"Избранные ходы" - читать интересную книгу автора (Арсенов Яков)

Вездесущая англичанка

Рудик вручил Зое Яковлевне Карповой классный журнал, и англичанка приступила к знакомству с группой через перевод текста.

— Не подумайте, что вам то и дело будут менять преподавателей. В сентябре я летала в Лондон на повышение квалификации, и здесь меня подменяли коллеги. Но не будем отвлекаться. Пожалуйста, Артамонов.

Валера, сгорбившись, продолжил нести тяготы первого по списку.

— Из вас, пожалуй, и получился бы посол в Зимбабве, но такой прононс не вписывается даже в йоркширский диалект. Садитесь! — заключила она.

— Н-да, с английским у нас будет поставлено неплохо, — шепнул Артамонов друзьям, усаживаясь.

— Бибилов! — Карпова подняла Мурата и стала дотошно всматриваться в него. — Вы случайно не из Тбилиси?

— Тыбилыс, канэшна Тыбилыс! — обрадованно засуетился Мурат, хотя был из Гори. Он уже почти предвкушал поблажку.

— А девичья фамилия вашей мамы случайно не Шилина?

— Шылын, канэшна Шылын!

— Ну, точно, вы похожи на нее как две капли воды. Несмотря на черноту. Мы с ней вместе учились в нашем пединституте. Поначалу переписывались, а потом жизнь заела, и мы с ней все письменные побросали. Да, время летит! Кажется, она совсем недавно уехала в Грузию с этим, как его, таскался все за ней?..

— Мой атэц?

— Не знаю, может, и отец. Ну что ж, раз такое дело, заходи в гости, расскажешь, как живете. — Зоя Яковлевна не заметила, как перешла на «ты». — Остановился, наверное, у бабушки?

— Нэт, пасэлылса в общэжытыи, чтобы имэт друзья.

— Ну хорошо, переводи следующий отрывок. Посмотрим, насколько английский у тебя отличается от русского.

Отвечал Мурат безобразно, с трудом сдерживая желание перейти на грузинский. Карпова почти не слышала его. Она вспоминала молодость, теребя угол цветастой шали.

— Климцов! На кафедре турбин случайно не ваш отец?

— Мой, — ответил Климцов. Его отец действительно был кандидатом технических наук, поэтому сынишка постоянно от всего отлынивал.

Климцов перевел текст быстро и правильно, после чего начал оглядываться, ища признания в глазах одногруппников, но его спецшкольная выучка никого не интересовала.

— Кравцов! — продолжала Карпова. — Случайно не ваш братец занимается ерундой на четвертом курсе технологического факультета?

— Мой, но не случайно, а вполне законно.

— Мне кажется, все-таки случайно. — Зоя Яковлевна сменила мину. Если вы пойдете в него, то я не знаю… Он остался мне должен тысяч сто, не меньше. И до сих пор не сдал экзамен за курс.

Все посчитали англичанку нездоровой и сочувственно посмотрели на нее. Один Нынкин не удостоил Карпову своим взглядом — он дремал, прислонив голову к подоконнику. Пунтус растолкал друга, только когда Зоя Яковлевна объяснила, что такое «тысяча знаков». Оказалось, в них измеряется объем текста, который необходимо перевести внеаудиторно в течение семестра.

— Нынкин, — подытожила Карпова, внимательно выслушав его. — Вы, похоже, только что от сохи.

— Вы правы, — согласился Нынкин, потирая глаза, — если ею считать нашего школьного учителя.

— Ценю вашу изворотливость. Однако это нисколько не увеличивает ваших шансов выучить язык. Петрунев!

На призыв никто не откликнулся. Если двое из группы — Ховриков и Яшенин — не явились всего только в колхоз, то Петрунев ухитрился за пять лет вообще не появиться в группе. Эта загадочная личность ограничилась успешной сдачей вступительных экзаменов, а затем куда-то исчезла. Но, вопреки материализму, она ощутимо присутствовала в 76-Т3 на протяжении всей учебы. Фамилия Петрунев шла в списке под номером двадцать. С завидной аккуратностью и упорством несведущие секретари переносили ее из года в год из журнала в журнал. Висящая в воздухе фамилия Петрунев рождала много казусов при проверках посещаемости, а в конце пятого курса на нее по ошибке был выписан диплом всесоюзного образца. Сейчас этот диплом хранится в институтском музее боевой славы.

Перед звонком Татьяна обозвала Зою Яковлевну Зоей Карповной. Не заметив оговорки, Татьяна переводила слово за словом, ломая язык об углы транскрипций. Над собой в познании языка Татьяне надо было еще работать и работать.

На физкультуру поток собрался в наконец-то отремонтированном спортзале. Началась запись на секции.

Рудик выбрал самый хитрый вид спорта — радио. Климцов, по школьной инерции, — большой теннис. Мурат в гордом одиночестве представил фехтование. Решетнев с друзьями из своей группы — Матвеенковым, похожим на Забелина без фотоаппарата, и Фельдманом, маленьким, но представительным студентом — записались на бокс, где они все вместе обнаружили уже переодевшегося Артамонова. Соколов в армии изучал спортивное ориентирование на местности и решил продолжить занятия этим видом спорта.

Татьяна долго металась, не зная, какую секцию усилить собою. Заметив, что высокий дизелист Мучкин пошел на классическую борьбу, тут же сгасла и уже почти безвольно подалась на художественную гимнастику.

Всех остальных, как абсолютно безыдейных, зачислили в группу общефизической подготовки.

Последняя в этот день пара занятий сорвалась. Знойко не явился по неизвестным до сих пор причинам.

Вместо математики придумали всей группой пойти в кино. Заслали Татьяну брать билеты, накупили семечек и отправились в «Победу».

Начался фильм. Артамонов, привыкнув к темноте, взглянул на руки друзей. Соколов сплел свои пальцы с пальцами Люды. Марина доверила ладошку Кравцову. «Все-таки Кравцову», — подумал Валера. Он постоянно следил за развитием отношений в троице и болел за Мишу Гриншпона. Кравцов нравился ему меньше. Артамонов посочувствовал Гриншпону, руки которого сиротливо мяли друг друга, не зная, куда себя деть.

Татьяна наводила мосты на левом фланге. Она усмотрела впереди себя довольно рослого молодого человека и, попросив его убрать голову немного в сторону, а то не видно, завязала разговор. До рук дело у них не дошло, поэтому Татьяна скрестила их и оперлась на спину сидевшего впереди зрителя.

На руках Пунтуса покоился Нынкин.

Остальные вполголоса комментировали фильм.

— В индийских картинах даже шпионов ловят при помощи песен!

— И что за манера — непременно в двух сериях?!

— На Востоке никогда не страдали лаконизмом!

— Я буду говорить об этом на Третьем конгрессе Коминтерна! — подвел итог Артамонов.

Вечером в 535-ю ворвался Кравцов и набросился на Гриншпона:

— Что ты тут рассиживаешься! Сейчас начнется отбор в институтский вокально-инструментальный ансамбль!

— А где Марина?

— Она придет в актовый зал, — запыханно проговорил Кравцов.

— Ну, ни пуха! — пожелали музыкантам набитые макаронами рты.

— Искусство нада многа жертв, — резонно заметил Мурат, жуя макароны.

— Не волнуйся, оставим, — успокоили Мишу. — Если хочешь.

Но Гриншпону оказалось ни к чему слипшееся в комок мучное месиво по-флотски. Он вернулся радостный, словно сытый.

— Ну, как? — спросили его с порога.

— Приняли! Всех! И меня, и Кравцова, и Марину! Больше никого не взяли, только нас троих!

— Вы, наверное, только втроем и пришли на конкурс, — предположил Решетнев.

— Ну да! — возмутился Миша. — Желающих было море!

— И как вы будете называться?

— Мы уже называемся. Вокально-инструментальный ансамбль «Спазмы». Звучит? По-моему, красиво.

— Надеюсь, мы бесплатно будем ходить на ваши «Судороги»?

— Не «Судороги», а «Спазмы»! Завтра начинаем готовиться к осеннему балу. Думаю, к ноябрьским праздникам сыграемся.

— Какой бал в грязь?! Нужно устраивать его сейчас, пока осень на осень похожа!

— Не волнуйся, успеешь ты себе даму выудить. Поучись у Черемисиной.

Совершенно невесомая на помине в комнату без стука вошла Татьяна.

— Да, да, я в курсе, поздравляю! — обратилась она к Гриншпону и, словно чем-то неудовлетворенная, уселась на стул задом наперед посреди комнаты. Опершись сложенными перед собой руками на спинку, Татьяна ни с того ни с сего начала вспоминать Меловое, рассказывая Решетневу совершенно небывалое.

Решетнев в «отместку» был вынужден поведать, как его друг Матвеенков заснул в хлеву в таком же, что и Усов, агрегатном состоянии. Матвеенкова, начисто вылизанного коровами, отыскали только к утру.

Насочиняв еще с три короба, Татьяна придавила Решетнева к земле. Тогда он был вынужден призвать в свидетели и на помощь всю 540-ю — Фельдмана, Матвеенкова и Мучкина. При виде Мучкина у Татьяны пошла кругом голова. Уже одно то, что он поступал в десантное училище, пусть и неудачно, повергало ее в трепет.

Ребята только что пришли из пивбара, и разговор мог бы получиться бесконечным, но вернулся Рудик со своей радиосекции и все расставил по местам.

— Все девушки мои! — заявил он, размахивая пропуском в женское общежитие. — Оказывается, радиостанция у них на крыше, — указал он пальцем на Татьяну.

— А вот Таня ходит к нам в общежитие без всяких пропусков, — сказал Гриншпон.

Рудик хотел отпустить в его сторону какую-нибудь шутку, но Решетнев удержал его:

— Ты с Мишей не особенно… вольничай, он теперь в ансамблях!

Стали от безделья месить музыкальную тему, обвинили Гриншпона в пустяковости затеи с этим ансамблем — мол, играл бы нам тут в комнате на своей гитаре, и достаточно! Потом вернулись к сельхозработам, еще раз прошлись по индийским фильмам и не заметили, как в комнату вошла Карпова.

— Вот ты где, оказывается, устроился! — подступила она к засыпающему Мурату. — А я дежурю сегодня по общежитию и дай, думаю, по этажам пройдусь, посмотрю, как вы тут. Вообще комната у вас чистая.

Мурат, соглашаясь с замечаниями, кивал головой и оттого, что засыпал, попадал лбом немножко в стену.

И тут Карпова обнаружила Татьяну.

— А по какой причине здесь девушки? — вскинула она крашеные брови и стала молча оглядывать присутствующих, как бы ища, кому конкретно адресовать вопрос. — Пребывание гостей, тем более из женского корпуса, насколько мне известно, ограничивается комендантским часом. Но ведь уже двенадцать часов! Сколько дежурю, но с такой безнравственностью сталкиваюсь впервые, завершила она свое выступление.

— Да я, понимаете… — начала оправдываться Татьяна, пытаясь высказать мысль, что не только в данный момент, но и за всю свою жизнь она ничего аморального никогда не совершала… Ей стало ужасно стыдно перед Мучкиным.

— Парням я прощаю, — сказала вездесущая англичанка, — а вот вас, девушка, я возьму на заметку. До свидания!

— Ну все, мальчики, теперь и на иностранном мне удачи не видать, вздохнула Татьяна.