"За свои слова ответишь" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей, Гарин Максим)

Глава 13

Андрей Подберезский уже сбился со счета, сколько раз он пытался дозвониться до Комбата. Но телефон не отвечал, и Подберезский трижды приезжал к нему на квартиру. Но того дома не было.

«Черт его подрал, опять куда-то улетучился!»

Но волнение за судьбу своего бывшего командира не оставляло его, и он решил позвонить полковнику ГРУ Леониду Бахрушину, не посылал ли тот куда-нибудь Рублева, не поручил ли ему какое задание и поэтому того нет в Москве.

Подберезский уже обзвонил всех знакомых, которые могли знать что-нибудь о Рублеве. Позвонил даже в Питер брату Комбата – банкиру Андрею Рублеву, но тот честно признался, что Борис ему не звонил, и где находится сейчас старший Рублев, ему не известно.

Звонок Подберезского застал Бахрушина в кабинете, где он был погружен в чтение документов.

Полковник снял трубку и произнес:

– Слушаю, говорите.

– Леонид Васильевич, вы?

– Я, – признался Бахрушин.

– Подберезский Андрей беспокоит.

– А, Андрюха, здорово! А где наш друг Борис: Иванович? – задал вопрос полковник Бахрушин.

– Вот ради этого я и звоню, думал, вы знаете.

– Нет, не знаю. А что, дома его нет?

– Да нет его дома.

– Тогда не знаю, Андрей. Кстати, я сам хотел с ним встретиться, звонил, телефон не отвечал. А ты чем занят?

– Да вот переживаю, Леонид Васильевич, за своего командира. Исчез, водой разлился, никто из его знакомых не видел, никто о нем ничего не знает.

– А своему сибиряку ты звонил?

– Бурлакову, что ли?

– Ага, ему, кажется, вы его Бурлаком звали?

– Да-да, Бурлак, – признался Подберезский. – Нет, ему я не звонил.

– Может, Борис Иванович к нему махнул?

– Вполне…

– Ну, если найдется, ты меня извини, Андрей, я очень занят… Так вот, если найдется Борис Иванович, скажи, пусть свяжется со мной. Кстати, как он там вообще?

– Ничего. Курить бросил.

– Курить бросил? – изумился Леонид Васильевич Бахрушин.

– Почти месяц не курил.

– Ну, я думаю, одно с другим не связано, – хохотнул В трубку Бахрушин.

– Я тоже так думаю, – на этом разговор закончился.

Бахрушин занялся своими делами, а Подберезский принялся звонить Бурлакову, разговор с которым ничего не прояснил и из которого Подберезский узнал лишь то, что тот разговаривал с Комбатом ровно одиннадцать дней тому назад. Комбат был в форме, но показался Бурлакову очень озабоченным пропажей какого-то Сережки, какого-то парнишки. Что за Сережка, Бурлаков не знал, и откуда он взялся, этот Сережка, Бурлакову тоже не было известно. А еще Гриша сказал, что и он сам уже пытался дозвониться до своего бывшего командира, но телефон не отвечал, хотя звонил он и днем, и поздно вечером, и даже посреди ночи.

– Андрюха, если что узнаешь, позвони мне.

– Хорошо, Гриша, – пообещал Подберезский.

А на следующий день Подберезского нашел полковник Бахрушин, нашел по телефону и сообщил странную новость, что автомобиль Бориса Рублева стоит на штрафной площадке. А нашли его в одном из московских переулков у Садового кольца. Подберезский съездил на штраф-площадку и не без помощи полковника Бахрушина забрал машину Комбата, перегнал во двор своего тира. В машине он не нашел ничего такого, что бы могло рассказать о судьбе Бориса Рублева.

А в тот же день бандит по кличке Бурый вышел из больницы в гипсовом воротнике. Он знал, что о нем справлялись люди из банды Кощея, – узнавали время выписки. Но ни во дворе, ни у ворот никого из знакомых не оказалось. И Бурый разозлился: «Забыли, сволочи!».

Денег, у него не было ни копейки, даже сигарет в пачке оставалось лишь три штуки. Единственное, что его могло связать с приятелями, так это мобильник. Слава Богу, аккумулятор не разрядился, и Бурый принялся ковырять кнопки пальцем, держа перед глазами телефон, ведь нагнуть голову он не мог.

Но ответа он не успел дождаться. Знакомый огромный джип с никелированными подножками затормозил рядом с ним. Стекло медленно опустилось, и Бурый увидел мрачное лицо Кощея.

– Ну, с выздоровлением что ли тебя поздравить? – прошипел Кощей.

– Да какое там к черту выздоровление, Гриша! Вот, видишь? – постучал он ногтем указательного пальца по гулкому гипсу.

– Вижу, вижу, хороший воротник. Садись.

Дверь открылась, и Бурый осторожно забрался вначале на ступеньку, а затем и в салон джипа на заднее сиденье. И понял, приедь друзья на «Жигулях», он не смог бы влезть в салон – габариты не те. В машине кроме Кощея были еще водитель и один телохранитель. Это немного насторожило Бурого, ведь он знал, что Кощей в последнее время иначе как с двумя телохранителями никуда не выходит.

– Трогай, – сказал Кощей.

Водитель тронул с места так резко, что Бурого качнуло, откинуло к спинке, он даже скривился.

– Что, больно?

– Да, больно, говорю с трудом. Но врачи сказали, что через пару недель гипс снимут.

– Конечно, снимут, только орехи щелкать зубами не сможешь еще долго.

– Да ну их к черту!

– Правда, я думаю, – произнес Кощей с мрачной и одновременно лукавой ухмылкой, – гипс с тебя. Бурый, снимут раньше.

– Почему это?

– С таким воротником человека не хоронят – в гроб не лезет.

Бурый прижался к дверце, ему захотелось выйти, но джип мчался по улице с такой скоростью, что будь Бурый здоров, он и то не рискнул бы выпрыгнуть. А Кощей смотрел на него с улыбочкой, которая не предвещала ничего хорошего: вроде бы шутил, а вроде бы говорил серьезно.

По выражению лица Кощея и по интонациям его голоса всегда было тяжело определить, правду ли он говорит или подкалывает, издевается.

Бурый молчал.

– Наверное, закурить хочешь?

– Ага, хочу, только у меня сигареты кончились, – соврал Бурый, понимая, что, если Кощей даст сигарету, это будет знаком примирения, а не даст, то и нечего при нем курить.

– На, закури, – Кощей протянул пачку «Мальборо».

Непослушными, дрожащими пальцами Бурый вытащил сигарету, чуть не сломал ее, затем принялся заталкивать в рот.

– Ну и вид у тебя, Бурый, как в мультиках.

– Чего? – переспросил Бурый.

– Вид, говорю, у тебя ни к черту. И вообще, Бурый, не нравишься ты мне.

– Это почему же, Гриша? Я же для тебя…

– Ага, ты для меня, а еще больше для себя. Ты зачем этому козлу про Альберта рассказал?

– Какому козлу, Гриша, ты что?

– Какому? У тебя, наверное, с памятью, Бурый, плохо стало?

– Уже нормально, Гриша, нормально у меня с головой, прошло…

– А мне кажется, нет. И мы твою голову полечим.

– Как это?

– А очень просто. Сейчас мы едем к одному деду, у него циркулярка, вот мы твой воротник и распилим.

– Как! Ты что, Гриша, не надо! Я же для тебя.., я для вас…

– Ладно, ладно, Бурый, сиди, это я пошутил. Хотел бы голову тебе отпилить, не сказал бы.

– А куда мы едем?

– К деду, у которого циркулярка, только там у нас другие дела. Надо одного фраера пугануть, его уже туда привезли.

– Какого фраера?

– Да есть один фраерок, платить денежки отказался, а долг за ним немалый.

– Мне бы домой, тут недалеко. Я дойду, останови, Гриша, скажи, чтобы остановил тачку, какой из меня работник?

– Нет, нет, Бурый, поедем. Вначале, как всегда, работа, а потом домой.

– Какое дело, Гриша, мне же плохо!

– Ты же знаешь, Бурый, больничные я не оплачиваю.

К тому же ты не член профсоюза.

Бурый хотел втянуть голову в плечи, но сделать это было сложно, гипсовый воротник мешал. Бурый закашлялся, принялся дергаться.

– Да не умирай ты до расстрела, Бурый, говорят, плохая примета.

– А я и не умираю, Гриша. Конечно, если надо дело делать, я же готов.

– Ты как пионер, Бурый, всегда у нас готов, заложить, кстати, тоже. А если бы тебя менты прихватили, ты бы, наверное, и им рассказал? Приехали бы мужики в камуфляже, повинтили вас всех на вокзале, ты бы и начал на меня показания давать, а?

– Нет, нет, Кощей, на тебя никогда!

– Кажется, ты меня Кощеем назвал?

– Нет, Григорий, это так, случайно вырвалось.

– Может, я и Кощей, Бурый, но, в отличие от тебя, бессмертный.

Машина катила уже за городом, Бурый заметил это только сейчас.

– Вот почти и приехали. Еще километров восемь лесом, и мы на месте. Вжик, вжик… Ты слышал, Бурый, когда-нибудь, как циркулярка работает?

– Слышал, – неохотно отозвался Бурый.

У него в голове еще теплилась надежда, что Кощей решил попугать, постращать, так сказать, провести профилактическую работу. И он решил подыгрывать Кощею, делать вид, что страшно боится, лишь бы удовлетворить самолюбие бандита.

– Страшный звук, точно такой же, когда тебе зубы сверлят, в голове отдается, только немного громче, да поэффективнее, и костной пыли побольше летит.

Джип свернул с шоссе и поехал по грязному проселку.

Машина Кощея была хорошей, и водитель почти не сбавлял скорость. Стекла скоро покрылись пятнами, и рассмотреть пейзаж, сидя на заднем сиденье, стало практически невозможно, лишь стеклоочистители разгребли два мутных сектора.

…Это место Бурый знал. Год назад в такой же гнусный осенний день, когда лил дождь и смеркалось, он с Кощеем на этой самой машине приезжал к Леснику, отсидевшему десять лет в лагерях. Чуть позже, когда баня у Лесника была уже протоплена, к домику на опушке леса подъехал еще один джип. Он привез бизнесмена, несуразно толстого, в дурацком малиновом пиджаке с золотыми пуговицами, в таких в Москве уже давно не ходили.

«Скорее всего откуда-то из глубинки», – подумал Бурый, но спрашивать, естественно, не стал.

Кощей всегда сам говорил то, что положено знать посторонним и даже исполнителям, остальное же оставалось тайной. Сколько этот бизнесмен должен Кощею и за что, Бурый тоже не знал. Происходило странное.

Лесник провел бизнесмена в дом, Кощей лишь кивнул ему и задорно сказал Бурому:

– Ну что ж, пойдем попаримся.

В бане разделись, залезли на полку, и Бурый отхаживал Кощея веником. Так продолжалось с полчаса. Пару раз Лесник всовывал голову в баню и вопросительно смотрел на Кощея. Тот пока еще медлил с ответом. Затем махнул рукой, и Лесник привел бизнесмена прямо в парилку, полностью одетого, словно бы в зал ресторана.

– Садись, – сказал Кощей, указывая на верхнюю Полку.

Бизнесмен испуганно заморгал, затем принялся снимать часы на металлическом браслете – они жгли запястье.

– Выше лезь.

Голова бизнесмена почти упиралась в потолок. Пот уже катился по его одутловатому перепуганному лицу. Но это было лишь началом.

– Поддай-ка, Бурый, парку!

Бурый, как человек исполнительный, не заставил себя ждать. Он зачерпнул полный ковш настоянной на каких-то травах воды и плюхнул в дымящиеся от жару камни.

Вода зашипела, мгновенно превратившись в огненный пар.

Лицо бизнесмена, освещенное тусклой лампочкой, стало бледным и абсолютно мокрым, редкие волосы прилипли ко лбу.

– Что-то холодновато, раз друг наш побелел, – с присвистом сказал Кощей, – еще парку.

Бурый плеснул два ковша. Даже внизу, на полу, и то стало жарко.

– Ты располагайся поудобнее, сидеть тебе здесь придется долго.

– Я… Мне плохо! – прокричал бизнесмен, фамилия которого была Молотков.

– Ах, тебе жарко уже… Бурый, водички гостю!

Бурый осклабился, поднял ковш с колодезной водой и протянул руку к бизнесмену. Тот подался к ковшу. Бурый же опрокинул ковш, и вода полилась на камни.

Через четверть часа малиновый пиджак был мокрый от пота, а еще через четверть часа кожа на лице бизнесмена начала пузыриться. Кощей же вышел в предбанник и, заглядывая время от времени в парилку, покрикивал на Бурого, который уже изнемогал от невыносимой жары.

– Еще, еще водички.

Бизнесмен, потеряв сознание, рухнул на пол. Когда его вытащили на улицу и он открыл глаза, то первое, что он произнес, было:

– Я напишу расписку, я все подпишу!

– Вот это – разговор.

Бизнесмен уже Бурого не интересовал. Его вывезли на шоссе и оставили там без машины, а Бурый сидел за столом в доме Лесника и потягивал холодное пиво…

– Ты, наверное, Молоткова вспомнил? – скосив глаза на Бурого, осведомился Кощей.

– Какого Молоткова?

– Неужели забыл, Бурый? Правда, тебе париться не придется. Тогда, помню, тебе было весело, посмотрю, как ты…

– Прости, прости!

– Вот видишь! А если бы меня забрали? Ведь ты же меня, Бурый, сдал, правда?

– Я не хотел, он меня топить начал! – зубы Бурого стучали, и это причиняло ему невыносимую боль.

– Я тебя понимаю, тебе было больно, и меня ты не пожалел. Рассказал, куда завезли мальчишек, Альберта сдал, меня сдал, в общем, все наше дело завалил.

– Я не хотел!

– Ясное дело, не хотел, я тоже не хочу, но так получается. Ненадежный ты мужик, Бурый. Я в тебя верил, думал, мы с тобой и дальше станем работать. Место у тебя было хорошее, ходи по вокзалу, следи за порядком. Ведь главным был, ну, не самым главным, – философствовал Кощей, – но и не последним на вокзале. И наперсточники, и лоточники, и проститутки, и даже милиция тебя слушали. А ты оказался дерьмом собачьим. Тебя пуганули, щеманули, ты и раскололся.

– Я больше не буду, – заикаясь, произнес Бурый.

– Конечно не будешь, ясное дело.

Машина остановилась. В телогрейке и лыжной шапке у ворот появился кряжистый Лесник. Он, как всегда, был небрит, косматые брови сдвинуты. Улыбнулся, завидев Кощея, легко спрыгнувшего со ступеньки машины на мощеную дорожку.

– О, Гриша, Гриша! – Лесник и Кощей обнялись, словно были отцом и сыном и не виделись, по меньшей мере, лет десять. – Желанный гость!

Выбрался и Бурый.

– Ему руки не подавай, – предупредил Кощей.

Лицо Лесника стало мрачным.

– Что, скурвился?

– Скурвился, скурвился, все дело мог завалить.

– Собака!

– Кстати, как твоя циркулярка?

– В каком смысле?

– Работает?

– А как же!

– Тогда раскрывай, заводи.

Лесник пошел во двор.

Бурый понимал, убежать не удастся, да и куда здесь побежишь, кому жаловаться станешь? До ближайшего дома километра два, а сил немного. Вот он и стоял, переминаясь с ноги на ногу.

– Что это у него? – сдирая целлофановую пленку, которой была прикрыта самодельная циркулярка, осведомился Лесник.

Лесник – это была кличка, а не профессия, и получил он ее еще до освобождения, работая на лесоповале.

Жил он на отшибе от деревни, деньги у него водились.

Иногда он оказывал услуги бандитам. Как правило, эти услуги были очень своеобразными: натопить баньку, чтобы бандиты могли помыть кипяточком какого-нибудь несговорчивого бизнесмена, завести должника в лес, привязать к дереву или закопать по горло в промерзшую землю. В общем, мало ли чего понадобится бандитам?

Сегодня они вспомнили про циркулярку, вот Лесник ее им и предоставит.

– А движок работает?

– Еще как!

Палец Лесника с растрескавшимся ногтем вдавил синюю кнопку, и огромный сверкающий диск начал вращаться. – Вой усиливался, наконец он стал невыносимым. Лесник взял палку, провел ей по столешнице, палка в мгновение ока разлетелась на две части.

– Видал? – обратился Лесник к Кощею. – А ведь потолще кости будет.

Бурый сник совершенно.

– Гриша, я же ваш, свой!

– Был свой.

– Я для тебя, Гриша, все сделаю!

– Так уж все?

– Все, о чем ни попросишь!

– За язык я тебя не тянул, – захохотал Кощей, – за базар ответишь. Суй голову под циркулярку.

– Да ты что, Гриша!

– Ты же обещал все сделать, я тебя и прошу.

– Хочешь, на колени встану? Нет, нет, Гриша, только не это, не убивай, я жить хочу! – Бурый упал на колени прямо в грязную лужу и пополз к ногам Кощея.

Тот брезгливо сделал шаг в сторону, словно не до конца раздавленная гадина ползла к его ногам. А Бурый видел вибрирующую станину. Лесник стоял и поглядывал на эту сцену абсолютно бесстрастно, лишь иногда его губы кривились в ехидной улыбке.

– Слушай, Кощей, может, мне просто тюкнуть его топором по затылку, и дело с концом. Неохота мне пилу мыть, забрызгает тут все, а, Кощей?

Бурый, хоть и было ему больно, задрал голову и взглянул на лесника. Водитель и телохранитель стояли у машины, куря и наблюдая за происходящим во дворе. Ворота уже были закрыты, так что никто из посторонних не мог видеть того, что творится во дворе. Иногда к стеклу в доме прилипало женское лицо.

– Ну ты тут разбирайся, Гриша, с ним, а я пойду, скажу своей, чтобы на стол собрала. Вот только хочу спросить…

– О чем?

– На сколько человек накрывать?

– Правильный, а главное, своевременный вопрос. Как это на сколько: ты, баба твоя, я, эти двое. По всему выходит, на пять персон.

– Ага, понял. Значит, на него не накрываем.

– Почему не накрываем, стаканчик поставь, кусок хлеба на него положи – прикрой. Такой уж обычай, не мы с тобой, Лесник, его придумали, не нам и отменять, правда?

– Правду говоришь, мил человек, – и Лесник на кривых ногах двинулся к дому.

Скрипнула, а затем хлопнула дверь. А пила продолжала вращаться, правда, мотор уже не выл, работал ровно.

Кощей нагнулся, поднял прутик, постучал им по колену, как хлыстом, затем сунул его в пилу.

– Ого, кусается! – сказал Кощей и, подойдя к Бурому, толкнул его своим ковбойским сапогом в спину. Бурый, не сопротивляясь, растянулся на земле. – Вставай, что ли.

Бурый медленно начал подниматься.

– Выключи, – бросил Кощей.

Бурый чуть ли не головой воткнулся в эбонитовую черную коробку и судорожно вдавил красную кнопку. Диск медленно замирал, наконец совершил последний оборот, и стали видны огромные зубья дисковой пилы. Каждый зуб сверкал.

– Значит, хочешь жить?

– Хочу, хочу, Гриша!

– Тогда пошли в дом.

Бурый бросился открывать дверь Кощею. Он был перепачкан, на глазах блестели слезы радости. Самое страшное миновало, теперь он действительно был готов на все.

Сели за стол. Перед Бурым стояла рюмка, до половины наполненная водкой, сверху на ней лежал кусочек черного хлеба.

– За что выпьем? – осклабился Лесник.

– За него, – визгливым голосом произнесла баба Лесника.

– Пей, Бурый, за свое же здоровье.

Пить Бурому было страшно неудобно, но и не выпить он не мог. Снял хлеб и дрожащими пальцами поднес рюмку с водкой к гипсовому воротнику. Вытянул губы и стал отклоняться всем корпусом. Сделал несколько глотков, а затем его лицо исказила гримаса боли. Он схватился за горло, словно пытался разорвать гипсовый воротник.

В рюмке была отрава, Бурый даже не успел доползти до ведра с водой.

Хозяйка и хозяин дома смотрели на умирающего Бурого без сострадания.

– Собаке – собачья смерть, – сказал Лесник и выпил свою водку.

Не чокаясь выпили и остальные. Бурый уже не шевелился.

– Прав ты был, с циркулярной крови много. А так, закопаем под муравейником, и дело с концом. Выбросите его пока во двор, чтобы в доме не лежал! – приказал Кощей, и телохранитель с шофером выбрались из-за стола, поволокли труп Бурого во двор.

– Крут ты, – сказал Лесник.

– Ты на моем месте поступил бы точно так.

– Наверное. Дело наше такое.

– Давайте-ка, мужчины, блинчики с мясом, – предложила женщина, ставя на стол большую тарелку зажаренных, еще дымящихся блинов.

– А вот это с удовольствием. Крови не люблю.