"Есть женщины в русских селеньях" - читать интересную книгу автора (Стрехнин Юрий Федорович)

РОЗ-МАРИ КОППЕ

Если бы гестаповцы окончательно потеряли надежду выведать от Саши то, что хотели, они давно уже казнили бы ее и, если бы могли, казнили бы снова и снова под каждым из ее имен. И, может быть, дважды и трижды казнили бы за то, что сделала она под самым необычным из всех имен, какие брала на себя, — под именем Роз-Мари Коппе.

...Солнце уже перевалило за полдень, когда Саша свернула с пыльного проселка и вошла в березовую рощицу, подступавшую вплотную к нему. Под ногами мягко шелестела высокая, уже привядшая трава, усыпанная желтыми и коричневыми листьями. Углубившись в березняк подальше, где темнели заросли орешника, Саша присела на землю, вытащила из кошелки «Северок», завернутый в мешковину, и тщательно запрятала его под раскидистым ореховым кустом. Через несколько минут из рощи на проселок вышла не та деревенская девушка в белом платочке, в неказистом выгоревшем платье и растоптанных башмаках, которая перед этим вошла в нее. Из рощи вышла девушка с аккуратно уложенной прической, в платье с белым воротничком и в хорошо сшитой жакетке, в изящных туфельках. Пожалуй, только видавшая виды кошелка не совсем гармонировала с ее обликом.

Выйдя на дорогу, Саша пошла по обочине, ступая осторожно, чтобы не запылить впервые надетых туфель. До Щигров было совсем недалеко, и она хотела явиться туда нарядной. Саша крепко прижимала к себе сумочку, в которой лежали документы. Она была уверена, что они не подведут. Но все-таки... Главное, не выдать себя ничем — ни взглядом, ни дрожью пальцев...

Остановившись, Саша опустила кошелку наземь, раскрыла сумочку, достала зеркальце, посмотрелась. Нет, кажется, глаза совершенно спокойны, губы не дрожат. «Не волнуйся, — сказала она себе, — не первый раз к немцам в гости, все будет в порядке».

Вот и железнодорожный переезд. Сразу за ним начинаются Щигры. На переезде, возле будки обходчика, два немца с винтовками. Патруль. Идти как можно спокойнее. Подойдя — поздороваться, непременно на немецком языке. «Гутен таг...» И все время с немцами разговаривать только на немецком. Не сбиться бы, не перепутать... В разведшколе по знанию языка она была одной из первых. Теперь придется больше говорить на немецком, чем на своем родном. Надо приучать себя далее думать на немецком, чтобы лучше войти в роль...

До переезда всего несколько шагов. Патрульные уже смотрят, что за девица идет, совсем непохожая на местных русских? Если спросят — откуда, сказать, что на попутной военной машине добрые солдаты довезли до поворота, сказали, что Щигры совсем близко, сошла...

Саша поравнялась с патрульными. Один из них сделал шаг в ее сторону:

— Документ!

— Добрый день, господин ефрейтор! — с улыбкой ответила Саша, успев разглядеть нашивку на рукаве патрульного. — Пожалуйста, вот мои бумаги, — и раскрыла сумочку.

— Фройлен — немка? — Лицо ефрейтора расплылось в улыбке. — Такая редкость в этой варварской стране. — Он подчеркнуто любезно взял из рук Саши удостоверение, бегло взглянул, вернул: — Так издалека, с юга, сюда?

— Да, я еду к моему жениху. Он прислал мне письмо. Он служит здесь, в этих Щиграх.

— Штийен-гри... — ефрейтор качнул головой. — Можно вывихнуть язык на этих русских названиях. Вам, фройлен, легче произносить это: вы росли среди русских.

— Но мы никогда не смешивались с ними, — несколько высокомерным тоном ответила Саша. — Мы, немцы в России, сохранили дух своей нации.

— О да, фройлен! — почтительно сказал ефрейтор.— Позвольте спросить, кто ваш жених?

— Обер-лейтенант Адольф Гедер. Он служит в комендатуре...

— Гедер? — в голосе ефрейтора прозвучала еще большая почтительность.

— Вы его знаете, господин ефрейтор?

— Еще бы! Обер-лейтенант — правая рука нашего коменданта. — Ефрейтор уже был весь выражение восторга.— Желаю вам счастливой встречи, фройлен! Комендатура — прямо, возле церкви.

Чем ближе подходила Саша к комендатуре, тем труднее становилось ей сохранять спокойствие.

Вот и здание комендатуры. Это можно определить издали: возле стоят автомашины, над крышей повис в безветрии солнечного сентябрьского дня флаг с черными крюками свастики в белом круге, на высоком крыльце покуривают два немца.

Саша, собравшись с духом, подошла к крыльцу и, стараясь выглядеть как можно спокойнее под взглядами воззрившихся на нее немцев, спросила:

— Могу я видеть Адольфа Гедера?

— О, вы — немка?

— Адольф! — крикнул один из немцев с крыльца в глубь дома. — Тебя спрашивает девушка. И прехорошенькая, черт возьми!

Очевидно, привлеченные этим, на широкое крыльцо комендатуры вышли сразу несколько немцев. Саша немного растерялась: который же из них Гедер? Ведь своего «жениха» она и в глаза не видывала, как он выглядит — знала весьма приблизительно, только по приметам, сообщенным ей.

Ее растерянность длилась лишь несколько секунд.

Один из немцев, вышедших на крыльцо, молодой, высокий, движением руки чуть сдвинул фуражку набок. Условный знак, по которому Саша должна была узнать Гедера! Она бросилась к нему:

— Адольф!

— Роз-Мари!

Под веселый гогот толпившихся на крыльце они заключили друг друга в объятия.

...И вот Адольф Гедер вводит Сашу в кабинет коменданта.

— Господин майор, разрешите представить вам мою невесту!

— О, весьма рад! — встает из-за стола, улыбаясь, сухопарый пожилой майор. — Наконец-то прекратились страдания бедного Гедера! Он так ждал вас, фройлен!

— Роз-Мари благодарна вам, господин майор, за то, что вы дали разрешение на наш брак и позволили ей приехать сюда.

— О да, господин комендант! — вторит Саша.

— Ну что же, — оглядывает их комендант, задерживая взгляд на Саше. — Я думаю, вы — отличная пара. Молодчина Гедер, у вас отменный вкус!

— Господин майор...

— Вам, Гедер, наверное, не терпится поскорее устроить свадьбу? — перебивает комендант. — Устроим, устроим. Я хочу, чтобы все было сделано так, как того требует добрый немецкий порядок. Вы уже приготовили свадебный туалет, фройлен? Нет? Ах да, война, война... Не огорчайтесь, я позабочусь об этом. И о том, чтобы разыскать пастора. Все это не так-то просто здесь. Мы, к сожалению, не в фатерланде. А пока побудьте в положении помолвленных. О молодость!— вздохнул комендант, — как я завидую ей!

— Я тронут вашей поистине отеческой заботой, господин майор.

— Вы заслужили такое, отношение, Гедер. Знаете ли вы, фройлен Роз-Мари, что ваш жених — один из лучших сотрудников вверенной мне комендатуры? Не знаете? Ваша скромность, Адольф, похвальна...

Ну что же, фройлен, устраивайтесь, отдыхайте с дороги, готовьтесь к свадьбе. Я распоряжусь, чтобы ваше будущее семейное гнездышко оборудовали здесь, в здании комендатуры. Так будет спокойнее. Хорошая комната найдется.

...И вот, наконец, Саша и ее «жених» остались вдвоем. Он проверяет, плотно ли закрыта дверь, с облегчением говорит по-русски:

— Наконец-то мы одни, Наташа. Ну, здравствуйте по-настоящему.

— Здравствуйте, Андрей! — протягивает руку Саша. Разведчик Андрей Белов уже давно обосновался в комендатуре в Щиграх, и теперь им предстоит работать вместе под видом супружеской пары. Белов называет ее Наташей по условному имени, сообщенному ему. Саша понимает, что и он такой же Андрей, как она Наташа. Но за все время они ни разу не пытались узнать настоящие имена друг друга.

— Наедине мы будем только товарищами по борьбе, — говорит Андрей. — Но перед глазами моих растреклятых камрадов по комендатуре постарайтесь хорошо сыграть роль немочки Роз-Мари. Комендант у нас доверчивый, сентиментальный старикан, в армии недавно, взят из запаса. Мне он верит во всем. Но учтите, есть в комендатуре и такие, которые готовы заподозрить не только вас и меня, но и друг друга. Есть, как везде у немцев, и тайные осведомители гестапо. Так что будьте предельно осторожны. Впрочем, что мне вас учить. Вы не впервой имеете дело с этими господами... Что касается связи с центром, я держу ее по своей рации. Но и ваша нам понадобится. Где ваш «Северок»?

— Я его спрятала. В березовой роще.

— Хорошо. Расскажите где. Я ночью поеду по линии проверять посты, а на обратном пути прихвачу.

Прошел почти месяц со дня приезда невесты к Гедеру. Роз-Мари за это время успела стать своим человеком в комендатуре. Всем служащим она нравилась — приветливая, услужливая, всегда нарядно одетая. Немцам приятно было видеть эту юную девушку-невесту, слышать из ее уст родную речь: ведь она была единственной немкой, которую они здесь видели. Пусть немкой, родившейся и выросшей в России, но все-таки немкой. Многие сослуживцы Гедера завидовали ему и с нетерпением ждали дня, когда можно будет попировать за свадебным столом. Подготовка к свадьбе по разным обстоятельствам немного затянулась, но в конце концов день ее был назначен.

Однако незадолго до этого дня случилось происшествие, которое серьезно испортило предсвадебное настроение сотрудникам комендатуры и в первую очередь самому коменданту: ночью недалеко от станции Щигры был взорван мост вместе с проходившим по нему из Курска на Воронеж военным эшелоном. Под откос свалилось семь платформ с танками, много немецких солдат было убито и покалечено. Вся комендатура была поднята по тревоге для поиска злоумышленников, но обнаружить их не удалось.

Комендант сидел в своем кабинете мрачнее тучи. Он только что получил строжайший разнос за то, что не смог предотвратить диверсию. Да и шутка ли — остановка движения по линии! И это в момент, когда русские наступают, ведут бои уже в самом Воронеже, когда фронту срочно требуются подкрепления.

Коменданта одолевали тяжелые мысли. Еще не известно, чем кончатся для него все эти неприятности, в особенности если учитывать, что обстановка на фронте вновь стала напряженной. Во всяком случае, его служебный формуляр основательно испорчен этими русскими бандитами. «Но в чем я виноват? — в сотый раз спрашивал себя комендант. — Мост охранялся непрерывно, исключено, чтобы к нему мог подойти кто-либо со стороны. Не могу же я считать, что кто-то из немецких солдат — переодетый русский партизан!»

— Разрешите войти, господин майор?

— А, это вы, Гедер! Войдите!

— Прошу прощения, господин майор, что я в такой неподходящий момент беспокою вас...

— Не стесняйтесь, говорите. Уж не насчет ли свадьбы? Да, я помню, назначена на сегодня... — Майор невесело улыбнулся: — Большевики сделали вам колоссальный свадебный подарок.

— О да... Очень огорчительно, господин майор. Такие неприятности для всех нас и в такое время... Признаюсь, я даже думал, не отложить ли свадьбу. Но уже все приготовлено и Роз-Мари так ждет этого дня...

— Только ли Роз-Мари? А вы, Адольф? — комендант усмехнулся: — О, я понимаю ваше нетерпение!

Комендант добрым взглядом оглядел стоящего перед ним Гедера: какая отличная выправка, какой настоящий арийский тип лица. Даже не подумаешь, что Гедер родился и вырос в России и носит немецкий мундир совсем недавно. Прекрасный служака, исполнительный, энергичный, предельно добросовестный. Если Гедер проверяет посты — можно спать спокойно... — А черт, если бы не эта история с мостом!— кольнула коменданта мысль о вчерашнем происшествии, не дававшая ему покоя. Но охрана моста велась как установлено, и к Гедеру нельзя предъявить никаких претензий. Наоборот, он достоин всяческой похвалы. Сколько рвения проявил, чтобы разыскать диверсантов. Как и прошлый раз, когда на станции Удобрительная кем-то были подожжены цистерны с горючим. Тогда Гедер напал на след диверсантов. К сожалению, они успели ускользнуть. Но Гедер в этом не виноват. И он так сожалел...

— Ну что же, Адольф... — комендант улыбнулся. — Я думаю, что из-за всех этих неприятностей все-таки не следует испытывать ваше терпение и терпение вашей очаровательной невесты. Пусть свадьба состоится в назначенный срок.

— Я прошу вас, господин майор, от моего имени и от имени Роз-Мари быть самым почетным гостем за свадебным столом. Вы столько сделали для нас!

— Полно, полно, Гедер... Я буду рад быть свидетелем вашего семейного счастья. И пусть это радостное событие хотя бы немного отвлечет нас от наших огорчений.

— О, благодарю вас, господин майор!

Свадьба удалась на славу. Роз-Мари, в белом подвенечном платье, с флером на волосах, радостная и немного смущенная, была в центре внимания. Офицеры комендатуры, приглашенные к свадебному столу, наперебой провозглашали тосты в ее честь. Проникновенную речь произнес комендант, сидевший на самом почетном месте. Он сказал:

— Господа! Это поистине символично, что здесь, на вражеской земле, покоренной силой оружия армии фюрера, мы закладываем основы новой немецкой семьи! Добрая немецкая семья — одна из основ могущества нашей империи. Я уверен что вы, Адольф, и вы, Роз-Мари, соединенные узами любви, построите поистине немецкую семью, что она явится достойной частицей великой германской нации, самим богом призванной господствовать над всеми народами!

Пили за новобрачных, за их будущих детей, за победоносное окончание войны в России, за фюрера, за здоровье господина коменданта...

Веселое, шумное застолье длилось долго. Наконец комендант, оглядев порядком нагрузившихся гостей и чувствуя, что и он перебрал лишнего, предложил:

— Не освежиться ли нам, господа? Я предлагаю прогулку верхом! А новобрачным дадим наконец возможность остаться вдвоем.

Предложение коменданта было принято с одобрением всеми. Но Роз-Мари заявила:

— И я хочу! Я еще никогда не ездила верхом на лошади. — Она обернулась к мужу: — Адольф, ты позволишь?

— Я рад исполнить любое твое желание, дорогая!

— Прекрасно! — захлопала в ладоши Роз-Мари. — Вы мне дадите лошадь, господин комендант?

— С удовольствием, но... — майор поглядел на белую вуаль, украшавшую голову новобрачной, на ее пышное, словно облако, платье, — ваш наряд не совсем удобен для верховой езды.

— Я попрошу Адольфа дать мне надеть что-нибудь из его обмундирования!

— В таком случае — какие могут быть возражения! — галантно сделал кивок в сторону Роз-Мари комендант и приказал:

— Господа, распорядитесь седлать лошадей! Самую смирную — для фрау Гедер! — и, повернувшись к Саше, спросил: — А куда бы вы хотели проехаться?

— К мосту! — не задумываясь, заявила Саша. — Там, я слышала, недавно произошло ужасное крушение. Я еще никогда не видела...

— Зрелище не из приятных, — слегка поморщился комендант, видимо вспомнив, какие неприятности он уже имел из-за этого происшествия. — Но если вам так угодно — пожалуйста. Кстати, я взгляну, как идут восстановительные работы.

Вскоре на полевой дороге, тянувшейся вдоль железнодорожного пути от станции Щигры к мосту, можно было увидеть кавалькаду, во главе которой ехали комендант, Гедер и его молодая жена. Роз-Мари, одетая в брюки мужа, довольно уверенно сидела в седле, и комендант, ехавший рядом, расточал ей комплименты:

— В этой униформе и в седле вы, Роз-Мари, олицетворяете мужество и красоту германской женщины!

Когда подъехали к мосту, комендант сказал:

— Смотрите, Роз-Мари, что наделали эти бандиты-партизаны!

Саша увидела, что одна из ферм моста обрушена, под ним и возле него валяются разбитые в щепки платформы, рядом — свалившиеся с них танки. Их стараются вытянуть и поставить на гусеницы, надрывно ревя моторами и натягивая тросы, два уцелевших танка.

— Как интересно! — воскликнула Саша, разглядывая эту картину и то, как под сброшенной взрывом фермой копошатся саперы, начавшие ремонтные работы. — Но ведь скоро мост исправят, господин комендант, не так ли?

— К сожалению, не так уж скоро, как нам с вами хотелось бы, — комендант не скрыл своего огорчения. — Эти большевистские террористы добились-таки своего.

За месяц, прошедший после того, как Саша поселилась в комендатуре, она бывала здесь, у моста, уже не раз. Никто в комендатуре не придавал значения тому, что Гедер изредка берет невесту с собой, когда на дрезине или в тележке, запряженной парой лошадей, отправляется проверять, как охраняется путь и линии связи, проходящие вдоль него, как обстоит дело с противопожарной охраной путевых сооружений. Да мало ли было дел у Гедера, которому комендант, зная его добросовестнейшее отношение к службе, поручал многое. Отправляясь к мосту, Белов и Саша прихватывали с собою мину, спрятав ее в хозяйственной сумке, которую она обычно брала, чтобы в попутном поселке купить к столу курицу или яиц. И конечно, никто из охраны моста не обращал внимания на то, что, когда Гедер занимался обычной проверкой и давал разные указания, его невеста, которой, вполне понятно, было скучно ждать, пока он закончит служебные дела, уходила на берег речки, близ моста. А потом за нею спускался туда Гедер. Довольно часто, не полагаясь на караульных, он сам осматривал, нет ли чего-либо подозрительного под мостом, и те только удивлялись: до чего же дотошный этот обер-лейтенант. Но каково было бы их удивление, если б они узнали, что Гедер и его невеста, приезжая к мосту, оставляют тщательно скрытые под его крайней опорой мины, а в последний приезд, за несколько часов до крушения, Гедер там же установил часовой механизм — точно на то время, когда по мосту должен пройти состав с танками. Подпольщики, с которыми Белов держал постоянную связь, предупреждали его, когда должны проходить военные эшелоны на Воронеж. Там после затишья, длившегося с июля, вновь разгорелись бои.

Уверенность, что они вне подозрений, помогала Белову и Саше действовать смело.

Роз-Мари еще до свадьбы вполне освоилась в комендатуре. А когда она стала законной супругой обер-лейтенанта Адольфа Гедера, к ней стали относиться с еще большей симпатией. Комендант был в восторге от ее домашних обедов, на которые она его приглашала довольно часто, и нахваливал ее кулинарное искусство. Офицеры, иногда бывавшие у Гедеров в их комнате, любовно убранной руками Роз-Мари, не раз завистливо говорили: «Повезло тебе на жену, Адольф!» А пожилой ефрейтор — писарь, не очень резво управлявшийся со своим делом, зная отзывчивость фрау Гедер и ее желание хоть чем-нибудь заполнить свое время, не раз просил ее:

— Помогите, пожалуйста, мне, подиктуйте, чтобы я мог побыстрее перепечатать.

Саша с готовностью откликалась на эти просьбы. А перепечатывал он приказы и распоряжения, из которых можно было извлечь сведения о дислокации и численности гитлеровских войск вблизи железнодорожной линии Курск — Воронеж, об их передвижениях. Эти данные Саша сообщала Андрею, а тот по своей рации, место хранения которой даже Саша не знала, передавал их командованию.

Комендант как-то сказал Саше:

— Я обещаю, Роз-Мари, вам и Гедеру настоящее, очень интересное свадебное путешествие. Как только будет можно, я предоставлю ему отпуск, и вы поедете проводить его в Германию. Ведь вы немцы и должны увидеть землю своего народа.

— Я очень благодарна вам, господин комендант! — ответила Саша, — мне очень хочется побывать в Германии! Мой дедушка еще до первой мировой войны часто бывал в фатерланде. У него там жили родственники. Он так много рассказывал, какая это прекрасная, благоустроенная страна. Я поеду туда с радостью.

Но на самом деле Саша побаивалась, как бы комендант и в самом деле не выполнил своего обещания: ведь она и Андрей имеют задание действовать здесь, а не в Германии. Впрочем, Андрей несколько иначе относился к перспективе отправиться в «отечество всех немцев».

— Ну что же, может быть, и съездим, — говорил он Саше, — только не сейчас. Сейчас у меня и здесь много работы, и я хочу, чтобы комендант, прежде чем он предоставит мне отпуск, как следует оценил мое рвение. А вы мне в этом поможете.

И Саша помогала.

По делам службы Гедеру приходилось довольно часто бывать на близких к Щиграм станциях, в том числе и на станции Черемисиново. От нее рукой подать до Липовского, где Саша жила не так давно совершенно открыто, под настоящим именем, у своей тети Натальи Ивановны. В самом Черемисинове у Саши была еще одна тетка, Анна Ивановна. Но Саша у нее никогда не гостила, и Сашу в Черемисинове никто не знал, поэтому в один из дней она отправилась туда вместе с Беловым. Она делала это без особой опаски, хотя и был небольшой риск попасться на глаза кому-нибудь из знавших ее липовских жителей, если те окажутся в Щиграх. Но едва ли кто-либо из них смог бы сразу, при мимолетной встрече, понять, что немка, приехавшая с каким-то офицером, — племянница Натальи Ивановны. А с черемисиновской своей тетей Саша встретиться не опасалась: ей было известно, что тетя эвакуировалась, а в ее доме, находящемся недалеко от вокзала, разместились немецкие офицеры.

Обер-лейтенант Гедер приехал на станцию Черемисиново с обычной целью: проверить, все ли в порядке в зданиях, не нужно ли чего-нибудь исправить, отремонтировать. Вместе с Гедером приехала и его жена. Когда они зашли в дом возле вокзала, занятый офицерами, многие из них с удовольствием воспользовались случаем поболтать с хорошенькой женщиной на своем родном языке. К тому же юная фрау Гедер была общительна, остра на язык и охотно вступала в разговор. Вокруг нее сразу собралась целая кучка галантных собеседников. А тем временем ее муж занимался своим делом: обошел весь дом, проверяя, исправна ли электропроводка, потом забрался на чердак, чтобы проверить это и там. Вскоре он спустился оттуда и, смахнув с рукава приставшую к нему чердачную паутину, сказал:

— Прошу прощения, господа, но нам с Роз-Мари пора ехать.

— Вы ревнивец, обер-лейтенант! — пошутил кто-то из офицеров. — Боитесь надолго оставлять в наших руках ваше сокровище.

— Ничего, мы еще вернемся! — улыбнулась всем Роз-Мари. Никто из офицеров не понял, какой истинный смысл вложила она в эти слова.

А утром следующего дня Гедер, встревоженный и крайне огорченный, докладывал коменданту:

— Господин майор! Со станции Черемисиново только что сообщили, что ночью взорван дом, в котором находились офицеры штаба. Семнадцать из них убиты.

Когда накануне, будучи в Черемисинове, Белов в доме, занятом офицерами, проверял электропроводку, он заложил на чердаке и в чулане, примыкавшем к сеням, мины, привезенные им и Сашей. Мины сработали в тот самый час, на который был поставлен взрывной механизм, — после полуночи, когда все офицеры спали в своих постелях.

Лишь оставшись вдвоем в своей «семейной» комнате, Саша и Белов смогли вволю порадоваться очередной удаче.

— Ой, будет мне после войны от моей черемисиновской тетки! — улыбаясь, вздыхала Саша. — Да если Анна Ивановна узнает, что ее дом взорвал не кто другой, а родная племянница... Нет, это дело и после войны надо в тайне хранить. А то ведь что тетя скажет? Фашисты — изверги — и то дом целым оставили, а своя — по бревнышку раскатила.

— Ничего, оправдаетесь, — утешал ее Белов.

После взрыва в Черемисинове комендант получил новый, еще более свирепый нагоняй от начальства. Были приняты меры, чтобы усилить охрану всюду. Не жалея сил и времени, Гедер старался вовсю, он пропадал на линии, оставляя жену скучать дома. И ей оставалось только одно: поджидать мужа да готовить ему вкусные обеды. Часто можно было видеть, как она, взяв хозяйственную сумку, отправлялась в какую-нибудь из близлежащих деревень за свежими продуктами.

Саша ходила по дворам, спрашивая, не продаст ли кто-нибудь сметаны или яиц. Купить что-нибудь было нелегко: непрошеные постояльцы пожирали у крестьян все. Но зато у Саши был хороший предлог, чтобы обойти побольше и побольше увидеть.

Из каждого такого «похода» Саша приносила не только съестные припасы, но и важные сведения: все села и деревни вокруг Щигров были заполнены воинскими частями противника.

Однажды она отправилась в деревню, находящуюся в пяти километрах от Щигров. Там, как она знала, можно было купить свежей рыбы. Но ее интересовала, конечно, не рыба, а то, что в деревне, как сообщил ей Белов, разместилась только что прибывшая танковая часть. Надо было установить, сколько там танков, какого типа, где стоят. Саша отправилась в эту деревню.

У входа в деревню ее остановил патруль, но, узнав, что она жена обер-лейтенанта Гедера, ее немедленно пропустили.

Женщина с кошелкой довольно долго ходила по деревне, расспрашивая жителей, не продаст ли кто-нибудь рыбы, В конце концов ей удалось сделать покупку.

На обед у Гедеров была жареная рыба. А ночью в далеком штабе за линией фронта получили переданную из Щигров шифровку, в которой сообщалось, каков состав недавно разгрузившейся танковой части, где укрыты машины, как они замаскированы с воздуха.

Через день или два Белов сообщил Саше:

— Меня предупредили, что за нами следят. Улик против нас пока нет никаких. Гестапо ведет слежку не только за нашими людьми, но и за многими из немцев. Будем еще осторожнее.

Саше нетрудно было понять, откуда Белов получил это предупреждение. Она догадывалась, что он связан не только с нею, а и с другими разведчиками, что по своему «Северку» он получает информацию от командования. Обо всем этом Белов не рассказывал Саше, а она, зная правила разведчиков, никогда его не расспрашивала. Но вот он сказал сам...

— Некоторое время вам лучше никуда не ходить. Скажем, что вы больны.

Наступили холода, выпал снег. Через станцию Щигры немецкие воинские эшелоны проходили теперь реже: бои у Воронежа поутихли, фронт там остановился, разрезав город надвое. В комендатуре жизнь снова потекла размеренно и спокойно. Сослуживцы обер-лейтенанта Гедера были уверены, что наступление русских на Воронеж окончательно захлебнулось, и полагали, что зима на этом участке фронта пройдет, видимо, спокойно, без особых перемен, а с весны германские войска всюду начнут новое победоносное наступление, чтобы окончательно пройти всю Россию уже до Урала и закончить войну. Весть о том, что русские пытаются перейти в контрнаступление под Сталинградом, ни у кого из немцев на первых порах не вызвала особого беспокойства: они полагали, что это не имеет существенного значения для хода войны. Ведь в немецких газетах и по берлинскому радио русское контрнаступление изображалось как «судорожная попытка выправить безнадежное положение».

В беседах с сослуживцами обер-лейтенант Гедер вполне разделял их оптимизм относительно хода военных действий на восточном фронте. И только оставшись в своей комнате наедине с Сашей, Белов мог открыто вместе с нею порадоваться успехам наших войск. Однажды — это было в самом начале декабря — он, придя вечером домой, забыв об обычной своей сдержанности, с восторгом объявил Саше:

— Наши окружили немцев под Сталинградом!

Саше захотелось захлопать в ладоши, засмеяться, запеть... Но надо было скрывать свою радость от гитлеровцев, с которыми они жили под одной крышей.

— Теперь нам прибавится работы, — предупредил Белов Сашу. — В связи с нашим наступлением немцы усилят переброску войск по железным дорогам, в том числе и по здешней линии: ведь раз уж наши начали наступать, Сталинградом дело не ограничится. Сведения о противнике командованию теперь особенно нужны. Так что вам снова придется почаще ходить за продуктами. — Белов улыбнулся: — Ведь все в комендатуре знают, что фрау Гедер любит побаловать своего мужа чем-нибудь вкусненьким, любит угостить и господина коменданта. И писарю побольше помогайте. А мне придется чаще ездить по служебным делам.

Белов и Саша продолжали свою работу, регулярно по ночам слали радиодонесения. Белов, получавший, как Саша понимала, информацию о положении на фронтах, все чаще сообщал ей новые и новые радостные вести: советские войска успешно наступают под Сталинградом и в других местах.

Приближался Новый год. В комендатуре его встречали за общим столом, и украшением его, как сказал сам господин комендант, была сидевшая между ним и своим «супругом» фрау Роз-Мари. Все с воодушевлением подняли бокалы, когда комендант провозгласил тост за победу. В этот момент Саша и Белов, переглянувшись, поняли друг друга без слов: «Пьем за нашу победу над захватчиками!» Ни пышными тостами, ни вином не могли гитлеровцы заглушить своей тревоги: русские продолжают наступать.

После Нового года лица немцев, служивших в комендатуре, становились все мрачнее, комендант ходил темнее тучи и даже со своим любимцем Гедером разговаривал порой раздраженно. Чуть не каждый январский день приносил вести, одна другой тревожнее: русскими взят город Великие Луки — важный стратегический пункт западнее Москвы. На Северном Кавказе германские войска вынуждены были оставить Моздок, Нальчик. В районе Сталинграда немецкие войска все еще в окружении, русскими предъявлен ультиматум о сдаче.

— Проклятое число! — сказал утром тринадцатого января комендант Гедеру, явившемуся к нему со служебным докладом. — Я только что получил сообщение, что русские начали наступать и на нашем участке фронта. — Комендант кивком головы показал на окно, в стекла которого вьюжный ветер хлестал сухим снегом: — Иванами снова, как в сорок нервом году под Москвой, командует генерал Стужа. Это сулит нам серьезные неприятности, мой дорогой обер-лейтенант. Мы с вами должны сделать все от нас зависящее, чтобы их было меньше. — Комендант снова покосился на окно, стекла которого звенели под ударами ветра: — Черт возьми, так может занести дорогу, придется выгонять на расчистку пути русских баб. Надо будет заблаговременно отдать распоряжение... А вас, Гедер, прошу тщательным образом следить, чтобы путь охранялся должным образом. Эта русская метель — хорошая помощница злоумышленникам. Старайтесь, Гедер!

— Буду стараться, господин майор! — щелкнул каблуками исполнительный обер-лейтенант.

С этого дня настроение сослуживцев Гедера по комендатуре ухудшалось чуть ли не с каждым часом: русские продолжают продвигаться, правда, от фронта до Щигров еще больше сотни километров, но он приближается...

Прошло несколько дней. Теперь Белов подолгу задерживался на службе и домой возвращался поздно: как и все офицеры комендатуры, он был очень занят — в связи с нашим наступлением у противника усилилось движение через Щигры. Но еще более Белов был занят делом, ради которого находился там. Если бы немцы знали, что по ночам прямо из здания комендатуры в Щиграх советскому командованию передаются все сведения о передвижениях их войск на воронежском участке фронта, если бы знали, что этим занимается обер-лейтенант Гедер и его жена!

Восемнадцатого января — Саше запомнилось это число — Белов, поздно ночью вернувшись домой, сказал ей:

— Знаете новость? Паши под Острогожском окружили группу «Крамер» — пять дивизий! Теперь домолачивают.

— Острогожск? Это ж совсем близко от Коротояка! — взволновалась Саша. — Страшно вспомнить, сколько тогда фашисты на коротоякской переправе народа загубили... Ну, теперь им на том самом месте слезы отольются! Пусть их там так же бомбят, как они матерей с детьми бомбили!

А еще через несколько дней стало известно, что советские войска одновременно с севера и с юга начали наступление в направлении станции Касторной. Это чрезвычайно встревожило всех немцев в Щиграх. От Касторной до Щигров меньше ста километров. Если русских не остановят, положение станет катастрофическим. В комендатуре стали всерьез поговаривать о возможной эвакуации. Но приказа о ней еще не было. Возможно, немецкое командование надеялось, что положение удастся выправить и русские до Щигров не дойдут. Тем не менее комендант, встретив как-то в коридоре комендатуры Сашу и Белова, сказал ему:

— Не пора ли отправить вам жену подальше от фронта, Гедер? Сами понимаете: на войне возможны всякие неожиданности...

— Спасибо за заботу, господин майор! — поблагодарил Белов. — Я думаю, что...

— О нет, нет! — перебила его Саша. — Мне с Адольфом ничего не страшно, я готова быть с ним всюду! Я не могу оставить его.

— Ваша решимость делает вам честь, Роз-Мари, — похвалил Сашу комендант. — Это решимость настоящей германской женщины. Но опасности войны — это все-таки но для женщин.

— Вы правы, господин майор, — поспешил согласиться с комендантом Белов. — Но ведь еще есть время. А главное — я твердо верю, что мы остановим русских!

— Да, да, конечно... — комендант, возможно, несколько смутился тем, что его подчиненный проявил больше веры в силу германского оружия, чем он сам. — Обстановка подскажет вам решение.

С каждым днем все нервознее вели себя сослуживцы Гедера: привыкшие к тыловой жизни, все они жаждали приказа об эвакуации, зная, что с каждым днем фронт на сколько-то километров приближается к Щиграм. Двадцать пятого января стало известно, что русские уже полностью заняли Воронеж. Двадцать восьмого — что русские с юга и севера подошли вплотную к Касторной, окружив несколько немецких дивизий, пытавшихся удержать оборону западнее только что оставленного ими Воронежа.

«Наши вышли к Касторной!» — Саше с трудом удавалось скрыть свою радость от осточертевших ей гитлеровцев. А радость била в ней ключом: «Если наши вышли с юга к Касторной, значит, им остается совсем немного до Рогозцев. А может быть, Рогозцы уже и свободны? Как там мама, Ниночка, уцелели, нет ли?» Тревога о матери и о маленькой сестренке, о которых она не знала ничего вот уже полгода и ни на день не переставала беспокоиться, смешивалась с радостным предчувствием встречи с ними. Все эти полгода Саша жила со странным чувством недоступности и одновременно близости к родному дому: от Щигров до Рогозцов не очень далеко, всего какой-нибудь час езды на автомашине; но Саша, обязанная оставаться в роли жены Гедера, не имела права на риск.

Уже перестали ходить поезда. Через Щигры на запад тянулись обозы отступающих немецких частей, катились грузовики и санитарные машины, полные раненых. В комендатуре служба еще шла, но уже был получен приказ готовиться к эвакуации в любой момент.

Белов теперь целыми днями пропадал, оставляя Сашу одну.

Однажды он ушел, как это довольно часто случалось в последнее время, еще затемно, когда Саша спала. Лишь сквозь сон она слышала, как Андрей собирался, и, когда ушел, снова заснула. Но вскоре ее разбудил встревоженный шепот:

— Одевайтесь быстрее, Наташа!

Она открыла глаза. Белов стоял спиной к двери, плотно прижимая ее спиной:

— Нас выследили! В комендатуре еще никто не знает, уходите немедленно! — Он повернул ключ в двери, запирая ее. — Из гестапо могут явиться в любую минуту. Если начнут ломиться в дверь, я задержу. — Белов положил руку на кобуру. — А вы тогда в окно!

— А вы?

— Обо мне не беспокойтесь. Догоню.

Саша оделась мигом, всунула ноги в валенки, накинула пальто, шаль. Белов отступил от двери, открыл ее, выглянул:

— Кажется, пока спокойно.

Как ни в чем не бывало Саша прошла по коридору мимо хорошо знакомого ей дежурного, который разговаривал по телефону и не обратил на нее никакого внимания, мимо часового, который ежился на морозе у крыльца. Вдоль улицы мела поземка, словно подгоняя тянувшийся по дороге какой-то обоз, уходивший на запад, медленно вращались облепленные снегом большие колеса грузных фур, запряженных крупными, толстоногими немецкими лошадьми. Пройдя немного по улице, Саша вскоре свернула в проулок.

Задворками, огородами она выбралась в поле и напрямик по нехоженому, рыхлому снегу, стараясь держаться подальше от всех дорог, пошла на восток. С Беловым у них заранее было условлено, что их пристанищем до прихода своих станет дом Сашиной тети, Натальи Ивановны, в Липовском. Та, конечно, не была предупреждена об этом. Но Саша была уверена, что тетя не откажет им в приюте.

С трудом пробираясь по глубокому снегу, под студеным ветром, скрытно, балками и перелесками, упорно шла Саша на восток в метельной белой полумгле.

Она шла и вслушивалась: не донесется ли сквозь посвист ветра гул артиллерии; может быть, наши уже совсем близко?

До Липовского добралась к ночи. Немцев там уже почти не осталось. Через село проходили последние из отступавших. В доме тети Саша стала ждать Белова: удастся ли ему дойти?

Опасения ее оказались напрасными. Белов пришел и принес с собой обе рации — ее и его. Развернув одну из них, они связались с командованием, доложили, где находятся, и получили указание ждать подхода своих.

На всякий случай, пока село еще не было освобождено, Белов оставался в немецкой форме.

С нетерпением с часу на час ждали они прихода наших. И все-таки получилось как-то неожиданно, когда в избу вдруг вошли несколько бойцов в полушубках, в запорошенных снегом шапках с родными пятиконечными звездочками.

— Товарищи! — с радостью бросилась к ним Саша. Но бойцы посмотрели на нее хмуро:

— Ты с немцем? Эй, фриц! Хенде хох!

— Не надо на меня ярость изливать, — улыбнулся Белов, — с удовольствием в плен своим сдамся.

— Какие мы тебе свои, фашист!

— Отведите нас к вашему командиру.

— Без тебя знаем, куда вести. Оружие есть? Сдавай!

Как ни пытались Белов и Саша объяснить, что они разведчики, бойцы не поверили им. А документы у Белова были только немецкие, на имя обер-лейтенанта Гедера.

Сашу и Белова доставили в штаб дивизии. Там их встретили сперва не очень приветливо, но потом, по просьбе Белова, пообещали сообщить о них в штаб фронта. Пока же оставили под охраной.

Каково же было удивление многих в штабе, когда спустя некоторое время они увидели задержанного «немца» в советской форме, со знаками различия капитана, а его спутницу — тоже в военном обмундировании, с треугольничками в петлицах воротника, означающими сержантское звание.

— Ой, хитра ты! — изумленно сказал Саше один из солдат, до этого охранявших ее. — Из немецкой в советскую обернулась.

— А чего мне оборачиваться? — ответила Саша. — Какой была, такая и есть.

Вместе с Беловым Саша прибыла в штаб фронта. И там они расстались: его уже посылали с каким-то новым заданием. Что это было за задание, куда Андрей должен отправиться, какие новые опасности ждут его? Она знала, что он ничего ей не скажет. Уже привыкла не расспрашивать его ни о чем, что непосредственно не касалось их совместной работы. Но своей тревоги, когда они расставались, все-таки сдержать не могла. Очень уж многое теперь связывало их — все те полные беспрестанного риска месяцы, которые они прожили в щигровской комендатуре.

Расставаясь, они крепко пожали друг другу руки.

— Я буду помнить все, Наташа! — сказал на прощанье Белов. Даже теперь она не сказала ему своего настоящего имени, как и он ей. Правило разведчиков оставалось правилом. И Саше подумалось, что если они больше не встретятся с Андреем, а ей захочется узнать о нем, она никогда ничего не узнает: ведь в каждом новом задании он будет под новым именем.

Саша полагала, что и ее сразу же пошлют на новое задание. Ей сказали: «Отдохни немножко». Но для Саши отдыхом было уже то, что она среди своих, что можно говорить на родном языке, а не притворяться немкой, что можно спать спокойно, не опасаясь быть опознанной и схваченной, не жить в постоянном страхе за судьбу свою и товарища.

Временно, до получения нового задания, Сашу направили радисткой в штаб армии. Никто из тех, с кем она теперь служила, не знал, что она разведчица, недавно вернулась из вражеского тыла. Для ее новых товарищей она была девушкой, только что закончившей курсы радистов далеко в тылу.

Саша несла свою новую службу и ждала, когда же ее вновь пошлют за линию фронта, А фронт тем временем неудержимо перемещался к западу: наступление продолжалось. Второго февраля стало известно, что полностью покончено с немцами под Сталинградом. Восьмого — о том, что освобожден Курск. Штаб, в котором служила теперь Саша, перемещался следом за наступавшими войсками, и все дальше позади оставались родные ее Рогозцы, куда все время так хотелось слетать хотя бы на часок.

Но в любую минуту сержант Кулешова могла потребоваться для выполнения задания.

Почти каждый день в ту пору приносил вести о новых победах. Освобождены Краснодар, Ростов, Ржев, Гжатск, Вязьма...

Проносились дни и недели. «Мы наступаем, мы наступаем!» — пела душа Саши, и ей хотелось верить, что пришло, наконец, долгожданное время, когда мы будем идти и идти вперед, начисто выметая врага с родной земли. Собственно, это время и пришло после Сталинградской победы.

Но война имеет свои законы. На фронте установилось затишье. Оно длилось с весны до середины лета. А в июле над степями Орловщины и Курщины загромыхал гром новой битвы: гитлеровцы начали наступление в районе огромной, выгнутой к западу, Курской дуги фронта.

Бои разгорались. Вскоре немцы были вынуждены перейти к обороне: развернулось наше контрнаступление. Саша своими глазами не видела этих боев. Но, работая на штабной рации, принимая донесения и передавая распоряжения, она понимала, что идет гигантское сражение.

Однажды, в один из самых напряженных дней этого сражения, офицер, начальник Саши в штабе, сказал ей:

— В частях не хватает радистов: многие выбыли из строя. Нам приказано послать несколько человек на замену. Мы наметили и вас...

— А что ж, пойду! — не раздумывая, согласилась Саша.

В тот же день она приняла дежурство на рации артиллерийского командного наблюдательного пункта, который находился на одной из высот вблизи села Тросна. За это село, стоящее на шоссе, идущем вдоль линии фронта, ужо несколько дней шла ожесточенная схватка. В высоких дозревающих хлебах, покрывавших поля вокруг Тросны, горели и наши, и немецкие танки, черный дым вздымался к безоблачному, прокаленному августовским солнцем небу, и в этом безоблачном небе почти не умолкал гром — голос артиллерии, «бога войны».

Пять дней и ночей бессменно дежурила у своей рации Саша. Глаза слипались от усталости, тяжелела голова... Но руки оставались твердыми, слух — острым. Саше придавало силы сознание того, что она не в тайном, а в явном бою с врагом. Сколько раз, когда была вынуждена жить среди врагов, мечтала она вернуться к своим, надеть гимнастерку, быть в общем строю, мечтала о том, чтобы открыто называться своим настоящим именем. И теперь Саша была счастлива, как бывает счастлив солдат, когда он возвратится в свой родной полк. Таким родным полком для нее была вся Красная Армия.

...Это случилось совершенно неожиданно, в жаркий полдень боевого дня. Сидевшая в окопчике возле своей рации Саша вдруг увидела, что небо, мгновенно потемнев, со страшной быстротой падает на нее.

Только позже, уже в госпитале, придя в себя, по еще не будучи в силах поднять головы, она узнала, что немецкий снаряд, разорвавшийся возле ее окопа, засыпал ее землей.

Тяжелая контузия... Слабость во всем теле, нестерпимые головные боли. Бессонные ночи, томительные часы, дни, сутки, месяцы лежания на госпитальной койке. Скорее бы выздороветь, вернуться в строй. Лучше самые тяжелые испытания, лучше любое, пусть самое опасное боевое дело, самое рискованное задание во вражеском тылу, чем лежать вот так, беспомощной, бессильной, обременительной для самой себя... «Скорее бы встать на ноги!» — этой мечтой жила Саша.

Но должны были пройти еще долгие месяцы госпитальной жизни, прежде чем она смогла сказать хотя бы самой себе: «К выполнению задания готова!»