5

Вокруг корабля не было ничего.

Корабль летел — и летел с чудовищной скоростью, но оттого, что сравнить было не с чем, казалось, будто он неподвижно висит в безликой серой вселенной, в туманной пустоте, вне пространства, вне времени, вне пределов человеческого понимания.

Ни звезд, ни планет, ни далеких галактик, подобных жемчужинам на темном бархате пространства.

Только корабль и серая пустота.

Внутри корабля лысеющий толстяк по имени Нлезин ткнул пухлым пальцем в сторону синеватой металлической стенки, отделявшей их от внешней пустыни.

— По моему скромному мнению, — сказал он, — то, что находится там, и есть идеальный приют для человечества. Мы просто не с того начали, как должно быть ясно любому болвану — даже вам, Црига. Человек для космоса — это слизь, инфекция. Так с какой стати должен он жить на зеленых планетах, под голубым небом? Уж если кто-нибудь заслуживает изоляции в Нигде, так это человек.

Корабль наполнял неприятный пронзительный свист атомных двигателей, работавших в поле искривления пространства. Ощущение было такое, как будто свистит бомба, падающая прямо на тебя, — только эта бомба никогда не упадет.

Црига, чья яркая одежда резко выделялась на фоне мягких зеленых тонов этой комнаты, с горечью чувствовал, что он еще очень молод, однако не собирался допустить, чтобы это могли заметить другие. Црига понимал, что Нлезин старается вывести его из себя — ну что же, посмотрим, кто кого!

— Вы остановились на полпути, — сказал он. — И, как всегда, смотрите на вещи слишком оптимистично. Я же считаю, что даже Нигде — еще чересчур хорошее место для нас. Нет, нам требуется Где-то, еще более страшное, чем Нигде!

Нлезин расхохотался. Он смеялся значительно дольше, чем заслуживала шутка. От смеха он даже прослезился.

— И остряк же вы, Црига, — сказал он. — Вам следовало бы застраховать ваше бесценное чувство юмора не меньше чем в миллиард, чтобы неизменно скрашивать нашу жизнь.

— Идите к черту, — огрызнулся Црига и поторопился отойти.

Нлезин перестал смеяться и повернулся к Арвону, который сидел напротив него и читал.

— А вы что скажете, друг мой?

Арвон с некоторой неохотой оторвался от книги.

— По-моему, вы напрасно дразните малыша.

Нлезин издал губами довольно неэстетичный звук.

— Надо же ему когда-нибудь повзрослеть.

— Разве всем нам не надо повзрослеть?

Нлезин насмешливо фыркнул:

— Прекрасный афоризм. Прямо цитата из какого-нибудь моего романа. Вы слишком много читаете, Арвон. Вы превращаетесь в философа. Вам бы пожить на ферме, вдохнуть запахи коровника, поучиться жить.

Арвон сидел непринужденно и свободно, сильными пальцами легко удерживая книгу на весу. Он слегка улыбнулся, но выражение его глаз было скорее недоуменное, чем веселое.

— Никак не могу понять, Нлезин, для чего вы так стараетесь выглядеть Великим Циником.

— Вы хотите сказать, что мне не надо и стараться, что я и так достаточно несносен?

— Я хочу сказать, что это иногда утомительно, вероятно, даже для вас самого.

— Что же вы не начинаете читать мне проповедь о Благородном гуманизме, как Колрак? Не говорите о единстве жизни, гармонии сфер, об уютности пушистых зверьков…

— Нет, увольте, — Арвон прикрылся книгой, как щитом. — Я лучше почитаю.

Корабль слегка завибрировал, пронзительный свист превратился в невыносимый вой.

Дверь отодвинулась, и в каюту вошел Хафидж — астронавигатор. Он держался очень прямо и спокойно. В его странных черных глазах, когда он скользнул взглядом по присутствующим, читалось не столько презрение, сколько безразличие.

— Через минуту мы выйдем из поля, — сказал он. — Советую привязаться.

— А его воздействие еще сказывается? — спросил Арвон.

— В какой-то степени.

— Но ничего… неожиданного не случится? — Црига вытер ладони невероятно пестрым платком.

Навигатор пожал плечами.

Нлезин не мог упустить такой возможности:

— Нлезину это не нравится, — произнес он свою любимую фразу. — Придется поспать на обратном пути — если только нам удастся благополучно выбраться из поля. Аварийное оборудование приведено в состояние готовности, Хафидж?

— Да, — без улыбки ответил Хафидж.

— Погодите! — Нлезин даже привстал. — Что, в самом деле, может произойти…

— Советую привязаться, — повторил навигатор и вернулся в рубку.

Трое оставшихся переглянулись — эта минута сблизила их больше, чем проведенные вместе четыре года.

— Нлезину это не нравится, — сказал Нлезин кисло.

— Даже Арвону это не нравится, — пробормотал Арвон.

Црига, очень юный и очень испуганный, пристегнул ремни и закрыл глаза.

Корабль снова завибрировал. Где-то в стене, где проходил кабель, послышался треск электрических разрядов.

Серая пустота вокруг корабля подступила совсем близко, надвинулась на них, душила…

— Приближается небытие, — произнес Арвон.

Свет померк.

Они ждали.

Корабль вырвался из поля искривления пространства. Это случилось сразу, без всякого перехода. Корабль вынырнул из серой пустоты и оказался в нормальном пространстве, в темном океане, где мерцали островки звезд и где никогда не бывало ветра. Здесь люди чувствовали себя увереннее. Пусть этот океан, где миры казались пылинками, был необъятен, но его они знали, ибо эта вселенная дала жизнь человеку, и понимали его, хотя и не до конца.

Корабль несся по его глубинам почти со скоростью света, но движение не ощущалось, а звезды поблескивали холодным светом неизменно далеко.

Путь предстоял еще долгий.

— Все как будто сошло благополучно, — сказал Арвон, отстегивая ремни.

— Впереди еще посадка, — напомнил Нлезин.

— Выход был не из легких, — проговорил Црига, чье лицо вновь постепенно обретало нормальный цвет. — Нет, меня никто не разубедит, что на этот раз дело чуть не кончилось плохо.

Атомные двигатели теперь гудели тихо, ровно, успокаивающе.

Дверь рубки снова открылась, и в нее просунулась голова Хафиджа.

— Дерриок здесь? — спросил он.

— А как же, — отозвался Нлезин, — прячется у меня под стулом.

— Наверное, он в библиотеке, — сказал Арвон. — Он вам нужен?

— Мы совершим посадку через двенадцать часов. Сейехи хочет подготовить вычислительные устройства для первой разведки. Но он говорит, что не желает все переделывать заново, когда Дерриок удосужится придумать возражения.

— Я схожу за ним, — предложил Арвон.

Он встал и прошел по главному коридору в библиотеку. Антрополог действительно оказался там. Он сидел за длинным столом и, прищурившись, смотрел в аппарат для чтения микрофильмов. По всему помещению были разбросаны пленки, а на столе скопилось изрядное количество пустых и недопитых стаканов.

Вполне возможно, подумал Арвон, что Дерриок даже не заметил перехода в нормальное пространство. И вовсе не потому, что был пьян, — Арвон никогда не видел Дерриока пьяным, сколько бы тот ни выпил, — а просто, когда антрополог ломал голову над какой-нибудь проблемой, все остальное переставало для него существовать. Арвон знал, что некоторые люди обладают подобной способностью, но понять их не мог.

— Дерриок, — окликнул он антрополога.

Тот нетерпеливо отмахнулся а пробормотал:

— Одну минуту…

Арвон выждал минуту и начал опять:

— Мы идем на посадку через двенадцать часов. Сейехи хочет подготовиться к разведке.

Антрополог поднял голову. Под глазами у него были темные круги, а не причесывался он по крайней мере неделю. Этот широкоплечий, начинающий полнеть человек производил впечатление настоящего ученого. Арвону Дерриок всегда нравился, но антрополог держался замкнуто, по-видимому, считая, что общаться стоит только с людьми, серьезно занимающимися наукой. Арвон знал, что Дерриок видит в нем всего лишь богатого бездельника, и тот факт, что для участия в полете он изучил зоологию, ничего не менял.

— Через двенадцать часов?

— Да. Мы снова в нормальном пространстве.

— Ах так, вот почему эти проклятые лампы тускнели! — Дерриок отодвинул аппарат, встал и потянулся.

— Как вы думаете, найдем мы что-нибудь на этот раз? — спросил Арвон.

Антрополог взглянул на него.

— Думаю, что нет, а вы?

— То же самое, но хочу надеяться, что найдем.

— Надежда — вещь обманчивая. Не полагайтесь на нее. Знаете, сколько осмотрено планет за все полеты в космос?

— Вероятно, около тысячи.

— Тысяча двести одна, считая и ту, которую мы осмотрели во время последней высадки. Следовательно, имеется тысяча двести один шанс против одного, что мы найдем то же, что и прежде.

— Статистика иногда вводит в заблуждение.

— Но все-таки реже, чем надежды, Арвон. Всегда ставьте на большую вероятность — и выйдете победителем.

— Разрешите мне пойти с вами в рубку?

— Пожалуйста, — Дерриок улыбнулся. — А что, Нлезин льет холодную воду на ваши надежды?

— В общем да, — признался Арвон.

Они вышли в коридор и медленно направились к рубке, а тем временем корабль вместе с ними летел сквозь ночь к новому солнцу и новым мирам, где, возможно, их ждало новое решение проблемы, которая стояла перед ними и которую было необходимо разрешить.

Атмосфера в рубке была неуловимо иная. И дело было не в физической разнице: никакой счетчик, никакой прибор не уловил бы царившего в ней напряжения. Своеобразие ее переходило в индивидуальность. Это своеобразие было вполне реально, оно воздействовало на каждого посетителя, но объяснить его сущность было бы нелегко. Отчасти причина заключалась в самой рубке. На море человек у штурвала чувствует волны, течения и черную глубину под днищем судна, и так же обстоит дело на корабле, который несется по безграничному океану космоса.

Отчасти причина заключалась в Хафидже. В отличие от остальных астронавигатор чувствовал себя в космосе как дома. Его худощавая фигура и темные глаза, далекие, точно звезды, были частью рубки, неотъемлемой от нее. Нельзя сказать, что Хафидж любил черные бездны между мирами, но к ним его влекло, как к любимой женщине, и он неизменно возвращался к ним.

Отчасти причина заключалась в Сейехи: незаметном, скромном, сливавшемся с рубкой, а вернее — с вычислительными машинами, которыми он заведовал. Члены экипажа прозвали его «Обратной Связью», и, слыша это прозвище, Сейехи неизменно улыбался, словно комплименту. Он прекрасно знал свои машины, отдавал им все свое время и, пожалуй, любил их по-настоящему.

Но в основном атмосферу рубки создавал Уайк.

Уайк был для них всех «Капитаном», и они воспринимали его только так. Разумеется, у него была какая-то своя жизнь и до того, как он отправился в космос и взялся за поиски с таким непреклонным упорством, что никто не мог с ним в этом сравняться. Несомненно, он где-то родился, рос в семье, жил, смеялся, любил. Конечно, у него было такое прошлое, но оно осталось неведомым для спутников капитана. Это был его четвертый полет, а двадцать лет в космосе — долгий срок для любого человека. Капитан был невысок, крепок и обладал железным характером. Он почти не улыбался, даже если бывал пьян, а это случалось редко. В нем бурлила энергия. Даже когда Уайк стоял неподвижно, устремив глаза на приборы, казалось, что он заряжен электричеством, полон напряжения, готов к неожиданному действию.

Да, рубка была непохожа на остальные помещения корабля. За ее стенами можно было шутить над тем, что увело их от родины на световые годы, над обманчивой надеждой, изменявшей им в каждом мире, где они успели побывать. В других помещениях люди могли отдохнуть и, хотя бы ненадолго, забыться.

В рубке не отдыхали, не забывались.

Арвон держался в стороне. Он был здесь чужим и своим стать не мог, как бы ему этого ни хотелось.

— Приступайте, Дерриок, — сказал капитан сдержанным, но полным энергии голосом. — Через одиннадцать часов мы будем готовы для вас.

Дерриок взглянул на Сейехи:

— Обычная процедура?

Вычислитель кивнул.

— Мы облетим наиболее подходящую планету в пяти милях от ее поверхности. Приборы приготовлены для полной разведки, возможной на этой высоте, и зарегистрируют плотность населения, радиоволны, всевозможные излучения энергии. Сперва мы делаем оборот по экватору, потом через полюса. Я настроил вычислительные устройства на общий анализ получаемых данных.

— Мне понадобятся карты, — сказал антрополог.

— Вы их получите. Что-нибудь еще?

Антрополог заложил руки за спину.

— Да. После того как ваши машины доложат, что на планете отсутствует так называемая разумная жизнь…

— Вы хотите сказать «если они доложат»? — прервал его капитан.

Дерриок пожал плечами.

— Пусть будет «если», — поправился он без особой убежденности в голосе. — Если произойдет неизбежное, я хочу, чтобы Хафидж пролетел над планетой как можно ниже и дал мне возможность убедиться своими глазами. Всегда существует математическая вероятность культуры, не знающей потребления высоких энергий. И мне следует на нее посмотреть, прежде чем мы в нее ворвемся.

— Это все?

— Пока все, — Дерриок повернулся к капитану. — Вы поставите защитные экраны, Уайк?

— Я не собираюсь рисковать.

— Прекрасно. Пойдемте, Арвон, надо выпить перед работой.

Они вышли из рубки и направились к бару — небольшой нише в стене. Дерриок достал бутылку, два стакана, и они выпили.

Арвон почувствовал, что вино приободрило его, и обрадовался. Он старался не думать о предстоящем разочаровании. Но с каждым годом надежда гасла и пессимизм Нлезина, становившийся все более невыносимым, был вполне объясним.

Хоть бы все планеты до единой были необитаемы! Все-таки было бы легче.

— Почему вы отправились в этот полет? — неожиданно спросил Дерриок, наполняя второй стакан. — Ведь, кажется, дома вам жилось неплохо?

Арвон улыбнулся, вспоминая. Большая загородная вилла, гобелены, книги, уют. И города, театры, женщины…

— Слишком хорошо, — ответил он.

Дерриок залпом выпил полстакана.

— Я вас не понимаю, — сказал он откровенно.

— Значит, мы квиты.

— А ведь мы никогда не найдем того, что ищем, — сказал антрополог.

— Должны найти. Ничего другого нам не остается.

— Снова лелеете надежды, Арвон?

— А чем это плохо?

Корабль продолжал свой путь. Он пронзал невообразимую тьму, стремясь навстречу свету.

Навстречу желтому солнцу, по бокам которого было еще два солнца — одно поближе, другое далеко.

Система Альфы Центавра, находящаяся на расстоянии в четыре световых года от мира, именуемого Землей.