"Про жизнь и про любовь" - читать интересную книгу автора (Завацкая Яна)

Часть пятая.

Близкие люди.

Спелый хлеб закачается,

Жизнь - она не кончается,

Жизнь, она продолжается каждый раз.

Будут плыть в небе радуги,

Будет мир, будут праздники,

И шагнут внуки-правнуки

Дальше нас.

(Р.Рождественский)

Ивик дали отпуск уже после Нового Года.

Праздники она встретила в части. Да была и не против. Домой хочется летом, когда тепло, все цветет, а что такое зима в Шим-Варте? Слякоть и серость. Ее тянуло пройтись по родным улицам, посмотреть, как оно там теперь. Встретиться с родителями хотелось, но не так уж и сильно.

А в Маире было неплохо. Спальня на четырех девушек-гэйн. Удобное, теплое здание тренты, горячая вода, бесперебойно работающее отопление. Девчонки рассказывали, что ей повезло, а они-то начали здесь служить - в палатках еще жили. Это строители молодцы, быстро работают. Только четыре года назад заложили поселок, а посмотри уже, как вырос…

Да, в городке гэйнов все было устроено удобно, несколько новеньких корпусов - жилье, штаб, гаражи для техники. Рядом располагались части гэйн-велар - пехота, танкисты, артиллеристы. Вот только между корпусами ничего не было, кроме сплошного пустыря, теперь покрытого снегом. Время от времени Ивик попадала в наряд, и разгребала этот снег огромной лопатой, расчищала дорожки.

Вертолет до Кавея летел послезавтра. Ивик решила не мучиться с поездом. Два часа - и ты в Кавее, а там нормальный аэродром, пассажирские рейсы теперь прямо до Шим-Варта. В крайнем случае, до Вейга. Зачем трястись трое суток в вагоне?

Тем более, приятно вот так побыть здесь, когда делать-то ничего не надо. Нагрузка в части, конечно, куда меньше, чем была в квенсене. Учить гораздо меньше - два раза в неделю занятия по повышению квалификации, и все. Тренировки, правда, довольно серьезные. Патрули гораздо чаще. Но всегда ощущаешь внутреннее напряжение, всегда что-то надо делать. Если выпадали свободные часы, Ивик читала книжки, в поселке была отличная библиотека, или же писала. Она начала большой роман о межзвездных полетах. Ее стала очень интересовать эта тема - космос, звезды, передвижение в Пространстве, минуя Медиану.

А вот теперь можно только читать и писать, и больше ничего не делать. Ну постирать, конечно, подежурить по спальне. А так - красота. Целых два дня. Понятно, что если вдруг тревога, Ивик тоже придется идти, но пока тревоги нет, можно жить спокойно.

Идти по заснеженной улице Маира, вдоль одинаковых длинных стен бараков, по вытоптанной меж сугробов дорожке. Как хорошо! Ивик невольно улыбалась. Она только что сменила библиотечные книги. Парочку надо будет взять с собой, хотя в Шим-Варте, конечно, найдется, что почитать. Снег поскрипывал под толстыми подошвами зимних ботинок. Вдали раздавался собачий лай, из труб валил дым, ряды сосулек под крышами блестели и переливались в солнечных зимних лучах. И небо было зимним - высоким, бледным и чистым. И дети. В квенсене Ивик отвыкла от этого, а здесь, как и в Шим-Варте, было очень много детей. Только здесь, на севере, им веселее зимой - Ивик миновала огромную залитую снежную горку, на которую карабкались целые гроздья малышей, скатывались с визгом на попах, на дощечках, на самодельных салазках. Дальше, на замерзшем пруду стайка ребят постарше гоняла на коньках. Взрослых не было видно - сейчас все на работе. А вот ребята все дома, потому что - каникулы, все тоорсены и вирсены сейчас распущены. Сколько еще каникулы продлятся? - дня три, прикинула Ивик.

Она постояла перед строящимся двухэтажным зданием - здесь будет продуктовая База, клуб, кажется, и кинотеатр. Может, и библиотека сюда переедет. Интересно наблюдать за строителями… И ведь еще неделю назад второй этаж и не начинали, а теперь - вот он стоит, сверкает новенькими панелями. Стройка напоминала поле боя - кто-то отрывисто кричал команды, бегали туда-сюда строители с носилками, быстро двигалась стрела крана. Только здесь все останутся живы, подумала Ивик. И слава Богу.

— Тетенька, а покажи пистолет?

Она обернулась. Двое пацанов лет десяти смотрели на нее блестящими глазами. Ивик усмехнулась. Рука легла на кобуру.

— Не положено, - сказала она. Мальчишки разочарованно переглянулись.

— А у вас какое звание?

— Гэйна, - сказала она. Никакого звания - рядовой, и все. Просто гэйн, так принято говорить. Ей хотелось чем-нибудь порадовать пацанов. Сунула руку в карман - там обнаружились залежавшиеся с завтрака несколько кусков сахара.

Не очень-то военный подарок, но… Ивик достала сахар, протянула ребятам по куску.

— Спасибо, хесса, - солидно сказал тот, что повыше.

— Вольно, - фыркнула она, - можете идти, квиссаны.

Мальчишки порскнули прочь. Ивик посмотрела им вслед, улыбаясь. А что… года через два - кто знает?

Военная часть располагалась на вершине холма (постоянные пронизывающие ветры, ледяной холод зимой). Ивик поднималась по дороге, раскатанной рубчатыми следами грузовиков, временами оглядываясь назад - отсюда было видно, как еще мал поселок. Видна вдали линия железной дороги и станция, и две цепочки зданий - главная улица Маира, и несколько тупичков, и стройки, стройки - краны, высокие заборы, отвалы, неутомимое копошение строителей. Поселок-младенец, подумала Ивик. Сердце сжимается, до чего маленький. И беззащитный (вот только Килн не надо вспоминать, хорошо? Здесь так не будет. Не будет, наверное. Во всяком случае, вспоминать не надо). Но ведь все это построено всего за 4 года. А что здесь будет через 20 лет, через 50? Может быть, большой город, как Шари-Пал. Академии, школы, высотные дома вместо бараков. И ведь я это увижу, подумала Ивик. Если не убьют раньше - увижу еще. Даже если всю жизнь прожить здесь, в Маире, и никуда не уезжать - можно увидеть так много нового. И будущее, о котором я пишу - оно хоть немного приблизится.

Может быть, тогда и люди станут другими… как в моем романе, подумала Ивик. Добрее, терпимее друг к другу. Нет, понятно, что они не будут идеальными, но все-таки!

С непосредственным начальством Ивик повезло. Командир их шехи, шехина Валла иль Гай была опытная добродушная гэйна лет пятидесяти. Большой карьеры она не сделала, зато, в отличие от других гэйн, родила кучу детей - их у нее было восемь. К Ивик она относилась очень снисходительно, по-домашнему. Командир отделения, ксат Вир иль Керен, носил прозвище Вирик - желтогрудая птичка такая, которая в родных краях Ивик жила зимой, а здесь - летом. Вообще-то на вирика он был никак не похож, скорее уж, на быка, но нрав у ксата был простой и веселый.

Соседки Ивик были единственными незамужними девушками шехи. И то восемнадцатилетняя Хетта собиралась замуж весной, была помолвлена. Арике был двадцать один год, два года назад у нее погиб жених, и она до сих пор еще не могла прийти в себя. Эсси, старшей, уже исполнилось 22. У нее было звание ксаты, она командовала вторым отделением. И в спальне вела себя как старшая, впрочем, не особенно много распоряжалась. Эсси тоже была не замужем, по дейтрийским меркам даже перестарком. Но этот факт ее особенно не волновал.

Да и большинство мужчин в шехе были женаты - на своих или на поселковых девчонках. Большинство жили в семейной тренте, по соседству.

Поэтому и военный городок не так уж отличался от поселка внизу, разве что дорожки были шире и лучше вычищены, не было совсем строительного мусора, проходы везде обеспечены, сугробы сметены в сторону - словом, благоустроенный вид. Но так же в сугробах возились ребятишки, катались со снежных горок, строили крепости, пуляли снежками. За самыми маленькими приглядывали старшие братья и сестры, изредка - молодые мамы. Как Ивик - лет семнадцати, или восемнадцати, или чуть старше.

Ивик до сих пор чувствовала себя сродни скорее этим ребятишкам, чем товарищам по службе. Квенсен закончился стремительно, а ведь совсем недавно она точно так же носилась, играя то в прятки, то в войнушку. Интересно, повзрослеет она когда-нибудь или нет? Ведь пора бы уже. Ивик толкнула дверь тренты, вошла в холл, дежурная лениво подняла голову, махнула рукой.

Дома Хетта озабоченно тарахтела швейной машинкой. Ивик бросила книги на кровать (Эсси будет ругаться, но до ее прихода Ивик еще успеет убрать… Эсси была помешана на порядке). Села за круглый стол напротив Хетты.

— Как ты думаешь, оборки сделать? У меня обрезков куча, - спросила Хетта. Из-под ее рук на пол лилась темно-голубая плотная ткань, Хетта шила новые шторы. Ивик пожала плечами.

— Не знаю. По-моему, без разницы.

— Какая ты, - упрекнула ее Хетта, - я же для нас стараюсь. Для всех!

— А я в этом ничего не понимаю, - Ивик достала тетрадку и письма от Даны и хета Бена. Ей и старые, желтоватые шторы казались вполне нормальными. Хотя, наверное, голубые будут красивее. Ивик ощутила легкую зависть к Хетте, способной потратить так много времени и сил на такую мелочь, как шторы, и ведь действительно - для всех так лучше. Бывают же люди такие… это вот она ни на что не годится, уродка безрукая.

— Сделаю оборки, - решила Хетта. Снова застучала машинка. Ивик пробежала глазами письмо от Даны. У той все было хорошо. 14-я неделя беременности - перевели на работу в хозчасти. Работа физически не тяжелая, на полдня, вести учет белья в прачечной. Правда, она уже потеряла два пододеяльника, и теперь не знает, что делать, надо Дэйма дожидаться, может, он что придумает… На Рождество она работала как вол - каждый день концерты в филармонии, теперь тоже сплошные репетиции, с ума можно сойти. Дэйм обещал в марте появиться в отпуск. Дана очень надеется, что он сможет присутствовать при рождении малыша!

Ивик отложила письмо. Сначала хет Бен. Почему-то он попросил ее писать, и высылать ему, как и раньше, написанные куски текста. Ивик любила письма от Бена, хотя они и были редкими. Бен тщательно и придирчиво разбирал ее тексты. Но это не отбивало желания писать - наоборот, хотелось сделать лучше. Потому что он в нее верил.

Ивик всегда считала, что пишет плохо. Есть и правда талантливые гэйны, которые вносят вклад в культуру Дейтроса и прочее бла-бла. Вот Дана, может, что-нибудь внесет. Скеро - наверняка, она пишет безупречно и талантливо. Марро - блестящий поэт, его уже теперь печатают в Шари-Пале, скоро выйдет сборник. Но большинство гэйн, как и она сама, ничего выдающегося не создают. Ну просто сочиняют или творят что-нибудь для себя. Например, картины Кейты иль Дор известны, а в чем художественный талант ее мужа, Эльгеро, кажется, он музыкант - Ивик этого даже и не знала.

Вот и она такая. С этим надо смириться. Не писать гэйна все равно не сможет - это самая большая радость в жизни, без этого и жизнь покажется совсем уж тоскливой. Но ничего выдающегося Ивик явно не напишет. Не хватает таланта. Ну не всем же быть талантливыми!

Видно же, что других охотно читают, передают их вещи из рук в руки, о них говорят, обсуждают. А ее? Нет, она и писать может только для двух-трех друзей.

Но вот хет Бен почему-то был уверен в ней, и хотя не писал ничего прямо о ее будущем, о ее, так сказать, месте в литературе, но просто требовал - чтобы это было хорошо. Просил присылать дальше. Обсуждал с ней мысли, которые она излагала. А ведь он не со всеми так. Нет, не со всеми… И он - литератор, вкусу которого можно доверять. Значит, что-то в ней есть? Значит - оно того стоит?

Ивик открыла письмо Бена, стала перечитывать.

"… наверное, помните одного из триманских русских поэтов прошлого столетия, Бориса Пастернака. И стихотворение это:

Быть знаменитым некрасиво,

Не это поднимает ввысь.

Не надо заводить архива,

Над рукописями трястись.

Цель творчества - самоотдача,

А не шумиха, не успех.

Позорно, ничего не знача,

Быть притчей на устах у всех…

И вы, наверное, не знаете этого, Ивенна, но в старом Дейтросе еще было такое течение - они называли себя Летящими Листьями. По нынешним временам они кончили бы в Версе, думаю. Тогда мы могли себе позволить вольности. Тогда не все таланты становились гэйнами, предоставлялась возможность выбора, и до поступления в квенсен, и после его окончания. Были деятели искусства, которые не воевали. Было вот это объединение - Летящие Листья, их кредо - полная свобода поэта, художника или музыканта, свободное самоопределение. Правда, они не собирались отказываться от распределительной системы, но работа - они считали совершенно достаточным трудиться во имя искусства. И наверное, они правы были в чем-то, хотя по опыту я скажу вам - единицы из творческих людей одарены и одержимы, и трудолюбивы настолько, что готовы творить неустанно. Остальных безделье, отсутствие долга перед обществом, лишь развращает. Лень, благополучие, покой для таланта опаснее, чем дарайские пули, губят его вернее и чаще. Летящие Листья требовали создания армии по типу дарайской, отказа от участия гэйнов в боевых действиях. Обоснование - как можно губить таланты, они намного ценнее всех других людей. По сути, Ивенна - это теория элиты. Но гэйны - не элита. Они лишь одна из четырех каст. Вы создаете образ будущего, придумываете корабли и рассказываете о далеких звездах. Аслен потом построят эти корабли и полетят в Космос. Медар обучали и вас, и аслен. Хойта непрерывно молятся за то, чтобы наш общий труд удался. Какая из этих каст важнее? Что предпочтительнее? Ничто. Но мы, люди творческие, знаем, что такое священный огонь, мы знаем, чего стоит создавать эти образы - и возникает большое искушение счесть элитой именно себя.

Впрочем, от этого искушения не свободны и остальные касты. И аслен могут свысока смотреть на других, не способных ничего сделать руками, и недооценивать значение творящих и молящихся. И медар - по учительской привычке видеть мир с кафедры. О хойта я уже и не говорю.

Летящие Листья не оставили никаких значимых произведений. Они не раз говорили, что музыкант должен круглые сутки репетировать - но не осталось записей их исполнителей, и они не дали ни одного известного композитора. Ни одного писателя и поэта, некоторые из них известны литературоведам как "типичные представители" - но и только…"

Ивик зачиталась. Над рукописями, может, и не надо трястись, но вот письма иль Видана она складывала в отдельную папочку. Он писал длинно и интересно. А ведь, казалось бы, у него столько учеников, он так занят… Но ведь и я его ученица, подумала Ивик. Так и осталось.

И чего он такого нашел во мне - то есть не во мне, конечно, а в моих никому не нужных писульках? Чего он так выкладывается? Здорово, конечно.

Она достала свою рукопись и начала править, поглядывая в листок с разбором иль Видана.

Шим-Варт оказался не по-зимнему ясным и чистым. Когда Ивик прилетела, дождя не было. Пахло весной, птицы бешено верещали среди вечнозеленых, чуть побитых холодами ветвей.

И здесь работали строители, поднялись целые новые кварталы. Еще Диссе писала, что ее семья получила новую квартиру - четыре комнаты. Теперь у них просторнее. А мама с папой и Ричи так и жили в старой, но для троих этого достаточно. Тем более, что у Ричи на следующий год распределение, и он уедет куда-то далеко.

Ивик сияла, как начищенные пуговицы на парадке. Ей было хорошо. Все сидели за столом, мама, папа, повзрослевший двенадцатилетний брат, и тетя Стай пришла с двумя младшими, и бабушка. И на столе все такое вкусное, и главное - всего так много. Хотя Ивик подозревала, что не сдерживай она себя, и от большей части блюд ничего бы и не осталось. Салаты в тазиках, пирожки, фаршированные сардины, курица в тесте, дефициты - колбаски и полосы просоленной рыбы.

— Как жаль, что тебя не было на праздники! На Базу завезли икру! - рассказывала мама, - мне так хотелось сохранить для тебя, но я побоялась, что пропадет. Можно было заморозить, но…

— Да ладно, зачем мне.

Ивик подумала, что мама мало изменилась. Вот отец постарел, кажется - он выглядел ниже и тише обычного, лысина, вроде бы, еще увеличилась, а кустики волос по бокам засеребрились. Но ведь он и старше мамы на восемь лет. А мама - будто годы и не меняют ее, и морщин не прибавилось, и волосы ярко-каштановые, и голос все такой же веселый и властный. Но она смирилась с тем, что я гэйна. И что я самостоятельный человек, подумала Ивик. Как глупо сейчас выглядят все эти детские обиды… и чего я так на нее злилась всегда?

Надо прощать своих близких. Ивик улыбнулась. Как хорошо прощать и забывать обиды…

Как хорошо вообще иметь близких.

Какие они все милые, родные. И она - плоть от плоти их. Корни. Кровь. Свои. Никому никогда она не будет так нужна, как этим людям…

Ивик чистила картошку над тазиком. Раньше, в детстве, она никогда не помогала по дому. Как-то так сложилось. Почему? Наверное, я была слишком погружена в себя, подумала Ивик. Мама еще и по этому поводу нередко скандалила, но ведь, наверное, она была права…

Приятно ощущать себя взрослой. Сильной. Все умеющей. С утра Ивик вымыла кухню и сходила на Базу за продуктами. После обеда договорились встретиться с Марой.

— Доченька, да я почищу, дай! - мама протянула руку. Ивик пробурчала было, что не надо мол, сама, но мама настойчиво отобрала у нее нож.

Ивик села, сложив руки на коленях, глядя в окно.

— А что там у Диссе? Она не приедет?

— Ну у нее же отпуск с моим не совпадает… Она продолжает учиться в Академии. Вышла замуж.

— Да ты что? Я и не знала.

Ну да, мама и раньше-то не общалась с родней Диссе, а теперь ведь они переехали.

— Да, она вышла за одного аслен. Он программист. Симпатичный такой, высокий очень! Они такая красивая пара, она мне фотки присылала со свадьбы.

Мама дочистила картошку, стала резать ее в кастрюлю с закипевшей водой.

— Вот, доченька, - сказала она с неожиданным упреком, - а ты ведь у меня симпатичная! Если бы ты слушалась меня и хотя бы одевалась прилично…

Ивик вздохнула.

— Так у нас в основном в форме ходят… на танцы у меня платье есть хорошее. Ты же и прислала.

— Ты не умеешь себя вести. Не умеешь кокетничать. Ты вечно как бука. Посмотри на себя - у тебя даже выражение лица какое-то напряженное. Конечно, кто же тебя полюбит…

— Да, - грустно сказала Ивик. - меня действительно любить не за что.

И правда - за что? Романтические отношения, любовь - все это бывает, она видела. Можно и с ума сходить, и стихи писать… Но к ней это все относиться не может. Смешно же, кто это будет писать стихи о такой, как она - ведь, положа руку на сердце, она просто некрасива.

— Вот не надо так говорить! Ты же сама себе это внушаешь! Ты внушила себе какую-то чушь, как будто ты некрасивая! Да эта Диссе в двадцать раз хуже тебя! Надо же что-то делать!

— Мам, ну что ты в самом деле… мне семнадцать лет! Неужели я обязательно должна быть уже замужем?

И кстати, Диссе красивая, мысленно добавила Ивик. Ну почему, почему надо так не любить Диссе? То есть можно не любить, но нельзя же отрицать очевидного - что Диссе стала красавицей.

Да, конечно. Диссе и устроилась в жизни хорошо - станет ученым-историком, преподавателем столичной Академии. И замуж вышла удачно. Ивик до этой минуты ни разу не задумывалась о таких фактах, но глядя на вещи мамиными глазами, должна была признать - да, это так.

И еще она чувствовала в глубине души мамину правоту. Аргумент насчет семнадцати лет вроде подействовал, мама замолчала. Конечно, мало кто выскакивает замуж в таком возрасте! Восемнадцать - еще куда ни шло. Из всех ее ровесниц замужем только Дана - но у нее большая любовь с Дэймом, и Диссе - так она привыкла быть во всем первой.

Да, но по сути мама ведь права. Мало кто выскакивает замуж - но у всех уже в профессиональной школе возникают романы, все гуляют с мальчиками, целуются, влюбляются… И только у Ивик нет ни малейшего опыта в этом отношении. Никто никогда не обращал на нее внимания.. И на танцы она на самом деле не ходит - там ее не приглашает никто. Была охота у стенки стоять… Пока еще можно отговариваться молодостью. А пройдет два, три года…

И парни-то ведь очень хорошие все в шехе. И неженатые есть, например, Айнор, Тайро. Только с ней разговаривают вежливо-отстраненно… Ивик ощутила, как горечь подкатывает к небу. Ну что у нее за жизнь такая несчастная в самом деле?

Мара тоже была еще не замужем, и даже не обручена. Хотя и встречалась с одним парнем. Но там у нее все было пока неясно.

Ивик встретила ее прямо с работы - Мара выскочила из ворот марсена, и они пошли вдоль сетчатого забора. За забором на площадках играли малыши до трех лет, за ними бегали озабоченные воспитательницы.

— Ты похорошела, - заметила Ивик. Мара очень повзрослела, нескладная подростковая фигурка стала изящной и тонкой, волосы мелированы светлыми прядками. Модный плащ лимонного цвета, модная сумочка.

— Скажешь тоже, - Мара тряхнула головой, - ну рассказывай, как ты там…

— Да как я. Ничего. У нас там север, снег лежит, мороз знаешь какой? Из дома выходишь, сразу лицо как обжигает.

— Ничего себе!

Они шли и болтали ни о чем. О том, о сем. Вспоминали тоорсен. Мара все знала - про учителей, про одноклассников. Хета Альва все еще директор. В прошлом году был юбилей ее работы в школе, Мара тоже ходила, носила цветы. У одноклассников все было более-менее ровно и благополучно, кроме Хайта - парень был альпинистом и разбился в позапрошлом году, но об этом Ивик уже знала. Знала и про Тена - тот получил назначение и служил где-то на Серебряном Океане. А вот про Шагина нет, а Шагин, оказывается, теперь работал в Лоре в новом центре военной электроники. Растолстел, рассказывала Мара. Похож на кота, довольный такой.

Ивик с грустью подумала, что всех очень уж раскидало. Сколько ребят осталось в Шим-Варте - десять-двенадцать, не больше. Но что поделаешь? Везде нужны люди. И на крайнем Севере, и на Серебряном океане. Теперь ее дом там. Там надо устраиваться и жить.

— Ну а детишки как? Не достают?

— Да ничего детишки, - сказала Мара, - своих только вот уже хочется!

Ивик поняла, что это давнишняя и заветная мечта Мары. Скорее бы уж выйти замуж и родить детишек, таких же славных и сладких, как те, за кем она приглядывает в марсене. Мара с упоением планировала - у нее будет шестеро. Три девочки и три мальчика. Ну или как Бог даст. Она уже и имена придумала. И даже начала вязать свитерки, но опомнилась и подарила их малышам в марсене.

— Но знаешь, такие свитерки хорошенькие, я взяла журнал "Вязание", а там такая прелесть…

Ивик слушала, улыбаясь. Слушать Мару было приятно. Живут же люди. Может, и мне так надо? - подумала она. Конечно, я гэйна. Но в самом деле тоже так хочется выйти замуж… и дети… я бы тоже могла им что-нибудь связать.

По крайней мере, Мара еще не замужем, и пока у нее нет особых перспектив, мрачно думала Ивик шагая домой. И поймала себя на том, что готовится оправдываться перед мамой.

Глупость какая… Она же взрослая. Все же теперь иначе. Она не должна постоянно и за все оправдываться.

Ивик замедлила шаг. Домой идти не хотелось. Она вдохнула холодный воздух, посмотрела вверх. Какие здесь яркие, крупные звезды! В Маире они маленькие и колючие. И там гораздо холоднее. Зато и в доме уютнее. Ивик вдруг представила комнату в тренте, Хетта что-нибудь шьет или рисует. Эсси выкладывает очередную мозаику из цветных стеклышек - художница, в последнее время она вполне профессионально этим занялась. Арика наигрывает на клори или лежит на койке с книжкой. И ее собственная койка, где можно валяться поверх пушистого покрывала, и торшер роняет такой уютный свет на страницы. А можно сесть за стол, и писать. Вообще можно заняться чем угодно… И так свободно, легко. Ивик вдруг кольнула тоска - захотелось оказаться там.

Странно, а так тянуло домой, так хотелось увидеть маму, всех родных…

Дома оказался мамин брат, дядя Велл.

— Привет! - Ивик радостно обняла дядю, чмокнула его в холодную сухую щеку. Дядя Велл был много старше мамы, но на пенсию еще не ушел, работал на машиностроительном заводе технологом.

— Садись, поешь, - сказала мама и продолжила, обращаясь к дяде Веллу, - Ивик умничка. Вот некоторые как уехали от родителей, так и все… как будто нас нет. Как будто мы ее не вырастили… никакой благодарности.

— Да, дети нынче такие, - прогудел дядя Велл. Ивик сжалась, хотя ее, казалось бы, и похвалили. Она знала, что речь идет об Ани.

Ивик и сама была почти незнакома с родной старшей сестрой. В детстве общались, конечно. А теперь… домой Ани никогда не приезжала. Писать ей было вроде бы не о чем…

— Выкинула нас, как собак, из своего сердца, и все тут… - с обидой продолжала мать. Ивик тяжело вздохнула и стала ковырять вилкой картошку.

— Ну а ты, Ивик, как? - спросил дядя, - воюешь?

— Да, помаленьку, - отозвалась она.

— Звание-то какое у тебя?

— Гэйна, - сказала Ивик чуть холоднее.

— То есть никакого? Что-то недалеко ты пошла.

— Но я же только начала служить…

— Ну некоторые и в квенсене получают звание, - заметил дядя, - а еще ты, вроде, пишешь - тебя печатают?

— Нет, - сухо ответила Ивик.

— Ну тогда это несерьезно, - заявил дядя и с раздражением отодвинул стакан, - Тэм, я не хочу пить.

— Ну выпей, выпей, это же вкусный компот, я сама варила! - настаивала мама. Ивик угрюмо жевала картошку.

— Это, Ивик, графоманство одно, лучше бы ты чем-нибудь серьезным занялась.

— Не всем же быть великими писателями, - буркнула она. Отодвинула пустую тарелку, сказала "спасибо" и ушла в спальню. Там она села, уткнувшись лбом в холодное дерево платяного шкафа. Чувствуя себя глубоко несчастной. Никчемной.

"Ну а что ты обижаешься? - услышала она мамин голос, - ведь мы же твои родные! Только мы скажем тебе правду, другие-то не скажут!"

Да, это правда - она ничего не достигла, у нее нет звания, ее не печатают, даже никто и не интересуется ее книгами, кроме хета Бена, ну еще нескольких человек. Она не устроена. Ее запихали в тьмутаракань, потому что она далеко не лучшая в выпуске. Наконец, она безнадежная старая дева и останется такой вовеки.

Может, и жить-то не стоит… Ведь это никак не изменить. Она и так старается как может. Ну просто не может она лучше!

Да уж конечно, со злостью подумала она, жить, может, и не стоит. Тем более, это желание так легко выполнить. Дорши будут просто счастливы…

Ивик проснулась оттого, что луч солнца скользнул по закрытым векам. В Маире гораздо позже светает… Перед Рождеством почти все время стояла тьма - близко к полярной ночи. А здесь уже яркий свет. Солнечные зайчики метались по комнате. Ивик улыбнулась, наблюдая за их игрой.

На что она вчера обиделась-то? А, дядя Велл… Ну он же просто старый и несет всякую чушь. Ивик встала, сбросила ночнушку, натянула рубашку и форменные штаны. Мама, конечно, приготовила ей платье, еще кучу какой-то одежды, но Ивик сейчас хотелось носить военное.

В дверь постучали. Ивик крикнула, чтобы входили, а сама тем временем быстро убрала постель. Ричи ворвался в комнату. Ах да, сегодня суббота, он опять на выходные пришел домой.

— Привет!

— Здорово! - обрадовалась Ивик, - ну как жизнь-то у тебя?

— Да ниче… Ивик, а можно мне шлинг подержать?

— Да конечно.

Она подала брату шлинг. Тот повертел рукоятку так и сяк.

— А как это…

— Вот так, - засмеялась Ивик. Выпустила огненные петли, точно захватив плечи мальчишки. Снова убрала их поворотом ручки.

— А-а… а как облачное тело извлекают?

— Так это же не здесь, это только в Медиане можно.

— Ивик… а это… давай в Медиану сходим?

— Я думаю, нам втык будет тогда большой от мамы… лучше уж не надо, - сказала Ивик. Ричи расстроенно потупился.

— И один ты не ходи туда, - добавила она, - это правда опасно. Понимаешь?

— А меня в квенсен не возьмут, - печально констатировал Ричи. Ивик пожала плечами.

— А ты хочешь? Можно стать гэйн-велар, это по желанию. Хочешь - летчиком или танкистом…

— Не-е… это не то совсем. Гэйном… это в Медиане! Там не так…

Ивик смотрела на брата. Вот тоже дурацкая идея у людей. Будто гэйны - это какие-то особенные воины. И в Медиане воевать - одно удовольствие. Гэйн-велар он не хочет, да и правильно - чего там, грязь, кровь, пот, железо… А у нас будто бы ничего этого нет. Это они так думают.

— Да ничего в этом нет хорошего, - сказала она. Дверь внезапно открылась.

— Ивик! Доброе утро, ты уже встала? - мама увидела шлинг в руках у Ричи и нахмурилась, - да-да, ты еще ребенку в руки даешь боевое оружие!

— Мам, это шлинг. Он не стреляет. Он не опасный.

— Ивик, мне надо с тобой поговорить, - металлическим голосом произнесла мама и вышла. Ивик обреченно двинулась за ней, отобрав у Ричи шлинг. Оказавшись в кухне, мама повернулась и зашипела, глядя на Ивик злыми глазами.

— Ты зачем отбираешь у меня сына?

— Чего? - оторопела Ивик.

— Мало того, что тебя забрали, ты еще хочешь, чтобы и он воевал?

— Да не хочу я… мам, ты что? Ну все же мальчишки интересуются оружием. И девочки тоже многие… что тут такого? Я ему наоборот сказала, что в этом нет ничего хорошего…

Кажется, маму удалось убедить. Она уже поставила перед Ивик тарелку с оладьями. Ивик принялась есть, с тоской думая, что вот хотела взять на себя домашнюю работу… она же все умеет теперь, могла бы помочь. Как было бы хорошо… но маме это вовсе не нужно. Мама хочет чувствовать себя необходимой, это понятно… ну пусть.

Как это глупо, говорила себе Ивик, и ты ведь сама виновата. Ты ведешь себя как обиженный подросток! Не надо обращать внимания… мало ли, что они говорят… они же мои родные люди, других же у меня нет. Она через силу подняла голову и улыбнулась маме. Почему в последние дни так тяжело улыбаться? Господи, ведь это ее дом, ее родной дом! Там - все чужие, там даже подруг-то настоящих еще нет, здесь все свои… но там ей намного легче. Может, у нее и нет дома… и не будет никогда.

— Вот ты меня тогда не послушалась, - заговорила мама, - а я ведь тебя предупреждала - ничего хорошего не будет!

— Ну да, - сказала Ивик, - ты говорила, что меня убьют. А я до сих пор жива почему-то.

— Надолго ли? - с надрывом спросила мама, - а главное - посмотри, во что превратилась твоя жизнь! Ты живешь в какой-то дыре! На севере! Среди этих тупых парней, которым ты не нужна - а здесь мы бы нашли тебе интеллигентного жениха. Сидишь там в своем общежитии и предаешься мелким радостям графоманства!

Ивик молчала. Сил не было возражать. Тут ведь что ни предложение - то перл. Живет она в дыре - но если бы она была врачом, ее легко могли бы отправить в такую же дыру. Интеллигентный жених - да зачем он ей сдался? Если уж выходить, так за гэйна, лучше них парней все равно не найдешь. В общежитии живут все, кто уехал по назначению, все холостые и незамужние. То есть все это чушь, но возражать даже и не хочется.

— Ты там совсем сгнила! А я тебе говорила - вот ты не слушалась маму, ты же была самостоятельная, такая крутая вся, сама пошла беседовать с начальником, и потом выпучив глаза, ничего не слушая - сразу в квенсен, даже домой не заехала! И я вернулась как оплеванная!

— Ну извини. Но мне нравится быть гэйной, - Ивик отодвинула тарелку.

— Нравится? Тебе это нравится? Не жить, как все нормальные люди, не устроиться! - в голосе мамы зазвучал надрыв, - ты и замуж не выйдешь ни-ког-да! Это я тебе обещаю! Никогда в жизни не выйдешь! И так и будешь сорокалетняя, никому не нужная - зато будешь ходить в Медиану! И детей у тебя не будет! Все твои подруги от тебя отвернутся!

— Мам, - сказала Ивик, глядя в пространство, - извини, но ты, по-моему, несешь какой-то бред.

Она встала.

— Я? Я бред несу? - мама заплакала, - это ты так разговариваешь с матерью?! Хамка!

Ивик почувствовала, что еще секунда - и она заорет, как бывало в детстве, взорвется, и мать начнет хлестать ее по щекам и бить чем ни попадя. И потом будет стыдно и мерзко, и захочется сдохнуть поскорее. Ивик поспешно выскочила в комнату… Бросилась в спальню и стала быстро набивать свой рюкзак. Белье в стирке? Бог с ним, обойдемся. Так, книжку не забыть… Распятие. Тетради.

Да, она ведет себя как обиженный ребенок. Да, она сама во всем виновата. Наверное. Но она просто больше не может. Она этого не выдержит. Матерь Божья, а как же она выдерживала все это в детстве? Ведь все детство так… и хуже даже… начинается все с "Ивик, доченька", а кончается мордобоем, "скотиной" и "сволочью".

Хорошо еще, что была школа.

Хорошо, что ее взяли в квенсен.

Что теперь ей есть куда возвращаться. Пусть это и не рай, пусть это северная дыра, и гэйны все тупые и грубые, но там она - среди равных, такая же, как все, а не объект чьего-то воспитания. Там ей действительно никто не скажет такую "правду в глаза". А надо ли это вообще?

Господи, а она-то ведь искренне думала, что самое страшное в ее жизни - тот эпизод на втором курсе, и встречи с доршами, и Килн…

— Ивик! - мать, почуяв неладное, вцепилась ей в плечо, - Ивик, ты что? Ты куда?

Она растерянно остановилась.

Наверное, раньше все это так и осталось бы демонстрацией. Ей стало очень неловко. Ну поругались… ну бывает. Что же, сразу вот так уходить - и все? Это же так обидит маму… это так некрасиво. Ивик с тоской подумала о комнатке в тренте, где Хетта уже повесила голубые шторы с оборками, о торшере и книжках в тумбочке, о хрустящем морозце. Как хочется туда… У нее еще отпуск. Можно будет валяться с книжками, писать, сколько душе угодно. Покататься на лыжах. Сходить с кем-нибудь из девчонок в кино. А здесь… только молча считать дни до возвращения. Неудобно обидеть маму…

Сейчас она скажет сквозь зубы "никуда", сбросит рюкзак и уйдет в спальню… Ивик молча смотрела в пол. А ведь она опять стала бояться смотреть людям в глаза.

Мама цепко держала ее за руку.

— Не пущу! Ты что? Куда пошла? Ты что выдумала?

Надо было что-нибудь такое сказать, жесткое и решительное. Вырваться и уйти. Но Ивик ничего уже не могла. Она печально посмотрела на мать. Легким умелым движением высвободила плечо. И скользнула в Медиану.

Ивик была уверена, что не заблудится. Все ж-таки она профессионал, и настолько уж в Медиане ориентируется. Келлог показывал направление. Вот только скорость - даже если двигаться по воздуху максимально быстро, чтобы ветер в ушах - все равно быстрее, чем двое-трое суток, не получится. Как ни странно, здесь расстояние в Медиане было даже больше, чем на Тверди. Вообще расстояния там с нашим трехмерным континуумом никак не коррелируют. Ведь в реальном пространстве Дарайю, Дейтрос и Триму разделяют десятки парсеков…

Но Ивик и не торопилась никуда. Она создавала "лошадку" и летела низко над землей, на удобной для себя скорости. Иногда лететь ей надоедало, и она шла пешком.

Конечно, она не взяла ни еды, ни воды. Поэтому вышла в ближайшие врата, добралась до города - оказалось, недалеко, и взяла на Базе все необходимое - сухари, сухофрукты, растворимые супчики, набрала воды. Гэйнам выдают все нужное по одному только удостоверению.

Медиана давала свободу. И одиночество - а это только и нужно было Ивик сейчас. В глубине души она чувствовала свою вину. Да, наверное, она не права. Она просто не знает - как жить в этом мире. Как?

И зачем? Ради кого защищать Дейтрос? Дейтрос - это ведь они и есть, ее мама и папа, ее родня. Никто из гэйнов, кого Ивик знала, не думал, конечно, о своей работе так, как об этом говорилось в официальных речах и брошюрах. О доблестных защитниках и благородной жертве за Дейтрос и Триму. Ивик тоже так не думала. Дейтрос не был абсолютно белым, Дарайя - абсолютно черной, все в мире было очень сложным и малопонятным. А воевать они все-таки обязаны. Но - существовали лазейки, можно ведь и уйти из гэйнов. Варианты есть. Подать в Распределительную комиссию на пересмотр - а если у нее все-таки призвание врача? Или хойта? Хойта вообще только так и оказывались в монастырях, переходя из других каст. Кто-то уговаривал врача (или подкупал - нечестно, конечно, Ивик бы так не стала делать) написать справку о каких-нибудь болезнях. Можно и оставаясь гэйной, добиться распределения на какое-нибудь место-синекуру, что-нибудь исследовать, заниматься теорией, преподавать. В конце концов, выйти замуж и рожать каждый год по ребенку.

Можно даже уйти - если не в Дарайю, так есть и другие миры. Хотя бы Трима… уйти, поселиться там, затеряться.

Но все это случалось очень редко. Гэйны оставались на своих местах. Воевали. Казалось, они думали только о том, чтобы получше устроиться, выбивали места в общежитии, квартиры, стояли в очереди за продуктами - как все. Жили своей частной жизнью. Не были они никакими особыми пламенными патриотами. Просто ходили в Медиану и выполняли свою работу, чаще всего монотонную и скучную, иногда тяжелую и опасную. Но под всем этим скрывалась глубокая, абсолютная уверенность: Дейтрос защищать надо. Дейтрос - это мы. Это Родина. Это наше все.

Может быть, для Ашен, думала Ивик, Дейтрос - Родина. Ее родители защищают Дейтрос, ее деды тоже защищали. Ашен любит родителей. Она плоть от плоти своей семьи.

Но нельзя любить Родину, если ты не любишь собственную семью. А как любить - такое? Да, Бог любит всех. Но ведь Он тоже ничего не может с нами сделать. Он только терпит…

И она, Ивик - не Бог.

Да, она все может понять. Может быть, в конце концов, мама, дядя Велл и все остальные - прекрасные люди, может, так и надо жить. Это она какая-то неправильная. Вполне вероятно. Но так или иначе, она - другая. Она к этой семье по сути и не принадлежит. И семья ее, кстати, совершенно не интересуется вопросами защиты Дейтроса. Мама готова себя на алтарь положить, лишь бы только не пустить своих детей в гэйны. А почему не ее дети? Почему умирать должны другие? Чем ее дети лучше остальных?

Если мама неправа, если вся семья Ивик неправа - то что такое тогда Дейтрос? Набор абстрактных идеалов, оторванных от жизни… Глупость.

Но что тогда? Если жить так, как этого от Ивик хочет мама - надо в первую очередь думать о себе. Устраиваться. Что ж, устроиться можно.

Только не хочется.

Тоскливо тогда жить будет. Очень уж тоскливо. И писать она вряд ли сможет.

Убиться - тем более, в Медиане это легко, сложно ли создать оружие против себя самой… Убить себя, и на могиле напишут "она хотела быть гэйной".

Хотела - но это, по-видимому, никому не нужно. Реальным людям - таким, как мама - это не нужно. Гэйны - это только неудачники, те, кто не сумел устроиться. Кстати же, Скеро сумела. Она в квенсене была лучшей - и пожалуйста… она уже не ходит в патрули, и не встает по тревоге, она изучает свойства Медианы и пишет работу, она учится.

А Ивик неудачница.

Она неторопливо скользила над серой землей. Здесь, по крайней мере, никого нет. Редко-редко что-то мелькнет на горизонте. Раза два, правда, пришлось пообщаться с патрулями. Но она скользила по границам дейтрийских зон, и не в сторону Врат, и в основном ее не замечали.

Ивик проснулась. Сразу встала и движением руки уничтожила постель. Странно… вроде и торопиться-то некуда, а привычки сохранились старые.

Она распаковала последнюю пачку сухарей. Больше ничего не оставалось - сухари да немного водопроводной воды. Да и не надо больше, до родных Двенадцатых Северных врат остались несколько часов.

Ивик создала себе удобное кресло. Села - грызть сухари. Настроение - хуже некуда. Ей хотелось вообще остаться в Медиане. Хотя бы до конца отпуска.

А может, и правда - махнуть куда-нибудь подальше? Что она забыла там, в Дейтросе? Что она там хорошего видела? Да, школа и квенсен были все же получше родного дома. Но и там, если вдуматься… Ее снова обожгла та, старая обида. Показалось, что спина заныла знакомо. За что? Неужели она настолько хуже других, что с ней могли вот так поступить?

"Ты всегда ищешь повод обвинить других, но не себя", сказал внутри жесткий ехидный голос. Ивик сжалась. Да. Этот голос тоже из тех, кто "всегда говорит правду в глаза". Наверное, это правда.

Это она виновата во всем. И в том, что ее травили в сене. И в тоорсене-то ее никто не любил. Всегда были подруги - одна, две, не более. А остальные относились в лучшем случае с насмешкой. И насколько любили эти подруги - тоже еще вопрос. Дана - Ивик с горечью вспомнила, как та заступалась за Скеро. Ашен? Да, она хорошая, но она для всех хорошая. Не для Ивик. Шендак, да должен же быть хоть один человек, который любит только тебя! Для которого ты - лучшая и единственная в мире. Мама любит, конечно… только она любит не Ивик, как она есть, а что-то такое, чем Ивик должна, по ее мнению, стать.

Но голос прав. Это инфантилизм - "никто меня не любит". И она во всем виновата сама.

Она только не знает, как исправить свои ошибки, в чем вообще ее ошибки заключаются, в чем именно, конкретно, она виновата.

Вообще, наверное, лучше всего - умереть. Что бы там ни было - хуже уже не будет. А что я видела здесь? - спросила себя Ивик. Зло усмехнулась. Ничего хорошего.

"Такие, как ты, никому не нужны".

Вот так всю жизнь бодришься, доказываешь себе, что "все будет хорошо", изображаешь из себя полноценного члена коллектива, яркую, интересную личность, а на самом деле…

Ивик встала. Сколько можно сидеть? И домой-то… то есть в тренту… уже не хочется. Никого не хочется видеть. А сегодня она уже дойдет. Но по крайней мере, она пойдет потихонечку. Пешком. Торопиться некуда.

Она выпила немного воды. Бросила рюкзак на воздушную подушку, наспех созданную. Зашагала по ровной серой почве, грызя на ходу сухарь.

Ивик двигалась по границе дейтрийской зоны - не хотелось объясняться с патрулями. Ночевала она еще в зоне, а для того, чтобы кратчайшим путем дойти до двенадцатых врат, следовало сначала отойти подальше от Дейтроса. Этот участок был опасным, не нейтральным - здесь пролегала уже дарайская территория. Ну не буквально, в Медиане нет собственности - но территория, где могли оказаться дарайцы.

Ивик была уверена, что с ней ничего не случится. Именно тогда, когда особенно хочется сдохнуть - ничего не происходит. Ходьба немного развеяла хандру. Интересно еще, где именно окажутся врата. На тверди расположение врат то и дело менялось. Сегодня они в трех километрах от Маира, а послезавтра - в пятидесяти. Иначе все было бы просто - поселки строили бы подальше от врат, а военные части - наоборот, поближе. И знали бы, откуда ждать нападения. Может быть, там от врат еще придется добираться. Зимний плащ Ивик был упакован в рюкзак. Надо будет достать, да хоть намотать на пояс…

Внезапно она увидела вспышку вдалеке. И сразу инстинктивно замерла. Потом решительно взлетела вверх.

Там, вдали, шел бой. Прорыв, причем не маленький. Километрах в десяти отсюда. Почти у самых Врат… Ивик застыла, не зная, что делать.

То есть, что делать - понятно. Там же наши, наша часть, наверное. Идти и присоединяться… Она медлила. И вдруг метнулась вниз, шестым чувством поймав опасность, над головой свистнуло что-то опасное, ярко-синее и золотое. Ивик поспешно создала защиту, уже видя, что к ней приближаются.

Человек двадцать. На одну гэйну - в общем, это нормально. Равные силы. Ивик опустилась на землю, встала, чуть расставив ноги, лицом к врагу. Бросила назад "сторожа" - чтобы предупреждал о попытках окружения.

И вдруг поняла, что новой идеи не появилось. Она не готова к бою.

Ивик поспешно создала знакомое оружие, первое, что пришло в голову - "белые искры". Искры, прожигающие насквозь одежду, кожу, живую ткань… Дарайцы даже не дрогнули, их фронт стремительно надвигался. Знакомое оружие - знакомая защита.

"Ты же не сможешь! Да, ты хуже других. Разве ты недостаточно убеждалась в этом?"

Нет, в панике подумала Ивик, метнув несколько ракет. Они пока еще слишком далеко. Шлинг, добротный и надежный шлинг, не требующий работы воображения, внутренней энергии… Но они пока далеко для шлинга, и их слишком много. Ракеты взорвались на кромке защитного поля, не причинив врагу вреда. Вокруг Ивик плясало пламя.

"Но до сих пор у меня все получалось!"

"Это случайность. Ты просто от страха отбивалась кое-как. Ты ни разу не участвовала в бою, по-настоящему серьезном".

… и ничего нового не идет в голову. Ивик создавала знакомое - черные стрелы, огненные молнии, камнепад - но получалось с каждым разом все слабее…

Вот это испытывают дарайцы, когда выходят в Медиану сражаться с гэйнами… когда ты просто не можешь. Не можешь. Нет на тебе благодати Божьей. Нет вдохновения. Ничего нет…

"А с чего ты решила, что на тебе какая-то там благодать?" Кто-то сказал голосом отца Райна - "Это прелесть, вы же понимаете - надеяться на свои силы, ставить в центр не Христа, а себя". "Боже, помоги!" - в отчаянии крикнула Ивик, но небо оставалось немым.

Теперь она не видела дарайцев. Созданная сфера пока еще защищала Ивик от их оружия, но случилось худшее - вокруг все заволокло черным ядовитым дымом. И из этого дыма летели и гасли в сфере какие-то стрелы, огни, ракеты, невидимая стена перед Ивик казалась живой, она то и дело вспучивалась неслышными взрывами, расцветала и переливалась огнями, клубилась, и - надвигалась на Ивик,и это было страшно до потери сознания, но красиво, невероятно красиво…

Страх в бою - это ничего, поняла Ивик. Это правильно. Хуже всего - смириться с тем, что ты умрешь. Она замерла. Ей просто не хотелось ничего делать.

Она не может.

Опять возник мамин уверенный и сильный голос.

"Я тебе говорю - тебя убьют! Ты же хуже всех! Ты никогда ничего не могла! Куда ты лезешь?"

Хорошо, мамочка, покорно подумала Ивик. Сейчас она любила маму. Та ведь говорила это вовсе не для того, чтобы ее убить.

Стена взорвалась протуберанцем и лизнула Ивик слева, опалив адским жаром. Ивик задохнулась, почувствовала, что волосы еще горят, поспешно создала поток воды, затушив огонь, и только тогда наконец упала.

Мама ведь желала добра…

Только добра…

Она ведь так любила меня… Меня больше так никто не любил. И вообще никто.

Это и есть любовь. Ивик не было больно, только бесконечно горько. Сейчас, она знала, все кончится. Что-то упало на нее сверху и теперь уже воткнулось в правый бок, пригвоздив к земле. Ивик почувствовала под собой мокрое. Правая рука совсем ослабела. Дым навалился на нее, Ивик задохнулась, запрокидывая голову…

А потом дым исчез. И кто-то подошел сзади и над собой Ивик увидела свет - просто свет, ослепительно-белый, невозможный, сверкающий. Ивик закрыла глаза (а боль уже начинала разрастаться где-то над печенью), но свет бил сквозь сомкнутые веки. И кто-то взял Ивик под мышки и вздернул наверх. Ивик закричала от боли. Но этот - непонятно кто - положил руку ей на самое больное место, на ребра справа, и сказал.

— Радость моя. Единственная. Любимая.

Ивик замерла. Боль исчезла - совсем. А в следующую секунду ничего не стало вокруг - только она одна, и правая рука повисла плетью, и впереди - почти два десятка дарайцев, они все еще шли на нее, не скрываясь, они осмелели, но Ивик встала на колено, чуть скривившись набок, и протянув левую руку, выпустила на волю родившийся образ - черная косая стена рассекла пространство, черно-серая рваная мгла, пронизанная огненными молниями, разрезала воздух и землю, как масло ножом, вонзилась в шеренгу вангалов, раскидывая и убивая… Ивик слышала крики, и машинально успевала строить защиту вокруг себя, дорши не переставали атаковать, но вот их атаки захлебнулись…

Зачем? Да просто чтобы выжить. Он же хотел, чтобы я жила.

Ивик хотела нащупать шлинг - и не могла, одной рукой - никак. Но теперь уже все было нормально. Она корчилась и кривилась от боли, стискивала зубы, но удерживала и медленно поворачивала по оси страшную рваную кляксу перед собой. В бешеном напряжении поднялась на ноги. Шагнула вперед, последний рывок - доршей впереди больше не было. Остались неподвижные тела, засыпанные странным серым пеплом. Ивик только осознала это - и рухнула на колени, а потом - вниз лицом, на серую, холодную почву.

Кровь, кажется, уже не текла. Наверное, крупные сосуды не задеты. Левая половина тела обожжена. Ивик исхитрилась посмотреть на свою левую руку, которой только что уверенно действовала - рукав спекся с кожей в черно-серую корку, пальцы покрыты волдырями. Господи! Но боли пока не было, первая стадия шока - видимо, эйфория первой стадии и помогла Ивик справиться с врагом. Болело лишь справа, что же там было, что за гадость, и правая рука болела нестерпимо, особенно выше локтя - перебита, видно, кость. Сердце колотилось. Ивик подняла голову. Надо как-то встать… идти. Нет, встать никак. Ползти. Где келлог?

Если бой кончится, ее найдут. Или не найдут. Она слишком далеко.

Ивик кое-как, левой рукой, с громкими стонами достала келлог - он превратился в спекшийся камешек. Ивик заплакала и уронила голову.

Ее, кстати, и дорши могут найти опять. Как плохо… как пить хочется… Там рюкзак где-то был, но его теперь не достать. Даже если он и уцелел. Что же делать-то? Ивик подняла голову. Там, впереди, метрах в двадцати от нее, мерцали несомненные признаки врат.

Так бывает - внезапно открываются новые. Почему - на этот вопрос пока никто не может ответить. Просто они появляются. Всегда перед человеком - никак иначе. Чтобы открыть новые врата, нужен человек.

Ивик поползла вперед. Это оказалось неожиданно трудно. Левое бедро тоже будто парализовано. Как и правая рука. Как же она стояла на ногах? Выбрасываешь вперед левую руку… толкаешься правой ногой. Сквозь боль. Подтягиваешься. Да ей и до врат не доползти. Слезы текли градом, и раз за разом Ивик преодолевала себя, выбрасывая руку, ногу, подтягивая непослушное тело, а боль ломила его изнутри, колола до темноты в глазах, до тошноты… Я не смогу, Господи, я не смогу. Почему-то она знала, что надо ползти. Что там, во вратах - спасение. Она не рассуждала, просто подтягивала руку… ногу… Замирала, тяжело дыша, приникнув лицом к земле, плакала, думала, что уже не сможет двинуться. И двигалась снова…

Словно во сне, она провалилась на Твердь. И сразу леденящий холод сковал дыхание, горящее лицо ткнулось в снег. Но Ивик не ощущала мороза, она стала есть этот снег, катать во рту, жадно глотая, с облегчением укутав в холод истерзанные болью горящие руки. Опустила лицо в ледяную свежесть. Вот так бы и заснуть теперь… Ивик вздрогнула. Надо ползти. Ползти надо. Теперь уже точно надо ползти… вспоминалось что-то смутное, из прошлой жизни - тяжесть на плечах, Скеро, раненое бедро… и у Ивик бедро раскалывалось. И все остальное тоже. Чем же ее так… она даже не видела. Надо ползти.

Ивик поползла вперед. Выбросить руку. Зацепиться. Толчок. Подтянуть тело. Выбросить руку. Толчок…

Внезапно снег под ней поехал, исчезла опора, и гэйна начала проваливаться, проваливаться, и наконец с криком боли стремительно соскользнула вниз, все дальше и дальше, в темень и неизвестность.

Марк вел машину осторожно, на каждом повороте бормоча про шендак. Скользкая дорога. Снег. Интересно, доедет ли он вообще… и шоферы все в разгоне. Только удалось договориться на эти плинтуса, а везти некому. Но с другой стороны, хорошо, что удалось их достать. Марк представлял комнаты на новом объекте, полностью облицованные, с тамгатовыми добротными плинтусами. Это будет прекрасно. Только бы не занесло на повороте - и все будет просто замечательно.

Грузовичок пока неплохо слушался руля. Марк включил радио - опять передавали про близкий бой. Дарайцы, вроде бы, отступили, потери у нас небольшие. Слава Богу, подумал Марк. Если что - уже объявили бы состояние тревоги номер один, эвакуацию, а он плинтуса везет… а там, может, детей вывозить надо. Хотя куда вывозить, везде опасность…

Вот занесло все-таки. Страхом перехватило горло. Марк чуть добавил газа, выровнял машину. Повернул-таки. Слева теперь возвышался голый очень крутой склон, справа - лес. И на этом склоне Марк сразу заметил пропаханный кем-то след. Прищурился - и разглядел впереди, внизу у дороги что-то черное.

Человек.

Или труп. Во всяком случае, он не двигался.

Это гэйн. Марк стал осторожно тормозить передачей. Остановился в нескольких метрах от лежащего.

Это бывает. Может быть. Мало ли - вышел из Медианы. Бой же был только что. Выполз, раненый, наверное. Или здесь подстрелили… а если здесь где-то - они? Марк остановился. Сдержал заколотившееся сердце. Он не взял с собой оружия, хотя про бой говорили с утра. Больше всего ему хотелось сейчас в кабину - и гнать отсюда. Шендак, он аслен, мирный человек, он ненавидит эту войну долбанную, ну за что это ему? Но не бросать же раненого… если он жив еще, конечно. Марк прислушался - вокруг стояла тягучая, мертвенная тишина. Подошел ближе.

Это была девушка. Даже девочка. Марк сначала увидел лицо - из-под неплотно закрытых век виднелись полоски глазных яблок. Лицо, запрокинутое назад, было чистым и почти таким же белым, как снег. Только губа разбита, и струйка крови сползла на подбородок. В первый миг Марка поразила какая-то неописуемая, невероятная красота этого лица - даже такое, мертвое, оно было прекрасным. Потом он увидел остальное, и снова пришлось преодолеть себя. Марк очень стеснялся этого - но с детства ему становилось плохо при виде крови. Тошнило. Почти до потери сознания. А девушка была искалечена страшно. Куртка пропиталась темной кровью, и даже пахло сырым мясом, как на бойне, рука неестественно изогнута выше локтя, штанина тоже пропитана кровью, а вторая рука… на нее Марк вообще старался не смотреть, там была какая-то черно-серо-белая мешанина. Марк отвернулся и несколько раз глубоко вдохнул. Только не брякнуться в обморок… Господи, ну что за идиотизм? Ведь я мужчина. Ну нельзя же так…

Надо проверить, может быть, она жива. Как там учили в тоорсене? Пульс. Реакция зрачков. Марк нагнулся, стараясь смотреть только на лицо девочки. Руки… нет, руки лучше не трогать. Он нащупал сонную артерию. Господи, до чего у нее нежная кожа. Нежная, шелковистая. Холодная. Под пальцем что-то билось, торопливо и неровно, как сердце пойманного вирика. Она жива, подумал Марк. Жива! Какое счастье…

Довезти бы как-нибудь.

Он старался дышать ртом, запах, конечно, все равно пробивался, и от запаха Марка мутило. Но тащить девочку по земле? Зажмурившись, он подвел руку под бедра, вторую - под лопатки и поднял раненую. Его собственные рукава сразу пропитались влагой. Девочка была не тяжелая, Марк легко донес ее до машины. Устроил на широком сиденье, боком, подложив под ребра одеяло из бардачка и собственную куртку - под голову. Сам вскарабкался в шоферское кресло - его колотило, руки мелко дрожали. Он приоткрыл окно, чтобы справиться с тошнотой, лучше уж холод. Повернул зажигание. Тронул машину и повел осторожно, временами поглядывая на девушку. Она не приходила в себя.

Марк сначала был рад уже тому, что девочку разрешили положить на каталку, одну из каталок, на которых лежали раненые, вдоль полутемного коридора, у обеих стен. А врачи все были заняты, и только медсестры и медбратья бегали по коридору, подходя то к одной, то к другой каталке… И стоял сплошной, непрерывный стон - большинству уже вкололи что-то, но несколько человек стонали не переставая, Марку казалось, что у него сейчас лопнут виски, или он заорет, как ненормальный… И запах. Он уже почти привык к этому запаху. Казалось, что он в аду. Казалось, что это не кончится никогда. Но он представить не мог - уйти и оставить девочку здесь, одну - у них и руки до нее не дойдут, и она умрет. Он то и дело нащупывал на шее пульс, сердце билось неровно, часто и слабо, Марка окатывал холодный пот при мысли, что она вот, сейчас прямо, умрет. Почему-то было очень страшно за нее - совершенно чужую, незнакомую Марку девчонку. Господи, подумал он, и ведь они всегда живут так. Медики всегда в этом аду… И гэйны - они знают, что в любой момент могут вот так. Нет и мы, конечно, можем, война есть война, дорши никого не жалеют, но гэйны… И вот такая девочка?! Никогда раньше Марк не задумывался об этом. Он вообще старался думать о войне как можно меньше. А сейчас вот пришлось, и казалось слишком страшным, слишком несправедливым то, что такая вот девчонка - на войне. Что она умирает.

В конце коридора мелькнул белый комбинезон. Марк побежал туда. Вцепился в плечо молодой врачихи. Женщина яростно сверкнула на него очками.

— Немедленно отпустите! Вы не видите, я работаю!

Она нагнулась к раненому, лежащему на одной из каталок. Медбрат поспешно готовил какие-то инструменты.

— Там… подойдите туда, - попросил Марк жалобно, - пожалуйста. Там девочка… умирает.

— Здесь все умирают, - отрезала врачиха, - не мешайте работать!

Марк растерянно посмотрел на медбрата. Тот вздохнул. Повернул голову и крикнул.

— Кир! Иди сюда, быстро!

— Чего? - другой парнишка в синеватом костюме младшего персонала подбежал к нему.

— Помоги вон человеку.

— Идемте, - сказал Кир. По дороге он оправдывался, - бой был, вы понимаете? Привозят и привозят… столько их. Большой прорыв… такое редко бывает.

— Да, да, - бормотал Марк. Девушка была еще жива. Кир взялся за ручки каталки.

— Помогите мне, - сказал он Марку, - я один не смогу.

Марк никогда не думал, что ему придется таким заниматься. И не собирался, и не хотел сроду. Но не бросать же ее и теперь? Если он уйдет, ни у кого до нее руки не дойдут. И Киру правда была нужна помощь. Они закатили раненую в одну из палат. Кир разрезал на ней куртку и штаны, кое-как стащили все это - левая часть груди и рука были обожжены, ткань въелась в ожог, Кир просто обрезал все вокруг ножницами. Марка снова стало подташнивать, пот разъедал глаза, сердце колотилось. Господи, и что он за неженка? И ведь никто об этом не знает. Марк тщательно скрывал свою слабость - страх перед кровью и ранами. Он уже ничего не соображал, только машинально выполнял распоряжения медбрата.

— Это оперировать будут. Кожу пересаживать. Много сожжено, процентов тридцать. А справа - чем это ее?

— Не знаю.

— В Медиане наверняка… не огнестрельное. Хрен поймешь, когда их в Медиане зацепит… но как сильно! Обычно так не бывает… как еще выжила.

Тем временем Кир воткнул девочке иголку в вену на правой руке, закрепил ее, подключил капельницу.

— У нее шок, - пояснил он, - пока врача дождется…

Сняли остатки одежды, Кир стал бинтовать грудную клетку, потом бедро, Марку приходилось поддерживать тело. На раны он старался не смотреть. Ему было плохо. Девочку накрыли одеялом.

— Как ее зовут-то? - спросил Кир.

— Не знаю.

— Вы бы лучше с ней тут посидели. Пока у нас такой бардак.

Кир стал осматривать куртку, нашел вшитый номер. Сказал "сейчас", ушел и вернулся с отпечатанной наклейкой - в компьютере он по номеру нашел имя гэйны, это была Ивенна иль Кон, из ВЧ Маир, по Тверди - в 40 километрах отсюда. Ей было 17 лет.

Ивик открыла глаза.

Мир был подернут тонкой полупрозрачной пеленой, и эта пелена чуть колебалась туда и сюда, и от этого Ивик тошнило. Боль была относительно терпимой - так, ныло что-то, не понять даже, где. Просто очень ощущалось тело, неподъемное, недвижное, и из этого было понятно, что она жива.

Ну и попала же ты в переделку, гэйна.

Прямо над ней качалось чье-то круглое симпатичное лицо. Большеглазое. Ивик шевельнула губами, и почувствовала, как во рту пересохло, как хочется пить.

— Где? - только и вышло у нее.

— Вы в Ламари, в больнице, - поспешно сказал тот, кто сидел рядом, - хотите пить?

— Та-а, - прошелестела Ивик. Ей подняли голову. К губам поднесли воду. Она стала пить.

— Ивенна, - сказал этот, незнакомый, и потом еще раз, робко, - Ивик… вам больно?

— Не-е… ниче.

Он осторожно положил руку ей на голову. Погладил по волосам. От этого становилось как будто легче.

— Ивик, все будет хорошо. Вы поправитесь. Все будет хорошо, милая.

Марк приходил всегда после работы. Вечером. Ивик уже привыкла к его посещениям. И вся палата привыкла. Ивик положили вместе с пятью другими ранеными гэйнами, из них три - как она, из Маирской части. Не из ее шехи, правда, но Ивик знала их. Все они были старше Ивик, все замужем и уже родили детей. Вначале в палате было семь человек, но одна, Фалена, на третью ночь умерла. Остальные стали выздоравливать. У всех, кроме Ивик, ранения были огнестрельные - чаще всего гэйны гибнут и получают раны на Тверди. В Медиане - только если силы очень уж неравны.

Страшно было ночью. Ивик почти не спала. Днем как-то все отвлекало - шум, хождения туда-сюда, разговоры с ближайшими соседками, процедуры, перевязки. Потом приходил Марк, его полюбила вся палата. Он приносил всегда что-нибудь совершенно фантастическое - апельсины, свежие летние ягоды свиринки (оказывается, местные старожилы умудрялись как-то замораживать эти ягоды на зиму), морс (и побольше, побольше), сладости. Ивик почти не могла есть, а приносил он много - и доставалось всем.

А вот ночью становилось плохо. Первые ночи очень болели кости - бедро и плечо. Наркотиков врачи не разрешали никому. Ивик проводила ночи в борьбе с собой, потому что очень хотелось постонать или мерно, протяжно повыть, казалось, что так будет легче. Но она не стала этого делать, потому что так делала Шана - та совсем теряла контроль над собой и выла, и никто не мог из-за этого забыться сном хотя бы ненадолго. К счастью, Шана иногда засыпала. Ей никто ничего не говорил по этому поводу, все и всё понимали, но… Ивик страшно было подумать, что и она вот так же будет всех мучить своими воплями, а ведь соседкам без того несладко. Эта мысль заставляла терпеть.

Она думала, что вот этого никто ведь и не знает… и не задумывается об этой стороне жизни. Ни сами гэйны, ни люди вообще, и даже медики к этому относятся спокойно, как мясник на бойне - к страданиям забиваемых животных. Да и понятно, иначе ни один медик жизни такой не выдержит - если еще и сочувствовать. Никто же, никто, шендак, не знает, и не догадывается, где на самом деле ад… И что такое ад - это когда время останавливается. Когда мысль только одна - дожить бы до утра. Дотерпеть бы. То, что боль когда-нибудь пройдет - не верится, да и когда это случится. Молиться - невозможно. Думать о чем-то - тоже нет. Сочинять - какое там. Дожить бы до утра - а когда чудом удается извернуться и глянуть на часы с белыми стрелками, видными в темноте - оказывается, что прошло всего три минуты. Еще одна. Еще одна. Этих минут - целая бесконечность.

Когда боль чуть стихала, Ивик вспоминала, как все случилось. Ей было стыдно за себя. Силы были равны. Опытная гэйна справилась бы и с большим числом врагов. Но она, Ивик - действительно полная никчемность. В самый неподходящий момент дрогнуть. Она ведь чуть не сдохла на самом деле! Позор был бы - гэйна, погибшая в Медиане… правда, никто бы и не узнал, сочли бы пропавшей без вести. Хорошо еще, что она, видно, смертельно перепугалась и в последний момент все-таки взяла себя в руки…

Она еще смутно помнила что-то - сверкающий свет, фигуру сзади, физически ощутимый рывок вверх. Было ли это на самом деле? Ощущение того, какой на самом деле должна быть любовь. Какая она, наверное, в Царстве Божьем. Ощущение было реальным, Ивик его помнила. Но все остальное? Никаких доказательств и объяснений этому не было. Ивик решила, что все-таки, видимо, у нее была галлюцинация. От страха. Он ведь, тот, не уничтожил доршей. Вообще ничего не сделал, только развеял дым, создал видимость (это могла сделать она сама, бессознательно), и поставил ее на ноги (так она на адреналине и сама могла вскочить).

А может, не галлюцинация - но ведь все равно поверить этому невозможно. И не надо об этом думать.

— Может, Ивик, позвонить твоей маме? - спросил Марк.

— Нет, - быстро сказала она, - не надо.

Мама, конечно, будет беспокоиться, добралась ли она до места, писать запросы. Но беспокоиться она начнет не сразу, скорее всего, еще не начала. Ивик ей позвонит, как только встанет на ноги, скажет, не было времени и так далее. Пусть она будет бессердечной дочерью, которая не беспокоится о маминых нервах.

Но мысль о том, что мама притащится сюда, и начнет здесь за ней ухаживать… Даже если она не будет читать морали ей в таком состоянии и в присутствии других - Ивик просто не хотелось, чтобы мама хоть что-то делала для нее.

А вот Марк умел помогать и ухаживать совершенно незаметно и тактично, и казалось, что это ему доставляет удовольствие. Он был какой-то весь уютный и хозяйственный. Они быстро подружились. Ивик чувствовала себя с ним свободно и легко. Марк, видимо, привязался к ней, часто и охотно рассказывал, как он ее нашел, вытащил, привез сюда. Ивик думала, что в его жизни, однообразной и бедной на приключения, жизни простого строителя, бригадира отделочников, такие события случались не часто.

Марк сразу же, придя, поправлял ей постель, устраивал подушку так, что Ивик становилось приятно и удобно. Подавал он ей и судно, Ивик и не думала этого стесняться, ведь не стесняешься же медиков. И сам он был мягкий, круглолицый, уютный. И вокруг него становилось уютно и удобно. Он озабоченно убирал у нее на тумбочке, притащил даже какую-то салфетку вязаную, регулярно таскал вялые гвоздики из теплицы, а потом подснежники. Как женщина, думала иногда Ивик. Вот Ашен такая же хозяйственная и умеет уют вокруг создавать.

У Марка были слишком большие для мужчины оленьи серые глаза, и слишком длинные, густые, чуть загнутые темные ресницы. А руки у Марка были мужские, крупные, с неожиданно ловкими сильными пальцами. Ему оказалось 25 лет, а выглядел он старше, но был еще не женат. Как поняла Ивик, что-то у него не сложилось.

Говорили о самых простых вещах. Не так, как с гэйнами, те всегда почти были сложнее. Говорили о том, какие на родине Ивик растут фрукты - Марк вырос в умеренной полосе, ближе к северу. Какие дополнительные предметы преподавались в тоорсене. Во что там играли обычно. О фасонах штанов, которые можно взять на Базах, и как их можно перешить. В разговор включались соседки. Ивик уже замолкала, но улыбалась, слушать эти неторопливые беседы было приятно. Марк рассказал, что в его родном городке, в Хари, по субботам устраивали маленький рынок на площади, туда народ приносил старые вещи, ходили и меняли одно на другое, шило на мыло. Грейн заметила, правда, что еще немножко - и они так дойдут до введения денег. Ивик вспомнила, что до появления в Дейтросе христианства, как известно, деньги существовали. Мало того, на Триме они существуют и сейчас, и церковь ни в чем этому не помешала. Грейн отрезала, что деньги - зло, и они несовместимы с учением Христа, и хорошо очень, что наша церковь не совершила тех ошибок, что были совершены на Триме… Ивик сказала, что может, и так. А про себя подумала, что деньги-то, конечно, зло, но к сожалению, есть много других вещей, которые тоже несовместимы с учением Христа, но которые есть и в Дейтросе - и куда от этого денешься? Марк рассказал, как в детстве они с мальчишками собирали шарики, а потом эти шарики выменивали друг у друга, и можно было, например, купить редкий шарик за сладости, присланные из дома. Он даже рассказал, какие у него были шарики, и об этом было почему-то приятно слушать. Он их хорошо помнил - красный полупрозрачный, целая россыпь перламутровых, золотистый, нежно-зеленый, как майская листва, прозрачно-синий, матовый белый, еще были шершавые на ощупь металлические золотые, и редкие упругие - каучуковые.

— Ты их так описываешь, что хочется потрогать, - сказала Ивик. Она в детстве тоже собирала - не шарики, а фантики от конфет, но уже ничего об этом не помнила.

Ивик никогда не понимала, как человек может сознательно стремиться получить какую-нибудь специальность вроде работы на станке или на стройке. Инженером-строителем или архитектором - ну еще может быть. Или конструктором. Но стремиться к тому, чтобы всю жизнь, как Марк, заниматься, скажем, отделкой помещений?

То есть понятно, что никто ведь и не спрашивает о желании, оно играет вспомогательную роль. Существует распределительная комиссия. Ивик была убеждена, что хочет стать врачом. Ей, правда, скорее повезло. Ивик на самом деле просто вытесняла мысль о желании стать гэйной - ей это казалось невозможным. До сих пор она думала, что распределительная комиссия выявляет способности подростков, и тех, у кого эти способности есть, направляют учиться на инженера, учителя или гэйна. Ну а остальные, середнячки, те, кто учится плоховато или просто плохо, лишен особых ярких талантов - их, видимо, просто распределяют так, как это нужно и выгодно дейтрийской экономике.

Ивик втайне жалела таких людей - в чем смысл их жизни, в чем интерес, чем они вынуждены заниматься большую часть каждого дня? Это же просто скучно…

Марк рассказал, что направление комиссии не было для него неожиданным. Он в принципе и хотел чего-то подобного. Всегда хорошо работал руками. Строительная школа? Ну и замечательно. Точно, конечно, он не представлял, кем будет - так ведь непосвященные и не представляют, что такое строительство, и какие специальности там существуют.

— Марк, а тебе не скучно там работать?

— Работа как работа, - он пожимал плечами, - а тебе разве не бывает скучно?

Ивик вспомнила нестерпимо долгие, муторные патрули - и хорошо еще, если партнер подходящий. Изнурительные тренировки… Многочасовые ожидания неизвестно чего, по сигналу "тревога-3". Скучно - это не то слово. Если честно, большую часть своей работы она просто ненавидела.

Ненавидела - но не променяла бы ее ни на что другое.

Она это теперь понимала. Даже возможность "просто жить и писать" не привлекала, потому что Ивик не знала - сможет ли она тогда писать… Если не будет всего вот этого.

— Пожалуй, бывает, - сказала она, -но… все равно у нас не так. Во всем этом есть большой смысл.

— А у нас разве нет смысла? Мы ведь строим для всех. Жилье. Базы. Помещения разные. Ведь люди же живут… Вот мы сейчас оштукатурим объект, поставим плинтуса, стены покроем олифой. Линолеум опять же. Люди въедут - спасибо ведь нам скажут.

— Да, ты прав, - растерянно согласилась Ивик. Ей вдруг стало даже неловко. Она живет в комнате тренты, и даже не думает, что кто-то здесь красил, вставлял стекла, проводил электричество. Простые вещи, как воздух, вода и хлеб - замечаешь лишь тогда, когда их не хватает. Кто-то шьет для нее форму. Кто-то выращивает хлеб и скот на мясо, перевозит, готовит. Мастера оружия - уникальные специалисты, редкие таланты - вручную делают шлинги, которые для них, гэйнов - так, расходный материал. Делают келлоги, без которых в Медиане никак, а на заводе кто-то штампует "Клоссы", без которых не выжить на Тверди. Это же с ума сойти, если подумаешь, сколько людей работает только для того, чтобы она, Ивик, могла выйти в Медиану и что-то там сотворить… оправдывает ли она вообще этот их труд? Убийство двадцати доршей - оправдывает?

Несколько раз к Ивик приезжали девочки и ребята из ее шехи. Привозили что-нибудь вкусненькое, разговаривали, играли на клори. Это было обычно - ко всем в палате так приходили друзья.

Однажды приехала Дана. У нее теперь было достаточно времени, с хозяйственных работ несложно отпроситься. Дана просидела с Ивик два дня, переночевала в поселке. Живот у Даны еще не был виден. Она похудела и побледнела, под глазами залегли синяки. Зато Ивик уговорила остальных, и Дану попросили сыграть на скрипке. Она сыграла - и через некоторое время палата наполнилась гостями, те, кто мог ходить или ковылять - явились из соседних палат.

Боль почти прошла. Заживающая на месте ожога кожа со страшной силой зудела и шелушилась. Так ведь теперь, наверное, и будет, думала Ивик. Справа останется шрам, а слева - вообще кошмар, летом неловко будет в купальнике… Но почему-то ее это не слишком огорчало. Она ведь никогда и не была красавицей. Со шрамами или без них - она никому не нужна. Со шрамами пожалуй, даже оправдание будет - для мамы, кто же такую уродку замуж возьмет…

И все же хорошо, что лицо не задето.

Бедренная кость была только надломлена. Однажды, ощупав ее, лечащий врач Ивик, пожилая, добрая Виэри, сказала, что сегодня надо сделать рентген, но она уверена, что все в порядке, и что можно начинать вставать.

— А плечо? - Ивик скосила глаза на гипс.

— А с плечом, детка, надо подождать. Там тебе косточку раздробило. На операции осколочки собирали. Покажи-ка мне левую руку. Пошевели пальцами.

Ивик пошевелила - пальцы пока двигались с трудом.

— Ничего, восстановится. Кисть у тебя не сильно задета, вторая степень, обойдется без контрактур. Только делай упражнения, не забывай.

Виэри посидела рядом, помолчала. Она любила так просто посидеть. Никогда не торопилась. Виэри все раненые очень любили.

— Долго мне еще лежать? - спросила Ивик.

— А вот ходить научишься, да и выпишем тебя домой. Дома-то лучше, правда?

Ивик при слове "домой" слегка вздрогнула, но тут же подумала, что никто не заставляет ее ехать к маме. Еще чего не хватало. Она прекрасно сможет жить в тренте… Как уже хочется туда! Надоело - не то слово. Эта койка, стена, окрашенная желтоватым, стойкий запах дезинфекции и еще какой-то сладковато-затхлый, от чужих тел и ран, окно с двойной рамой, с белой занавеской - еще долго потом будет сниться Ивик, и она будет просыпаться в холодном поту. Наверное, если ад существует, то он примерно так и выглядит.

Ивик научилась ходить - не на костылях, потому что правая рука не действовала, а сразу просто с палочкой. Сначала ходила с помощью Марка. Он был терпелив и мог водить ее сколько угодно по коридору, а Ивик тренировалась до темноты в глазах, преодолевая боль. Только бы поскорее выбраться отсюда. Она дошла до гостевой комнаты и оттуда наконец позвонила маме. Мямля и стараясь изображать бодрый уверенный голос, она наврала, что вот хотела позвонить, да простудилась, болела гриппом, долго не могла выйти. Мама встревожилась и даже сказала.

— Наверное, ты мне врешь… Передавали, что у вас был прорыв. Наверное, тебя ранили, а ты мне теперь заливаешь. Я же чувствую, ты врать не умеешь.

— Прорыв был до меня, - твердо ответила Ивик, - я еще была в отпуске и не дошла сюда… да, у нас поубивало многих.

Из шехи действительно пять человек погибли.

— Врать нехорошо, - сказал Марк, когда она положила трубку. Ивик отмахнулась.

— А, ну ее… волноваться начнет, не спать ночами. Зачем это мне такая радость?

— Ты все-таки молодец, - сказал Марк задумчиво, - о матери заботишься. Какие вы все-таки, гэйны… это ж уму непостижимо, откуда столько силы в человеке… тем более, в женщине.

— Да ну и что, - ответила Ивик небрежно, - думаешь, я какая-нибудь сильная? Да я всегда в школе была отстающей и всего боялась. Просто нас в квенсене дрессируют… ну и вообще, в Медиане… там если будешь бояться - убьют. Очень помогает от страха.

— Я не о том даже. Хочется же иметь кого-то близкого… Маму, например. Чтобы пожаловаться, поплакать. Нет? А ты как будто обо всех заботишься, а сама… тебе как будто никто не нужен. А тебе ведь всего семнадцать, и ты девчонка. Как ты справляешься с этим?

Ивик вдруг почувствовала, как защипало внутри. Опустила голову.

— Конечно, нужен кто-то, - тихо сказала она, - очень нужен… человек, который бы понял. Пожалел.

Она почувствовала, что сейчас заплачет и прикусила губу до боли.

— Только если нет такого человека? - сказала она зло, - вот нет его? Что толку жаловаться маме, она же не поможет, не поддержит, только сама расстроится… еще и ругать будет, что я сама виновата. А остальным - вообще плевать. Мир - он такой, Марк. Всем на тебя плевать по большому счету. Все говорят - братская любовь, Христос - а на самом деле… - она замолчала.

Марк напряженно смотрел на нее. Положил ладонь ей на предплечье.

— Как же ты живешь так, Ивик? Тяжело ведь…

Рука ее вздрогнула. Как будто его слова копнули глубоко запрятанный пласт… и все там было - и мама с ее оплеухами, и холодное равнодушие учителей, и унижение, и травля Скеро, и тот ужасный случай на втором курсе, и как венец всего - дорши, дорши во всех видах…

Но об этом лучше было не думать. Иначе разревешься, разрыдаешься, начнешь себя жалеть… плавали, знаем. Ивик замкнулась.

— Да ладно, ничего… бывает и хуже, - сказала она.

— Ты такая хорошая, Ивик, - просто сказал Марк, - такая… красивая.

Ивик вытаращила на него глаза.

— Я?!

— Ты очень красивая, - серьезно продолжал он, - правда. Я даже когда увидел тебя первый раз… ты была вся покалеченная, в крови, а лицо… Я подумал, лицо, как у ангела. Как на иконе. Такое… таких и не бывает лиц. Оно у тебя все такое светлое. И глаза необыкновенные. У тебя такие добрые глаза, внимательные… Умные.

— Ну ты скажешь тоже, - улыбнулась Ивик, - вот нашел красавицу! А я-то думала, что нужно, чтобы завоевать мужское сердце - косметикой я толком не умею пользоваться, одеваться не умею. Оказывается, надо было обмотаться бинтами и хромать… Ну и мужчины нынче пошли!

— А знаешь, красивую женщину ничто не портит. Ну ожог, подумаешь. Наденешь платье, и не видно будет. Вот в этом и разница. Есть те, которые накрасятся, оденутся - и тогда вроде бы ничего выглядят. А есть такие, как ты - кто в любом виде, хоть в военной форме, хоть в бинтах, всегда выглядят красиво. Это настоящая красота.

— Умеешь ты комплименты говорить, - Ивик помотала головой. Ее настроение резко улучшилось.

Какой бы ни был мужчина - но все ж таки, мужчина оценил ее красоту! Да было ли вообще такое хоть раз в ее жизни? Пожалуй ведь, что и нет. А может быть, Марк и прав, может, и другие оценят… Если она сама к себе получше относиться начнет.

Марк попрощался с ней в коридоре, и пока Ивик добиралась до своей койки, она уже почти забыла о нем. В голове билось продолжение недавно законченной повести - "Хроника голубого шара". Ивик решила, что прямо сейчас будет писать. С облегчением села на койку. Убрала булочки, принесенные Марком, в ящик. Поправила на тумбочке букет снежников.

— Ну мать, везет тебе, - заметила Грейн, - как он за тобой ухаживает! Смотреть ведь приятно!

— Не говори, - поддержала Теша, - от родного мужа такого сроду не дождешься!

— Так ведь то муж, - философски вздохнула Грейн, - а не жених.

— Да он и когда женихом был, что-то я такого баловства не припомню. Нет, Ивик, повезло тебе, хорошего мужика отхватила!

— Чего? - растерянно сказала Ивик. Ей стало нехорошо, и она легла на койку поверх одеяла.

Что за чушь они несут? - подумала она. Он же просто так…

А может быть… Ивик что-то засомневалась. Может, и правда? Ведь он каждый день приходит. Каждый день! И столько всего приносит - наверное, все свои талоны на нее переводит…

Да нет, успокоила она себя. Ерунда это. Не может быть. Смешно же - она и здоровая никому не была нужна. А тут - покалеченная. Девчонки боятся перед парнями непричесанными показаться… некоторые в патруль, и то краситься умудряются. А она на что была похожа, когда ее сюда привезли? Не может же мужчина влюбиться в такое! Это был бы полный бред.

Просто - нашел, спас, вот теперь интересуется ее судьбой. Хороший человек. Добрый. Жалеет вон - что одна, что некому поддержать. Прекрасный человек, побольше бы таких!

Незадолго до Пасхи Ивик выписали, и она отправилась в Маир - долечиваться. Правая рука двигалась уже свободно, но ее надо было еще разрабатывать. Странное дело, теперь ей хотелось работать, тренироваться, ходить в патрули. Занятия малоприятные, казалось бы, но сидеть просто так в тренте надоедало. Хотя Ивик писала следующий роман из цикла про Голубой Шар, читала последние сборники поэзии, прозы реалистической, прозы символической (все эти ежегодники избранного, лучшего - "Вихрь", "Час", "Глаза камня", "Ждущие электричества"), позевывая, изучала умные литературоведческие книжки по списку Бена, играла на клори, занималась хозяйством, гуляла по окрестностям, наслаждаясь видами северной весны, ледоходом на реке, ручьями, черной грязью и россыпями снежников… И все равно ей хотелось уже работать - как все. Ивик стала добровольно делать зарядку по утрам, хотя и не могла еще бегать так быстро, как остальные. Днем тренировалась потихоньку. А вечером приезжал Марк.

Нет, не каждый день, конечно. Примерно раза четыре в неделю. Иногда он не успевал, и тогда звонил ей из Ламари, предупреждал, что сегодня не сможет. Ивик, в общем-то, и не беспокоилась. Марк не мешал, но она и не ждала его. Иногда она предпочла бы его не видеть, но он в общем-то не надоедал. Посидит с ней часок в тренте, в компании остальных девушек - и едет домой на дрезине, которая шла по железке каждый час. Или они гуляли вдвоем по поселку, ходили к реке. С Марком было легко болтать о самых разных вещах - но не о самых важных. О литературе, например, Ивик никогда с ним не говорила - Марку это все было чуждо. Хотя романы самой Ивик ему нравились, он прочитал все, что она дала ему. Вообще-то он читал очень мало, можно сказать - почти ничего не читал. Ивик ощущала, что ему были бы неинтересны привычные для нее рассуждения - об искусстве, о мироустройстве, о Дарайе и Триме, о религии. Иногда запускала пробный шар, рассказав какую-нибудь свою мысль, но Марк лишь вежливо кивал - все это было ему малоинтересно. Чуткая Ивик быстро сворачивала на тему, интересную им обоим. О разных людях. Марк рассказывал о товарищах по бригаде, о своей родне - Ивик пересказывала свою жизнь (старательно обходя страшные и неприятные моменты), говорила о родном сене, об учителях. Болтали и просто так, о том, о сем. С Марком было легко и ненапряжно. Он казался Ивик еще одной подружкой.

Хотя подружка не стала бы так о ней заботиться. Марк по-прежнему привозил ей продукты, очень неплохие - где он доставал их, было непонятно. Да взял на базе - он разводил руками. Видимо, он как-то умел отслеживать, когда на базу только завезут что-нибудь хорошее - Ивик всегда успевала к шапочному разбору, видя на полках только всегдашний хлеб, молоко и какие-нибудь консервы. Марк починил в их комнате безнадежно сломанную дверь и повесил над кроватью Ивик аккуратную полочку. Марк привез им красивую удобную ширму. Марк… В общем-то, Ивик совершенно уже не понимала, почему он так привязался к ней.

На столе дежурного по этажу Ивик сразу углядела письмо от Бена. Едва не подпрыгнула от радости. Получив в руки голубой треугольный конверт, быстро распечатала его, и сразу стала читать, спускаясь по лестнице.

Бен подробно разбирал очередной присланный ею отрывок. Еще он писал, что получил ответ от "серьезных людей", которым посылал "Хронику голубого шара", и по-видимому, Ивик берут в сборник символической прозы этого года. Ивик остановилась, едва сдерживая сердце, от радости готовое выпрыгнуть из груди. Да! Вот это здорово! Ивик прикрыла глаза… Обложка с черной летящей графикой, желтоватая бумага, и там, внутри - ее, ее собственная, с кровью от сердца оторванная вещь, ее слова, ее мысли… Так же не бывает! Этого просто не может быть… я же ерунду пишу! - подумала Ивик. Так никто не пишет больше! "Хроника голубого шара" была повесть о жизни на орбитальной станции будущего. Просто о людях. Таких же, как настоящие - и все же немножечко других. Лучше, добрее, чище. Неужели это все-таки - не ерунда? Неужели - настоящее?

Неужели кто-то оценил то, что у нее сочинилось?

Ивик побежала вниз. У выхода на улицу она наткнулась на Тайро иль Дея, парня из их шехи. Тот растопырил руки, закрывая выход.

— Здорово, Ивик, куда несешься?

— По делам, - сказала она, с разбегу почти ткнувшись носом в куртку Тайро, тот сомкнул руки, заключив ее в шутливые объятия.

— Пусти! - дернулась Ивик. Но Тайро не выпускал ее. Они немного поборолись, наконец Ивик высвободилась.

— Ишь ты какая! Слушай, Ивик, ты сегодня на танцы не собираешься?

— Нет, - удивленно сказала она. Сегодня собирался приехать Марк и позвонил ей, чтобы она встретила его - обычно он так не делал, приходил сам. Странное дело…

— А ты приходи, а? - попросил Тайро. Ивик наконец-то взглянула ему в лицо. Красивый, кстати, парень. Высокий - на голову ее выше, лицо словно точеное, блестящие темные глаза. И выражение очень уж странное.

— Приходи, я приглашаю. Идет?

— Подумаю, - вывернулась Ивик. Дальше она пошла неторопливо, обдумывая происшествие. Что это случилось? Мир перевернулся… Ее ни разу никто не приглашал на танцы. Это значило, по обычаю, что Тайро будет танцевать с ней, ухаживать за ней, что ей не придется стоять у стенки - и в принципе, можно было бы и пойти при таких условиях…

Но она обещала, что встретит Марка. Сразу же после врача и пойдет встречать.

Очереди почти не было. Больничка в военной части была своя, работали там спецы. Иль Шет, который занимался Ивик, стал хирургом еще в Лайсе, ему было лет пятьдесят. Он долго ощупывал ее ребра, заставлял сгибать и поднимать руки и ногу, мерил пульс и давление. Потом сказал.

— Одевайтесь.

Ивик стала натягивать майку. Ребра справа все еще побаливали - надо ж было так давить. Но Ивик терпела, делала вид, что боли нет.

— Ну что, работать-то можно мне уже?

Иль Шет вздохнул, сел за стол, стал что-то там отмечать в компьютере.

— Ладно. Начинайте. Но постарайтесь не перенапрягаться. Первое время.

Ивик надела штаны. Правое бедро было перечеркнуто длинным косым шрамом. И что это тогда зацепило ее - она так и не поняла. Верхняя часть тела - все еще хуже. Скоро лето - и ведь даже платье с коротким рукавом не наденешь, плечо сожжено начисто, почти до локтя. Еще маме объяснять, где и когда. Придумывать придется. И бок, и половина груди. Самое страшное во всем этом - то, что жизнь по сути только начинается. Ей еще только 17. Что будет дальше? Половина кожи уже сейчас изуродована. На спине беловатые тонкие рубцы, похоже,останутся на всю жизнь. И вот это теперь. Лучше уж не думать об этом, просто не думать. Ей не повезло. А может, и повезло, это как посмотреть - можно было и там остаться.

Из кабинета она выскочила довольная. Натянула куртку на меху. Берет. Почему-то работать очень хочется. Может, завтра уже или послезавтра - в патруль.

Впрочем, что думать - почему… Просто - чтобы побывать в Медиане. Да, в патруле скучно, надоедает, тяжело. Но потом все равно - снова и снова хочется ощутить это всемогущество. Легко парить над землей, не ощущая тела, нестись сквозь атмосферу со свистом, творить своими руками все, что хочешь, все, что взбредет в голову. После этого жизнь на Тверди кажется нестерпимо тоскливой. Как тяжело - чтобы получить даже самый маленький результат, надо работать и работать мышцами, преодолевать сопротивление материи.

Медиана - как наркотик. Там все слишком легко. Слишком свободно… Вот она, истина. Какая там любовь к Родине! Какая защита Дейтроса или христианства. Какое призвание, чувство долга, патриотизм, месть за погибших, чувство товарищества, профессионализм, честолюбие… Волшебная легкость игры в Медиане - вот то, что удерживает нас прикованными к этой галере. Нигде, ни в каком варианте больше мы не получим такой возможности - только будучи гэйнами. Возвращаться туда снова и снова - за это отдашь все.

Ивик поежилась и прибавила шагу. Неприятно сознавать иногда такие вещи. Но с другой стороны, хорошо, когда есть что-то вот этакое - за что можно отдать все. Ведь не у каждого это есть. Пусть это пустяк, пусть это всего лишь игра - но не каждый положит жизнь на кон ради игры.

Дрезина уже набирала ход. Маленькая темная фигурка спускалась по насыпи. Ивик остановилась. Марк поскользнулся, взмахнул руками, удержался. Ивик улыбнулась. Пошла навстречу. Марк добежал до нее, опять едва не поскользнулся, уцепился за ее рукав.

— Привет, Ивик.

— Привет. Куда пойдем - домой или погуляем?

— Погуляем, - сказал Марк и зачем-то пригладил без того прямые, ровные волосы. Они пошли рядом, не касаясь друг друга - в сторону реки. Ивик подумала, что сегодня Марк и не привез ничего. Он всегда приезжал с гостинцами. Или цветы какие-нибудь привозил. Или вкусненькое.

— Как у тебя жизнь? - спросила она. Марк непривычно молчал. Обычно он болтал много, и это нравилось Ивик, сама она говорить не любила, а с Марком не надо было искать темы и вообще вести беседу. Ивик всегда нравились болтливые люди.

— Жизнь… хорошо. У нас сегодня рубероид… - начал он и вдруг снова замолчал. Ивик взглянула на него искоса.

— Что - рубероид?

— Слушай, Ивик. Ты это… выходи за меня замуж?

Они остановились. Ивик уставилась Марку в лицо.

У него были яркие, небольшие, очень темные глаза. Нос маленький и смешной, будто картофелина. Лицо круглое, мягкий подбородок, в общем, очень милое, приятное лицо. Он был выше Ивик, но не намного, всего на полголовы. Уши слегка оттопыренные. Темно-русые волосы, стриженные в кружок.

Какая я все-таки дура, подумала Ивик. Испугалась, что сказала это вслух… кажется, нет. Он не поймет, о чем я. А я ведь и правда не понимала, искренне думала, что все это время он ездит сюда просто так. Ну не дура ли?

— Ты это… извини. Так неожиданно, - сказала она. Просто чтобы выиграть время. Собраться с мыслями. С языка готово было соскочить "нет".

Марк взял ее за руку. Они медленно пошли к реке - уже был слышен плеск и шум волн, недавно освобожденных от льдистой корки. Ивик напряженно думала - но мысли были лишь о том, почему, собственно, "нет".

Потому что есть любовь. Нет, не так - Любовь. Есть любовь сильнее смерти и боли. Может, и банально - в бою меня будет хранить под огнем глаз твоих ласковый свет… И есть просто мир, в котором выходят замуж, заводят детей. Но Ивик-то придется жить как раз под огнем. А Марк - он смешной, он добрый и заботливый, он хороший, но… разве это имеет отношение к Любви?

Так думала Ивик, а рука Марка между тем сжимала ее ладонь, и была эта рука теплой, очень теплой и нежной, и ладони Ивик было невыразимо приятно от одного ее прикосновения.

— Марк, но я же гэйна, - сказала она наконец.

— Ну и что? Что в этом особенного?

— Ты не боишься? Ведь я же буду уходить все время… и потом, ну сам понимаешь, мужчины из других каст редко женятся на гэйнах… сам же говорил, мы сильные. Мы не женственные.

— Почему, ты очень женственная, - искренне удивился Марк, - мне нравится, что ты гэйна. Ты такая талантливая… поешь хорошо, романы пишешь. Это же здорово! А бояться… ну конечно, я за тебя буду бояться. Но ведь если я не буду с тобой, я все равно буду за тебя бояться… всегда. Понимаешь?

Ивик вздохнула.

— Я некрасивая. И у меня шрамы.

— Ты очень красивая. Ты самая красивая девушка, которую я встречал.

Ивик недоверчиво посмотрела на него. Он говорил какую-то явную чушь, но при этом, она ощущала, не врал. Он это говорил искренне.

— Я еще не хозяйственная, - сказала она, - я ничего не умею делать. Готовить даже почти не умею.

— Ну и что?

— Я вообще плохая. Меня обычно, знаешь, как-то никто не любит. Я не очень-то хороший человек. Со мной трудно.

— Ивик, но я же тебя люблю, - ответил Марк. Он это сказал так просто, что у нее слезы навернулись на глаза. Надо было сказать, что она-то не любит его. Но сказать это - просто невозможно. Ивик смотрела в ласковые, полные любви и преданности глаза Марка и понимала, что - невозможно, что слово "нет" его убьет.

Она чуть придвинула лицо, голова закружилась оттого, что он был теперь совсем близко… еще ближе… губы коснулись щеки. Уголка ее губ. Нижней губы, потом верхней. Ивик закрыла глаза… потянулась губами.

…пронзает, пронзает, летит… волшебная легкость. Тепло… не все ли равно… Еще и еще…запах ступенек, нагретых солнцем… в этом мире, где выходят замуж и рожают детей… тепло. Очень тепло. Раскинув руки. А что такое - любовь?.. девочка с длинными ресницами и вопросом в удивленных глазах… он - как щенок… как смешной и верный щенок… ковыляет на толстых лапках… как ласково, как легко… оторваться. А почему бы мне не выйти за него замуж?

Ивик оторвалась. Она не думала, что это может быть - вот так. Она с удивлением смотрела в лицо Марка. Говорить сейчас о любви, о том, что она чувствует или не чувствует, какая-то там пошлая, давящая, окончательная честность - было бы некрасиво. В этом мире были только он и она. И это неважно, кем был он. И кем - она. Они были.

Ивик поняла, что запуталась окончательно. Но ни о каких чувствах сейчас говорить было нельзя. И она спросила.

— Когда у нас будет помолвка?

Это было непривычно - чувствовать себя красивой. Первый раз в жизни. Платье для Ивик шила Хетти, уже давно перебравшаяся в семейную тренту. Хетти была не просто хорошей портнихой, она была гэйной. Она все делала талантливо. Платье было из белого шелка, гипюра, атласа (а ткань достала и прислала мама Ивик). Оно сверкало, текло и менялось, словно в Медиане скроенное. Оно колыхалось складками до пола и причудливо изгибалось. В волосах Ивик - она специально отрастила за лето волосы до плеч - сверкали стразами лепестки белых цветов.

Ивик чувствовала себя неловко. Она никогда не была такой красивой. Из зеркала на нее смотрела совсем чужая девушка с сияющими огромными карими глазами. Темные локоны, правильное, милое личико. Маленькие трогательные ладошки. Принцесса. Сказочная фея. У Ивик пересохло во рту. Она не знала, куда деть руки, как двигаться. Как вести себя. Она вышла в холл, наполненный людьми, чувствуя себя Бог знает как. На пол уронили что-то тяжелое, звук был похож на выстрел, руки Ивик непроизвольно дернулись к поясу, за шлингом и пистолетом, а ноги напряглись, в полной готовности отпрыгнуть в сторону и упасть. Она прикусила губу, подумав, что так нельзя. Марк, немного смешной в своей темно-синей свадебной мантии, смотрел на нее восхищенно и все говорил, говорил что-то. Ивик почти ничего не слышала.

Но потом ей стало легче. Она забыла, как выглядит и во что одета. Наверное, она вела себя не совсем как принцесса, но это уже было неважно. Платье, конечно, мешало двигаться, было неудобным, но что поделаешь - можно уж потерпеть, на собственной-то свадьбе.

Ивик думала, что венчаться будет тяжело. Как это ни странно, она думала об этом всю ночь - она почти не спала. И даже плакала. Помолвка четыре месяца назад была совсем не такой, там все было весело и просто. Выпили с ребятами из шехи и из бригады Марка. Пели песни, веселились. Танцевали.

А теперь она чувствовала себя точно так же, как перед принесением обета гэйны. Окончательный выбор. Конец, и ничего нельзя уже переиграть. Делая этот выбор, отрезаешь все остальные возможности. Навсегда. Больше у нее никогда в жизни не будет другого мужчины. Она решила свою судьбу.

Ее судьба - Марк, смешной, круглолицый, с оттопыренными ушами. Никакой не гэйн и вообще не героическая личность. Нет, он очень хороший. Ивик не сомневалась в своем выборе. Она вовсе не хотела повернуть назад. Кроме прочего, с Марком было очень приятно целоваться. Хотелось делать это практически все время. И хотелось уже продолжения, было интересно, а как оно дальше, Ивик подозревала, что еще лучше. Еще Марк был очень добрый, хозяйственный, постоянно дарил ей что-нибудь и делал для нее что-нибудь полезное. И вообще Марк очень ее любил. И его любовь нисколько не становилась слабее. Он постоянно говорил Ивик, какая она красивая, хорошая, умная, как он с ней счастлив. Ивик даже казалось, что это чересчур, что он, наверное, лицемерит - но нет, неискренность она бы почувствовала. Временами ее начинала мучить совесть оттого, что она вовсе не любит Марка так же сильно, как он ее. Несколько раз она пыталась заговорить с ним об этом. Но прямо сказать "я не люблю тебя" - было бы, во-первых, жестоко, а во-вторых, это было неправдой. Ивик любила Марка. Наверное, не так, как об этом пишут в книгах и поют в песнях. Ей просто было очень приятно его видеть, она скучала по нему. Она восхищалась им как личностью - его умением работать руками, фантастической, невозможной добротой и умением любить. Но во всем этом как-то недоставало романтики.

— Знаешь, - как-то сказала Ивик, - я ведь не могу дать тебе так много, как ты мне.

— Почему? - искренне удивился Марк, - ты мне наоборот так много даешь… ты такая хорошая, такая милая. Ты самая лучшая.

Ивик с тоской подумала, что даже не может ответить ему тем же. Она не знала, самый ли он лучший. Наверное, нет. Он, конечно, очень хороший, но…

— Ты мне всегда говоришь так много хороших вещей, а я… Ты такой ласковый, а я совсем не умею этого, ты же видишь.

Марк не понимал, в чем проблема. Тем более, что Ивик тоже часто восхищалась вслух теми его качествами, которые ей действительно нравились. Вообще ей часто было как-то неловко, казалось, что она использует чувства Марка, поэтому она старалась изо всех сил проявлять к нему нежность и любовь. А уж его любое такое проявление делало бесконечно счастливым.

В последнюю ночь Ивик долго размышляла над этим. С одной стороны, наверное, если нет полной готовности любить одного только этого человека всю жизнь - может быть, и не стоит выходить замуж? Может быть, это просто нечестно по отношению к нему?

Но что делать? Отказать? Или надо было отказать раньше? В том-то и дело, что это уже не то, что нечестно - это жестоко. Это так жестоко, что Ивик просто не могла так поступить.

Она даже плакала. Тихо растворялось во тьме сказочное видение из детства, мечта о ком-то прекрасном, кто встанет рядом - и жизнь превратится в сказку, кончится одиночество. Но бывает ли так? Ивик не знала, реальные знакомые ей семьи не напоминали эту мечту. Но ведь все девочки мечтают о сказочном принце. Теперь больше принца не будет. Она сама отказалась от мечты. Ей было грустно и тяжело, совсем не так, как должно быть накануне собственной свадьбы.

Но в церкви ей уже не было тяжело. Ей было радостно и легко. Она почти не слышала всего, что говорил священник, и только когда понадобилось - громко и уверенно сказала "да". Потом она опустилась на колени и склонила голову. Отныне и навеки она отдала себя Марку. Он надел ей венец на голову, и даже это прикосновение его рук было приятно. Он помог ей подняться. Потом сам встал перед ней на колени, и она увидела склоненную его темную макушку, и ей захотелось его в эту макушку поцеловать. И он принадлежал теперь ей, до конца - как дитя или как раб, так же, как она ему. Ивик надела венец Марку. Обряд был закончен.

Ивик улыбалась почти беспрерывно. Было ли это счастье? Наверное. Наступил покой. Она ни в чем больше не сомневалась. Только сейчас она вдруг поняла, что Марку это, в общем, все равно - все эти ее бредни про прекрасных принцев и все эти тонкие ощущения. Он этого просто не понимает. Он счастлив, что она рядом. Вот и хорошо - она и собирается быть рядом и быть ему верной до конца. И никаких других намерений у нее нет и не будет никогда - уж настолько-то Ивик в себе уверена.

Разговор с мамой состоялся за несколько дней до свадьбы. Мама приехала почти на две недели, специально взяла отпуск. Разговор был тяжелый, неприятный. Поначалу мама как будто спокойно восприняла ее намерение выйти замуж. Ивик вообще-то надеялась даже обрадовать этим маму - ведь та сильно переживала, что Ивик "никогда не устроится в жизни". Но теперь оказалась недовольна.

— Ивик, - сказала она, - Если хочешь, я добьюсь твоего перевода в другую часть… вообще ты живешь в этой дыре, на Севере, а ведь у тебя здоровье слабое…

Ивик вздохнула. Про здоровье (черта с два - слабое!) и перевод на юг мама заговаривала уже не первый раз.

— Мам, почему слабое-то? Я ведь не болею совсем.

— Ну как же? А зимой? Ты ведь даже в больнице лежала! У тебя было воспаление легких!

Ивик прикусила язык. Вот так всегда - начнешь врать, потом запутаешься. И так уже большого труда стоило отвертеться от того, чтобы раздеваться при маме. Ивик опасалась, что если мама увидит следы ранения, она решит немедленно принимать меры, спасать дочь, писать во все инстанции и так далее.

— И вообще, - продолжила мама, - ты живешь здесь в этой дыре, света белого не видишь. Ну что тут у вас хорошего? Одна улица и база. Нельзя же так жить! Одни только патрули и общага.

— Почему нельзя, люди ведь живут, - рассеянно сказала Ивик.

— Ты не такая, как все. Ты слабая. И ты ведь, Ивик, была когда-то умной девочкой, наукой интересовалась… а сейчас что?

Ивик промолчала. Она была совершенно довольна своей жизнью, но как объяснить это маме?

— И насчет этого венчания, - продолжала та, - может быть, ты передумаешь? Ведь еще можно отказаться.

— Почему? - поразилась Ивик.

— Разве ты не видишь, что он тебе не подходит? Какой-то строитель… Ивик, вам же поговорить будет не о чем!

— Ну мы же находим, о чем поговорить.

— Ивик, ты совершенно не знаешь жизни! Ты не представляешь, что такое - жить с таким человеком. Послушай меня! Он простой строитель, он, наверное, в жизни ни одной книжки не прочитал. Рано или поздно он сопьется. Будет тебя бить… Мужики, они еще и не любят умных женщин, тех, кто их превосходит. Ты умная, тонкая, образованная. Ты талантливая, пишешь. Гэйна. Рано или поздно у него возникнет комплекс неполноценности. Все мужики хотят быть главой семьи, хотят быть выше женщины, а он будет прекрасно понимать, что до тебя ему расти и расти. Поэтому он начнет тебя ненавидеть…

Ивик сначала улыбнулась от предположения, что какой-нибудь мужчина, например, Марк, в состоянии ее побить… ага, только это для него чревато серьезными травмами. Но потом она улыбаться перестала. Ей захотелось завизжать. Впасть в истерику.

— Ладно, мам, - сказала она, - я понимаю, ты любишь меня и не хочешь, чтобы я вообще любила кого-то, кроме тебя… чтобы у меня была своя собственная жизнь, семья. Тебе это обидно…

Мама всплеснула руками.

— Да как ты можешь такое говорить! Конечно, я хочу, чтобы у тебя была семья! Я желаю тебе только добра! Но я хочу, чтобы у тебя была нормальная семья. Нормальная, а не с этим…

Итак, маме не понравился Марк. Это было ясно. Тем не менее, на свадьбе она этого не показывала, мило разговаривала со всеми, улыбалась матери Марка. Словом, с мамой все было нормально. Ивик просто перестала о ней думать.

Свадьба была большая, настоящая, такая же, как у Даны и у других знакомых Ивик. Свадьбы в Дейтросе праздновали всегда с большим знанием дела. Почти вся трента гуляла на свадьбе, все холостые парни и незамужние девушки воинской части, вся бригада Марка здесь, в Маире - он уже месяц как переселился сюда, и почти вся его прежняя бригада, и еще куча друзей. И вся шеха Ивик. Все родственники Марка - его одиннадцать сестер и братьев, Ивик их до сих пор еще не запомнила всех по именам и в лицо, хотя всю родню они уже успели посетить, его родители, тети-дяди и еще какая-то родня. И родители Ивик, Ричи и родня с ее стороны, кроме Аны - Ана так и не поддерживала отношений с семьей, только прислала Ивик письмо и подарок. Ивик даже не знала, сколько гостей - сотня, две…

И приехала Ашен - с Тримы, и Дана приехала со своей маленькой дочкой в сумке-перевязке на животе.

После церковной церемонии Ивик и Марк выпили по бокалу вина, обнявшись, и все гости последовали их примеру, а также перекусили со столов,стоящих полукругом. Столы ломились, но это была только так, разминка перед пиром. Новобрачные первыми прошли по кругу в парном танце. Для Ивик это было мучением - она танцевать толком не умела, Марк тоже не был мастером в этом деле. К тому же, на них смотрело столько народу, а оба они не были людьми компанейскими. Но кое-как они прошли по кругу, а потом стали танцевать уже все. Танцы мешались с "языческой свадьбой", в Дейтросе до сих пор сохранились обряды дохристианских времен, конечно, теперь без всякой религиозной нагрузки, просто игры. Ивик всегда очень нравилась игра, когда жених с завязанными глазами выбирал невесту из ряда девушек, ощупывая протянутые ему руки. Чаще всего жениху это удавалось лишь с пятого-шестого захода, смотря по числу девушек. Ивик поставили в ряд из двух десятков молоденьких, хохочущих девчонок. Марк дошел до нее, взял ее кисть, погладил нежно. Ивик слегка сжала его руку, желая подсказать - хотя это было бесполезно, многие девчонки хитрили так же, стараясь запутать жениха. И вдруг Марк дернул ее за руку и притянул к себе, чем вызвал общий вопль восторга. Он отыскал ее, даже не дойдя до конца ряда, да еще так уверенно принял в объятия, словно у него и тени сомнения не было.

— Как ты умудрился? - прошептала Ивик, обнимая его.

— А по запаху, - объяснил Марк, - от тебя так чудесно пахнет!

Ивик лишь головой покачала. Ее изумляла эта способность Марка почти по-собачьи чуять запахи, его тонкое осязание и чувствительность.

После танцев и игр начался пир, потом были еще какие-то развлечения, Ивик уже почти ничего не соображала, усталость начала одолевать ее. . Зал полон народу, а лица тают и расплываются. Вроде, почти и не выпила ничего, подумала Ивик, а ведь совсем пьяная. Арика и Тайро играют на клори. Новая песня Арики.

А утром кончилось лето. Глазам светло.* Осеннее небо - ветер и синь в окно. Осенние фразы - легкие, как вино, Осенние мысли - терпкие, как печаль: О чем не мечталось летом - к чему теперь?

Ивик садится рядом. И Марк кладет ей руку на плечо. Ивик поворачивает лицо и улыбается ему. Ломкий, звонкий голос Арики.

А сердце мое легко, как летящий лист, А руки мои - как сердце твое - пусты, А небо мое атлантам не давит плеч, А купол его - хрустален и невесом, А слезы мои - в сухую листву росой, А радость твоя - как иней на стеблях трав… Ивик всегда так нравились ее песни. И эту песню надо будет выучить. Все затихли, все слушают. Это немножко грустно, но так и хорошо. Ивик не хотелось безудержного веселья.

Осенние дни мои! Акварельный сон, Не солнце, а бледных раковин перламутр, И сердце - моллюск, и жемчуг его - печаль. Прохладное море недвижно у берегов, Прохладное небо баюкает облака, Что грезят о снеге, и тихо плывут во сне. Нестрашно звенят обрывки былых цепей: О чем не мечталось летом - к чему теперь?

Вдруг клори оказывается в руках Ивик. Марк чуть отодвигается, чтобы ей было удобно. Все ждут, все смотрят на нее. Она должна теперь спеть. Ивик всегда была позади, на втором плане,она очень не любит, когда смотрят на нее - но теперь надо что-то спеть… И ничего не идет в голову. Болтаются какие-то обрывки. Ивик встала. Бросила клори на лавку.

— Пойдемте танцевать!

Танцевали парами, потом все вместе, "большим каскадом". Потом снова парами - медленный танец, трехтактный, быстрый, снова медленный. Ивик покачивалась в объятиях Марка. Он что-то шептал ей на ухо. Потом снова танцевали в общем кругу, ходили цепочкой, выписывая замысловатые фигуры. Ивик подняли на руки, и сверху она бросала в толпу белые цветы из своей диадемы - кто поймает, тому повезет в следующий раз. Ашен тоже поймала цветочек, Ивик это заметила и улыбнулась. Может быть, Ашен оживет. Может быть, у нее все-таки будет еще счастье. Потом танцевали снова…

На улице стемнело, когда Ивик выбралась из круга. Звезды, похожие на светлую пыль, заполнили небосвод. Две луны были почти полными, а голубой Исгар - тонким полумесяцем. На улице было холодно по-осеннему, но Ивик слишком разгорячилась, ей хотелось прохлады. Она устала. Слишком много народу, слишком долго все это продолжается. Конечно, людям хочется повеселиться, свадьба - редкий праздник, по-настоящему счастливый. Но сейчас Ивик уже хотелось побыть одной. Или чтобы уже все разошлись, и они остались вдвоем с Марком - об этом Ивик думала с волнением и радостью. Но вряд ли гости разойдутся так рано…

Чей-то силуэт возник сзади. Ивик шагнула в сторону, разворачиваясь - слишком резко и широко для своего женственного наряда. Это была Ашен. Лицо ее в сумраке казалось совсем белым и тонким. Ашен изменилась, повзрослела. Ивик так и не видела ее после окончания квенсена, только письмами обменивались. Ашен проходила обучение, адаптировалась для работы на Триме, там же, где ее родители. Где и Дэйм. Ивик улыбнулась - наконец-то можно спокойно поговорить с подругой наедине.

— Не помешаю?

— Нет, конечно, - сказала Ивик, - ну расскажи… как ты там вообще?

— Да нормально. Работы много.

— Ты почти все время на Триме?

— Почему, иногда мы возвращаемся в Дейтрос. Но редко. Родители чаще, они хотят Вейна навещать, а мне-то что…

— Тяжело там?

Ашен задумалась.

— Трудно сказать. Там интересно. Опасно, конечно, но ведь везде так. Там совсем другая жизнь, другие люди… - она умолкла. Потом посмотрела на Ивик.

— А ты знаешь, я ведь с тобой поговорить хотела. Если хочешь, я могу устроить, чтобы тебя взяли в следующий набор на адаптацию. Нам нужны еще агенты. Хочешь тоже работать на Триме? Понимаешь, там все-таки больше разнообразия. Не одни патрули и дорши. Там есть что посмотреть, разные ситуации…

— А я справлюсь? - неуверенно спросила Ивик. Ашен улыбнулась.

— А почему нет? Ну как - хочется?

Ивик замолчала. Конечно, хочется, какой вопрос! Даже просто побывать на Триме интересно. А уж работать! Даже все равно, кем, в группе обеспечения агентурной деятельности, или боевиком, в охране фантомных объектов, или даже агентом. Или контрагентом, дарайцев там вылавливать.

Здесь, конечно, неплохо. Но все же рутина. Патрули, тренировки. Изредка стычки с доршами. Время от времени, может, раз в несколько лет - крупные прорывы и бои. И так всю жизнь. Ивик ничего не имела против этого, ее устраивала размеренная, относительно спокойная и всегда одинаковая деятельность. Можно ходить в Медиану сколько угодно, развлекаться там. Можно писать, совершенствовать свое мастерство, общаться с Беном. Вот повесть ее скоро напечатают. Можно спокойно рожать детей и жить с Марком.

Но быть агентом на Триме! Это шанс, который выпадает не каждому. Я ведь никогда себе не прощу, если откажусь, подумала Ивик. Никогда! Авантюрная жилка внутри так и задрожала.

— Да, - сказала она, - конечно, хочется. А когда?

— Не торопись, - усмехнулась Ашен, - время еще есть. Я не знаю, когда будет следующий набор, и когда удастся насчет тебя договориться. Может, года два или три надо подождать. Просто я буду тебя иметь в виду тогда, ладно? Мне с тобой тоже будет веселее… просто знать, что ты где-то недалеко.

— Хорошо, - медленно сказала Ивик. Мысли ее уплывали. Тревога кольнула сердце.

…все это, конечно, очень здорово, и она правда не может отказаться. Но… у нее свадьба. С семьей все это мало совместимо. С Тримы она сможет, конечно, возвращаться в Дейтрос, к Марку. Но не то, что не каждый день, а даже не каждую неделю. По сути не так уж важно, где отдыхать, путь по Медиане до родного дома недолог. Но у нее будет очень мало свободного времени. Мало выходных. Не вопрос, многие гэйны живут так. И не только гэйны - а как же геологи, которые уходят в экспедиции, как исследователи Медианы, моряки, летчики? И как-то ведь их супруги все это терпят. И дети терпят. Но все-таки с Марком будут проблемы. И жалко его просто. Наверное, он ошибся и напрасно женился на гэйне. Но что же теперь делать? Наверное, не поделать ничего.

Успеется еще, решила Ивик. Все равно это еще не скоро. Там будет видно.

— Ты такая красивая сегодня, - заметила Ашен. Сзади возник еще один силуэт. Это был Марк. Уже без мантии, в одной белой рубашке. Он улыбнулся Ашен застенчиво и положил руку на плечо Ивик. Девушка поежилась и прижалась к нему.

— Кажется, завтра ясно будет, - сказал Марк, - смотри, небо совсем чистое - ни облачка.