"Комбат в западне" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей, Гарин Максим)Глава 9В восемь вечера в дом на Котельнической набережной подъехал роскошный джип с тремя мужчинами в салоне. Первым из машины выскочил Бородин, выскочил легко, пружинисто. Тут же открыл дверь. — Вадим Семенович, вот мы и прибыли, — обратился он к широкоплечему, с землистым одутловатым лицом мужчине. Тот поправил серую фетровую шляпу и степенно ступил на асфальт. Во всем его облике чувствовались уверенность и надежность. Глядя на таких людей начинаешь верить, что ничего неожиданного в этом мире произойти не может. Но эти же люди потом своим поведением умеют переубедить вас в обратном. На землистом лице Вадима Семеновича Чурбакова поблескивали очки в тонкой золотой оправе. Он держал руки в карманах серого мягкого плаща и недовольно морщился — так, словно бы у него прямо перед носом держали кусочек зловонного разлагающегося мяса. Он сплюнул под ноги довольно ловко, даже не попав на блестящие дорогие башмаки. Свиридов открыл перед ним дверь подъезда, придерживая полу куртки, под которой находилась кобура с пистолетом. Ему уже не единожды приходилось выезжать со своим патроном на подобные дела и все действия были отработаны до мелочей. Никто никому ничего не подсказывал, каждый знал свои обязанности. Они не стали пользоваться лифтом, поднялись на второй этаж, и Свиридов зло вдавил кнопку дверного замка. Вадим Семенович не любил лифты. Он страшно боялся случайно застрять в маленькой тесной кабинке. Вообще, после долгих лет, проведенных в камере, он ненавидел тесные помещения. Ему постоянно казалось, что не хватает воздуха и света. Поэтому в недавно построенном загородном доме Чурбакова были огромные окна с зеркальными стеклами, сквозь которые он мог любоваться панорамой озера, холмами, старыми соснами и фруктовыми деревьями прямо под окнами. Деревья к загородному дому привезли из специального питомника уже взрослыми, плодоносящими. За дверью послышалась возня и негромкий голос: — Кто там? — Это я, — бросил Вадим Семенович, стоя прямо перед дверным глазком. — О, какие гости! — послышался взволнованный голос. Затрещали замки, зазвенели цепочки и дверь открылась. Хозяин квартиры Станислав Борисович Шеришевский сделал шаг в сторону и даже немного поклонился — ровно настолько, чтобы не уронить собственное достоинство. Первым в квартиру вошел Свиридов — так было заведено. А вот следом за ним шагнул его хозяин Вадим Семенович. Шеришевский подал руку, Чурбаков протянул свою бледную ладонь и позволил пожать ее. — Раздевайтесь, Вадим Семенович. Серый плащ оказался на руке Бородина. — Когда ты говоришь таким тоном, мне хочется дать тебе на чай. — Что ж, я привык, можете дать, — ухмыльнулся Станислав Борисович. — Проходите, проходите., Чурбаков прошел в кабинет и ему сразу же показалось, что он начинает задыхаться от обилия книг и спертого воздуха. Он подошел к окну и открыл форточку. — Ой, не надо, Вадим Семенович, я ужасно боюсь сквозняков! И экспонаты мои не любят — доски покоробить может. — А я люблю свежий воздух и вам советую. Иначе астма, бронхит, туберкулез и всякая прочая ерунда. — По вам не скажешь, выглядите вы отлично, — польстил гостю Станислав Борисович. — Именно поэтому, — уточнил Чурбаков. Он сел в кресло, забросил ногу за ногу и осмотрелся по сторонам. — И что, ты прочел все эти книги? — Не все, — сказал Шеришевский, — но многие прочел. Эти я так, для продажи. Коллекция, понимаете ли, я этим занимаюсь, с этого живу. — Ты нашел покупателя? — глядя прямо в глаза Шеришевскому, произнес Чурбаков. — Конечно! Был он у меня сегодня. — А деньги у него есть? — Сказал, что да. — Кто это? — Вы его не знаете. — Иностранец, что ли? — Да, иностранец. В обществе Чурбакова Станислав Борисович Шеришевский чувствовал себя ужасно неуютно. То ли от цепкого липкого взгляда, которым тот буквально прожигал насквозь, то ли от неторопливой уверенной речи, но в Шеришевского в присутствии Чурбакова вселялся страх. И он всегда с облегчением вздыхал, когда они расставались. — А сам ты что, беден? Не можешь себе позволить такое приобретение? — Что вы, что вы, Вадим Семенович, откуда у меня, у старого человека такие деньги? — Не прибедняйся, Шеришевский, проценты ты имеешь неплохие. Думаю, ты и иностранцу зарядил проценты. — А как же, — признался Шеришевский, — ведь я с этого живу. — Ну ладно, это твой бизнес. Когда он прибудет? — Он был сегодня, договорились встретиться завтра. — Завтра я с ним встречаться не буду. — Как это!? — воскликнул Станислав Борисович. — Он же специально ради этого прилетел из Франции, — Значит, француз? — Да, француз, Жак Бабек. Очень известный коллекционер, почти на каждом большом аукционе что-то выставляет и денег у него не мерено. Он даже Пуссена купил. — Что купил? — Не что, а кого, — немного обиделся Станислав Борисович. — Картину Пуссена купил. — Где купил? — У нас, в России. Я нашел, а он купил. А икон он скупил здесь, так вообще из досок можно целый дом построить! — Плевать мне на это! Ты ему показал? — Конечно, Вадим Семенович, о чем речь! Показал, он тут на нее дышал, чуть ли не молился. — Давай ее сюда. Шеришевский засеменил, подошел к шкафу, повернул ключ и вытащил панель «Янтарной комнаты», завернутую в мягкую ткань. — Разверни, — приказал Чурбаков. Шеришевский дрожащими пальцами развернул ткань. — Не подменил? — Как можно! — Я ее забираю. Полюбовались и хватит, — А если она завтра понадобится? И как вообще… — Я сам с ним встречусь, — вдруг сказал Чурбаков. — Если ты говоришь, у него есть деньги. — Да-да, конечно, у него есть деньги, иначе бы он не приехал. — А что ему еще надо? — Он хочет убедиться, что она в целости и сохранности. — Ну что ж, убедится, это не сложно. Правда, придется отправиться в небольшое путешествие. — В какое путешествие? Как в путешествие? А разве она не в Москве? — Ты что, Шеришевский, сумасшедший или меня за такого держишь? Я, по-твоему, с ума сошел, чтобы держать такую ценность в городе? — Нет, я понимаю". — Тогда о чем речь? — А как же мои проценты? — Ты получишь свои проценты, не волнуйся. Я ведь тебя никогда не обманывал. Хотя убедиться в том, может ли обмануть Вадим Чурбаков или нет, у Шеришевского не имелось возможности. Ведь это была первая крупная сделка, которую Чурбаков хотел провернуть через Шеришевского, и, возможно, последняя для Шеришевского, как понимал Чурбаков. «Его придется убрать, это ясно, как божий день, — без всякого сожаления подумал Вадим Семенович. — Отработанный материал, пустая порода». — Так во сколько завтра? — Он обещал у меня быть ровно в восемь вечера. — В восемь вечера? Хорошо, я подъеду. И чтобы больше никого! — Что вы, что вы, Вадим Семенович, я-то понимаю какое дело разворачивается. — Дело большое. — А можно нескромный вопрос? — Шеришевский подался вперед и его лицо сделалось каким-то лисьим, нос буквально коснулся нижней влажной губы. — Ну, задавай свой вопрос. Правда, ты не следователь, а я не подсудимый… — Что вы, что вы, я о другом. — Говори, не тяни резину. — Скажите честно, Вадим Семенович, она в самом деле у вас есть? — А ты как думаешь? — Думаю, нет, — сказал и сам испугался произнесенных слов Семен Борисович. — Ну и дурак, если так думаешь. А откуда же у меня фрагмент? — Вот это для меня загадка. — Фрагмент я взял из ящика. И она у меня есть, иначе бы не стал предлагать. — Хорошо. А как вы ее нашли? — А вот это не твое дело. Ты же знаешь, Станислав Борисович, кем я раньше был? — Увы, знаю, — тяжело вздохнул Шеришевский. — Вот тогда ее и нашли. Но я все это дело прикрыл, законсервировал, так сказать. А когда получил свободу, решил с ней расстаться. Зачем она мне? Я в искусстве не большой дока, музей имени Чурбакова делать не собираюсь. И подарки столице, как придурки всякие: Мамонтовы, Третьяковы, от своего имени преподносить не стану. Так что хочу продать и выгодно продать — за полтора миллиона. — Хорошо, хорошо, я сказал господину Бабеку, он вроде бы согласен. — Еще бы он не согласился! Как я понимаю, стоит она раза в два-три больше. — Ну, не в два, но больше… — замялся Шеришевский. — Это если бы ее с аукциона продавать, то тогда… А так, кто же? Рискованное дело, все же святыня, Интерпол ищет, все о ней знают. — А мне плевать. Я хочу продать, избавиться. Руки жжет. Знаешь, деньги, бывает, карман жгут, а тут эта штука… Да и места она занимает много. Согласись, Шеришевский, деньги занимают куда меньше места, чем ящики с янтарем? — Да, да, конечно, — закивал головой Семен Борисович. — Так значит, завтра в восемь вы будете? — Конечно буду, — Чурбаков поднялся, давая понять, что разговор закончен. Когда гости покинули квартиру и уже сидели в машине, Чурбаков негромко сказал, закуривая сигарету: — Свиридов, от этого придурка придется избавиться немного погодя. Но сделать все надо очень аккуратно, чтобы ни сучка, ни задоринки, чтобы ни одна сволочь не догадалась куда исчез этот еврей. Лучше всего несчастный случай. — Низковато он живет, Вадим Семенович. Можно было бы в окно выбросить. — У него на кухне есть газовая плита, — подсказал Бородин. — Это подходит, — кивнул Свиридов, — газовая плита — это хорошо. — Да, газовая камера — это прекрасно, — расхохотался Чурбаков. — Memento mori, — вставил Бородин. — Вот-вот, memento mori, — повторил Чурбаков. — Поехали, ребята, за город, завтра предстоит большая работа. Надо будет убедить француза, что она у нас действительно есть. И самое главное, не дать ему опомниться. Пусть быстренько собирает денежки, поверив, что иначе она уплывет из его рук. — А может, его просто кидануть, Вадим Семенович? — предложил Бородин. — Ну его к черту с иностранцами связываться, лучше сделаем, как всегда. Раньше срабатывало и теперь сработает. — Наверняка у него еще есть деньги. Мы все из него выжмем, как из половой тряпки воду — до последней капли. А потом… То, что произойдет потом, понимали все присутствующие, ведь с этого они жили. Это Вадим Семенович Чурбаков, когда-то давным-давно генерал-лейтенант МВД, придумал страшный конвейер, сидя в Тверском лагере. Оттуда же он и набрал себе помощников. Все люди были верные, много раз проверенные, и Чурбаков мог на них положиться. Тем более, все они были заляпаны кровью по горло и отмыться никто из них уже не сможет. Эти люди знали все ухищрения следователей, знали как уничтожать улики, как убирать свидетелей, как подбрасывать ложный след и как заметать следы. И самое главное, в отличие от уголовников, никто из них не хотел оказаться вновь на жестких нарах. А деньги их незатейливый, на первый взгляд, промысел приносил немалые. Долго бессонными ночами бывший генерал-лейтенант придумывал то, чем он займется, когда в конце концов загремят за его спиной железные ворота тюрьмы и он окажется на свободе. Он все продумал, все предусмотрел, набрал людей, договорился. Информация по богатым и их прошлому у него имелась, и теперь уже второй год он реализовывал свои планы. Он мстил «новым русским», успевшим сколотить капиталы, пока он лежал на жестких нарах, голодный и злой, лишенный всего, что имел раньше. Они-то думали, что обставили остальных, вырвались вперед и никто их не остановит, никто не догонит. Но Чурбаков решил по-другому. Он вышел им наперерез и постановил, что станет играть на их же алчности. И почти всегда капканы, расставленные им, срабатывали. Правда, попадалась в них не самая крупная дичь, но тем не менее. «Мелкий скот тоже дает навоз», — любил приговаривать Вадим Семенович, считая деньги. А вот сейчас в капкан обещал угодить зверь покрупнее. И Чурбаков знал, что шкуру с этого иностранца он сдерет всю до последней шерстинки, будет безжалостен, как настоящий палач. Джип мчался по московским улицам. Вадим Семенович смотрел на преобразившийся город. «Не Москва, а какой-то Париж, — размышлял он. — Казино пооткрывали, ночные клубы, рестораны. Все что хочешь. Не Россия, а заграница. Одно плохо — нет у меня былой власти. А ведь когда-то… Но лучше об этом не думать. К черту! К черту! Лучше не вспоминать о том, что было. Не вспоминать о жене, о всемогущем тесте, о ведомстве, которое подчинялось ему. К черту эти мысли! Жаль, нет былого здоровья, оставил его в тюрьме, А здоровье не купишь. Это, пожалуй, единственное, за что плати — не плати огромные деньги, все равно они не помогут». Вадим Семенович закашлялся. — Чертовы сигареты! — пробурчал он. — Вечно от них кашель! — Бросили бы вы курить, — сказал Бородин. — Это единственное из удовольствий, которое мне осталось, — резко ответил хозяин подчиненному. — И больше чтобы мне таких замечаний не делал! |
||
|