"Шальные деньги" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей)

Глава 13

По меркам Пырьевска психиатр Кругловский бедным человеком никогда не был. Как-никак приличная должность и прилагающиеся к ней связи… Кому надо ребенка от армии отмазать, кому от тюрьмы – все обращались к Кругловскому. И тот, если понимал, что человек, который обратился с просьбой, надежен, помогал.

Способов получить гонорар было много. Не всегда Кругловский брал деньгами. Теперь же в его руках оказалась сумма в двадцать пять тысяч долларов. Тратить их незаметно Кругловский не мог, положить в банк тоже. Что с ними делать, он не знал, хотя всю жизнь мечтал о больших деньгах. Двадцать пять – это была половина суммы, обещанной Кривошеевым.

quot;У меня появится еще столько же, что с ними делать? Квартира есть, дача тоже, машина приличная, любовница замечательная. Не жертвовать же столько денег какому-нибудь благотворительному фонду. Я обеспечу себе старость. Выйду на пенсию, продам квартиру, дачу, перееду в другой город, поближе к столице, поезжу по миру, наведаюсь в Париж, посмотрю “Джоконду”, Эйфелеву башню”.

Все ранее несбыточные мечты вдруг стали пугающе реальными. Хоть ты бери и завтра же покупай путевку. В турагентстве тебе скажут:

– Самолет в понедельник утром, в полдень вы уже будете в аэропорту Орли или в Хитроу.

Впервые Кругловский пожалел, что до пенсии еще целых шесть лет.

quot;Спрячу деньги, чтобы жена не знала. Она-то быстро найдет, куда их пристроить. Куча бедных родственников, племянников, которые поступают в платные вузы. Все начнут клянчить”.

Кругловский вспомнил пословицу и улыбнулся: “У богатых мало друзей, но очень много родственников, и преимущественно все они – бедные”.

«Спрятать деньги дома? – задумался Кругловский. – Жена найдет, она дом знает лучше, чем я. Спрятать на даче? Опасно, там я неделями не бываю. Вдруг кто-нибудь на них наткнется, или пожар случится, или наводнение. Держать деньги на работе в сейфе – последнее дело. Хоть ты носи их с собой!»

Психиатру показалось, что во всем мире не существует такого места, куда не доберутся посторонние, и от этого ему сделалось грустно. Он, как настоящий врач, принялся анализировать свое поведение: “Что это я разволновался? Радоваться надо, а я нервничаю, волнуюсь, переживаю. Я стал богатым, а свое богатство показать не могу ни жене, ни детям, ни любовнице – в общем, никому. Тогда какой в нем смысл? А вдруг я до пенсии и не доживу, не смогу воспользоваться деньгами, значит, поступаю не правильно, если хочу зарыть их в землю. Кому-то деньги должны приносить счастье, в этом смысл их существования. Для этого их придумали люди. Поехать отдыхать вместе с любовницей не смогу: это всплывет мгновенно. Вернемся загорелые, разодетые в пух и в прах, даже дурак поймет, что к чему. А если показать деньги жене? На старость мне хватит и другой половины, которую Кривошеев на днях должен отдать. Жена меня не выдаст, смысла ей в этом нет никакого.

Съездим с ней в тот же Париж. Многие сейчас ездят. Купим самый дешевый тур, а уж там оторвемся”.

Но тут в памяти Виктора Феликсовича Кругловского всплыли все обидные слова, которыми обзывала его жена за годы совместной жизни. Он бросил складной ключ на лист бумаги, скрутил фигу и ткнул ее в окно, за которым виднелась плоская крыша его дома. “Не заслужила, чтобы я тебя по Парижам возил”.

quot;Неужели придется страдать вместе – и ей, и мне? Это уж слишком! Почему я-то должен страдать? Я добыл кучу денег, карьерой рисковал, у меня есть любовница, а я не могу оторваться”.

Психиатр заскрежетал вставными зубами, но не зря он изучал психоанализ, логику: “Мне должно быть лучше, чем ей, это справедливо. Значит, если я доставлю ей меньшее удовольствие, а себе большее, то поступлю справедливо. Я накажу ее, но она этого даже не заподозрит. Она будет мне лишь благодарна”.

Кругловский вздохнул с облегчением. Решение казалось ему идеальным.

Вечером психиатр появился дома с большим букетом цветов, которых не дарил жене уже лет пять. Та взглянула на мужа с подозрением:

– Это еще что за фокусы?

– Это тебе, дорогая, – ласково произнес Виктор Феликсович.

– Зачем деньги потратил? Если дают взятки, бери деньгами или продуктами.

Кругловский наивно рассмеялся.

– Это не все, дорогая.

Он запустил руку за пазуху, вытащил узкий конверт и подал его жене.

– Что это?

– Раскрой.

Женщина с удивлением извлекла из конверта собственный паспорт и две цветастые книжечки – авиабилет и турпутевку.

– Болгария, Солнечный берег, двадцать четыре дня, – прочитала она. – Сколько это стоит?

– Для тебя мне ничего не жалко, – картинно расставив руки, произнес Виктор Феликсович.

– Нет, ты мне объясни сначала.

– Один клиент щедрый попался, очень мне обязан, пришлось взять от него за услуги борзым щенком.

– Я к морю одна не поеду, – жеманно произнесла еще вполне привлекательная женщина. Психиатр состроил скорбную мину.

– Я бы с удовольствием с тобой туда отправился, но мне сделали выгодное предложение. Ты помнишь, я тебе рассказывал про Павла Малиновского?

– Тот, который в Питере в академии?

– Да, да, он. Возможно, на днях он пригласит меня в Питер. Есть временная, но денежная работа, поучаствовать в комиссии, заплатят много, возможно, валютой. Тысячу долларов.

Жена Кругловского едва сдержала радостный возглас. Сегодняшний день был полон для нее приятных неожиданностей и сюрпризов.

– И еще, – Кругловский сунул руку в карман и вытащил пять стодолларовых банкнот, – это тебе на расходы. Кстати, в путевке предусмотрен полупансион, на еду тебе тратиться не придется.

– Где ты, говоришь, это? – жена бросилась к книжной полке, сняла географический атлас и принялась изучать карту Болгарии.

quot;Клюнула, – решил Кругловский, – двадцать четыре дня я буду свободен”.

– Ты, конечно, извини, что не предупредил, но путевка была горящей, поэтому и обошлась немного дешевле, вот и на расходы тебе осталось.

– А ты как?

– Привезешь сувенир какой-нибудь. Огорошенная жена бросилась на шею мужу, расцеловала в обе щеки, в губы, затем заспешила на кухню, чтобы приготовить достойный ситуации ужин.

Кругловский ходил по квартире, держа руки за спиной, стараясь не выдать возбуждения и радостных ожиданий. Впервые в жизни он сумел избавиться от жены на целый месяц.

– То-то мне на работе все завидовать будут. Слышишь, Виктор.

– Не очень-то распространяйся, – строго приказал Кругловский, – а то еще начнут расспрашивать, откуда деньги взялись, что да как. Веди себя спокойно.

Кругловский и не подозревал, сколько нежности дремало в его жене. Ему пришлось пережить незабываемую ночь. Когда на утро он появился в больнице, первое, что спросила его секретарша:

– Плохо спали, Виктор Феликсович?

– Да, ночь выдалась ужасная, давление меняется, наверное, сегодня будет гроза.

– Об этом по радио ничего не передавали, – сказала Ирина.

– Мне никто не звонил из Москвы? – этот вопрос Кругловский задавал своей секретарше по несколько раз на день.

– Пока не звонили.

– Будем ждать.

Дождавшись обеденного перерыва, Кругловский заперся в кабинете вместе с секретаршей. Посадил ее на свой письменный стол, уткнулся влажным лбом ей в колени и загадочно произнес:

– У нас с тобой будет целый месяц.., я думаю, нам стоит съездить к морю. Секретарша оторопела.

– А жена?

– Она уезжает в Болгарию.

Девушке тоже хотелось за границу. В пыльном Пырьевске даже Болгария казалась недосягаемыми Канарскими островами.

– К какому морю мы поедем?

– Мы поедем вместе, выбирай сама. Психиатр медленно поднял голову и снизу вверх заглянул в глаза любовнице. У девушки даже мочки ушей порозовели. Она еще не верила в реальность близкого счастья, но оно не замедлило материализоваться – из кармана белого халата доктор Кругловский извлек перетянутую медицинской резинкой тонкую пачку американских долларов.

– Сколько здесь? – беззвучно спросила Ирина.

– Две тысячи, но отдыхать нам придется в России, чтобы в паспорте штампа не осталось.

– Я согласна, море везде одинаковое. Поедем в “Дагомыс”, его для иностранцев построили.

– Все, пиши заявление на отпуск. Они сели по разные стороны стола и написали два заявления. Заявление секретарши Кругловский завизировал тотчас, поставив размашистую подпись под крупно выведенным словом “согласен”.

– Отдыхай, – сказал он ей, скользя ладонью по ее бедру под белым халатом.

Секретарша была готова отдаться шефу прямо сейчас, но на этот раз не по привычке, а с удовольствием. Кругловский же сделал вид, что этого не заметил. Он сказал, философски глядя в окно на плоскую крышу собственного дома:

– У нас еще будет много времени, много счастливых дней.

– И ночей, – добавила секретарша, прижимая к груди лист с собственным заявлением на отпуск.

Уже были куплены билеты в Сочи, уже жена позвонила из Болгарии, а долгожданного звонка из Москвы от Кривошеева так и не прозвучало.

Кругловский уже знал из телефонных звонков жены, что в Болгарии все страшно дорого, что денег на дубленку не хватит, что номер у нее с видом на море, но внизу расположен бар, поэтому окно не откроешь ни днем, ни ночью: то рыбу на угольях жарят, то танцы с песнями устраивают до рассвета. Но в общем она довольна и счастлива, жалеет лишь о том, что рядом нет мужа.

– Так я ей и поверил, – сказал Кругловский, гладя колено секретарши.

Чем ближе становилось время отъезда, тем больше нервничал Кругловский, тем чаще спрашивал у секретарши, не звонили ли ему из Москвы.

– Кто должен тебе звонить?

– Кирилл Андреевич.

– Ты не можешь позвонить ему сам?

– Не могу, – отрезал психиатр.

Как назло звонок из Москвы прозвучал, когда Кругловского не оказалось в кабинете – он был на обходе.

– Виктора Феликсовича можно? – уверенно спросил мужчина.

– Вы из Москвы звоните?

– Да, – послышалось из трубки.

– Вы Кирилл Андреевич?

– Я звоню по его поручению.

– Кругловский очень ждал вашего звонка, оставьте свой номер, он вам перезвонит. Я же понимаю, деньги на межгороде щелкают.

Мужчина коротко хохотнул.

– Если на его поиски уйдет не больше двадцати минут, то я подожду.

– Минут пять, не больше, не вешайте трубку. Запыхавшаяся секретарша вбежала в больничную палату и сходу выпалила:

– Виктор Феликсович.., из Москвы.., срочно. Кругловский побежал, бросив пациента с раскрытым для осмотра ртом, Ирина едва успевала за ним. Психиатр схватил трубку и, даже не успев перевести дыхание, выпалил:

– Кругловский слушает. Кирилл Андреевич, вы?

– Он просил меня позвонить вам.

– Только позвонить? – в голосе психиатра чувствовалось разочарование.

– Не только, он еще просил передать вам небольшую посылочку, то, что вам обещал.

Кругловский вздохнул с облегчением и только тут понял, что секретарша, стоявшая рядом, слышит весь разговор.

– Извините, я сейчас перейду на свой телефон.

Он подал трубку Ирине, как обычно, переходя в свой кабинет, и бросился к другому аппарату, не забыв захлопнуть за собой дверь. Ирина приложила трубку к уху, чтобы понять, когда произойдет соединение.

– Виктор Феликсович, я буду в ваших краях завтра, позвоню вам из города под вечер. Будете на месте?

– Конечно, на этом же телефоне.

– Значит, от шести до восьми я вам звоню.

– Это точно?

– Абсолютно, вы получите то, что вам обещали, если, конечно, не произойдет землетрясение, но в наших краях их давненько не случалось.

– Жаль, что сам Кирилл Андреевич не приедет.

– Что ж поделаешь, он на государственной службе, человек занятой, до встречи.

Когда психиатр вышел из кабинета, еще теплая от рук секретарши трубка в приемной лежала на рычагах аппарата.

– Ты этого звонка ждал?

– Именно, спасибо тебе, он многое решает.

Теперь можем ехать к морю с легким сердцем.

Виктор Кудрин изъездил бывший Советский Союз вдоль и поперек. В Пырьевске ему доводилось бывать два раза, последний – восемь лет назад, так что дорогу он помнил неплохо.

Город не изменился за эти годы, словно время не коснулось его. То ли дело Москва! Меняется на глазах каждый день, каждый час, каждую минуту. – Уедешь на месяц, вернешься и можешь не узнать улицу. Где был гастроном, сейчас раскинулось роскошное казино, а, смотришь, через два месяца и казино куда-то исчезло, уже красуется вывеска “Банк”.

А какие метаморфозы происходят с домами начала девятнадцатого века! Появляются разношерстные стеклопакеты, которые ставят фирмы, снимающие офисы в этих домах, потом часть фасада закрывают вывесками, за пару недель появляются пристройки, и незаметно от дома ничего не остается. Вроде не памятник архитектуры, указанный во всех справочниках, стоял на улице, а холерный барак.

Пырьевск же, каким был, таким и остался. Те же покосившиеся заборы, покрашенные той же краской и в тот же цвет, словно запас краски бесконечен и хранится она в городских подвалах, заготовленная на столетия вперед. Даже деревья, как показалось Кудрину, не стали выше, все такие же пыльные, такие же густые.

Ничто не радовало глаз столичного жителя в провинциальном, Богом забытом городке.

quot;Сделаю свое дело и навсегда забуду сюда дорогу”, – крутилось в голове наемного убийцы.

Он поколесил на автомобиле по центру города, проехал мимо психиатрической лечебницы, возле церкви; чтобы не примелькаться, нигде не останавливался.

В Пырьевск он приехал на краденом автомобиле, с фальшивыми номерами, с липовыми документами. Все складывалось как нельзя лучше. Милиции в городе было мало, лишь дважды мелькнул мундир, да и то в очереди за пивом. Как ни удивительно, в Пырьевске не было даже военных – лишь мужчины с велосипедами, дети с самокатами, да женщины с авоськами.

Казалось, в городе никто не беспокоится о своем внешнем виде. Мужчины ходили в спортивных штанах, шлепанцах, в майках-соколках, женщины – в ситцевых платьях, сандалиях и резиновых пестрых шлепанцах. “Наверное, у них здесь национальный костюм такой. Костюм аборигенов средней полосы России”.

Покрутившись по Пырьевску и осмотрев все достопримечательности, Кудрин выехал за город. Убирать людей для Виктора Кудрина было не в новинку. Как каждый профессионал, он имел несколько отработанных до мелочей схем. Теперь оставалось притереть одну из них к местным условиям.

Убить человека технически несложно, если знаешь анатомию. Можно убить даже иголкой, можно голыми руками, ударом ноги, кирпичом, бутылкой, можно толкнуть человека так, что мозги вывалятся из черепа на асфальт, можно дать две капли яда, и человек в течение трех секунд распрощается с жизнью, а еще через час остынет.

Самая же большая сложность для убийцы – избавиться от трупа, причем так, чтобы его отыскали не скоро, и тем самым обезопасить себе жизнь, получив время уничтожить улики.

Идеально для этих целей подходило болото. Если труп утонет в трясине, то его в лучшем случае могут откопать археологи лет через сто или мелиораторы при осушении трясины. Но местность возле Пырьевска отличалась сухостью. Мог бы подойти и недавно заброшенный карьер, еще не заросший травой и кустами, – подтащить труп под откос и обрушить на него землю. Но, к сожалению, и карьера поблизости не нашлось.

Можно было отправиться в перелесок и закопать труп под какой-нибудь елочкой или березкой, но эта работа требовала времени. Надо заранее выкопать яму, затем замаскировать ее.

quot;Подойдет и река”, – решил Кудрин, остановив машину на обрывистом берегу. – “Глубина тут подходящая”, – подумал он, задумчиво глядя в темный омут.

На всякий случай он взял кусок земли и бросил его в омут. “Метров пять будет, – решил Кудрин. – Теперь нужно найти груз, чтобы потом не лазить в потемках”.

Найти в России какую-нибудь железяку труда не составляет. Подъезжаешь к полю, к бывшей развалившейся ферме и бери металл. Так Виктор Кудрин и поступил. Он подъехал к полуразвалившейся силосной башне и почти сразу наткнулся на рессору. Рессора была тяжелой и ржавой. Но качество Кудрина не интересовало. Металл предназначался не для переплавки и не под окраску. Убийцу интересовал лишь вес. Железяка должна была как можно дольше удерживать вздувшееся безобразное тело под водой.

Рессору Кудрин бережно положил рядом с мотком белого капронового шнура в багажник, затем брезгливо отряхнул руки. Достал из машины бутылку с уже теплой минеральной водой, полил вначале на одну руку, затем – на другую, тщательно вытер их. “Порядок”, – решил он, взглянув на часы.

Ему оставалось лишь ждать, когда начнет темнеть. Он загнал автомобиль в лесок, под тень березы, и, раскрыв настежь дверцы, отодвинул переднее сиденье. Теперь он мог позволить себе расслабиться, наслаждаясь прохладным ветерком и щебетом птиц. Запахи постоянно менялись: то пахло спелой рожью, то медом, то пылью проселочных дорог, то нагретым асфальтом. “Чудесное место, только город не ахти”.

Куприн ловил мгновения жизни, словно это ему предстояло сегодня умереть. Убийца знал верное правило: никогда не отождествляй себя с жертвой, никогда не смотри на мир ее глазами и никогда не пытайся понять, зачем тебе заказали убить человека. Иначе ты раскиснешь, рука может дрогнуть, в душу закрадутся сомнения, глаза начнут слезиться, и, как результат, нажав на курок, ты можешь промахнуться.

Кудрин знал, как прогнать скверные мысли. “Думай о приятном”, – сказал он сам себе.

А приятных для него вещей в жизни существовало немного: алкоголь и женщины. Деньги к приятным вещам Кудрин не относил. Деньги – всего лишь инструмент, средство, которым добывают приятные вещи, что-то вроде отбойного молотка в угольном забое.

Кудрин раскинул руки, расстегнул рубашку до пупа, обнажив могучую волосатую грудь, и принялся вспоминать своих женщин, все больше погружаясь в прошедшее время. Каждая из них была по-своему хороша, о каждой было что вспомнить. Кудрин улыбался, облизывал пересохшие губы и в уме давал каждой женщине, всплывшей в памяти, оценку по пятибалльной шкале. Большей частью попадались троечницы. Бывшая жена заслужила четверку, и то скорее за прилежание в сексе, нежели за умение. Ни одна из проституток не поднялась выше четверки. Все они, в принципе, были одинаковы.

Отличницей стала лишь одна – самая первая женщина, та, которая позволила двенадцатилетнему Вите ощутить себя полноценным мужчиной. “Интересно, где она сейчас? Жива ли? Сколько это ей сейчас лет? О Господи, лучше и не думать. Она уже древняя старуха”. Все женщины старше тридцати пяти для Кудрина являлись старухами. Всех своих баб убийца вспомнить не смог, слишком мало у него оставалось для воспоминаний времени, начинало смеркаться.

quot;Заждался небось клиент, – подумал убийца. – Ловко все-таки придумал Кривошеев – прибежит психиатр, как на первое свидание. Двадцать пять тысяч и парализованного заставят бежать, как спринтера… Красиво солнце из-за тучи выглядывает, как на картине или в кино, и береза красивая. Все люди уверены: солнце снова взойдет, но почему-то не все доживают до рассвета”. “Ладно, хватит сентиментальничать”, – сам себе сказал убийца, и лицо его сделалось серьезным.

Он застегнул пуговицы под самое горло и взглянул на часы.

quot;Зачем человеку нервы мотать, он небось уже извелся. Может, уже валерьянку пьет. Вот бы славно было, хвати его кондрашка, – и дело вроде бы я сделал, и рук не замарал. Кривошееву какая разница, каким путем отправился клиент на тот свет? Никакой разницы”, – с этой мыслью Кудрин набрал номер, зная наперед, что трубку схватят тотчас. Так и случилось:

– Алло, Кругловский слушает.

Кудрин выдержал паузу.

– Виктор Феликсович?

– Да, да, я.

– То, что просил передать Кирилл Андреевич, со мной.

– А вы где?

– Я в Пырьевске, дороги к вашей лечебнице не знаю, если вас устроит встреча у памятника погибшим солдатам, то я буду ждать вас там в половине девятого.

– Раньше нельзя?

– Я еще хочу машину заправить, мне далеко ехать.

– Хорошо, в половине девятого так в половине девятого. Я не опоздаю.

– До встречи, – сказал Кудрин, выключая телефон, и добавил:

– Еще бы ты опоздал, деньги – великая сила, они и мертвого могут из могилы поднять или же.., уложить в могилу.

Кругловский буквально силой отправил Ирину домой, заказав хороший ужин, естественно с коньяком, вином и обязательно при свечах. Он пообещал любовнице сюрприз. Сказал, что если не завтра, то уж послезавтра они обязательно уедут из Пырьевска – вначале в Москву, а потом к Черному морю.

Кругловский нервно прошелся по кабинету, потер ладонь о ладонь. Деньги продолжали лежать в служебном сейфе, так как он сегодня собирался еще заглянуть на работу. Он спрятал их вместе с неприкосновенным запасом морфия, к которому имел доступ лишь один главврач. Ампулы Кругловский выдавал своим подчиненным лично, под расписку. Дубликат ключа был только у Ирины, но она даже при всей близости их отношений не рискнула бы залезть к нему в сейф. Наркотики – вещь серьезная, на них уже погорел не один медик.

Кругловский походил туда-сюда, затем накапал в стакан двойную порцию успокоительного. Залпом, как пьют водку, проглотил и прислушался к ощущениям. Сердце продолжало биться так же судорожно и быстро. “Вразнос иду”, – решил Виктор Феликсович, снимая белый халат.

Врач не повесил его привычно на плечики, а бросил в кресло. Стрелки часов, казалось, замерли.

quot;Пойду-ка я лучше потихоньку, не спеша, успокоюсь. Да, да, лучше не сидеть в кабинете”.

Кругловского Кудрин заметил издалека. Тот шел, озираясь, будто только что украл что-то с прилавка и сейчас пытается сделать вид, будто не причастен к преступлению.

quot;Идиот, форменный идиот! Да, деньги делают людей безумными. К счастью, я не подвержен этой болезни или, может быть, переболел ею в детстве, а потому умею скрывать симптомы”.

Кругловский дошел до памятника, принялся “нарезать” вокруг клумбы круги.

«Как на свидание вышел. Еще бы букет приволок. Форменный идиот!»

Убедившись, что Кругловский пришел один, Кудрин вылил на переднее пассажирское сиденье полбутылки теплой минералки, опустил стекло и негромко свистнул. Кругловский оглянулся.

– Виктор Феликсович, сюда.

Сам же убийца из машины специально не выходил. Мало ли кто может его увидеть. Зачем светиться? Кругловский подошел запыхавшийся, хотя от памятника до автомобиля было метров двадцать. Крупные капли пота блестели на выпуклом челе психиатра.

– Садитесь в машину, здесь будет сподручнее. Кругловский рванул на себя переднюю дверцу.

– Нет, нет, сзади садитесь. У меня здесь бутылка упала и разлилась.

Кудрин показал рукой на мокрое сиденье.

– Поставил бутылку на сиденье, а она упала, черт бы ее подрал.

– Понял, – сказал Кругловский, забираясь на заднее сиденье.

В машине было душно.

– Дверцу прикройте, – посоветовал убийца. Психиатру показалось, что свет померк. Со всех сторон его окружало тонированное стекло. Только в лобовое стекло лился свет, и от этого оно казалось похожим на экран странно вытянутого телевизора с застывшим стоп-кадром: памятник, клумба с чахлыми цветами, выкрашенный серой краской забор, пыльные тополя и вечернее грязно-желтое небо.

– Вы не стесняйтесь, вот деньги, пересчитайте. Кирилл Андреевич мне доверил произвести с вами окончательный расчет, – Кудрин из-под своего сиденья извлек газетный сверток, туго перетянутый прозрачной клейкой лентой. – Пересчитайте, не стесняйтесь, Виктор Феликсович. Тогда я с легким сердцем поеду, и у меня совесть будет чиста, и у Кирилла Андреевича, и у вас. Деньги счет любят.

– Я вам доверяю, – дрожащим голосом произнес психиатр, пальцами ощупывая сверток.

– Я настаиваю.

– Ну.., если вы настаиваете.., если это вас успокоит, то тогда.., пожалуйста…

Психиатр принялся подковыривать ногтем клейкую ленту, наконец ему это удалось. Лишь только из-под газеты показались купюры, Кудрин испуганно прошептал:

– Это не ваш знакомый, посмотрите?

– Где?

– Да вон, вон идет.

Вытянув шею, Кругловский прильнул к тонированному стеклу. В этот момент Кудрин абсолютно спокойно, так, как втыкают вилку в розетку электрочайника, ткнул ему в шею мощный электрошоке?, которым пользуются охранники в тюрьмах. Раздался сухой щелчок электрического разряда, психиатр ударился головой о стекло и обмяк. На всякий случай убийца еще дважды разрядил электрошоке? – в сердце и в пах. “Вот теперь – порядок”.

Вначале Виктор Кудрин забрал деньги, затем завалил психиатра на заднее сиденье и спокойно тронул машину с места. Он проехал Пырьевск и через десять минут затормозил на берегу реки.

Пока совсем не стемнело, “Жигули” стояли на обрыве с открытыми дверцами. Кудрин проводил взглядом уток, пролетевших, свистя крыльями, над рекой. После этого воцарилась тишина.

– Пора, – сказал сам себе убийца, медленно выбрался из машины, постучал ногой по колесам и открыл багажник.

Он напоминал рыбака, приехавшего на ночную рыбалку. Не спеша он достал из багажника рессору, моток белого капронового шнура, затем выволок из автомобиля за ноги Кругловского. Падая, психиатр ударился головой о порожек, но Кудрин даже не поморщился от этого леденящего любую нормальную душу звука. Убийца даже не проверил, жив психиатр или нет. “Если жизнь еще теплится, дойдет на дне, а если он мертв, то я ему ничем не помогу”.

Он затолкал конец тяжелой рессоры под брючный ремень Кругловского, ловко пропустил шнур под обмякшее тело и, прижав веревку коленом, затянул потуже узел, затем обрезал концы перочинным ножиком с выкидным лезвием. “Теперь порядок”.

Кудрин, не наклоняясь, перекатывая ногой тело Кругловского, подкатил его к обрыву, спокойно огляделся по сторонам, прислушался и столкнул его вниз. Послышались шуршание песка, а затем глухой всплеск. “Как большая рыба”, – усмехнулся убийца.

Он стоял на берегу, наблюдая, как из воды вырываются пузырьки воздуха. Наконец речная вода успокоилась.

quot;Теперь можно ехать”, – Кудрин вытер перепачканные землей руки о росистую траву и заспешил к машине.

Фары он не зажигал, ловко развернулся и покатил к полуразрушенной силосной башне. Возле нее выехал на трассу и помчался к Москве.

Когда до города оставалось километров шестьдесят, Кудрин набрал номер телефона Кривошеева.

– Кирилл Андреевич, я все уладил.

– Спасибо, теперь я твой должник.

– Нет, теперь мы в расчете. Договорились?

– Да, – сказал Кривошеев.

Его голос Кудрину не понравился. “Разволновался.., тоже мне – настоящий полковник. Деньги считать – не людей убивать. Я более спокоен, чем он”.

Ирина прождала своего начальника и любовника до полуночи. Она дважды разогревала ужин и раз десять звонила Кругловскому в кабинет и домой. Телефоны молчали. “Куда же он запропастился? Какие могут быть дела ночью? Может, в больнице что-нибудь стряслось? – Ирина не знала, что предпринять. – Пойду в больницу – могу разминуться. А сидеть здесь, рядом с остывшими кастрюлями, еще глупее”.

Она смотрела то на телефон, то на дверь, наконец не выдержала, написала записку, засунула ее под струну на черном дерматине обивки входной двери и, спотыкаясь на высоких каблуках, сбежала вниз.

Ночь была жаркая и душная, во всяком случае, ей так показалось от волнения. Ирине пару раз чудилось, что она видит силуэт Кругловского, но каждый раз ее ждало разочарование.

Наконец она увидела ворота лечебницы. Света в кабинете не было, но девушка все-таки поднялась наверх. Так уже случалось, что Кругловский ждал ее, погасив свет.

quot;Закрыто”, – она подергала дверную ручку и, на всякий случай постучав, произнесла:

– Виктор Феликсович, это я.

Ответом была тишина.

«Будь ты неладен, куда ты мог деться, не провалился же сквозь землю!»

Всю ночь она просидела на диване в своей квартире, проплакала, решая, что делать. Хотелось позвонить в милицию. “Но что я скажу, и кто я такая. Позвонить, подать в розыск могут жена, дети. Нет, пока я не буду звонить. Передо мной он отчитываться вовсе не обязан”.

Когда за окнами начало светать, она взяла бутылку вина, налила полный бокал и залпом выпила. Ей показалось мало, и она допила бутылку, сидя уже не на диване, а на ковре и тупо глядя перед собой. Ирина видела низ столешницы так, как это бывало в детстве, голова сильно кружилась, подташнивало. Она собралась с силами, добралась до дивана и легла спать.

К обеду она пришла в больницу с тяжелой, раскалывающейся от боли головой. Ее удивило, что никто не ищет Кругловского, никто не спрашивает, куда подевался главврач. Жизнь в больнице шла своим чередом. Когда же секретарша осторожно поинтересовалась, не видели ли шефа, старшая медсестра пожала плечами:

– Он в отпуске, может приходить, может не приходить. Видимо, в Питер уехал.

– Да, он говорил об этом, – рассеянно произнесла Ирина и сжала в кармане куртки связку ключей.

Испуг нарастал. Она не могла поверить, что Виктор Кругловский внезапно ее бросил, ничего не объяснив и ничего не сказав на прощанье. “Может быть, ему плохо стало и он дома?” По дороге она забежала в его кабинет, открыла дверь своим ключом. Тот оказался пуст. На кресле лежал смятый халат. Так бросают вещи, когда знают, что скоро вернутся. Она взяла халат, бережно повесила его на плечики и спрятала в шкаф.

quot;Пойду схожу к нему домой. Может, он там”. Ирина, конечно же, рисковала, идя среди белого дня на квартиру любовника. Другого выхода у нее не было. Ей было плевать, увидят ее соседи или нет. Ключами, которые ей дал Кругловский, она открыла два замка и вошла в квартиру. Хозяин скорее всего ночью сюда не заходил.

– Сволочь, – шептала она, рассеянно бредя по улице, но при этом ее сердце тревожно сжималось от недобрых предчувствий.