

«Изгой»?

– Глеб – человек свежий. И по лицу у него не прочтешь ничего. Пойдет третьим, все будет нормально.

– В натуре, мужики, не надо городить лишнего. Меньше фантазий, до осеннего сезона еще далеко.

Летом, на свежем воздухе все обычно чувствовали себя бодрее, конфликтов и сдвигов по фазе случалось меньше. Как только залезали под крышу, безделье начинало заедать. Все толклись на ограниченном пространстве. Дурные сны приходили чаще, но зубами скрежетали уже и наяву. Случались вспышки ярости – по поводу и без.

– Можете держаться друг от друга на расстоянии. Главное, из виду никого не выпускать.

Установили очередность. Первыми являются Семен с Бубновым, получают в свое распоряжение ключи. Им надо убедиться, что оба помещения в порядке. Даже если не все из короткого перечня на месте, поблагодарить рыжего за услуги. Пусть больше никого не присылает, только скажет, где забрать недостающие предметы обихода.

Если все в порядке, они ставят на подоконник пустую бутылку. Это будет сигнал для остальных. С интервалом в полчаса народ в несколько приемов собирается на «квартире». Сторож у входа в здание появляется только после восьми вечера, когда рынок пустеет. В остальное время в здании много народу, и никому ни до кого нет дела, вопросов «куда» и «зачем» возникнуть не должно.

Человеку со стороны могло бы показаться, что у них поехала крыша. Люди, видевшие реальную опасность, теперь как будто играют в нее, накручивая лишние проблемы. Чего, казалось бы, проще – добраться до рынка и попасть в нужную дверь? Но многие как раз в Чечне набрались горького опыта и готовы были теперь отмерять не семь раз, а десять. Да и забот других не осталось у них кроме собственной безопасности. Хорошо это или плохо, но помощь Кормильца позволяла не волноваться о хлебе насущном.

Кормильцев присутствовал на всех заседаниях суда в Барнауле. Раза два-три на каждом заседании сотовый подавал признаки жизни – звонили из Москвы. Жена сообщала о проблемах детей в школе, оставленный «на хозяйстве» заместитель хотел руководящих указаний по конкретным проблемам бизнеса.

Кормильцеву каждый раз казалось, что его просто удалят из зала и впредь запретят присутствовать. Он стал садиться возле двери, чтобы сразу выйти в коридор и оттуда разговаривать с Москвой. Раньше он был человеком вполне доверчивым, но теперь атмосфера суда, путаные показания свидетелей заставляли его подозревать неискренность звонящих. Возможно, дома все хорошо, а вот в бизнесе, наоборот, дела не такие безоблачные.

Тарасов с каждым днем все больше зверел в своей клетке. Особенно после того, как судья отклонил ходатайство защиты сделать процесс закрытым. Мол, никаких государственных тайн здесь не оглашается и нет нужды удалять прессу.

С журналистами замкомполка разговаривать отказывался. Одному особенно активному оператору, просунувшему объектив между прутьев решетки, Тарасов чуть не разбил видеокамеру кулаком.

Когда назначили психиатрическую экспертизу, подсудимому уже не было нужды симулировать.

Кормильцев узнал задним числом, что бывшего замкомполка пришлось привязать к стулу. Укол успокоительного ему делать не стали, чтобы не нарушать клиническую картину. Трое врачей пытались задавать вопросы в паузах между его выкриками: «Продажные шкуры! Вы родную мать, если скажут, в дурдом засадите!» Подсудимого признали вменяемым – наверное, оценили разумность этих утверждений.

Хорош не тот адвокат, который красиво говорит в суде, а тот, у кого возьмут взятку. Кормильцев обратился к тарасовскому адвокату с предложением позондировать, пока не поздно, почву.

– Боюсь, дело уже слишком политизировано.

Вы читали, что пишут в газетах?

– Попытайтесь. В политике деньги тоже кое-что значат.

– Но там другие ставки. Вам они, извините, не по карману.

Деньги адвокат, однако, взял. И очень скоро продемонстрировал результат: повторная экспертиза признала ограниченную вменяемость. В конце концов замкомполка осудили условно, назначив лечение в специальной охраняемой психушке.

«Спонсор» с адвокатом вернулись в Москву, Кормильцев снова взял в свои руки бразды правления в семье и бизнесе. Но про Тарасова не забыл.

Попробовал навести справки, можно ли сократить срок принудительного лечения. Оказалось, вопрос решаемый. Помимо денег важно еще, чтобы больной был покладистый и смирный.

Тарасов, однако, не выдержал. После нескольких инцидентов и недели в больничном изоляторе, очень похожем на тюремный карцер, замкомполка совершил побег и надолго пропал из поля зрения спонсора.

Вопросов к помещению ни у кого не возникло.

Все, понятное дело, не первой свежести, начиная от стульев и кончая холодильником, испещренным разномастными наклейками. Но кому оно нужно, новье? Будет только неприятно контрастировать с грубо оштукатуренными, без обоев стенами, с дешевым линолеумом на полу и мутноватыми стеклами окон.

«Чувствуйте себя как дома», – хотел пошутить Бубнов, но слова застряли в горле. Если хочешь вспомнить о прошлой благополучной жизни, вспоминай на здоровье. Но не заставляй это делать других.

Кто-то расположился на диване с пятнами, кто-то на стульях, кто-то на подоконнике, спиной к окну. Витек с Ильясом только что явились из соседнего кафе. Принесли девять порций шаурмы и три разогретые в микроволновке пиццы. Остались ли еще в России заповедные уголки, где этого нельзя купить?

– Может, здесь и «Макдональдс» где-то есть?

Трапезы не получилось. Народ успел проголодаться, и еда мигом исчезла, едва успев наполнить помещение запахом.

– Неплохо бы повторить, – заметил Бубнов.

Излишнему чревоугодию в отряде не предавались. В условиях вынужденного безделья еда легко превращается в культ. Имея на руках деньги, можно в два счета скатиться к обжорству, размякнуть и отупеть. Лучше соблюдать во всем разумную меру, к тому же спонсор – не бездонная бочка.

– Предупредил своего рыжего, что мы поставим новый замок?

– Плевать ему. Ставь что хочешь, лишь бы дверь на месте осталась.

Не рано ли убрались из лесу? Может, стоило разбить новый лагерь? Если старый удалось обнаружить, это еще не значит, что во всей тайге теперь не найти безопасного места.

Нет, с двумя ранеными не стоило предпринимать долгих марш-бросков. Да и август, судя по приметам, обещает быть дождливым. Нужно осознать случившееся, присмотреться в четырех стенах к новичку. В замкнутом пространстве нутро человека быстрей вылезает наружу.

Витек включил телевизор. Заканчивались новости, пошла реклама. В холодный сезон они часто и помногу глядели в «ящик». Злились, плевались, но все равно включали. Он здорово отвлекал своей пестрой пустопорожностью.

После прокладок и шоколадных батончиков начался сериал о Чечне. Самойленко как раз повязывал на голову черный платок, снятый на время «дефиле» по городу. И тут увидел на экране холеную актерскую физиономию, украшенную щетиной, – точно такой же черный платок покрывал голову героя фильма, «матерого» спецназовца.

– Козлы вонючие, – излил желчь спецназовец отставной, но реальный.

Дальше пошли выражения похлеще.

– Не мешай смотреть. Ты за кого, за наших? – беззлобно подколол Воскобойников.

– Урод. Научился бы автомат держать правильно.

– Не придирайся, Леш. Зато он красивше с автоматом смотрится. Девочки могут на стену повесить.

– У девочек теперь другой вкус.

– Е-мое, а пиротехника какая дешевая.

– Экономят на всем. В советское время генералов консультантами брали. А сейчас рядового спецназовца не могут посадить, чтоб отслеживал ляпы.

– Да здесь один сплошной ляп, больше ничего.

– Дешево и сердито, пипл хавает.

– Меня одно интересует: знали они точно наши координаты или просто прочесывали район? – вернулся Бубнов к недавним событиям в лесу.

Перебивая друг друга, ответило сразу несколько голосов:

– А сами мы знали точно?..

– Прочесывать тайгу можно годами. Все видели, как они были одеты – цивильно, будто в кабак собрались. Значит, знали, куда шли.

Мгновенная реакция подтверждала, что люди Я по-прежнему думают о случившемся, пытаются найти какое-то объяснение. Про фильм сразу забыли, начался спор. Скоро с неизбежностью обратились к Глебу, он единственный мог внести больше ясности.

– Тот тип, что дал тебе знать, – из какой группировки?

– Сам не говорил, а я не спрашивал. Третий раз всего встретились. В первый раз я его выручил, во второй он заявился благодарить. В третий, вот, принес новость.

– Странная откровенность для третьей по счету встречи. Он ведь здорово рисковал. Узнают – живьем зароют.

– Мозгами шевелите, – послышался вдруг глухой, лишенный всякой выразительности голос Ди Каприо. – К кому братки ходят откровенничать?

К такому голосу трудно было не прислушаться, настолько он отличался от всех остальных.

– К ментам? Ты это имеешь в виду?

Но человек с неприятно розовой кожей жутковатого лица решил не утруждать себя разъяснениями.

– Допустим, Глеб – мент, – кивнул Бубен. – Ради чего менту приезжать к нам и рисковать своей шкурой? Всем этим сказкам про внедряющихся в банды ментов грош цена. Из той же серии, что и крутой спецназ, – кивнул он на экран с гримированными актерами. – По рожам видно, что вчера пили виски в московском ночном клубе и малолеток трахали.

«Спецназовцы» на экране телевизора тем временем отстреливались под музыку от полчищ абреков, вопящих «Аллах акбар!». Один Ильяс внимательно следил за фильмом, все остальные внимали Бубнову.

– Никуда они на хрен не внедряются, – продолжал бывший завскладом. – Самый тупорылый браток мента с первого взгляда вычислит. У мента даже шнурки на ботинках по-ментовски завязаны.

Зачем, спрашивается, внедряться, если девять из десяти братков сами стучат днем и ночью?

«Нет, на мента этот человек в потертых джинсах точно не похож, – мысленно решили почти все. – На лице у него совсем другая печать, печать одиночки. Но не одиночки-изгоя, а того, кто сам выбрал себе судьбу».

Внутреннее расследование снова стало пробуксовывать.

– Чего прилип к экрану? – поинтересовались у Ильяса.

Тот сперва отмахнулся, потом объяснил, не оборачиваясь:

– Наши места. В Ингушетии снимали. Я тут все знаю, мальчишкой облазил.

– В натуре? Красивые места.

Ильяс прикусил губу. Ему казалось, вот-вот мелькнут родной дом, лица матери, сестры, отца…

Тогда, в горах, за ним бросились в погоню.

Сколько очередей пустили вслед – не счесть. Но Аллах вывел его, спас. Аллах одобрил сделанное и потому перенес его невредимым через три ущелья и два хребта. Во всяком случае так думал Ильяс до возвращения домой.

Вернувшись, он с гордостью рассказал о своем подвиге отцу. И тут услышал, что отец, оказывается, успел съездить в Грозный и нашел следы старшего сына.

Семиэтажка, где брат Ильяса имел квартиру, была сильно повреждена обстрелом. Военные запретили жильцам находиться там, здание в любой момент могло обрушиться. Старший сын перебрался жить к другу, но не смог забрать сразу все вещи. Вернулся в свою квартиру, и тут как раз стенка дала трещину. Упала всего одна плита перекрытия, но брат оказался именно под ней. Он прожил в больнице еще два дня…

Тут Ильяс понял, что его просто использовали.

Его поразило, что фээсбэшники не удосужились даже подчистить следы в больнице – там остались заведенная на брата карточка и заключение о смерти. Оно подтверждало, что полевой командир Ризван не имеет к этому печальному факту ни малейшего отношения.

– Почему ты не приехал сперва домой, ничего не сказал? – спросил отец.

– Боялся, что не отпустишь, – ответил Ильяс. – И потом фээсбэшники торопили. Сказали, вроде у Ризвана есть планы уйти в Грузию, оттуда в Турцию.

– А ты подумал, чем твои подвиги грозят нашему роду? Ты забыл, что за Ризвана не только его бойцы будут мстить? В их роду одних мужчин полтораста человек. Если ты, сопляк, вознамерился мстить в одиночку, представь, как поступят они. Представь, что ожидает нас, нашу семью.

– Пойду в ФСБ. Пусть помогут нам уехать в Россию.

– Может, и помогли бы. Если б рассчитывали по второму разу тебя использовать. Другого такого дурака найти не так просто.

– Я виноват. Не имел права скрывать от тебя.

– Предлагаешь уехать? А как остальные родственники? Если нашу семью не разыщут, поквитаются с ними… Я сделаю по-другому. Завтра же пойдем в мечеть – как раз пятница, народу будет достаточно. Прилюдно отрекусь от тебя как от сына. Потом можешь убираться на все четыре стороны.

У Ильяса не повернулся язык просить о прощении. Он сам считал наказание заслуженным. Отречение состоялось – исключительное событие для горцев. Человека, проклятого собственным отцом, никто не имеет права приютить. И Ильяс уехал с Кавказа.

При общем неблагоприятном отношении к кавказцам здесь нормально существовали и зарабатывали деньги. Имелись общины, землячества, наконец просто дружеские связи среди своих.

Ингуши и чеченцы в Ростове сперва приняли Ильяса в свою среду. Но скоро до них дошли сведения о необычном отречении в мечети и о его причине. От Ильяса сразу шарахнулись, как от зачумленного.

Свои отвернулись, а для местного населения он продолжал оставаться среднестатистическим «черным». Если приходил наниматься на тяжелую физическую работу, на него смотрели с подозрением.

Почему нигде не торгует, почему не тусуется вместе с себе подобными? Вдруг этот симпатичный парень с трепещущими, как у породистого скакуна ноздрями и тонкими бровями на самом деле фанатик джихада, опасный террорист? Вдруг он собирается заложить в фундамент строящегося здания бомбу замедленного действия? На юге России случилось достаточно больших и малых терактов, люди имели все основания опасаться продолжения.

Несколько раз Ильяса забирали за нарушение паспортного режима. Снова выпускали. Как у всех горцев, у него было сильно развито чувство собственного достоинства. Он не мог позволить себе подбирать пустые бутылки, стоять за бесплатным супом в одной очереди с бомжами.

В теплое время было легче, но с наступлением холодов он стал буквально околевать от холода – пальто, ондатровую ушанку и куртку успел уже продать за бесценок. Иногда он жалел, что мстители за Ризвана не приходят его убить. Пока бы его убивали, он бы успел перегрызть горло хотя бы одному. И умер бы смертью гораздо более достойной, чем смерть от голода в сыром и вонючем подвале.

Возможно, парень отправился бы на тот свет вслед за старшим братом. Но ему суждено было попасть в компанию таких же изгоев. Эти люди воевали на Кавказе, на их совести была и невинная кровь, пусть даже непреднамеренно пролитая.

В большинстве своем они относились к горцам без особой любви. Но все равно гораздо лучше, чем те, кто жил дома мирной жизнью и видел «черных» большей частью за прилавками. Но главное, из-за чего приняли Ильяса – человека действительно по-черному кинули, сыграли на самых святых чувствах.