"Ангелы на кончике иглы" - читать интересную книгу автора (Дружников Юрий)

29. ШАБАШ

По вечерам каждый, кто по графику под стеклом у Анны Семеновны был «свежей головой», вместо того, чтобы выискивать в полосах блох, читал серую папку. И каждый, сделав для себя открытие, приходил к выводу, что лучше об этом не распространяться: почти наверняка рукопись в конверте в стол главного редактора положена специально, чтобы ловить на этот примитивный крючок. Если бы Макарцев сам оказался леваком, он не держал бы Самиздат в кабинете. Впрочем, и другие мысли приходили в голову. Что, если Игорь Иванович придумал новый способ воспитания сотрудников и рассчитывает поднять свой престиж? А может, наверху что-нибудь слышно и есть надежда на послабления? Никаких иллюзий не было только у Якова Марковича. Он колебался между доверием редактора и необходимостью предупредить друзей.

А на «Трудовую правду» сыпались ошибки, и Ягубов не мог понять в чем дело. У секретаря парткома и директора автозавода поменяли инициалы. Народного артиста СССР оскорбили, назвав заслуженным. Перепутали счет в двух хоккейных матчах, состоявшихся в разных городах, и к Анечкиному телефону пришлось посадить сотрудника отдела спорта, который не отходил до одиннадцати вечера. Некоторые читатели угрожали, что из-за ошибки в хоккейном счете перестанут выписывать «Трудовую правду». Это было неопасно: тираж газеты был установлен сверху и зависел от бумаги, покупаемой в Финляндии. Уменьшение подписки увеличивало розничную продажу, и только. Однако за ошибки по головке не гладили. В подписанной полосе Ягубов попросил портрет обрубить так, чтобы Ленин смотрел вдаль, а не вниз. Верстальщик обрубил цинк, но отсек часть ленинского затылка, и Ягубов ездил объясняться в ЦК. Верстальщика уволили, дежурные получили выговора.

Приказы Ягубова о выговорах Кашин вывешивал на видном месте, однако что ни день проскакивали новые ошибки. Очередная «свежая голова», зачитавшись рукописью в кабинете Макарцева, небрежно просматривала полосы. Хорошо еще, Бог миловал от крупных идеологических ляпов – тут звонков читателей не было бы, но от звонка сверху не поздоровилось бы всем.

Яков Маркович пыхтел над материалами по субботнику. Каждый день шли в номер статьи, информация. Ягубов требовал широты охвата и, что раздражало Таврова больше всего, творческого подхода. Поэтому, когда Анна Семеновна вошла к Раппопорту, он сам спросил:

– Опять к Ягубову? Вы думаете, он мне не надоел?

– У вас внутренний телефон все время занят. Может, неисправен?

– Исправен! – пробурчал Раппопорт, вставая.

В действительности он вытаскивал один проводок от этого телефона из розетки, предполагая, что Ягубов или кто-то другой слушает, что происходит в отделах. Следом за Локотковой, бесцеремонно разглядывая ее ноги и то, что находится выше, Тавров побрел к замредактора. На лестнице он не удержался и слегка погладил Анну Семеновну по симпатично выступающей сзади части тела.

– Что это вы, Яков Маркыч? – строго спросила она.

– Ox, Анечка… Воспоминания молодости…

Локоткова хихикнула, но для порядка назидательно произнесла:

Ягубов расхаживал по кабинету, преисполненный возбуждения. Увидев в дверях Таврова, радостно улыбнулся.

– Входите, входите, Раппопорт, – потирая руки, сказал он. – Для вас у меня новость.

Ругать не будет, мгновенно сообразил Яков Маркович. А с чего же он так радуется?

– Звонили сверху по поводу субботника?

– Уже знаете? И знаете, кто звонил?

Раппопорт мог бы, конечно, догадаться и об этом (велика мудрость!), но Ягубов не дал ему времени подумать.

– Только что звонил по ВЧ товарищ Хомутилов. Он просил передать, что его шефу доложили о нашем почине, а он сообщил… вы сами понимаете кому, – Ягубов сделал внушительную паузу. – И оттуда приказано поздравить коллектив редакции. Большая честь! Мы на правильном пути: Политбюро на днях решит сделать субботник всесоюзным.

– Я рад за вас, – Яков Маркович с шумом выпустил воздух через нос.

Ягубов не обратил внимания на его последнее слово.

– Все это большая честь, но и ко многому нас обязывает. Тираж газеты – девять миллионов, нас читает вся страна!

– А конкретнее? – перебил Тавров.

– Конкретнее? Давайте трудиться так, чтобы оправдать доверие.

– Мой субботник уже идет.

– Вот именно! – подхватил Ягубов. – Это вы хорошо сказали. Член Политбюро (пока не сказали кто) лично выступит у нас в газете со статьей по поводу субботника, и статью подготовите вы.

– Вот это уже конкретнее, – похвалил Тавров.

Ягубов подождал, пока Раппопорт осмыслит свою ответственность, подошел к столу и взял гранки.

– Да, чтобы не забыть! Насчет юбилея Парижской коммуны… Подправьте гранки, пожалуйста. Не надо никаких баррикад, поменьше о восстании и толпах народа на улицах. Ведь все это имеет чисто исторический интерес. И добавьте о новой сильной власти, которая была необходима. Ясно?

Раппопорт молча забрал из рук Степана Трофимовича статью и сразу, не заходя к себе, отправился в справочную библиотеку. Там сидел Ивлев.

– Клюнули?! – воскликнул Ивлев и перешел на шепот. – Им просто нечего делать. Разобраться в политике или экономике образование не позволяет. А субботник – тут они при деле. Но потомки… Потомки будут вас презирать, Тавров, за эту подлость.

– Потомкам, поскольку вы моложе и у вас есть шанс с ними встретиться, передайте, что в статьях членов Политбюро я использовал только нацистскую терминологию: «борьба за наши идеалы», «великая победа» и прочая. Пустячок, а приятно.

– Вот они где! – раздался крик на весь читальный зал.

В дверях красовалась борода Максима Петровича.

– Тише, Макс, – урезонил его Тавров, – что за оргия?

– Оргия впереди.

– Уже знаешь?

– «День тот был пятница, и настала суббота». Евангелие от Луки. С вас причитается…

– Но ты же не пьешь, завязал.

– Я бросил не пить. Пошли!

Закаморный, Раппопорт и Ивлев гуськом вылезли из двери библиотеки и направились в отдел коммунистического воспитания. Яков Маркович изнутри повернул ключ, чтобы не ломились посторонние, и тут же на столе оказалась бутылка водки, извлеченная Максимом из кармана потрепанного пальто.

– Какая оперативность! – восхитился Раппопорт. – Ну-с, распределим обязанности: я разливаю, вы – пьете.

Он выплеснул остатки чая из одного стакана под стол, взял с подоконника еще стакан и наполнил оба.

– Налейте и себе глоток, Яков Маркыч, – попросил Вячеслав.

Тавров посмотрел на часы.

– Как говорил мой друг Миша Светлов, от без пяти четыре до четырех я не пью.

Максим поднял стакан и почесал им кончик носа.

– Ну, выпьем за то, во имя чего мы, несмотря ни на что…

– И чтоб мы всегда гуляли на именинах, а наши враги гуляли на костылях, – подхватил Раппопорт.

Это был ритуал, молитва и дань времени в одночасье. Ивлев не допил, поперхнулся, на дне немного осталось. Он оторвал кусок чистой бумаги на столе у Якова Марковича, пожевал и сплюнул в угол. Закаморный, хлебнув одним глотком до дна, задышал усиленно и глубоко, по системе йогов, закусывая кислородом.

– Ну что? Заводная лягушка запрыгала? – спросил Максим.

– Разве может быть иначе? – удивился Яков Маркович. – Три этапа выпуска газеты по закону Раппопорта. Первый этап – всеобщий бардак и неразбериха. Второй – избиение невиновных. Третий – награждение непричастных.

– Мы непричастные?! – возмутился Ивлев. – Не вы ли втянули нас в авантюру с субботником?

– Я никого никуда не втягиваю, Славочка. Я плыву по течению, обходя омуты. В данном случае я просто назвал вещь своим именем. – Раппопорт указал пальцем на телефон и договорил шепотом. – Я открыто сказал, что труд у нас рабский, а они почему-то орут «ура».

– Это же надо! – пробормотал Ивлев. – Заставить двухсотпятидесятимиллионный народ вкалывать задарма, да еще в субботу, когда по всем еврейским законам работать грех! И это сделал наш простой советский Раппопорт!

– В Библии сказано, – заметил Максим, – не человек для субботы, а суббота для человека. Рап исправил Библию: человек – для субботы!

– Погодите, еще не то будет! – мрачно сказал Тавров. – По субботам будут субботники, по воскресеньям воскресники. Праздники присоединим к отпуску, отпуск – к пенсии. Пенсию потратим на лечение.

– Как тебя народ терпит, Рап? – спросил Закаморный.

– Народ? Народ меня любит, – он ласково погладил телефон.

– Гвозди бы делать из этих людей, больше бы было в продаже гвоздей! – продекламировал Ивлев.

– Вы повторяетесь, Вячеслав Сергеич, – заметил Закаморный. – Я налью еще, если позволите…

Он поднес к глазам бутылку, прикинул объем и двумя резкими наклонами горлышка точно разделил оставшееся содержимое между Ивлевым и собой.

– Субботник – ограбление века! – театрально произнес Максим. – Выпьем же, Славик, за автора дерзновенного проекта, который скоро вытащит из народного кармана миллиарды. Жаль, не для себя. Сам он останется нищим. Ему даже нечем заплатить партвзносы. За Якова Марковича Тавропорта, нашего вождя и учителя!

Он выпил, послонялся по комнате. Ивлев отглотнул, закурил.

– Не будешь допивать? – спросил Максим у Ивлева. – Тогда я…

Он допил остаток из ивлевского стакана.

– Быть алкоголиком – это тебе не идет, Макс, – заметил Раппопорт. – Опускаешься…

– Чепуха! Я делаю то же, что и вы, Яков Маркыч, только в другой форме. Мы, алкоголики, ускоряем агонию и, значит, способствуем прогрессу.

– Прервись, Макс! – попросил Яков Маркович. – Уж больно настойчиво звонит.

Тавров перегнулся через стол и, сделав знак рукой, чтобы все умолкли, снял трубку.

– Это Яков Маркович? – спросил грудной женский голос.

– Ну и что? – ответил он несколько раздраженно.

– Я Макарцева.

– Кто?

– Зинаида Андреевна, жена Игоря Иваныча…

– Ах, простите… Я сразу немножко не сообразил… Тут у нас небольшое совещание… Как себя чувствует?…

Он чуть не назвал имя, но прикусил язык.

– Ему лучше. Уже разрешили разговаривать. Он просил, чтобы вы заехали к нему. Он просил, чтобы в редакции не знали… Зачем-то вы ему очень нужны. Его сегодня перевезли с Грановского на Рублевское шоссе…

– Ясно! Завтра буду.

– Спасибо. Пропуск уже заказан. Машина вам нужна?

– Нет уж, сам как-нибудь…

Раппопорт некоторое время стоял в раздумье.

– Макарцевская жена? – спросил Ивлев.

– С чего вы взяли?

– Допереть нетрудно… Что ей нужно?

– Шеф хочет меня поздравить.

– Только-то!

– Разве этого мало? По коням, чекисты! По-русски говоря, шабаш!

– «Шабаш» – русское слово? – удивился Максим Петрович. – Ничего подобного! Это слово древнееврейское и означает «суббота».

– А в словарях – оно русское. И это скрывают от народа.

– С твоей помощью, Рап, оно обрусело.

– Давайте расходиться, дети, пока пьянку не застукал Кашин.

Закаморный взял со стола пустую бутылку и сунул во внутренний карман пальто.