"Сквозь огонь и воду" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей, Гарин Максим)

Глава 5

Россию Сергей Дорогин и Паша Матюхов проехали, как выразился сам Пашка Разлука, на одном дыхании. Менялись за рулем, делали остановки лишь для того, чтобы перекусить или размять ноги.

– С тобой отлично грузы возить, – смеялся Пашка. – Тебе, Сергей, все равно, когда спать: днем ли, ночью ли, по часу или по восемь. Давай вместе бизнесом заниматься.

– Мне это ни к чему, – хитро ухмыльнулся Дорогин.

– Конечно, ты богатый. Но сколько денег не копи, рано или поздно они кончатся.

– У меня – нет.

– Это только кажется. Никогда бы про тебя, Серега, не подумал, что ты круто поднимешься. У тебя руки такие, что к ним деньги не липнут. Ты их не любишь.

– А ты любишь деньги?

– Конечно, они ко мне идут.

– Не сильно ты их любишь, – заметил Дорогин.

– Вот он чисто русский пейзаж, – Муму бросил руль и воздел над головой руки. С двух сторон дорогу окаймляли пальмы, чахлые, пожелтевшие после холодной зимы.

– Тебе не нравится?

– Я как-то больше к березкам привык.

– По мне и субтропики – российский пейзаж, и торосы с айсбергами.

– Странная мы все-таки нация, – вздохнул Дорогин. – Ты, Пашка, в детском доме воспитывался, даже толком не знаешь, кто твои родители, не знаешь, какой ты национальности, а туда же, русским себя считаешь.

– Национальность, она в голове и в сердце, – Пашка Разлука картинно приложил ладонь к груди, вытащил из кармана губную гармошку. – Хорошее мы с тобой дело затеяли. Я, если б тебя не встретил, наверное, до сих пор из Подмосковья не выбрался бы. Каждый бы день на завтра поездку откладывал.

– Если что-то решил, надо делать.

– У меня так не получается. А ты человек счастливый. Наверное, и с Тамарой у тебя так случилось. Увидел ее и решил – твоя женщина.

– Ей просто деваться некуда было.

– Ты сильный, берешь за руку и ведешь ее за собой.

– Нет, это она меня из-за порога смерти вытащила. Я уже жить не хотел.

– Врешь, ты жизнь любишь!

– Теперь люблю.

– Она тебя научила?

– Она меня к жизни вернула. Микроавтобус уже ехал по Сочи.

– Не настоящее здесь все, а какое-то… – скривился Дорогин. – Чувствуется, что люди не работают, а прислуживают. Сколько ни пытался себя убедить, что официант профессия полезная, нужная, не могу.

– Все мы на кого-то работаем, – заметил Пашка. – Абсолютно свободных людей не бывает. Думаешь, президент свободен? Кукиш! Самый подневольный человек! Ему даже в носу безнаказанно поковыряться нельзя, вдруг ушлый фотокорреспондент снимок сделает, газеты его напечатают. Пьяным на людях не появись, с приглянувшейся девушкой не познакомься. Вроде и власть над всеми имеешь, а собой распоряжаться не можешь.

– Мне это пока удается, – хмуро заметил Сергей. – За президентов ты не переживай. Они всю жизнь спали и видели, чтобы свои кресла занять. Каждый находит счастье по-своему. Не прощу себе, если не искупаюсь.

Пашка высунул голову в окно и посмотрел на море, по которому бежали спокойные темно-зеленые волны. Внезапно он рассмеялся.

– Ты чего?

– Вспомнил, когда последний раз на море был, то монетку бросил. Вот и сбылось, вернулся.

Дорогин поставил машину на первой же стоянке.

– Пошли, мечты сбываются.

– Машину не обкрадут?

– Пусть только попробуют!

– У меня плавок с собой нет.

– Кто тебя здесь увидит?

– Если и увидит, то кто меня здесь знает? – рассмеялся Разлука. – Я же не президент.

Хрустела под ногами галька. Мужчины раздевались на ходу.

– Издалека за плавки сойдут, – Пашка щелкнул резинкой темно-синих трикотажных трусов.

– В Сочи публика ко всему привыкла, ты можешь среди бела дня на городском пляже даже голым купаться, никто и голову в твою сторону не повернет, – сказав это, Дорогин тем не менее свои трусы снимать не стал.

Он разбежался и, сложив руки над головой, нырнул в набежавшую волну. А Пашка Разлука медлил, стоя по колено в бурлящей холодной воде, ждал, когда вынырнет друг. Сергей показался совсем не там, где ожидал Пашка. Разлука думал, что увидит Дорогина далеко от берега, а тот выплыл метрах в пятидесяти слева.

– Как водичка?

– Бодрит. По-моему, это не я, а ты мечтал искупаться.

– Что-то расхотелось, – Пашка поежился от холода.

– Главное – окунуться, – крикнул Дорогин и вновь исчез под водой.

Пашка зашел поглубже. На него двигалась волна. Он с ужасом почувствовал, как кто-то схватил его за ноги и поволок в море. Пашка вскрикнул от неожиданности, и его голова исчезла под волной.

– Ты что, очумел?! – закричал Разлука, когда вместе с Дорогиным оказался на поверхности. – Я чуть воды не наглотался.

– Моя наука тебе пойдет на пользу, никогда не расслабляйся, особенно когда получаешь удовольствие. Поплыли быстрей!

И, не дожидаясь согласия, Дорогин резко рванул в сторону горизонта. Он плыл баттерфляем, поднимая фонтан брызг, фыркая и отплевываясь.

quot;Он сильный, как зверь!” – Пашка, как ни старался, не мог поспеть за другом. Ему казалось, что сам он остается на месте.

– Слабак! – кричал Дорогин, подзадоривая приятеля. – Ты же раньше лучше, чем я, плавал!

– Расхотелось дурачиться, – Пашка Разлука перевернулся на спину и увидел над собой синее небо, усыпанное мелкими редкими облачками. Вода уже не казалась холодной.

«Какая разница, – подумал Пашка, – дети мы или взрослые? Когда рядом нет зеркала, не видишь морщин на лице, понимаешь, что ничего не изменилось с тех пор, все так же дурачимся, пытаемся что-то доказать друг другу. Странная легкость у меня в душе, когда рядом Сергей.»

Еще минут десять мужчины дурачились, прыгая в прибое. Наконец, обессиленные, выбрались на сухую, теплую гальку и разлеглись на ней.

– Ради таких моментов стоит жить, именно они остаются в памяти.

– Тебя тоже посещают такие мысли? – изумился Пашка.

– Я ко всему, что со мной происходит, подхожу с одной меркой: можно это будет вспомнить в самый последний момент жизни или нет.

– Никто не знает, – рассмеялся Разлука, – что и когда в голову придет, – и он принялся загибать пальцы. – Вспомню о том, как в первый раз поцеловался, как первые деньги заработал. Как в первый раз спал в постели с женщиной, вспоминать не хочется, – и Разлука не стал загибать палец. – Пьяный был, никакого удовольствия не получил. Зато когда второй раз, – он блаженно зажмурился, – тогда я уже любил. Когда впервые за границу выехал, когда квартиру получил, когда тебя встретил.

– Не много ли?

– Мгновение лишь одно будет – это я знаю. В жизни все не так случается, как загадываешь. Вспоминается, наверное, и какая-нибудь глупость.

– Типа? – поинтересовался Дорогин.

– Я, когда уезжал, все деньги, которые были, в трубочку свернул и в книжный корешок вставил. У меня толстая томина дома стоит, “История древней русской книги” называется. И возможно, я подумаю, что зря об этом никому не сказал, деньги пропадут.

– Теперь уже мне сказал, – Дорогин легко отжался от гальки и вскочил на ноги. – Все, Пашка, теперь нам дорога предстоит до самой Гудауты. Последний рывок. Дети нас ждут.

– Это святое, – согласился Пашка Разлука. – Сам помню, как в детстве ждал, чтобы кто-нибудь за мной зашел. К другим приходили, а к нам нет.

– Штаны надень, – посоветовал Дорогин, – гаишники могут прицепиться, что в трусах едешь.

– Они же мокрые…

– Что штаны должны быть сухими, в правилах дорожного движения не написано. Я за руль сяду, – опередил Пашку Сергей.

– Почему? – обиделся Матюхов.

– На пустынной дороге за городом тебя за руль еще можно пускать, а если пляжи рядом – ни в коем случае. Ты быстро голову себе отвинтишь, на красивеньких девушек заглядываясь. Пойми, тебе уже сорок лет, и все они тебе в дочери годятся.

– Я только смотрю.

– Это и есть старость, нечего смотреть, если ты им ничего дать не можешь.

– Ты посмотри, какие бедра! – восхищался Паша.

Если бы он сидел за рулем, то не удержался бы и просигналил.

– Хочешь, высажу, познакомишься, – предложил Сергей.

– Нет, мне только посмотреть, – Пашка облизнулся и помахал девушке рукой.

Та легкомысленно махнула в ответ и приподняла черные очки.

– Нет, – поморщился Разлука, – глаза у нее злые, с ней бы у меня любви не получилось. С виду вкусная, привлекательная, а взгляд холодный. Такие только дразнятся, на самом деле лишь о себе и о деньгах думают.

– Ну и не трать на нее зря слюнку, – Дорогин прибавил скорость.

– Вот и кончилась Россия, – проговорил Паша Разлука, глядя на длинную очередь у контрольно-пропускного пункта. Торчать нам здесь до второго пришествия.

– Не боись, прорвемся, – пообещал Дорогин и ловко пристроился в хвост зеленому УАЗу, который под прикрытием милицейского начальства пробирался к шлагбауму в обход очереди. Черный “мерседес” попробовал было пристроиться за ним, но Дорогин так плотно прижал свой “фольксваген” к УАЗу, что вклиниться между ними было уже невозможно. Милицейского начальника возмутил наглый маневр Дорогина, он решил сначала миновать очередь, а затем разобраться с нарушителем, иначе начнутся столпотворение, крики, выяснение отношений.

– Окно подыми, пока кто-нибудь тебе гнилым фруктом в голову не запустил.

У самого шлагбаума машины остановились. Майор милиции обежал темно-зеленый УАЗ и бросился к Дорогину.

– Ты куда прешь?! – закричал он.

Темно-зеленым УАЗом уже занялись пограничники.

– Границу переехать надо, – спокойно ответил Сергей.

– Всем надо, – кричал милиционер, показывая на автомобильную очередь.

– Он чем лучше? – спросил Муму, указывая на УАЗ.

– Раз пропускаем вне очереди, значит, у него на это есть право.

Сергей привычно потянулся к карману. Криков и скандалов он не любил. Но в последний момент передумал давать взятку. Принципы есть принципы. Если везешь гуманитарку детям, то почему ты еще должен приплачивать людям в форме? Как всякий человек, отсидевший в тюрьме, Дорогин милицию не любил, хотя и понимал, что среди них тоже попадаются пристойные люди.

– Послушай, майор, – Сергей попытался изобразить подобие улыбки. – У меня стоять в очереди времени нет.

– Это еще почему?!

– Груз у меня такой.

– Скоропортящийся, – усмехнулся майор, предчувствуя, что сейчас получит взятку.

– Подарки везу, ждут их сильно, к сроку успеть надо.

– Полная машина подарков? Бабе, что ли, гостинцы к дню рождения везешь?

– Детям. Дом есть сиротский в Гудауте. Мы с приятелем в нем выросли, теперь детям подарки везем. Не могу я тебе за это платить, лучше я эту двадцатку, – и Дорогин вытащил купюру, захрустев ею, – директору детского дома отдам, пусть он детям еды немного купит.

Майор, давно привыкший к тому, что никто не видит в нем человека, опешил, затем расплылся в улыбке.

– Не врешь?!

– Гадом буду, – и Дорогин потянулся за папкой с документами.

– Верю, такими вещами не шутят, – майор поднес ладонь к козырьку фуражки. – Святое дело, придется пропустить, – милиционер замешкался, порылся в карманах, вытащил мятую зеленую двадцатку. – И от меня детям деньги передай, пусть конфеты или что там еще им директор купит. Скажешь, от майора Зязюли.

– Они вас знают?

– Откуда им знать? Скажи, есть такой майор на границе.

– Зато теперь знать будут, что есть на свете щедрый милицейский майор.

– Эй, долго вы там? – закричал милиционер пограничникам. – И эту машину без очереди пропустить, долго не держать.

Паша Матюхов смотрел на Дорогина, как смотрят на фокусника.

– Чего таращишься?

– Первый раз вижу, чтобы мент деньги не брал, а давал.

– Не умеешь ты с людьми разговаривать.

– Наверное, и этот эпизод я перед смертью вспомню, – рассмеялся Паша Разлука. – Расскажу кому-нибудь – не поверят.

Банковский броневик Дорогин нагнал уже за поворотом. Тот шел довольно лихо.

– Шофер у них хороший, – похвалил Сергей, – я бы на его месте тут так быстро не мчался: яма на ямине, поворот за поворотом. Но я бы его и тут обогнал, – похвастался Дорогин.

– В чем же дело? – оживился Пашка, обрадованный тому, что они смогут утереть местным нос.

– Я же сказал, шофер у них хороший. Он в раж войдет, я заведусь, гонки на шоссе устроим, а это незачем.

– Тогда пропусти человека вперед, чего на хвосте у него висеть? – Пашка взглянул на часы. – Часа три-четыре – и будем в Гудауте. То-то ребята обрадуются. Наше с тобой подаяние – капля в море, – Пашка поднес руку к лицу и стер белое пятнышко, оставшееся от высохшей капли морской воды. – Море.., запах, к которому привык с детства.

Московские инкассаторы, сидевшие в банковском УАЗе, на время прекратили игру в карты.

– Не нравится мне тот “фольксваген”, на хвост сел и не отстает, – вздохнул ТТТитпло.

Борис Скачков прильнул к стеклу, с минуту разглядывал Дорогина.

– Нет, не бандиты.

– У них это на лбу написано?

– Я по глазам вижу, даже если они в черных очках, – усмехнулся Борис.

– Чего же тогда за нами тащатся, словно на буксире?

– Скучно на пустой дороге, вот и тянет людей друг к другу.

– Скажи водиле, чтобы газ прибавил.

– Тише едешь – целее будешь, – напомнил Скачков.

После поворота Дорогин сбросил скорость и дал УАЗу уйти вперед. Он чувствовал, что водитель машины нервничает, правда, не знал почему. Банковский броневик выглядел самым обыкновенным автомобилем. И вскоре Паша уже мог созерцать УАЗ, проплывающий у них чуть ли не над самой головой по второму витку серпантина.

– У меня скоро голова закружится, – Пашка боязливо посматривал в окно, за которым простиралась пропасть. – Улетишь туда, и хрен тебя кто поднимет.

– И даже не увидит, – напомнил Дорогин. На дне пропасти несколько раз блеснула небольшая речка.

– Засветло вряд ли приедем. Поворот за поворотом, машина, натужно ревя двигателем, взбиралась в гору.

– Ты веришь в жизнь после смерти? – неожиданно спросил Пашка.

– Почему я должен в нее верить?

– Не должен, но все-таки…

– Иногда хочется думать, будто там что-то такое есть, – сквозь зубы проговорил Дорогин. – Я в коме лежал, отключенный, можно сказать, трупом был, и кое-что мне мерещилось…

– Свет в конце тоннеля? – поинтересовался Пашка.

– И это тоже, но самое странное, когда находишься на грани смерти, легкость приходит, ничего у тебя не болит, ничего тебе не надо, ни голода, ни холода, ни жажды не чувствуешь.

– Даже курить не хочется?

– Вот этого не помню, – признался Дорогин, – выпить мне точно не хотелось.

– Значит, ты еще больший кайф испытывал. Мне тоже, когда очень хорошо, ни пить не хочется, ни курить. Даже женщина тогда – лишнее. Почти не тянет.

– Совсем-совсем?

– Тянет, конечно, но, как бы это выразиться, не обязательно мне.

– Понимаю, – согласился Дорогин. – Мне тогда тоже не до женщины было, я не знал, день на дворе или ночь… Зато возвращение оказалось трудным. Из полного кайфа попадаешь в адскую боль. Если до этого мне казалось, что все мне подвластно, все под силу, то потом ноги приходилось руками переставлять. Бог меня миловал, – он на всякий случай сплюнул через левое плечо, – я иногда даже завидую, что у людей легкая смерть случается: инсульт или инфаркт. Здоровый был, ходил, смеялся. Мгновение боли – и ты на том свете. Это как затянувшееся прощание с друзьями. Решил уходить – значит, уходи.

Тем временем темно-зеленый УАЗ-автобус забрался на два витка выше, чем “фольксваген”, и медленно полз в гору. Двигатель перегрелся, и водитель то и дело бросал взгляд на приборы: не остановиться ли, переждать, пока двигатель остынет. Но инструкция запрещала остановки в пути, они разрешались лишь в крайнем случае: если поломается машина.

quot;Если хочу засветло добраться, придется ехать”, – решил водитель.

Горная дорога его не пугала, привык ездить по ним каждый день. Он знал здесь каждый поворот, каждый кустик, каждое опасное место, где были камнепады.

quot;Если бы дождь шел, – подумал водитель, – я бы тут не проехал”, – и взглянул на еле приметную сейчас ложбину между двумя скалами. Во время ливня тут тек бурный поток и обрушивался на дорогу с высоты десяти метров. Вода, смешанная с грязью, несла в себе обломки деревьев, камни, иногда после сильного ливня здесь нельзя было проехать несколько дней. В прежние времена заносы расчищали техникой, теперь водителям самим приходилось прокапывать себе дорогу лопатами.

«Все-таки остановлюсь, – решил водитель, – накроется двигатель – придется ночевать на дороге. Дотяну до площадки.»

Инкассаторы, убаюканные монотонным ревом двигателя, лениво перебрасывались в карты. Даже денежные ставки не спасали от зевоты. Скачков немного оживился. Карта пришла лучше некуда, он старался скрыть это, сморщился и притворно пожаловался коллегам:

– Не везет в картах, значит, повезет в любви.

– Совсем не обязательно, – заметил Шишло. – Один раз я проиграл всю зарплату за один вечер. Друзья, спасибо им, напоили меня на свои, иначе бы с ума сошел. Пришел домой, жена – в истерику. Ушла, вернулась лишь через два месяца.

– Сама вернулась?

– Нет, я на коленях к ней приполз, умолял.

– Я тебе про любовь, а ты мне про жену.

– Разве жену нельзя любить? Скачков задумался.

– Это другая любовь.

– Так мы и не искупались, – вздохнул Высоцкий, понимая, что этот кон ему не выиграть.

Шпит со своего места первым заметил внизу на дороге банковский УАЗик, поднял руку, давая знак Садко и Лебедю, чтобы те приготовились. На Давида он особенно не рассчитывал. Тому могло взбрести в голову что угодно. С собой Шпит его взял лишь затем, чтобы повязать кровью, чтобы потом не было охоты болтать, откуда взялись деньги.

Лебедь кивнул и положил автомат на железобетонный бордюр, закурил. Затягивался жадно, глубоко, словно курил последний раз в жизни. Шпит погрозил ему кулаком. Лебедь показал на циферблат часов, мол, успею. Садко, отличавшийся флегматизмом, сидел, почесывая грудь через рубашку. Он даже что-то тихонько напевал себе под нос, успокаивая нервы. Наконец и Давид расслышал шум двигателя, выглянул из укрытия. Встретился взглядом со Шпитом, тот кивнул, мол, готовься, и ткнул пальцем себя в грудь.

– Я стреляю первым. Когда машина остановится, придет ваша очередь.

Давид нервно сглотнул слюну, внезапно наполнившую рот.

УАЗ выполз из-за поворота совсем медленно, на последнем издыхании. Шпит увидел напряженное лицо водителя, нервно сжатые губы, приподнял автомат, задержал дыхание, про себя сосчитал “раз, два, три”, плавно нажал на спуск, и из подствольника с шумом вылетела граната. Шпит качнулся и обмер, почувствовав отдачу в грудь. Еще немного, и его сбросило бы со скалы.

Шпиту казалось, что граната летит медленно-медленно, как бывает в кино. Мир словно застыл в эти мгновения. Не шелохнутся деревья, не промелькнет птица. Яркий сноп огня вспыхнул между фар УАЗа, посыпалось лобовое стекло, двигатель чихнул и замолк. Водитель упал окровавленным лицом на баранку. Клаксон коротко просигналил. Еще несколько метров машина по инерции шла в гору, затем замерла, качнулась и со скрежетом покатилась вниз. Водитель был мертв.

Такого поворота событий Шпит не предвидел. Автомобиль с деньгами мог снести ограждение и оказаться в пропасти.

– По колесам стреляй, по колесам, – кричал он Лебедю, выскакивая из укрытия.

Лебедь поднялся в полный рост и дал по задним колесам машины длинную очередь, выпустив половину рожка.

Борис Скачков, которого взрывом отбросило на пол машины, сумел подняться, схватил автомат и, выставив ствол в специально прорезанную бойницу, наугад выпустил очередь.

Воздух с шипением вырывался из покрышек, но машина продолжала катиться, задний бампер ударил в бетонный бордюр, УАЗ развернуло, и он замер.

Давид уже бежал по шоссе, абсолютно забыв о том, что вооружен. Садко, Лебедь, Шпит расстреливали УАЗ, пули пробивали жестяную обшивку.

– Выше бери, выше, – кричал Шпит, – не то бензобак зацепишь, взорвется.

Борис Скачков видел, как, обливаясь кровью, упал на сиденье Шишло, так и не успевший сделать ни единого выстрела, как Высоцкий, продолжая стрелять, осел, не выпуская из рук автомата. Борис, сообразив, что бандиты боятся стрелять низко, упал на пол и ждал, когда окончится пальба.

– Хватит, – скомандовал Шпит. Наступила тишина. Давид стоял, направив автомат на дверцу автобуса. Пар валил из развороченного радиатора.

– Надо было ближе его подпустить, – проговорил Садко, глядя на искореженный автобус. Еще немного – и он бы в пропасть свалился.

– Умный ты теперь дело говорить, – Шпит осторожно шагнул к машине и остановился. – Иди, дверцу открой, – бросил он Лебедю.

– Думаю, она изнутри заперта.

– Окна разбиты, до ручки дотянешься. Бандиты переглянулись, никому не хотелось подставлять голову под пули. И тут, на удивление всем, Давид подошел к машине, высоко поднял автомат и сунул его в окно, затем заглянул в салон. Он успел увидеть искаженное злостью лицо Бориса Скачкова и несколько вспышек – пули, пробив жесть, унеслись в небо.

Давид, тяжело дыша, сидел на корточках у заднего колеса и боялся пошевелиться.

– Черт, – пробормотал Шпит и знаком показал Лебедю, чтобы тот обошел машину с другой стороны.

Когда бандит оказался между бордюром и УАЗом, Давид постучал в обшивку стволом автомата, держа его за приклад в вытянутой руке. Второй раз попадать под пули ему не хотелось. Борис резко направил на звук автомат. В этот момент Лебедь выпрямился и выпустил очередь ему в спину.

– Кажется, готов, – крикнул он Шпиту.

– Точно, готов, – подтвердил Давид. И, не дожидаясь, пока Лебедь отойдет от машины, выпустил очередь в замок, дернул ручку, дверца открылась.

– Три трупа.

– Четыре, – напомнил Шпит.

Кровь из разбитой головы мертвого водителя капала на асфальт.

Садко уже сидел возле сейфа, пытаясь расковырять отмычкой замок.

– Ни хрена не удастся открыть, – скрипя зубами, прохрипел он.

– Попробуй еще, – посоветовал Шпит, которому не хотелось пускать в ход взрывчатку.

Давид забрался в броневик, оттолкнул Садко, быстро скатал из пластида колбаску длиной сантиметров 25, приклеил ее к сейфу по периметру замка, воткнул в мягкую взрывчатку детонатор с коротким отростком бикфордова шнура.

– Ты бы хоть с нами посоветовался, – пробурчал Шпит и торопливо отошел от машины.

Дважды Давид выронил зажигалку из трясущихся пальцев. Наконец дрожащий язычок пламени лизнул косо срезанный конец огнепроводного шнура. Из розовой оплетки посыпались искры. Давид сидел на корточках, словно завороженный глядя на искрящийся не хуже бенгальского огня шнур.

– Он что, с ума сошел?! – крикнул Лебедь. – Сейчас же рванет.

– Пусть делает что хочет, – сказал Садко, перемахивая через бетонный бордюр и ложась на камень.

Давид опомнился, когда шнур стал совсем коротким. Выпрыгивая из машины, он еще успел подумать, что прежде, чем взрывать сейф, стоило бы вытащить трупы, потому что после взрыва на полу будет кровавое месиво. Он успел пробежать метров десять и, бросившись лицом на асфальт, закрыл голову руками.

Громыхнуло. Из микроавтобуса вырвало заднюю дверцу. Когда дым рассеялся, первым к УАЗу подбежал Шпит, поднял с пола автомат Скачкова и, стволом сорвав дверцу с сейфа, с облегчением вздохнул. Мешки целые, но край одного из них дымился. Обжигая пальцы, руками он принялся тушить тлеющий джут. Нитки гасли, но тут же загорались от соседних. Ткань расползалась дырками. В одной из них Шпит уже видел обгоревший край денежной пачки.

– Воды, у кого есть вода?!

И как всегда в таких случаях, воды под руками не оказалось. Пока Садко бегал к УАЗу за минералкой, в мешке образовалась дырка размером с кулак.

– Держи бутылку!

Зашипела тлеющая мешковина. Шпит и Давид медленно повернулись друг к другу.

– Это же баксы, – прошептал Шпит, наклонился и вытащил из дырки чуть обгоревшую у самого края пачку стодолларовых банкнот. – Десять тысяч, Давид. Полный мешок баксов, – глаза Шпита полыхнули, он вытащил нож и разрезал мешок. Пачки долларов посыпались на мертвого Скачкова, на ботинки Шпита.

– В крови испачкаются, – сказал Садко, выуживая пачку из лужи крови.

– И во втором мешке тоже? – с надеждой прошептал Шпит.

– Не разрезай, потом разберемся, – проговорил Давид, не в силах оторвать взгляд от пачек с деньгами.

– Тут миллионы! – воскликнул Шпит. В его глазах уже плясали искорки безумия, он вырвал пачку из рук Садко и запихнул в карман.

– Чего ты?

– Деньги в машину – и сматываемся.

– Что делать с УАЗом?

– Бросаем здесь.

– Может, лучше сбросить в пропасть?

– Некогда, уходим.

И тут из-за поворота показался белый “фольксваген”.

Дорогин увидел изрешеченный выстрелами УАЗ, четырех вооруженных автоматами мужчин, один из них держал перед собой охапку окровавленных пачек с долларами, пачки сыпались на асфальт сквозь пальцы. Сергей резко нажал на тормоза, переключил рычаг скорости на задний ход. Пашка не успел сообразить, что происходит на дороге.

Давид растерялся. Первым опомнился Шпит, он вскинул автомат.

– Не стреляй, – крикнул Давид, – они и так уедут.

Но было уже поздно…

Хлопок – и граната из подствольника полетела в “фольксваген”. Взрыв, сыплющееся стекло. Дорогин успел пригнуться и пытался наугад вывернуть руль, чтобы катившаяся задним ходом машина вписалась в поворот дороги.

– Пашка, пригнись.

Разлука не отвечал. Из-под решетки радиатора валил пар, и Дорогин не мог разглядеть что случилось с другом.

– У них нет оружия, – кричал Шпит, – не дайте им уйти, – он бежал вслед за автобусом и стрелял на ходу.

Садко стал на колено и, прижав приклад к плечу, сделал несколько выстрелов. Зашипели передние колеса, машину развернуло поперек дороги, дверца распахнулась.

Пашка выскочил на шоссе, побежал.

– Стой, – крикнул Дорогин, – убьют. Пашка Разлука бежал, часто оборачиваясь, он видел нацеленные на него два автомата.

Садко целился аккуратно. Прозвучал выстрел. Пашка упал, схватившись за грудь. Пуля пробила его навылет. Он медленно перевернулся на спину, увидел скалу, голубое-голубое небо и парящую в нем птицу.

quot;Я умираю”, – подумал он, чувствуя, как из тела уходит жизнь. И тут ему вспомнилось, как он вместе с Сергеем Дорогиным в детстве играл на базаре на губной гармошке, вспомнил девочку в легком ситцевом платье, которая слушала их нехитрое выступление, склонив голову к плечу. Он никогда раньше не вспоминал этот эпизод из своей жизни. Вспомнилось все, вплоть до запаха, до мягкого стука молотка, доносившегося из киоска по ремонту обуви.

Над Пашкой Разлукой склонился Шпит, заглянул ему в глаза, ствол автомата уперся Матюхову в простреленную грудь.

– Извини, парень, – проговорил Шпит, – но ты оказался в ненужное время в ненужном месте.

– Я знаю, – прошептал деревенеющими губами Разлука и улыбнулся. Не Шпиту и не Дорогину, а девочке из воспоминаний.

Шпит несколько секунд недоуменно смотрел на раненого Пашку, затем нажал на спуск. Разлука дернулся и замер, застыла улыбка на губах: мечтательная, трогательная, наивная. Так могут улыбаться лишь дети и очень счастливые люди.

– Урод, – пробормотал Шпит, вскидывая автомат и наводя его на микроавтобус.

Он бросил презрительный взгляд на Давида, и одного этого было достаточно, чтобы грузин пришел в себя. Давид пристегнул новый рожок и, двигаясь вдоль бордюра, стал приближаться к “фольксвагену”, битое стекло хрустело под ногами.

«Дороги назад нет, – думал Давид, – баксы, баксы… – стучало у него в голове, – сколько же их там?»

Мысль о том, что сейчас он может умереть, уже не приходила ему в голову.

– Баксы, баксы, – закричал Давид, – прячьте баксы и уходим!

Дорогин медленно открыл глаза. Дым и пар, валившие из-под капота, душили легкие. Произошедшее казалось дурным сном. Только что Пашка Разлука был рядом, смеялся, предвкушая, как они вернутся в детский дом, как радостно встретят их дети и директор.

«Баксы, баксы!»

Сергей услышал душераздирающий крик и приподнял голову. Пашки рядом не было. Сквозь открытую дверцу он увидел Матюхова, распростертого на асфальте, огромное красное пятно расплывалось на белой майке.

«Сколько их было? – с трудом попытался вспомнить Дорогин. – Трое? Нет, четверо! И все вооружены, – ясность мысли вернулась внезапно. – Один я ничего против них не сделаю.»

Дорогин соскользнул на пол кабины и понял, что выпрыгивать сквозь дверцу со стороны, откуда Пашка Разлука покинул машину, – безумие. Дорога открытая, к ней подступает отвесная скала, расстреляют, как зайца, бегущего в свете фар.

Дорогина спасло то, что и Шпит и Давид двигались медленно, опасаясь выстрела. Если противник не убегает, а затаился, то, возможно, он вооружен. Дорогин потянул на себя ручку дверцы и ногой распахнул ее, высокий бордюр доходил до подножки автомобиля, за ним простиралась глубокая пропасть, дна которой Дорогин не видел, оно было скрыто кронами деревьев.

Тут же прозвучала автоматная очередь, пули прошли над головой, вспоров обивку сиденья. На раздумья времени не оставалось, вторая очередь настигнет цель. Сергей совершил головокружительный бросок, почти не поднимаясь с пола, выпрыгнул из машины и перевалился через высокий железобетонный бордюр-отбойник, не зная, что за ним – пропасть или площадка.

– Черт, – выругался Давид, понимая, что просчитался.

В момент, когда Дорогин выпрыгивал из машины, Давид испугался. Испугался выстрела. Лишь когда Муму исчез из виду, сообразил: тот не вооружен. Со злости Давид выпустил короткую очередь, пули черканули по бетону, высекая искры.

– Уйдет! – кричал Шпит.

Он подбежал к краю дороги, но пока еще не рисковал перегнуться и заглянуть за бордюр, наугад несколько раз выстрелил.

Дорогин лежал на узкой площадке, между отбойником и пропастью. Он понял, почему так ловко преодолел расстояние между кабиной и площадкой, вспомнил, что так уже однажды было в его жизни, когда он в качестве каскадера снимался в фильме. Машине предстояло свалиться в пропасть, а каскадер должен был незаметно для зрителя исчезнуть.

«Что же было дальше? Да, потом я спускался по скале… Эпизод снимался одним планом, без остановок. Машина пятнадцать секунд балансировала над обрывом. За это время я должен был спуститься по скале в нишу. Машина падала. Кинокамера подъезжала с краю пропасти и снимала падение, а я прятался, прижимаясь к скале, чтобы не попасть в кадр… Но тогда все действия были заранее расписаны, выверено каждое движение.»

Пять раз Дорогин проделывал этот трюк со страховкой, дважды поднимался по скале, исследуя каждый выступ, теперь же предстояло действовать наобум, надеясь лишь на везение и сноровку. В любой момент из-за отбойника мог показаться ствол автомата. Лишь страх бандитов предоставил Муму недолгую отсрочку. Сергей глянул вниз. Из-под скалы выступала площадка, а под ней рос кривой молодой дуб, чудом зацепившийся за доломитовую скалу и вросший в нее корнями.

«До него метров пять, – промелькнуло в голове, – если не выдержит, я пропал. Сергей подполз к краю площадки. – Шансов уцелеть при этом прыжке процентов десять, не больше. Но останься я здесь, и этих десяти процентов мне не видать.»

Дорогин почувствовал, как опора уходит из-под него. Он не отрывал взгляда от тонкого ствола дерева, стараясь не думать, что под ним пропасть. Перехватило дыхание, мелькнула перед глазами шероховатая поверхность скалы.

Сергей умудрился в падении ухватиться рукой за дерево. Корни, неглубоко проникшие в скалу, хрустнули, посыпались камни. Но дуб все-таки выдержал. Дорогину сорвало кожу на локтевом сгибе, но боли он не чувствовал, закинул ноги на ствол и быстро подобрался к самой скале, уперся подошвами в небольшой выступ, прижался спиной к камню и ухватился за тонкий корень. В ушах свистел ветер. Где-то далеко внизу, скрытая густой зеленью, журчала речушка.

Шпит еще раз наугад выстрелил и выглянул из-за бордюра. Увидел пустую площадку, под которой метрах в пяти на фоне пропасти мерно покачивался под ветром полузасохший редколистный дуб. Шпит осторожно перебрался с шоссе на площадку.

– Эй, Давид, – негромко позвал он, – посмотри сбоку, я отсюда ни хрена не вижу.

Дорогин, услышав это, еще плотнее прижался к скале. Он стоял в неглубокой нише, опираясь на выступ одной ногой, для второй не хватало места. Он огляделся. “Может, и не заметят, – подумал он, – во всяком случае, это место сверху не простреливается. quot;

Давид, придерживаясь рукой за бордюр, перегнулся, заглянул в пропасть.

– Думаю, он сорвался вниз, искать его там бесполезно. Там никто не ходит, труп сожрут дикие звери, склюют птицы, река унесет кости.

Шпит медлил, прислушиваясь. Его беспокоило одно обстоятельство: если шофер “фольксвагена” сорвался в пропасть, то почему никто не слышал крика. Наконец он решил, что крик, наверно, снесло ветром.

– Все, уходим, – он перебрался на дорогу. Лебедь и Садко уже перегрузили баксы в командирский УАЗик.

– Ну что? – спросил Лебедь.

– Спустись на дно и посмотри, что от него осталось, – коротко хохотнул Шпит.

– Ты уверен, что он разбился?

– Разве можно пролететь больше сотни метров и мягко приземлиться на камни? Садко пожал плечами:

– Что с машинами делать? Идеальным выходом было бы сбросить их в пропасть, но мешал высокий бетонный отбойник.

– Хрен с ними, оставляем их здесь!

– Давай посмотрим, может, и в “фольксвагене” баксы везли, – ухмыльнулся Лебедь.

– Обычно дважды в один день мне не везет, – сказал Шпит, но все-таки отправился к микроавтобусу, распахнул задние дверцы. – Херня какая-то, – пробормотал он, – одеяла, простыни, ящики с консервами, пара компьютеров. Не поймешь, что они везли и куда?

– Он бы рассказал, – Садко кивнул на мертвого Матюхова.

Шпит взял из кабины папку с документами.

– Зачем они тебе? – поинтересовался Лебедь.

– Могут пригодиться.

– Смотри, погорим из-за них. Шпит хмыкнул:

– Никогда не знаешь наперед, что может пригодиться. Отойдите подальше.

Давид, Садко и Лебедь поднялись в гору, туда, где стоял УАЗик.

Шпит вскинул автомат и выпустил гранату в бензобак “фольксвагена”. Громыхнул взрыв, машина запылала.

– Теперь твоя очередь, – проговорил Шпит, переводя автомат на банковский УАЗ. Он выпустил весь рожок. УАЗ полыхнул не сразу, сперва по колесу побежали голубые огоньки, затем вспыхнуло яркое пламя, лизнуло скалу, загорелась сухая трава, горячая волна обдала Шпита.

– Зря оружие из машины не забрали, – прислушиваясь к тому, как рвутся патроны, проговорил Садко.

– У нас своего достаточно, правда, Давид? Бандиты сели в машину. Садко развернул УАЗ на узкой горной дороге и ловко провел автомобиль между двух пылающих микроавтобусов.

– Ты, Давид, какой-то мрачный. Еще не веришь в удачу? – нервно засмеялся Шпит.

– Я все думаю, почему в машине вместо русских денег оказались доллары.

– Тебя это расстроило? – Шпит насторожился.

Эйфория от первого успеха потихоньку улетучивалась.

– Русские деньги мелкими купюрами на покупку мандаринов – это одно, это обыкновенный бизнес, не очень крупный, – говорил Давид. – А мешки баксов – дело опасное. Мы крутых ребят на бабки поставили, они землю будут рыть, чтобы нас найти и вернуть свои деньги.

– Меньше будешь болтать – целее будешь, – напомнил Шпит.

– Когда как, – согласился Давид, – но за такие деньги голову отворачивают на счет “раз”.

– Не думай пока об этом, – Шпит обернулся и посмотрел в маленькое заднее окошко на пылающие машины. Дорога поворачивала, и вскоре огонь исчез за скалой.

Что делать дальше, даже в общих чертах, не представляли себе ни Давид, ни Шпит. Они-то думали, что в руках у них окажется относительно небольшая сумма русских денег. Теперь же предстояло решить, что делать с кучей долларов. Они даже не успели их сосчитать. Шпит чувствовал напряжение, царившее в машине. Каждого из четырех бандитов мучила мысль, не перестрелять ли других. Такие огромные деньги попадают в руки один раз в жизни. И лучше, чтобы ни одна живая душа не знала об их существовании.

Небо сделалось ультрамаринового цвета. Черные тени легли на скалы.

– Я хочу предложить джентльменское соглашение, – проговорил Шпит, глядя на дорогу.

– Я тоже, – отозвался Давид.

– Пока мы не решим окончательно, что делать с деньгами, нужно все время быть вместе.

Ты как?

Лебедь задумался, затем кивнул:

– Согласен.

– Ты, Садко?

– Тоже. Как мы переправим их через границу?

– Это мои проблемы, – усмехнулся Шпит. – Если перевозили партии оружия, то сумеем перевезти и деньги, только несколько позже, когда возня вокруг ограбления уляжется.

Он положил на колени две папки с документами: одну прихваченную из УАЗа, вторую из “фольксвагена ”.

– Если бумаги стоящие, то мы сможем обезопасить себя прежде, чем до нас доберутся, – пояснил он и принялся рассматривать документы.