"Убрать слепого" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей)

Глава 4

Глеб вошел в палату, стараясь ступать бесшумно.

Его хромота была почти незаметна, рана на боку уже начала заживать, а длинная царапина на щеке была аккуратно заклеена тонированным пластырем, цвет которого лишь слегка отличался от цвета его кожи.

В руке он держал огромный букет тепличных роз.

– Только недолго, – сказала позади медсестра.

Глеб молча кивнул, и она бесшумно исчезла, аккуратно прикрыв дверь.

Ирина не спала.

– Ты, – сказала она, глядя на Глеба сухими провалившимися глазами.

Глеб положил букет на тумбочку и, придвинув к постели стул, уселся, едва заметно поморщившись от боли, которую причинило ему это нехитрое действие.

Ему очень не понравилось то, как выглядела Ирина, и он улыбнулся ей нарочито бодро.

– Как ты здесь? – фальшивым голосом спросил он. Голос слушался его еще хуже, чем простреленная Коптевым нога, и с этим невозможно было ничего поделать – больше всего Слепому сейчас хотелось повстречать сотни полторы Коптевых и не останавливаться, пока последний из них не упадет со сломанной шеей, поскольку одной смерти бывшему майору было явно недостаточно. Но в том, что происходило сейчас в этой бело-голубой комнате, все его профессиональные навыки помочь не могли.

– Нет моей девочки, – сухим и ломким голосом сказала Ирина, глядя мимо Глеба.

– Да… – кивнул он, отворачиваясь – в ушах у Ирины все еще оставались когда-то подаренные им платиновые серьги, и острый блеск маленьких бриллиантов резал ему глаза. – Если бы я мог поправить… – начал он, остро чувствуя, насколько бесполезны сейчас любые слова.

– Не надо, – попросила Ирина. – Не надо ничего говорить. Скажи, этот человек.., он приходил за тобой?

Глеб молча кивнул, по-прежнему глядя в сторону.

Говорить о Коптеве казалось ему сейчас едва ли не кощунством, но молчать было еще тяжелее, и он заговорил:

– Он пришел, чтобы отомстить.

– Что ж, – сказала Ирина, и Глеб не поверил себе, услышав в ее голосе сухой смешок, – по-моему, ему это удалось как нельзя лучше. За что же он мстил? Только не переводи разговор на погоду – когда ты это сделал в последний раз, все кончилось очень плохо.

Глеб посмотрел ей в глаза и понял, что придется говорить правду: Ирина, похоже, решила, что терять ей больше нечего, и пошла напролом.

– Он был майором одной из спецслужб, – сказал Глеб, – и вместе со своим начальником пытался провернуть одну очень крупную финансовую махинацию. Мне удалось их остановить.., черт возьми, единственное, о чем я сейчас жалею, это о том, что я не убил их обоих прямо тогда! – не выдержав, с горечью выпалил он.

– Это и есть твоя работа? – спросила Ирина.

Поразительно, но голос ее звучал по-прежнему ровно и спокойно. «Интересно, – с каким-то отстраненным чувством подумал Глеб, – как ей это удается?»

Он кивнул.

– Убивать людей? – уточнила она.

Слепой снова кивнул, разглядывая свои ладони.

– За это, наверное, хорошо платят, – с полувопросительной интонацией сказала Ирина.

Глеб пожал плечами. Этот разговор начинал его сильно тяготить. «Чего она добивается? – подумал он с растущей тревогой. – К чему эти вопросы?»

– Сносно, – ответил он.

– Боже, какая я дура, – сказала Ирина, отворачиваясь к стене, чтобы Глеб не видел ее слез. Голос ее, тем не менее, ни разу не дрогнул. – Разве можно было быть такой слепой?

При слове «слепой» Сиверов вздрогнул и бросил на нее быстрый взгляд. Заметив это, Ирина горько улыбнулась.

– А, – сказала она, – так это твоя кличка? Или у вас принято называть это псевдонимом?

– С чего ты взяла?

– Тот человек во дворе почему-то кричал: «Слепой! Слепой!» Я тогда все пыталась понять, что это значит. Теперь понимаю.

– Надо же, – устало изумился Глеб, – а я и не разобрал.

– Ты многого не разобрал, – сказала Ирина. – Уходи, прошу тебя. Я хочу уснуть.

– Я приду, когда ты почувствуешь себя лучше, – вставая, сказал Глеб.

– Не стоит, – ответила она. – И забери, пожалуйста, это. Глеб перевел взгляд с ее лица на ладонь и увидел, что на ней поблескивают платиновые серьги.

– Это нечестно, – глухо сказал он, пытаясь защититься. – Я подарил их тебе. Они твои.

– Мне не нужны подарки, купленные на кровавые деньги.

Глеб вспыхнул и, с трудом сдерживая рвущиеся наружу слова, круто повернулся на каблуках.

– Я вернусь, – повторил он, уже взявшись за ручку двери.

– Нет, – твердо сказала Ирина, и Сиверов вышел в коридор, аккуратно прикрыв за собой забранную матовым стеклом дверь отдельной палаты.

Он шел по длинному белому коридору, плохо соображая, куда и зачем идет, не замечая обращенных к нему лиц и не слыша недоумевающих возгласов.

Ведомый скорее инстинктом, чем разумом, он свернул на лестницу и сбежал по пологим ступенькам в просторный вестибюль.

Наспех подлатанный БМВ ждал его на стоянке у входа в больницу. Вокруг уже собралась кучка любопытных, с интересом разглядывая исклеванные пулями борта иномарки и вполголоса обмениваясь мнениями по поводу возможного происхождения этих отметин. Глеб грубо оттолкнул с дороги толстяка в китайском пуховике и зимней шапке с опущенными ушами. Садясь за руль, он услышал вполголоса произнесенное слово «бандит» и бешено обернулся, шаря по зрителям ненормально расширенными зрачками. Толпа быстро и как-то незаметно рассосалась, и тогда Глеб немилосердным рывком бросил машину в гущу транспортного потока, почти надеясь на лязгающий металлический удар и мгновенную темноту.

Ничего подобного с ним, однако же, не произошло, и вскоре он уже был на Арбате, Машину пришлось оставить в двух кварталах от дома – за последние двое суток Слепой и так привлек к себе столько ненужного внимания, что впору было уходить на пенсию. Он шел по Арбату, занятый своими невеселыми мыслями, совершенно автоматически заглядывая в зеркальные стекла витрин, чтобы убедиться в отсутствии «хвоста». За ним никто не следил – даже милиция не беспокоила капитана ФСБ Федора Молчанова, подвергшегося нападению беглого преступника Коптева. Это было к лучшему: впервые в жизни Глеб отчетливо ощущал, что не вполне владеет собой.

Поднявшись к себе в мансарду, он с шумом сбросил в угол пальто и упал в кресло, ища в кармане сигареты. Бутылка водки и стакан с самого утра ждали его на журнальном столике – отправляясь в больницу, он смутно предчувствовал, что по возвращении в этом возникнет острая нужда. Перед глазами все время стояло иссиня-бледное лицо Анечки на заднем сиденье БМВ, темные брызги крови на белой коже и устремленный в потолок кабины остекленевший взгляд широко открытых детских глаз. Торопливо закурив, Глеб свинтил с бутылки колпачок и наполнил стакан до половины, заметив при этом, как сильно дрожит рука. Горлышко бутылки звонко стучало по краю стакана, и Слепой, скрипнув зубами, сжал бутылку покрепче.

Залпом выпив водку, он задержал дыхание и немного посидел с закрытыми глазами, пытаясь привести в относительный порядок свои издерганные нервы.

quot;Я спокоен, – мысленно повторял он, – я абсолютно спокоен. Случилось то, что должно было случиться, и ничего кроме. Я ведь всегда знал, чувствовал, что мне нельзя обзаводиться семьей, что человек моей профессии не имеет права на счастье.., и права на милосердие я, между прочим, тоже не имею. Чего было проще – шлепнуть Коптева и Разумовского прямо там, возле банковского броневика, так нет же! Решил поиграть в законника. Вот и доигрался. Дочь Ирины убита. Так чего же ты ожидал от женщины? Что она после этого бросится тебе на шею? Она права, права от начала и до конца, а ты идиот. Просто я натренирован на активную защиту, – подумал он, снова наполняя стакан. – И даже не на защиту, а на нападение. Я киллер, а не бодигард. Бодигард в первую очередь закрыл бы своим телом машину, в которой находилась девочка, а я бросился на Коптева… Нет, все это бред собачий. Если бы я поступил так, то Коптев преспокойно перестрелял бы всех, как в тире… Между прочим, так было бы даже спокойнее.

Ни мне, ни Ирине не пришлось бы со всем этим жить.quot;

Он залпом осушил стакан и покосился в сторону потайной комнаты, в которой хранилось оружие.

Глеб Сиверов никогда не замечал за собой суицидальных наклонностей, но сейчас такой выход казался самым простым. Слепой окончательно запутался.

Его сложные отношения с Ириной, ложь, которой было так много, что она стала неотделимой от правды, застарелые сомнения в нужности и полезности собственной профессии и самого своего существования, отголоски извечного бесплодного спора между разумом и совестью, обрывки музыкальных фраз и оперных арий – все это напоминало внутренность бетономешалки на полном ходу, и посреди этого серого, тошнотворно вращающегося месива гвоздем сидела одна-единственная мысль: почему, черт возьми, я не застрелил их еще тогда?

Через некоторое время он почувствовал, что постепенно всплывает из темной пучины своего отчаяния – видимо, водка все-таки начала делать свое дело. Глеб ощутил, что боль не ушла, но несколько притупилась, оглушенная алкоголем, и что теперь он может рассуждать более или менее здраво.

«Почему я не застрелил этих мерзавцев тогда? – мысленно повторил он навязчивый вопрос, не дававший ему покоя с того самого мгновения, как он узнал в оборванце с автоматом майора Коптева. С этим вопросом следовало разобраться хотя бы потому, что, не решив его, невозможно было перейти к следующему вопросу: как жить дальше. – Я не застрелил их на месте потому, что хотел доказать себе: я не киллер, нанятый генералом Потапчуком для того, чтобы устранять неугодных ФСБ и лично генералу людей, а профессионал, действующий в интересах закона… не всегда в рамках, но всегда в интересах. И мне казалось тогда, что я это блестяще доказал. На самом же деле я просто бросил подачку собственной совести, а доказано было прямо противоположное, и не мной, а Коптевым. Он ясно дал мне понять, что я занесся не по чину, приравняв себя к нормальным людям и даже считая себя в чем-то выше их. Ну как же! У меня отменная реакция, стальные нервы, отлично развитая мускулатура, и я очень неплохо стреляю.., то есть, лучшего наемного убийцу еще поискать, но и только. С точки зрения киллера оставить эту парочку в живых было ошибкой, и я сполна за нее расплатился. Но я же не киллер! – мысленно воскликнул он и даже рассмеялся вслух сухим трескучим смехом. – А кто же ты тогда, приятель? – спросил он у себя. – Музыкальный критик? Кинозвезда? Слесарь шестого разряда? Нет, дружок, ты именно тот, кем тебя сделали – исподволь, целенаправленно и осторожно. И что теперь – пойти и застрелить генерала Потапчука? Так ведь он здесь ни при чем, это сделал не он, он просто пользуется моими услугами, вот и все.»

Глеб встал, подошел к проигрывателю и поставил компакт-диск, чтобы заглушить тот невнятный плотный рев, что снова начал звучать у него в ушах. Он с трудом боролся с искушением позвонить Потапчуку и попросить у того поручить ему какое-нибудь дело – чем сложнее, тем лучше. Сдерживало его только то, что он понимал: браться за работу в таком состоянии – это просто иной, более продолжительный и извращенный способ самоубийства. «Пора брать себя в руки, – решил он. – Будем считать, что истерика и горестное заламывание рук остались позади. Просто завершился еще один период жизни, не принесший, как всегда, ничего, кроме потерь. Оглядываться назад бессмысленно – прошлое мертво и похоронено. И горевать об утраченном бесполезно – потери обогащают нас опытом. Правда, бывает так, что груз опыта становится слишком тяжелым – тут важно иметь крепкую спину, чтобы не сломалась, выдержала…»

Он глубоко вздохнул, энергично встряхнулся, как вылезшая из воды собака, и сделал то, что следовало сделать сразу же, как только за ним захлопнулась дверь мастерской – проверил автоответчик. Прослушав пленку, Слепой невесело улыбнулся и закурил новую сигарету: генерал Потапчук разыскивал его уже почти сутки. Докурив сигарету до конца и выпив чашечку кофе, чтобы частично нейтрализовать действие алкоголя, Сиверов подсел к телефону и набрал номер прямой связи с генералом.

По случаю наступления зимы кафе в парке пустовало. Бармен в бордовом жилете поверх белоснежной рубашки откровенно скучал, перетирая бокалы заученными движениями ловких рук с длинными и нервными, как у пианиста, пальцами. Над стойкой мельтешил цветными пятнами экран телевизора, из скрытых динамиков доносилось задушевное хрипловатое кряканье какого-то исполнителя блатных песен, до коих бармен был большим охотником, восполняя тем самым недостаток острых ощущений. Время было мертвое – начало первого, и бармен никак не мог взять в толк, чего ради он вообще здесь торчит – не лето все-таки, мамы с детишками залегли в спячку до весны, и первые посетители начнут собираться только ближе к вечеру, да и то такие, что лучше бы уж они вообще не приходили. Хотя платили они всегда исправно, пили помногу и щедро давали на чай, бармен вечерних посетителей кафе не любил – все до единого были они людьми опасными, невоспитанными и грубыми, многие таскали с собой ножи, бывшие для них предметом первой необходимости, а самые отмороженные наверняка имели при себе и пушки. Бармен, никогда не страдавший от избытка агрессивности, откровенно побаивался этих людей и старался угождать, как мог – в отличие от молодых мам с детишками и пенсионеров, порой забредавших сюда в поисках стаканчика минеральной воды, эти крутоплечие ребята могли доставить массу неприятностей. Бармен от души плюнул в стакан и энергично растер плевок полотенцем.

В вестибюле мелодично звякнул дверной колокольчик, и бармен удивленно поднял брови: похоже. какая-то молодая мама пробилась-таки сквозь снега и вечную мерзлоту и достигла наконец вожделенного оазиса тепла и сытости, невзирая на трудности и лишения. Появилась надежда крупно заработать: продать чашечку кофе и пирожное. Бармен придал лицу выражение презрительной скуки, способное отпугнуть бешеного носорога и заморозить извергающийся вулкан, и поставил стакан на поднос.

Вошедшие, однако же, на молодых мам походили мало – хотя бы потому, что оба принадлежали к мужскому полу. Лет обоим было что-то около тридцати, одеты вполне прилично, хотя и не роскошно…

Нет, скорее всего, бандитами они тоже не были, тем более, что у одного из них на плече болтался большой и, по всему видно, тяжелый кожаный кофр, в каких фотографы таскают свои аппараты, объективы и прочие причиндалы. Судя по всему, ребята просто заскочили погреться и на скорую руку пропустить по двадцать граммов.

– Привет, служивый, – сказал бармену тот, который был без кофра, выбирая из густой черной волосни, которой до самых глаз заросла его физиономия, мелкие прозрачные льдинки и белозубо улыбаясь. – Организуй-ка нам, пожалуйста, два двойных коньяка, два кофе и пачку сигарет. И смени выражение лица, а то коньяк, чего доброго, прокиснет, Бармен хмыкнул про себя, но перечить не стал – бандит там или не бандит, но разговаривал вошедший как-то уж чересчур уверенно, так что доблестный хранитель барной стойки решил не связываться и нацепил на физиономию маску вежливой готовности – покупатель-всегда-прав-благодарю-вас-чего-изволите.

– Вот, – удовлетворенно сказал бородатый, – это же совсем другое дело!

Он забрал свой заказ и вместе с владельцем кофра разместился за дальним столиком у большого, во всю стену, окна, выходившего в заснеженный парк, прямо под висевшей на стене выцветшей от времени и засиженной мухами табличкой, извещавшей посетителей о том, что в кафе не курят. Оба немедленно закурили и, прихлебывая коньяк, стали что-то горячо обсуждать. Бармен от нечего делать навострил было уши, но бородатый, на полуслове оборвав начатую фразу, обернулся и крикнул:

– Эй, бар-мен, бар-друг, вруби-ка музыку погромче! Очень я этот фольклор уважаю!

Его спутник, репортер «Криминальной хроники»

Дмитрий Зернов, скривился, как от зубной боли, и недовольно сказал:

– Вот уж не думал, что тебе нравится эта кабацко-уголовная муть. От своих подопечных заразился, что ли?

Следователь городской прокуратуры Григорий Бражник, старинный друг и одноклассник Зернова, энергично поскреб ногтями в недрах своей иссиня-черной разбойничьей бороды и весело улыбнулся.

– Между прочим, это было бы вполне логично.

Ты знаешь, что больше всего любит слушать главный прокурор города Москвы?

– Не может быть, – ахнул Зернов.

– Почему? Я же не говорю, что он в метро по карманам лазит. А музыка – это просто хобби, помогающее, к тому же, лучше понять психологию наших, как ты выразился, подопечных.

– Судя по количеству поклонников этой музыки, у вас в подопечных ходит половина населения страны.

– Почему половина? – обиделся Бражник. – Сто процентов, старик, сто процентов! Просто не все они об этом знают. Вот ты, к примеру. Не будем говорить о мокрухах и квартирных кражах…

– Не было меня там, начальник, – приблатненным голосом сказал Зернов и пригубил коньяк.

– А я и не говорю, что был, – кивнул Бражник, – хотя, возможно, и стоило бы это как следует проверить. Но об этом, как я уже сказал, мы говорить не будем. Безбилетный проезд в общественном транспорте и переход улицы в неположенном месте мы тоже пока оставим в стороне…

– Это было, – покаянно повесил голову Дмитрий. – Оформляй явку с повинной.

– Погоди, – отмахнулся Бражник. – Оформлять, так уж все чохом. Как у тебя, к примеру, с незаконными валютными операциями? Только не говори, что никогда не покупал доллары у спекулянтов.

– Не только покупал, но даже и продавал неоднократно, – честно признался Зернов.

– Ну вот. А это тебе не безбилетный проезд… Так оформлять явку с повинной?

– Погоди, погоди.., тпру! Ишь, какой ты быстрый!

Вы что, всех уже пересажали, один я остался?

– То-то же, – рассмеялся Бражник, – страшно?

А ты говоришь – музыка… Музыка эта хороша тем, что, как и любая другая, создает превосходный фон для конфиденциальных разговоров. У тебя ведь, как я понял, ко мне дело?

– А ты как будто не знаешь… Тебе удалось что-нибудь разнюхать?

Бражник вдруг сделался очень серьезным и сделал большой глоток из своего бокала.

– Совет хочешь? – спросил он.

– Если ты без этого не можешь, то давай, – пожал плечами Зернов. – Только ты же знаешь мое правило…

– Знаю, знаю, – немного раздраженно проворчал Бражник. – Все полезные советы надлежит внимательно выслушать и немедленно забыть к чертовой бабушке. Но ты прав: я без этого не могу. По крайней мере, совесть будет чиста.

– Тогда слушаю, – улыбнулся Зернов. Улыбка у него была открытая и обаятельная, даже поставленный немного вкось передний зуб ее ничуть не портил.

– Ты не скалься, – буркнул Бражник. – Баб очаровывай, а у меня вкусы несколько иные. Так вот, совет: не лезь в это дело.

– Это не совет, – поморщился Зернов. – Это транспарант. По газонам не ходить, руками не трогать… Я журналист, понял? Это моя работа.

– Твоя работа – художественно обрабатывать милицейские сводки происшествий, – жестко отрезал Бражник, – а ты разеваешь рот на кусок, которым уже подавились и прокуратура, и ФСБ.., подавились и выплюнули.

– Приятного аппетита, – сказал Зернов, мелкими глотками отпивая кофе. Кофе, как ни странно, оказался отменным, и он отсалютовал бармену чашкой. – В общем, будем считать, что полезный совет принят к сведению. Нельзя ли теперь по существу?

– По существу… Понимаешь, – теребя бороду, сказал Бражник, – в том-то и дело, что по существу ничего нет.., по крайней мере, ничего, что можно было бы доказать.

– Так ведь я его не сажать собираюсь, – пожал плечами Зернов.

– Зато он тебя может посадить, – сказал Бражник. – Клевета – слыхал такое слово?

– Вот поэтому мне и нужны факты.

– А за факты он тебе может голову свернуть, – предупредил Бражник. – Как тебе такая перспектива?

– У меня таких перспектив было… – махнул рукой с зажатой между пальцами сигаретой Зернов. – Не впервой.

– В конце концов, как хочешь, – Бражник полез за пазуху и выложил на стол свернутый в несколько раз лист плотной глянцевой бумаги. – Вот я тебе тут сделал распечатку… Тут все – дача, вилла в Афинах, квартиры в Москве и Питере.., биржевые спекуляции, названия фирм, которыми он владеет через подставных лиц, имена некоторых его друзей в Фергане…

– Ого, – поднял брови Зернов, – даже так?

– Его причастность к наркобизнесу не доказана, как и все остальное, – пожал плечами Бражник.

– А почему?

– А по кочану. Везде, знаешь ли, люди работают.

Все хотят жить, и жить по возможности хорошо, а он мужик умный, деловой, друзья за ним, как за каменной стеной, зато враги долго не живут.

– Он что же, купил всех?

– Почему всех? Всех не купишь. Одного там, другого здесь… Кое-кто умер, кое-какие документы почему-то пропали… В общем, все знают, что он сволочь, а ухватить его не за что.

– Как же так? Впрочем, о чем я…

– Вот именно. В России все-таки живем, а не в какой-нибудь занюханной Швейцарии. Так что на твоем месте я бы подумал, Хемингуэй. Между прочим, кое-кто уверен, что он как-то связан с нынешними событиями в Чечне.

– Ты имеешь в виду киднэппинг?

– Имей в виду, если ты вздумаешь ссылаться на меня, я тебя утоплю в унитазе.

– Какой человек, – мечтательно протянул Зернов. – Орел! Богатырь! Вот бы взять у него интервью!

– Ага, – подхватил Бражник. – Ты анекдот про интервью знаешь?

– Знаю. Совершенно не смешной и к тому же препохабный.

– Зато очень жизненный.

– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал Зернов, вставая и набрасывая на плечо ремень кофра.

– Тебя подбросить?

– Подбросить. Но чтобы потом непременно поймать.

– Вот уж это по обстоятельствам.

Залпом допив коньяк, Бражник встал, и друзья покинули кафе. Бармен вздохнул и снова принялся перетирать стаканы.