"Слепой стреляет без промаха" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей)

Глава 10

Самое странное, Лада смотрела на Глеба совсем без страха, и это даже немного смутило его. В какое-то мгновение мужчине показалось, что она узнала его и весь этот маскарад не имеет смысла. Но затем Лада слегка улыбнулась и взяла с журнального столика сигарету.

– Может, вы предложите мне огонька?

Глеб охотно опустил руку в кармами куртки, где лежали пистолет и зажигалка. Вскоре уже веселый язычок пламени плясал в вытянутой руке Сиверова.

Лада глубоко затянулась и, умело скрывая свое волнение, сказала:

– Прежде, чем вы мне что-нибудь скажете, попытавшись оправдать свое не очень-то любезное появление, я хочу узнать, в каком качестве разговариваю с вами. Кто я? Ваша пленница или, может быть, я заложница? А может быть… – женщина улыбнулась хитрой улыбкой, – вы появились тут, чтобы признаться мне в любви?

– Во-первых, я хотел бы сказать, что я появился здесь как гость, пусть и незванный.

– Это немного утешает меня, – женщина поднялась и, опустив руки в карманы халата, нервно прошлась по номеру. Она делала глубокие затяжки, забывая сбивать пепел с кончика сигареты. Серый цилиндрик упал на ковер и рассыпался в пыль.

И тут Глеб Сиверов, понимая, что никакого нормального объяснения своему появлению придумать не может, да оно и прозвучит неубедительно, просто сказал:

– Я зашел, чтобы предложить вам прогуляться по берегу моря.

– Ого! – брови Лады взметнулись вверх, и она посмотрела на мужчину с нескрываемым интересом. – Такое предложение мне делают впервые.

– Неужели?

– Я имею в виду обстоятельства, в каких это предложение сделано. Только учтите… – Лада хотела сказать «молодой человек», но затем осеклась, все-таки она и Глеб с виду были ровесниками, – учтите, возле двери моего номера находятся два охранника, и они сцапают вас раньше, чем вы успеете показать нос из-за двери.

– Я знаю об этом, поэтому и появился через балконную дверь.

– А-а, – разочарованно произнесла Лада, – а я – то думала, вас подослал Валентин.

– Так вы пойдете со мной гулять? – Глеб закинул ногу на ногу и напустил на себя беззаботный вид, словно сидел в каком-нибудь летнем кафе на открытом воздухе, и не в стране, только что пережившей ужасы войны, а в самом благополучном государстве.

– Гулять? – в глазах женщины заблестели веселые искорки. – А как же охрана?

– Неужели и вы не сможете воспользоваться путем, по которому пришел я?

Лада с сомнением покачала головой.

– Боюсь, акробатки из меня не получится.

– А я уже все предусмотрел. Пойдемте на балкон. Лада остановилась – А почему вы не боитесь, что я выдам вас охране?

– Тогда вы бы меня не предупреждали, что два амбала сидят возле двери.

– Логично, – согласилась женщина и предложила: Лучше оставайтесь за занавеской, я посмотрю сама.

Она вышла на балкон, углом огибающий здание, и внимательно осмотрелась.

Если с этой стороны даже для Глеба преодолеть три этажа казалось сложным, то северная сторона представляла собой удивительную конструкцию – сварной трубчатый каркас, увитый диким виноградом.

– Ну что, вы пойдете со мной? – спросил Глеб, когда Лада вернулась.

– Вы, наверное, когда были мальчишкой, лазили к девицам через окна и имеете в этом огромный опыт?

– Нет, я просто люблю читать книги, – Глеб картинно поклонился Ладе.

«Узнает или нет?» – думал он, глядя на женщину. Лада казалась веселой и беззаботной. Но он-то знал, что после ссоры с Валентином в ее душе все должно кипеть.

– Я иду с вами, но только сперва должна переодеться. Отвернитесь.

Глеб исполнил распоряжение и сидел в кресле, слушая шорох снимаемой и надеваемой одежды. Наконец, Лада негромко произнесла:

– Можете поворачиваться, Глеб не заставил себя долго ждать и чуть не вскрикнул от удивления. Перед ним стояла почти та самая Лада, которую он знал в юности. Плотно облегающие стройные бедра джинсы и рубашка-ковбойка, ситцевая косынка в горошек, по-пиратски повязанная вокруг головы. Концы, завязанные узлом, свисали до самого плеча.

– Вам бы только нож в зубы и абордажный крюк в руки, – рассмеялся Глеб.

– Пожалуйста, говорите потише, – Лада приложила палец к губам, – потому что вы и представить себе не можете, что произойдет, если вас обнаружат в моем номере.

– Я смотрю, вы боитесь больше меня.

Глеб галантно открыл дверь балкона и пропустил Ладу вперед, а сам, пригнувшись под прикрытием балконного экрана, двинулся вслед за ней.

На улице веселье было в полном разгаре. Игра в девятку расшевелила публику, и теперь никто не стеснялся проявления своих самых звериных инстинктов. Мужской хохот, женский визг разносились по всему двору. Никто из персонала и носу на улицу не показывал.

– Теперь впереди пойду я, – шепотом произнес Глеб, перелезая через балконные перила и цепляясь руками за трубчатый каркас, по которому вился виноград.

Лада немного испуганно посмотрела вверх, а затем приняла руку Глеба, который помог перебраться ей на виноградные опоры.

– Да, я предусмотрительно надела джинсы, – съехидничала она, глядя вниз на спускающегося Глеба.

– Осторожно, не стоит шуметь…

Они оказались внизу. Глеб немного дольше, чем следовало бы, задержал руку Лады в своей.

– А теперь пошли через самшитовую рощу.

– Вы знаете дорогу?

– Я знаю все, – ответил Глеб и увлек Ладу за собой в темноту.

Они пробирались сквозь первозданные заросли почти в кромешной темноте.

Деревья сходились над их головами, словно своды старинного готического собора.

Несколько раз Лада испуганно вскрикивала, но на это были веские причины. Оба раза в сухой листве прошуршали змеи.

– Как вы только здесь ориентируетесь? – прошептала она.

– Я иду на шум моря.

– А говорили, что знаете здесь все.

Вскоре впереди послышался шелест, словно ветер шевелил тысячи бумажных листков.

– Это бамбук, – проговорил Глеб, помогая Ладе выбраться на бетонированную дорожку.

К счастью, все фонари здесь были давно разбиты, и никто не заметил их появления. В перспективе дорожка замыкалась двором перед корпусом пансионата. А там продолжалось веселье.

– Не знаю, почему я решила пойти с вами, – призналась женщина.

– Наверное, потому, что там страшнее.

Лада хотела уже спуститься с откоса, но Глеб остановил ее.

– Через бамбук мы точно не проберемся, это настоящие джунгли. Тут где-то должен быть обход.

Они дошли до сложенных из дикого камня ступенек, за которыми уже серебрилось море.

– Какой чудный запах! – Лада остановилась, вдыхая полной грудью.

Глеб поддержал ее под локоть. Лада и не пыталась освободиться.

И тогда Сиверов сказал банальную фразу. Вернее, там, на берегу моря, она не прозвучала банальной. Есть вещи, которые можно говорить только в определенное время, например, при полной луне, на берегу моря, перед восходом или после заката солнца. А извлеченные из волшебного окружения, в котором родились, эти фразы теряют свой блеск и способность очаровывать.

– Вам не кажется, что это уже когда-то было с вами? Лада тряхнула головой.

– Я всегда мечтала очутиться на берегу моря ночью и чтобы никто не мешал мечтать.

– Я мешаю вам?

Лада ступила на шуршащую гальку пляжа, сделала несколько шагов, а затем резко обернулась к Глебу.

– Как вас зовут? – спросила женщина, и по ее глазам Глеб понял, что она хочет услышать.

– Мое имя – Федор, – спокойно ответил он, а затем добавил:

– Валентину Гуковскому я назвал фамилию Южнов, но это первое, что пришло мне в голову, если принять во внимание место, где мы находимся. А настоящая моя фамилия – Гибельман.

Лада рассмеялась.

– Таких фамилий просто не бывает, особенно у людей с голубыми глазами и светлыми волосами.

– Почему? – почти искренне обиделся Глеб. – Может, я фольксдойче.

– Тогда бы вас не звали Федор.

– А если у меня отец немец, а мать – русская?

– Ладно, хотите называться Гибельманом, так называйтесь. Но только должна заметить, это довольно мрачная фамилия.

– А Южнов вам больше нравится?

– Мне больше нравится Сиверов, – испытующе глядя на Глеба, произнесла Лада.

– Сиверов – это уж слишком похоже на татуировку на руке у какого-нибудь забулдыги.

Глеб подошел к женщине и сделал приглашающий жест рукой, предлагая ей пройти по пляжу дальше.

– Куда мы идем? – спросила Лада, но в голосе ее не слышалось и тени опасения.

– Подальше от людей.

– Вы называете их людьми?

– Только потому, что нашел среди них вас.

– А вы не разучились делать комплименты.

– Лада, вы говорите так, словно знали меня раньше.

Женщина прошла несколько шагов в задумчивости и остановилась у самой кромки прибоя. Волна подкатилась к ее ногам и с шумом ушла назад в море.

– Мне кажется, я знала вас когда-то. Во всяком случае, мне так легко с вами. Давайте перейдем на «ты».

– Тебе будет так легче? – спросил Глеб почти шепотом.

– Идем, – произнесла Лада, сняла туфли и, держа их в руке за ремешки, пошла босиком по воде.

Они обогнули несколько каменных глыб и оказались у небольшой уютной бухточки, где, обложенный камнями, еще тлел костер. Угли уже успели подернуться черной сеткой пепла, и только ветер, иногда налетая на кострище, выдувал из-под черных угольев маленькие синие язычки пламени.

Женщина присела на камень, и ее лицо то выхватывалось из темноты призрачным светом, исходящим от тлеющих углей, то вновь терялось во мраке.

– Почему ты оказалась с Валентином в этой довольно странной компании? – спросил Глеб.

– А ты, Федор, что, журналист, и решил вот таким способом выведать у меня кое-что для очередной статьи?

– Мне просто интересно. Я абсолютно случайный человек, хотя и меня не покидает чувство, что знал тебя раньше.

– Это банально, – рассмеялась Лада.

– Да, но не на берегу мори, когда смотришь в темноту.

– Ты смотришь на меня, – сказала женщина. – А ты?

– А я боюсь, что ты это заметил.

– Я знаю о тебе немного больше, чем ты думаешь, – признался Глеб.

– И что же?

– Например, я знаю, что твой отец был крупным партийным чиновником.

– Да? – чуть слышно произнесла Лада.

– И если тебе теперь приходится быть в компании вместе с Валентином, то скорее всего, он уже умер.

– Два года тому назад, – негромко произнесла женщина, а затем вскинула голову и посмотрела в глаза Глебу.

Тот выдержал ее взгляд.

– Ты прав. Я должна тебе рассказать о себе, хотя бы в благодарность за то, что ты подарил мне этот вечер.

– Уже ночь, – напомнил Глеб.

– Подарил ночь – это звучит двусмысленно, – женщина улыбнулась и протянула к костру руки. – Сперва все шло довольно хорошо. Отец успел приготовить себе запасной аэродром прежде, чем потерял должность. Он, как и большинство его друзей, занялся банковским делом. Меня мало интересовало, что там отмывается – партийные деньги или криминальные. Как ты, думаю, успел заметить, Федор, я не из тех людей, которые задумываются, откуда берутся деньги. А затем появился Валентин. Отец с годами сдал, и тот все больше и больше прибирал дело к своим рукам. И вот однажды вечером отец пожаловался мне, что уже не может уследить за всеми операциями банка. А потом у него случился сердечный приступ. Такое бывало и раньше, я, честно говоря, не сильно беспокоилась и даже позволила себе пойти в гости к одной из своих подруг и осталась у нее ночевать в то время, когда отец был в больнице. А наутро, когда пришла проведать его, узнала, что он скончался. Ты не подумай, я очень любила его и даже не подумала о деньгах.

Прошло еще две недели, когда я поняла, что мне больше не на что жить. И тогда я пришла к Валентину, абсолютно не представляя, каким образом могу получить хоть что-то из отцовских денег. Он показал мне какие-то документы, убеждал, что отец ничего, кроме зарплаты, в правлении банка не получал и не владел никакими акциями. Короче, он довел меня до слез и дал понять, что без него я и гроша ломаного не стою.

– А потом? – поинтересовался Глеб.

– А потом он предложил встретиться в ресторане и обсудить наши дела не в такой официальной обстановке.

– И ты, конечно, согласилась?

– А что мне оставалось делать? Это вам, мужчинам, жить легче. Каждый из вас способен, если захочет, сделать свою жизнь сам.

– Ты тоже сделала свою жизнь сама.

– Но назвать это жизнью довольно сложно. Нет, ты только не подумай, Федор, я не жалуюсь тебе. Ты сам просил рассказать, хоть я понятия не имею, на кой черт тебе сдалась моя исповедь. Другой бы на твоем месте, думаю, уже воспользовался бы моментом…

– Ты только не говори, Лада, «моей слабостью».

– Нет, к любви я отношусь прагматично. И если отдаюсь мужчине, то не пытаюсь представить дело так, будто бы только он один получает удовольствие.

Глеб хотел услышать от Лады другие слова и понимал, что эти слова готовы сорваться у нее с губ, она только прячется за грубостью, представляя себя цинично-раскрепощенной.

– А ты хотела бы изменить свою жизнь?

– Это невозможно, – усмехнулась Лада. – Слишком я люблю деньги и спокойную жизнь.

– Спокойной твою жизнь назвать трудно.

– Это только сейчас. Надеюсь, мне все-таки удастся вырвать у Валентина свои деньги, и тогда я пошлю его к черту.

Лада зябко повела плечами, и это не могло укрыться от Глеба. Все происходило не совсем так, как ему мечталось. Слишком уж буднично и откровенно.

Он поднялся, подошел к женщине и обнял ее за плечи сзади. Та запрокинула голову и приоткрыла губы. Глеб наклонился, поцеловал ее, почти не испытав при этом возбуждения.

– Я тебе не нравлюсь? – спросила Лада.

– Ты мне не нравишься такой.

– Какой именно? – Лада прикрыла глаза. – Я умею быть разной, ты только подскажи.

– Все нужно делать так, словно это происходит впервые, – Глеб прикрыл глаза и его руки скользнули в разрез ее рубашки.

– Тогда это называется обманом, – Лада перехватила его руки и прижала к своей груди. – Можно притворяться сколько угодно, но новизна чувств никогда не возвращается.

– А ты задумайся, – посоветовал Глеб, – вспомни, как это было в первый раз.

– Ты начинаешь меня испытывать, – шепотом отвечала женщина, – но только запомни, если я вернусь в памяти в прошлое, то меня не будет здесь, с тобой.

– А я вернусь в свое, и мы затем вновь встретимся здесь, на берегу.

Он опустился на одно колено, положил голову женщины себе на руки и принялся слегка раскачивать ее, словно бы хотел убаюкать.

– Мне так хорошо, что не хочется ничего большего, – говорила Лада, а руки ее тем временем обвили Глеба за шею, и они вновь поцеловались.

Уже лежа на гальке пляжа, и Глеб, и Лада вслушивались в шорох камней, и каждый из них вспоминал шелест газетной бумаги на полу кладовки, подготовленной к ремонту.

– Лада… – шептал Глеб, ловя губами мочку ее уха. Женщина уворачивалась, но только сильнее прижимала к себе мужчину.

– Лада… – повторял Глеб.

А та молчала, не называя его по имени. Затем Лада присела на корточки, сбросила через голову рубашку. Куртка Глеба полетела на гальку, сверху он бросил майку. Мужчина и женщина стояли: Глеб – опустив руки, Лада – скрестив их на груди.

– Ты боишься, что я увижу тебя? – Сиверов взял ее за запястья и отвел руки от груди.

Лада молча расстегнула ремень джинсов. Скользнул вниз ползунок застежки.

Она освободилась от одежды, и уже не стесняясь своей наготы, посмотрела на Глеба. Тот, не сводя с нее взгляда, тоже принялся раздеваться.

Но лишь только Глеб сделал к женщине один шаг, та развернулась и побежала к морю. Он догнал ее уже в воде, когда она успела отплыть от берега и, перевернувшись на спину, смотрела в звездное небо. Каждый взмах ее руки сопровождали яркие искорки, расходившиеся лучиками в морской воде. Глеб обнял Ладу и поцеловал. Они медленно погружались в воду, а затем, коснувшись ногами дна, оттолкнулись от него и вынырнули. Лада жадно вобрала в себя воздух, тряхнула мокрой головой.

– Впервые я не боюсь, купаясь ночью в море… наступить на утопленника, – рассмеялась она.

Вместе они подплыли к берегу. А когда стало совсем мелко, вновь обнялись.

Волны то накатывались на них, то уходили, оставляя любовников на мокрой шуршащей гальке.

– Мы не утонем? – смеялась Лада, когда очередная волна пыталась утащить их вслед за собой в море.

Наслаждение они испытали одновременно. Глеб с глухим стоном лег на мокрую гальку. Лада лежала рядом. Она молчала, лишь морщась покусывала губы. И тут Глеб среди шума волн расслышал осторожные шаги.

Он тут же напрягся и, перевернувшись на живот, посмотрел на берег. Всего в пяти шагах от них стоял телохранитель Валентина – тот самый, которому он запустил в лоб пистолетом. Теперь на этом месте красовался ярко-белый крест из лейкопластыря. В руках он сжимал два пистолета. Глеб тут же узнал свой. Один ствол был нацелен на него, второй – на Ладу. На лице Алика блуждала ехидная улыбка.

Лишь только Глеб попробовал приподняться, как телохранитель тут же скомандовал:

– Лежать!

Лада вскрикнула.

– Так, – процедил сквозь зубы Алик. – Хозяин, думаю, очень обрадуется, когда я приведу вас к нему в таком виде, – он расхохотался.

Глеб, не раскрывая рта, сквозь зубы прошептал:

– Лежи и не двигайся. А когда он подойдет ближе…

– Не надо, – чуть слышно отвечала Лада, – я сейчас все улажу. Алик, – устало произнесла она, поднимаясь с гальки.

– Лежать! – закричал тот. Лада лишь махнула рукой.

– Я знаю, выстрелить ты в меня не посмеешь, пока тебе не прикажет Валентин. Быстро подал мне одежду!

Алик колебался, а затем, нагнувшись, все-таки бросил Ладе рубашку. Та быстро оделась. Длинные полы доходили до середины бедра. Женщина склонила голову набок и отжала волосы.

– Ты никому ничего не расскажешь, Алик, понял? Телохранитель стоял, часто моргая.

Глеб уже готов был наброситься на него, но между ними стояла Лада, а рисковать жизнью женщины ему не хотелось. Ствол пистолета все так же упрямо целился Глебу в голову.

– Я заплачу тебе, Алик, заплачу за молчание, – властно произнесла Лада.

Тот все еще колебался.

– Ты понимаешь, денег с собой у меня нет, а верить мне на слово тебе как-то не с руки.

Лада, нервничая, сняла с пальца золотое, с большим бриллиантом кольцо и протянула телохранителю.

– Ты же знаешь, подделок я не ношу.

Тот, не сводя взгляда с Глеба, сунул один пистолет в карман, взял перстень.

– И еще тысячу – потом.

– Нет, – резко отрезала Лада.

– Тысячу, иначе все станет известно Гуковскому.

– Хорошо.

Лада, уже не боясь, подняла со своих джинсов трусики, надела их и приказала:

– Опусти пистолет.

Алик отошел в сторону, но все равно продолжал держать Глеба на прицеле.

Тот медленно поднялся и подошел к своей одежде. Когда они с Ладой уже стояли рядом, женщина сказала:

– Пойдем, Федор. А ты оставайся здесь. Если Валентин тебя послал, то скажи, что никого не нашел. Попозже я отдам тебе деньги.

Алик кивнул, и его рука с пистолетом медленно опустилась. Глеб смерил его презрительным взглядом и, пропустив Ладу вперед, двинулся вслед за ней.

– Вот так всегда, – зло говорила женщина, – какая-нибудь мразь испортит один из лучших моментов в жизни. Я бы могла вспоминать о том, что произошло с нами, но каждый раз мне придется вспомнить и унижение, когда в тебя, обнаженную, целятся из пистолета.

Теперь уже дорога через самшитовую рощу показалась совсем короткой. Лада остановилась у стены пансионата.

– Дальше я пойду одна. И если Валентин увидит меня, то я как-нибудь сумею объяснить ему свое пристрастие к обезьяньим занятиям, к лазанью по трубчатому каркасу для дикого винограда.

На удивление, Глеб не стал ей возражать, лишь только бросил:

– Я зайду к тебе попозже.

– Залезешь попозже, – улыбнулась Лада и поцеловала его в щеку холодными губами.

Глеб убедился в том, что она благополучно добралась до своего балкона и зашла в номер. А затем, крадучись, вновь стал пробираться в самшитовую рощу к морю. Глеб Сиверов не стал спускаться на пляж. Он шел по верху откоса, пригибаясь, то и дело перебегая от одной группы кустов к другой. Он двигался абсолютно бесшумно, а когда заметил идущего в одиночестве по пляжу Алика, замер. Присел на корточки на самом краю обрыва и, опустив руку в карман, нащупал перочинный нож. С еле слышным щелчком открылось лезвие.

Затем Глеб поднял с земли маленький камушек и бросил его. Тот ударился о гальку за спиной у телохранителя. Алик буквально подпрыгнул на месте и, обернувшись, застыл с пистолетом в руке. Глеб прыгнул на него с откоса, и мужчины, сцепившись, покатились по гальке. Сиверов успел схватить Алика за запястье и вывернул ему руку. Пистолет упал среди камней, и Глеб, продолжая сжимать противника, откатился в сторону. В глазах Алика застыл животный страх, когда он увидел занесенное над ним лезвие ножа.

– Шантажист! – только и выдохнул Глеб, опуская руку. Лезвие легко пробило кожаную куртку, и нож по самую рукоятку вошел в грудь Алику.

«Идиот, он даже не догадался закричать!» – подумал Глеб, вытаскивая нож.

Противник бездыханный лежал на пляже. Глеб сполоснул нож в море, затем вернулся к трупу. Гладкие, приятные на ощупь камни исчезали в карманах куртки.

Несколько Глеб умудрился затолкать под ремень джинсов. Затем застегнул замок куртки и принялся запихивать камни под воротник. Отяжелевший от камней труп он подтянул к морю. Волна несколько раз перевернула его, а затем мертвый телохранитель исчез в воде.

Глеб сполоснул лицо, подобрал пистолет и с видом человека, совершившего не очень трудное, но очень важное дело, двинулся к пансионату. Он старался не попадаться на глаза никому из людей Валентина и Боцмана, но и не стал прятаться.

Он вошел в корпус через черный ход, кивнул Сааку, сидевшему в стеклянной будке, и взбежал на четвертый этаж. Ничто его не насторожило, когда он шел по коридору. Ключ легко повернулся в замке, и дверь отворилась.

Но лишь только Глеб сделал шаг в темноту, как тут же ему на голову обрушился сильный, но какой-то мягкий удар. В глазах у него вспыхнули и погасли искры, и он почувствовал, как пол уходит из-под ног. Последнее, что он слышал, был щелчок замка.

И Глеб Сиверов потерял сознание.

Он очнулся, наверное, через полчаса. Лампочка, чуть приглушенная желтым абажуром, била ему прямо в глаза и он, ослепленный на какое-то мгновение, зажмурился, а затем, повернув голову, огляделся. В его кресле, в его номере сидел, закинув ногу на ногу, Валентин Гуковский. Все тот же дорогой, не лишенный шарма костюм, мерзкая улыбка тонких губ.

– С возвращением, – мягко произнес Валентин и добавил:

– Господин Гибельман. Ведь, кажется, таким было ваше желание насчет фамилии? – Валентин рассмеялся.

«Чем это они меня?» – подумал Глеб и тут же заметил на полу женский чулок, на треть набитый песком и завязанный на узел. Рядом с чулком стоял, возвышаясь над Глебом, второй телохранитель Валентина, Виктор.

Разбитый нос успел посинеть, под глазом чернел страшный синяк. И по глазам телохранителя было понятно: если бы не Валентин, он сейчас разорвал бы Глеба на части.

«Так, руки и ноги связаны, – подумал Глеб, – и сделать сейчас я ничего не смогу. А раз прозвучала фамилия Гибельман, значит, он слышал или, во всяком случае, знает о нашем разговоре с Ладой. Скрывать нечего».

– Жаль, конечно, Алика, – проворковал Валентин, потирая указательным пальцем висок, – но, честно говоря, телохранитель, способный шантажировать любовницу хозяина, достоин такой смерти. Так что я не в претензии.

Виктор явно придерживался другого мнения, но старался держать его при себе.

– Выйди, – скомандовал Валентин, – и подожди за дверью.

Затем Гуковский приблизился к Глебу и помог ему сесть, правда, оставив веревки на месте.

– Какого черта? – сказал Глеб.

– По-моему, это я должен задать такой вопрос. В конце концов, я не сделал тебе ничего плохого. А ты мало того что порезвился с моей бабенкой, так еще и убил моего телохранителя. И спрашивается: за что?

– За дело, – ответил Глеб.

– А я и не спорю, – Валентин вытащил из-за дивана спортивную сумку Глеба, поставил ее на стол и принялся выкладывать оружие. – Прекрасный арсенал. Мне редко приходилось видеть что-либо подобное. И только не нужно меня уверять, что ты любитель. Охотнику глушители ни к чему.

Глеб сидел и лихорадочно соображал, что же он может предпринять и чего от него хочет Валентин.

Наконец, когда все оружие оказалось аккуратно разложенным на столе, словно в витрине музея криминалистики, Валентин заложил руки за спину и несколько раз нервно прошелся по номеру.

– Я уважаю профессионалов, – наконец сказал он, – и ничуть не сомневаюсь, что ты такой же Федор или Гибельман, как я – Папа Римский.

– Я только сказал, что мне нравится, когда меня называют Гибельманом.

– Юмор не худшая из человеческих черт, и меня радует, что убийцы-профессионалы тоже умеют посмеяться. В любое другое время я убил бы тебя на месте лишь только за то, что ты осмелился приблизиться к Ладе, а уж тем более спровоцировал ее на откровенность.

«Если бы он собирался меня убить, то сделал бы это не медля, – подумал Глеб. – Значит, планы у него немного другие».

– Надеюсь, ты не станешь бросаться на меня и пробовать душить? Кстати, хочу предупредить: все оружие разряжено, а патроны спрятаны, и сразу ты их не найдешь.

Валентин, достав перочинный нож, разрезал веревки на руках и ногах у Глеба. Тот размял затекшие запястья и угрюмо поблагодарил.

– Как я уже говорил, люблю профессионалов. И знаешь, почему?

Глеб вопросительно посмотрел на банкира.

– Они хорошо умеют делать порученное им задание.

– Ты хочешь предложить мне работу? – тоже перейдя на «ты», поинтересовался Глеб.

– Да, – Валентин остановился и поднял вверх указательный палец. – Не от хорошей жизни мне пришлось связаться с Боцманом, и надеюсь, наш союз не продлится вечно.

– Какая роль отведена в этом мне?

– Я предлагаю сделку. Боцман должен уехать из Пицунды не иначе, как в гробу.

– Ты предлагаешь мне убрать бандита? Неужели у тебя нет своих головорезов?

– Я хочу, чтобы все выглядело так, будто это сделал человек со стороны, и я бы еще выглядел потерпевшим, – Валентин подмигнул Глебу и продолжал:

– Я уже разработал план, и тебе ничего не остается, как согласиться на него. Все произойдет сегодня ночью. Я с Боцманом усядусь за стол во дворе, и ты дважды выстрелишь. Одним выстрелом убьешь его, вторым можешь ранить меня в руку.

– А ты не думаешь, Валентин, что я промахнусь?

– Ты честный человек, – усмехнулся Гуковский, – и к тому же в тебе есть профессиональная гордость. Ведь если ты попадешь мне в голову, я подумаю, что ты промахнулся, – рассмеялся Валентин.

– А дальше? – поинтересовался Глеб.

– Моя машина будет ждать на шоссе. Ключи – в замке, полный бак горючего, дверцы открыты. Мои люди поднимут такую стрельбу, что никто из людей Боцмана не рискнет сразу же бросаться за тобой в погоню, чтобы не подставит голову под пули. А дальше – дело твоего везения. Сумеешь уйти – значит, ты счастливый человек, нет… – Гуковский развел руками – Хорошо. Предположим, я согласился, – кивнул Глеб.

– Вот это уже деловой разговор, – обрадовался Гуковский. – Называй сумму, а я скажу, устраивает она меня или нет.

– Речь пойдет не совсем о деньгах… – Глеб достал сигарету из пачки, лежавшей на столе, и закурил.

– Ах, да, сентиментальные воспоминания, – улыбнулся Валентин. – Что ж, я готов выслушать и их.

– Лада уедет вместе со мной, – твердо сказал Глеб. Валентин задумался.

– Это выглядит довольно заманчиво. И честно говоря, может только радовать меня. Убийца, решившийся замочить банкира, похищает его любовницу. Или еще лучше: они в сговоре. Случайно убит Боцман, я ранен, Лада и некий Гибельман убегают. Для пущей важности мне придется сказать, что вы украли мои деньги.

– Это не далеко от истины, – улыбнулся Глеб, – у меня дополнительное требование.

– Какое?

– Лада должна получить все деньги своего отца и проценты, набежавшие на них.

– А если я пообещаю и не выполню? – рассмеялся Валентин.

– Я профессионал, – развел руками Глеб, – и сумею отыскать тебя.

– Хорошо, – Валентин сбросил с лица улыбку. – Можно считать, что мы договорились. Все равно я собирался расставаться с Ладой, и ты поможешь мне в этом.

– Еще у меня одно условие: ты ничего не скажешь ей.

– Да, романтично! И она по гроб жизни будет благодарна тебе за оказанную ей услугу.

– Нет. Я ей не скажу, что это я заставил тебя вернуть ее деньги.

– Какое благородство! – кривя губы в улыбке, ответил Гуковский. – Что-то мне подсказывает, у вас не просто пляжный роман, хотя не могу взять в толк, что может вас объединять.

– Где патроны?

Валентин открыл шкаф и указал на верхнюю полку.

– Только не спеши. Сперва ты поговоришь с Ладой, – и он подвинул к Глебу телефонный аппарат. – Договоришься с ней обо всем. Скажешь, где тебя ждать и расскажешь о машине, – и добавил уже шутливо:

– Может быть, она и не согласится.

Глеб не стал отвечать на это замечание, дождался, пока Валентин наберет номер, и прижал трубку к уху.

– Лада?

– Ты? Надеюсь, ты добрался без приключений? Но почему звонишь так поздно?

– Пока отыскал номер, – рассмеялся Глеб.

– Я боюсь, чтобы Валентин чего-нибудь не заподозрил.

– Слушай, Лада, – Глеб постарался придать своему голосу побольше убедительности, – я хочу предложить тебе убежать со мной. Слушай меня и не перебивай. Если хочешь, то жди меня возле беседки за эстрадой ровно через полтора часа. Мы уедем, и никто нас не остановит.

Трубка ответила молчанием.

– Лада, ты слышишь меня? – Да.

– Ты согласна?

– Думаю.

Еще несколько тягостных секунд ожидания, и затем тихое:

– Согласна.

– А теперь, после того, как ты приняла мое предложение, пообещай, что ты ничему не будешь удивляться, потому что случится что-то страшное, о чем я не могу сейчас говорить.

– Я догадываюсь, – прошептала Лада, – но все равно согласна убежать с тобой.

– Значит, через полчаса за эстрадой, возле беседки, – Глеб повесил трубку.

Валентин улыбнулся.

– Ну вот, как все быстра свершается в этом мире. Пойду отдам распоряжение насчет машины. Только учти, – Гуковский обернулся, стоя уже у самой двери, – если ты не выполнишь свое обещание, то живым тебе отсюда не уйти.

– Да, знаю. Ты сам говорил, можно быть или с бандитами, или с теми, кто охраняет порядок.

Гуковский кивнул.

– У тебя хорошая память.

– У меня еще верная рука и хорошее зрение.

Оставшись один, Глеб посмотрел на телефонный аппарат. Скорее всего, разговоры они не прослушивают, иначе бы Валентин не стал настаивать, чтобы я говорил с Ладой в его присутствии. Так что стоит рискнуть.

Он полистал тонкий служебный справочник, лежавший на столе, и отыскал номер вахтера. Старик Саак ответил ему хриплым немощным голосом:

– Дежурный слушает.

– Это я.

– Узнал тебя.

– А теперь, отец, один вопрос: есть ли в пансионате быстроходный катер?

– Есть. Остался после спасателей. С двумя моторами. И не стану хвалиться, но он самый быстрый на всем побережье от Гагр и до Сухуми.

– Он на ходу?

– Почти.

– Так вот, отец. Сегодня ночью я хотел бы покататься в одиночестве. Баки должны быть полные, и еще пару канистр в запасе.

– Это можно, – согласился Саак, но по тону, каким он говорил, он был не очень-то доволен желанием Глеба поплавать в одиночестве.

– Может случиться так, что катер не вернется, так что я заранее хотел бы оставить за него деньги. Если все пройдет удачно, то я верну его с кем-нибудь из людей, которым заплачу. Но все равно, деньги можете тогда оставить себе.

Подождите, я сейчас подойду.

Глеб повесил трубку и спустился в холл. Он зашел к Сааку в его стеклянную будку, прикрыл дверь, затем положил перед стариком деньги в почтовом конверте.

– Здесь две тысячи долларов.

– Это много, – растерявшись, сказал Саак.

– Лишь бы не мало, – усмехнулся Глеб. – И пусть лодка стоит наготове.

– Я выкачу ее из эллинга, – сказал Саак, – и оставлю на тележке.

Достаточно будет только отцепить трос, и она сама спустится в море.

– Я помню, как устроена эстакада, – ответил Глеб, – Что-то недоброе ты задумал, – засомневался Саак.

– Главное, не признавайтесь потом, что все это подстроили мне вы. И спрячьте подальше деньги.

– Хорошо. Я сейчас же залью бензин и поставлю две канистры. Честно говоря, это все, что у меня осталось.

– Спасибо.

Глеб вышел из кабинки и подошел к лифту. Когда он оказался на последнем этаже, то вышел на круговой балкон башни и осмотрелся. Машина Валентина уже стояла на шоссе. Но внимательно присмотревшись, Глеб сумел-таки отыскать взглядом пятерых вооруженных парней, устроившихся вдоль дорожки, ведущей от корпуса к шоссе.

«Кончено, если я побегу туда, меня тут же пристрелят. Хорошо еще, если Лада останется жива».

Глеб перешел на другую сторону балкона и принялся рассматривать пути отступления к морю. Он тут же определил для себя позицию – слева от сцены, за кустами шиповника. Отсюда рукой подать до беседки, где его будет ждать Лада, а затем до тропинки, которую проделали нетерпеливые отдыхающие, спешившие года два назад к морю. Вот только охранник, восседающий на вышке для волейбольного судьи… Его нельзя оставлять, с его позиции простреливается и пирс. Конечно, кое-кто дежурит и на катамаране, но вряд ли там успеют разобраться что к чему, и Глеб уже окажется далеко в море, прежде чем с борта судна прогремят первые выстрелы.

Сиверов дождался того момента, когда Саак отворил двери эллинга и выкатил на тележке катер – довольно легкий, предназначенный для буксировки лыжников. На корме поблескивали два мотора.

«Пока он будет катиться к морю, я успею завести двигатели», – подумал Глеб и спустился в свой номер.

Он подготовил винтовку, протер затвор, прочистил ствол, а затем отстегнул приклад и спрятал оружие в сумку. Два пистолета исчезли в карманах куртки.

Теперь оставалось только ждать.

Глеб уселся в кресло, закинул ноги на стол и закурил. Ему казалось, что секундная стрелка приросла к циферблату и сдвинуть ее нет никакой возможности.

Тогда он закрыл глаза и ждал столько, на сколько хватило его сил. Когда же он вновь взглянул на часы, то увидел – прошло пять минут.

Когда до назначенного времени оставалась четверть часа, Глеб с сумкой на плече вышел из номера и спустился черной лестницей. Ключ он оставил на подоконнике, прикрыв его скомканной газетой. Окно в конце коридора поддалось с трудом, его не открывали с последнего ремонта. Затрещала присохшая краска. Глеб замер и прислушался.

Нет, никто не заметил его. Он выскочил сквозь приоткрытое окно и оказался во влажном аромате южных растений. Сразу прикрыл окно, чтобы никто не заметил, каким путем он выбрался на улицу. Пригнувшись, он пересек бетонную дорожку, ярко освещенную фонарем, и исчез в зарослях. Глеб двигался очень осторожно, точно по намеченному маршруту, который он определил себе, глядя с обзорного балкона. Вот и кусты шиповника. Глеб оглянулся.

Возите беседки, за сценой, он увидел Ладу. Та, одетая в джинсы и рубашку, но на этот раз уже без пиратской повязки на голове, сидела на поручнях. В ее пальцах тлела сигарета. Глеб, открыл сумку, приладил приклад к винтовке и поправил мешающие смотреть ветви. Ярко освещенный стол посреди площадки, за ним группки людей, пьяный шум. А во главе стола – Валентин Гуковский и Боцман. Они сидели рядом, негромко переговариваясь. Боцман смеялся, а Валентин поглядывал себе на запястье – туда, где отливал золотом массивный корпус наручных часов. Глеб посмотрел на циферблат своих. Все, пора. Можно действовать.

Глеб буквально слился с оружием, припал к окуляру оптического прицела и увидел приближенные оптикой лица сидевших за столом – разомлевшее от выпитого лицо Боцмана и напряженное лицо Валентина. Банкир старался сидеть к сцене грудью, а Боцман – наоборот, сидел вполоборота. Перекрестье прицела сперва легло на предплечье Гуковского. Глеб несколько секунд подержал оружие, словно запоминая эту позицию, готовый в любое мгновение к ней вернуться, потом сдвинул перекрестие вправо, точно на голову Боцмана. Сейчас он не испытывал жалости к этому человеку, как не испытывал и ненависти. Перед ним была всего лишь мишень, в которую нужно выстрелить и желательно не промахнуться. Почти беззвучно щелкнул предохранитель. Палец лег на спусковой крючок. Глеб задержал дыхание и выстрелил. Ослабленный глушителем, выстрел показался ему легким хлопком. Боцман даже не успел вскинуть руки. Пуля вошла прямо в глаз, и бандит, оборвав свой рассказ на полуслове, рухнул в тарелку, расколов ее надвое. Гуковский даже не успел дернуться, как прозвучал второй выстрел. Пуля зацепила его предплечье, и из-под клочьев разодранного рукава показалась белая подкладка. Раненый Гуковский нырнул под стол. Охрана даже сразу не сообразила, откуда стреляют.

Затем кто-то выстрелил, и тут же послышались другие выстрелы. Беспорядочная стрельба разорвала тишину. Послышались истерические женские крики. Глеб, продолжая сжимать в руках винтовку, бросился к беседке. Лада даже не поняла, откуда он появился, и, ни о чем не спрашивая, послушалась приказа:

– Беги впереди меня! К морю!

Глеб злорадно ухмыльнулся, заслышав стрельбу на дороге, ведущей к шоссе.

На ходу он выстрелил в охранника, который привстал на судейском сиденье и вертел своим автоматом то влево, то вправо. Тот выронил оружие и полетел с вышки вниз головой.

– Быстрее! – прикрикнул Глеб, потому что кто-то уже успел рассмотреть две стремительно удаляющиеся фигуры, и пули засвистели, сбивая листья бамбука.

Глеб первым вскочил в лодку, а затем, нагнувшись, подхватил Ладу под мышки и втянул ее наверх. Он тут же отсоединил трос, и тележка понеслась по наклонным рельсам к морю. Волны уже успели подняться не на шутку, и Глеб молил Бога, который, если, конечно, существует, должен помочь запустить ему двигатели прежде, чем нос катера войдет в воду.

Чихнул один мотор, затем другой. Бешено завертелись лопасти винтов. Глеб наклонил оба двигателя. Нос скрылся под водой, ветровое стекло залила пена.

Винты плавно вошли в воду, и катер, медленно набирая скорость, принялся взбираться на гребень волны.

Глеб схватил штурвал и обернулся. По бетонной дорожке к морю бежали люди, слышались выстрелы. Конечно же, с такого расстояния никто не мог попасть в две маленькие фигурки на гребне волны. Катер перевалил через вал, и преследователи на какое-то время потеряли из виду беглецов. Но впереди возникла вторая волна, и вновь катер оказался в поле зрения. На этот раз стреляли уже с более близкого расстояния. И Глеб понял: единственное его спасение – это как можно скорее миновать гребень, а затем попытаться, двигаясь между валов, разогнаться до скорости глиссирования. Тогда он вновь покажется уже в стороне, там, где его никто не ожидает.

– Лодку спускай! – раздались крики. Глеб, обернувшись, увидел, как спускают моторную лодку с борта катамарана, С кормы опускали вторую. «Ничего, я должен успеть уйти!»

Глеб наконец-то почувствовал, как катер подбросило, и он заскользил по поверхности воды.

«Лишь бы не выбросило на берег!»

Вал уже начинал закипать белым буруном, и тогда Сиверов резко вывернул катер навстречу волнам. Брызги окатили их с ног до головы, и с вершины волны Глеб увидел, что две моторные лодки уже отчаливают от корабля, увидел людей, бегущих по пирсу, стреляющих в него на ходу.

Развить большую скорость не давали волны, но все равно Глеб каждый раз брался за рукоятку газа, проверяя, опущена ли она до конца. А затем поняв, что этим ничего не добиться, придави тросик коленом, рискуя его оборвать. Двигатели взвыли чуть громче, на пределе своих возможностей. Берег в точках огней то возникал, то исчезал, наклонялся и, как казалось Ладе, вот-вот готов был перевернуться.

Она вцепилась руками в плечо Глеба и только коротко вскрикивала каждый раз, когда нос лодки зарывался в волны Лодки преследователей легко ориентировались по белой полосе, оставленной винтами. Вновь зазвучали выстрелы. Глеб, не выпуская штурвала из рук, обернулся. Он увидел метрах в трехстах от себя бешено мчащиеся лодки. В одной из них он различил Валентина. Тот держался рукой за раненое плечо и зло скалил зубы. Над его головой полыхнула вспышка, и Глеб ясно услышал, как пуля вонзилась в обшивку катера.

Около четверти часа расстояние между беглецами и преследователями не сокращалось. Глеб отстреливался наугад, надеясь лишь только испугать преследователей, а затем бросил это безнадежное занятие, весь сосредоточившись на управлении лодкой. Он даже не обращал внимания на причитавшую Ладу.

Та ухватилась руками за ветровое стекло, и казалось, ничто на свете не может оторвать ее от него. И вдруг ощутимо запахло бензином. Глеб обернулся.

– Черт! Прострелили бак.

Тонкой струйкой топливо вытекало в море. А тем временем лодки преследователей приблизились уже метров на сто. Нужно было срочно что-то предпринимать.

– Бери канистру! – скомандовал Глеб. – Вылей половину в море!

– Зачем? – слабо пролепетала Лада.

– Не время рассуждать!

Женщина на четвереньках пробралась к корме, к бешено ревущим моторам и, открыв канистру, стала выливать бензин.

– Готово! – крикнула она, закрывая крышку.

– Держи штурвал!

Глеб, не дожидаясь, пока Лада доберется до носа, сам перебрался на корму, схватил вторую канистру и тоже вылил половину бензина в море. А затем обе канистры полетели в море и замаячили удаляющимися черными прямоугольниками на вспененной поверхности воды. Глеб выхватил из карманов пистолеты и с двух рук принялся стрелять. Четыре пули прошли мимо, все-таки лодку сильно качало. А затем раздались оглушительные взрывы.

Канистры разнесло на куски, бензин вспыхнул. Теперь лодки было прекрасно видно в вспышках огня, который ковром стелился по морю. Глеб стал стрелять по лодкам, стараясь попасть в двигатели.

Обе лодки легли в галс, пытаясь обогнуть огонь, тем самым подставив свои борта под выстрелы. Глеб считал, сколько патронов осталось в обоймах. Из простреленных баков полился бензин. Еще секунда – и огонь охватил лодки.

Послышались крики. Кто-то прыгал в воду. Еще прозвучало несколько выстрелов. Глеб отчетливо увидел охваченного огнем Валентина, пытающегося выбраться из горящей лодки.

«Как там Лада?»

Женщина сидела, забившись в угол, прижимая руки к груди. Никем не удерживаемый штурвал крутился сам по себе. Глеб, держась за борт, добрался до него и как раз вовремя: лодку уже разворачивало боком к волнам. В последний момент он успел ее выровнять. А когда миновал еще несколько валов, то обернулся.

Догорали остовы лодок. Сиверов скользнул взглядом по морю, пытаясь отыскать спасшихся, но никого так и не увидел.

Он гнал свой катер вперед и вперед. Вскоре чихнул и заглох один двигатель, за ним другой. Наступила зловещая тишина. Глеб огляделся. Берега не было видно. Они находились в открытом море. Ни весел, ни бензина. На востоке небо уже успело слегка порозоветь, волны немного улеглись. Он еще раз крутанул бесполезный теперь штурвал и устало опустился на сиденье, обтянутое красной искусственной кожей.

– Лада, – негромко позвал он.

Женщина с трудом подняла голову и посмотрела на него глазами, полными слез и страдания.

– Лада, все в порядке, – ласково проговорил Глеб, протягивая руку и прикасаясь к ее волосам.

Она чуть подалась вперед. И тут Глеб с ужасом увидел, что из-под пальцев руки, которую она прижимала к груди, сочится кровь. Он схватил Ладу за запястье. Та через силу отвела руку в сторону, и он увидел набрякшую от крови рубашку и маленькую дырочку в ней чуть пониже левой ключицы.

– Лада! – закричал он, хватаясь за отвороты рубашки и разрывая материю.

Но что он мог сделать? Из раны толчками выходила кровь. Губы женщины успели побледнеть.

– Сейчас, сейчас, я тебя перевяжу… – засуетился Глеб, прикладывая к ране носовой платок, который тут же сделался мокрым от крови.

Он понимал, что ничего не успеет сделать, что пуля засела глубоко в теле.

Если бы рядом была больница, операционная, хирурги, и то Ладу вряд ли можно было спасти. Но он не решался сказать об этом женщине.

И тут Лада остановила его ненужную суету.

– Успокойся. Я все равно уже ни на что не гожусь. Лучше поцелуй меня.

Она обняла его за шею слабеющей рукой, и Глеб не решился противиться ее желанию. Он поцеловал Ладу в холодеющие губы и словно почувствовал на своем лице дыхание смерти.

Женщина прикрыла глаза.

– Скажи мне, это ты? – прошептала она, прошептала быстро, скороговоркой, словно боялась, что не успеет услышать ответ.

Сиверов сжал ее руку. У него потемнело в глазах от отчаяния.

– Это ты, Глеб? – спросила она.

– Да, – ответил Сиверов.

– Я сразу узнала тебя, лишь только ты поцеловал… я… – женщина сжала пальцы Глеба в своей руке и замолчала.

Мужчина заглянул в ее остановившиеся глаза и понял: все, смерть разделила их. Он сидел, положив голову Лады себе на колени. Утренний ветер шевелил ее длинные волосы, подхватывал их, бросал Глебу в лицо. Иногда ему казалось, что Лада еще жива. Он продолжал сжимать ее руку в своей, как бы боясь, что, если отпустит – не успеет вобрать в себя уходящее от нее тепло.

Диск солнца уже поднялся над горизонтом. В небе появились чайки.

И наконец Глеб решился разжать руку. Лада лежала на сиденье, ее лицо казалось умиротворенным и спокойным. В жизни Глеба редко случались минуты, когда он не знал, что делать. А сейчас он пребывал в растерянности. Ничего нельзя было изменить, все уже случилось.

Он поднял крышку деревянного ящика, идущего вдоль борта, и вытащил оттуда самодельный, сшитый из брезента и проложенный ватой спальный мешок, расстелил его на дне лодки, а затем перенес на него Ладу. Она лежала, освещенная утренним солнцем, и, глядя на нее, можно было подумать, что женщина спит. Вот-вот солнечные лучи коснутся ее лица, веки вздрогнут, глаза откроются, и она улыбнется Глебу.

Он достал из ящика все железки, которые там были, запчасти к моторам, грузы, плоский якорь, завернул полы мешка и застегнул молнию. Теперь, словно из огромного кокона, выступало только лицо женщины. Глеб мысленно 'помолился, затем поцеловал холодные губы, застегнул молнию и, с усилием подняв тяжелый спальный мешок, осторожно опустил его за борт.

Глеб был сильным мужчиной и, только оставшись один, позволил себе расплакаться.

Солнце, уже стояло высоко, когда Глеб услышал далекий рокот корабельных двигателей. Он поднял отяжелевшую, словно налитую свинцом, голову и увидел, как в его сторону направляется небольшой пограничный катер. Чей флаг развевается на корме, он не мог рассмотреть из-за палубной надстройки. Да это его и не волновало.

Он даже не посчитал нужным отвечать, когда его окликнули с борта. Когда катер подошел совсем близко, матросы подцепили крючьями его лодку и подтащили к катеру. С грохотом на дно упала веревочная лестница. Глеб встал и, абсолютно безразличный ко всему, стал подниматься на борт. Только теперь он удосужился взглянуть на флаг – абхазский. Мужчина в полувоенной форме, но с босыми ногами, скорее всего, старший на этом судне, предложил Глебу пойти за ним. Глеб молча согласился. Открылась дверь, и Глеб шагнул в низкую каюту. Там за откидным столиком сидел, развалившись в шезлонге, человек в штатском. Но стоило Сиверову посмотреть ему в глаза; как он сразу понял, откуда прибыл этот человек и где он служит.

Губы мужчины, сидевшего за столом, расплылись в улыбке, и он легким взмахом руки отпустил человека в полувоенной форме.

– Ну, Слепой, и натворил ты дел! – рассмеялся мужчина, когда они остались одни.

Глеб, не меняясь в лице, опустился на стул, без спроса взял сигарету и закурил.

– Да, натворил ты дел, – повторил чин из ФСБ, – думал, не найдем мы тебя?

Ан нет, ошибся.

– Что вам от меня нужно? – устало поинтересовался Сиверов.

– Ну, во-первых, нужно разобраться во всем. Да ты не волнуйся, никто всерьез заниматься твоими проделками не станет. Можно тебя понять – усталость, нервы не выдержали… А вот потом, – мужчина подмигнул Глебу, – потом тебя ждут новые дела.