"Нежное притяжение за уши" - читать интересную книгу автора (Барякина Эльвира, Капранова Анна)

ГЛАВА 7

Машуне снился сон, будто она выходит замуж за Федорчука, а Геракл сожрал ее фату. От обиды она даже проснулась и сразу вспомнила, что с Федорчуком-то они не помирились.

«Вот Нонна-то мне дело говорила, — подумала она. — А я дурь совершила — взяла и ушла!»

После таких мыслей спать как-то не выходило, и она начала ворочаться с боку на бок. Геракл, услышав шевеление, сразу же стал пыхтеть и умоляюще дотрагиваться лапой до плеча хозяйки.

— Отстань — рано еще! — грозно объявила ему Машуня и скрылась под одеялом.

Но собака не верила. Раз человек проснулся, значит, он обязан выгулять любимое животное.

Поборовшись с полчаса с собою и с доставучим псом, Машуня сунула ноги в тапки и прошлепала в сторону ванной. Геракл же проследовал к входной двери и занял там назидательно-выжидательную позицию.

— Мам, может ты выведешь его? — спросила Машуня, услышав, что та в своей спальне уже начинает петь.

— Смотря как бу-удешь ты вести себя сего-одня! — пропела мама оперным способом.

— То есть? — уточнила Машуня обычной прозой.

— Ты думаешь, я не в курсе, что вы поссорились с Федорчуком? — спросила та, выходя в прихожую. — Я ему позвонила и все узнала. Вот ответь мне, почему ты с ним ни помиришься?

— Я гордая, — честно призналась Машуня.

Мама только вздохнула.

— Я тоже раньше была гордой с мужчинами. Ну и что из этого получилось?

— Я, — констатировала Машуня. — А первой я все равно мириться не буду. Сам виноват, сам пусть и приползает.

Не успела Машуня прийти на работу и включить свой компьютер, как ее позвали к телефону.

— Мария Владимировна? Это Миша Ковров беспокоит, — засвистел в трубке задыхающийся голос. — Я из СИЗО. Пожалуйста, вытащите меня отсюда! Я в вас верю! Вы же Маевскую спасли? Я хорошо заплачу вам! Сколько вы хотите?

Машуня не знала как ей реагировать. Коврова вдруг стало жалко-прежалко, но ведь, с другой стороны, он напал на Кольку…

— Не буду я его защищать! — сообщила она Василисе, окончив разговор. Он лицемер и убийца!

Но коллега лишь расхохоталась на ее слова:

— Ей радоваться надо новым клиентам, а она нос воротит!

— Вот Маевскую защищать было круто! — не унималась Машуня. — Нонна, конечно, девица с капитальными странностями, но она, по крайней мере, невиновна…

— Ха! Где ж невиновных-то напастись на всех адвокатов? — отозвалась Василиса. — Бери чего дают, а то твой подзащитный найдет себе кого-нибудь другого, а ты опять будешь сидеть на бобах.

Василиса была права, и это невыносимо злило.

Машуня слонялась по кабинету, решая моральную дилему: этично или неэтично браться за дело человека, который напал на ее приятеля? И тут ей в голову пришла одна корыстнаая идейка, расставившая все по своим местам. Кто ведет дело Коврова? Федорчук! Значит, к кому надо идти за разрешением на свидание?

Ох, свидание! Эх, Федорчук! Ужасно хотелось в его жаркие объятия!

Каждый божий день Машуня ждала, что он позвонит и торжественно признает свою неправоту. Иван, конечно, звонил, даже неоднократно, но при этом молчал. Она выдерживала паузу и ждала, когда эта бестолочь заговорит. Но он продолжал играть в «партизана на допросе».

— Придется идти к Федорчуку, — вздохнув, сообщила Машуня коллеге. — Ну и пойду! Что я лопну, что ли, от этого?

— Не лопнешь! — поддержала ее коллега, которая с крайнем интересом следила за развитием их совместного с Федорчуком романа. Василисе все это действо заменяло мексиканские сериалы, на которые у нее не хватало времени. А сердечные дела младшего товарища были даже интересней, так как в них можно и самой принимать участие умным советом или сочувствием.

— Только я ведь ему к нему по работе приду, это ничего не значит! — проворчала Машуня, набирая заветный номер. — Алло, прокуратура? Вы не могли бы позвать Федорчука?

— А его нэт, — опечаленно произнес низкий голос с легким кавказским акцентом. — Но вам, Марыя, я магу сказат, гдэ он.

Это был Гегемоншвили.

— Ну и где? — спросила его Машуня, которую несколько задело, что Миндия ее узнал и отнесся к ней так неофициально.

— Он пашел в унивэрситэт прэподават крымыналыстику. Так что эсли вы патаропитэс, то сможэтэ пэрэхватыт его до сэминара.

— Федорчук — преподаватель?! — ахнула Машуня.

— Да! Прычем очэнь умный, интэрэсный, знаюший, патрясаюший, завлэкаюший…

— Во сколько у него семинар? — перебила Машуня дифирамбы.

— В дэвят двадцат. Аудытория тры.

Но Машуня уже положила трубку и бросилась к вешалке за своим плащом.

— Пойду и посмотрю на этого преподавателя! — объявила она Василисе.

Та улыбнулась, все понимая.

— Что, хочется его увидеть?

— Не хочется! Просто пойду посмотрю.

Василиса спрятала улыбку.

— Иди, иди…

Родной юридический факультет серьезно изменился с тех пор, как Машуня покинула его стены: в аудиториях и коридорах был сделан кричащий о богатстве ремонт, на выходе вместо бабушки-вахрушки появился внушительный охранник в камуфляже, который отнюдь не маскировал его, а толпа студентов, шляющихся взад и вперед, очень напоминала «золотых» детишек из «Беверли-Хиллз 90210».[3]

Машуня опоздала всего на чуть-чуть, однако момент для перехвата Федорчука был уже упущен. Сидеть и ждать, пока он окончит свой семинар, не хотелось, но постучаться было страшно, и она только топталась у двери с цифрой три. Сердце колотило в груди, как муж к изменяющей жене.

В конце концов Машуня набралась отваги и храбрости и нерешительно стукнула кулаком по створке. Через несколько секунд недовольный Федорчук высунулся из аудитории.

— Это что такое? Ты?! — произнес он испуганным голосом, тут же сменив сердитый взгляд на радостный.

Но Машуня все равно изготовила для него непроницаемое выражение лица и хмуро произнесла:

— Мне надо с тобой поговорить. По делу.

Иван тут же обеспокоился и заволновался:

— Маш, у меня семинар. Ты можешь меня капельку подождать? Всего час двадцать пять осталось.

Машуня саркастически приподняла брови.

— Не много. Давай, я хоть на твоем преподавании поприсутствую. Все не в коридоре торчать…

Федорчук молча отступил назад и пропустил гостью в аудиторию.

Там сидела пестрая толпа студентов. Стараясь не смотреть на их удивленные лица, Машуня прошествовала к последней парте.

— Тема сегодняшнего семинара… — пророкотал Федорчук, пряча глаза в журнале. — Тема семинара… «Предъявление обвинения и допрос обвиняемого»…

Услышав такое, студенты завозились.

— Иван Борисович! А вы нам не это задавали! У нас же было «Осмотр места происшествия»!

Федорчук бросил в сторону Машуни короткий взгляд.

— Да? Ну давайте «Осмотр».

Ей стало смешно: Федорчук-преподаватель на радостях все темы перепутал! Все же было заметно, что ее визит произвел на него неизгладимое впечатление.

— Катя! — позвал Иван хорошенькую блондинку с первой парты. — Пойдите к нам на кафедру и попросите простыню. Нам она понадобится для важного дела. А пока мы повторим теорию.

Повторять теорию вызвалась гренадероподобная девушка по фамилии Ерохина. Она взгромоздилась на кафедру и начала выстраивать тяжелую кирпичную речь, выученную из методички.

Тем временем из коридора донеслись частые шаги, и в аудиторию влетели Катя вместе с сутулым очкастеньким юношей.

— Иван Борисович! — воскликнул он трагично. — Эта барышня просит для вас простыню. Вроде как для важного дела…

Студенты тут же захихикали и стали выдавать предположения. А Федорчук густо покраснел.

— Это не для меня! — воскликнул он с негодованием. — Это для трупа. Труп же не будет валяться просто на полу!

— А-а — понял лаборант и вскоре притащил старую клеенку, какой обычно покрывают кухонные столы.

— Мне нужен доброволец на роль покойника! — провозгласил тем временем Федорчук, обращаясь к студентам. — Надо будет просто полежать. Клеенка чистая. Я ее сам мыл после прошлого заседания кафедры.

Катя, любовно глядя на преподавателя, медленно поднялась.

— Можно я, Иван Борисович!

Машуню аж передернуло от ее энтузиазма. Чего это она все время лезет, а?! Ее кто просит?! Но Федорчук поспешил сохранить политкорректность.

— Нет, Катя. Нам нужен мужской труп. Женского покойника ваша группа не вынесет. Так что пусть трупом будет Козлов.

Дальнейшее действо представляло из себя спектакль. Козлов лежал на клеенке, сдавленно ржал и старался не шевелиться. Меж тем «следственная группа» в составе Кати и Ерохиной сначала описывала следы преступления, потом переквалифицировалась в «судмедэкспертов», а потом и вовсе начала глумиться над «усопшим». Милые студентки объявили, что его телосложение определить сложно, ибо труп расчленен на множество составляющих. «Труп» напыщенно возмущался и заявлял, что сложение у него самое что ни на есть богатырское, а если глупые женщины ничего не понимают, то пусть так и скажут. Федорчук гневался и требовал относиться более серьезно к образовательному процессу.

Семинар окончился, и студенты вывалились из аудитории.

— Ну вроде отстрелялся, — проговорил Иван, подойдя к Машуне.

Она поглядела на него снизу вверх.

— А я к тебе по делу… По важному…

Как ей хотелось, чтобы он взял инициативу примирения в свои крепкие мужские руки! Но Федорчук лишь выжидающе смотрел и вздыхал.

— Выдай мне, пожалуйста, разрешение на свидание, — произнесла Машуня бесцветно, потеряв всякую надежду на хороший исход дела.

— С кем? — спросил Иван, потупясь.

— Ну не с тобой же! С Ковровым.

— А-а, — разочарованно протянул он. — Ладно, выдам, только…

— Что? — заранее встала она в позу.

— Давай я тебе и на себя разрешение выдам…

Ну наконец-то! Душа Машуни возликовала и втайне завопила от радости. Но она удержала все эмоции под контролем. Пусть знает!!!

— Не надо, — ответила она, глядя в сторону.

— Почему?

— А я на тебя дуюсь.

— А я же прошу прощения!

— Уже поздно.

— Тогда ничего не дам.

И бессовестный Федорчук пошел к своему преподавательскому столу и принялся собирать бумажки. Машуня вскочила и подбежала к нему.

— Как это не дашь?! Ты не имеешь права! У меня есть ордер от юридической консультации! Ты просто обязан!

Иван тяжело смерил ее взглядом.

— Ну посудись со мной! Может, легче станет.

Несколько секунд Машуня воевала со своей гордостью и желанием уткнуться лицом в родную обширную грудь.

— Федорчук!

— Чего?

— Ты дурак!

— Нет, дорогая, ты не права. Я умный, принципиальный и у меня хороший характер.

— И у меня хороший! — чуть не плача, выкрикнула Машуня.

— Тогда мирись со мной немедленно!

Несчастно и разобижено всхлипнув, она кивнула.

— Ла-адно…

— Ну и умница.

Дальше были несвязанные слова, рассказы о том, как плохо жить друг без друга, клятвы больше никогда не ссориться, закрытая изнутри аудитория и использование лаборантской клеенки именно таким образом, на который намекали студенты.

Коврова было безумно жалко: после двух дней нахождения в СИЗО он весь обмяк, посерел и зарос. Купидоновские глаза выражали полное отчаяние и ужас. А уж от директорских замашек и вовсе не осталось ни следа.

При виде Машуни он вскочил из-за стола и вцепился ей в руки.

— Мария Владимировна! Наконец-то!

Сочувствие боролось с острой неприязнью к убийце, способному накинуться на свою жертву из-за угла. Но Машуня решила быть суровой и беспристрастной. У нее был долг: предоставить человеку, кем бы он ни был, квалифицированную юридическую помощь.

Спустив с плеча сумку, Машуня вытащила блокнот и, воззрившись на подзащитного, сказала:

— Все теперь зависит только от вас. Федорчук — следователь толковый и умный, так что рассчитывать на его непрофессионализм не приходится.

— А на что приходится? — с надеждой спросил Ковров, судорожно потирая щеки.

Машуня авторитетно посмотрела ему в глаза.

— Я что-нибудь придумаю. Скорее всего, мы займемся переквалификацией вашего преступления с одной статьи на другую. Пока вам вменяют покушение на убийство. А за это на суде запросто могут вкатить лет десять. — При этих словах Ковров застонал, но Машуня продолжала психологическую атаку: — Наша с вами задача представить дело так, как будто все произошло случайно, и вы вовсе не хотели убивать Колю Соболева.

Губы Коврова задрожали, он весь подался вперед и опять вцепился в Машунины руки.

— Но я ведь вправду вовсе не хотел его убивать! Честное слово! — горячо зашептал он. — Я вам все расскажу как было… Только вытащите меня!

— Рассказывайте! — приказала Машуня.

По заросшему горлу Коврова прокатился комок, и он едва слышно произнес, глядя прямо перед собой:

— В последнее время у меня была не жизнь, а просто дерьмо собачье… Все шло одно к одному… Где-то с месяц назад я очень крупно проигрался в казино. Примерно тысяч на пять долларов. К тому же это были не мои деньги. Представляете?

Машуня кивнула.

— Ну так вот… — продолжил он. — Я наворачивал круги по всему городу, искал, где бы занять, но у меня ничего не выходило. Со станцией — тоже беда. В последнее время развелось множество конкурентов, объем продаж рекламы резко упал. «Пирамида» едва-едва покрывала свои затраты. А с меня уже начали трясти… Я просто не знал, что и делать: повеситься? податься в бега? И тут как раз подвернулся этот случай с Сергеем Дроздом.

До этого момента Машуня слушала жалобы своего клиента чисто по профессиональной необходимости, но стоило ему упомянуть псевдоним Стаса, как она тут же навострила уши.

— Какой случай?! — пожалуй, слишком поспешно переспросила Машуня.

— Как? — растерянно произнес Ковров. — Так вы ничего об этом не знаете?

— О чем?

И тут его понесло…

Стас работал на радио «Пирамида» уже в течение трех лет, но все его функции сводились к увеселению публики: остроумные комментарии на поведение той или иной звезды, пародирование слов известной песенки, треп по телефону со слушателями… А он хотел большего. В своих мечтах Стас представлял себя отважным журналистом, ведущим расследования, вскрывающим социальные язвы, обличающим бюрократов и коррупционеров. Он давно уже обивал пороги в кабинете у Коврова и просил дать ему эфир хотя бы для пробной передачи. Но директор «Пирамиды» сомневался: радиостанция имеет молодежную аудиторию, а ей на политику и экономику плевать с шестого этажа… Да и неизвестно, как почтеннейшая публика отнесется к смене имиджа своего любимца. В общем, Ковров медлил, тянул, но под конец все же сдался.

Стас целых две недели готовился к своей Настоящей Передаче: копался в архивах, расспрашивал людей, брал интервью… Перед эфиром волновался так, как будто ему в первый раз предстояло браться за микрофон. Но все прошло не просто благополучно — грандиозно! Он рассказал о судьбе разоренного приватизацией завода: как благодаря действиям некоторых предприимчивых дельцов сотни людей потеряли работу, а крайне дорогостоящее оборудование уплыло за границу.

По окончании передачи на радиостанцию обрушились множество звонков. Звонили благородные старушки, радующиеся, что наконец-то стали прищучивать «паразитов», звонили разобиженные работники завода, нервные акционеры и просто поклонницы Сергея Дрозда…

Он никак не ожидал такого отклика слушателей. Несколько дней ходил как пьяный от успеха, а потом с удвоенной энергией занялся подготовкой новой передачи.

Но однажды в квартире Коврова раздался звонок от одного очень уважаемого и известного лица в городе. И директору радиостанции в мягких, но настойчивых выражениях посоветовали не затрагивать щекотливые темы. На прощание лицо пожелало Коврову крепкого здоровья и хорошего сна.

Разумеется, на следующий день Стас был оповещен, что в связи с отсутствием финансовых возможностей его передача временно прекращает свое существование. Шорохов бесился, умолял и вообще чуть не плакал. Но начальство было непреклонно: оно больше не хотело, чтобы ему звонили домой известные лица.

— А что, если я сам найду финансирование под свой проект? — цепляясь за последнюю соломинку, спросил Стас.

Директор смерил его сочувствующим взглядом. Он-то знал, что даже под коммерческие идеи очень сложно найти деньги. А передача Стаса была не только не коммерческой, а коммерчески вредной… Но чтобы не лишать парня веры в светлое будущее, он сказал:

— Ищи. — Однако на всякий случай добавил: — Только ведь для спонсирования хотя бы полугодового цикла передач требуется не менее пяти тысяч баксов.

Стас побледнел, нахмурился, а потом упрямо пообещал раздобыть необходимую сумму.

… - И знаете что, Мария Владимировна? — привстав от возбуждения, произнес Ковров. — Когда я приехал к нему на свадьбу, он подошел ко мне такой счастливый, и сказал, что «Полет-банк» уже дал ему денег на передачу. Наличкой!

Машуне было крайне сложно представить себе такое.

— Ничего себе! Ну, а дальше что?

— Дальше? — Ковров опять сник. — Дальше я сошел с ума… Я решил, что это просто дар свыше, что эти деньги меня и спасут от долгов. Я спросил Стаса, когда они поступят в кассу. Он ответил, что передал их своей подруге Нонне Маевской… Не знаю, вы в курсе или нет, но по нашим правилам рекламный агент, заработавший для радио какую-либо сумму, имеет право на десять процентов. Таким образом он дал ей заработать… Но в эту же ночь Стаса убили…

— Так вы хотели вытащить Нонну из тюрьмы, чтобы стрясти с нее эти пять тысяч? — спросила Машуня подозрительно.

Ковров кивнул.

— Да. Я ходил к ней на свидание, но она отрицала, что получала что-либо от Стаса. Документов не было никаких, все выплачивалось черным налом. Я подумал, что она просто украла деньги, которые должны были пойти в кассу радиостанции. Они жили все втроем в квартире моей покойной бабушки: и Стас, и Коля Соболев, и Маевская. Стаса похоронили, Нонна сидела в СИЗО, а Коля — он ведь работоголик, он не должен был возвращаться домой раньше девяти вечера… Я взял ключ от квартиры и пошел посмотреть, не оставила ли Нонна деньги где-нибудь в шкафу или под матрасом. Ей-Богу, я не хотел ничего украсть! Мне нужно было просто удостовериться!

— А зачем же вы Колю-то ударили? — в сердцах воскликнула Машуня.

— Да не хотел я! Я уже собирался домой, одевал ботинки в прихожей, а тут входит он… Сам не знаю, как так получилось… Просто напугался не знаю как, схватил вазу с тумбочки — да ему по голове…

Некоторое время Машуня молчала, пристально глядя на своего подзащитного.

— А что вы можете сказать насчет убийства Стаса Шорохова? — спросила она на всякий случай.

Ковров уронил руки на стол.

— Я этого не делал! — посерев еще больше, прошептал он.

— А все-таки? — не отставала Машуня. — Где вы были во время фейерверка?

— Да на кухне! — завопил Ковров, у которого окончательно сдали нервы. — Дрых я там! В пьяном виде я всегда засыпаю!

— Ладно. Что-нибудь придумаем. Во всяком случае, я постараюсь.

Машуня постучала конвоиру, торчавшему за стеклянной перегородкой.

— Свидание окончено. Вопросов больше не имею.

Но на самом деле это было далеко от истины. Вопросов было более чем достаточно.

Колька сидел перед телевизором и занимался просмотром сразу трех фильмов, которые шли по разным каналам. В первом голливудская звезда Сильвестр Сталлоне раскачивался на краешке скалы, во втором пышнотелые индианки отплясывали что-то в честь неземной любви, а в третьем громадные пауки набрасывались на людей и их пожирали. Когда один из пауков вцепился в ногу главного героя, Колька снова переключил на индианок. И сцена, которую он здесь увидел, заставила его призадуматься.

Одна старая индианка выдала молодой склянку с какой-то зеленой жидкостью и велела накапать ее в вино мужу. Та проделала, что ей велели, и преподнесла бокал юному красавцу в халате. Красавец употребил жидкость и тут же начал признаваться в любви.

— Блин, как же это я раньше не догадался?! — проговорил вслух Колька.

Половину доходов Нонны составляли деньги, вырученные с продажи приворотных средств. Время от времени она начинала что-то варить в кастрюльках и любимой Колькиной утятнице, а потом заставляла весь холодильник и шкафчик под подоконником склянками с готовым продуктом. Чтоб не запамятовать, кому чего раздавать, Нонна прикрепляла к ним бумажки с полуграмотными надписями: «Жорке из бизнес-центра», «Серафиме со второва этажа» или же «Никаму не пить. Эта мое».

Нонна была просто обязана изготовить для своего друга Кольки соответствующее зелье! Эта мысль была особенно ценна в связи с разочарованием в теории любви-жалости.

…Первый раз в жизни Соболев с нетерпением ждал Нонниного возвращения, а та как назло задерживалась. «Все нормальные люди уже дома сидят, — волновался он, — а эта все где-то шляется!» После этого Нонна прошлялась еще минут двадцать и пришла.

— Я уж замучился тебя дожидаться, — провозгласил он, уперев руки в боки.

— Чего это с тобой? — вытаращилась на него Маевская.

— У меня к тебе разговор есть.

— Потом-потом! Сейчас будет «В мире животных». Там сегодня рассказывают о крокодилах!

— Каких еще крокодилах?! — расстроился Колька. — Я тебя ждал-ждал!

— Ну говори тогда быстрее!

— Понимаешь… — замялся он. — Мне очень надо это… приворотное зелье какое-нибудь.

— Ха! — Нонна прошлепала босиком на кухню и начала исследовать содержимое кастрюлек и сковородок. — Машку хочешь приворожить?

— Угу.

— Лучше бы по Стасику горевал, чем фигней-то всякой страдать… Ну ладно, наварю тебе чего-нибудь.

Колька был внутренне согласен, что из-за своей любви он как-то излишне легко отнесся к смерти друга, но ничего не мог с собой поделать.

— Только тогда, — продолжила вдруг Нонна, — я буду притаскивать домой клиентов по гаданию.

От такого известия Колька аж осел на тахту. Это было нарушение всех правил! Когда Маевская поселилась в этой квартире, ей было строго-настрого запрещено приводить сюда всяких ненормальных бабешек, жаждущих узнать свое будущее и кем они были в прошлой реинкарнации.

— У тебя же вроде офис есть… — прошептал Соболев, предчувствуя нашествие Нонниных клиенток.

— Был, — объяснила она, включая телик, — Но пока я в СИЗО сидела, меня выселили за неуплату. Так что я тебе — зелье, а ты мне — жилплощадь во временное владение и пользование!

— Ну хорошо, — скрепя сердце, согласился Колька. — А когда ты начнешь готовить? Сейчас?

— Размечтался! — усмехнулась Маевская. — Во-первых, сейчас начнутся крокодилы, а я крокодилов никогда не пропускаю. А во-вторых, нужно озарения ждать. Без озаренья зелий не бывает.

Кольке оставалось только покориться судьбе.

Машуня сидела в кабинете у Федорчука и, положив локти на стол, смотрела, как он читает показания Коврова. Эмоции потрясали и будоражили ее. Остро хотелось, чтобы умный Иван немедленно во всем разобрался.

— Во всей этой истории меня одно смущает, — сказал Федорчук, откладывая в сторону бумагу, — почему Ковров не хочет признаваться, кто именно потребовал закрыть передачу Стаса?

Машуня подалась вперед. Все ее защитные качества тут же активизировались.

— Потому что этот человек может быть опасен для него!

— Конечно! Может быть, это как раз он и застрелил Стаса. Получается, твой Ковров отказывается от дачи показаний! Прикажешь возбудить против него новое уголовное дело?

— Зато покушение на убийство ему никак нельзя вменять! — горячо возразила Машуня. — Он говорит, что у него не было умысла на убийство!

— А что было? — сердясь, пророкотал Федорчук.

— Дурь в башке была, вот он Кольке и заехал с дури… Если бы хотел убить, не стал бы убегать из квартиры, а прикончил его.

Федорчук хмурился и кусал губы.

— А может, этот твой Ковров врет все? Может, и не было никаких денег? Нонна что-то про них ни слова не говорила.

— Еще бы ей говорить! На ее месте никто бы ни слова не сказал!

— Мария! Не суди людей по себе!

— А ты измени Коврову меру пресечения на подписку о невыезде!

— Будь твоя воля, ты бы всех уголовников распустила по домам!

— А будь твоя — ты бы вообще всех пересажал!

Они сидели друг против друга, напряженные как бойцовские петухи. Но тут Машуня вспомнила, что ссориться с Федорчуком глупо, так как самой же придется с ним мириться. А Федорчук вдруг подумал, что сражаться с женщиной (даже на словах) непедагогично.

— Ладно, — сказал он, делая вид, что сдается. — Поехали в «Полет-банк» и спросим у местного руководства, давали ли они какие-либо деньги Стасу или нет.

— Поехали! — с вызовом согласилась Машуня.

А еще Иван подумал, что если Нонна действительно получила деньги от Шорохова и решила оставить их себе, то вполне вероятно, что она все-таки замешана в убийстве Стаса. На самом деле ему очень хотелось верить, что банкиры подтвердят его подозрения, но Машуне об этом знать пока что не полагалось. Ему очень не хотелось, чтобы его заподозрили в пристрастности. Хотя к Маевской он был, безусловно, пристрастен. Ее ясновидение все никак не выходило у Федорчука из головы, а потому возбуждало недоверие.

Генерального директора «Полет-банка» Поленова не оказалось на месте: несколько дней назад он укатил в Израиль на какие-то переговоры.

С Оксаной Бурцевой дела иметь не хотелось: при упоминании о Стасе она опять могла впасть в депрессию. Да и неизвестно еще, как бы она среагировала, если б узнала, что Машуня — вовсе не психолог, а друг и сообщник сладователя Федорчука.

В общем, им пришлось общаться с главбухом.

Главбух Кукин оказался очень приятным добродушным молодым человеком лет тридцати: с круглой головой, с круглыми светлыми глазами за круглыми стеклами очков и с круглым же пузцом, чуть заметно указывающим на будущую солидную комплекцию.

Но при первом же вопросе следователя жизнерадостное настроение Кукина несколько изменилось.

— Не давали мы никаких денег ни на какое спонсорство! — буркнул он сердито и от огорчения даже капнул себе кофе на светлые брюки. — У нас трудная финансовая ситуация. И мы вообще не имеем возможности заниматься благотворительностью. Могу вам даже справку в этом выписать. Хотите?

— Я же тебе говорил! — повернувшись к Машуне, прошептал Федорчук.

В отместку она тут же ущипнула его.

— А без вашего ведома деньги могли пойти на спонсорство передачи? — спросила Машуня безо всякой, впрочем, надежды.

Главбух категорически тряхнул головой.

— Исключено. Тем более вы говорите о такой большой сумме денег. Я еще понимаю благотворительность на три тысячи рублей… А тут как-никак все пять! В долларовом эквиваленте…

Скрупулезный Федорчук все же взял справку из бухгалтерии и подшил ее в папку «Дело».

— Ну что, будут еще требования отпустить на свободу божьего агнца Коврова? — поинтересовался он у Машуни.

— Будут! — упрямо заявила она, но уже только из чувства протеста.

— Тогда поехали к Нонне с Колькой и спросим у госпожи Маевской, что она думает по этому поводу. Надеюсь, ее-то показания тебя убедят.

У Нонны с утра было озарение. В связи с этим к ней приперлась тетка в мохеровом пальто, и они уединились на кухне. Закрывая за собой дверь, Маевская пообещала Кольке, что сразу после того, как клиентка уйдет, она займется заряжанием зелья для Машуни.

Соболев ждал, маялся и прислушивался. Вот уже почти час из кухни доносились лишь восторженные крики и идиотский смех. И конца-края этому безобразию не было видно.

Когда же позвонил Федорчук и заявил, что они с Машуней сейчас явятся в гости, Колька решил, что Ноннину клиентку пора бы поторопить.

— Вы скоро там? — спросил он, просовывая голову в кухню.

Там стоял дым коромыслом, и пахло так, что Колька невольно отшатнулся. Если ему не изменяла память, такой аромат имели косячки с «травкой».

— С ума сошли! — рявкнул он, кидаясь к форточке. — Сейчас сюда следователь придет, а вы — с наркотой!!!

Прибалдевшая девица в мохеровом пальто медленно приподнялась со своего места и, набросившись на Кольку, начала страстно расстегивать у него ширинку.

— Нонна! Убери ее!!! — истошно заголосил он, пытаясь спастись от маньячки.

Но Маевская бессильно валялась на тахте и иногда глупо хихикала, глядя на батарею центрального отопления.

— Я за себя не ручаюсь! — вопил Колька, пытаясь добраться до окна и сохранить свои штаны.

— По-моему, тебе надо купить бальзам для ног фирмы «Грин форест»! заявила Нонна и тоже принялась раздеваться.

— Дуры-ы-ы!!! — заорал он изо всей мочи и, все же дотянувшись до форточки, распахнул ее настежь.

Свежий воздух несколько отрезвил нападавшую тетю. Оставив попытки изнасиловать Кольку, она вдруг вытаращилась на него:

— Уролог! — заявила она ему с ненавистью. — Я все-е помню!

И попятившись в коридор, гостья начала поспешно застегивать пальто.

— Чего? — опешил Колька, но сразу притих, боясь ей помешать.

— Потаскун! — хрипела тетка. — Шарлатан!

— Мне холодно! — проговорила Нонна с закрытыми глазами и повернулась на другой бок.

А одевшаяся гостья взяла в руки сапоги и босиком удалилась в подъезд, продолжая ругаться. Колька с облегчением запер за ней дверь и бросился тормошить Нонну. Нужно было привести ее в чувство до прихода Машуни с Федорчуком.

Колька зачерпнул воды из-под крана и брызнул ей в лицо.

— Сука! — заявила сквозь сон Маевская.

— А ну вставай живо!

— Отстань!

— Это ты это называешь озарением, да? — не унимался Колька. — Вставай! А то… А то я тебя сейчас в вытрезвитель сдам!

Когда Иван с Машуней вошли в дверь, радостные и с влажными от дождя волосами, у Кольки защемило в груди. Он решительно не понимал, как они могли сочетаться друг с другом! От этого Машуня казалась завлеченной в сети, а Федорчук — злым, дурацким и лишенным обаяния.

Колька мысленно проклинал Нонну всеми имевшимися в его запасе плохими словами. По ее милости идея с любовным зельем провалилась, квартира провоняла другим зельем, а настроение было испорчено окончательно.

— Вы чего так долго? — спросил Колька, на самом деле радуясь, что они задержались и дали квартире хоть чуть-чуть проветриться.

— Все из-за нашего транспорта! — объяснила Машуня, скрыв, что минут двадцать они с Федорчуком процеловались в подъезде. — Вообще-то мы только на минуточку. Нам надо переговорить с Маевской.

— А чем это у вас здесь пахнет? — подозрительно принюхался Федорчук.

Колька схватился за сердце, враз представив, что сейчас его заподозрят в контрабанде наркотиков.

— У нас ничем не пахнет, — нервно проговорил он. — Вернее, пахнет, но это я обед готовил. По корейской кулинарной книге. Но в любом случае у меня еда подгорела, и я выкинул все в мусоропровод.

— Врет как сивый мерин! — утомленно застонала Нонна из комнаты. — Это он мне специально в сигареты конопли натолкал, и вот теперь я вся об-обжжжаханная!

С трудом выговорив последнее слово, Маевская триумфально посмотрела на вошедших сквозь открытую дверь.

Колька припал к стене и только открывал и закрывал рот, как рыба-вуалехвост. Но к его великому счастью ни Федорчук, ни Машуня не поверили клевете. Они только переглянулись и, сняв обувь, прошли в комнату.

Нонна лежала на диване и томно листала порнографический журнал. Из одежды на ней имелась только шелковая комбинация, весьма фривольно обрисовывающая ее пышные телеса.

— Капитан-исправник с супругой пожаловали! — провозгласила она, поглядывая на Машуню с Иваном поверх очков. — Ничего, что я не в смокинге?

Чтобы не видеть позорища, Колька отправился на кухню ставить чайник и распаковывать пачку печенья.

Из-за стенки доносился сладостный голос Нонны, пользующейся моментом:

— Иван Борисович, вы такой импозантный мужчина… Почему вы не пользуетесь косметикой «Грин Форест»?

Здасьте-здорово! Она опять взялась за свое распространительство! Колька сердито макал чайные пакетики в кружки и старался не обращать внимания на происходящее. Но его уши против воли все равно прислушивались.

— Чего? — крайне удивилась за Федорчука Машуня. — Зачем ему косметика? Он не женщина.

— Я вижу! — захохотала Нонна. — Только ведь у него все равно имеется крем для бритья, парфюм… Вы, Иван Борисович, какую фирму предпочитаете?

— Ну «Вагнер», — буркнул Федорчук.

— «Вагнер», дорогой мой, это косметика для грузчиков! А «Грин Форест», между прочим, работает на рынке вот уже тридцать семь лет. Это вам о чем-то говорит?

— А швейная машинка «Зингер» на рынке — сто пятьдесят лет! — заявил Колька, появляясь в дверях с подносом. — Ты бы им еще погадать предложила!

Нонна презрительно обмахнулась своей порнографией.

— Тебя не спрашивали!

Тем временем Федорчук оправился от изумления и перешел к делу.

— Нонна, нам сказали, что Стас передал тебе пять тысяч долларов, полученные им на финансирование его передачи. Это правда?

Маевская тут же посерьезнела. Откинув в сторону журнал, она села, спустив ноги на пол.

— Какой передачи? — Ее недоумение было совершенно естественным.

Машуня в двух словах объяснила ей ситуацию.

… - Поэтому, если ты не брала никаких денег, то Ковров врет, и все его оправдания гроша ломаного не стоят, — закончила она свой рассказ.

Маевская пожала плечом.

— Бред какой-то! Я ничего не брала!

Колька молчал, сощурив глаза, но в душе у него бушевала буря. Эта Маевская — просто воплощение наглости! Он готов был убить ее за сегодняшнее. И зелья не сделала, и на него наврала, дрянь такая! К тому же если бы дело касалось кого угодно, но не Стаса, он бы, может, и не стал вмешиваться…

— Ты что, Нонн, уже не помнишь?! — как можно более ядовито поинтересовался Колька. — Ты Стасу напрогнозировала, будто бы он получит деньги на свою передачу. Он не поверил, и вы поспорили, что если твои предсказания сбудутся, то он даст тебе заработать на этой сумме как рекламному агенту. И Стас отдал тебе все! Я сам видел: там целый пакетище денег был!

Его слова произвели надлежащий эффект. Тяжкое молчание длилось где-то минуту.

— Тебе известно, что за такие вещи можно опять сесть? — сурово спросил Федорчук, всем своим видом олицетворяя карающую длань закона. — Это ведь чистой воды мошенничество!

Маевская кривила губы и думала. А Колька, вздрагивающий всей кожей от снедавшего его тихого бешенства, все так же стоял со своим подносом, и чашки на нем слабо позвякивали.

— Нонн, ты знаешь, кто выдал Стасу эти деньги? — спросила Машуня, в которой с неимоверной силой клокотал охотничий азарт.

Нонна помотала головой, ни на кого не глядя.

— Не знаю.

Колька наконец поставил поднос на письменный стол и с видом народного трибуна напал на Маевскую.

— Нет, знаешь! — выкрикнул он, срываясь на высокие нотки. — Это твой Вовка Поленов, генеральный директор «Полет-банка»!

— Ни фига себе! — пораженно проговорила Машуня. — Наверное, он заплатил из своих личных денег, раз Кукин ничего об этом не знал.

— А наша Ноннка, вероятно, решила, что раз Стас умер, то это удобный случай, чтобы обокрасть его! — Бушуя, Колька почти вплотную подступил к Маевской. — И тебе не стыдно в конце-то концов?!

— Стыдно?! — Нонна вскочила с дивана, сжимая кулаки. — Тебе зарплату когда последний раз платили? Полтора месяца назад! А есть-то ты хочешь каждый день! И нечего меня упрекать, если я зарабатываю тебе же на булку с маслом!

— Но ведь не мошенничеством!

Придав лицу безразличное выражение, Нонна откинулась на диван.

— Поленов никогда не увидит этих денег! — твердо сказала она и сделала вид, что снова углубилась в чтение журнала.

Все тут же кинулись к ней и принялись увещевать отдать деньги. Федорчук грозил возбуждением нового уголовного дела, Машуня сердито уговаривала не дурить, а Колька просто с ненавистью выкрикивал определения Нонниному поведению:

— Воровка! Врушка! Шарлатанка!

Но ничего не помогло. Тогда Федорчук как представитель власти сказал:

— Гражданка Маевская! Даю тебе срок до завтрашнего утра. Если Поленов не позвонит мне и не скажет, что получил от тебя все до копеечки, ты у меня сядешь лет на пять. Поняла?

Нонна обвела всю компанию тяжелым взглядом.

— Я не хочу разговаривать на эту тему. Мне все равно ничего не будет!

Провожаемая изумленными взглядами, она прошествовала в коридор и накинула пальто прямо на комбинацию.

— Всего хорошего! Ведите себя прилично.

Входная дверь лязгнула о косяк.

Федорчук тайно радовался и ликовал: профессиональное чутье все же не подвело его! Он-то сразу понял, что эта Маевская не так проста, как кажется! И вот вам, пожалуйста, — всплывают факты, говорящие сами за себя.

— Коль, — позвал он, повернувшись к Соболеву, — а Нонна могла убить из-за денег? Она наверняка заранее знала от Поленова, что тот собрался спонсировать Шороховскую передачу, спланировала его убить, а потом начала кликушествовать и насчет денег, и насчет Стаськиной смерти…

Колька истово затряс головой.

— Нет! Она на многое способна, но не на убийство! Да она крови боится как припадочная!

Машуня коснулась Федорчуковской руки.

— Вань, она не может быть убийцей. Свидетели сказали, что видели ее во время фейерверка среди толпы… Помнишь?

Иван все помнил, и от этого расстроился. Но чтобы не выдать себя, он решил сменить тему.

— Почему она сказала, что не отдаст Поленову деньги? — спросил он Кольку.

— Вовка раньше был ее любовником…

— Ни фига себе! — изумился Федорчук, которому мысль о том, что Маевская может являться хоть чей-то любовницей казалась дикой.

— Может, — отозвался Колька. — Но у них все плохо было: она водила Поленова за нос. Скорее всего, Ноннка обокрала его, чтобы просто поприкалываться.

— Ничего себе прикол! Ведь за это можно загреметь в тюрьму! — воскликнула Машуня. Она уже совсем не знала, как ей относиться к Маевской.

— А ей все по фигу! — махнул рукой Колька. — Она из любой ситуации выберется. Напророчит себе удачи во всех махинациях — и дело с концом.

— Ох, не нравится мне это ясновидение! — покачал головой Федорчук.

Машуне тоже не нравилось, исключая, конечно, Нонниного предсказания о их с Иваном светлом будущем.

— И что нам делать? — спросила она и тут вспомнила о Коврове: — Ведь получается, что мой подзащитный сказал правду… Он не хотел убить Кольку!

Но Федорчук был не в состоянии думать о всех делах сразу. Его мучила какая-то неуловимая мысль — вроде одного ответа на все вопросы, но он все никак не мог ухватить ее за ускользающий хвостик.

— Погоди, Маш, со своим Ковровым! Мы до него еще доберемся… А сейчас надо позвонить Поленову и выяснить у него все насчет этих денег.

Но в тот вечер достать генерального директора «Полет-банка» им так и не удалось. В офисе его все еще не было. Сотовый оказался выключенным.