"Побежденное одиночество" - читать интересную книгу автора (Вудс Шерил)

ГЛАВА 2

Коул устало изучающе вглядывался то в клочок бумаги, который он нашел прикрепленным к двери дома Рори, то на медный номер неизвестной ему квартиры. Это, должно быть, то самое место, но он постучал несколько раз и не получил никакого ответа. Где же могла быть эта Эшли Эймс вместе с его сыном в девять часов утра в воскресенье? И, главное, как Кельвин оказался здесь? Таинственная записка Рори не объясняла ничего.

Он постучал сильнее, и на этот раз услышал смех и крик в доме. Без сомнения, это Кельвин. Коул не мог поверить, чтобы женщина, которую он встретил в пятницу, вела себя так. Ему также не верилось, что у нее есть собственные дети.

Он лишь смутно помнил, как она выглядела, однако впечатление, которое осталось, говорило о каком-то исключительно утонченном и надменно профессиональном, но совершенно не подходящем на роль матери существе. В самом деле, слишком уж она была похожа на его бывшую жену.

...Натали обладала таким самообладанием, что его иногда бросало в дрожь, когда он наблюдал за ней. Она, например, могла за пять секунд заставить заикаться жадного и самодовольного водопроводчика... и сделать так, чтобы трубы были починены со скидкой. Это была все-таки пугающая, хотя иногда и полезная, черта ее характера.

Внезапно дверь распахнулась, и Кельвин вихрем влетел в его объятия.

– Папа! – вскричал он с согревающей сердце радостью.

Коул почувствовал, что его настроение сразу же улучшилось. . – Привет, детка. Что происходит?

Кельвин обернулся в его руках и показал на женщину, прислонившуюся к дверному косяку.

– Эшли готовит завтрак! – весело объявил он.

Впервые Коулу удалось хорошо рассмотреть Эшли и, несмотря на то, что он ощущал крайнюю усталость, он почувствовал странно знакомый толчок в груди. Он так и не смог до конца решить, что ему делать: смеяться, плакать или взять ее за руки и утешить. Такой своей реакции он никак не предвидел.

На этой изысканной женщине, которую он помнил, была, похоже, очень дорогая, голубая в тонкую полоску хлопковая блузка, спереди вся испачканная кашей. На одной щеке Эшли был заметен джем – по виду малиновый – и такой же мазок джема был на плече. Ее волосы, тщательно причесанные в момент их первой встречи, пребывали в полном беспорядке. А глаза ее, сиявшие серебром в пятницу, казались теперь остекленевшими, как это бывает у людей, которые смотрят по ночам фильмы ужасов или проводят много часов перед компьютером. Его глаза выглядели так почти постоянно.

Но, к своему удивлению, больше всего внимания он обратил на то, как вытертые джинсы обтягивают ее стройные бедра. Он мог бы физически почувствовать, как приятно будет обнять ее округлую попку и прижать ее мягкую плоть к своим мускулам. Беспокоящее осознание ее женской сути, а не просто как коллеги его брата, пронзило Коула насквозь и отдалось поразительным напряжением в животе. Словно кровь со свистом и гулом ворвалась в свои русла... Это было давно забытое ощущение, и оно вернулось в тот момент, когда он меньше всего ожидал этого, именно тогда, когда он уже начал привыкать к своей размеренной холостяцкой жизни.

Позволить влечению вновь пробудиться при виде женщины, которая, вероятно, была точной копией Натали – амбициозной, эгоистичной и очаровательной?! Хотя он был вынужден признать, что в тот момент Эшли Эймс выглядела далеко не очаровательно. Она выглядела так, как будто провела десять тяжелых решающих раундов с боксером-профессионалом.

– Слава Богу... – пробормотала она с искренним вздохом облегчения, и Коул никогда еще в своей жизни не чувствовал себя так высоко оцененным, хотя какой-то крохотный участок его мозга отметил тот факт, что на него смотрели скорее как на спасательный круг, чем как на долгожданного мужчину-спутника. Так как он был едва знаком с этой женщиной, он вскользь удивился тому, что эта мысль так задела его, однако был слишком усталым, чтобы останавливаться на ней.

...Он провел все выходные с этим чертовым компьютером, пытаясь выяснить, где был изъян в программе. Когда он прибыл в Сан-Диего, компьютер обиженно зашипел на него, выдал по команде платежные поручения компании, но наотрез отказался намекнуть, почему он не сделал этого, прежде чем Коул добрался до него. Иногда, когда Коул бывал в особенном настроении, он думал, что, может быть, этой чертовой штуке просто стало одиноко и она делала все назло. Почти как Кельвин, который сейчас барахтался у него на руках и требовал, чтобы его опустили на пол.

Коул отпустил его и, не ожидая приглашения, последовал за ним в квартиру, где сел в первое попавшееся кресло, которое оказалось старомодным, слишком большим и обитым ситцем – очевидно, выбранным скорее для удобства, чем для шика. Это был еще один момент, который сильно изменил его первую оценку Эшли. Мимоходом он отметил кипу сценариев на видавшем виды письменном столе рядом со стулом и представил Эшли удобно устроившейся здесь, читающей материалы, делающей все, что положено делать режиссеру...

Он никогда не понимал до конца технологии работы, которой занимался его младший брат. Она была так же загадочна для него, как начинка компьютера для других людей. Но когда Рори сказал, что Кельвин будет хорошо смотреться перед камерой, Коул согласился. Ребенок снимался только в том, что делал его дядя, и Коул с самого начала решил, что съемки будут продолжаться только до тех пор, пока Кельвин сам этого хочет. Если он подымет шум, то на этом все и закончится.

До последнего времени Кельвин, казалось, смотрел на съемку как на забаву, которой лишены остальные дети, да и Коул был вынужден признать, что из-за съемок Рори уделял ему намного больше внимания, чем могла бы позволить ему его профессия. Он надеялся, что это внимание сможет в некоторой степени восполнить Кельвину потерю матери, покинувшей его \ в поисках собственного счастья, не обремененного родительскими и семейными обязанностями...

Его взгляд остановился на веселящемся сыне, который жизнерадостно скакал на софе вверх-вниз.

– Кельвин!

Ребенок сразу же уселся, засунув большой палец в рот. Коул отметил, что на лице Эшли появилось выражение любопытства.

– Как вы добились этого? – ревниво спросила она.

– Он знает, что нельзя прыгать на мебели.

– Вот как?

Коул почувствовал печаль в ее голосе и непроизвольно улыбнулся.

– Я понял, что он решил не показывать вам это.

– Вообще-то он успел убедить меня в том, что его тренировали для разрушения.

Коул моргнул.

– Настолько плохо, да? Простите... А как он вообще оказался здесь?

– Я рада, что вы это спросили, – ее тон стал резче и глаза засверкали от сдерживаемой ярости. Взгляд стал похожим на солнечный луч, упавший на серебряную поверхность замерзшей реки.

– Ваш ненавистный брат...

– И что же он сделал?

– Оказалось, что у него была предварительная договоренность на эти выходные.

– На выходные? Вы имеете в виду, что Кельвин у вас с пятницы?

– Да, – она подтвердила это слово тяжким вздохом. – Каждую минуту. Почти сорок долгих утомительных часов. Мне приходилось бывать на съемках в глуши, длившихся месяцами, но казавшихся тем не менее короче.

– Черт бы его побрал... – с чувством пробормотал Коул. – Где была его голова? Ему следовало отменить поездку или сообщить мне, чтобы я вернулся сюда. Ему нельзя было просто уезжать и оставлять с вами ребенка, которого вы даже не знаете!

– Я тоже так думаю, – согласилась Эшли. – К сожалению, он считал, что его планы невозможно отложить.

– Почему?

– Он улетал в Нью-Йорк, чтобы жениться.

– Чтобы... что? – глаза Коула широко раскрылись от изумления. Он, конечно, мог бы и не быть самым наблюдательным человеком в мире, но, без сомнения, узнал бы, если бы его брат надумал жениться.

– Я даже не знал, что он встречается с кем-то регулярно. Он, правда, упоминал какую-то женщину... как бишь ее зовут?

– Лаура, – пришла на помощь Эшли.

—Да, верно. Он довольно часто упоминал это имя в последнее время, но я не думал, что там что-то серьезное.

– Может быть, прикинув перспективы на выходные, он посчитал это более спокойным занятием, чем присматривать за Кельвином, – предположила Эшли. Хотя ее тон и был язвительным, она тем не менее не воспрепятствовала Кельвину забраться к ней на колени и начать вырывать и раскидывать по полу страницы журнала. Зная, на что способен Кельвин, когда он хочет проверить терпение взрослых, Коул стал подозревать, что Эшли считала уже порчу журналов чуть ли не приятным занятием.

– Мне действительно очень неловко. Я знаю, что Кельвин может причинить массу хлопот. Если бы мне только стало известно, что Рори нет в городе, я бы вернулся уже в пятницу вечером.

– Он обещал связаться с вами.

– Он не сделал этого.

– Я должна была это предвидеть, – ответила она и пожала плечами. – Ну ладно, вы вернулись. Теперь только это имеет значение.

– Я понял это как намек на то, что нам надо уходить... – сказал он с кривой усмешкой, которая странно подействовала на способность Эшли свободно дышать. Она глубоко вздохнула и начала борьбу со своим здравым смыслом, который говорил ей, что надо выпроводить этих двух людей из ее квартиры и ее жизни, пока она еще жива и может наслаждаться ей.

Но Коул Донован в любом случае выглядел хуже, чем она. Тревожащие ее душу глаза, в которые она пристально смотрела в пятницу, помутнели от усталости. Его щеки казались бледными в сравнении с рыжевато-коричневой двухдневной щетиной. На нем не было ни пиджака, ни галстука, а штаны и рубашка выглядели еще более мятыми, чем в момент их первой встречи... Широкие плечи опущены так, как будто они несли на себе тяжесть всего мира... Но, несмотря на все это, пульс Эшли учащенно забился. Она решительно не могла выставить человека, выглядевшего так, за дверь без обеда и тем самым остановить свое сердце... Если уж ей удалось справиться с Кельвином, то она наверняка сможет приготовить что-нибудь более пригодное для еды, чем масло из орехов и сандвич с вареньем. Хорошая порция пищи поможет ей восполнить ту энергию, что она потратила, стараясь сладить с Кельвином. Эшли даже подумала, не посоветовать ли Коулу лишить ребенка витаминов, чтобы хоть немного замедлить его развитие.

– Почему бы вам не остаться на обед? – предложила она вместо этого.

– Вы уверены? Я думал, что и так причинил вам достаточно неудобств.

Это Рори причинил ей неудобства! Но Эшли решила, что эту проблему не стоит больше обсуждать.

– Нет. Оставайтесь. Судя по вашему виду, хороший обед пойдет вам на пользу. Я сделаю сначала кофе, а потом приготовлю бекон и тост.

– С малиновым джемом? – внезапно подразнил Кельвин голосом, от которого мурашки побежали по ее спине.

– Только если ты будешь вести себя хорошо! – строго сказала она, и Кельвин кивнул в ответ.

– У меня будет с джемом! – гордо сказал он. – Потому что сегодня утром я не пролил свой апельсиновый сок.

Коул засмеялся и взглянул в глаза Эшли, сияющие радостью.

– Я понял, что вчера все прошло не так уж гладко.

– Представляете ли вы себе хоть немного, как отвратительно выглядят молоко и апельсиновый сок вперемешку на красном кафельном полу? – спросила она, поморщившись. – Или как увлекательно убирать их, если не сделать это сразу?

– Я всегда вытираю сразу, – ответил он.

Эшли уставилась на Коула.

– Конечно. У вас есть практика. Мои бывшие приемные дети уже переросли возраст, когда разливают апельсиновый сок. Они предпочитали сорить картофельными чипсами на пол в гостиной, особенно если чипсы были покрыты этим противным луком.

– Может быть, вы также знаете, как выводить пятна от желе? – она раздраженно взглянула на него.

– В самом деле, если бы вы сняли свою блузку, то я бы показал вам, как это делается, – предложил он с провоцирующей улыбкой.

Ее пульс рванулся как скакун, фаворит на скачках. Что-то говорило ей: лучше задушить это чувство в самом начале. Мудрая женщина приготовила бы им обед и выпроводила их из квартиры.

– Больно нужно обед, – резко ответила Эшли, убегая на кухню, где она рухнула на стол, набрала полные легкие воздуха, нашла две таблетки аспирина и быстро проглотила их. В ее голове что-то стучало так же сильно, как и все эти сорок часов.

Она начнет готовить обед буквально через минуту, как только соберется с силами и приведет в порядок мысли... Эшли огляделась... И как только соскребет кашу, размазанную везде от плиты до кухонного стола.

Медленно сняла она несколько кусочков корнфлекса с блузки и снова подумала о мужчине, сидящем в гостиной. Кроме чрезвычайно красивой внешности, у него не было ничего общего с его братом Рори. В Рори бил источник неиссякаемой энергии, он мчался по жизни с бешеной скоростью курьерского поезда. Коул Донован же, как она чувствовала, бесцельно двигался по жизни со скоростью старого шевроле, занимаясь лишь тем, что само падало ему в руки, воспитывая своего сына с бесконечным терпением и спокойным юмором.

Кельвин, несмотря на то что он почти вывел ее из себя, казался ей необычайно уравновешенным ребенком. Именно это не позволило ей сказать все, что она думает в тот момент, когда Коул входил в дверь. И хотя были вещи, которые она считала следствием безответственного отсутствия должной заботы о ребенке, Кельвин и его отец явно обожали друг друга. Кроме того, кто такая, черт возьми, она сама, чтобы критиковать воспитательные методы других? В отличие от «хулиганов Гаррисона» Кельвин достаточно хорошо вел себя, был весел и очень, очень любознателен. Уж этому-то она видела массу доказательств.

В пятницу во время съемок не было никаких неожиданностей. Малыш делал точно то, что ему говорили, счастливо улыбался в камеру и произносил полагающиеся ему по сценарию слова при первом же знаке. Больше всего ее поразило отсутствие всякого демонстративного неповиновения, когда его оставили наедине с совершенно незнакомым человеком. По окончании съемки они шумно проводили дядю Рори в аэропорт; Кельвин тогда просто доверчиво вложил свою ладошку в ее руку и настоял на гамбургере с жареной картошкой в качестве обеда.

Во время их пребывания в ресторане он, разумеется, вытащил соленые огурцы из гамбургера, размазал кетчуп по своему лицу, столу и кофте Эшли, засунул два кусочка картошки в ее минеральную воду без сиропа, а в остальном вел себя как ягненок. Она поняла, что еще легко отделалась. Ей тогда подумалось: может быть, Кельвин просто привык, что его отдают чужим людям, когда отец пропадает в компьютерной стране? Эта мысль как-то обеспокоила ее...

Внезапно ее сердцебиение усилилось, когда она почувствовала, что кто-то намного больше и мужественней Кельвина проник в кухню. Эшли уже привыкла к тому, что Кельвин врывался в ванную именно в тот момент, когда она залезала под душ, но ничто не подготовило ее к последствиям внезапного появления его отца в двух шагах от нее.

– Могу ли я чем-нибудь помочь? – хрипло спросил он.

Она попыталась убедить себя, что в этом предложении по существу нет никакого намека на что-то непристойное, ничего, что бы заставило ее кровь быстрее обычного бежать по венам, но тело ее отреагировало тик, как будто он предложил ей прямо отправиться в ее королевских размеров кровать. Она покачала головой, все еще не готовая произнести что-либо враз пересохшими губами. Он проницательно улыбнулся, и она поняла, что они с Рори обучались в одной и то же школе обольщения.

– Просто сядьте, – наконец смогла произнести она. – Хотите кофе?

– Спасибо. Хотя я и выпил его слишком много за эти выходные, но думаю, что еще одна чашка как раз поможет мне добраться до дома.

– Вы исправили компьютер?

– Он исправился сам.

Она резко обернулась с кофейником в руке и чуть не облила их обоих кипящим напитком.

– Когда? – спросила она с подозрением.

– В пятницу.

Ее глаза расширились, и Коул заметил, что они снова приобрели все тот же завораживающий, хотя и пугающий синевато-серый оттенок. Он напомнил Коулу цвет бушующего моря в пасмурный день. Он спросил себя, знает ли она, как эти прекрасные глаза отражают ее настроение... Сейчас, например, он понял по их грозовому оттенку, что надвигаются неприятности.

– В пятницу? – словно не веря, переспросила она. – И что же вы делали с того времени? Или тоже женились на этих выходных?

Она держала кофе слишком близко к его голове, и у него возникло ощущение, что одно его неверное слово – и его обольют обжигающей жидкостью. Даже если он выразится вполне дипломатично, это все равно может положить конец его сладострастным помыслам... И он виновато кашлянул.

– На самом деле я пытался найти причину отказа компьютера.

– Значит, вы оставили своего сына с совершенно незнакомым человеком и развлекались с компьютером, который был абсолютно исправен? – глаза Эшли смотрели пристально и недоверчиво. – Вы что, сумасшедший?

– В целях самозащиты позвольте мне напомнить: я не сомневался, что Кельвин с Рори.

– Пусть так, но вы даже не попытались позвонить и проверить это! – тоном обвинителя воскликнула она. – Он мог бы заболеть. С детьми случается всякое, вы знаете.

– Рори хорошо знает, как меня найти. Она в упор смотрела на него.

– Все равно, вы должны были позвонить. Вы – отец Кельвина. Вы что, хотите, чтобы он подумал, что вы тоже покинули его?

Коул почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Она была права, и это задело его. Кельвин был всего лишь маленьким мальчиком, но уже натерпелся от рук невнимательных взрослых больше, чем следовало бы любому ребенку. Он казался уравновешенным, но это не значило, что так и было на самом деле. Ведь психологические травмы не проходят бесследно для ребенка, и хотя долго ничем не выдают себя, но выжидают момент, чтобы превратить его в «трудного».

– Кто сделал вас экспертом по детям? – мстительно и резко спросил он, не замечая, какой неожиданно разрушительный эффект произвели эти слова. Он обвел квартиру широким жестом и съязвил:

– Что-то я не слышу здесь топота маленьких ножек...

– Да как вы смеете?! Я провела целые выходные в заботе о вашем сыне, а у вас хватает наглости приходить и оскорблять меня! Может быть, я и не была лучшей мачехой в мире, но я старалась! Один Бог знает, как я старалась... – она яростно смахнула слезу, покатившуюся по щеке. Ее глаза ярко сверкнули. – По крайней мере, я всегда знала, где были мои дети!

Коула удивило, сколько ярости и боли было в ее голосе. Очевидно, он задел в ее душе струны, не имевшие отношения к предмету разговора. Что бы там ни было, он понял, что наступает неподходящий момент для развития этой темы. И Коул поднял руки вверх, сдаваясь, а затем нервно провел пятерней по и так уже взъерошенным желто-коричневым волосам.

– Извините... Вы правы, – согласился он. – Мне следовало проверить... Но разве с вами не случалось, что какая-то работа поглощала вас так, что остальной мир просто исчезал? – Он с надеждой взглянул на Эшли и заметил, что она все еще смотрит на него настороженно. И он продолжал объяснять, хотя и не был уверен, что это так уж нужно. – Не то чтобы тебе становилось все равно... Просто то, чем ты занимался в данный момент, требовало всей энергии... Она налила кофе в его чашку, поставила кофейник на плиту и уселась напротив. Внезапно он ощутил небольшую перемену в ее настроении. Ее глаза стали блестящими заинтересованными. В них опять возникло интригующее серебристое свечение.

– У вас всегда так с компьютерами?

– Всегда, – признался он. – С того самого момента, как я начал работать с ними, они покорили меня своими практически безграничными возможностями. И я захотел изучить каждую...

– Кажется, я понимаю это, – она серьезно смотрела на него. – Я ничего не знаю о компьютерах, но веду себя так же, когда нахожусь в студии. Ничто тогда не имеет значения для меня... кроме того, конечно, что я снимаю. Мне хочется, чтобы актеры играли настолько натурально, что зритель никогда бы и не заподозрил, что смотрит не документальный фильм. Мне хочется, чтобы все было исключительно правдиво...

Коул усмехнулся, столько страсти было в ее голосе. Он почти ничего не знал о съемке фильмов, но знал все о том энтузиазме, той всепоглощающей страсти к работе, которая преследует тебя, как ревнивая любовница.

Только Кельвин мог оторвать его от того мира. Кельвин мог оказать на него тогда такое влияние, какое не оказывало ни одно другое человеческое существо, включая его бывшую жену. Наблюдать за его ростом, радостно отмечая его быстро увеличивающийся словарный запас, – все это захватывало Коула даже больше, чем таинство компьютерного мозга. Когда Коул был е ним, ребенок поглощал все его внимание.

К несчастью, он не часто имел возможность быть с ним. Рори и миссис Гаррисон, приходящая домработница, как-то заполняли пустоту в жизни мальчика, но все-таки это была неравноценная замена, и иногда поздно ночью Коул мучился чувством вины и клялся себе, что он станет лучше. Но утром находилось что-нибудь новое, что отвлекало его внимание, и Кельвина опять отводила в его игровую группу миссис Гаррисон или его забрасывали на съемочную площадку к Рори снимать новый ролик.

Раздумья о Кельвине навели Коула на мысль о том, что в квартире слишком тихо. Кельвин был шумным и восторженным мальчиком с того момента, как открывал свои яркие глаза утром, и до того, как закрывал их, обычно на середине второй страницы сказки перед сном. Даже когда он был полностью занят раскраской и цветными карандашами, он радостно болтал, наслаждаясь звуками собственного голоса.

– Я думаю, мне лучше сходить проверить, чем занят Кельвин, – вдруг поспешно сказал он.

– Почему? Он же ведет себя хорошо. Что такого с ним может случиться?

– Вы говорили что-то о приемных детях, но ведь вы не провели много времени с детьми, верно?

– Ну, не много, но...

– Никаких но, – сказал он, выходя. – Тишина обычно предвещает неприятности.

– Вы думаете, он заболел? – с беспокойством спросила она. – Я уверена, что с ним было все в порядке, когда он встал с постели.

– Нет, он просто занят чем-то недозволенным, прекрасно понимая своей умной головой, что это очень, очень плохо.

– О... – пробормотала Эшли, широко распахнув глаза и едва поспевая за широкими шагами Коула. Она была сейчас благодарна Богу за мир и покой, компанию взрослого человека, и ей как-то не приходило в голову, что спокойствие может быть каким-нибудь необычным. И это только доказывало отсутствие у нее достаточного опыта общения с детьми.

В гостиной не было никаких признаков пребывания Кельвина, хотя весь пол был усеян смятыми страницами из журналов. Скользящая балконная дверь прочно сидела на своем месте, Эшли отметила это с облегчением.

Странная и совершенно неуместная дрожь пробежала по ее спине, когда она шла за Коулом в спальню. Гнездо из подушек, которое она использовала как временную постель для Кельвина, было пусто, так же как и ее кровать. С легким смущением она заметила, что украшенные цветочным орнаментом простыни и гармонирующее с ними покрывало были все еще разбросаны в беспорядке, как и утром, когда она сбросила их и побежала в ванную, чего потребовал разбудивший ее Кельвин.

Ванная казалась уже единственным местом, где он мог быть. Она даже слышала, как он счастливо болтает, но намного более приглушенным тоном, чем его обычные стереофонические вопли.

Коул рывком открыл дверь ванной и застыл на месте. Она увидела его искаженное ужасом отражение в зеркале и посмотрела через него. Кельвин был в мазках помады с головы до ног, но не это повергло в ужас его отца: в руке у малыша была пара ножниц и он с удовольствием отрезал у себя пряди волос. То, что от них осталось, торчало в разные стороны диковинными маленькими островками, что напомнило ей об одной рок-звезде с ее решительным и быстрым парикмахером.

– Кельвин! – загремел голос Коула, и ножницы полетели на пол. – Что ты делаешь?

Кельвин взглянул на отца, и его лицо, несмотря на штрихи ярко-розовой помады, выражало безмятежную невинность. Эшли еще сдерживала смех, готовый прорваться наружу.

– Играю в клоуна, папа.

Теперь уже Коулу пришлось бороться со смехом. Эшли видела, что его губы перекашивались, а плечи дергались, но он стойко пытался сохранить строгое выражение лица.

– Нельзя, Кельвин, – с досадой сказал он. Его глаза встретились с глазами Эшли в зеркале, и в его взгляде она прочла упрек, причину которого поняла, когда он добавил:

– Тебе нельзя играть с ножницами.

– Это моя вина, – вмешалась Эшли. – Я не должна была оставлять их там, где он мог их достать.

– Он сам это знает, – твердо произнес Коул, но это нисколько не уменьшило ее вины в ее собственных глазах. Было, конечно, чудом то, что малыш пережил эти выходные. Кто знает, сколько еще опасных для него предметов находилось вокруг в пределах его досягаемости? Два года сосуществования с трудными приемными детьми не научили ее ничему.

Она резко повернулась и пошла на кухню, где сразу же начала с грохотом ставить тарелки на стол, взбивать яйца для тоста, укладывать бекон на салфетку, чтобы засунуть его потом в микроволновую печь.

И вот что она поняла, когда сворачивала салфетки в правильные треугольники. Она может справиться с завтраком. Она даже может справиться с утонченным обедом; наконец, с вызывающим поведением актеров и отвратительными сценариями. Но вот уж с чем она не может справиться, так это дети – ни ее приемные, ни этот любознательный двухлетний малыш.

Так же, черт бы все это побрал, она не могла ничего поделать с человеком, который несмотря на все его оскорбительные выпады и покровительственное отношение к ней, вызывал покалывание в пальцах ее ног. Она потерла голые ступни о ледяной кафельный пол, надеясь, что это принесет отрезвляющий эффект холодного душа. Покалывание прекратилось, но это не помогло ей выбросить слишком возбуждающий образ Коула из головы.

Зато помогло воспоминание о прическе Кельвина. Оно же заставило ее задать себе вопрос, а не готовит ли она обед для человека, который через пять минут ворвется сюда как ураган и будет грозить привлечь ее к суду за нанесенный ему материальный ущерб.