"Внутренний мир" - читать интересную книгу автора (Дурненков Вячеслав Евгеньевич)ДЕД. Здравствуй, Саш. САША. Здравствуй. ДЕД. Рисуешь? САША. Угу. ДЕД. Получается? САША. Да так… ДЕД. Поди, опять всю ночь не спал? САША. Да вот чего-то увлекся. ДЕД. А работай, коль вдохновенье есть… Я вот тоже как в мастерской ковыряться начну, так про все забываю… Даже про обед. САША. Бывает. ДЕД. А мне кушать надо вовремя, желудок-то того… САША. Ясно. ДЕД. Забудешь, а потом как резанет, ажно в глазах темнеет. Сергеич, доктор правильно говорит – вам говорит надо вовремя кушать. САША. Правильно говорит. ДЕД. И это… слюна как бешеная прет. Сергеич говорит, что она скапливается и начинает больные места разъедать, поэтому и болит. А если покушал, то она на пищу набрасывается и ее разъедать начинает. Вот так и в организме все и происходит… САША. Ну да. ДЕД. Главное жирное не кушать, потому что жир для слюны материал непростой, его трудно разжижить… Саш, я вот чего спросить хотел… САША ДЕД. Я тебе не мешаю? САША. Нет, дед, не мешаешь. ДЕД. Тогда скажи, вот правда или брешут, танец такой есть – на голове пляшут? САША. Есть, брейк называется. ДЕД. Прям, на голове? САША. Да. ДЕД. Это американцы придумали, чтобы над нашими дурачками посмеяться, а они и рады. САША. Да нет дед, это культура такая. ДЕД. Да что же это за культура такая, что теперь ноги не нужны? САША. Дед, ну долго объяснять, бог с ним… ( ДЕД. Саш… САША. Чего? ДЕД. А ты чего не женишься? САША ДЕД. И почему? САША. Свободным хочу быть. ДЕД. Ну-ну, я тоже хотел, до тридцати дожил и язву заработал. Оно ведь как холостой питается? Купит колбасы и съест без хлеба, я уже про суп не говорю или там второе горячее… Я только и спасся, когда бабушку встретил, а так бы давно уж помер. Вон в газете статья была, сколько процентов холостых от желудка умирают… САША. Ах, вот зачем женятся-то. ДЕД. А ты думал. Вот схватит тебя, вспомнишь мои слова. САША. Хорошо. ДЕД. Что-то я ничего здесь не понимаю. САША. Картина еще не закончена. ДЕД. Ну, все равно, скажи вот здесь, что будет? САША ДЕД. Ну, как это, рисуешь и не знаешь? САША. Дед, ну, правда, не знаю… ДЕД САША ДЕД. Как это ничего? САША. А вот так. Дед. А… САША. Ни-и-и-чего. Вообще ничего. ДЕД. Саш… САША. Слушаю. ДЕД. Скажи честно, я тебе не мешаю? Вобше… САША ДЕД САША. А почему ты спросил? ДЕД. Да так, подумалось, что мешаю. САША. Да ну не бери в голову. ДЕД. А и, правда. ДЕД. Я вот чего спросить хотел… Вот ты для души рисуешь или как? САША. Или как. ДЕД. Ну, в смысле, ты ведь картину продавать будешь? САША. Найдутся покупатели – продам, а нет, так оставлю или подарю кому. ДЕД. Вчера по телевизору показывали, как какую-то картину за миллион долларов продали, жалко я очки поздно одел, не рассмотрел ее толком. Может тебе каким-то специальным людям картины свои показать, вдруг, кто заинтересуется? САША. Показывал уже. ДЕД. Что сказали? САША. Молодец, сказали, продолжай дальше. ДЕД. И не купили ничего? САША. Нет. ДЕД. Да то может, не специалисты были? САША. Самые, что ни на есть. ДЕД САША. Да не переживай, мало ли что говорят. Для меня ведь это не главное, главное, что мне рисовать нравится. ДЕД. Значит для души. САША. Выходит так. ДЕД. Саш, знаешь, что? Давай на рыбалку сходим, я один секрет знаю – мешок рыбы притащим. САША ДЕД. Старинный. Берешь хлеба белого, грамм триста, в молоке его мочишь и колобка лепишь. Ночью на кладбище относишь и оставляешь, а сам спиной вперед домой идешь. Утром с кладбища колобка забираешь и в темном углу даешь ему имя… САША. Имя? ДЕД. Имя. Первое слово, которое под утро приснится. САША. Это редко бывает. ДЕД. Постараться надо, с вечера только об этом и думать. САША. А какие имена ты им давал? ДЕД. Да разные. Ну, например… ( САША ДЕД. Желудок бляха схватило… Принеси отвар, там стакан на подоконнике… САША. Ну, чего, полегче? ДЕД. Кажись, отпускает. САША. Может, пойдешь, ляжешь? ДЕД. Не, я с тобой посижу, можно? САША. Сиди. ДЕД САША. Тебе надо в больницу ложиться. Ты когда у врача последний раз был? ДЕД. Был… Да что толку? Все говорит, сливай воду Николай Андреич – откушал ты свое, постись теперь. А что за жизнь без жирного? Я ведь как любил? Борща такого, чтобы сверху сало плавало – копченое и обычное, копченое для запаха конечно. Потом студня, его как торт режешь и в рот… Пять лет такое не кушаю, а хочется, аж каждую ночь снится. Вот думаю на майские рискну… САША. Наверное, не стоит. ДЕД. Саш… САША. Чего? ДЕД. Саш, ты это… нарисуй мой желудок, а? САША. Не понял. ДЕД. Мой желудок нарисуй… САША. Зачем? ДЕД. Я у себя повешу. САША ДЕД. Пещера. Темно. Костер посредине, вокруг люди сидят. Все. САША. Хм… ДЕД. Я понимаю это непросто. САША. Что здесь непростого? ДЕД. Ты это… проникнуться должен. САША ДЕД. Не чем, а куда. В мой желудок проникнуть надо. ДЕД. Я тебя часто о чем-нибудь прошу? САША. Дед, нормально все, нарисую твой желудок. Я прямо картину уже вижу – «Желудок моего деда». А что? Неплохо может получиться, все на жопу сядут. ДЕД. Ее никому показывать нельзя. САША. Почему? ДЕД. Это мой внутренний мир. САША ДЕД. Два на два. Квадратная вобщем. САША. Хорошо. ДЕД. И рамку светлую, дубовую. САША. Сделаем. ДЕД. За сколько сделаешь? САША. Завтра вечером будет готово. ДЕД. А может сегодня? САША. К чему такая спешка? ДЕД САША. Дед, ты еще меня переживешь. ДЕД. Не говори глупости. Я лучше знаю… И все время чувствую. САША. Что чувствуешь? ДЕД. Смерть свою. Вот осторожно посмотри на мою тень. САША ДЕД. Хуи гну. Видишь, она дрожит? САША. Не вижу. ДЕД. Смотри внимательно, вот я сейчас подыму ногу. САША. Нет. Ты поднял, и тень подняла. ДЕД САША ДЕД САША. Откуда ты про это знаешь? ДЕД. Я много чего такого знаю. Чай не просто жизнь прожил. Простой человек от стола к унитазу дорожку протаптывает, а знающий по пути зарубки делает да знаки оставляет. САША. Выходит ты человек знающий? ДЕД. Ну, ебтыть. САША. Хорошо, скажи тогда, почему себя вылечить не можешь? ДЕД. Это не главное. САША. А что главное? ДЕД. Главное, это темную энергию от себя гнать, а светлую притягивать. И два раза в неделю клизму горячую – это обязательно, иначе сила к другому уйдет… САША. Другие это кто? Тоже знающие? ДЕД. Ну да… САША. Дед, а как ты знающим то стал? ДЕД. Аккурат во время войны. Под Смоленском из окружения выходили, друг у меня был – Петя Зимин, он из Еревана родом, а сам русский. Весь день по лесу мотались, ночью веток еловых нарубили, попадали на них. Лежу, смотрю на звезды и думаю: «Останусь живой или нет?» А звезд много, словно гниды по бушлату ползают. И особенно мне одна звездочка запала, сама желтенькая такая и подмигивает мне, словно девчоночка и будто утешает: «Ничего, Коля, все хорошо будет, живой останешься и фашиста раком поставишь». Я чего-то разулыбался, духом воспрял и мысленно так говорю: «Спасибо тебе звездочка!» А Петя он рядом лежал и вслух говорит: «Пожалуйста»… САША. Этот Петя тоже знающий был? ДЕД. Нет, просто хороший телепат. За неделю научил меня мысли читать. Потом другие учителя были… САША. Погоди-погоди, ты умеешь читать мысли? ДЕД. Умею. Ну не быстро, а так по слогам. САША. Ну, скажи, о чем я думаю? ДЕД. Сейчас не получится. САША. Почему? ДЕД. У меня фаза слабая. До завтрака. САША. Ну ладно, потом покажешь. У кого ты еще учился? ДЕД. Потом Федор Иванович Крюковцов был. Мы вместе на заводе работали, он бухгалтером был, сквозь стены видел. У него за стенкой молодожены жили, так он все время яростный ходил. Дальше меня дядя Витя учил, у него способность была во сне путешествовать,… Но он необразованный был, поэтому кроме Витебска нигде и не был. А так все знал, какие там цены на рынке, что в кино идет… САША. Может, меня научишь? ДЕД. Да пришло уже время ученика искать. САША. Меня возьми – я страсть, какой бедовый. ДЕД. У тебя одна особенность должна быть. Ты себя любить не должен. САША. Самолюбием не страдаю. ДЕД. А это мы сейчас проверим. Ну-ка встань передо мной. ДЕД. Повторяй за мной. Я никчемный человечишко. САША. Я никчемный человечишко. ДЕД. Мне тридцать лет, а все бестолочь. САША. Мне тридцать лет, а все бестолочь. ДЕД. Ни семьи, ни работы нормальной. САША. Ни семьи, ни работы нормальной ДЕД. И только свет в окошке – дедушка Николай Андреич САША. И только свет в окошке – дедушка Николай Андреич ДЕД. А пенсия у него, блядь не резиновая… ДЕД. Что Саш? САША. Ты прав дед. Рано мне еще в ученики… ДЕД. Эх, Саша, Саша… Вот так и все люди, гордость разуму глаза закрывает. Вот дядя Витя он как говорил – «ласковый теленок двух мамок сосет, а гордый ни одной»… САША. Вот пусть твой дядя Витя и сосет… ДЕД. Да нет его уже давно, с другими мудрецами на излете вечности беседы ведет. Куда и я скоро попаду, как равный… А вы оставайтесь. Я Саш, вчера ехал в автобусе, смотрю из окна, как люди на остановках стоят, слякоть кругом, грязь. Потом расползутся по домам, в ящик пялится… А ведь если вспомнить, кем раньше люди были… САША. А кем раньше люди были? ДЕД. А кем только не были! Каждый мужик в деревне пахал, сеял, на медведя без друзей ходил! А пили сколько? Э… куда вам! Прадед твой Семен Егорович за два дня корову пропил в одиночку, а это знаешь, тогда какие деньги были? А чего с топором люди вытворяли, а вы своими компьютерами ни хрена не можете! Секс у них понимаешь, картиночки – резиночки! Раньше секс был, стенка на стенку, уезд на волость! И эта … духовность? Конечно библиотек, как щас не было, но народ тянулся к книгам. Прадед твой Семен Егорович, сядет утра на крылечке, откроет книжку немецкую… САША. Немецкую? ДЕД. Ну да, когда. Первая Мировая война с немцами была, он одного в лесу придушил, а поживиться кроме книжки нечем было… А там по-немецки все, но все равно сидит и смотрит на книжку, пока не стемнеет. Вот тебе государство все дало, образованье, учебники и что? Сергеич доктор тож такой, развалится в кабинете, барин – хрен обварен и все шуточки… «Откушал ты свое, Андреич, постись»… И эта гадина, Рая, которая по моче главная, нет, чтоб утешить, так туда же – «капитошкой» зовет. А ты постой в регистратуре этой, они же всех на один день записывают! Дорогу нормальную к поликлинике не подведут! Ну, правильно – деньги просрали: кто шубу себе, кто машину, а ты прыгай себе Николай Андреич с баночкой через ямы! САША. Дед не ори, я и так все слышу. ДЕД САША. Евреям? ДЕД. Ну, это для дураков. На самом деле это инопланетный заговор. САША. Ну да, сам бы мог догадаться. ДЕД. А ты думаешь, почему у Горбачева на голове карта Галактики нарисована? САША. А и вправда почему? ДЕД. А никто не знает. САША. А Горбачев? ДЕД. И Горбачев не знает. САША. Непонятно. ДЕД. Объясняю… Наша Галактика, это как бы полянка. ДЕД. Так вот в космосе как в лесу – каждая поляна свой характер имеет. Наша поляна, Галактика наша, больная и насекомые, мы то есть, тоже болеем. В лесу закон – слабого уничтожить надо. Вот с других полянок сволота к нам и подтягивается… Близок час нашего поражения. САША. Да ну и фиг с ним. ДЕД. Вот так и все, а потом когда будешь за марсианами подметать, вспомнишь мои слова. Ну, это твой выбор, а я все равно бороться буду САША. Каким образом? ДЕД. Первое – обязательно теплое белье, кальсоны наизнанку выворачивать и так носить, второе – сухофрукты и …. САША ДЕД. Ты чего? САША. А чего-то скучно стало. ДЕД. А это главная проблема твоего поколения. САША. Отстань. ДЕД. Вот к тебе ребята приходят, друзья твои. Я иной раз стану возле двери и слушаю тихонько, о чем вы разговариваете. И вот что тебе скажу – не было у нас такой скуки, тоски такой не знали. Куда ни придешь – везде гармошка, девчата визжат, бутылочки позвякивают. А эти сидят как, как в воду опущенные и музыку эту придурушную крутят. Самим себя деть некуда, шли бы на стройку… САША. Дед, иди сам на стройку. ДЕД. Ну, ты меня еще на хер пошли. САША. Иди…. САША ДЕД САША. Прости меня. ДЕД. Так не просят… САША ДЕД. Неужели я заслужил это? Я, который носил тебя на руках, на этих вот самых руках… САША ДЕД. Расти-расти ребенка, а он тебе потом скажет… САША ДЕД. Во-во, фильмоскоп. Сейчас, такие делают? САША. Зачем. Сейчас видео везде. ДЕД. Слушай, я вот что спросить хотел, на кассетах этих фильмы старые продают? САША. Смотря какие, но в принципе все купить можно. ДЕД. Погоди, сейчас в склерознике посмотрю САША. На еврейский вопрос. ДЕД. Да нет фильм это с Федоровой и с этим… как его… он еще кочегара в «Новой заре» играл. Ну да ладно, вот это фильм скажу тебе Саш, я помню вышел с кинотеатра и курить бросил, так сильно подействовало… Восемь раз его смотрел, и каждый раз курить бросал. Вот так сила искусства на меня действует. ДЕД. Сейчас такое кино не снимают, а жаль… САША. Сейчас время другое. ДЕД. Время всегда одно и тоже, пора бы уже и знать – не маленький. Люди, те да, меняются, а время нет. Вот я когда старые фильмы смотрю, то кажется, что даже солнце по другому светило, краски ярче были… А это просто пленка старая. САША. Да, наверное… ДЕД. Вот ты из своего детства, что сильнее всего запомнил? САША ДЕД. А вот теперь вспомни, воздух другой был? Солнце по другому светило? САША. Вот этого не помню, то есть что Солнце, было, помню, а вот какое… Зато помню, когда на старой квартире жили, в ванной стенка была вся в мелких трещинках, я когда купаться залезал, смотрел на нее и лица видел. Солдат там был в папахе, суровый такой и женское лицо такое грустное… ДЕД. А я из своего детства случай один запомнил: мы на станции жили, родители работают, до нас дела нет, так мы гурьбой по станции и ходим. Ну, понятно все мальчишки – дураки. Подходит к нам какой-то мужик, я его раньше у нас не видел и говорит: «ребята, вы чего здесь околачиваетесь, на седьмом разъезде вагон с конфетами перевернулся». Мы туда бегом, а это почти до города, ну там, разумеется, ничего нет, мы назад, а на станции дым, огонь. В общем, пока нас не было, налет совершили, склад разграбили и начальника станции убили. Я с тех пор, когда конфеты ем, тревожно так на душе становится. САША. А я когда первую сигарету утром курю, такое чувство вины… Легче бросить. ДЕД. Ну, так брось. САША. А как я думать буду? ДЕД. Да как бы не здоровье, я бы тоже курил. Но ведь взял себя в руки, я даже стих такой помню, написал: «Эту гадость – никотин, курит пусть еврей, грузин». САША ДЕД. Ой, довели страну оглоеды… Давеча смотрел по телевизору один моряк рассказывал, как на флоте жрать нечего, так они с товарищами собаку поймали и съели. Но, правда, он такой виноватый был. А с другой стороны, ну если дал промашку – молчи, ты же моряк. Все не то… Вот ты Саш, будешь смеяться, а я ведь помню, как при Хрущеве первые пакеты с молоком появились – народ брать боялся…. САША. И сейчас боится… ДЕД. Ну да щас, всего бояться надо. Вот почему раньше СПИДА не было? САША. Почему? ДЕД. А не нужен был. САША ДЕД. Все не то… Да мы то ладно пожили, а вот вы же ничего толком не видели, вот что обидно… А я вот Саш, выпить любил. Сядешь с друзьями где-нибудь в лесочке, газетку расстелишь, разложишь все так покрасивше… САША. А я один люблю. ДЕД. Вот это плохо. САША. Да нет, хорошо. Сидишь в кресле со стаканом и на книжный шкаф смотришь, и каждая книга как собеседник тебе, а главное что никто к тебе не пристает, в душу не лезет. ДЕД. Это книжки-то в душу не лезут? Это ты загнул, парень… Я, когда на заводе работал, в библиотеку записался, тогда с этим строго было. Так вот. А книг мало было, по списку давали, когда моя очередь подошла, выдали мне… дай, бог памяти, а… «Основы хирургии спинного мозга», третий том. Я отказаться хотел, а мне приказали прочитать и доклад сделать. САША. Прочитал? ДЕД. Прочитал. По ночам снилось, будто позвоночник над лесом летает и голосом Сталина прощения просит. Тогда как раз ХХ съезд проходил. Так вот потом какую путевую книгу ни открою, ну там Шолохова или Пушкина – вроде слова другие, а все равно про спинной мозг выходит. САША. У тебя идиосинкразия. ДЕД. С меня и энуреза хватает. Ты вот лучше скажи, вот эта философия, есть там правда или так, туману нагоняют? САША. Смотря, кто. ДЕД. Ну, вот Маркс? Ильич-то понятно мудозвон был. САША. Да как-то не интересовался, наверное, есть что-то. В каждом системе что-то есть… ДЕД. И в моей будет. САША. Секту хочешь организовать? ДЕД. Ну, секту, не секту, а духовный кружок. Ты Саш ведь знаешь, мне есть чему людей научить. Тем более сейчас, когда о душе люди думать перестали. САША. Знаешь, сколько таких пытались? ДЕД. Знаю. Я когда с завода на комбинат перешел, про Порфирия Корнеича Иванова узнал, загорелся его посмотреть, когда отпуск получил, поехал к нему. Так вот Саш, подхожу к селу, а навстречу по сугробам бежит мужик в одних трусах, а по лицу видно – запойный. Понял я всю его систему, повернулся, плюнул и уехал. Потом дурачок этот, который в милиции работал и в небе ножницы увидел, а…. да разве упомнишь всех! Наш человек доверчивый как собака, кто ему косточку пообещал, к тому и ластится. САША. А то ты их будешь мясом кормить. Наберешь кружок, они на тебя квартиры перепишут и все, свалишь куда-нибудь на Кипр. ДЕД. Глупый ты Саш, я людям перед смертью послужить хочу. Всю жизнь так жил и наставники мои, что по жизни встречались, все учили, что бы другим помогал. САША. Прежде всего, нужно себе помочь. ДЕД САША. Рентген просветит. В тебе дед нет духовной твердости. Отсюда и твоя растерянность перед фактами жизни. ДЕД. В мене знаешь, какой стержень? Да я… САША. А вот так можешь? ДЕД. Ой! САША ДЕД. Саш… САША. Чего? ДЕД. Ладно, не получится у меня. Я лучше по старинке. САША ДЕД САША. Не боюсь. ДЕД. Но ты мне должен пообещать одну вещь… САША. Какую? ДЕД. На моей могиле, то есть на моей плите будет рисунок – я стою на обрыве скалы… Вот так… ЮРИК. Здесь тоже ремонт сделали… КОНСТАНТИН. Вижу. ЮРИК. По моему нормально. ЮРИК. Ну, че скажешь? КОНСТАНТИН ЮРИК КОНСТАНТИН. Мудак, твой Толик. ЮРИК. А кто спорит? Квартира считай в центре, плюс «косметика», привык, понимаешь верхушки снимать! КОНСТАНТИН. Ты ему за столько же толкал? ЮРИК. Ну, ясен день, я что барыга, что ли? КОНСТАНТИН. Конечно, барыга. ЮРИК КОНСТАНТИН. Щас на это не смотрят. ЮРИК. Ну не скажи… КОНСТАНТИН. Короче, беру, но двадцатку скинешь. А не хочешь, иди к Фариду, он тебе в лучшем случае за эту конуру сто пятдесять отвалит, и еще рад будешь. ЮРИК. Войди в мое положение, у меня три таких на шее висит, завтра Костя за долей придет, что я ему скажу? КОСТАНТИН. Не мои проблемы. ЮРИК КОНСТАНТИН. Давай уже завтра… И эта… с соседями разговаривал? ЮРИК. Разговаривал. По сотке кинул, чтоб сразу не проболтались. КОНСТАНТИН. Ну да все равно всплывет… Они, что алкаши были? ЮРИК. Да нет вроде… Дед пенсионер, внук художник. КОНСТАНТИН. Художники, знаешь, как бухают? ЮРИК. Соседи говорят – тихо жили, дед только странноватый был, наверное, он и забыл утюг вырубить. КОНСТАНТИН. А какая щас разница, все там будем… Тараканы здесь есть? ЮРИК. Есть. Когда пожар был, они к соседям ломанулись, пересидели и назад. КОНСТАНТИН. Значит можно жить – первый признак. ЮРИК. А еще признак, когда по весне хочется одеть ботиночки и пойти, куда глаза глядят. КОНСТАНТИН. Весной, когда оттаивают помойки, в голове появляется слабость, и ты пьешь из литровой банки облепиху… ЮРИК. А в почтовом ящике лежит приглашение… КОНСТАНТИН. Куда? ЮРИК. Туда… КОНСТАНТИН. А… ЮРИК. А ночью снятся такие сны, что лучше и не спать. Будто я птица, типа чайка… И планирую в потоках городского ночного воздуха… А внизу огоньки, проститутки, омоновцы… А ветер теплый и пахнет бородинским… И ты дышишь им… Вот так… КОНСТАНТИН. А кто-то внутри тебя дышит параллельно тебе… ЮРИК. И ждет, ждет, когда кончится срок… КОНСТАНТИН. И от этого дышит быстрей, чем ты… ЮРИК. Здесь хорошая акустика, давай послушаем… ЗАНАВЕС |
|
|