"Слепой гость" - читать интересную книгу автора (Воеводин Всеволод Петрович, Рысс Евгений...)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Слепой корзинщик Мамед. — Подозрения. — Учитель физики Харасанов вспоминает о бодливом козле. — Что я увидел, взобравшись на дерево.

Мне не мерещились никакие ужасы.

Когда, похоронив деда, мы возвращались ночью на буйволах, за каждым поворотом дороги, за каждым камнем я видел притаившиеся человеческие фигуры, одну другой страшнее и невероятнее. Ничего похожего на это ожидание ужасного не было у меня, когда, расставшись с Бостаном, я медленно шел один к дому. Напротив, чем проще выглядели лица попадавшихся мне навстречу прохожих, чем обыкновеннее все было на улицах, тем сильнее возрастало мое волнение. Да, да, эти неуловимые враги, эти невидимки-преступники, близкое присутствие которых я ошущал с необычайной отчетливостью, действовали именно в таких вот простых, ничем не замечательных обстоятельствах. Безотчетно я подозревал все: человека с забинтованной ногой, дом с окнами, задернутыми занавесками, глухую ограду, на которой что-то было нацарапано углем, старуху, пронесшую под шалью какой-то сверток.

Я нарочно так много говорю об этом необычном состоянии, в котором я вышел от Гассана Баширова, потому что иначе будет непонятно, зачем я стал следить за слепым корзинщиком Мамедом, когда увидел его бредущим с палочкой по переулку.

Переулок этот был далеко от дома, где жил старик. Может быть, именно это и показалось мне странным? Старик избегал удаляться от своего дома. Если ему все-таки случалось выходить, всякий раз его вела за руку десятилетняя девочка, внучка старой грузинки, у которой он снимал комнату. Когда я его заметил, он шел один, нащупывая дорогу палкой. Что заставило меня остановиться, не знаю. Повторяю еще раз — я все тогда подозревал.

И потом, он шел не к своему дому, а от дома, и с ним не было его плетенок. Значит, он шел не к заказчикам.

Я не собирался его преследовать, я только хотел узнать, куда он идет. Он перешел переулок наискосок и долго ощупывал палкой край глубокой канавы, искал мостик. Я подвинулся к нему на несколько шагов. Как ни хотелось мне постоять незамеченным, я испугался, что слепой старик может оступиться. Он услышал мои шаги и сразу же заговорил гнусавым и жалобным голосом: «Добрые люди, помогите калеке перейти дорогу». Я взял его за руку. На ощупь он понял, что это детская рука, рука мальчишки, у девочек — мягче.

— Спасибо, мальчик, — забормотал он, — спасибо тебе, миленький…

Я решил его прямо спросить:

— Куда это ты собрался, Мамед?

— Не могу тебя узнать по голосу, — ответил он, покачивая головой, — а знаю, знаю твой голосок.

Пришлось мне назвать ему свое имя. Теперь, идя рядом с ним, мне казалось очень глупым, что несколько минут назад я мог в чем-то подозревать этого беспомощного и добродушного старика. Я думал, что он попросит меня проводить его дальше, но как только мы переправились через канаву, он отпустил мое плечо, погладил по волосам и сказал, что уж теперь-то сам найдет дорогу.

— Мне тут недалеко, — сказал он. — Иди, миленький, спасибо тебе.

Мы разошлись. Не знаю почему, пройдя несколько домов, я оглянулся. Старик стоял, подняв голову, я хорошо видел его глаза, затянутые какой-то пленкой, белесые, как у вареной рыбы. Я замер. Неужели он прислушивался к моим шагам?

Вдруг он негромко окликнул меня по имени. Он, значит, в самом деле прислушивался, ушел ли я. А может быть, он передумал и хочет, чтобы я его все-таки проводил? Я не отвечал и не знал, что подумать. Покачав головой, он пробормотал что-то под нос и неторопливо пошел дальше. Сам не зная, зачем я это делаю, я двинулся за ним. Время от времени он проводил палкой по стенам домов и, когда за углом крайнего дома палка скользнула по воздуху, сразу же свернул за угол. По стенке я дошел до угла. Почему-то у меня мелькнула мысль, что, может быть, он свернул только для виду, а сам притаился и ждет меня. Осторожно я высунул голову и увидел слепого так близко, что мог дотянуться до него рукой.

Слепой улыбался своей всегдашней неподвижной улыбкой и чуть заметно подергивал головой. Он прислушивался. Я прижался к стене и решил не двигаться, пока не услышу, как застучит по камням его палка. И в это время меня окликнули громко на всю улицу.

Мой школьный учитель Харасанов выглядывал из окошка на другой стороне улицы, звал меня и махал мне рукой. Преследуя слепого старика, я остановился как раз против дома учителя.

— Что ты тут делаешь, Гамид? Поди-ка сюда!..

Как я был зол на него в эту минуту! В какое дурацкое положение поставил он меня перед стариком Мамедом! Как я мог теперь объяснить старику, зачем я за ним крался? А он уже понял, что я стою тут, рядышком с ним, зашевелился, задвигал палкой и засмеялся тихим, добродушным смешком.

— Какой ты глупый. Я ведь слышу, что ты все-таки идешь за мной. Я же сказал тебе: иди, миленький, домой, не бойся, я найду дорогу. Вот беспокойный мальчик.

Посмеиваясь и покачивая головой, старик двинулся дальше. Так вот почему он прислушивался, не иду ли я за ним! Какой же я действительно глупый. Старик думал, что я боюсь оставить его одного.

Я был очень смущен.

— Ну, ступай, ступай, Гамид, — ворчал на меня из окошка учитель. Он все слышал, что говорил Мамед. — Проводи старого человека. Тут дальше по переулку у муллы такой бодливый козел, что никому не дает проходу. Мулла, наверное, его нарочно держит. Хороший человек давно бы зарезал такого козла.

Учитель терпеть не мог муллу и пользовался всяким случаем, чтобы сказать на его счет что-нибудь скверное кстати и некстати.

Он не отходил от окошка и ждал, что я опять пойду за слепым. Не мог же я ему объяснить, что я крался переулком не для того, чтобы помочь старику, а чтобы выследить, куда он идет. Мне ничего не оставалось делать, как снова пойти за Мамедом, хотя эта затея теперь казалась мне ненужной и глупой.

Солнце давно уже село, и в некоторых домах засветились окна. В сумерках я с трудом различал сутулую спину слепого корзинщика, далеко опередившего меня. Один раз он остановился и, как мне показалось, снова стал прислушиваться. Но меня это уже не занимало. Вскоре я и совсем перестал следить за ним.

Я жалел о том, что не рассказал учителю о моем разговоре с Башировым. Такой яростный безбожник и ненавистник всяческих святош, как мой учитель физики и математики, наверное, сумел бы мне объяснить, зачем этим подлым людям, убийцам моего деда, понадобилось распускать слухи о каком-то несуществующем имаме Мехди. Да, следовало бы поговорить со старым физиком Харасановым...

Мельком я поискал глазами слепого корзинщика и увидел, что старика нет. Переулок кончался тупиком, свернуть было некуда. Значит, Мамед вошел в один из домов, и этого я не заметил.

Но в какой? Куда? Я редко бывал в этой части городка и мало знал здешних жителей.

Стоило же тащиться за стариком, чтобы прозевать его в последнюю минуту! Глупой затеей была моя прогулка.

Я повернулся, чтобы уходить, и вдруг совсем близко услышал сердитый старушечий голос. Где-то ругалась старуха, что вот оставили калитку открытой и этот рогатый черт сейчас удерет, ей с ним не справиться. Не успела она это крикнуть, как из калитки в стене, отгораживающей чей-то сад, волоча за собой веревку, выскочил большой серый козел и трусцой побежал по улице. За ним, ругаясь, бежала с хворостиной старуха.

Ну да, я вспомнил: только что учитель говорил о злющем козле, который никому не дает проходу. В этом доме, отгороженном от улицы глухой стеной, жил мулла. А калитка? Кто же вошел к мулле и оставил калитку открытой? Пока я шел переулком, ручаюсь, там не было других пешеходов, кроме меня и слепого. Так значит — слепой?

Это было очень странно. К кому угодно мог идти слепой корзинщик Мамед, только не к мулле. Он да вот еще мой учитель физики терпеть не могли этих бородачей с рыжими лисьими хвостами вместо бород[4]. Я не знал более сердитых безбожников.

Не смутные подозрения, с которых я начал свое преследование, а простое недоумение, зачем Мамеду мог понадобиться мулла, заставило меня заглянуть в калитку. Дом стоял поодаль от стены и выходил окнами в сад. Окна были освещены, я догадался об этом по отсветам на кустах и на стволах деревьев.

Старуха бежала за козлом и ругалась далеко на другом конце переулка. Я шагнул в калитку. Крадучись кустами, я обогнул дом и подошел к освещенным окнам. Они были закрыты и занавешены до половины плотной тканью, на которой время от времени неясно обозначались человеческие фигуры. Сколько я ни тянулся на цыпочках, я ничего не мог разглядеть, что делается там внутри. Один раз мне послышался голос Мамеда, только не ласковый и приглушенный, как всегда, а злой и громкий до крика.

Я огляделся и как раз против окна увидел ветвистое тутовое дерево. Через минуту я уже сидел в ветвях, вровень с крышей. Окно было занавешено, как я уже сказал, только до половины. Я видел теперь все.

Слепой корзинщик был там, у муллы. Они сидели друг против друга на коврике; слепой что-то говорил, а мулла слушал, опустив глаза и пальцами прочесывая свою лисью бороду. Вдруг он вскочил и заходил из угла в угол. Он сердился, он спорил со слепым, из стороны в сторону мотал бородой, видимо, говорил слепому: «Нет и нет». Мамед сидел, подняв к потолку свое лицо с неподвижной улыбкой и мертвенными, белесыми глазами. Внезапно он стукнул по полу кулаком, и я увидел, как вздрогнул мулла и перестал шевелить губами. Он умоляюще протянул руку к слепому и сразу же отдернул ее, точно хотел притронуться к нему и побоялся.

Почему мулла боялся нелепого, беспомощного старика?

Почему слепой корзинщик теперь кричал на муллу, а мулла только тряс бородой и закрывал глаза рукавом халата?

Я ничего не понимал и смотрел, смотрел во все глаза.

Я видел, как слепой поднялся с ковра и сразу же вскочил мулла. «Школьник перед учителем», — подумалось мне. Слепой искал свою палку. Тотчас же мулла нагнулся, поднял ее и вложил в руку слепому. Длинные пальцы корзинщика блуждали по воздуху, и я видел, как мулла хотел отклониться от них и не мог. Пальцы скользнули по его лицу, крепко сжали плечо. Но это было добродушное пожатие. Мамед теперь говорил, улыбаясь и встряхивая муллу за плечо, — не то ободрял его в чем-то, не то прощался.

Вместе они вышли из комнаты, опустились по ступенькам в сад, и мулла вел слепого под руку. «Нет, нет, — говорил слепой (теперь я его хорошо слышал), — дальше не ходи за мной. Не делай глупостей, понял меня?» Он ушел. Мулла вернулся в дом. Некоторое время он стоял посреди комнаты, бессмысленно глядя на огонь, а потом подошел к окну, отдернул занавеску и лбом прижался к стеклу. Он смотрел прямо на меня, в темень, и, разумеется, ничего не видел. У него были глаза человека, который близок к безумию.

Скоро он отошел от окна и унес лампу внутрь дома. Я соскользнул на землю — и вовремя: старуха тащила на веревке упиравшегося козла. Я выскочил из калитки под самым ее носом.

— Кто? Кто тут? — испуганно крикнула она. — Что ты тут делаешь, мальчик?

Не отвечая, я мчался по переулку. Какой-то человек стоял посреди мостовой, я чуть не наскочил на него в потемках. Мне показалось, что это был Мамед. Как я не сообразил, что он еще не мог уйти далеко и слышал, как старуха окликала какого-то мальчика. Конечно, он догадался, что это был я.

Только за углом я пошел тише. Я ничего не мог придумать умного в объяснение странного разговора слепого корзинщика с муллой, ничего. Мне хотелось одного: броситься в постель, уснуть, не ломать больше голову, и пусть они провалятся, все эти тайны.

Но этот вечер так не кончился.