"Попытка к бегству" - читать интересную книгу автора (Пеппероу Юджин)

Юджин Пеппероу Попытка к бегству

5 октября 1987 г. Мильтаун, Джорджия.

Мери Иннес в досаде тряхнула головой и бросила авторучку.

К чему лукавить с собой: все было совсем не так и Юджин это помнит не хуже нее. Они дружили пятнадцать лет. Он был на несколько месяцев старше ее и уже имел кое-какой опыт по части женщин. В этом он сам признался, но с Мери, кроме поцелуев ничего себе не позволял, а она не проявляла инициативу, боясь оттолкнуть юношу от себя. А молодость и желание требовали свое. За первый же год дружбы их ласки стали более смелыми, и гораздо более изощренными… Но отчасти из-за боязни беременности или постепенно выработавшейся у обоих привычки достигать наслаждения иным, отличным от библейского, способом, они так и не стали любовниками в полном смысле слова, и Мери в двадцать лет смогла преподнести, как редкостный подарок, свою девственность будущему мужу – Роберту Иннесу.

Он был гораздо старше ее, к тому же вдовцом с пятилетним сыном на руках. К женщинам Иннес относился с нескрываемой враждебностью и предубеждением. Первую попытку стать мужчиной он предпринял во время учебы в университете гораздо позже большинства своих сверстников и потерпел позорную неудачу. Девица оказалась изрядной стервой, разнесла его позор со всеми подробностями по всему факультету. Однокурсники, не любившие Роберта за замкнутость, прижимистость (он не любил давать в долг и сам никогда ни у кого не брал), нежелание подписывать какие-либо студенческие петиции или воззвания, были рады случаю поставить его на место и с тех пор не упускали возможности пройтись при нем насчет импотентов, «от которых все наши беды и в морали, и в политике».

– Подумайте сами, – громогласно вещал здоровенный футболист с первого курса, не вылезающий из хвостов почти по всем предметам, – что еще делать человеку, которого женщины интересуют лишь в академическом плане? Такому типу только один путь – в науку или в политику. А чего хорошего может ожидать страна от такого политика? Да ничего хорошего, как ты считаешь, а Иннес?

Роберт играл желваками на скулах, но зная, что все присутствующие только и ждут, чтобы он разговорился, молчал, чтобы не углублять тему. Несколько раз он пытался реабилитироваться, но страх неудачи заранее парализовал его и обрекал на поражение. Один неплохо относившийся к нему старшекурсник объяснил Роберту, что тот идет неверным путем.

– Если уж ты не хочешь сходить к психоаналитику, то вот тебе бесплатный совет: возьми на всю ночь дешевую шлюху из бара, напейся с ней как следует, и, вот увидишь, все будет о'кэй. Она сама все за тебя сделает, только пообещай ей премиальные, если будет стараться. А об этой девице с психологического факультета, с которой я тебя видел вчера, даже не думай: у нее комплексов еще больше, чем у тебя. Она только строит из себя озабоченную, чтобы не прослыть старой девой.

Роберту, начинающему отчаиваться в том, что он когда-нибудь станет мужчиной, совет показался весьма разумным. Он и раньше слышал от однокурсников о чудесах, которые умеют вытворять профессионалки.

– Ты понимаешь, старик, – сознался его добровольный наставник, – у меня самого в шестнадцать лет была подобная петрушка. Я тогда влюбился в подругу моей матери, каждое лето гостившую у нас дома. Мы жили во Фриско на самом берегу залива. Она была старше меня на пятнадцать лет, но когда у нас с ней дошло до дела, то она оказалась такой же неумехой, как и я. Короче, вышло все несколько поспешно что ли, если так можно выразиться. Ну ты понимаешь, что я хочу сказать. – Он подмигнул Роберту, и оба расхохотались. Впервые после своего злополучного фиаско Роберт мог смеяться над этой темой почти искренне.

– Ну а потом, – спросил он, – что было потом?

– Потом я познакомился с двумя девчонками без предрассудков. Они были подружками, работали посменно в буфете аэропорта и снимали в городе комнату на двоих. Когда одна была на работе, другая дома и наоборот. Ну задали же они мне жару тогда, эти две девчонки. Я их через месяц уже перестал различать друг от друга, чуть из школы из-за них не вылетел, сам подумай, – до уроков ли мне было. Родители меня затаскали в ту осень по врачам, думали, что у меня туберкулез – так я отощал за три месяца, еле ноги таскал, но с этим… с этим все было прекрасно.

– А та женщина, ну, подруга твоей матери, с ней ты больше не пытался? – заинтересованно спросил Роберт.

– О, с ней было замечательное продолжение. Она приехала к нам на побережье на следующий год и сделала вид, что между нами прошлым летом ничего не было, но я уговорил ее как-то порыбачить с надувной лодки и там-то показал ей настоящий класс! Она так разошлась под конец, что чуть не перевернула лодку. Самое пикантное – это то, что мы «рыбачили» в каких-нибудь двухстах ярдах от берега, а окна нашего дома выходят прямо на залив. Хорошо, что нас не заметили, а то отца и мать кондрашка хватила бы, угляди они, что мы вытворяли в лодке.

Снабженный подробными указаниями своего опытного приятеля, которому нравилось выступать в роли учителя, Роберт в следующее же воскресенье отправился на рейсовом автобусе в соседний городок, но по мере того, как он приближался к цели своего путешествия, решимость его постепенно таяла, уступая место всегдашнему страху и неуверенности.

Подходящая девица нашлась в первом же баре, расположенном в маленьком полуподвале неподалеку от центра городка. После второго коктейля она сама предложила «уйти куда-нибудь из этого гадюшника, где порядочной девушке даже сидеть зазорно». По подсказке девицы, представившейся как Розмари, Роберт снял на ночь комнату в маленькой грязноватой гостинице на окраине и, заперев дверь, проклиная себя в душе за идиотскую затею, сразу достал из сумки заранее купленную литровую бутылку виски. Рыхлое, обильно накрашенное лицо женщины моментально оживилось. Она привычно достала из тумбочки два стакана, небрежно дунула в них и предложила выпить за любовь. Роберта передернуло, но вспомнив советы своего приятеля, он налил по полстакана неразбавленного виски, чокнулся и выпил залпом, стараясь не дышать. Шестидесятиградусный алкоголь почти сразу ударил в голову, и дальнейшее он припоминал смутно. Помнил, пили за то, чтобы сдохли «фараоны» во всем штате, потом за удачу, опять за любовь, затем девица (как, черт, ее звали?) помогала ему снять пиджак, обещая, что с ней ему холодно не будет, потом в памяти был полный провал.

Проснулся Роберт оттого, что портье тряс его за плечо и спрашивал, собирается ли тот освобождать номер. С трудом осознав, где находится, он увидел, что лежит на кровати одетый, накрытый пиджаком. Уже догадываясь, что произошло, он, морщась от головной боли, с трудом сел и достал из внутреннего кармана пиджака бумажник. Водительское удостоверение и читательский билет в библиотеку были на месте, а денег не оказалось. В целом вся эта поездка произвела на него такое неизгладимое впечатление, что повторять что-либо подобное он больше не стал, несмотря на уговоры своего приятеля.

Женился Роберт спустя пять лет совершенно случайно на своей секретарше, сумевшей убедительно доказать ему, что, по крайней мере с ней он ни в чем не уступает в определенном отношении другим мужчинам. Через два месяца после того, как она сумела доказать это Роберту, они поженились, а еще через пять у Барбары родился сын, которого назвали Гарри. Роберт не стал придираться к срокам и пытаться найти у ребенка сходство с собой, он был счастлив, что у него теперь есть семья. Это продлилось меньше года – на развязке шоссе пьяный водитель грузовика не справился с управлением и врезался в машину Иннесов, ехавших всем семейством на пикник. К счастью, ребенок в это время оставался с нянькой дома. Родители Роберта погибли на месте, жена умерла на следующий день, а сам он, выписавшись через три месяца из больницы, занялся делами перешедшей к нему после отца крупной строительной фирмы, и больше на женщин не смотрел.

Когда он приехал по делам своей фирмы в город, где жила с родителями Мери Стефенс, ему было уже тридцать два года. К этому времени выяснилось, что у его сына имеется отставание в умственном развитии, и это стало еще одной причиной, по которой Роберт не пытался жениться, но основным поводом была вновь возникшая после смерти жены юношеская боязнь. Знавшая историю Роберта Иннеса от старшего брата, учившегося с ним в университете на одном курсе, Мери Стефенс скоро догадалась, что напускная сухость и равнодушие к женщинам происходят у него от неуверенности в себе и болезненного самолюбия ущербной личности. Решение женить его на себе созрело у нее, когда она узнала о свалившемся на него после смерти отца богатстве. Когда Иннес зашел повидать однокашника, Мери достаточно было несколько минут общения с ним, чтобы понять, что соблазнить его будет нетрудно, а значит, если она правильно поняла этого человека, нетрудно будет и женить его на себе, особенно если у тебя и молодость, и красота, и обаяние. Уже через несколько дней он стал ее другом; она восхищалась его умом, спрашивала его совета по всем вопросам, которые возникали, и, наивно глядя ему в глаза, говорила, что никогда не думала, что с мужчиной может быть так интересно.

– Как жаль, что вы скоро уезжаете, – вздыхала она и видела как розовеют скулы Иннеса от волнения.

За три дня до того, как Роберт должен был уехать к себе в Мильтаун, Мери попросила покатать ее по окрестностям на его шикарном лимузине, и он с радостью согласился. Непривычная для него близость молодой и красивой девушки в течение нескольких дней возбуждала и томила его. Он чувствовал, что что-то надвигается на него, и весь день перед поездкой буквально не находил себе места от какого-то неосознанного беспокойства. В восемь часов вечера он подъехал к дому Стефенсов и посигналил. В ту же секунду девушка выпорхнула на веранду и на мгновение замерла на крыльце, глядя на Иннеса широко раскрытыми глазами. На ней было свободное длинное платье из легкого белого шелка. Белые туфли на низком каблуке и белая роза в темно-каштановых волосах дополняли картину. Роберт откровенно залюбовался ею.

– Вы похожи на невесту, Мери, – почему-то вполголоса произнес он, открывая ей дверцу.

– Нет, – также тихо ответила она, – просто вы уезжаете навсегда, и я прощаюсь с вами.

По ее просьбе они поехали за город на берег реки, откуда открывался прекрасный вид на всю долину, освещенную мягким светом уходящего дня. Сидя в машине, Мери страстно прижалась к груди своего спутника, сама почти веря в свое волнение и. чувствуя, как ее дрожь передается ему. Его рука осторожно легла ей на плечи, и она, нервничая, подумала, что сам он, пожалуй, ни на что не решится, а ведь оттого, что, возможно, сейчас произойдет, будет зависеть вся ее дальнейшая жизнь. Нужно было как-то подтолкнуть этого рохлю. Левая рука девушки незаметно скользнула вниз и нажала на рычаг возле сиденья: спинка откинулась так неожиданно, что Роберт, тесно прижавшийся к Мери, не удержался и упал на нее.

– Знаешь, – прошептала девушка, – у меня еще никого не было, поэтому мне немножко страшно. Ты только не спеши, ладно?

Застонав от боли, она подумала о том, насколько ее Юджин опытнее и искуснее в любви, чем этот чужой суетливый мужчина; насколько изощренные ласки Юджина приятнее, чем монотонные упражнения Иннеса. Острая неприязнь к нему внезапно вспыхнула в Мери, и она с ужасом подумала, что всю жизнь будет жить с этим уже ненавистным ей человеком. Наутро они зарегистрировали свой брак в мэрии, повергнув этим в изумление весь город, а особенно брата невесты. Через два дня молодожены уехали в Мильтаун. За это время Мери дважды видела Юджина, приезжавшего домой на каникулы, но издалека. Каждый раз она была с Робертом и ограничивалась лишь вежливым кивком. С тех пор Мери ни разу не была в родном городе.

– Нет, Мери, и не уговаривайте меня, мы с вами и так весь вечер танцуем вместе. Ваш муж уже испепелил меня взглядом. Нам только скандала не хватает сегодня.

– Да бросьте, Джейк, неужто вы – бесстрашный охотник на львов…

– Мери, мне не до шуток. Вы с Робертом мои ближайшие соседи, к тому же он мой клиент, и я вовсе не хочу ссориться с ним, даже из-за вас. Ну вот, он идет сюда.

– Алло, Джейк, старый греховодник, вы кажется всерьез решили отбить у меня жену?

– Да что вы, Боб, просто Мери превосходная партнерша и пытается научить меня этому новому танцу. Никак не запомню его название, но у меня пока что-то не получается.

– Да-а? Ну если пытается, то научит, только не думайте, что он такой уж новый, этот танец. Она научила меня этому танцу лет десять назад, причем, заметьте, сделала это до свадьбы.

– Что за чушь ты несешь, Боб? Опять налакался как свинья? Я сегодня специально заехала в контору и привезла тебя прямо к Джейку, чтобы не напился дома, а ты уже ухитрился здесь. На тебя уже все обращают внимание. Иди домой и ложись спать.

– Ты прекрасно знаешь, что я напился от злости, потому что ты весь вечер не отходишь от Джейка. Думаешь я не вижу, что ты делаешь это нарочно, на зло мне!

– Боб, да бросьте вы, у меня и в мыслях не было, что вы можете подумать, будто я приударяю за вашей женой.

– Причем здесь вы, Джейк? Дело вовсе не в вас, дело в ней. Моя верная и любящая женушка способна соблазнить и конную статую генерала Гранта. Ха-ха! Причем вместе с его конем. Ха-ха-ха!

Звук пощечины, хотя и приглушенный музыкой, заставил гостей Джейка Кройстона обернуться. В просторной гостиной, увешанной по стенам головами зверей, убитых хозяином в Африке, наступила тишина, кто-то выключил магнитофон. Роберт Иннес, невысокий, худой, с нервно подергивающимися от бешенства губами, невольно поднес руку к левой щеке, на которой начал проступать красный отпечаток ладони его жены. Казалось, он сейчас ее ударит в ответ, но усилием воли Иннес сдержался, резко опустил руку и, повернувшись к высокому седовласому красавцу, хозяину дома, криво усмехаясь, сказал, преувеличенно четко и несколько замедленно выговаривая слова:

– Извините меня, Джейк, кажется, я и вправду перебрал сегодня. Не буду портить вам вечер. Пожалуй, мы пойдем домой. Мери, мы уходим.

– Мы? – подняла красивые, безукоризненно ровные брови Мери. – Почему мы? Я остаюсь до конца вечера, если, конечно, хозяин дома позволит. Джейк, вы же не выгоните меня с вашей чудесной вечеринки только потому, что мой муж не умеет себя вести в обществе?

– О, что вы говорите, Мери, – смешался Кройстон, невольно оказавшийся между двух огней. – Но может быть, вы останетесь Боб? – неуверенно обратился он к Иннесу.

– Я иду к себе домой, – ответил тот с упрямством крепко выпившего человека, – а с тобой, моя дорогая, мы поговорим после. Он окинул жену недобрым взглядом и, чуть покачиваясь, вышел на веранду, спустился с крыльца и двинулся по дорожке сада к калитке. Хозяин дома вышел его проводить; следом за ним появилась Мери и села боком на перила, наблюдая, как ее муж повернул направо к соседнему участку, на котором темнел двухэтажный дом с двумя ярко освещенными окнами первого этажа.

– Это комната Гарри? – спросил Кройстон.

– Нет, это окна кабинета Роберта. Он сегодня рано уехал на работу и, наверное, забыл выключить свет, а без него в его комнату зайти нельзя из-за собаки. Она тут же начинает рычать, того и гляди бросится, вот свет и остался гореть весь день.

– Да, этот Джерри просто чудовище. Когда я вижу, как он гонится за кошкой, у меня просто мороз по коже дерет. Очень крупный экземпляр. А кто же его кормит днем? Вы же, наверное, не рискуете?

– Да он и не возьмет еду ни у кого, кроме мужа – так его тот приучил. Он ему с утра оставляет у себя в кабинете миску с мясом, да еще Гарри таскает ему кошек, которых эта тварь тоже сжирает. Бр-р, мерзость!

– А где он, с кем вы его оставили?

– Кого, Гарри? Его забрал на два дня погостить дед по матери. Завтра привезет. Роберт все еще надеется, что врачи смогут что-то сделать, и категорически отказывается отдать Гарри в интернат. Парень уже выше меня ростом, но вовремя сходить в туалет забывает, так и ходит потом с мокрыми штанами. Смотрите, Роберт наконец-то добрался до дома, вот увидите, сейчас пойдет на кухню, там у него спрятана бутылка.

– Он что-то стал пить последнее время, – сказал Кройстон, опускаясь в старинное дубовое кресло-качалку, заскрипевшее под его грузным телом.

Джейку Кройстону было за пятьдесят, жена у него умерла давно, дети были взрослые, учились в Восточных штатах, и единственным его увлечением, кроме адвокатской конторы, была охота, которой он посвящал все свое свободное время.

– Дела он, правда, ведет отлично, – с ноткой зависти в голосе продолжал Кройстон. – Если ему и дальше так будет везти, то скоро он, чего доброго, приберет к рукам весь город.

– Кто это собирается прибрать к рукам наш замечательный город? – послышался сзади мягкий мужской голос с явным ирландским акцентом.

В ярко освещенном прямоугольнике двери, из которой на веранду доносился смех и негромкая музыка, показалась приземистая фигура мужчины в вечернем костюме и с бокалом в руке.

– Мери, вы не знакомы с мистером О'Нилом, главным блюстителем порядка и нравственности в нашем городе, грозой гангстеров и любителей водить машину в нетрезвом виде? – с чуть заметной насмешкой представил мужчину хозяин дома. – Тогда познакомьтесь: мистер Харви О'Нил – начальник городской полиции, человек, который всегда на службе, даже когда отдыхает, вот, как сейчас, например.

– Вы все издеваетесь над полицией, Джейк, – не обижаясь, ответил мужчина, подходя ближе к Мери. – Это непатриотично.

– Мистер О'Нил все поступки людей рассматривает только с точки зрения патриотизма, а уж во вторую очередь – законности, – продолжал подсмеиваться Кройстон. – Харви, познакомьтесь с моей соседкой миссис Иннес, мужа ее вы хорошо знаете с детства.

– Муж говорил мне как-то о вас, – подтвердила Мери, протягивая руку, и увидела, как в глазах полицейского зажегся и тут же пропал, притушенный быстро опущенными веками злой огонек.

– Кажется, он ушел в неважном настроении?

– Да, но сейчас он его себе поправит. Видите, в кухне зажегся свет? Жаль, что вы не сможете посмотреть на его лицо, когда он деберется до итальянского вермута. Он даже стакан не достанет, а будет сосать прямо из горлышка. Б-р-р! – Мери передернула плечами и потянула Кройстона за рукав, – Джейк, пойдемте в дом, неудобно бросать гостей. Вы идете с нами? – обратилась она к полицейскому.

– Да, иду, хотя в такую погоду заходить в помещение просто не хочется. Вы посмотрите, какое небо.

На черном бархатном небе Юга сияли крупные звезды, легкий ветерок с реки доносил аромат ночных цветов. Даже музыка, слышавшаяся из гостиной, не портила очарования этого чудесного вечера. Джейк Кройстон уже повернулся, чтобы вернуться в дом, но внезапно резко остановился и поднял руку, призывая всех к молчанию. В этот момент он очень походил на охотника, услышавшего отдаленный львиный рев. Тревога отразилась на его лице, все его большое тело сразу подобралось, словно готовясь к встрече с неожиданной опасностью.

– Что случилось, Джейк? – удивленно спросил его начальник полиции. – Что с вами?

– Мне послышался крик. Вот опять, слышите?

– Да бросьте, Джейк, кому здесь кричать. – сказала Мери и взяла его под руку. Мы живем, слава Богу, не в городских трущобах, чтобы у нас кричали по ночам. Идемте в дом, ваши гости обидятся.

– Нет-нет! Кто-то действительно кричал.

Все трое застыли, прислушиваясь, но тишина словно сгустилась над ними. Полицейский хотел что-то сказать, но так и замер с открытым ртом. От виллы Иннесов, расположенной в ста ярдах справа, донесся отчаянный вопль, резко оборвавшийся, словно кричавшему зажали рот.

– Что это? – почему-то шепотом спросил Кройстон. – Это в вашем доме, Мери.

Женщина, бледная как мел, стояла, прислонившись к перилам веранды, глядя на всех полубезумными, широко раскрытыми глазами.

– Что-то случилось с мужем, – с трудом выговорила она непослушными губами. – Наверное, воры забрались в дом.

– Подождите, я сейчас! – крикнул Кройстон и рванулся через комнату, расталкивая танцующие пары, к лестнице, ведущей на второй этаж. Через несколько секунд он был уже внизу, держа в одной руке нарезной штуцер двенадцатого калибра, а другой рассовывал по карманам патроны. Встревоженные гости потянулись на веранду, взволнованно спрашивая друг друга, что случилось.

Кройстон несся к вилле Иннесов с неожиданной для его комплекции быстротой, заряжая на бегу ружье с трудом поспевал Харви О'Нил, доставая из внутреннего кармана служебный револьвер, а следом, спотыкаясь на высоких каблуках, бежала Мери, прижимая к груди руки. Калитка в ограде оказалась защелкнутой на замок, и пока Мери трясущимися руками ее отпирала, подоспели остальные участники вечеринки.

– Оставайтесь все здесь, – решительно потребовал начальник полиции. – Там могут быть грабители, возможна стрельба.

Он оттеснил любопытных за калитку и, захлопнув ее, осторожно пошел к дому, держа пистолет на уровне груди, внимательно глядя на окна. Кройстон поднялся на крыльцо, прислушиваясь к тому, что происходит в доме, резко рванул на себя створку двери и влетел в коридор. Выждав несколько секунд, за ним вошли О'Нил и Мери. В просторном холле было темно, а из-за приоткрытой двери в конце коридора, уходящего влево, на пол падала полоска света, и слышалось рычание. Кройстон распахнул дверь, решительно шагнул внутрь, и вскрикнул от ужаса. О'Нил и Мери вбежали в комнату следом за ним. Мери, издав отчаянный вопль, тут же вылетела обратно в коридор. Мужчины переглянулись с выражением ужаса и отвращения на лицах: пол комнаты, частично занавеси на окнах и стены были забрызганы кровью. Возле окна уже без движения лежал Роберт Иннес в изорванном в клочья костюме, а над ним, не обращая на вошедших никакого внимания, с измазанной кровью мордой, стоял, широко расставив передние лапы, громадный дог тигровой масти и яростно рвал зубами его горло, глухо рыча при каждом рывке.

– Черт меня побери, – ошеломленно пробормотал О'Нил, поднимая револьвер.

– Подождите, – удержал его за руку Кройстон, – вы можете задеть Иннеса.

Он прошел вдоль стены к окну, опустился на правое колено и, вскинув ружье, крикнул: «Джерри!». Дог резко повернулся на голос и бросился на Кройстона с разинутой пастью. Выстрел из крупнокалиберного ружья прозвучал оглушительно. Двенадцатиграммовая пуля настигла дога в прыжке. Тело его тяжело шлепнулось к ногам не успевшего отскочить Кройстона, обдав кровью, хлынувшей из страшной раны. Тот с сожалением посмотрел на свои светлые брюки и пробурчал, перезаряжая верхний ствол ружья:

– Черт возьми, настоящая бойня. Что нашло на этого пса? Взбесился что-ли? Боюсь, что бедному Бобу уже ничем не поможешь.

– Да, – подтвердил, наклонившись к телу Иннеса, полицейский. – У него голова держится на одном позвоночнике. Похоже, что он ударил его плетью, которая валяется на полу. Тот бросился на него, а там почуял кровь и взбесился. Собак, таких крупных, как эта, вообще не стоит бить зря: они так же обидчивы и самолюбивы, как люди.

– Похоже, что вы разбираетесь в собаках, Харви?

– Да, мой отец одно время пытался разводить сторожевых собак на продажу, пока не прогорел, а я ему помогал. Правда, он никогда не любил и не понимал собак, в отличие от меня. Он, может, потому и прогорел со всеми своими начинаниями, что брался за дела, в которых ничего не смыслил. Но он до самой смерти верил, что найдет свое Эльдорадо, как, впрочем и каждый ирландец.

– И вы, Харви, тоже верите в свой шанс?

– Представьте себе, Джейк, верю. Только что-то оно долго не может найти меня, мое Эльдорадо, а уж я бы не упустил его. – Харви О'Нил осторожно тронул ногой развороченную пулей голову собаки и даже с некоторым сожалением произнес: – Какой великолепный экземпляр и окрас редкостный. Не знаете, Джейк, где Иннес достал его?

– Не помню. Он ведь давно у него, года четыре или пять, не помню точно. Боб купил его маленьким щенком. А что?

– Да нет, ничего, просто подумал, не завести ли мне такого же красавца. Так, говорите, этот пес у Иннеса уже пять лет? Вы в этом уверены?

– Я же вам говорю, что точно не помню, но не не меньше четырех лет, за это я ручаюсь. Да и какое это теперь имеет значение? Кстати, а где миссис Иннес?

Мужчины оглянулись, но в комнате ее не было. Они вышли в холл, стараясь не наступать на кровавые лужи на полу, и здесь увидели жену, вернее, теперь уже вдову Роберта Иннеса, так нелепо погибшего от зубов собственной собаки. Мери стояла согнувшись в углу коридора, опираясь одной рукой о стену и прижав другую к животу. Судорожные приступы рвоты буквально выворачивали ее наизнанку.

– О, боже! – глядя на нее, сказал Джейк Кройстон, еще минуту назад проявивший завидное хладнокровие. – Где здесь ванная?

Начальник городской полиции был чем-то сильно озабочен…

Похоронили Роберта Иннеса через два дня на городском кладбище в фамильном склепе, построенном еще его дедом. По желанию вдовы процедура была очень скромной. По ее же просьбе местная газета, поместившая пространный некролог о «видном гражданине города, трагически погибшем на гребне своей плодотворной деятельности, обошла молчанием причину смерти, но на следующее утро, просматривая почту, «безутешная вдова», как она была названа в той же заметке, увидела, что дотошный редактор поместил рядом с заметкой и портретом мужа ее собственную фотографию в траурном платье. «Кретин старательный», – мысленно выругалась Мери. Я же сказала, чтобы на кладбище не было репортеров. Когда они только успели меня щелкнуть.

Она тревожно задумалась, но потом, решив для себя, что все должно обойтись, стала разбирать пришедшие письма. Большинство их было от знакомых с выражением соболезнования, но голубой конверт со штампом ее родного города, надписанный аккуратным твердым почерком с легким наклоном влево, заставил ее сердце забиться быстрее. Письмо было от Юджина Престона. Мери прошлась по комнате, пытаясь унять охватившее ее волнение, потом решительно вскрыла конверт, подумав про себя, что если Юджин хочет видеть ее и зовет к себе, то все будет хорошо. Развернув лист бумаги, она прочитала.

Мери разжала пальцы, и письмо упало на пол у ее ног. Она постояла с минуту, чувствуя странную пустоту в груди, потом пошла зачем-то к двери, и в этот момент пронзительно, болезненно ударив по нервам, зазвонил телефон. Какое-то нехорошее предчувствие заставило Мери помедлить, но телефон звонил не переставая, и она неохотно сняла трубку.

– Алло! – спросила она и, после продолжительного молчания, услышала насмешливый голос:

– Миссис Иннес, если не ошибаюсь?

– Да, это я. Кто это?

– А вы не догадываетесь? Вам привет от мисс Тейлор из Гринхилла, – последовал ответ.

– Это вы? Как вы меня нашли? – Мери сделала прерывистый глубокий вздох.

– Совершенно случайно. Сегодня утром приехал в город по делам и в газете увидел ваш портрет. Знаете, траур вам идет.

– Что вам от меня нужно?

– А как вы сами думаете, миссис Иннес, что может быть нужно такому бедняку, как я, от такой богатой, как вы?

– С чего вы взяли, что я богата?

– Ну, ну, не надо прибедняться. Я ведь за какие-то полчаса уже успел многое узнать. Ваш муж был очень богат, а теперь, стало быть, и вы станете богатая. И вот вам мой сказ: если хотите, чтобы мы с вами по-мирному разошлись, то приезжайте ко мне прямо сейчас и мы обо всем договоримся.

Послышался щелчок и короткие гудки в телефонной трубке. Мери осторожно положила трубку, зачем-то вытерла о скатерть руку, потом поняла, что не только рука, но и спина ее покрыты липким холодным потом. Она неуверенно, словно слепая, подошла к большому зеркалу, висевшему в простенке. Внимательно посмотрев на себя, она достала из сумочки ключи от машины и, подержав их в руке, будто взвешивая, быстро вышла из комнаты.

Вернувшись домой через три часа, она помыла и поставила в гараж машину, приняла душ и, закутавшись в махровую простыню, поднялась к себе в спальню, оставляя мокрые следы босых ног на лестнице. Встретившегося ей внизу Гарри она просто молча обогнула, не обругав против обыкновения. Мери чувствовала себя настолько разбитой, что, упав на покрывало, не вытираясь, мгновенно заснула. Разбудил ее гонг в прихожей. Решив, что это приехали за Гарри из интерната, в который она накануне договорилась его поместить на постоянное жительство и внесла плату за первый год, она накинула халат, спустилась вниз, на ходу завязывая пояс, и открыла дверь. В прихожую уверенно шагнул приземистый мужчина.

– Добрый день, миссис Иннес, вы меня помните? Я, Харви О'Нил, начальник городской полиции.

– Да, мистер О'Нил, конечно, я вас помню. Вам почему-то очень не понравилось, когда я сказала, что муж рассказывал мне о вас. Почему?

– Потому, что я очень хорошо знал, что именно мистер Иннес мог сказать обо мне своей жене.

Мери вспомнила, как Роберт однажды пренебрежительно отозвался о начальнике полиции: «Нищий ирландец, хорошо знающий свое место. Я сделал его тем, кто он сейчас есть, и он за это предан мне не меньше Джерри».

Но Мери и Роберт не знали Харви О'Нила близко и не подозревали, какие мысли гложут его всю жизнь.

О'Нил был восьмым ребенком в бедной ирландской семье. Его мать, убежденная католичка, не признавала контрацептивов и, хотя семья еле сводила концы с концами, продолжала беременеть чуть не каждый год. Харви с раннего детства на своей шкуре узнал, что такое жестокая нужда. Отец его постоянно был без работы, семью кормила мать, работавшая кухаркой в доме Иннесов. Принося в дом остатки еды с хозяйского стола, она рассказывала своим детям, что ели сегодня у Иннесов, как была одета хозяйка, сколько на вечере присутствовало гостей. Бедность и зависть к богатым были чуть ли не единственными мотивами решения Харви пойти после школы служить в полицию. Он полагал, что став законным представителем власти, будет в чем-то, может быть, даже выше всех этих богачей и их детей-зазнаек, не ставивших его ни в грош.

Увы, действительность оказалась совсем иной, чем представлялось это начинающему полицейскому. При первой же попытке задержать за вождение автомобиля в нетрезвом виде сына владельца сети городских прачечных, О'Нила вызвал к себе тогдашний начальник полиции Уильям Харт и прозрачно намекнул, что подобное рвение может стоить ему места. Его дело охранять собственность и покой уважаемых граждан города, а не таскать их детей в участок из-за всякой ерунды. Все последующие годы службы только усиливали зависть Харви к богатым и укрепляли его желание стать одним из них. Он прекрасно понимал, что на зарплату полицейского не разбогатеешь, даже если откладывать большую ее часть в банк, отказывая себе во всем. Но в то же время отлично видел, что начальник полиции города живет явно не по средствам, понимал, что каждое незаконно закрытое дело о хулиганстве, нарушении нравственности и так далее приносит тому определенную сумму по твердой, им же самим установленной таксе. Харви считал, что на этой должности можно иметь гораздо больше, причем не таким способом, но сделать пока ничего не мог, продолжая откладывать на свой счет в банке значительную часть жалованья, урезая себя даже в еде. Когда начальник городской полиции Харт собрался по состоянию здоровья уйти на пенсию, он имел с О'Нилом длительную беседу, закончившуюся совместным визитом в городской банк, после чего счет О'Нила уменьшился на треть, а начальник полиции пришел к уверенности, что лучшей кандидатуры на свое место, чем Харви О'Нил, нет. Так Харви О'Нил в тридцать два года стал начальником полиции города. Неожиданную поддержку в этом ему оказал Роберт Иннес, сказавший, что хорошо знал в свое время мать Харви, знает и его самого с раннего детства и думает, что мистер О'Нил является подходящей кандидатурой. Когда на следующий день Харви пришел к нему домой поблагодарить за поддержку, Роберт Иннес без обиняков объяснил ему, кто является истинным хозяином в городе и дал понять, какие услуги «влиятельные люди города вправе ждать от будущего начальника полиции».

«Ладно, – весь цепенея от душившей его злобы и зависти, но послушно кивая головой, думал О'Нил, – дай срок, и ты у меня по-другому заговоришь. Не может быть, чтобы тебя не за что было зацепить». Свою деятельность в полиции О'Нил подчинил двум основным и, вроде бы взаимоисключающим задачам. Одна из них заключалась в том, чтобы ничем не вызвать неудовольствия отцов города, вторая, весьма деликатная, – в сборе компрометирующих материалов на своих хозяев. С той же решительностью он пресек расцветшую при его предшественнике систему взяток. Живя на одно жалованье, он тем не менее не брал ни цента ни у кого из своих подчиненных, хотя прекрасно знал, что многие из них занимались почти узаконенным рэкетом, собирая небольшую, но постоянную дань с владельцев кафе, пивных, закусочных. Все это стало известно в городе и вызвало уважение к нему даже тех, кто его не любил. В его порядочность пусть не сразу, но поверили, и постепенно должностные лица, бизнесмены, адвокаты стали обращаться к нему в щекотливых ситуациях за помощью, просить о небольших одолжениях, формально выходящих за рамки закона. Вознаграждений О'Нил никогда не брал, но стоило муниципалитету начать строительство в городе концертного зала, то почему-то оказалось, что наиболее подходящий для этой цели участок принадлежит сестре О'Нила и куплен он всего полгода назад в кредит и на самых льготных условиях. Муниципалитет, не торгуясь, откупил у нее участок, а разницу в тридцать тысяч долларов начальник полиции положил в карман, никого таким образом не обделив и ни к кому персонально не попав в зависимость. Он постепенно стал необходим финансовой аристократии города, с ним вынуждены были считаться, но до того, чтобы стать своим в избранном обществе ему по-прежнему было далеко. Его терпели, потому что он был нужен.

За годы службы Харви О'Нил хорошо узнал подноготную многих из тех, чьей дружбы безуспешно добивался. Он знал, какими махинациями наживались их состояния, как беззастенчиво обиралась казна штата и города, сколько денег налогоплательщиков оседает в карманах тех, кто с холодным недоумением поднимает брови, увидев его, О'Нила, среди избранного общества. Чтобы стать своим в этом замкнутом мире, нужно было что-то еще, и начальник полиции твердо решил дождаться своего часа.

И еще у него была заветная тайная мечта: растоптать, уничтожить, унизить Роберта Иннеса. Они были ровесниками, в детстве играли в футбол на одном стадионе, правда, в разных командах, но после каждой тренировки Роберт уезжал домой на новеньком гоночном велосипеде, а с пятнадцати лет на собственном автомобиле, в то время как Харви плелся домой пешком через весь город в убогую квартиру своих родителей. Он ненавидел Роберта за новенькую футбольную форму, за то, что мать работает кухаркой, за брак Иннеса на молодой красивой женщине. Харви до сих пор был холост. В свое время он не женился из-за отсутствия денег и собственного угла, а когда они появились, его перестало тянуть к женщинам своего круга. Позже, уже став с помощью Роберта, начальником полиции, он еще больше возненавидел его за оказанную помощь, свою постоянную зависимость от него, за то, что приходилось почтительно называть его «мистером Иннесом» и закрывать глаза на то, каким образом фирма Иннеса получает от городского муниципалитета подряды на строительство общественных зданий и как это строительство ведется. Гибель Роберта лишила О'Нила ненависти, но зато дала возможность посмертно отомстить ему.

Харви О'Нил стоял в роскошно обставленной гостиной Роберта Иннеса и, глядя на красавицу-вдову, решал, есть ли у нее что-нибудь под халатом. Мери прекрасно поняла этот взгляд, и щеки ее чуть порозовели. Она нахмурилась и холодно спросила:

– У вас ко мне срочное дело, мистер О'Нил, что вы пришли без звонка?

– Оно было срочным, миссис, до сегодняшнего утра, но теперь, похоже, спешить уже некуда. Тем не менее нам стоит закончить его сейчас, чтобы уж больше к нему не возвращаться.

– Боюсь, я вас не понимаю.

– Боюсь, что вы меня очень хорошо понимаете, миссис Иннес. Я пришел, чтобы предъявить вам обвинение в убийстве мужа. Что вы на это скажете?

– Вот как? Я скажу, что вы сумасшедший, мистер О'Нил, но все равно это интересно. Как же, по-вашему, я его убила? У меня ведь есть неплохое алиби. В момент смерти моего мужа я находилась в другом месте, причем в обществе начальника городской полиции. Не так ли?

– Мне нравится ваше хладнокровие, мадам, но, увы, оно вам уже не поможет. Отдаю вам должное: убийство было задумано талантливо. Вам только просто не повезло, что я хорошо разбираюсь в собаках. Когда в тот вечер Джейк Кройстон сказал, что этот пес у вашего мужа уже четыре года, я еле сдержался, чтобы не выдать себя. Хотя у собаки выстрелом был сильно разбит череп, но челюсти сохранились прекрасно, и каждый, кто разбирается в собаках, может определить по зубам, что псу, который загрыз вашего мужа, было не больше двух лет от роду, но уж никак не четыре! Это был ДРУГОЙ ПЕС!

Как только я это понял, мне сразу стало понятно и ваше несколько вызывающее заигрывание с Джейком Кройстоном у него на вечеринке и ваша пощечина мужу при всех. Это вы неплохо проделали, заставив мужа ревновать, привели его в ярость, а потом добились, чтобы он ушел с вечеринки, не дожидаясь ее окончания. Вы за ним не последовали – вам нужно было алиби – и вы его получили. Вы знали, что пьяный и раздраженный Роберт частенько бьет собаку плетью, и постарались в тот вечер, чтобы он был пьян и зол, как черт. Но и это вам показалось недостаточной гарантией, что пес бросится на Роберта, не правда ли? Я об этом догадался не сразу, но потом вспомнил, что пес не обратил на нас никакого внимания, когда мы вошли в комнату, но стоило Кройстону крикнуть: «Джерри», как пес бросился на него, так бросаются хорошо дрессированые служебные собаки по команде «Фасс!». Видимо, этого пса специально тренировали бросаться на человека, произносившего слово «Джерри». Впрочем, могу вам сказать, как бывший любитель собак, что и одного удара плетью от чужого человека хорошо дрессированная сторожевая собака не стерпела бы. Итак, учитывая размеры и силу этого пса, у вашего мужа практически не было шансов остаться в живых, как только он вошел в свой кабинет. Ваш расчет оказался верен.

Миссис Иннес, мне просто любопытно узнать, как вам удалось убрать из дома настоящего Джерри. По словам прислуги, он никого, кроме вашего мужа, к себе не подпускал и еду брал только из его рук?

Мери с трудом разлепила спекшиеся губы и, криво усмехнувшись, ответила:

– Я оставила в гараже свою машину с включенным мотором и кошкой, которую отняла у Гарри. Стекло в машине было чуть приспущено, кошка не могла протиснуться в эту щель й начала мяукать. Я подождала, пока Джерри не услышал ее и не примчался к машине, как бешеный, а потом закрыла за ним снаружи двери гаража и вентиляционную заслонку. Через полчаса все было кончено. Я втащила его труп в машину и отвезла на городскую свалку вместе с кошкой. Жалко ее, ни за что погибла.

– А мне лично жалко этих прекрасных псов, а не кошку. Кстати, вы знаете, что они родные братья? Нет? Я так и думал, я ведь и сам об этом узнал случайно. Когда я понял, что пса подменили, я решил, что обе собаки куплены в одном месте – очень уж редкая масть для догов. Я в наших местах такую больше не встречал. Попытался осторожно узнать у приятелей вашего мужа, где он купил своего Джерри, но никто не знал. Тогда я на два дня засел в городской библиотеке за подшивки газет пяти-четырехлетней давности и вчера вечером наконец нашел то, что искал – рекламное объявление некоего Ли Найта, разводящего для продажи высокопородистых собак, в том числе догов тигровой масти. Сегодня утром я поехал по указанному в объявлении адресу. Небольшая ферма расположена в пятидесяти милях отсюда, но оказалось, что меня уже опередили. Ворота фермы были распахнуты, Ли Найт лежал во дворе с переломанным позвоночником и раздавленной грудной клеткой. По заключению эксперта, у машины, сбившей его, должны быть вмятины на радиаторе и бампере, так что все автомастерские штата предупреждены о необходимости сообщить в полицию, если такая машина появится. Зачем вы убили его, миссис Иннес, ведь Найт не знал, кто вы и где вы живете?

– Он узнал меня по фотографии в сегодняшней газете, позвонил в редакцию и спросил, что значит «трагически погиб» в применении к мистеру Иннесу, и, когда ему объяснили, он сразу все понял, нашел в телефонной книге мой номер и потребовал, чтобы я немедленно приехала к нему.

– Пытался вас шантажировать?

– Да, потребовал для начала пятьдесят тысяч долларов. Я поняла, что теперь он не отвяжется и согласилась сейчас же привезти эти деньги. Найт пошел открывать ворота, а я села в машину. Когда он откинул щеколду, я нажала на газ и ударила его бампером о створку ворот. Ворота распахнулись, он упал и, страшно крича, пытался отползти в сторону. Тогда я дала задний ход, разогнала машину и переехала его по спине. Он был очень противный человек, от него всегда пахло псиной.

– Да, это веский довод, особенно для присяжных. Я приехал на ферму буквально через час после вас и сразу бросился в дом искать документы. К моему счастью, этот Ли Найт оказался довольно пунктуальным человеком. В столе у него я нашел амбарную книгу, куда он записывал за много лет все свои сделки по продаже собак и их родословные. Я нашел запись о продаже мистеру Иннесу из Мильтауна четыре года назад трехмесячного щенка дога тигровой масти по кличке Джерри от золотых медалистов Линды и Дика, а потом нашел запись годичной давности о продаже мисс Тейлор из Гринхилла пятимесячного щенка дога тигровой масти по кличке Хаски от тех же родителей, так что оба пса – родные братья. Возле этой записи была приписка о том, что собака оставлена временно для специальной дрессировки. А в следующей графе говорилось о том, что собака выдана хозяйке 18 августа, то есть в день гибели вашего мужа. Дальше выследить вас было несложно. Вряд ли, решил я, вы приезжали за собакой на своей машине, но и такси от Мильтауна до фермы Найта вас не повезет. Значит, вы оставляли свою машину где-то неподалеку от фермы, а уж потом взяли такси. Ближайшее место, где можно взять такси и оставить машину, это Гринхилл, где всего двенадцать частных такси. Через полчаса я нашел таксиста, возившего вас на ферму, а потом с собакой назад в Гринхилл. Он опознал вас по предъявленной фотографии, а на охраняемой стоянке мне повезло еще больше: ее сторож хорошо вас запомнил и даже записал номер вашей машины. По его словам, вы в течение года по меньшей мере раз в неделю по утрам оставляли на его стоянке машину. Он никогда не видел у вас собаки, а три дня назад вы, приехав, как обычно, одна, уехали с громадной полосатой собакой. Он тоже опознал вас по фотографии. Здесь в портфеле все документы, подтверждающие мои слова. Смотрите: вот амбарная книга Ли Найта, заключение эксперта о возрасте пса, вот показания водителя такси и сторожа автостоянки. Я думаю, для любого суда присяжных этих доказательств хватит за глаза, чтобы признать вас виновной в двух убийствах втэрой степени, а это уже пахнет жареным не только в переносном, но и в прямом смысле. Можете мне поверить, миссис Иннес.

Мери, слушавшая молча, перестала сдерживаться и крикнула ему в лицо, не скрывая своей ненависти и отчаяния:

– Ну, так арестуйте меня. Это будет громкое дело, и вы прославитесь, может быть, даже попадете на страницы центральных газет.

Полицейский аккуратно сложил документы в свой портфель и откровенно рассмеялся:

– Ха-ха-ха! Слава, конечно, вещь хорошая, но в карман ее не положишь и такой дом, как у вас, не построишь, не правда ли? Дело в том, миссис Иннес, что своими догадками о вашей любви к собакам я пока ни с кем не делился. Таким образом, только от меня зависит, останетесь ли вы сидеть в этом мягком кресле или сядете на более жесткую скамью подсудимых с реальной перспективой впоследствии пересесть на еще более жесткий электрический стул. Расследование я проводил в одиночку. Никто из опрашиваемых мною не знает сути дела, кроме того, каждый из них предупрежден об ответственности за разглашение хода следствия. Смерть Ли Найта я могу списать за счет заезжих хулиганов – он жил так уединенно. Так какая перспектива вас больше устраивает, миссис Иннес?

Мери, еще не веря в забрезжившую надежду, судорожно прижала руки к груди и спросила, с трудом выговаривая непослушными губами:

– Если я вас правильно поняла, мистер О'Нил, вам нужна какая-то сумма денег?

– Вы меня поняли, но боюсь, что не совсем правильно. Мне нужно все, что вам оставил ваш муж, включая деньги на его банковском счету, акции принадлежавшей ему строительной фирмы, этот дом с прилегающим земельным участком и всем, что есть в нем.

– Негодяй! – закричала Мери и вскочила с кресла. – Ты хочешь оставить меня нищей? Выбросить на улицу из моего собственного дома?!

Ее рука взлетела вверх, но О'Нил с неожиданным при его тучности проворством прыгнул вперед, уклоняясь от удара и обхватив Мери руками, прижал ее к себе железным объятием, не оставив ни малейшей возможности хотя бы шевельнуться. Халат ее во время этой схватки распахнулся, и она явственно почувствовала, как мгновенно напряглось тело мужчины, прижавшего ее к себе.

– Ну, хватит, – задыхаясь, выдавила из себя Мери, – отпустите меня. Вы пока еще находитесь у меня дома, так что уберите руки.

Полицейский подчеркнуто медленно разжал руки и, нагло ощупав Мери пониже спины, сказал, откровенно любуясь ею, пока она торопливо завязывала пояс на халате.

– А я вовсе и не гоню вас из дома, напротив, предлагаю вам остаться в нем.

– В качестве кого?

– В качестве моей законной жены.

– ???

– Что вас так удивило в моем предложении? Завтра с утра мы с вами поедем к директору банка Саймону Роджерсу и оформим на мое имя движимое и недвижимое имущество. Роджерс знает, что у меня имеется на него очень пикантный материалец, поэтому будет молчать о нашей сделке, как рыба. Вы останетесь жить в этом доме, как и жили, а через полгода, чтобы не шокировать общественное мнение, мы с вами официально зарегистрируем наш брак, и я перееду сюда. С вашим общественным положением и связями, с моими деньгами и хваткой, я через полгода приберу к рукам весь город, а там, кто знает, может, сумею добиться и гораздо большего. Ведь мне всего сорок два года, а для политика это возраст расцвета.

– Может, вы попытаетесь заставить меня еще и спать с вами? Ну так знайте, что этому никогда не бывать, потому что вы мне просто омерзительны.

Лицо полицейского застыло, как маска, и только в глазах вспыхнул злой огонек. Он неторопливо собрал в свой портфель разложенные на столе документы и с издевкой в голосе сказал:

– Ну что вы, мадам, разве можно заставлять такую порядочную и утонченную даму, как вы, насильно спать с таким плебеем, как я? Ни в коем случае. Я думаю, что вы будете делать это добровольно каждый раз, как только у вас кончатся деньги. Раз уж наш будущий брак будет носить фиктивный характер, то и средства на жизнь извольте добывать себе сами.

– Вы что, принимаете меня за проститутку?

– Ни в коем случае, миссис Иннес, как можно, вы ведь вдова моего друга! Проститутки в нашем городе берут с клиентов двадцать долларов, а я вам предлагаю целых пятьдесят, так что, учитывая мой темперамент, вы сможете вполне прилично зарабатывать. Ну как, вы соглашаетесь на мое предложение или предпочтете сесть на электрический стул?

– Негодяй! Какой же вы негодяй!

– Не больший, чем вы, миссис. Так я последний раз спрашиваю: вы соглашаетесь на мое предложение?

С ненавистью глядя в маленькие глазки, весело сверкающие на лоснящемся жирном лице, и с трудом удерживаясь, чтобы не разрыдаться от собственного бессилия, Мери молча наклонила голову.

– Ну вот и прекрасно. Я почему-то так и думал, что мы с вами найдем общий язык. Хочу вас только предупредить еще об одной вещи. Не стройте иллюзий, что вам когда-нибудь удастся отправить меня на тот свет и таким образом приобрести деньги и свободу. Я – не ваш доверчивый муж и не дурачок Ли Найт. Я профессионал, четверть века проработавший в полиции, и со мной такие номера не пройдут. Сегодня же я сниму копий со всех этих документов и вместе с моим рапортом положу в свой служебный сейф, который вскроют только в случае моей смерти. Подлинники с соответствующим распоряжением будут положены в абонентный сейф в один из банков Нью-Йорка, так что если со мной что и случится, то вскоре вы последуете за мной. Я думаю, что вы слишком любите жизнь, чтобы из-за меня пойти на это.

О'Нил постоял в дверях, изучающе глядя на женщину и, видимо, удовлетворенный увиденным, насмешливо поклонился.

– Ну вот и прекрасно. Счастливо оставаться, мадам. До завтра.

Мери стояла неподвижно, пока за полицейским не захлопнулась входная дверь, потом, с трудом передвигая ноги от охватившей ее слабости, поднялась по лестнице к себе в спальню и без сил упала на кровать. Она не знала, сколько так пролежала. Скрип двери заставил поднять голову от подушки: в дверях комнаты стоял Гарри в грязных джинсах и не менее грязной майке и смотрел на ее обнаженные ноги жадными глазами. Мери рывком соскочила с кровати и подошла к пасынку, медленно закипая от гнева.

– Что тебе здесь надо? – спросила она, еще пытаясь сдерживаться, но уже понимая, что сейчас сорвется. – Я тебе сколько раз говорила, чтобы ты не смел заходить в мою спальню!

Стоя босиком на ковре, Мери едва доставала Гарри до подбородка и от этого злилась еще больше. Испуганный странным выражением ее побледневшего лица, Гарри, повернулся, чтобы уйти, нечаянно задел ее рукой, и от этого прикосновения Мери буквально взорвалась. Все отчаяние, вся безысходность ее положения вылились внезапно в острую ненависть к пасынку, переминающемуся сейчас перед ней с ноги на ногу. Мери пронзительно вскрикнула, и ее ладонь с размаху впечаталась в щеку Гарри.

Не понимая причины этого неожиданного взрыва ярости и от этого испугавшись еще больше, Гарри выскочил из спальни и бросился вниз, прыгая через три ступеньки. Мери рванулась за ним, но споткнулась о порог и, промахнувшись рукой мимо перил, покатилась вниз головой по лестнице, пока не налетела на стену, ударившись о нее головой. Удар оглушил ее. Не в силах от слабости и пульсирующей бели в затылке шевельнуть хотя бы пальцем, Мери лежала у подножия лестницы, разбросав открытые задравшимся халатом ноги. С трудом подняв веки, она увидела сквозь розовый туман, наплывающий на глаза, осторожно подходящего к ней Гарри, который жадно вглядывался в ее лицо. Она почувствовала на своем теле его липкие торопливые руки. Слабо застонав, Мери рванулась, пытаясь стряхнуть с себя этот немыслимый кошмар, в мозгу ее вспыхнула черная молния, и спасительное беспамятство, наконец, снизошло на нее, завершив этот долгий, долгий день.