"Гибель и возрождение" - читать интересную книгу автора (Пирс Йен)

Для начала отца Жана тоже попросили сообщить свои биографические данные и общие сведения. Выяснилось, что он занимает в общине должность библиотекаря, а прежде, когда орден возглавлял отец Чарлз, был его заместителем.

— Я хотел выйти на пенсию — теоретически возраст мне это позволяет, — сказал он со слабой улыбкой. — Но увы, мне не дали такого разрешения.

— А сколько вам лет?

— Семьдесят четыре.

— Сочли, что вы слишком молоды?

— Нет, просто нас осталось очень мало. Средний возраст братьев — шестьдесят лет. Молодежи почти не осталось. Когда я был молодым, братья проходили конкурсный отбор — орден предоставлял хорошую работу и помогал получить великолепное образование. Сейчас образование дает государство, а работа никому не нужна.

— Отец Поль…

— Он, как вы могли заметить, африканец. Очень хороший молодой человек. Только страны третьего мира и поставляют нам сейчас молодежь. Если мы радикально не изменим ситуацию в ближайшее время, я не удивлюсь… да, но вы, наверное, хотели спросить меня не об этом.

— Да, пожалуй. Расскажите мне об отце Ксавье. Он пользуется у членов ордена популярностью? Его любят?

Отец Жан замялся.

— Я не совсем понимаю, о чем вы спрашиваете.

— Я спрашиваю, были ли у него враги.

— Вы хотите сказать?.. — Отец Жан побледнел от ужаса, когда до него дошел смысл вопроса. — Но ведь он пострадал только потому, что хотел остановить грабителей. Нападавшие не знали, кто он.

— Мы должны рассматривать все версии. Конечно, это было ограбление. И тем не менее ответьте на мой вопрос.

— Мне неприятна его постановка.

— И все же.

Отец Жан кивнул и с тяжелым вздохом ответил:

— Ну что ж… насколько я знаю, семьи у него нет, во всяком случае, он ни с кем не общается. Фактически и друзей у него нет — ни внутри, ни за пределами ордена.

— А враги?

— Он не очень популярен у братьев; конфронтация началась с момента его избрания, хотя, думаю, любому было бы непросто занять это место после отца Чарлза.

— В чем выражалась конфронтация?

Отец Жан долго подбирал слова.

— Орден переживает нелегкие времена, — сказал он наконец. — И, вступив в должность, отец Ксавье начал искать выход из сложившегося положения. Лично я убежден, что он избрал неверный путь, но вместе с тем признаю, что он действовал из лучших побуждений. Он не стал, как некоторые, прятать голову в песок и замалчивать проблемы. Он пытался их решить, хотя я во многом с ним не согласен.

— Что конкретно вы имеете в виду?

— Мы по-разному видим будущее ордена. У нас сейчас очень остро встал вопрос самоопределения. Орден должен развиваться в ногу со временем. В наш век недостаточно просто молиться о процветании общества, а добрые дела многие люди делают куда успешнее нас. Тогда зачем мы? В нашем распоряжении есть очень хорошие люди и немного денег. Но есть ли толк от того и другого? В чем состоит наше служение Господу?

— Часть братьев хочет покинуть орден?

О нет, так сказать нельзя. — Отец Жан позволил себе легкую ироническую улыбку. — Вопрос в том, куда мы должны направить свои усилия. Некоторых заботит вопрос пополнения казны. Для благих дел, разумеется.

— Ну конечно.

— Церковь как институт пытается найти свое место в обществе, и процесс этот длится на протяжении уже нескольких веков, и метания в последние пятьдесят лет — лишь вершина айсберга. Основная суть проблемы: идти ли нам старой проторенной дорогой или в корне изменить подход к делу? Что правильнее: стараться изменить мир или поддаться самим влиянию меняющегося мира? С этой проблемой столкнулись все традиционные религии — вы, наверное, заметили это.

Флавия кивнула:

— Только я не понимаю…

— Мы не ощущаем притока свежих сил. Как я уже сказал, в орден вступают только люди из стран третьего мира. У нас всего тридцать братьев моложе тридцати пяти лет, и практически все они приехали из Африки и Южной Америки. Руководят орденом в основном итальянцы и французы — французов даже больше, но всем им уже за шестьдесят. Штаб-квартира ордена находится в Европе, и большая часть средств расходуется также в Европе. Значительное количество братьев — за перемены, почти столько же — за то, чтобы оставить все, как есть. Вот такова вкратце проблема. Спор на эту тему разжег бурные страсти в наших рядах.

— А что предлагал отец Ксавье?

— Сейчас это не существенно.

— Это решать мне.

— Отец Ксавье и те, кто поддерживал его, хотели, чтобы орден помогал нуждающимся и занимался образовательной деятельностью. Он хотел вложить заработанные деньги в расширение ордена и миссионерские проекты в африканских странах. Деньги он собирался получить, продав кое-что из нашей собственности. Я всячески противился этому плану, но не уверен, что большинство поддержало бы мою точку зрения.

— Понятно. А какую собственность он собирался продать? Уж не Караваджо ли?

— К сожалению, именно его. И это было только начало. Несколько дней назад мы собрались, чтобы обсудить дальнейшую стратегию. К счастью, его предложение отклонили.

— И что это означает?

— Что мы не дали ему разрешения что-либо продавать.

— У вас мало денег?

— Не знаю. Мы небогаты, это точно, но два года назад, когда я по должности имел доступ к сведениям о финансовом положении ордена, мы были не так уж и бедны.

— А почему такая мысль пришла ему в голову? Кто-то предлагал купить Караваджо?

— Мне об этом ничего не известно.

Отец Жан замолчал, осознав вдруг, что и так уже рассказал слишком много.

— И кто сейчас ведет дела вместо него?

До тех пор, пока ситуация не прояснится — в том смысле, сможет ли отец Ксавье вернуться к исполнению своих обязанностей, — мы находимся в подвешенном состоянии. На это время руководство переходит к старшему из братьев.

— То есть к вам?

Он кивнул:

— Мне не хотелось бы взваливать такую ношу на свои старые плечи. Но я посвятил ордену всю свою жизнь и потому сейчас, в момент кризиса, просто не имею права снять с себя ответственность за происходящее.

Флавия улыбнулась.

Из него получился бы прекрасный политик, подумала он. Ей показалось, что глаза его заблестели от предвкушения открывающихся возможностей.

— О'кей. С этим пока закончим. Что вы делали прошлой ночью и сегодняшним утром?

Отец Жан сказал, что распорядок ордена не оставляет выбора. До шести вечера он работал в библиотеке, потом отстоял вечернюю службу, поужинал, около часа читал, еще раз сходил в часовню и в десять отошел ко сну.

— Утром я встал, сходил в часовню, примерно час провел в молитве, позавтракал и в семь приступил к работе. Я был в библиотеке, когда отец Поль пришел ко мне сообщить об ужасной трагедии.

— Вы хорошо спите?

Он пожал плечами:

— В общем, да. Мне не требуется долгий сон; старики все такие. Обычно в три часа ночи я просыпаюсь и читаю книгу.

— Так было и прошлой ночью?

— Да.

— И что вы читали?

Отец Жан отвел взгляд в сторону.

— Приключенческие рассказы, — ответил он. Флавии удалось сохранить серьезное выражение лица. — Мне присылает их племянник. По прочтении я раздаю их другим братьям. Они так занимательны — мы их буквально проглатываем.

— И это… э-э… — Флавия понимала, что напрасно задает этот вопрос, но, представив себе монахов, жадно читающих в ночи о приключениях романтических героев, не смогла удержаться.

— Вы хотите знать: разрешается ли нам это? — с улыбкой спросил отец Жан. — А вы считаете, мы должны читать исключительно Евангелие от Иоанна и книги, рекомендованные Ватиканом? О да. Раньше это было запрещено, но теперь нам разрешили более тесный контакт с внешним миром в целях его познания. Это стало даже поощряться — в определенных границах, конечно.

— Да, хорошо. — Флавия умолкла, пытаясь вспомнить, о чем они говорили. — Ну да, — продолжила она, ухватив потерянную нить. — Где находится ваша… келья? Или теперь это называется по-другому?

— Все правильно. Она выходит во двор, мои окна находятся прямо напротив церкви. Если бы там был какой-нибудь шум или крики, я бы непременно услышал.

— Но вы ничего не слышали?

Он покачал головой:

— Нет, а у меня очень чуткий сон, я просыпаюсь от малейшего звука. Меня будит даже пение птицы в дальнем углу сада.

Флавия выждала паузу. Почему она ему не верит? Он сидел, спокойно сложив руки на коленях, так, словно отсиживал длинную церковную службу. В его поведении не было ничего подозрительного, но она абсолютно точно знала, что он утаил от нее нечто существенное.

— А скажите, отец, кто предложил Менцису отреставрировать Караваджо?

— Он сам и предложил, — ответил старик. — Мы ничего не платим ему. Собственно, поэтому мы и приняли его предложение.

— Он работает совершенно бесплатно?

— Да. По-моему, он получил грант на эту работу от какой-то американской благотворительной организации. Мы оплачиваем только кисти и краски, хотя и это составляет значительную сумму.

— Вы не находите ничего необычного в его предложении?

— Трудно сказать. Он сказал, что хочет привести картину в порядок и готов сделать это безвозмездно. Кто мы такие, чтобы сомневаться в чистоте его помыслов?

Флавия поблагодарила отца Жана за беседу и отпустила. Потом повернулась к Альберто:

— Ну?

— Ты думаешь, один из этих сумасшедших монахов проломил другому башку?

Да ничего такого я не думаю, — лениво возразила она, раздумывая, насколько позволительно в монастыре закурить. — Просто пытаюсь разобраться. Я никогда не делаю скоропалительных выводов, даже в отношении священников. А мой скептический взгляд объясняется тем, что наша беседа была абсолютно бесполезной.

— Ладно. Ну что, пригласим теперь синьору Грациани? А потом прервемся на обед.

Они сошлись во мнении, что настоящие профессионалы всегда обедают рано.

Синьора Грациани ворвалась в комнату и в сильном волнении уселась на стул. Флавия с удовлетворением оглядела ее. Такая не станет ничего скрывать, подумала она. Ее показания представляли особую ценность по трем причинам: она питала нежные чувства к украденной «Мадонне», первой обнаружила пострадавшего и имела в распоряжении ключи от церкви.

Синьора Грациани сообщила, что только начала уборку, когда увидела лежащим в луже крови отца Ксавье. Она закричала. Больше потрясенной женщине было нечего добавить, и она надолго умолкла.

Флавия спросила, что она делала вчера вечером и сегодня утром. Синьора ответила, что все время была дома, не видела и не слышала ничего подозрительного. Вместе с ней живут ее дочка и внучка — с тех пор как этот мерзавец, ее бывший муж, бросил их на произвол судьбы, убежав с какой-то шлюхой. Господь, может, и простит его, но она, синьора Грациани, — никогда. «Клянусь вам».

— Пожалуйста, помните, синьора, что для нас любая мелочь может представлять огромную важность.

Женщина покачала головой. Утром она пришла в церковь, набрала ведро воды и двинулась по проходу между скамьями, собираясь закрыть дверь, когда увидела…

— Какую дверь вы собирались закрыть?

— Главного входа. Она была слегка приоткрыта — разве вы не заметили? Я заперла ее и тут увидела…

— Боже, — прошептала Флавия. У нее перехватило дыхание. — Спасибо, отлично, — торопливо поблагодарила она. — На сегодня, я думаю, достаточно. Большое спасибо, синьора.

— Может быть, вам известно что-то еще? — впервые за все время подал голос Альберто. — Думаю, известно. Скажите нам, синьора? Вы знаете, от чьей руки пострадал отец Ксавье?

Женщина снова кивнула.

— Да, я знаю, — сказала она.

Передние ножки стула со стуком опустились на пол, и Альберто навалился на стол.

— Ну?

— Это сделала она.

Альберто отпрянул, решив, что синьора Грациани имеет в виду Флавию.

— Простите?!

— Моя госпожа. Это сделала она.

— Ах…

— Она сурово наказывает грешников, но милостива и добра к тем, кто искупил свои грехи. Отец Ксавье был скверным человеком, он отвернулся от нее. И понес наказание.

— Ну…

— Он перестал пускать людей, которые любили ее и просили ее о помощи. И еще он хотел обидеть мою госпожу.

— Минуточку, — сказала Флавия, которая наконец поняла, о чем идет речь. — Вы имеете в виду картину?

Синьора Грациани растерянно посмотрела на нее.

— Конечно. — Она удивленно пожала плечами.

— Вы считаете, что отец Ксавье пострадал от картины?

— Моя госпожа наказала его, — строго сказала женщина. — Человек без веры не может служить Господу.

— Да, верно. Большое вам спасибо, — кивнул Альберто. — Вы нам очень помогли. Спасибо, что не пожалели времени и согласились побеседовать с нами.

— Вам нужно заявление в письменном виде? — поинтересовалась синьора Грациани.

— Не сейчас. Может быть, через день-другой, — ответил Альберто, открывая перед ней дверь.

— Вы не поверили мне, — улыбнулась синьора, склонив голову набок. — Но вы увидите, что я была права.

— Черт побери, — сказал он, закрыв за ней дверь. — Я уж подумал…

Флавия засмеялась.

— Видел бы ты свое лицо.

Он фыркнул.

— Вероятно, нам нужно сходить осмотреть эту дверь. Хотя столько времени прошло… Как ты думаешь?

Она кивнула:

— Я думаю, она уже стерла все отпечатки.

— Наверняка. Но прежде всего нам нужно выяснить, кто открыл дверь.