"Элмер Гентри" - читать интересную книгу автора (Синклер Льюис Гарри)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Преподобный Джекоб Троспер, доктор богословия, Доктор философии, доктор права, декан и глава Мизпахской богословской семинарии, профессор практического богословия и гомилетики, был энергичный человек с волевым лицом и властным, энергичным голосом. Щеки его были прорезаны двумя глубокими складками, густые брови насуплены. Волосы его, уже седые и жесткие, были, по-видимому, когда-то рыжеватыми, как у Эдди Фислингера. Из него мог бы выйти бравый сержант. Он смотрел на студентов так, будто видел их насквозь, давал им понять, что прекрасно знает все грехи и провинности еще до того, как студент успел в них покаяться.

Элмер боялся декана Троспера, и когда на другое утро после богословского диспута у Фрэнка Шалларда его вызвали в кабинет декана, ему стало не по себе.

У декана он встретил Фрэнка.

"О господи! Не иначе, как Фрэнк наболтал ему о моих любовных похождениях!"

- Брат Гентри! - начал декан.

- Да, сэр?

- У меня есть для вас дело; оно даст вам неплохую практику, а кстати, и возможность немного подработать. Сельская церковь Шенейме, одиннадцать миль отсюда, ветка железной дороги Онтарио - Омаха - Питсбург. Будете регулярно служить по воскресеньям утреннюю службу и вести занятия в воскресной школе; если сумеете взять на себя еще дневную и вечернюю службу, а также воскресное молитвенное собрание, - тем лучше. Десять долларов за каждое воскресенье. Если перепадет что-то сверх этого за случайную работу - дело ваше, договоритесь с паствой. Ехать советую на дрезине. Уверен, что здешний начальник участка согласится предоставить вам дрезину ради богоугодного дела; к тому же его брат часто получает у нас поденную работу в саду. Посылаю с вами брата Шалларда, будет вам помогать в воскресной школе, а кстати, и сам наберется кой-какого опыта. Брат Шаллард относится к делу чрезвычайно серьезно - в этом смысле вам не мешало бы у него поучиться, брат Гентри, но он несколько робок в обращении с простым людом, закоснелым в грехах. Итак, друзья: церковь эта невелика, однако не забывайте, что я вручаю вам на попечение бесценное сокровище - души человеческие. И кто знает, не суждено ли вам возжечь там огонь, который когда-нибудь воссияет над всем миром… разумеется, при том условии, брат Гентри, что вы раз и навсегда откажетесь от суетных развлечений, которым, как я догадываюсь, предаетесь ныне!

Элмер был в восторге. Его первое настоящее место! Этим летом в Канзасе он только временно замещал других проповедников недели на две, на три кряду.

Ну, теперь он им покажет! Кое-кто здесь считает его просто-напросто пустомелей! Он им покажет, как надо привлекать людей к церкви, как увеличить сборы, как покорять прихожан красноречием - ну и, конечно, нести прозябающим во тьме спасительное слово божье.

Да и лишние десять долларов в неделю тоже очень кстати, а если удастся как следует обработать шенеймский приходской совет, может, и больше. Его первый приход… собственный… а Фрэнк будет исполнять его приказания!

В те патриархальные дни - дни 1905 года - железнодорожные рабочие еще не пользовались дрезинами с бензиновым двигателем и выезжали на линию на ручных дрезинах. Ручная дрезина представляет собою платформу с двумя горизонтальными брусьями, которые надо качать вверх и вниз, как рычаги насоса.

На такой-то вот дрезине и выехали к месту своего первого назначения Элмер Гентри и Фрэнк Шаллард. В это ноябрьское воскресное утро, работая рычагами дрезины, они были не слишком похожи на лиц духовного звания. Было холодно, и молодые люди облачились в потертые осенние пальто. Элмер натянул на уши изъеденную молью плюшевую кепку, а у Фрэнка из-под нелепого котелка торчали и вовсе нелепые наушники; на руках у обоих были красные фланелевые рукавицы, которые им одолжили рабочие-железнодорожники.

Утро стояло яркое, солнечное, морозное. Яблоневые сады искрились инеем, в шуршащих стеблях скошенной травы под частоколами посвистывали перепела.

Усердно орудуя рычагом, Элмер чувствовал, как легкие его очищаются от библиотечной пыли. Он расправил плечи, он взмок от пота и радовался: вот оно, началось его служение богу среди настоящих людей, в гуще жизни. Ему стало немного жаль побледневшего Фрэнка - и он усерднее налег на рычаг, заставляя и Фрэнка наддать сильней, - вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз.

Поясницу и плечи, отвыкшие за последнее время от физической работы, ломило невыносимо - в особенности на подъемах, где сверкающие рельсы ползли вверх, извиваясь в гравиевой траншее. Зато, летя под гору, навстречу подернутым инеем лугам, навстречу перезвону колокольчиков пасущихся коров, навстречу утреннему солнцу, он гикал во весь голос от радостного возбуждения, задорно распевал:

Что за сила, сила, сила,

Чудодейственная сила

У священного Агнца в крови…

Шенеймская церковь - грязновато-бурая коробка с игрушечной колоколенкой - стояла в центре небольшого поселка: станционное здание, кузница, две лавчонки да полдюжины домиков. Однако на изъезженной улице и под навесом за церковью стояло не менее тридцати повозок: человек семьдесят по меньшей мере съехались поглазеть на нового пастора; они стояли полукругом, и только любопытные глаза их виднелись в щелочках между заиндевелыми кашне и меховыми козырьками шапок.

- Боюсь до смерти! - пробормотал Фрэнк, шагая рядом с Элмером по единственной улочке, ведущей от станции. Зато Элмера так и распирало от прилива сил, бодрости, уверенности в себе.

Собственная церковь! Небольшая, правда, но какая-то такая… особенная, непохожая на обычные сельские молельни… И колоколенка очень славная… не то, что все эти сараи, без всяких колоколен! А вот и его паства ждет у входа… Внимательные взгляды летят ему навстречу, наполняя его горделивым чувством…

Он распахнул пальто и, откинув полу, величаво подбоченился левой рукой, чтобы всем был виден его черный костюм, купленный этим летом для церемонии посвящения, и элегантный белый кант в вырезе жилета (более позднее приобретение).

Краснолицый, усатый мужчина отделился от толпы и вразвалочку зашагал им навстречу.

- Брат Гентри и брат Шаллард - так? Я Барни Бейнс, церковный староста. Рад вас видеть. Да поддержит вас господь в ваших молитвах. У нас уж довольно давно нет проповедника, так что все порядком изголодались по духовной пище и слову божьему. Ну, поскольку вы оба из Мизпаха, то, видимо, можно не волноваться: открытого причастия, конечно, не признаете!

- Видите ли, что касается меня, - заволновался было Фрэнк, но Элмер больно толкнул его локтем в бок, и Фрэнк замолчал на полуслове. А Элмер Гентри умильно запел:

- Рад познакомиться, брат Бейнс! О да, во всем, что касается обряда крещения, а также закрытого причастия, на нас с братом Шаллардом можно положиться смело. Надеемся, вы будете молиться за нас, брат, дабы святой дух осенил нас сегодня в нашем деле, дабы все братья наши возрадовались великому пробуждению и обильной жатве!

Брат Гентри стал здороваться с прихожанами, а церковный староста Бейнс и прочие праведники, слышавшие слова Элмера, перешептывались:

- Паренек еще молодой, но, видно, с понятием. Будь уверен, проповедь услышим что надо! А вот брат Шаллард вроде бы подкачал. На вид малый ничего, да, кажется, туповат. Стоит, молчит, как пень. Ну, да ладно, ребятишек учить в воскресной школе и этот сойдет…

Брат Гентри пожимал руку каждому - никого не пропустил. То ли посвящение в сан подействовало на него столь благодатно, а может, сыграло свою роль и лето, когда приходилось таскаться из одной церкви в другую, но только сейчас он приветствовал свою паству так внушительно и задушевно, что ему мог бы позавидовать любой агент по продаже швейных машин. Он пожимал руки крепко и энергично; он смотрел в глаза пожилых сестер с таким видом, словно готов был одарить каждую безгрешным поцелуем, он отпускал весьма уместные замечания о погоде и даже по счастливому случаю, а быть может, и по вдохновению свыше, здороваясь с самым отчаянным ханжой во всей округе, именно ему, а не кому-нибудь другому процитировал великолепное изречение из пророка Малахии [51].

Шествуя к кафедре во главе своей паствы, он ликовал:

"Ну, готово, они уже у меня в руках! Да, уж я-то умею расшевелить такую деревенщину - не то что краснобаи вроде Фрэнка или Карпа. Бубнят, бубнят одно и то же - и ни с места… И что это я на прошлой неделе так пал духом и… это… поддался плотским вожделениям? Кафедра - вот где мое место!"

Перед ним на твердых, длинных скамьях разместились прихожане; их лохматые головы выделялись на фоне коричневых стен и двойных, крашенных под дуб сосновых дверей. Церковь полнехонька - вот славно! Сзади, ближе к выходу, стоят, переминаясь с ноги на ногу, молодые люди в бледно-голубых галстуках и с небритыми подбородками.

Упиваясь своей властью над ними, он запел первый куплет гимна "Церковь в лесной глуши". Все подхватили.

Темой проповеди он выбрал стих из Притчей Соломоновых: "Ненависть возбуждает раздоры, но любовь покрывает все грехи".

Элмер ухватился могучими руками за край кафедры, грозно взглянул на свою паству… Передумал: решил, что лучше принять благосклонный вид. И наконец разразился:

- Я часто думаю: многие ли из нас в шуме и сутолоке повседневной жизни помнят о том, что всем лучшим и возвышенным в жизни мы обязаны отнюдь не вашей энергии, не усердию, ни даже сильной воле, но любви? Что есть любовь, святая любовь, которой… это… которой великий песнопевец учит нас в притчах своих? Любовь - это радуга, что приходит на смену грозовым тучам. Любовь - это утренняя звезда, но она же и звезда вечерняя, ибо эти звезды, как все вы, без сомнения, прекрасно знаете, ярчайшие из всех известных нам звезд. Любовь сияет над колыбелью младенца, а когда жизнь - увы! - отлетела, чтобы никогда уже не вернуться вновь, любовь все еще витает над безмолвной могилой. Что вдохновляет всех великих людей, будь то священник, или патриот, или крупнейший бизнесмен? Что, братья? Что, как не любовь? О, она наполняет мир музыкой, священной музыкой, подобной той, которой мы с вами только что наслаждались вместе. Ибо что есть музыка? Что она, друзья мои? Да - что такое музыка, скажите, если не голос любви?

Затем он объяснил, что ненависть есть чувство низменное.

Однако в виде поблажки наиболее твердокаменным и ревностным из церковных старост, восседающим в первом ряду, он все-таки разрешил ненавидеть католиков, всех, кто не верит в ад и крещение по баптистскому обряду, а также всех богатых поставщиков, что предаются разврату средь лживых улыбок распутных женщин - разодетых в шелка, женщин с рубиновыми кубками губительного вина в унизанных перстнями пальцах.

Понизив голос, он завершил проповедь отеческим шепотом, рассказав напоследок от начала до конца вымышленную, но оттого не менее поучительную историю о старом грешнике, который на одре болезни, вняв мольбам Элмера, понял, что ему следует немедленно покаяться, но затем откладывал свое покаяние слишком долго. Он умер, окруженный добродетельными и убитыми скорбью дочерьми, и, как следует полагать, прямым путем отправился в лапы дьявола

Когда Элмер бодрой рысцой подлетел к дверям, чтобы попрощаться с теми, кто не оставался на занятия в воскресной школе, ему не менее шестнадцати раз пришлось выслушать одно и то же: "Очень поучительная проповедь, брат, и как изысканно составлена'" - и он шестнадцать раз с юношеским жаром благодарно тряс руку тому, кто это сказал, - поистине умилительное зрелище!

Староста Бейнс похлопал его по плечу.

- Первый раз вижу, брат, чтобы такой молодой проповедник так отлично справился с темой. Познакомьтесь: моя дочь Лулу.

Так вот она наконец та девушка, о которой он не переставал мечтать с того дня, как поступил в Мизпахскую семинарию!

Лулу Бейнс была похожа на котенка - маленького, серого с белым котеночка с розовым бантиком. Во время проповеди она сидела в заднем ряду, за печкой, и поэтому он ее не заметил. Зато сейчас он пожирал ее глазами. Возбуждение, вызванное в нем шумным успехом проповеди, было ничто в сравнении с бурей чувств, охватившей его в эту минуту. Значит, во время его грядущих богоугодных трудов рядом с ним будет находиться она! Жизнь стала радужной, полной надежд сказкой… Он пожал ей руку и, стараясь говорить сдержанно, произнес:

- Очень приятно познакомиться, сестра Лулу.

Лулу было лет девятнадцать. В воскресной школе она вела занятия с немногочисленной группой двенадцатилетних мальчиков. Элмер рассчитывал, что, когда начнется воскресная школа, он улизнет, оставив учеников на попечение Фрэнка Шалларда, а сам отыщет укромное местечко и будет сидеть себе, покуривая питсбургскую сигару, однако под влиянием новоявленного духовного откровения он остался в школе и, сияя пасторским благоволением, внушительно, но в то же время по-братски беседовал с мальчишками из класса Лулу.

- Если хотите вырасти здоровыми и крепкими, словом, настоящими ребятами, надо только внимательно выслушать все, что расскажет вам мисс Бейнс о замечательном храме, который построил царь Соломон, - журчал он. Дети жались и застенчиво хихикали - ну и что же? Зато ему улыбалась Лулу, серый котенок с ласковыми глазками… Маленький мягкий котеночек.

- Ах, брат Гентри, - промурлыкала Лулу, - так страшно при вас говорить, просто не смею… - И он окунулся в глубокий блеск огромных глаз, и ее лепет показался ему ангельским хором, песнью жаворонка, целым оркестром флейт…

Занятия в воскресной школе кончились. Нет, он не мог ее отпустить! Надо ее удержать еще немножко…

- Знаете что, сестра Лулу, пойдемте, я вам покажу дрезину, на которой мы приехали с Фрэнком… с братом Шаллардом. Ну и забавная штука! Со смеху умрешь!

Линейная бригада проезжала мимо станции Шенейм по крайней мере раз десять в неделю, так что ручные дрезины никак не могли быть для Лулу потрясающей новинкой, но все-таки она засеменила рядом и с кокетливым изумлением осмотрела дрезину, восхищенно ахая:

- О-о, как интересно! Как же это вы доехали на такой штуке? Вот чудеса!

Она весело распрощалась с ними, и Элмер ревниво заметил, что она так же тепло пожала руку Фрэнка, как и его собственную.

"Пусть только попробует увиваться возле моей девочки!" - думал Элмер, работая рычагами на обратном пути в Вавилон.

Он и не подумал поздравить Фрэнка, хотя тот не только справился со своими страхами перед деревенскими тугодумами (Фрэнк всегда жил только в городах), но и сумел так рассказать о храме Соломоновом, что вместо унылого предмета, построенного из неведомого материала под названием "локти", дети увидели священную обитель всемогущего и грозного божества.

Вот уже два воскресенья подряд Элмер тщетно старался заставить Лулу почувствовать, что он не только молодой и подающий надежды пророк, но и весьма заслуживающий внимания мужчина. Как назло кругом постоянно было слишком много народа. Один лишь раз удалось ему остаться с ней наедине: они отправились за полмили навестить больную старушку. По дороге Лулу кокетливо вскидывала на него глазки из-под длинных ресниц (серый с белым котенок в маленькой шапочке, тоже серой, пушистой, мягонькой - так и хотелось погладить!).

Он начал наугад:

- Вам уж, наверное, до смерти наскучили мои проповеди?

- О, нет! Нет! Вы читаете просто изумительно!

- Правда? Честное слово?

- Ну да!

Он поглядел сверху вниз на ее детское личико, поймал ее взгляд и игриво воскликнул:

- Ах, проказник этот ветер! Смотрите, как у нас пылают щечки, как разрумянились эти милые губки! Нет, это, наверное, кто-то расцеловал их по пути в церковь!

- Нет, что вы…

Вид у нее был огорченный, почти испуганный.

"Ого! Задний ход, братец! - осадил он себя. - Не туда повернул. Видно, вовсе никакая не вертушка, ошибся. Видно, совсем еще невинность. Как смутилась, бедная девочка! Может, и не стоит ее будоражить… А-а, чего там, совсем не вредно, если кто-то и поухаживает раз в жизни со знанием дела!"

Первым делом - восстановить безупречность своей пастырской репутации.

- Ну-ну, я пошутил. Я просто хотел сказать: жаль, если такая прелестная девушка, как вы, ни с кем не помолвлена. Но ведь у вас, наверно, есть жених - да?

- Нет. Мне очень нравился один человек, но он уехал в Кливленд работать и, думаю, забыл меня.

- О, это печально!

Как надежно, сильно, ободряюще сжали ей руку его пальцы! Она благодарно взглянула на него, а когда они пришли к больной и Лулу услышала, как долго и горячо молится брат Гентри, как проникновенно рассуждает о смерти, которой, в сущности, нет, которая не причиняет страданий (у старухи был рак), Лулу стала смотреть на него даже с благоговением.

На обратном пути он задал последний пробный вопрос:

- Но если вы даже и не помолвлены, сестра Лулу, ручаюсь, что по вас тут сходит с ума не один паренек.

- Да нет же! Я, правда, встречаюсь с моим троюродным братом Флойдом Нейлором, но только он - такая размазня! С ним никакого веселья…

И преподобный мистер Гентри решил, что за весельем дело не станет.

В субботу, после полудня, Элмер и Фрэнк отправились в Шенейм украшать церковь к торжественной службе в День Благодарения. Чтобы не делать два лишних конца - в Вавилон и обратно, они договорились, что переночуют в просторном доме церковного старосты Бейнса. Лулу Бейнс со своей кузиной, мисс Болдуин, старой девой, помогали им украшать церковь, иными словами, делали за них всю работу. Они развешивали в зале гирлянды из еловых веток и раскладывали перед кафедрой символы урожая - тыквы, желтый маис и бархатистый сумах.

В то время как Фрэнк обсуждал со старой девой декоративные достоинства тыквы, Элмер обратился к Лулу:

- Мне нужен ваш совет, Лулу, сестра Лулу. Как вы думаете: стоит мне в завтрашней проповеди объяснить… (они стояли рядом. Какие прелестные узенькие плечики, нежные, пухлые щечки! Он должен их поцеловать… Должен! Его качнуло к ней. Проклятый Фрэнк, проклятая старая дева! И что они здесь торчат?)… объяснить, что все эти дары урожая, бесценные сами по себе и необходимые для жрат… для праздничной трапезы, - они, в сущности, представляют собою не что иное, как символ, вещественное проявление?… Садитесь же, Лулу, у вас утомленный вид, проявление более ценных духовных даров, которые шлет нам небо, - и не только в пору жатвы. Понимаете ли, это весьма важный момент…

(Ее рука упала, коснувшись его колена, и легла на скамью. Какая она белая на фоне тускло-коричневой скамьи! Ее юная, упругая грудь обрисовывалась под блузкой из клетчатой шотландки. Он должен коснуться ее руки! Его пальцы подкрались к ней, коснулись как бы случайно, ну, конечно, случайно! Лулу внимала, преданно глядя на него, а он рокотал все в том же возвышенном стиле.)

- …весьма и весьма важный… Круглый год нисходят к нам все эти сокровенные духовные дары, и за них-то мы и должны вознести хвалу господу в День Благодарения… за них в первую очередь, а не за материальные… это… материальные блага. Как вы полагаете - полезная мысль? Стоит остановиться на ней завтра?

- О, да! Еще бы! По-моему, чудесная мысль! (У него заныли руки - так хотелось ее обнять.)

Фрэнк и мисс Болдуин к этому времени сели и углубились в невыносимо долгую беседу о способах воздействия на этого маленького сорванца Катлера: дрянной мальчишка заявил, что не верит, будто вороны приносили пророку Илье хлеб и мясо, - уж он-то знает повадки этих самых ворон! Фрэнк считал, что не следует порицать мальчугана за чистосердечные сомнения, но если он заведет себе привычку каждый раз выскакивать и подрывать авторитет учителя дурацкими вопросами…

- Лулу! - взмолился Элмер. - Пойдем на минутку в ту комнату. Мне нужно спросить у вас кое-что о церковных делах, а я не хочу, чтобы еще кто-то слышал.

В Шенеймской церкви, кроме "зала" для молитвенных собраний, имелся еще просторный чулан, в котором хранились молитвенники, швабры, щетки, складные стулья, чашки для причастия. Свет проникал в него через запыленное окошко.

- Мы с сестрой Бейнс пошли взглянуть на наглядные пособия для воскресной школы, - небрежно и громко объявил Элмер.

Она не запротестовала - значит, теперь они связаны общей тайной. Он уселся на опрокинутое ведро, она примостилась на лесенке-стремянке. Ему было приятно чувствовать себя маленьким рядом с нею и смотреть на нее снизу вверх.

Элмер понятия не имел, что ему спрашивать "о церковных делах", но в обществе молоденькой женщины ему еще никогда не приходилось лезть за словом в карман. Он начал наступление:

- Мне нужен ваш совет. Я никогда еще не встречал человека, в котором так гармонично сочетались бы здравый смысл и высокие духовные качества.

- Ах, что вы, брат Гентри! Вы мне просто льстите!

- Нет, нет! Я говорю серьезно! Вы просто недооцениваете себя. А все потому, что вы всю жизнь прожили в захолустном городишке. Вот если б вы жили в большом городе - ну, в Чикаго, например, поверьте, там оценили бы вашу… это… ваше редкостное понимание духовных ценностей… ну, и все такое прочее.

- О! Чикаго! О-о! Я бы там умерла от страха!

- А вот я как-нибудь возьму и повезу вас туда, покажу вам город! Представляю себе, что тут пойдут за разговоры про греховодника-пастора!

Оба весело рассмеялись.

- Нет, серьезно, Лулу, я вот что хотел бы знать… это… Да! Я, знаете ли, хочу вас спросить: скажите - вам не кажется, что мне следует приезжать сюда на молитвенные собрания по средам?

- Да, по-моему, это было бы очень неплохо.

- Да, но ведь, с другой стороны, ездить-то придется все на той же старой дрезине…

- Верно…

- А вы даже представить себе не можете, как много я вынужден заниматься по вечерам в семинарии.

- Да, воображаю!

Оба понимающе, сочувственно вздохнули. Он положил свою ладонь на ее руку. Они вздохнули еще раз, и он отдернул руку, чуть ли не стыдливо.

- Но, конечно, я вовсе не намерен себя щадить. Жертвовать собою ради паствы - почетный долг пастора.

- Да, это правда…

- Хотя, конечно, при таких дорогах, как здесь, а в особенности зимой… К тому же большая часть прихожан живет на дальних фермах… им будет трудно сюда добираться… а?

- Правда ваша. С дорогами зимой плохо. Да, по-моему, вы правы, брат Гентри.

- Ах, Лулу! А ведь я-то вас зову по имени. И если вы не будете называть меня просто Элмером, то я подумаю, что это мне в укор: значит, я поступаю нехорошо!

- Так ведь вы пастор, а я - так, никто.

- Ну нет, вы не никто!

- Нет, никто!

Они расхохотались

- Послушайте, Лулу, милая. Не забывайте, что я еще, в общем-то, совсем мальчишка - в этом месяце только будет двадцать пять, - всего на пять или шесть лет старше вас. Так попробуйте же называть меня Элмером - посмотрим, что получится.

- О-ох! Неловко!

- Да вы только попробуйте!

- Нет, не могу! Да как это вдруг!…

- Ну и трусиха!

- А вот и нет!

- Нет, трусиха!

- Ничего подобного!

- "Ничего подобного", а сама трусит!

- Ну, пожалуйста: Элмер! Вот вам!

Снова смех, но на этот раз уже смех двух задушевных друзей. Как бы в порыве веселья Элмер взял ручку Лулу, сжал ее, провел ею по своей руке. Он так и не выпустил эту ручку, но пожатие его было чисто дружеским и - ну разве что самую малость - нежным.

- Как? Неужели вы в самом деле боитесь бедного, старого Элмера? - проворковал он.

- Да, капельку, самую малость.

- Но отчего?

- Ну, вы такой большой, сильный, важный, как будто вы гораздо старше, и потом у вас такой голос раскатистый - бум-бум!… Нет, слушать-то я его ужасно люблю, но и боюсь тоже. Так и чудится, вот посмотрите на меня сердито и скажете: "Ах, ты, скверная девчонка!" - и мне придется тут же исповедоваться в грехах. И потом вы такой ужасно образованный: знаете столько длинных слов и можете объяснить такие вещи в библии, которых мне никогда не понять. К тому ж вы ведь духовное лицо… настоящий баптистский пастор.

- Гм… Да… Но разве это мне мешает быть и мужчиной тоже?

- Да, мешает! В каком-то смысле…

Теперь голос его звучал уже не игриво, а жадно, требовательно:

- Стало быть, вы и мысли не допускаете, что я могу вас поцеловать?… Посмотрите на меня… Посмотрите на меня, говорю вам!… Вот так!… Нет, не отворачивайтесь. Ага! Покраснели? Ах, милая моя, бедняжечка, девочка моя дорогая! Значит, вы все-таки можете представить себе, что я вас целую!…

- Нет, это нехорошо…

- Стыдно?

- Да, стыдно.

- Слушайте, дорогая. Я кажусь вам ужасно взрослым и серьезным. Таким я, разумеется, и должен казаться на кафедре прихожанам. Но загляните мне в душу… Я ведь просто большой, застенчивый мальчишка, и мне так нужна ваша помощь! Вы - знаете что, дорогая? Вы мне напоминаете мою мать…

Фрэнк Шаллард напустился на Элмера сразу же, как только они перед ужином остались наедине в комнате, отведенной им на ферме Бейнсов (их привезли сюда ночевать Лулу и мисс Болдуин):

- Послушай, Гентри… Элмер. По-моему, это выглядело не особенно прилично: увел мисс Бейнс в чулан и проторчал там с ней добрых полчаса… А когда вошел я, вы оба так и подскочили с виноватым видом…

- Ага! Стало быть, наш любезный приятель Фрэнк подглядывает, как любопытная старая баба!

Комната, в которой им предстояло провести ночь, находилась под самой крышей и была похожа на просторную, полутемную пещеру. Кувшин на темном ореховом умывальнике был разрисован золотыми и пестрыми цветами, неизвестными ботанике. Оба умывались перед ужином. Элмер, злобно уставившись на Фрэнка, потянулся за полотенцем. С могучих, обнаженных до локтя рук его прямо на ковер закапала вода.

- Я не подглядываю, Гентри, и ты это прекрасно знаешь. Но ты здесь священник, а ради блага наших ближних наш долг - избегать даже видимости греха…

- Грешен тот, кто во всем видит грех. Тебе, может, и это приходилось слышать?

- Будь покоен, Элмер, может, и приходилось.

- Подозрительный пуританин - вот ты кто! У тебя грязные мысли! Видишь зло там, где его и в помине нет.

- Пуритан ненавидят не за то, что они подозрительны, а за то, что их подозрения чаще всего бывают весьма справедливы. Так вот что, Элмер. Я не хочу тебе доставлять неприятности…

- Уже доставляешь

- …но мисс Бейнс… Она на вид вроде и легкомысленная, кокетливая, но я уверен твердо, что на самом деле эта девушка чиста, как младенец, и я не намерен стоять сложа руки и наблюдать, как ты ее… как ты ее обхаживаешь.

- Скажите, пожалуйста, какой страшный! Ну, а если я, предположим, хочу на ней жениться?

- А ты - хочешь?

- Что ж ты спрашиваешь? Ты же сам все на свете знаешь, мог бы и это знать.

- Так, значит, хочешь?

- Я ведь не сказал, что нет.

- Ну, твоя риторика для меня слишком сложна. Будем считать, что хочешь. Отлично! Сообщу о твоих намерениях старосте Бейнсу.

- Черта с два ты сообщишь, понятно? Ты имей в виду, Шаллард, я тебе не позволю совать нос в мои дела. Ясно? И точка!

- Если б ты не был духовным лицом, а я не занимал официального положения в этом приходе, тогда бы точка. Я и сам не особенно люблю читать мораль другим: пустое дело. Но ты духовное лицо, ты пастор в этом приходе, а я вместе с тобой несу ответственность за его благополучие. И будь я проклят, если я потерплю, чтобы ты на моих глазах совращал первую же девушку, попавшую в твои потные лапы! Ладно, не размахивай кулаками! Конечно, тебе ничего не стоит со мной разделаться. Но ты не посмеешь. Тем более здесь, в доме церковного старосты. Карьеру себе погубишь… Господи! И какой только сброд мы любезно посвящаем в баптистские священники! Да, так я повторяю: я не намерен сидеть и смотреть, как ты соблазняешь…

- Ах, черт возьми! Ты что, вообразил, будто я потерплю… Я тебе прямо скажу, Шаллард: в жизни не встречал человека с такими грязными мыслями, как у тебя! Вообще - откуда ты взял, что я чего-то добиваюсь от Лулу… то есть от мисс Бейнс, кроме самых дружеских, простых, по-человечески хороших отношений? Да у меня и в мыслях не было! Если хочешь знать, чудак, я с ней сидел, и она рассказывала, как любила одного парня, а он ее бросил и удрал в Чикаго. Вот и все! И с чего ты подумал?…

- Ладно, Гентри! Не прикидывайся дурачком. Так я тебе и поверил! То-то ты сидел тогда в семинарии у меня в комнате и бахвалился вместе с Зензом, сколько у тебя было девчонок…

- Не волнуйся, ноги моей больше не будет в твоей проклятой конуре!

- Вот и чудно!

- Думай, что хочешь. И пошел ты к черту! Можешь бежать, докладывать папаше Тросперу, можешь растрезвонить хоть всем преподавателям…

- Неплохая идея, Гентри! Пожалуй, именно так я и сделаю. А пока что сегодня вечером я только буду следить за Лулу, то есть мисс Бейнс, и за тобой. Бедная, милая девочка! Такие славные глаза!

- Ага, друг Шаллард, значит, сам тоже принюхиваешься?!

- Боже великий! Ну и экземпляр же ты, Гентри!…

Церковный староста Бейнс, крепкий, черноусый мужчина с суровым лицом, радушный и в то же время по-крестьянски жадный, и его пышка жена обращались с Фрэнком и Элмером, с одной стороны, как с жрецами священной науки, а с другой - как с двумя пареньками, которых уморили голодом в Мизпахской семинарии и которым сегодня вечером необходимо наверстать упущенное. Жареные цыплята, жареная говядина под белым соусом, домашняя колбаса, пикули, сладкий пирог, в котором Элмер с тихой радостью почуял аромат богопротивного бренди, - все это было лишь малой частью того, что требовалось одолеть молодым пророкам. Мистер Бейнс каждые три минуты гаркал раздувшемуся от еды страдальцу Фрэнку:

- Ничего, брат Шаллард, ничего! Вы еще и есть-то не начинали! Что это с вами, не понимаю? Давайте-ка сюда вашу тарелку: подбавим вам еще немножко…

За ужином сидели также старая дева мисс Болдуин, еще двое церковных старост с женами и молодой сосед-фермер по имени Флойд Нейлор. От двух представителей духовенства ждали назидательной беседы. Считалось, что, во-первых, они не могут говорить ни о чем, кроме богословия и церковных дел, и что, во-вторых, разговоры на подобные темы весьма способствуют благоприятному решению довольно-таки щекотливой задачи: устроить свою жизнь таким образом, чтобы и спать вволю, и разъезжать на бричке в свое полное удовольствие, и во вкусненьком себе не отказывать, и все-таки попасть в рай!…

- Скажите, брат Гентри, - спросил мистер Бейнс, - какую из баптистских газет вы считаете наиболее подходящей для домашнего чтения? Я было пристрастился к "Уочмен Эгзэминор", но он, мне кажется, как-то не очень нападает на кэмпбеллитов да и с католиками не так воюет, как полагается серьезной, истинно христианской газете. Теперь стал читать "Уорд энд Уэй". Вот это, по-моему, газета что надо: обо всем пишет ясно, и язык отменный, - одним словом, газетка как раз по мне! Там прямо так и говорится: ежели, дескать, не веришь в непорочное зачатие, воскресение из мертвых и крещение через погружение, тут уж никакие там добрые дела, благотворительность и тому подобное - ничего не поможет, потому что ты уж все равно осужден на погибель и попадешь прямым путем в ад - и не в какой-нибудь там придуманный, а в самый что ни на есть настоящий ужасный ад, где тебя будут поджаривать на самых что ни на есть настоящих угольках. Вот так-то, сэр!

- Нет, погодите, брат Бейнс, - запротестовал Фрэнк Шаллард. - Неужели вы серьезно думаете, Иисус Христос так-таки и не спасет ни единого человека на свете, кроме правоверных баптистов?

- Ну, я не стану говорить, что мне известны все тонкости. Я не ученый и не священник. Но только я так рассуждаю: если человек, скажем, никогда не имел случая увидеть истинный свет, ну, с детства воспитан методистом или мормоном, и никто ему никогда не растолковал про настоящую баптистскую веру - может быть, господь и простит его, потому что это он все по неведению. Но одно я знаю точно: все эти "просвещенные мыслители" и "ученые критики" - уж они-то определенно попадут в самое пекло! А вы что думаете, брат Гентри?

- Да, я лично вполне склонен с вами согласиться, - злорадно подхватил Элмер. - Во всяком случае, мы можем со спокойным сердцем предоставить всех трусов, хлюпиков и болтунов из породы так называемых "просвещенных мыслителей" милости господней. Если они подло подрывают нашу великую миссию спасения душ в мире сем, пусть занимаются дурацкими прениями, рассуждениями, словоизвержениями, которые никому не приносят практической пользы, а только мешают великому делу врачевания страждущих душ, - пусть! Мне по крайней мере некогда тратить на них время - вот и все. Пусть даже они меня услышат, мне решительно все равно. Да, вот в этом и беда брата Шалларда: я знаю, что в сердце его пребывает благодать господня, но только зря он тратит время, копается в разных там доктринах, когда ведь и так все, что человеку нужно знать, уже сказано в баптистском учении. Ты бы подумал об этом, Фрэнк, подумал бы…

Элмер вполне уже овладел собой. Ему всегда нравилось играть с огнем - если, конечно, огонь этот был не опасней того, что имелся в запасе у Фрэнка. Он нагло посмотрел Фрэнку в глаза… После разговора в спальне прошло около получаса.

Фрэнк открыл было рот, закрыл, снова попытался что-то сказать и снова промолчал. А потом было уж слишком поздно. На него уже насел с доводами в пользу духовного возрождения и новой порцией сладкого церковный староста Бейнс.

Лулу сидела на другом конце стола, и Элмер был, пожалуй, рад этому. Он презирал Фрэнка за слабохарактерность, но Фрэнк был не чета Эдди Фислингеру: Элмер никогда не знал наверное, что Фрэнк надумает сделать или сказать через минуту. Поэтому он решил держаться начеку. Раза два он все-таки многозначительно взглянул на Лулу, но в разговоре (а разговор ради того, чтобы снискать восхищение Лулу, приходилось вести ученый и вместе с тем мужественно-оживленный) все время обращался к мистеру Бейнсу и двум другим старостам.

"Так! - размышлял он. - Этот остолоп Шаллард должен видеть, что я и не собираюсь совращать малютку… Если он заикнется насчет моих "намерений" относительно нее, я просто сделаю удивленное лицо, и мистер Фрэнк Шаллард сядет в лужу со всеми своими гнусными подозрениями".

Но внутренний голос, поднимавшийся из самых темных и смутных глубин его существа, нашептывал ему, не переставая: "Я должен ею овладеть, должен!"

И Элмер останавливал себя: "Не торопись! Будь осторожен! Декан Троспер выкинет тебя из семинарии! Старик Бейнс возьмется за ружье… Осторожно!… Выжди!"

Только через час после ужина, когда все занялись поджариванием кукурузы, он улучил минутку и шепнул ей:

- Не доверяйте Шалларду! Прикидывается моим другом, но не верю ему ни на грош. Должен вам рассказать про него. Необходимо! Слушайте! Когда все лягут, спуститесь тихонько сюда. Я тут подожду. Обязательно!

- О нет, не могу! Кузина Эделин Болдуин спит у меня в комнате.

- Ну и что же? Сделайте вид, будто ложитесь, ну, распустите волосы, что ли, а потом спуститесь посмотреть, догорел ли камин. Ладно?

- Может быть.

- Нет, наверное!… Пожалуйста! Милая!

- Может быть. Но только на секунду.

И Элмер самым добродетельным, самым пасторским тоном завершил:

- Да, разумеется.

После ужина все расположились в гостиной. Бейнсы гордились своими передовыми взглядами: они не проводили вечера на кухне, по крайней мере - не всегда. Уютная гостиная была обставлена, как принято на фермах Новой Англии: яркий полосатый плетеный коврик, немыслимая кожаная качалка на медных ножках в виде драконов, украшенная шишечками в коринфском стиле, увеличенные фотографии, стол, заваленный иллюстрированными журналами, тяжелый альбом снимков Чикагской всемирной выставки [52]. Камин заменяла печь - забавное чудовище из никеля, со слюдяной дверцей, лихо увенчанное короной, правда, не золотой, а позолоченной, и украшенное цепочкой из стеклянных сапфиров, стеклянных изумрудов и жарких стеклянных рубинов, опоясывающей его раскаленное брюхо.

Устроившись возле этого курьезного и великолепного чудовища, Элмер открыл шлюзы своего красноречия и пустил в ход все свое обаяние.

- Ну, баста, друзья мои! Ни слова больше сегодня о церковных делах! Я сейчас не священник, я просто веселый парень, который хочет немножко порезвиться после такого замечательного ужина. И скажу вам откровенно: не будь мамаша Бейнс столь строгой матроной, я непременно заставил бы ее сплясать со мною. Ручаюсь, что она прошлась бы не хуже любой танцовщицы, что выступают в театрах.

И, обвив рукою необъятно пышный стан миссис Бейнс, он трижды покружил свою даму по комнате, а она, вся зардевшись, хихикала: "Ой, не могу… И придумает же!" И все захлопали, не щадя мозолистых, огрубевших от плуга рук, так что у чувствительного Фрэнка Шалларда едва не лопнули уши.

Фрэнка всегда считали на редкость общительным юношей, но в этот вечер его словно подменили: так он был мрачен и хмур.

Это Элмер занимал всех рассказами о первых поселенцах Канзаса, так хорошо известных ему из книг. И это Элмер, когда прошло первое смущение и гости стали вести себя естественно в обществе "божьих людей", предложил всем поджаривать кукурузу на огне. Тогда-то, в разгар веселья, когда даже самый сдержанный из церковных старост, лукаво хмыкнув, одернул Бейнса: "Эй, Барни, ты кого это там подталкиваешь?" - тогда-то Элмер и улучил минутку, чтобы незаметно назначить свидание Лулу.

Потом, еще более оживленный и слегка лоснясь от масла, которым намазывали початки, он собрал всю компанию у фисгармонии, на которой заиграла Лулу с невинной радостью, хоть и без особого умения.

Из уважения к духовным лицам сначала запели церковный гимн, но уже вскоре все с увлечением затянули вслед за ним "Как я Нелли домой провожал" и "Старый черный Джо".

И все время он втайне трепетал, предвкушая прелести предстоящего свидания.

Молодой фермер Флойд Нейлор, сосед и родственник Бейнсов, высокий и нескладный парень, тоже томясь и робея, не спускал глаз с Лулу, и это только сильней разжигало Элмера.

Последней спели "Бьюла Лэнд" [53] под аккомпанемент Лулу. Голос Элмера звучал так мягко и трогательно, так нежно:

Блаженный край, мой милый край,

("Ах ты, моя крошечка!")

К тебе с вершин стремлюсь!

("Что, если ее попытаться разжалобить, может - клюнет?")

К тебе тянусь через моря,

("Нет-нет, я буду вести себя хорошо, слишком далеко заходить не стану".)

К тебе душою рвусь!

("Какие ручки! Так и тянет поцеловать!")

Твои родные берега

("И поцелую, ей-богу! Сегодня же!")

К себе влекут меня всегда!

("Интересно, в чем она спустится - в капоте?")

- Хотелось бы знать, - обратилась к нему жена одного из старост, особа чувствительная и бойкая, - о чем это вы думали, брат Гентри, когда пели?

- Э-э… гм… Думал о том, как мы все будем счастливы, когда очистимся от грехов и познаем отдохновение в Бьюла Лэнд.

- Ах, я так и знала, что вы думаете о чем-то божественном, - вы пели с таким чувством и вдохновением!… Ну, нам пора! Чудный был вечер, сестра Бейнс! Мы просто не знаем, как и благодарить вас и брата Бейнса за такое удовольствие! Да, и брата Гентри тоже… Ну, и, конечно, брата Шалларда. Идем же, Чарли!

Чарли тем временем с другим старостой улизнул на кухню вслед за братом Бейнсом. Время от времени оттуда доносился подозрительный звук, словно бульканье из горлышка кувшина, и в такие минуты дамы и оба священника возвышали голос и ничего не замечали. Наконец один за другим старосты показались из кухни, утирая губы волосатыми лапами.

Когда долгая церемония прощания закончилась, Элмер сказал отчаянно зевающему хозяину:

- Если это не потревожит вас и сестру Бейнс, я на минутку задержусь здесь, внизу, у огня - приведу в порядок мои заметки для завтрашней проповеди. И брату Шалларду не буду мешать спать.

- Хорошо, хорошо… О-о-ох-хо-хо… простите, ко сну что-то клонит. Располагайтесь, как дома, сынок… виноват… брат Гентри. Спокойной ночи!

- Спокойной ночи! Спокойной вам ночи, брат Бейнс. Спокойной ночи, сестра Бейнс. Спокойной ночи, сестра Лулу… Всего, Фрэнк.

Он остался один, и комната заходила ходуном. Она плясала у него перед глазами, она была полна звуков. Элмер расхаживал из угла в угол, нервно постукивая кулаком одной руки по ладони другой, то и останавливался, лихорадочно прислушиваясь… Минуты ползли нестерпимо медленно. Она не придет.

Мышиный шорох на лестнице, неслышные шаги на цыпочках в холле. Все тело его напряглось от нетерпения. Он застыл в позе статуи Натана Хейла [54]: локти назад, кулаки у бедер, подбородок вздернут. Но когда в комнату робко шагнула она, перед нею, небрежно облокотившись на фисгармонию и с отеческой благодушной усмешкой, вертя в пальцах массивную цепочку от часов, уже стоял солидный и добросердечный пастор. Она была не в капоте, а все в том же самом синем платьице. Правда, она распустила волосы, и они сияющим, шелковистым облаком обрамляли ее шею. Она поглядела на него умоляюще.

Он мгновенно переменил позу и бросился к ней с заглушенным возгласом:

- О, Лу! Если бы вы знали, как меня обидел Фрэнк!

Это прозвучало совсем по-мальчишески…

- Что! Что случилось?

Очень естественно, непринужденно, будто их близость подразумевалась сама собой, он обнял ее плечи, с наслаждением погрузив пальцы в облако волос.

- Это ужасно! Фрэнк, казалось бы, должен знать меня, а знаете, что он сказал? О, он не посмел высказать все напрямик! Это мне-то! Нет, он намекал, крутил вокруг да около, клеветал, будто мы с вами вели себя неприлично тогда в церкви. А вы ведь помните, о чем мы там говорили? О моей ма-те-ри! О том, какая она красивая и добрая и как вы на нее похожи! Не правда ли, гадко с его стороны?

- О да! Просто отвратительно! То-то он мне никогда и не нравился.

В порыве сочувствия она даже забыла отстраниться от него.

- Пойдемте, милая, посидим рядышком на диване.

- Ах, нет, нельзя! (Подвигаясь к дивану вместе с ним.) - Мне надо сию же минуту идти наверх. Кузина Эделин такая подозрительная…

- Сейчас пойдем вместе. Понимаете, эта история меня так взволновала! Вы, наверное, и не предполагали, что здоровый чурбан вроде меня может оказаться таким чувствительным?

Он привлек ее к себе. Она, не сопротивляясь, со вздохом прильнула к нему.

- Нет, я понимаю, Элмер! По-моему, это шикарно… то есть это очень мило, когда такой большой и сильный мужчина умеет так тонко чувствовать. Но только мне, правда, пора идти!

- Пора идти - дорогой.

- Нет!

- Да! Не пущу, пока не скажете.

- Мне пора, дорогой!

Она вскочила, но он удержал ее руку в своей, поцеловал кончики ее пальцев и заглянул снизу вверх - жалобно, нежно.

- Бедный мальчик! Утешила я вас?

Она вырвала руку, быстро поцеловала его в висок и упорхнула, а Элмер, окончательно потеряв голову, тяжело затопал по комнате, то бурно торжествуя, то изнемогая от томления.

На дрезине по дороге в Вавилон и семинарию Элмер с Фрэнком почти не разговаривали.

- Слушай, да не дуйся ты! Честное слово, я вовсе не собираюсь баловаться с малюткой Лулу, - пропыхтел Элмер, с остервенением работая рычагами дрезины.

В своей кепке, с шеей, обмотанной кашне, он имел очень потешный вид.

- Ладно. Забудем, - отозвался Фрэнк.

Элмер терпел до среды. Два дня его мучили мысли о том, как овладеть Лулу. Понуро сидя на краю своей койки, сжав кулаки, уставившись в пространство невидящим взглядом, он строил планы, такие реальные, что иногда они казались ему явью. Вот он нанимает на весь вечер повозку за целых два с половиной доллара и едет в Шенейм. Привязывает лошадей к большому дубу, что растет в полумиле от фермы Бейнсов. В лунном свете ясно виднеется круглый и выщербленный выступ в том месте, где был срублен сук. Он подбирается к ферме, прячется за овином, дрожа от холода и возбуждения. Вот на пороге показалась она. В руках у нее таз с водой. Она стоит боком к свету; грубое рабочее платье плотно облегает ее плечи и грудь. Вот он свистнул; она вздрагивает, нерешительно идет к нему, видит его, вскрикивает от радости.

Нет, она не может остаться с ним: еще не кончена вся работа по дому; она просит его подождать в хлеву. Здесь тепло, сладко пахнет коровами и сеном. Он сидит в темноте на краю яслей, пылая, его бьет дрожь, как от страха, но это не страх… Дверь хлева медленно приоткрывается, по коровнику скользит лунный луч и снова гаснет. Она идет к нему как бы нехотя, как зачарованная. Он не шевелится. Еще шаг - и она в его объятиях; они опускаются на копну сена, онемев, скованные страстью, и его рука гладит ее щиколотку…

В другой раз ему представлялось, что она падает в его объятия в шенеймской церкви. Он почему-то один (почему, он еще не придумал), без Фрэнка, в будни. Вечер. Она садится рядом с ним на скамью… Он слышал свои слова: он убеждает ее довериться ему, ибо в их любви есть что-то святое, а сам тем временем ласкает ее.

Но… Что если на его свист выйдет староста Бейнс и увидит, как его пастор прячется за хлевом? Что если она откажется предаваться романтическим грезам в коровнике? И под каким предлогом он может зазвать девушку вечером в пустую церковь?

Да, но… И так, то сидя на койке, то лежа в полусне и судорожно комкая одеяло, он снова и снова переживал в воображении встречи с нею, пока ему наконец не стало совсем невмоготу.

Только в среду вечером преподобному Элмеру Гентри пришло в голову, что ему, вообще говоря, вовсе нет нужды прятаться и таиться - это совсем не обязательно - и что он может прийти к Лулу совершенно открыто.

Не стал он тратить и двух с половиной долларов на повозку. Несмотря на свою видную и внушительную наружность, он был, в сущности, очень бедный молодой человек. Он отправился в Шенейм пешком (на этот раз уже не во сне, а наяву). Он вышел из дому в пять часов вечера, прихватив на ужин бутерброд с ветчиной, и зашагал по железнодорожному полотну, и холодные шпалы отдавались гулким эхом под его тяжелой поступью.

В Шенейм он пришел к восьми. Он был уверен, что в такой поздний час родители Лулу если и будут мешать им, то час, не больше. Его скорей всего оставят ночевать, а назойливой кузины Болдуин на этот раз не будет под боком.

Он постучался. Дверь открыл мистер Бейнс.

- А-а, брат Гентри! Что привело вас в наши края в столь поздний час? Заходите же, заходите!

- Да так, вздумалось прогуляться… очень уж заучился… Думал, если не прогоните, зайду погреться,

- Прогоню?! Ну знаете, брат, если б вы не зашли, я был бы просто в бешенстве! Наш дом - ваш дом, и для вас тут всегда найдется местечко за столом. Да, сэр! Ужинали? Что? Бутерброд? Чепуха. Мои женщины мигом вам что-нибудь сообразят. Они еще на кухне. Лу-лу!

- По-настоящему не надо бы заходить… так далеко до города и так уж поздно… И что я только забрел в такую даль!…

- Вы сегодня из этого дома не уйдете, брат Гентри! Вы ночуете у нас!

Лулу увидела его, и зачарованный взгляд ее сказал: "И весь этот долгий путь ты прошел ради меня?" Она была еще прекрасней, еще желанней, чем в его мечтах.

Согревшись, опьянев от сытной еды и от похвал, он сидел с ними в гостиной, рассказывая более или менее правдоподобные эпизоды из истории своей борьбы за веру в штате Канзас, пока мистер Бейнс не начал зевать.

- Смотрите-ка, уже десять минут десятого! И как это мы так засиделись? Не пора ли на боковую, мать?

Элмер отважно ринулся в атаку.

- Вы себе идите спать, пожалуй, а мы, молодежь, еще посидим, поболтаем. В будние дни я не священник, я только студент, разрази меня гром!

- Что ж… Если только это, по-вашему, день… По-моему, это скорей уж будняя ночь, брат!

Все рассмеялись.

Она очутилась на диване в его объятиях раньше, чем отец ее успел, зевая и кряхтя, подняться по лестнице; она лежала в его объятиях и в полночь, безвольно, бездумно; в два часа ночи после долгого молчания в остывающей комнате она торопливо поднялась и пригладила свои растрепанные волосы.

- Ах, как страшно! - жалобно всхлипнула она.

Он потянулся погладить ее, успокоить, но ему уже и самому было не по себе.

- Но это неважно… Когда мы поженимся? - шепнула она.

И тут последние остатки мужества покинули его. Он похолодел от ужаса.

Правда, когда он мечтал о Лулу, у него раз или два мелькала эта мысль, как бы не пришлось на ней жениться; но он решил, что ранний брак помешает его карьере и что, во всяком случае, ему вовсе ни к чему жениться на этом безмозглом цыпленке, который, разумеется, не сможет произвести нужного впечатления на богатых прихожан.

Но в порыве страсти всякая осторожность была забыта, и теперь ее вопрос прогремел для него, как гром среди ясного неба. Гнуснейшее осложнение! Мысли эти вихрем пронеслись у него в голове, пока он мямлил, запинаясь:

- Я… мы… пожалуй, сейчас еще рано решать. Надо подождать, пока я получу диплом, осмотрюсь, устроюсь в хорошем приходе…

- Да, может быть, ты и прав, - смиренно ответила она своему избраннику, самому лучшему, самому ученому, самому сильному и, безусловно, самому интересному человеку из всех, кого она знала на свете.

- Так что ты никому ничего не говори, Лу. Даже родителям. Ты вот поняла, а они могут и не понять, как трудно священнику первый раз получить сносный приход.

- Хорошо, дорогой. Поцелуй меня!

И, прежде чем сбежать к себе в комнату, пришлось еще целовать ее без конца в этой жуткой, холодной гостиной.

Он сел на кровать, убитый, жалкий. "Ах ты, черт побери! - сокрушался он. - Не надо было заходить так далеко! Так ведь думал, она хоть будет сопротивляться… А-ах! И стоило рисковать… Бр-р! Она глупа, как телка! Бедняжка! - От сознания собственного великодушия он снова смягчился. - Жаль ее. Но, господи, какая она тряпка!… Сама же виновата по-настоящему… Но все-таки… Фу ты! Какого ж я дурака свалял! Ну, что ж, мужчина должен найти в себе смелость посмотреть правде в лицо и честно признать свои ошибки. Я и признаю. Я себя не оправдываю. Я не боюсь признаться в своих ошибках и раскаяться".

И так он в конце концов смог лечь спать, восторгаясь своей добродетелью и почти простив Лулу.