"Комбат не ждет награды" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей, Гарин Максим)Глава 4По возвращении из Таджикистана и Афгана, с грозных и страшных гор, где каждый неосторожный шаг, одно неверное движение грозили неминуемой смертью, Комбат вел тот же образ жизни, что и до поездки. Никак не сказалось на нем второе его «боевое крещение» – ну да, спас он секретный вертолет «Барракуда С-2000», но не обязан же он возгордиться по этому поводу. По утрам он просыпался, даже не обращая внимания на будильник, звонивший через пару минут после того, как он открывал глаза, быстро надевал спортивную форму и выбегал из подъезда своего дома. Как всегда – кросс десять, а иногда и пятнадцать километров, а после кросса – усиленное занятие физкультурой. Комбат даже притащил и поставил на балконе две черные пудовые гири и, вернувшись с пробежки, легко, словно мячиками, жонглировал ими. Правда, время от времени его посещала смешная мысль: а что произойдет, если он вдруг нечаянно уронит гирю на пол? То-то шум поднимется! А внизу, у соседей, может быть, даже люстра отвалится. Но Борис Рублев был абсолютно уверен: что-что, а вот тяжелейшую гирю он даже если упустит, то поймает ее у самого пола, и ничего не произойдет. В общем он вел тихую и спокойную жизнь, сам себе иногда напоминал автомат или пистолет со снятым предохранителем или сжатую до отказа пружину, готовую в любой момент выпрямиться и перейти к решительным действиям. Но каковы будут эти действия, Рублев даже и не подозревал. Раз в неделю, а иногда и дважды, Борис Рублев встречался со своими ребятами. Они делились новостями, поверяя ему – своему бывшему комбату, сокровенные тайны. У кого-то не складывалась семейная жизнь, у кого-то росли непослушные дети, от кого-то уходила жена, потом возвращалась. Все это Борис Иванович внимательно выслушивал, изредка ухмылялся и приговаривал: – А кто же тебя, такого дурака, за руку тянул? Ты же сам во все это безобразие влез по своей воле, вот теперь и расхлебывай. То-то мне хорошо, – говорил Рублев, – ни жены, ни детей. Живу себе спокойно и волноваться, в принципе, не о чем, даже если захочу. И запомните, ребята, жена не может изменить мужу только в одном случае… – Когда же? – Когда ее нет… Хотя в последнее время, а особенно после возвращения из Афганистана, Борис Рублев подумывал-таки о том, что может быть, стоило бы изменить свою жизнь коренным образом. Тем более, у него имелась женщина, и она ему нравилась. А самое главное, она абсолютно ничего не требовала от Бориса. Ее, скорее всего, тоже устраивало существующее положение вещей и те в общем-то пока простые отношения, которые установились между нею и Рублевым. Они созванивались, Комбат приезжал к ней в гости. Иногда оставался там до утра, а иногда возвращался к себе домой, сославшись на какие-то неотложные дела. Женщина немного лукаво улыбалась, понимающе кивала головой: дескать, какие у тебя могут быть дела, разве что твои ребята придут к тебе в гости – водки попить, да повспоминать… О том, что у Бориса Рублева может быть еще одна женщина, кроме нее, его подруге даже не приходило в голову. Слишком уж прям, честен и откровенен был с ней этот мужчина. В общем, жизнь шла своим чередом. Происходили в России политические передряги, кто-то терял свои посты, пытался оправдаться на пресс-конференциях и на газетных полосах. Но это уже было, как прекрасно понимал Борис Рублев, маханием кулаками после драки. С интересом Комбат наблюдал разве что за генералом Лебедем, за его просто-таки фантастической карьерой. В чем-то Борис Рублев был похож на бывшего командарма – генерала Лебедя. Скорее всего, сказывались долгие годы армейской службы, тяготы, невзгоды, Афганистан, будь он неладен, смерть друзей. В общем, за плечами этих двух бывших кадровых военных осталась очень похожая жизнь. А вот к происходящему они относились абсолютно по-разному. Генерал Лебедь стремился забраться на политический олимп, стремился стать влиятельным, действующим политиком крепко держащим власть в своих руках. А вот Комбат ни к чему такому не стремился, понимая, насколько грязное дело политика. Вернее, он даже этого не понимал, он просто чувствовал насколько там все липкое и гнусное – похожее на дерьмо. Стоит лишь один раз вступить, один раз испачкаться, а затем всю жизнь придется отмываться. Отмоешься, но каждый встречный при удобном случае напомнит – это тот, который… А то, что на экране телевизора они выглядят холеными и довольными, ни о чем хорошем Комбату не говорило, а только подчеркивало его предчувствия и отношение к политической волынке и политическим передрягам. В общем, жизнь Бориса Рублева шла спокойно, неторопливо. Он чувствовал, вскоре его знания, умения и навыки обязательно вновь понадобятся. Но кому? Он этого не знал. И каким образом ему придется проявить весь свой боевой опыт он тоже не знал. Единственное, в чем он был уверен на все сто, так это, что торопить события не следует. Все случится само и придет к нему в свое время. Как-то в пятницу, часов в пять пополудни, Комбат позвонил своей Светлане на работу. Там ему сообщили, что к сожалению она уехала в срочную командировку. – Черт подери, – пробормотал Комбат, бросив трубку, – почему она мне ничего не сказала? Ведь была же договоренность, что сегодня мы встретимся, поужинаем у нее. В общем, выполним тот минимум, к которому мы оба привыкли. А тут – на тебе… Ни позвонила, ни сообщила. Ну да ладно, бог с ней. И абсолютно случайно, листая записную книжку, Комбат обратил внимание на телефонный номер. Борис Рублев хмыкнул, проведя указательным пальцем по записи на странице. Под телефонным номером твердым почерком Комбата было написано лишь имя и отчество «Леонид Васильевич». «А почему, собственно говоря, не позвонить полковнику Бахрушину? Интересно, чем он сейчас занимается?» И Комбат, даже не задумываясь о последствиях подобного звонка, быстро нажал семь клавишей и услышал семь коротких сигналов. Трубку тут же подняли. – Бахрушин слушает! – Добрый день, полковник, – бросил в микрофон Борис Рублев. – Кто это меня спрашивает? – послышался чуть недовольный вопрос. – Не ожидали, полковник, что вас побеспокоит какой-то майор? – А, Борис Иванович! Сколько лет, сколько зим! Ну, как жизнь, Комбат, как дела? Голос Бахрушина мгновенно изменился. Он поудобнее устроился в жестком кресле, лишь только узнал голос звонившего. – Да так, ничего, полковник… Жизнь идет, а я вместе с ней. Куда-нибудь да дойдем… – А чего ты не говоришь, Борис Иванович, «служба идет»? – Нет же у меня никакой службы. Вы же знаете, полковник, я не служу. – Знаю, знаю. Только не говори, Борис Иванович, расхожую фразу «Служить бы рад, прислуживаться тошно!». – Вот вы, полковник, и ответили – сами на свой же вопрос. – Я заранее знал ответ. – Все-то вы заранее знаете! Слишком уж вы какие-то осведомленные. – Не слишком, – в сердцах пробубнил Бахрушин, – хотелось бы знать намного больше. – Куда уж больше? А чем вы, собственно, заняты, Леонид Васильевич? – Делами всякими. Вот только сейчас бумажки просматривал… – Что, перекладывали из одной стопки в другую? – хохотнул в трубку Рублев. – Не совсем. – Как же, поверил я… – Из одной стопки взял, а вот положить в другую рука не поднимается. – Ясно. – А у тебя что новенького? – Все по старому, полковник. – Раз звонишь – дело есть? – Да не поверите, Леонид Васильевич, просто так. Открыл блокнот, увидел ваш номер и решил позвонить. Обещал же… – Небось, звонил не мне, – хмыкнул в трубку Бахрушин, – а какой-нибудь длинноногой даме. – Скажете… – Ее дома не оказалось, а вторую, запасную, завести себе не удосужился. Тоска тебя и заела. Вот и позвонил мне. – ..позвонил… Комбата даже передернуло: уж слишком прозорлив и недалек от истины, как всегда, оказался полковник ГРУ Леонид Васильевич Бахрушин. Словно бы в самом деле, Бахрушин знал, что за пять минут до звонка ему Комбат пытался связаться со своей женщиной. – Правда, она глаза режет, Комбат. – Есть вещи, о которых не говорят. – Или ждал ее, ждал, а она не пришла? Не может? – ..уехала в командировку. – Причина уважительная, конечно, если не врет, – пошутил Бахрушин. – Так ты ничем не занят, Борис Иванович? – Собственно, ничем. – А что, если мы встретимся? – предложил полковник Бахрушин, прекрасно понимая, как многим он обязан этому немногословному, спокойному, уверенному в себе майору, бывшему командиру десантно-штурмового батальона. Да, Бахрушин за вертолет получил от начальства благодарность, а один из генералов даже был награжден. А Комбат не получил ничего, хотя, собственно говоря, он ничего и не просил, ничего не требовал. Бахрушин тогда, после Таджикистана, предложил Рублеву пойти служить к нему в ГРУ, но майор Рублев наотрез отказался, сказав, что ничего в этом не понимает и вообще следить, ловить кого-то он не желает. На этом тогда разговор полковника и майора закончился. Расстались они настоящими друзьями, обменявшись крепкими мужскими рукопожатиями и похлопыванием друг друга по спине. – А что, Борис Иванович, если я к тебе прямо сейчас подскочу? – На чашку чая? – Ну да, можно и на чашку чая, а можно и на что-нибудь другое. – Какие вопросы, полковник? Буду ждать, – Тогда я минут через сорок – у тебя. – Вот и хорошо, – хмыкнул в трубку Комбат, – будет хоть с кем вечер провести. – Мне прихватить с собой чего-нибудь? – Огненной воды. – Можно и огненной воды, чисто мужской напиток. – Только не берите, полковник, водку «Белый орел». – А что ты предпочитаешь? – Я к спиртному, честно говоря… – Знаю, не рассказывай, Борис Иванович – равнодушен. – Да не равнодушен. А отношусь с пристрастием. Люблю хорошую простую русскую водку и не переношу все эти «Абсолюты», «Петроффы», «Смирноффы» и прочую гадость. – Тогда я их и не стану привозить, захвачу чего-нибудь стоящего. – Ну все, тогда жду. – Никого больше не будет? – в конце разговора осведомился полковник Бахрушин. – Вроде бы никого, дама же с большой грудью в командировке. – Тогда еду. Комбат, положив трубку, потер руки и занялся быстрым приготовлением закуски. Что-что, а собрать нехитрую закуску на стол Борис Рублев умел мастерски. Он даже мог, по мнению Андрюши Подберезского, сварить кашу из топора и накормить ею весь батальон. Ну, если не весь, то тех, кто не на посту. В холодильнике имелись мясо, колбаса, были огурцы и помидоры. Здесь же стояли, как патроны в обойме, пять одинаковых бутылок водки. Так что топор, лежавший под кухонным шкафчиком остался в неприкосновенности. «А он ничего мужик, только слишком уж головастый, слишком много знает. А так ничего… И анекдоты классно рассказывает. Даже за одно это Бахрушина можно уважать. А еще полковник хорош тем, что не во всем похож на кадрового военного. А на кого он вообще похож?» – задал себе вопрос Борис Рублев. Задал, но ответить не смог. Единственное сравнение, которое он смог изобрести, так это то, что Бахрушин из ГРУ больше смахивает на бухгалтера какого-то коммерческого предприятия, занимающегося не слишком чистым бизнесом, чем на полковника. Наверное, если бы Бахрушин в самом деле занимался бизнесом, то был бы очень богат. Ведь он крайне осторожен, предусмотрителен и хитер. Вообще-то таких людей, как понимал Комбат, лучше держать в друзьях. И не дай бог, если такой друг превратится во врага! Тогда его уже не остановишь. Он найдет уязвимое место и нанесет удар – не сильный, но очень точный. Как говорится, Бахрушин будет бить не в бровь, а прямо в глаз. И после такого удара оправиться будет крайне трудно. Комбат все это понимал, чувствовал, но Бахрушин ему нравился. Слишком уж он был какой-то не правильный военный и в то же время не гражданский, а его рассуждения о политике, да и вообще о жизни, о жратве, о водке очень нравились Комбату, хотя и не могли поколебать его собственные убеждения. Но тем не менее, даже независимо от твердости своих личных пристрастий, кое-какие фразы полковника Бахрушина Комбат уже взял на свое вооружение. И одна из этих фраз была такой: «Чем больше бумаги, тем чище задница». Или когда кто-то спрашивал полковника: – Что мне делать с этим документом? Бахрушин говорил: – Сверни в трубочку. – Зачем в трубочку? – А трубочку легче всунуть в задницу. – Понял. И Комбат, даже не желая этого, пользовался фразами, изобретенными полковником Бахрушиным, они сами слетали у него с языка. Приготовление еды много времени не заняло. И уже через сорок минут стол был накрыт, а Комбат мыл руки, внутренне радуясь, что сейчас приедет хороший гость, интересный собеседник и ему будет с кем скоротать вечер. Книги читать Борис Рублев не любил, уж слишком в них много было всего накручено и слишком уж витиевато излагали свои мысли писатели. Телевизор тоже не любил. Жизнь в нем была еще более обманчива, чем в книгах. Смотришь – кажется, правда. А подумаешь, правды ни в фильмах, ни в рекламе, ни в выпусках новостей нет. Борис Рублев подошел к окну как раз в тот момент, когда к дому подъехала черная «Волга» с затемненными стеклами. Из машины неуклюже выбрался полковник Бахрушин, поправил серую кепку – такую, какие обычно носят интеллигенты. Его лицо без привычных очков в громоздкой оправе с толстыми стеклами казалось беззащитным. Подслеповато щурясь, Леонид Васильевич огляделся по сторонам, а затем наклонился к водителю и что-то ему сказал. «Наверное, отсылает машину. Хорошо ему – привезут, завезут…» И Комбат вспомнил, как когда-то и у него была машина с шофером. Он даже вспомнил фамилию и имя своего водителя, естественно, последнего, молоденького паренька из-под Смоленска. Водителем тот был хорошим и машину любил. «Уазик.» Комбата выглядел как новенький, всегда вымытый, вычищенный. Хотя этому «Уазику» иногда и приходилось преодолевать километров по сто, сто пятьдесят бездорожья в день, сущего ада. ,quot;И как это Вася Перепелкин умудрялся проезжать по таким рытвинам, а иногда даже по пахоте – одному богу известно. И машина у него всегда была в порядке, и бензин никогда не кончался. В общем, водитель был что надо. Интересно, кем он сейчас?quot; Комбат видел, как полковник Бахрушин вошел в подъезд и, посчитав до пятнадцати, направился к двери. Уже выйдя в прихожую, он услышал, как щелкнули створки лифта и повернул ключ в замке. Полковник Бахрушин, моргая глазами, явно удивился, не ожидая, что дверь вот так откроется прямо перед его носом. Комбат был на голову выше полковника и чуть ли не вдвое шире в плечах. «Да, с физ-подготовкой в ГРУ явно не все в порядке», – подумал Комбат, протягивая руку для приветствия. Но рукопожатие полковника Бахрушина было сильным и уверенным. У Рублева даже захрустели суставы. «А он ничего, силен! Старается мне руку жать изо всех сил», – мелькнула мысль в голове Рублева. – Проходите, Леонид Васильевич, проходите. Вы знаете, я очень рад. – И я рад. – Правда? – Я похож на человека, который врет? – Честно говоря, да… – Но не тебе. – Вот этому я готов поверить. Полковник прошел в квартиру Рублева и внимательно осмотрелся по сторонам. Со времени последнего визита здесь абсолютно ничего не изменилось. Все сияло все той же военной чистотой и аккуратностью. Полковнику даже почудился запах дешевого одеколона и сапожной ваксы, хотя ни хромовых сапог, ни флакона с дешевым одеколоном он нигде не увидел. – У тебя что, Борис Иванович, денщик есть? – В каком смысле, полковник? – ухмыльнулся Рублев. – У тебя так прибрано, как в казарме. – А, это привычка, полковник. Не люблю беспорядка. Хотя иногда бывает, опускаюсь до того, что на телевизоре собирается пыль. – Вот уж не поверил бы! – раздеваясь и проходя к дивану, буркнул Бахрушин. – У тебя чисто, как в аптеке. Правда, чистота какая-то мужская – без особой души. – Что поделаешь, женой пока не обзавелся. – Я тоже думаю, что пока. А ведь время, Борис Иванович, время. Хоть ты мужик и крепкий еще, а о потомстве подумать следует. Не быть же тебе век холостяком! – Ладно, не надо об этом, полковник, не дави на больную мозоль. – А что, еще кто-то давит? – Давят, черти! Как соберутся мои ребята, так и начинают подначивать да подкалывать: «И что это ты, Комбат, одинокий? Такой мужчина видный… Уж все-ли у тебя в порядке?» – И что ты тогда делаешь, Борис Иванович? – Посылаю их к едреной фене. А они, черти, лишь хохочут в ответ, да переглядываются друг с дружкой. Не очень-то… – Правильно переглядываются, переживают за тебя. А ты, похоже, не переживаешь. – Так можно и залететь. Женишься на какой-нибудь, а потом пилить начнет, никакого житья не станет. Ни мне, ни ей. – Это точно. Бывает такое в жизни, случается… – и полковник Бахрушин, сузив глаза, горько хмыкнув, подумал о своей супруге. И у него, у такого осторожного и неглупого человека, семейная жизнь сложилась не совсем так, как он мечтал. А исправлять уже было поздно. – Садитесь, полковник, к столу, что ж вы какие-то разговоры завели, как поп на исповеди! Расскажите лучше, что новенького в мире, чем страна без меня живет. – А то ты не знаешь! – ухмыльнулся полковник, ставя на стол бутылку «Столичной». – Еду я не брал, был уверен, что стол пустым не застану. – У меня, полковник, стол никогда пустым не бывает. Ребята время от времени продукты подкидывают, да и сам я не бедный, поесть иногда люблю. Хотя, в общем-то, к еде неприхотлив, как волк. Могу один раз наесться до отвала, а потом дня три-четыре только сигареты покуриваю, да чай попиваю. – Хорошо тебе. А у меня желудок, – и полковник Бахрушин похлопал по своему довольно-таки объемному животику. А потом вопросительно глянул на Бориса Рублева. – Что такое, Леонид Васильевич? – Ты что, майор, не знаешь присказки? – Что? – насторожился Рублев. – Легче на морозе три часа поезд ждать на заброшенной станции, чем в тепле, сидя на диване, десять минут – сто граммов водки, – абсолютно бесстрастно сказал полковник Бахрушин, Борис Рублев расхохотался, показывая крепкие белые зубы: – Это точно, полковник, не в бровь, а в глаз, – и подхватив бутылку, которая уже успела покрыться капельками, ловко свернул сильными пальцами винтовую пробку и аккуратно положил ее в центр пепельницы. – За встречу, – предложил Комбат, разливая водку по вместительным рюмкам. – За встречу, Борис. Сколько мы уже с тобой не виделись? – Да уже месяца два. А если точнее, два месяца и десять дней. – Ну, поехали. Считать ты умеешь… Рюмки сошлись над серединой журнального столика. Мужчины набрали воздуха и проглотили сорокаградусный напиток. – Первая колом, вторая соколом, а остальные мелкими пташками. Правильно я говорю, полковник? До четвертой мы тоже дойдем. – Верно говоришь, товарищ майор. – Не люблю я это слово – товарищ! – Мне по-другому казалось, – Леонид Васильевич был искренен в своем удивлении. – Не люблю, когда его за столом говорят, а не на плацу. – Ладно, тогда не буду его больше употреблять. А как тебе нравится – «господин майор» или «господин Рублев»? – И «господин» мне не нравится, – накалывая на вилку кусочек огурца, произнес Комбат и аппетитно захрустел. То же самое сделал и полковник Бахрушин, правда, перед этим он успел водрузить на нос свои массивные очки. – Полковник, а стрелять в очках, наверное, не очень? – Можем попробовать как-нибудь. – И что, нормально получается? – Вполне нормально. Я даже привык. Как-никак – оптика – прицел. – Ладно, поехали по второй, – Борис Рублев снова наполнил рюмки. – Куда ты гонишь? Куда летишь? Бежишь, как голый в баню. – Я привык все делать быстро. – И с женщинами тоже? – Это единственный случай, когда – поспешишь и людей насмешишь. – Напьемся – и никакого удовольствия! – А вот это уж нет. Напиваюсь я, полковник, крайне редко, лишь по важным поводам: как-то разжаловали, уволили… – Лишили награды, да? – съязвил полковник Бахрушин. – А вот и нет, – сказал Комбат. – Когда меня лишили звезды, я не напился. Я вообще не выпил ни грамма, словно бы это произошло не со мной, а с кем-то другим. – Ясно с тобой все, Борис Иванович. А знаешь, я тоже из-за этого не расстраиваюсь. Одной звездой больше, одной меньше… – Не хочется иметь только одну звезду, полковник, на кладбище. – Это точно. Ты как всегда прав. Лучше быть живым, но без медали, чем награжденным посмертно, не правда ли? Лежит звездочка на мягкой подушечке… – По-разному бывает, – немного насторожился и даже болезненно поморщился Борис Рублев. В общем-то разговор о наградах для него был не совсем приятным. И Бахрушин это почувствовал. Он взял бутылку, наполнил в рюмки. – Ну ладно, Комбат, прости меня старика. Не хотел тебя обидеть. – Меня обидеть тяжело. Это я так, о своем… – Закусь у тебя свежая, – перевел разговор в другое русло Бахрушин. – Сам готовлю, для себя и для друзей. Потому и вкусно. – Может, поделишься тайной армейской кухни? – Как не фиг на фиг, – и Борис Рублев с энтузиазмом принялся объяснять полковнику, как из куска мяса можно приготовить такую вкусную вещь. Единственное, чего он не знал, так это, как назвать это мясное блюдо. – Это же рагу! – Рагу, так рагу, – с улыбкой махнул рукой комбат. – Правда, мои ребята называют это «баранина по Рублеву». – В смысле по рублю? – Да нет, денег я за нее не брал и не беру. – Зря, получается у тебя это ничуть не хуже, чем воевать. – А что у вас творится? – Где это у нас? – часто заморгав глазами, осведомился полковник Бахрушин. – В вашей важной конторе? – Как ты и говорил, бумаги просматриваем, анализируем, прикидываем… Из стопочки в стопочку перекладываем. – Ничем конкретным не занимаетесь? – Конкретное ты, Борис Иванович, понимаешь только как пойти пострелять, окружить, захватить, заломить руки, посадить за решетку, осудить? – И это тоже… Без этого же ведь нельзя? Спецслужбы для этого же и созданы. – Не совсем для этого. – А для чего же тогда? – наивно приподняв брови, спросил бывший комбат. – Знаешь, Борис Иванович, иногда все решают слова, бумажки, а не пули, снаряды и ракеты. Иногда бумажка стоит больше, чем десантная дивизия со всей своей техникой. – Вполне может и такое быть… – буркнул Борис Рублев, явно задетый такой бесцеремонностью и самоуверенностью полковника. Семисотграммовая бутылка водки была допита под нехитрые разговоры за жизнь, под длинные паузы, под аппетитное чавканье двух изголодавшихся мужчин. В общем, бутылка водки, выпитая во время разговора, ни полковника Бахрушина, ни майора Рублева не опьянила. У Комбата лишь кровь прилила к лицу, а полковник Бахрушин, может быть, стал моргать чуть чаще, чем всегда. – Ну что, возьмемся за вторую? – спросил словно бы сам у себя Борис Рублев, убирая со стола пустую бутылку. – Перейдем барьер? – задал вопрос полковник Бахрушин. – Барьер мы не перейдем, а вот одной, по-моему, маловато. – Ну, давай! – махнул рукой Леонид Васильевич и рассмеялся. – Гулять, так гулять, пить, так пить! Что уж терзать себя угрызениями совести? – А что, никто вас не ждет? – поинтересовался Рублев. – Привыкли уже. Я часто возвращаюсь домой поздно, а иногда не появляюсь дома по несколько дней, – сказал полковник и подмигнул Рублеву. Тот поднялся, сходил на кухню и вернулся с бутылкой водки. – Вот это хорошая. Мягкая, живая вода. – Живая-то она живая, только на следующий день тошно. – А мне тошно после выпитого не бывает, – признался Комбат. – Завтра встану, надену кроссовки и побегу. Пропотею как следует, провентилирую легкие, подергаюсь, и как будто бы и не пил. Хотя, честно говоря, в последнее время на следующий день тяжеловато случается. А раньше, когда было лет тридцать, мог пить до утра и на следующий день – как огурец! Словно бы и не пил, словно бы спал, как младенец. – Да-а. А мне уже тяжело граммы даются. Старость, знаешь ли, Борис Иванович. – Какая там старость, полковник! Вам же всего, наверное, лет пятьдесят? – Э, нет, братец. Пятьдесят второй. – Два года не считается. – Еще как считается! Тут каждый день дорог, умножай годы на два – не ошибешься. Итого мне, майор, сто четыре. – Так что же вы так сорвались, в вашем-то возрасте, решили выпить? – Я и сам не знаю, – честно признался Бахрушин. – На душе как-то погано, а почему – сам не знаю. Со своими пить не хотелось, да и разговоры о работе надоели. У нас ведь как: на службе одно и то же, да и после службы то же самое. И выхода никакого не видно. Вот разве что с тобой немного душу отпускает, – откровенно сказал Леонид Бахрушин и взглянул на Рублева. Тот улыбнулся: – Хороший вы мужик, полковник. Только как все это терпите? – Что ты имеешь в виду? – прекрасно понимая, о чем говорит Рублев, спросил Бахрушин. – О службе, о генералах, о начальниках. Тяжело, небось, вам? – Я привык. На начальство внимания не обращаю, занимаюсь своим делом. Стараюсь получше работать, так ведь не дают, черти! Приходится бумаги всякие стряпать, отчеты составлять, проверять, перепроверять… – Так ведь вам, полковник, похоже, это очень нравится. – Раньше нравилось, а теперь надоело, – полковник Бахрушин заметил, что Рублев не переходит на «ты». – Нет, Борис Иванович, не все так просто, как тебе кажется, – Мне и не кажется, что все просто. – Иногда голова пухнет, да и ответственности хоть отбавляй. Перед всеми надо отчитываться, министры требуют бумаг, генералы… А начальников надо мной – пруд пруди! – Хорошо было в армии, но не сейчас, а тогда, во время военных действий. Там все понятно, там все ясно. Есть враг конкретный, натуральный, есть свои, есть чужие. Своих надо беречь, а врагов беречь не надо, их наоборот, чем больше завалишь, тем лучше. Значит, своих больше в живых останется. – Это точно, майор, заметил ты верно. – Да что замечать – это правда войны, Она одна и другой не бывает. – Бывает, майор, поверь мне. Бывает и другая, и третья, – Послушайте, полковник, вот вы умный мужик, все знаете. Наверное, много книг прочли. Скажите мне, простому мужику, какого хрена мы во все эти передряги свой нос суем? И самое главное, что получаем по носу, молодых ребят гробим, дураков-птенцов неоперившихся. Кому и на кой хрен это все надо? – Наливай лучше, Борис, и не задавай мне такие вопросы. Ответ сам знаешь. Есть интересы государственные, есть политика. А в России мамок много, детей. Народят… Чего их жалеть? В России всегда солдат хватало. – То-то и оно, полковник, все эти мерзавцы думают, что мамки детей народят. А своих-то, небось, ни в Чечню не пускают, ни в Афган. Отмазать норовят. – Норовят, норовят. И самое главное, что отмазывают. Не подкопаешься, чисто работают. Приходилось мне сталкиваться с такими делами и с такими идиотами, что кричат, в грудь себя бьют. «Мы их…», «мы им покажем!», «Россию отстоим…». А своих-то деток в армию не пускают, берегут, чужих под пули направляют. – Чтобы они все подохли! – пробурчал Борис Рублев, выслушав длинную и злую тираду Бахрушина. – Давай лучше выпьем, да не по рюмке. – Нет уж, как начали, так и будем продолжать. Наливай. Вторая бутылка быстро пустела, а разговор только начал завязываться. Полковник Бахрушин разошелся ни на шутку. Он материл и в хвост, и в гриву и политиков, которых майор Рублев видел лишь на экранах телевизоров, да на страницах газет. Материл всех подряд направо и налево, иногда вставляя какую-нибудь фразу, от которой майору становилось не по себе. – … – Да неужели? – Вот тебе и неужели. Если я что-то говорю, значит, я это знаю. – Верю. – И я тебе верю, Борис Иванович. Знаю, мужик ты крепкий и все в этой жизни видел. – Ой, видел, полковник… Такого навидался, что лучше бы на этот свет не родиться. Стольких ребят там оставил! А скольких в цинковых гробах на дембель отправил – всех не сосчитать. Боюсь я на женщин смотреть, стыдно перед ними. Мог же многих сохранить, а не сделал этого. – Брось, не терзай душу. Если бы все в нашей армии были такие как ты, все по-другому шло бы. Но, к сожалению, жизнь расставляет все не так, как нам хочется. Хотя.., ладно. Не охота про армию, не охота про политику. – Про что еще говорить? Что мы с вами еще в жизни видели. – Как это про что? – засмеялся полковник Бахрушин. – Про женщин, конечно. – Про женщин можно. – Вот и расскажи, Борис Иванович, про свою зазнобу. – Не надо, полковник. Уехала она в командировку и даже не позвонила. – Может, времени не было или возможности? Что ты так уж сразу – винить ее начинаешь! – Не виню я ее. – Ну и правильно делаешь. Может быть, эти двое мужчин, прекрасно понимавшие друг друга, сидели бы еще долго – час, два или вообще до утра – и пили бы водку, вспоминая свою жизнь, заглядывая друг другу в глаза, стуча кулаками по столу, если бы не телефонный звонок. Комбат поднялся, уверено подошел и снял трубку. – Рублев на проводе, – по-военному отчеканил комбат. – … – Кого-кого? – … – А-а, Леонида Васильевича. Конечно, сейчас позову. Это вас, полковник, – подавая трубку телефона, сказал Рублев. И без того злое выражение на лице полковника сделалось еще более злым и презрительным. – Какого черта! – пробурчал он, поднося трубку и бросая в нее. – Бахрушин. Говорите. – … – Да, да. Хорошо. Когда это случилось? Борис Рублев видел, как полковник Бахрушин трезвеет буквально на глазах. – Что-то случилось? – спросил Комбат. – Да, случилось, Борис, и очень неприятное дело случилось. Извини, мне надо ехать. – Ну, вот так всегда. Только разговоришься с хорошим человеком по душам, как тому уже обязательно надо куда-то бежать, спешить, ехать, лететь или плыть. Чертовщина какая-то, а не жизнь. Они простились, пожав руки друг другу так же крепко, как и при встрече. Но сейчас, может быть, их рукопожатие было не только крепким, но и по-настоящему сердечными. – Я тебе позвоню, Борис. Как-нибудь встретимся, договорились? Черная «Волга» с затемненными стеклами умчалась со двора. А Комбат почувствовал какую-то досаду и опустошенность. quot;И какого черта я так разоткровенничался перед этим маленьким полковником? Какой черт меня дергал за язык? Вот так всегда. Словно едешь в поезде, в купе, с незнакомыми людьми, разоткровенничаешься, выболтаешь все свои секреты, будучи на сто процентов уверенным, что больше никогда в жизни не встретишься с попутчиком и что он никогда не сможет воспользоваться полученной информацией. А ведь сейчас ситуация совсем другая. И полковник Бахрушин не временный попутчик.quot; Комбат налил в рюмку водки, посмотрел в окно, за которым уже сгустилась ночь, на окна соседнего дома, на дорогу, по которой мчались машины, поднял рюмку и выпил ее одним глотком – стоя. Затем взял дольку соленого огурца, пожевал безо всякого аппетита. Сел на диван на то место, где еще несколько минут тому назад сидел полковник Бахрушин, вытряхнул из пачки сигарету и неторопливо закурил, пристально следя за тем, как поднимается от кончика сигареты голубоватой струйкой почти прозрачный дым. – Вот такая она – жизнь, – сказал Комбат, – где густо, а где и пустоquot;. К чему относилась эта фраза, знал лишь только он один. |
||
|