Вудхауз Пэлем ГрэнвилДядя Фред посещает свои угодья

Пэлем Грэнвил Вудхауз

Дядя Фред посещает свои угодья

Чтобы попить после ленча кофе в тишине и в мире, один Трутень повел приятеля в клуб, а там - в ту комнату, где можно курить, но реже бывают люди. В другой, побольше, пояснил он, беседы поражают блеском, но не так спокойны.

Гость его понял.

- Молодость!

- Она самая.

- Жеребята на лугу.

- Они.

- Но не все.

- Pardon?

Гость указал Трутню на молодого человека, только что появившегося в дверях. Глаза у него сверкали, изо рта торчал пустой мундштук; словом, если у него была душа, на ней лежала какая-то тяжесть. Когда наш первый Трутень его окликнул и пригласит подойти, он покачал головой, а там - исчез, словно грек, которого преследуют мойры.

- Ах, Мартышка, Мартышка!.. - вздохнул Трутень.

- Мартышка?

- Да. Твистлтон. Страдает из-за дяди.

- Неужели умер?

- Куда там! Приезжает в Лондон.

- И он страдает?

- А как же! После всего, что было...

- Что же было?

- Ах!..

- Так что же было?

- Не спрашивайте!

- А я спрошу.

- Тогда я отвечу.

- Старый добрый Мартышка, - сказал Трутень, - часто говорил со мной о своем дяде, и если в глазах у него не стояли слезы, я просто не знаю, где им стоять. Граф Икенхемский живет круглый год в деревне, но иногда ему удается сбежать в Лондон. Там он направляется в Олбени, к племяннику, и подвергает его невыносимым пыткам. Дядя этот, переваливший на седьмой десяток, обретает в столице свой настоящий возраст (22 года). Не знаю, встречалось ли вам слово "эксцессы", но именно оно приходит в голову

Все это было бы не так страшно, если бы он ограничивался клубом - мы не ханжи, и, если не разбить рояль, делайте, что хотите, никто не шевельнется. Но он тащит Мартышку на улицу и разворачивается вовсю при совершенно чужих людях.

Теперь вы поймете, почему племянник посмотрел на него, как на порцию динамита, когда, набитый его обедом, окутанный дымом его сигары, сытый граф бодро и весело сказал:

- Ну что ж, пора заняться чем-нибудь приятным и полезным.

- Каким? - проблеял Мартышка, бледнея под загаром.

- Приятным и полезным, - со вкусом повторил дядя. - Положись на меня, не подведу

Денежные дела не позволяют Мартышке применить особую твердость, но тут и он ответил решительно:

- Только не на собачьи бега!

- Ну, что ты!

- Надеюсь, ты не забыл, что там случилось?

- Как это забудешь! Хотя судья поумнее ограничился бы внушением.

- Я ни за что на свете...

- Конечно, конечно. Мы поедем в родовое гнездо.

- Разве оно не в Икенхеме?

- Их много. Предки жили и поближе, в Митчинг-хилле.

- Под Лондоном?

- Теперь там пригород. Луга, где я играл ребенком, проданы и застроены. Но прежде то была деревня твоего двоюродного деда. Он носил бакенбарды, а душа у него была такая, что ты со своей чистотой просто бы не поверил. Мне давно хочется посмотреть, что там творится. Наверное, черт знает что. Значит, едем.

Мартышка повеселел - в конце концов, даже такой дядя не очень опасен в пригороде. Масштаб не тот.

- С удовольствием, - сказал он.

- Тогда бери шляпу, подгузник - и в путь, - сказал граф. Наверное, туда ходит автобус.

Мартышка не ждал особых красот от Митчинг-хилла, не ждал - и не дождался. Когда выйдешь из автобуса, рассказывал он, видишь ровные ряды обшарпанных и одинаковых домиков. Однако он не роптал. Стояла ранняя весна, которая так часто обращается в позднюю зиму. а он не взял ни пальто, ни зонтика, но все равно испытывал тихую, трезвую радость. Время шло, дядя еще ничего не выкинул. Тогда, на собачьих бегах, он уложился в десять минут.

Мартышке казалось, что удастся обойтись без эксцессов до вечера, а там - поужинать и уснуть. Лорд Икенхем подчеркнул, что жена его, а для Мартышки - тетя, освежует их тупым ножом, если они не вернутся к часу, так что все могло пройти без особых потрясений. Примечательно, что, думая об этом, Мартышка улыбался, - больше ему улыбаться не пришлось.

Надо заметить, что пятый граф поминутно притормаживал, словно собака на охоте, и говорил, что именно здесь он пустил стрелу сапожнику в зад, а тут его тошнило после первой сигары. Наконец, он остановился перед коттеджем, который по каким-то причинам назывался "Кедры".

- На этом самом месте, - умиленно вздохнул он, - пятьдесят лет назад, тридцать первого июля... А, черт!

Последние слова были вызваны тем, что наконец хлынул дождь, густой, как душ. Дядя и племянник прыгнули на крыльцо и встали под навес, откуда и переглядывались с серым попугаем.

Висел попугай в клетке, она стояла на окне, но важно не это; важно то, что дождь ухитрялся брызгать сбоку. Когда Мартышка поднял воротник и вжался в дверь, она отворилась. Поскольку на пороге стояла служанка, он вывел, что дядя нажал на звонок. Заметим, что она была в макинтоше. Лорд Икенхем смущенно улыбнулся.

- Добрый день, - сказал он. Она с этим согласилась.

- Это "Кедры", если не ошибаюсь? Она согласилась и с этим.

- Хозяева дома?

Тут она сказала: "Нет".

- А? Ничего, ничего, - утешил ее лорд Икенхем. - Я пришел, чтобы подстричь коготки попугаю. Мой ассистент, мистер Уолкиншоу. Дает наркоз, и он указал для ясности на Мартышку.

- Из ветеринарной лечебницы?

- Вы угадали.

- А мне никто не сказал.

- Скрывают? - посочувствовал граф. - Нехорошо, нехорошо.

С этими словами он направился в гостиную. Мартышка шел за ним, служанка - за Мартышкой.

- Что ж, - сказала она, - я пойду. У меня выходной.

- Идите, идите, - сердечно откликнулся граф, - мы все приберем.

Когда она удалилась, он зажег газовый камин и пододвинул к нему кресло.

- Ну вот, мой друг, - сказал он, - немного такта, немного выдумки и мы в тепле и холе. Со мной не пропадешь.

- Нельзя же тут сидеть! - сказал Мартышка. Лорд Икенхем удивился.

- Нельзя? Ты считаешь, лучше идти под дождь? Все гораздо сложнее. Утром, еще дома, мы с твоей тетей поспорили. Она полагала, что погода обманчива, и пыталась всучить мне шарф. Победил, конечно, я. Теперь представь себе, что будет, если я простужусь. В следующий раз мне дадут набрюшник и респиратор. Нет! Я останусь здесь, у камина. Не знал, что газ так согревает. Я даже вспотел.

Вспотел и Мартышка. Он изучал право и, хотя изучил не все, полагал, что врываться в чужие дома преступно и подсудно. Кроме юридической стороны, была и нравственная: он отличался особой щепетильностью, пекся о приличиях (т. наз. "comme il faut"), а потому -потел, кусая губы.

- А вдруг хозяин вернется? - спросил он. Только он это произнес, в дверь позвонили.

- Вот видишь!

- Не говори так, дорогой, - упрекнул его граф. - Эти слова любит твоя тетя. Зачем волноваться? Ну, кто-то зашел. У хозяина есть ключ. Выгляни в окно, кто там.

Мартышка осторожно выглянул.

- Розовый тип.

- Какого оттенка?

- Малиноватого.

- Прекрасно. Это не хозяин. В таких домах живут люди, изнуренные работой в конторе. Пойди спроси его, чего он хочет.

- Лучше ты пойди.

- Пойдем вместе, - предложил граф.

Они открыли дверь и увидели молодого человека, спереди - розового, сзади - мокрого.

- Простите, - сказал гость, - дома мистер Роддис?

- Нет, - отвечал Мартышка.

- Да, - отвечал его дядя. - Вечно ты шутишь! Прошу, прошу! Мой сын, Дуглас.

- Робинсон...

- Простите, я - Роддис.

- Это я Робинсон.

- Ах, вы! Теперь все ясно. Очень рад. Заходите, разувайтесь. Они пошли в гостиную. Лорд Икенхем развлекал гостя беседой, Мартышка пыхтел от горя. Ему не хотелось быть ни птичьим анестезиологом, ни Роддисом-младшим. А главное - он видел, что дядю понесло.

В гостиной, стоя на одной ноге, гость спросил:

- Джулии нету?

- Нету? - обратился граф к Мартышке.

- Нету, - ответил тот.

- Ее нет, - перевел граф.

- Она прислала телеграмму, - объяснил гость, вставая на другую ногу. - Едет к вам. Что-то у них случилось.

- Да, да, - подтвердил лорд Икенхем.

- Ваша племянница... или вашей жены?

- Неважно. У нас все общее.

- ... хочет за меня выйти.

- Это хорошо.

- А они не разрешают.

- Кто именно?

- Родители. И дядя Чарли, и дядя Генри. Я для них плох.

- Действительно, нравственность младших поколений...

- Нет, я чином не взял. Они гордые.

- Да? Странно. Разве они графы?

- Ну. что вы!

- Тогда какая может быть гордость? Вот графы - другое дело. Встретишь графа...

- Потом, я поссорился с ее папашей. Слово за слово, и я его назвал... Ой!

Гость отпрыгнул от окна, перепугав нежного Мартышку, который не ждал таких движений.

- Идут!

- Вы не хотите их видеть?

- Не хочу.

- Прячьтесь за диван.

Взвесив этот совет, гость исчез. Звонок надрывался. Граф и его племянник снова вышли в переднюю. Чуткий наблюдатель заметил бы, что племянник дрожит.

- Ты их впустишь? - спросил он.

- Конечно! - отвечал дядя. - Роддисы гостеприимны. Однако с ними лучше вернуться к прежней версии. Точнее, ты к ней вернешься. Видимо, они знают, есть ли у них молодой родственник по имени Дуглас. Итак, ты ветеринар. Иди к клетке, смотри на птицу. Постукивай палочкой по зубам. Йодоформом пахнуть не можешь? Жаль, это было бы картинно.

Мартышка подошел к попугаю и смотрел на него, когда вошли неприветливая женщина, обычный мужчина и прелестная девушка.

В девушках он разбирался, и если, обернувшись, определил ее именно этим словом, мы можем на него положиться. Одета она была так: черный берет, темно-зеленый жакет, твидовая юбка, тонкие чулки, изящнейшие туфли. Глаза у нее были большие и светлые, лицо - как роза на рассвете. Вряд ли Мартышка видел такую розу, на рассвете он спит, но суть ясна.

- Мы не знакомы, - сказала женщина. - Я - сестра Лоры. Это Клод, мой муж. Это - Джулия. Лора дома?

- К сожалению, нет, - ответил лорд Икенхем,

Женщина на него посмотрела.

- Я думала, вы моложе, - сказала она.

- Моложе кого?

- Себя.

- Это невозможно, - сказал граф. - Но стараюсь, стараюсь...

Женщина заметила Мартышку и тоже не обрадовалась.

- Кто это?

- Ветеринар. Стрижет когти попугаю.

- Я не могу при нем говорить.

- Можете, - утешил ее лорд Икенхем. - Он глухой. Намекнув знаками Мартышке, что смотреть надо на птицу, он пригласил гостей сесть. Все помолчали. Кто-то тихо всхлипнул, видимо - девушка. Уточнить Мартышка не мог, он смотрел на попугая, и тот смотрел на него без особой приветливости.

Наконец, женщина сказала:

- Хотя сестра не соизволила пригласить меня на свадьбу, я вынуждена войти в этот дом. Взываю к вашим чувствам!

Мартышка с попугаем растрогались - и ошиблись.

- Приютите Джулию на недельку, - продолжала гостья. - Через две недели у нее экзамен по классу рояля, а пока пусть будет у вас. Ей кажется, что она влюбилась.

- Кажется? - возроптала Джулия. - Я его люблю! Мартышка невольно обернулся, пытаясь понять, чем же так хорош розовый тип.

- Вчера, - говорила тем временем гостья, - мы приехали к ней из Бексхилла, хотели сделать сюрприз. Приходим в гостиницу, и что же мы видим?

- Тараканов? - предположил граф.

- Письмо. Какой-то субъект хочет на ней жениться. Я послала за ним. Вы не поверите! Он заливает угрей.

- Pardon?

- Служит в заведении, где продают заливное.

- Это хорошо, - одобрил граф. -Я бы в жизни не залил угря. Какой ум! Да, не каждый, не каждый... Уинстон Черчилль, и тот...

Гостья с ним не согласилась.

- Как вы думаете, - спросила она, - что сказал бы Чарльз Паркер?

Муж вздохнул. Заметим к слову, что он был длинный, хлипкий, с рыжими усами того вида, который окунают в суп.

- А Генри Паркер?

- Или Альф, - прибавил муж.

- Именно. Кузен Альфред умер бы со стыда.

Джулия икнула так пылко, что Мартышка едва не кинулся к ней.

- Мама, - сказала она, - сколько тебе говорить! Уилберфорс служит там временно, пока не найдет чего-нибудь получше.

- Что лучше угря? - воскликнул лорд Икенхем. - Для заливного, конечно.

- Вот увидишь, - продолжала Джулия, - он быстро выйдет в люди.

И не ошиблась. Из-за дивана, словно лосось в брачную пору, выскочил ее жених.

- Джулия!

- Уилби!

Мартышка в жизни не видел более мерзкого зрелища. Посудите сами: такая красавица обвилась вокруг типа, как плющ вокруг шеста. Нет, тип был не так уж плох, но девушка!..

Опомнившись от испуга, который испытает всякий, когда из-за дивана выскакивают заливщики угрей, несчастная мать разняла влюбленных, как рефери - боксеров.

- Джулия, - сказала она, - мне стыдно!

- И мне, - прибавил муж.

- Какой позор!

- Именно. Обнимать человека, который назвал твоего отца носатой рожей...

- Прежде всего, - вмешался граф, - надо выяснить, прав ли он. На мой взгляд...

- Он извинится!

- Да, да! Я себя не помнил.

- Прекратите, - сказала мать. - Если вы меня слушали...

- Да. да, да! Дядя Чарли, дядя Генри, кузен Альфред. Снобы собачьи!

- Что?!

- Собачьи снобы. Подумаешь, загордились! А чем? Деньги есть, вот чем. Интересно, как они их добыли?

- Что вы имеете в виду?

- Неважно.

- Если вы намекаете...

- Он прав, моя дорогая, - вмешался лорд Икенхем. - Ничего не попишешь.

Не знаю, доводилось ли вам видеть бультерьера, который вот-вот схватится с эрделем, но тут кэрри-блю кусает его в зад. Бультерьер смотрит на пришельца именно так, как смотрела на графа сестра хозяйки.

- Наверное, - продолжал граф, - вы не забыли, как разбогател наш Чарли.

- О чем - вы - говорите?

- Да, это тяжко, это скрывают, но помилуйте! Давать деньги под 250%! Так нельзя все-таки.

- Я ничего не знала! - воскликнула дочь.

- А, - заметил граф, - дитя не в курсе? Правильно. Одобряю.

- Это ложь!

- Теперь - Генри. Как мы спасали его, как спасали! Между нами говоря, вправе ли банковский клерк брать чужие деньги? Видимо, нет. Понимаю, понимаю. Взял он пятьдесят фунтов, выиграл - пять тысяч, но вернул? Ни в коей мере. Изящно, ничего не скажу, - а вот честно ли? Что до Альфреда...

Несчастная мать издавала странные звуки, вроде бутылки шампанского, если его взболтать. То ли бульканье, то ли пальба.

- Это ложь, - повторила страдалица, когда ей удалось распутать голосовые связки. - Вы ненормальный.

Пятый граф пожал плечами.

- Что ж, дело ваше, - сказал он. - Конечно, судью подкупить нетрудно, но мы-то знаем. Я никого не виню. В конце концов, что такое наркотики? Можешь провозить - провози. Но не нам смотреть свысока на честных людей. Спасибо, что берут. Да и чем плох этот молодой человек?

- Да, чем? - поддержала Джулия.

- Надеюсь, - спросила мать, - ты не веришь дяде?

- Верю, верю.

- И я, - присоединился Уилберфорс.

- Видит Бог, - сказала старшая гостья, - я никогда не любила сестру, но т а к о г о мужа я ей не желала.

Все помолчали, если не считать птицы, которая предложила погрызть орехов.

- Фиг вы теперь запретите, - сказала Джулия. - Уилби слишком много знает. Милый, ничего, что я из такой семьи?

- Ничего.

- В конце концов, мы не будем с ними видеться.

- Вот именно.

- Не в дядях счастье.

- То-то и оно.

- Уилби!

- Джулия!

Повторив свой номер "Плющ на шесте", они забыли обо всем. Мартышке это не понравилось, равно как и матери.

- На что вы будете жить? - сказала она.

- Он разбогатеет!

- Ха-ха!

- Будь у меня сто фунтов, - сказал Уилберфорс, - я бы завтра же купил долю в самой лучшей фирме. Разносят молоко.

- Бы! - сказала мать.

- Ха! - сказал отец.

- Где вы их возьмете?

- Ха-ха!

- Где, - повторила гостья на бис, - вы их возьмете?

- Как это где? - удивился граф. - У меня, конечно. Когда он захрустел бумажками, племянник жалобно вскрикнул.

- Доктор хочет со мной поговорить, - истолковал его крик дядя. - Да, доктор?

Жених, теперь - нежно-вишневый, немного растерялся.

- Это же ваш сын!

Граф обиделся.

- Мой сын был бы красивей. Нет, это - врач. Конечно, м н е он как сын, это вас и смутило.

Подойдя к Мартышке, он глядел на него, пока тот не вспомнил о своей глухоте и не задрожал. Не знаю, связаны ли глухота и дрожь, но бывают минуты... Словом, не будем его судить. Задрожал - и все.

- Видимо, - сообщил лорд Икенхем, - у птицы что-то такое, о чем не говорят при дамах. Мы на минутку отлучимся.

- Это мы отлучимся, - сказал жених.

- Да, - согласилась невеста, - надо пройтись.

- А вы как? - осведомился граф у гостьи, напоминавшей Наполеона в Москве.

- Выпью чаю. Надеюсь, вы разрешите?

- Конечно, конечно! У нас - полная свобода. Идите, готовьте.

Когда они вышли, Джулия, совсем уж похожая на розу, кинулась к нему, крича: "Спасибо!" Жених ее поддержал.

- Не за что, мои дорогие, - сказав граф.

- Какой вы добрый!

- Ну, что вы!

- Добрее всех на свете!

- Ну, ну, ну!

Он поцеловал ее в обе щеки, правую бровь и кончик носа. Мартышка печально на это глядел. Все, кроме него, целовали прекрасную Джулию.

Когда бесчинства кончились и граф с племянником проводили влюбленных до крыльца, он заговорил об этих фунтах.

- Где ты их взял?

- И правда, где? - задумался граф. - Вообще-то, тетя дала, но для чего? Вероятно, оплатить какой-то счет.

Мартышка немного приободрился.

- Ух, что будет! - сказал он, зная тетину чувствительность. - А когда она услышит, что девица - прямо с конкурса красоты... Возьмет фамильную алебарду, это уж точно.

- Успокойся, мой друг, - сказал ему дядя. - Я понимаю, у тебя нежное сердце, но - успокойся. Я объясню, что тебе пришлось выкупать письма у коварной испанки. Разве можно оставить племянника в когтях низкой женщины? Да, тетя посердится, на тебя. Что ж, какое-то время не будешь к нам ездить. Собственно, ты мне пока не нужен.

Тут у калитки показался крупный, краснолицый мужчина.

Граф окликнул его:

- Мистер Роддис!

- А?

- Мистер Роддис?

- Да.

- Булстрод, - представился граф. - А это - зять моей сестры, Перси Френшем, сало и масло.

Краснолицый спросил, как дела с салом, и, узнав, что они идут прекрасно, выразил радость.

- Мы не встречались, - сказал граф, - хотя живу я неподалеку. Предупрежу, как сосед соседа: там у вас кто-то есть.

- Кто же их впустил?

- Видимо, влезли в окно. Посмотрите сами. Краснолицый посмотрел и если не взбеленился, то был к этому близок.

- Верно, - сказал он. - Сидят в гостиной, пьют мой чай.

- Так я и думал.

- Открыли варенье. Малиновое.

- Что ж, идите туда, а я позову констебля.

- Иду. Спасибо, мистер Булстрод.

- Рад служить. Как хорошо после дождя! Пошли, Перси. Ну, вот, продолжал он в пути. - Посещая столицу, мой друг, я распространяю свет и сладость. Даже такая дыра становится лучше, счастливее. Смотри-ка, автобус! В нем мы и обсудим наши планы на вечер. Если "Лестер" еще существует, можно зайти... Ровно тридцать пять лет, как меня оттуда выставили. Интересно, кто же там вышибалой?

- Теперь, - сказал Трутень, - вы поймете, почему Мартышка дрожит, получив телеграмму от графа. Ситуация, по его словам, исключительно сложна. Хорошо, что дядя живет в деревне, иначе просто спасу бы не было, но там он набирается сил, которые и должен разрядить, когда посещает Лондон.

Конечно, лучше всего держать старого психа на привязи с 1.I по 31.XII. Но это - мечта, утопия. Уж как старается леди Икенхем - и что же?