"Ангелы на кончике иглы" - читать интересную книгу автора (Дружников Юрий)31. СВИДАНИЕ В КРЕМЛЕВКЕОпасность миновала настолько, что Игоря Ивановича перевезли в новый корпус в сосновой роще на Рублевском шоссе. Но он все еще лежал на спине. Первое время он вздрагивал от пронзительных звонков, периодически раздававшихся во всех палатах. – Да вы не волнуйтесь, – ласково успокаивала хорошенькая сестра. – А в чем дело? – Звонки – просто предупреждения медперсоналу. Пока звенит, выходить в коридор нельзя: член Политбюро лечиться приехал. А пройдет он – и опять можно… И Макарцев действительно привык. Ему даже было приятно, когда звенел звонок: вот и здесь, в больнице, Игорь Иванович находился поблизости от руководства. Вчера после очередного консилиума профессор Мясников пообещал, что вот-вот разрешит повернуться на правый бок. – Еще месяц, ну, от силы полтора, и будете, как огурчик, правда, пока еще маринованный… – Мне нужен телефон, – потребовал Макарцев. – Телефон? Нет! Никаких дел! Вам нужны положительные эмоции… В качестве таковых ему разрешили немного читать. Он уговорил сестру принести из библиотеки «Трудовую правду». Он читал свою газету, как все читали, утром, а не накануне. Внимательно просмотрел все номера, вышедшие в его отсутствие. – Нет, ты только подумай, Зина! – возмущенно сказал он жене, едва она присела возле него. – Чем заполнены полосы? Мышиная возня, когда я сотни раз им твердил: поднимайте значительные вопросы! Не мельтешите!… Зачем только я согласился взять Ягубова? – Не волнуйся, Гарик, – успокаивала она его, ласково вынимая из рук «Трудовую правду». – Ягубова ведь не ты выбирал. Конечно, ты нашел бы своего человека… Но скоро выйдешь, и этот Ягубов опять будет выполнять твои распоряжения. Ягубов, так сказать, пришел вместе с должностью. Газете дали еще одного заместителя редактора, и кто-кто, а уж Игорь Иванович не мог не понять, чем это пахнет. Все замы были двойного подчинения – ему и ЦК. Ягубов, без сомнения, предназначался в фигуры тройного подчинения – еще и КГБ. К чему этот сверхконтроль? Недоверие, закулисные шашни… Ведь покончили с этим – и вот опять. Чего-то я не понимаю… Я всегда сам делал газету, можно сказать вдохновлял людей. А теперь второстепенные работники решают вместо меня и меня же считают старомодным за то, что я приезжаю вечером посмотреть полосы. Это, видите ли, атавизм – вникать в конкретные дела. Ведь прав был Ленин, говоря: если что и погубит советскую власть, так это бюрократизм. Теперь узнаете, каково без меня. – Ты позвонила Таврову? – нетерпеливо спросил он жену. – Где же он? – Конечно, позвонила! Сказал, приедет… Сейчас протру тебе спину. Надеюсь, я сделаю это аккуратней сестры, хотя тебе, может, и приятней, чтобы протирала она и хлопала при этом ресницами. – Не говори глупостей, Зинуля. Он прикрыл глаза в полудреме, а Зинаида протерла ему спину до самого копчика ваткой со спиртом от пролежней. Она опять села, раскрыла «Трудовую правду» и просматривала ее. Иногда она это делала, но только при Игоре Ивановиче. Думала она о том, как удачно ей удалось сделать дорогой подарок палатной врачихе. На доллары, оставшиеся от последней заграничной поездки мужа, она купила в валютной «Березке» джинсовый костюм и японские часы, узнав, что у врачихи сын-подросток. Та была очень рада и тут же сообщила, что ей уже обещали по великому блату новый швейцарский препарат, которого тут, в Кремлевке, днем с огнем не найти, и она его израсходует на Макарцева. Зинаида Андреевна пообещала ей японский зонтик и заодно спросила размер ее обуви, после чего они расстались довольные друг другом. Мужу, разумеется, рассказывать это было ни к чему. Хорошенькая сестра приоткрыла дверь и тихо произнесла: – К вам гость, Игорь Иваныч. Можно пропустить? – Давайте, давайте, – сказал он. Сестре этой Зинаида недавно подарила флакон французских духов. Вопрос, только что заданный сестрой, Макарцеву понравился, и глаза у него заблестели. Сами давали разрешение медперсоналу пропускать к себе те больные, у кого дело шло на поправку, кто снова становился ответственным работником. В палату медленно и неуклюже вошел Яков Маркович, придерживая белый халат у шеи рукой, более волосатой, чем его голова. Он замахал руками, затопал на месте, брызгая слюной. – Макарцев, Макарцев! Ты с кем-нибудь свою болезнь согласовал? Ведь по всем данным в больницу должен был загрохотать я… – Почему ты? – слабо улыбнулся Игорь Иванович. – Я в больницу всегда готов, как юный пионер. – Не очень ты похож на юного пионера, правда, Зина? Она вежливо улыбнулась. – Я выходил строиться на линейку в другом лагере, вот и выгляжу не очень свежо. У меня сто болезней, а ты взял мой процент на себя! – Будет считаться! Рад тебя видеть, старина. Познакомься, моя супруга. Зина, это Тавров, ты о нем слышала. – Раппопорт, – представился Тавров. – Мы уже знакомы, – Зинаида Андреевна протянула руку. – Заочно. – Заочно я воспринимаю только партийные постановления. А красивых женщин, вы знаете, так мало, что их надо посмотреть. – Муж не ценит, – она погладила Игоря Ивановича по голове. – Зинуля! – Макарцев похлопал ее по руке. – Хватит здесь отсиживать. Борька придет обедать, а тебя нет. За меня не волнуйся. Мы тут с Яковом Маркычем чуток потолкуем о газетных делах – тебе это неинтересно… Он притянул жену за руку к себе и поцеловал в щеку. Зинаида улыбнулась Якову Марковичу. – Умоляю, недолго. Ты должен меня слушаться. Это я говорю как врач. – Ты не врач, Зинуля, а жена ответработника. Она с показной обидой надула губы и тихо притворила за собой дверь. – Что там творится, рассказывай! – жадно набросился Макарцев на Якова Марковича, едва жена исчезла за дверью. – Кстати, я на досуге прочел твою статью «Писатели – идеологические бойцы». Дельно, и главное, правильные обобщения. Чего ты смеешься? – Писатели, – пробурчал Раппопорт, – бывают двух категорий: те, за кого пишут, и те, кто пишет за других. – Но есть ведь и настоящие писатели? – Боюсь, они не бойцы идеологического фронта… – Ну их к Богу! – Макарцев сделал вид, что понял иначе. – Нам хватает хлопот с нашими писателями. О них и будем думать… – Если так… – Вот что, Тавров. Расскажи лучше о субботнике. Какой план действий дальше? – Что рассказывать?… Соцстраны нас, конечно, поддержали. Весь наш лагерь выйдет с лопатами. Куда уж дальше? – Да, это размах! Ай да жилу раскопал! Вот это, я понимаю, журналистика! От души поздравляю! Погоди вот, выйду из больницы, поставлю вопрос о том, чтобы представить тебя к премии Союза журналистов… – Не надо. Не надо премии, – замахал руками Раппопорт. – Ты лучше Ягубова умерь… – Мешает? Вот сукин кот! Не понимает важности мероприятия. Ну и кругозор у моего зама! – Не об этом. Он понимает!… Я знаю, антисемитом быть необходимо… – Чепуха! – Но нельзя же так в лоб… – Вот сволочь! Не бойся, Яков Маркыч! Пока я главный редактор этой газеты, тебя никто пальцем не тронет, так и знай!… Вот что… Готовь-ка доклад к очередному партсобранию о требованиях идеологической работы в новых условиях. – Я – свой доклад на собрании? – Ты, ты! Ягубову дам указание. Тебе это важно для партийного авторитета. На собрании будут представители райкома, горкома, ЦК. – Пожалуйста, мне что – жалко? В разговоре возникла пауза, и Яков Маркович снова подумал, зачем он все же понадобился Макарцеву. Не для того же, в конце концов, чтобы поздравить с рождением идеи юбилейного субботника! И уж тем более не для того, чтобы поручить доклад на партсобрании. Неужели опять он беспокоится о той папке? – Кстати, чтобы не забыть, Тавров, – Макарцев прервал молчание, поморщился от боли. – Помнишь о папке? В больнице Макарцев то и дело возвращался к ней мыслями. Маркиз де Кюстин не давал ему покоя. Разумеется, Игорь Иванович правильно поступил тогда. Но теперь обстоятельства изменились. В его столе может что-либо понадобиться, будут искать. Не исключено, что это станет делать Кашин или посторонние… А вдруг кто подумает, что Макарцев доносит на сотрудников? От этой мысли у Игоря Ивановича заболела грудь. – Так вот, о папке, – сердясь на самого себя, повторил он, глянув на дверь. – Что-то у меня душа не на месте. Должность обязывает, сам понимаешь! Раз у меня лежит, значит, я вроде как с ней связан. Глупость, считаешь? – Надеюсь, ты меня не заставишь добровольно нести ее на Лубянку? – Плохо же ты обо мне думаешь! Просто, пока я болен, надо ее, от греха подальше, спрятать, чтобы не валялась в кабинете. Мало ли что! – Разумно, – тряхнул головой Яков Маркович. – Вынесу – никто не заметит. – Она в среднем ящике стола. – В среднем так в среднем… Спрячу ее вне редакции, так? – Вот именно, – глаза у Макарцева заблестели. – Нет ее – и все. А на нет и суда нет! – Суд-то есть! Но зачем лишние улики? – Вот именно! Значит, сделаешь? – А как же! – Тавров протянул Макарцеву руку. – И не думай ты больше об этой папке. Держи, Макарцев, хвост морковкой! Я ушел, и меня здесь не было. Спустившись в мраморный вестибюль, Яков Маркович отдал гардеробщице халат и, кряхтя, натягивал пальто, когда к нему подошла Зинаида Андреевна. – Вы? – удивился Раппопорт. – Разве вы не уехали? – Я ждала вас… Скажите, о чем просил Игорь Иваныч? – Откуда вы взяли, что он меня просил? А если это я его просил? – Нет! Он… Сюда бы никто к нему с просьбой не пошел! Я бы не допустила… – Ну хорошо. Допустим, он. Разве вам это интересно? Женщины от этих проблем далеки. И нужно долго объяснять, с самого начала… – Долго? Ничего! Знаете, я ведь чувствовала, что он от меня что-то скрывает… Спрашиваю, а он отшучивается… – Ваш муж слишком близко принимает к сердцу престиж газеты, вот и нервничает… Мы начали кампанию в масштабе всех соцстран. – Субботник? – Он самый! И есть реальная опасность – она-то и тревожит Макарцева больше всего. И, честно говоря, я думаю, не без оснований… – Опасность? – Опасность, что инициативу, мягко говоря, присвоят себе другие газеты или партийный аппарат. – Чем это пахнет? – Тогда и работа будет оценена не наша. – Ну и что? – И из кандидатов в члены ЦК переведут не Макарцева, а другого. Хотите что-то спросить? – Вы сказали, что я красивая женщина, Яков Маркыч. Вы имели в виду, что я дура? – Что вы, как можно? – Тогда о чем вас просил Игорь Иваныч? – С завтрашнего дня во всех материалах мы будем подчеркивать, что почин начала «Трудовая правда». Это не совсем тактично и может не понравиться в ЦК. Но пока там сообразят, мы уже застолбим свое первенство и почин из-под Макарцева будет выбить-таки трудней… Она не поверила, и он стал уважать ее чуть-чуть больше. – Вы в редакцию? – сухо спросила Зинаида Андреевна. – Я довезу вас… Он представил себе, как сейчас потащится к автобусу, долго будет мерзнуть на остановке, потом спустится в сырое метро «Молодежная» и будет с полчаса сидеть на ледяном клеенчатом сиденье, пока доедет до центра, а там снова пересадка… «Волга» у Макарцева теплая и чистая. Но Яков Маркович, идя в больницу, уже обошел ее стороной. – Знаете, я в лесу не был уже десять лет, – сказал Раппопорт, указав рукой за окно. – Забыл, как он пахнет, а сейчас, говорят, все-таки весна. Пойду прогуляюсь, если вы не возражаете… – Как угодно. Зинаида Андреевна гордо вышла, широко распахнув стеклянную дверь. |
||
|