В гражданскую войну, спасая от японских интервентов ценные секретные документы, таежными тропами ушел из Катушевска отряд красноармейцев. Командовал отрядом комиссар Михаил Биль-Былинский. Отряд был вооружен. Люди проверены. Но, как ни странно, ни в Иркутск, ни в Верхнеудинск, ни в какой другой поселок или город он не пришел.

Отряд бесследно исчез в сибирской тайге. Позднее органам контрразведки удалось установить, что проводник отряда Лаврентий Мулеков, погубивший людей, был японским диверсантом (агентурные клички — Миякодори, Хорек, Прозелит).

В лютый мороз обессиленных бойцов он завел в непроходимые горы и скрылся. Оставшегося в живых командира долго преследовал.

14 января 1922 года на одном из горных перевалов он убил Биль-Былинского из засады. Похищенные документы и путевой дневник комиссара он спрятал в тайнике и, боясь разоблачения, ушел за кордон.

Прошло двадцать лет, три месяца и двадцать семь дней.

11 мая 1942 года Мулеков снова был заброшен на территорию СССР, теперь уже как немецкий диверсант. Ему поручили взять спрятанные в тайнике у Байкала документы.

Но было у Мулекова и еще одно, не менее важное задание…

Фашистскому лазутчику удалось проскользнуть Свердловск, Омск, Новосибирск, Красноярск. Ночью он обошел по тайге Иркутск и вышел к Байкалу. В лесу встретил скитавшихся беспризорных детей: Петю Жмыхина, Таню Котельникову, Тиму Булахова и Шуру Подметкина. Им представился заблудившимся геологом. Дети поверили и охотно согласились проводить его к Онотскому хребту. В пути кормили супами из трав и кореньев, а если случалось подстрелить из лука тяжелого на подъем глухаря, то «геологу» отделяли самый сытный кусок…

Попав на другую сторону хребта, «геолог» вдруг вспомнил местность. Он вывел ребят к большому обросшему мохом зимовью и сказал, что здесь нужно ждать экспедицию.

Утрами он уходил, взвалив на плечи свой рюкзак, а возвращался поздно ночью или на другой день. Говорил, что ему поручено обследовать отроги хребта, нет ли где здесь железной руды.

Однажды Петя Жмыхин увидел его на горном ручье. «Геолог» шарился в дупле. Выбросил оттуда труху и засунул какой-то сверток. Дыру заткнул сухим мхом. Потом, воровато оглядываясь, вытащил из рюкзака портативную рацию. Устроившись за камнем, стал что-то торопливо выстукивать ключом. Петя подкрался так близко, что даже видел на рации маленькую эмблему: летящий Змей Горыныч с красным пламенем в разинутой пасти.

Вечером мальчик сходил к дуплу и вытащил сверток. В новом клеенчатом мешочке лежала толстая старая тетрадь. На потускневшей коленкоровой обложке едва читалась надпись «Дневник командира» и роспись «Биль-Былинский».

Петя неотлучно стал следить за «геологом» и обнаружил еще несколько его тайников с картами и схемами на пожелтевшей бумаге и рассказал об этом ребятам. Заподозрили недоброе.

Дневник командира перепрятали, зарыв его под нарами в зимовье. И теперь вчетвером наблюдали за «геологом». В одну из лунных ночей он несколько раз переговаривался с кем-то по рации. Непонятные для ребят звуки морзянки уносили в эфир какие-то важные секреты. А утром он попросил всех четырех побродить в лесу, может, даже с ночевками, поискать большую поляну для посадки самолета. Они сделали вид, что пошли искать. На самом деле трое помчались к Байкалу, чтобы сообщить в милицию о подозрительном человеке. А Петя остался тайно наблюдать за «геологом».

Через пять дней фашистский агент Мулеков был захвачен врасплох работниками контрразведки и арестован.

Глава 10

Луна, сиявшая из-за хребта, так и не смогла одолеть высоты. Она застряла в каменных зазубринах и смотрелась сейчас круглым молочным пятном. Небо быстро синело.

Петька сладко зевнул, поежился от утренней прохлады и стал будить свой отряд. Вчера вечером вода спала совсем, и бешеная река снова превратилась в мелкий ручей. О наводнении напоминали только завалы вырванных деревьев, кучи камней, разбросанных по всей долине да клочки грязной травы, зацепившейся за макушки сосен. Ребята спросонья, запинаясь о камни, спустились к ручью, умылись. И молча, подняв мешки на плечи, перешли по воде к подножью хребта. Он был мрачным и неприступным. Здесь подниматься нечего было и думать. Почти отвесные утесы доставали до облаков.

Тимка предложил идти вниз по течению до тех пор, пока не встретится какой-нибудь пролом в этом промятом хребте. Вытянулись гуськом, пошли, осматривая каменные громады… Постепенно ручеек отошел от хребта и затерялся за размытыми увалами. Местность изменилась. Наводнение прошло где-то стороной, и ребята сейчас шагали по горячему плитняку. И Шурка уже давно хныкал, что хочет пить. Не обращая на него внимания, шли, не сбавляя шагу.

Перед самыми сумерками в хребте стали попадаться глубокие трещины, заросшие по краям кустарником. Кое-где виднелись осыпи. У первого же небольшого ущелья остановились на ночлег. Место было открытое, и костра на всякий случай разжигать не стали. Легли на теплые плиты, подложив под головы мешки.

— Петька, — спросил, засыпая, Шурка, — а, сколько километров отсюда до японцев?

— Спи, Шурка, не бойся, две тысячи километров, а можем, и больше.

ЦЕНТРУ (ИЗ ТОКИО)

Было еще прохладно, когда ребята, проглотив по кусочку копченого сала, начали восхождение на хребет. По ущелью прошли с полкилометра и в конце его по каменным осыпям выбрались на широкий карниз, ровный, как беговая дорожка. По нему шли долго. Карниз петлял по утесам, делался то шире, то сужался, но неуклонно шел к вершине хребта. Тимка с Петькой внимательно смотрели под ноги, потому что еще в начале пути им показалось, что здесь кто-то уже проходил.

Карниз кончился неожиданно. Началась крутизна, и пришлось подниматься на четвереньках. Справа увидели небольшую лощину. Ползком по узкой кромке перебрались туда. Отошли подальше от края и сбросили с себя мешки. Огляделись. Лощина шла на юг и была дном неглубокого, но, по-видимому, длинного ущелья. От камней, от стен ущелья несло теплом. Белый, осыпавшийся с уступов песок отражал солнце. Легкие мотыльки беззвучно порхали над кустиками шиповника. И вот тут-то чуть не случилась беда. Позади Тимки послышался шорох. Тимка вскочил, обернулся. Прямо на него ползла, делая быстрые зигзаги, толстая змея. Он бросился вверх, но вдруг отпрыгнул в сторону. Оказывается, там, наверху, лежала, нежась на солнце, такая же длинная змея, только потоньше.

Змеи развернулись головами в сторону ребят и, готовясь к прыжку, старались незаметно скрутиться в кольца. Непонятно, почему мальчишки стояли, как загипнотизированные. Змеи продолжали сворачиваться. Таня, отпихнув мальчишек, кинула камнем со всей силы. И вгорячах промахнулась. Змеи пошли в атаку. Но их уже встретил целый град камней. Тонкая змея кинулась в трещину, еле затащив расплюснутый ударом хвост. Толстую, которая подкрадывалась к Тимке, ребята расхлестали камнями. Она еще извивалась, когда Петька схватил ее за хвост и, размахнувшись, шмякнул о скалу. Змея обмякла, как мокрая веревка.

Отдыхать ребята не стали и, взяв свою поклажу, пересекли лощину и медленно, щурясь от солнца, пошли по дну ущелья вверх. Тимка, отставая, вырывал какие-то корешки, очищал от песка и складывал их в мешок. Шурка с Таней шли впереди и попеременке несли капкан, лук и стрелы.

Ущелье вывело ребят на горные луга. Трава здесь была темно-зеленая и свежая, как будто только что обрызганная теплым дождиком. По всему лугу, как обгоревшие немецкие танки, лежали черные глыбы гранита. Небольшие скалы на северной стороне утонули в мелком щебне и местами заросли тяжелым мхом. Тимка сказал, что возле этих скал обязательно будет ручеек. Прошли туда, но ручейка не оказалось. Он высох, наверное, еще ранней весной. Там, где он протекал, лежали теперь плоские теплые камни, да покачивались огромные седые уши лопухов. Ребята насобирали сухих веток, коряжин и принесли все к гранитной глыбе.

— Попить бы маленько, — плаксиво сказал Шурка.

— Разводите костер, а я воды добуду, напьемся вдоволь.

Тимка взял котелок и ушел к скале. Вырвал темно-зеленый клок мха и сильно сжал в руке. Выдавленные капли слизнул языком. Почмокал — годится. Вытягивая длинные сочные пряди, стал выжимать их над котелком. Тимка работал быстро — наполненный котелок принес к костру:

— Пейте понемногу.

— Тимка, а от такой воды с нами ничего не случится, животы не заболят?

— Не бойся, Таня, она еще пользительнее. Такой водой бабка Носониха нутренности лечит. — Тимка сам отхлебнул несколько глотков и поставил котелок на огонь.

— Варенье вам сготовлю.

— Из чего, Тимка?

— Сами увидите из чего, пойдем со мной, Петька.

Они сходили к высохшему ручью, навырывали лопухов, принесли к костру и стали обрабатывать. Листья отбросили, а корневища искрошили мелко, как табак, и сложили в котелок. Закипевшая вскоре вода превратилась в густой кисель. Тимка сел совсем рядом с костром и терпеливо помешивал варево.

С той стороны хребта закатилось солнце, потому сразу сделалось темно. Снизу потянуло прохладой. Петька запихал в костер белый обломок дерева, сухого, как порох. Этот обломок, принесенный откуда-то ручьем и обкатанный на камнях, походил на согнутую спину человека.

От большого огня варево в котелке запыхтело, словно гречневая каша. Тимка почерпнул с самого дна, попробовал:

— Вкусно, — снял котелок, поставил на камень, вытащил из мешка ложки: — Ешьте.

Сладкое повидло с легкой кислинкой понравилось всем. Шурка стал торопиться. Он зачерпывал полную ложку и, обжигаясь, глотал, как лягушонок. От старания на лбу у него выступил пот.

— Ты не жадничай, Шурка, всем хватит. Сытное, с него пить захочется.

— Ничего, напиться-то я всегда успею. Петька, Тимка и Таня, посмотрев на Шурку, засмеялись. Потом они ходили за водой. Полный котелок поставили возле глыбы, чтобы ночью нечаянно не опрокинуть. Сразу за ним насторожили капкан. Сверху его прикрыли листьями лопуха. Сами легли на телогрейку головами к черной глыбе и смотрели на мигающие звезды.

Петька вдруг сел и стал обшаривать свои карманы. Вытащил красный шелковый галстук, положил его на камень. Этот галстук год назад привез с фронта Танин брат. Галстук был у него однажды на танке вместо флага, когда они входили в освобожденный от гитлеровцев город Торопец.

— Ты что, Петька, ищешь?

— Ничего я, Таня, не ищу. Давайте все подозрительное спрячем здесь.

— Зачем, Петька?

— На всякий случай, если кого повстречаем.

Шурка подскочил, как мячик:

— Страшное чего-нибудь приметили, да?

— Чего орешь! — набросился на него Тимка, — вытряхивай карманы! Сказали же, на всякий случай. Обратно будем ворачиваться, возьмем.

Таня положила на камень коробочку из-под вазелина, там была последняя фотография родителей и телеграмма, вернее, ленточки с телеграммы, на которых были страшные слова: «Погиб в бою смертью храбрых» и подпись — «экипаж танка».

Шурка положил гильзу от автомата, солдатскую пуговицу и красную бумажку — тридцать рублей.

— Больше у тебя ничего нет?

— Ничего.

У Тимки было только одно письмо, которое перед гибелью написал ему отец.

Все вещицы, письмо, путевки и свои бумаги Петька завернул в листья лопуха и засунул далеко под гранитную глыбу. Дыру тщательно засыпал сухим щебнем и спросил Шурку:

— А у тебя акт милицейский живой?

— А как же. В куртке, в газете завернутый. Его тоже прятать?

— Наоборот, его на самое видное место всегда ложить будем. Прочитают и сразу поверят, что мы просто бродяги.

— А кто, Петька, прочитает? — с тревогой спросил Шурка.

— Ну кто, ну, например, в Жаргино, кто встретится. Не здесь, понятно же…

— Петька, а про лагерь рассказывать?

— Про лагерь и про убитого молчать. Бродяги, мол, и все.

Ребята снова легли и уже засыпали, когда Таня спросила:

— Шурка, отчего у тебя отец такой злой и в припадки падает?

Шурка повернулся лицом к Тане:

— Сначала, когда вы еще не приезжали на Байкал, он не совсем припадошный был. А как война началась, дед Подметкин какие-то корешки стал парить и моему отцу давать вроде для того, чтобы выздоровел, и чтоб на фронт его взяли. Поил его по нескольку раз в день, да видать и перестарался. Теперь у него падучая приключается. Шмякнется, где ни на есть, дергается кабан коротконогий, пеной задыхается. Ну и всякое такое.

— А что это «всякое такое», — спросил сзади Петька.

— Дерется, наверно, — сказала Таня.

— Еще как дерется, нас с мамкой бьет, чем попало. Я раз за нее заступился, а он меня ударил крышкой от кадушки. Целый день я без памяти лежал, — Шурка тяжело вздохнул: — Кончится война, уйдем мы с мамкой от Подметкиных, куда глаза глядят.

Они долго лежали молча. Где-то слышался тонкий писк, шорох, где-то в поднебесье, может, на самой вершине хребта, то ли всхлипывала, то ли вскрикивала во сне какая-то зверюшка. Ее рыдающий звук усиливался в глубоких ущельях.

Поднялась луна. Она была кровавого цвета, как перед бурей. Ребята уже давно спали. Они не слышали, как сзади, из-за черной глыбы, неслышно вышел высокий человек с оплывшим лицом и большими ушами. Он осторожно переступил через заряженный капкан и толстой рукой дотянулся до мешка. Беззвучно поднял его в воздух и исчез с ним в темноте. Через минуту так же тихо появился и положил мешок на место. Покосился на капкан, на лук, на стрелы и поднял котелок. Выпил воду всю без остатка. Поставил котелок на место и осторожно опрокинул.

Утром Петька проснулся оттого, что вкусно пахло супом. Он повернулся на бок и открыл глаза. У костра на камне, пригорюнишиись, сидел Тимка и помешивал ложкой в котелке.

— Что варишь? — тихо спросил Петька.

— Щавеля маленько нашел, щи с копченым салом будут.

Тимка встал, подошел к Петьке, наклонился к уху:

— Ты ночью сало не ел?

— Нет, а что?

— Значит, Шурка ел или Таня.

— Они ночью не вставали, я бы слышал. А что случилось, Тимка?

— Вечером сверху я положил самый мясистый кусок. Мешок маленько открыл, чтоб сало проветрилось. А сегодня куска нет и вода пролита.

— А кто мог быть?

— Росомаха, видать, схватила, пока я ходил за щавелем.

— Она бы в капкан попалась.

— Да я, дурак, утром его разрядил и ушел, она и напакостила.

— А может, человек?

— Нет. Я проверил. Нигде никаких следов.