"Быть зверем" - читать интересную книгу автора (Стукалин Юрий)

Глава семнадцатая

Ночь с 19 на 20 января 1904 года

«Прошло всего несколько часов с той поры, как я сделал предыдущую запись в дневнике, и сейчас джунгли погрузились во тьму. Наступила ночь, но мне нельзя спать, и потому я пишу, сидя возле костра, разведенного внутри небольшой, сухой пещеры. У входа в нее я развел еще один костер. Большой костер, в который мне приходится постоянно подбрасывать хворост, чтобы огонь закрывал проход в пещеру. Едкий дым заполоняет все пространство моего временного убежища, но я не в силах что-либо поделать с этим и вынужден дышать через клочок материи, смоченный остатками воды. Пятнистая бестия, преследовавшая меня на протяжении всего пути, то появляясь вдали, то исчезая, едва не разорвала меня, когда я стоял на берегу, наслаждаясь открывавшимся передо мной видом. Ягуар подкрался со спины, готовый наброситься на меня, но я вовремя обернулся и дважды выстрелил. Одна из пуль задела его, и он бежал в чащу зализывать рану. Полагая, что зверь может вернуться, я решил расположиться на ночь в замеченной ранее пещере и остаток вечера провел, собирая достаточное количество хвороста для костра, чтобы его хватило на всю ночь. Задача оказалась не из легких, поскольку приходилось постоянно держать в руке винчестер, дабы иметь возможность отразить новую внезапную атаку беспощадной твари. Устроившись в пещере, я первым делом развел костер на входе в нее. Раненый ягуар появился вновь спустя некоторое время, и теперь бродит совсем рядом, постоянно оглашая округу своим свирепым рычанием. Страх охватил меня, что стена пламени, отделяющая нас друг от друга, не остановит его, и я развел в глубине пещеры еще один костер… Порой мне кажется, что этот ягуар, словно некая Высшая Сила, пытается противостоять достижению моей цели. Может, прав был тот странный индеец, советовавший мне оставить свои помыслы и вернуться назад?»

– Скоты, – выругался Гарсия, глядя на толпившихся напротив него хмурых, озлобленных солдат. Каждый из них сжимал в руках оружие, готовый при необходимости воспользоваться им против своего командира и тех, кто решится встать на его сторону. Испанец понимал, что на этот раз они настроены решительно и пойдут на крайние меры, чтобы добиться своего. От толпы отделился человек и, сделав шаг вперед, твердо сказал:

– Мы уходим. – Он сплюнул под ноги и вытер губы грязным рукавом. – Дальше гоняться по джунглям не имеет смысла, все индейцы погибли.

– Нет, мрази! Нет! – не сдерживая гнева, заорал Гарсия. – Он жив! Я видел, как река уносила этого ублюдка!

– Ты не кричи, Гарсия, – тихо проговорил солдат, пригибая голову так, будто готовясь броситься на обидчика. – При таком быстром течении и с таким количеством торчащих повсюду в реке камней он выжить не мог, и ты это знаешь не хуже нас. Если тебе взбрело в голову вечно гоняться по сельве за духом сдохшего краснокожего ублюдка, ты волен делать это сам, но не волен заставлять нас. Мы возвращаемся. Ты можешь присоединиться к нам, но, если попробуешь нам помешать, мы будем вынуждены тебя убить.

– Вы мятежники, бунтовщики. – Он стоял в одиночестве против двух десятков солдат, сжимая одной рукой меч, а другой удерживая за ошейник рвущегося пса. – Вас повесят как дезертиров, а я буду смотреть, как сломаются ваши шеи, а из ваших поганых ртов вывалятся посиневшие языки.

– Никого не повесят, Гарсия, – спокойно ответил солдат, с сожалением глядя на беснующегося командира. – Мы убили всех чонтальских гонцов, а их вожак утонул в реке. Если ты не вернешься с нами, то погибнешь здесь.

– Он жив, – настаивал Гарсия. – Я чувствую, что он жив.

– Ты просто сошел с ума, – покачал головой солдат, понимая, что говорить с ним далее бесполезно.

Гарсия не стал дожидаться, когда нестройная толпа скроется из виду. Он повернулся, дернул за ошейник давящегося лаем пса, пытаясь унять его, и пошел к привязанному у края зарослей коню. Сняв наброшенную на ветви уздечку, испанец легко вскочил в седло и, грозно прикрикнув на собаку, поскакал по сакбе в противоположном направлении. Он не сомневался, что гонец жив, и повернуть назад означало предать всех тех, кто погиб, преследуя его… Гарсия в сердцах чертыхнулся… Красивые слова. Нет ему дела до тех, кто остался кормить собой падальщиков на этой тропе. Плевать на них. Он больше не собирался лгать самому себе. Не желал он дарить этому краснокожему скоту жизнь, которой тот не достоин! Из-за него Гарсия рисковал своей головой, страдал от голода и жажды, сутками скакал, не слезая с коня, стирая в кровь кожу… Из-за него он потерял двух своих лучших боевых псов, верой и правдой служивших ему во многих походах. Они бы не бросили его сейчас, как это сделали струсившие солдаты… И теперь он должен повернуть назад, чтобы яйцеголовый, косоглазый урод смеялся над ним всю оставшуюся жизнь? Никогда! Он сам поймает его, вырвет ему кишки и заставит сожрать их. А потом вернется назад и проследит, чтобы каждого из покинувших его солдат вздернули на виселице. Каждого!

Сколько времени он провел в седле, преследуя последнего из дикарей, Гарсия не знал. Глаза его иногда закрывались и, не в силах преодолеть нахлынувшую усталость и разлепить распухшие веки, он засыпал, а вернее, забывался, проваливаясь в полуобморочное состояние, которое едва ли можно было назвать сном. Он чувствовал, что сакбе должна привести его к цели чонтальских гонцов, и полагал, что выживший индеец обязательно вновь выйдет на нее. Испанец надеялся, что пес почует зловонный запах дикаря и укажет своему хозяину его след. И тогда карающий меч Гарсии одним ударом завершит жизнь этого навозного жука.

И ожидания его оправдались. Собака неожиданно остановилась, шерсть на ее холке вздыбилась, и глухое рычание возвестило ему, что след найден. Гарсия ударил утомленного коня шпорами, но тот уже не мог перейти даже на рысь. Испанец соскочил с обессиленного коня и побежал вслед за бросившейся вперед собакой, выхватывая на ходу меч из ножен. Он попытался остановить пса, свистнув ему вдогонку, опасаясь, что тот первым прикончит краснокожего, но зверь уже скрылся за изгибом дороги. Гарсия бежал, жадно ловя воздух широко раскрытым ртом. Он должен сам убить настырного дикаря. Сам… только сам. Он должен заглянуть в его поганые косые глаза и увидеть, как ублюдок будет корчиться в предсмертных муках, прежде чем жизнь покинет его.

Лай пса, раздавшийся совсем рядом, где-то за плотной стеной деревьев, свидетельствовал о том, что зверь настиг беглеца. Гарсия попытался бежать быстрее, но споткнулся и упал, не успев выставить руки перед собой. Он ударился о каменную кладку сакбе, раздирая лицо в кровь. Боль от удара была страшной, но испанец снова вскочил на ноги и подхватил выпавший при падении меч. Еще минута, и он увидел своего противника.

Индеец стоял на берегу спиной к озеру, прижимая к груди какой-то сверток, длинной палкой отбиваясь от наседавшей собаки. Другого оружия при нем не было. Гарсия почувствовал, как его затрясло от нахлынувшего бешенства. Наконец он добрался до мерзкого дикаря, вынудившего его пережить столько злоключений. В ярости он готов был броситься на краснокожего и прикончить его, но смог сдержать затмевавшую разум жажду мести. Испанец отозвал пса и заставил его сесть рядом. Зверь порывался вскочить и продолжить атаку, но Гарсия охладил его пыл резким ударом сапога по ребрам. Пес взвизгнул, отскочил в сторону и испуганно посмотрел на хозяина, поджав хвост так, что, казалось, тот прилип к его поджарому животу. Но Гарсия даже не заметил реакции своей собаки. Его интересовал только индеец.

Они стояли друг против друга, напряженные, не отрывая глаз, готовые в любой момент схватиться в решающем поединке. Испанец с длинным, острым мечом в руке и индеец с сучковатой палкой. Лишь десяток метров разделял их. Дикарь, не сводя глаз со своего противника, нагнулся и аккуратно положил сверток на землю, после чего крепко сжал обеими руками свою никчемную палку. Он был готов драться против чужеземца и его зверя, понимая в то же время, что выйти победителем ему вряд ли удастся.

Гарсия занес свое грозное оружие и шагнул в сторону краснокожего, не в силах сдержать довольной ухмылки. Глупый дикарь проделал такой тяжелый, изнуряющий путь и теперь стоял на берегу озера спиной к острову, на котором возвышались пирамиды индейского города. Испанец не сомневался, что именно этот город был целью гонцов-чонталей, и теперь вот он, совсем рядом, но дикарю не суждено попасть туда. Потому что он, Гарсия, сейчас убьет его.

Собака боязливо сделала шаг в сторону своего хозяина, все еще не понимая, чем вызвала его гнев, но неожиданно раздавшийся в зарослях шорох заставил ее обернуться. Ветер донес до ее чуткого носа запахи чужих людей, и она зарычала, оскалив огромные, пожелтевшие клыки. Не менее десятка стрел вылетело из чащи, с глухим звуком вонзаясь в собачьи бока. Увидев, как собака замертво повалилась на землю, Гарсия закрутил головой, пытаясь разглядеть невидимых врагов, и в тот же миг из сельвы высыпала толпа индейцев.

Их было человек пятьдесят – сильных, хладнокровных воинов, чьи тела и лица покрывала черная краска войны. В руках они держали натянутые луки, готовые в любой момент выпустить в двух незнакомцев смертоносные стрелы. Испанец, не веря своим глазам, растерянно вертелся на месте, выставляя перед собой острие меча. Злость и негодование переполняли его. Ведь после стольких дней безумной гонки он наконец настиг своего врага и уже готов был изрубить его на куски, уничтожить, как болезнетворную гниду, а теперь стая выскочивших из леса мартышек пытается лишить его этого удовольствия. Гарсия в ярости закричал и кинулся на стоявшего у края воды Чимая, занося над головой сверкающий на солнце меч. Он быстро преодолел разделявшее их расстояние и уже намеревался нанести своему противнику смертельный удар, когда в стороне зазвенела тетива и длинная стрела пронзила его бедро. Гарсия рухнул под ноги спокойно стоявшего Чимая, и тот, сделав шаг вперед, выбил из его руки меч. Упираясь руками в землю и подтягивая залитую кровью ногу, испанец пополз к ненавистному врагу. Он исступленно кричал, стараясь ухватить дикаря, но было поздно. Чимай, не обращая внимания на поверженного врага, перешагнул через него и направился к стоявшим поодаль воинам. Он легко определил их предводителя по богатым одеждам и украшениям.

– Мое имя Чимай, – обратился к нему он, протягивая завернутый в материю череп Каб-Чанте. – Я прошел долгий путь из Акалана, государства чонталей, чтобы говорить с вашим правителем, Кабналем.

Опираясь на длинное копье, предводитель лакамтунцев мрачно оглядел чонтальского гонца. Некоторое время он не двигался с места, словно застывшее изваяние, а затем с невероятной скоростью крутанул копье, обрушив тяжелое древко на голову пошатывающегося от усталости Чимая.

– Не пристало грязной чонтальской собаке говорить с моим правителем, – сказал наконец он, ставя ногу на шею распластавшегося на земле бесчувственного Чимая. – Верховный жрец решит твою судьбу.

Катер пристал к берегу, и из него высыпало семь человек, сразу же приступивших к разгрузке. Они быстро вытащили на берег какие-то ящики, мешки и плотно набитые рюкзаки. Люди эти мало походили на археологов, да и за спиной у каждого из них висел автомат. Когда вся поклажа была выгружена, двое незнакомцев вернулись к катеру и помогли выбраться из него еще одному человеку, который, судя по всему, не мог передвигаться самостоятельно. Когда они несли его на берег, я отчетливо смог разглядеть, что правая рука его висела на перевязи, нос был перехвачен широким белым пластырем, а левая нога, затянутая в толстый, ясно проступающий через намотанные серые тряпки гипс, несгибаемо торчала вперед, словно указывая им наиболее верный путь. Этим человеком был Длинный.

– И сюда добрался, гад, – затаившийся рядом со мной Ник едва не поперхнулся от злости.

Ситуация складывалась отвратительная. Только мы начали свыкаться с мыслью о том, что смогли сбить с толку всех преследователей и нам предстоит провести в одиночестве долгое время, как снова появился этот настырный урод. Вид его мог бы вызвать у постороннего человека приступ праведного сочувствия. Порезанный нос, разбитое лицо, сломанная рука, сломанная нога – бедняга, попавший под паровоз, да и только, – но мы знали, насколько этот человек опасен.

– Что же еще ему надо было сломать, чтобы он оставил нас в покое? – с трудом выдавил я из себя.

– Шею, – ответил Ник, разглядывая собравшихся на берегу людей, которым Длинный отдавал указания.

Высадившиеся на остров люди представляли для нас смертельную угрозу, но более всего меня в данный момент беспокоили оставленные нами на берегу следы. Много следов. На мокрой, впитавшей потоки воды земле отпечатки наших ног были слишком хорошо видны издалека, чтобы находившиеся поблизости боевики не заметили их. Это было лишь делом времени, и вскоре один из сапатистов наткнулся на них. Бандиты отвлеклись от своих дел и схватили автоматы, настороженно оглядывая окружавшие их джунгли. Длинный, которого вынесшие на берег люди усадили на один из ящиков, выкрикнул какой-то приказ, и двое трусцой побежали в нашем направлении.

– Пора сматывать отсюда, – я дернул Ника за рукав и начал пробираться вглубь чащи.

Комья грязи липли к кроссовкам, мешая идти, ветви цепляли одежду, а густые заросли порой вставали плотной стеной, вынуждая нас искать обходной путь. Местами приходилось на четвереньках пролезать под склонившимися стволами деревьев, и когда мы наконец добрались до своей хижины, то с ног до головы были перемазаны в зловонной грязи. Ник быстро покидал в рюкзак наши скудные вещи и набросил его себе на плечо, а я вытер испачканные ладони о листья и взял в руку один из пистолетов. Куда нам теперь бежать, мы не знали, но первым делом надо было постараться подальше уйти от высадившихся на острове боевиков и найти место, где можно было бы спрятаться. Они наверняка постараются выяснить, кто, кроме них, находится на острове, а то, что они смогут выследить нас, сомнений не вызывало.

Едва мы проскользнули в сельву, как позади послышался шум ломаемых кустов. Люди Длинного нагоняли нас. Ноги вязли в грязи, а порой приходилось бежать по щиколотку в воде, где в темной жиже скрывались предательские сплетения корней. Мокрые ветви хлестали нас по лицу, но мы бежали вперед не разбирая дороги, лишь бы оторваться от преследователей. Бандиты гнались за нами по пятам.

Они были уверены в себе, полагая, что два беглеца не представляют для них опасности. Боялись ли мы их? Нет, нет и еще раз нет. Слишком многое произошло с нами за последние дни. Может, мы просто устали бояться или в какой-то момент страх поглотила жгучая ненависть к врагам, переполнявшая нас. И не страх гнал нас сейчас, а сознание того, что шансы на победу в данный момент не на нашей стороне. Остановиться и принять бой было сродни самоубийству, а это в наши планы никак не входило. Мы собирались выжить любой ценой и вернуться домой, невзирая ни на какие преграды.

Преследователи начали перекликаться друг с другом, и по голосам мы поняли, что они разделились на три группы. Одна шла по нашим следам, а две другие обходили с флангов. Позади послышался громкий голос, приказывающий нам остановиться, после чего автоматная очередь резанула воздух над моей головой, осыпав меня срезанными листьями и обломками веток. Я упал на землю и несколько раз нажал на спусковой крючок, целясь в ту сторону, откуда раздались выстрелы. Бандиты явно не ожидали такого отпора, и, судя по всему, остановились и залегли. Я снова вскочил на ноги и помчался вслед за Ником, а спустя несколько мгновений шум преследования снова возобновился.

Так мы бежали еще минут пять, когда заросли вдруг расступились и мы выскочили к развалинам индейского города. Остатки древних, полуразрушенных строений не могли укрыть нас так хорошо, как густой лес, и мы метнулись назад, но было уже поздно. Я увидел между деревьями несколько темных силуэтов, выстрелил в них пару раз, но ответом мне стали длинные автоматные очереди сразу из нескольких стволов. Мы бросились за деревья, слыша, как совсем рядом просвистел рой пуль. Еще один автомат застрочил справа от нас. Складывалось впечатление, что бойцы Длинного специально гнали нас в сторону открытого пространства разрушенного городища. Я видел, как они бегут за нами между деревьев, низко пригибаясь к земле. Человека три. Справа показался еще один.

Нам ничего не оставалось, как ринуться напролом по открытой местности, лавируя между низкими стенами развалившихся от времени домов. Пули засвистели над нашими головами, рикошетом отскакивая от каменной кладки, вгрызаясь в мокрую землю и обдавая нас фонтанчиками брызг. Ник споткнулся, упал, но тут же вскочил и побежал, заворачивая за ближайшую постройку. Бандиты обходили нас со всех сторон, постоянно стреляя из автоматов короткими очередями. Едва мы заскочили за полуразрушенную постройку, защищавшую нас от гнавшихся позади людей, и добежали до стоявшей рядом пирамиды, как впереди застрочил автомат, вынуждая вжаться в холодную, покрытую влажным мхом стену. Чуть поодаль вдоль нее, примыкая вплотную к каменной кладке, тянулись плотные заросли буйной растительности, и мы проскользнули в них, надеясь укрыться там. Мы прекрасно понимали, что убежище это ненадежно, но все остальные пути к отступлению были отрезаны. Ник первым продрался сквозь высокие, колючие кусты, и я полез следом. Я уже слышал позади приближающий топот ног, когда Никита вдруг обернулся, и прошептал:

– Тут стена разрушена, и в ней глубокая щель.

– Лезь в нее, – велел ему я. – Они скоро поймут, что мы спрятались здесь, в кустах, и нескольких выстрелов будет достаточно, что отправить нас на тот свет.

Ник скинул рюкзак и начал втискиваться в узкий черный проем.

– Тут есть проход, – прошептал он, очутившись внутри. – Просунь мне рюкзак, там фонарик, и лезь сюда.

Я быстро затолкал рюкзак в спасительную щель и едва просунул голову в темноту, как автоматная очередь ударила в стену, осыпая меня дождем каменной крошки. Я почувствовал, как рука Ника ухватила меня за шиворот и втащила внутрь. Бандиты продолжали обстреливать заросли, но пули уже не могли причинить нам вреда. Пока они не разобрались, в чем дело.

Ник на ощупь вытащил из рюкзака фонарик и нажал кнопку. Нам чертовски повезло, что за время скитаний по джунглям его батарейки не пришли в негодность. Яркий луч осветил узкий проход, ведущий куда-то вниз пирамиды, и сотни летучих мышей, висевших на сводах его потолка сливающимися воедино гроздьями. Луч фонаря выхватил их крошечные, ослепленные неожиданным светом глазки, и мы увидели, как зверьки беспокойно расправили свои перепончатые крылья, а затем сорвались с мест, тучей проносясь над нашими головами. Их было так много, что нам пришлось упасть на пол, чтобы избежать прикосновений этих омерзительных тварей.

– Здесь никого нет, – раздался с улицы громкий, хриплый голос. – И тут в стене какая-то дыра. О Господи!

Стая летучих мышей вырвалась наружу как раз в тот момент, когда бандит попытался заглянуть в наше убежище, и мы слышали, как их маленькие тела врезаются в него. Чертыхаясь, мексиканец отскочил от прохода, ломая кусты, и спустя мгновение испуганные зверьки очутились на воле. Ник вытащил из рюкзака один из пистолетов, и мы отправились вглубь узкого прохода. Ник со включенным фонариком шел впереди, исследуя дорогу, а я двигался за ним, то и дело оглядываясь, чтобы держать под прицелом вход в пирамиду. Моя осторожность оказалась нелишней. Просвет в темноте был хорошо виден, и, когда в нем показалась сжимающая автомат рука, я толкнул Ника и сам упал на каменный пол. Яркие вспышки пламени вырвались из дула автомата, и оглушительный грохот наполнил наше убежище. Пули рвали воздух совсем рядом и рикошетили от стен, не давая поднять головы. Наклони мексиканец автомат чуть ниже, и нам было бы несдобровать. Казалось, этот безумный обстрел продолжался целую вечность. Я вытянул руку вперед и несколько раз выстрелил в ответ. Позади меня дважды грохнул пистолет Ника. Мы били наугад, опасаясь даже приподнять головы от пола, но одна из наших пуль все же достигла цели. Бандит вскрикнул и выронил автомат. На некоторое время нападавшие оставили нас в покое, но мы получили хороший урок и ускорили шаг, стараясь уйти подальше от опасного входа.

– Говнюк херов, – остервенело выругался идущий впереди меня Ник. – Я вам помогу, я вам помогу… А сам взял и сразу же заложил нас Длинному. – Ник все больше расходился, срываясь на крик: – Еще, скотина, глаза закатывал, как эпилептик, про духов втирал, а мы, два дурака, уши развесили. Помоги нам, дедушка, мы же твоего братана выручили…

– Заткнись, – резко осадил его я, стараясь остудить бушевавший в нем гнев, хотя и сам прекрасно понимал, что кроме старика-лакандона донести о нашем местонахождении Длинному было некому.

– Чего ты мне рот затыкаешь? – заорал он. – Или я не прав? Я тебе еще в первый раз сказал, что Длинного надо было грохнуть, а ты со своими нравоучениями влез. А теперь он бегает за нами весь в гипсе, как Франкенштейн. Сука настырная.

Я не успел ответить, потому что в этот момент снаружи в щель начали падать горящие ветки. Одна за другой они влетали внутрь, наполняя помещение едким дымом. Мы побежали. Оставалось только надеяться, что тоннель окажется достаточно длинным и выведет нас наружу. Боевики применили старый, испытанный способ – человек всегда выскакивает из горящего или сильно задымленного помещения, даже если снаружи его ждет смерть.

Мы бежали, освещая путь фонариком. Тоннель свернул вправо, затем почти сразу же влево, потом уперся в глухую стену. Дальше пути не было.

– Мы в ловушке, – полным отчаяния голосом тихо проговорил Ник, сползая вниз по холодной стене. Дым быстро распространялся по тоннелю, и вскоре стало невозможно дышать. Я скинул рубашку и прикрыл ей лицо, но дыма было столько, что даже луч фонаря уже с трудом пробивал его тяжелую завесу. Ник закашлялся, начал кричать, что все потеряно, что теперь мы задохнемся. Он вскочил и в ярости ударил ногой в стену. Поступок был неразумным, поскольку пинок оказался очень сильным, и он упал на пол, схватившись за ногу, дико воя от боли. Я подхватил выпавший фонарик, и осветил несчастного. Ник катался по полу с искаженным лицом, обеими руками держась за поврежденную ступню. Я попытался его успокоить, но он отмахнулся от меня, едва не выбив фонарик. Луч света качнулся в сторону и осветил стену, вызвавшую гнев Ника. То, что я увидел, заставило меня застыть на месте, а сердце забиться от радости. Камень в стене, в который пришелся удар Ника, был сдвинут внутрь и едва держался на своем месте. Я бросился к нему, надавил на него рукой, и он с шумом упал вниз с противоположной стороны стены. Зажав фонарик в зубах, я двумя руками уперся в соседний камень, расшатал его и также скинул вниз. То ли строитель, выкладывавший эту стену, был никчемным работником, то ли он спешил, маскируя проход, но нам его безответственная работа сослужила хорошую службу. Не так, чтобы каменная кладка рассыпалась при первом же прикосновении, но при определенном усилии ее можно было сломать. Когда мне удалось протолкнуть еще два камня, я посветил фонариком в проем и увидел продолжение тоннеля. Дышать стало немного легче.

Не теряя времени, я подхватил стонущего Ника под руки и запихнул в образовавшуюся дыру, после чего протиснулся в нее сам.

– Бежим, – окликнул я скрючившегося на пыльном полу Ника и посветил фонариком вглубь тоннеля.

– Не могу, – заскрежетав зубами, простонал он в ответ. – Я, кажется, ногу сломал.

– Надо, Ник, – я склонился над ним, опустился на корточки, и постарался отодрать его руки от поврежденной ноги, но безуспешно. Тогда я закатал штанину его джинсов и осмотрел распухшую щиколотку, освещая ее фонариком. Ник резко откинул голову и закричал от боли. Травма действительно выглядела серьезной, но оставаться здесь нам было нельзя. Скоро сапатисты обязательно сунутся в подземелье, чтобы отыскать нас, задохнувшихся в дыму. Я не очень-то надеялся, что тоннель выведет нас наружу, но отметать такую возможность тоже было нельзя.

Я снова подхватил его и потащил на себе вглубь секретного хода. Ник висел у меня на плече, старательно прыгая на здоровой ноге. Дым остался позади, но дух в подземелье оказался таким сухим и спертым, что я задыхался, ловя воздух широко открытым ртом. Вскоре луч света вырвал из тьмы низкий лаз, боковины которого украшала изумительная резьба – древние боги, глаза и рты которых были инкрустированы мерцающими в свете фонаря полудрагоценными камушками, надменно взирали прямо на нас, скаля свои огромные клыки. Ник отпрянул назад, и я решил, что ему почудились ожившие чудища темного подземелья, но он остановился как вкопанный, забыв про свою боль и тыча в выступающие по бокам лаза барельефы пальцем. Его глаза были широко раскрыты от удивления, и он бормотал себе под нос какие-то слова, разобрать которые я так и не смог. Выхватив у меня фонарик, и опираясь рукой о стену, он запрыгал к лазу, держа на весу распухшую ногу, бросился на пол и, словно уж, ловко пролез внутрь. Я не мог понять, что же так подействовало на него. Еще несколько секунд назад он выл от боли и едва двигался, а теперь ожил, словно и не было никакой травмы и нескольких суток изнурительного бегства, измотавшего нас и лишившего последних остатков сил.

Когда я очутился внутри, Ник сидел посреди комнаты, представлявшей собой квадрат метра четыре на четыре, направляя луч на стены и продолжая что-то еле слышно бубнить, будто разговаривая с невидимым собеседником. Его тело покачивалось, а отрешенный взгляд скользил за лучом фонарика. Стены таинственной комнаты пестрели цветными фресками, реалистично изображающими людей, над которыми были выписаны замысловатые иероглифы. Роспись опоясывала всю поверхность стен, местами краска от времени стерлась, но общая картина хорошо сохранилась.

Сперва изображения показались мне неким сумбурным набором рисунков, но, приглядевшись, я понял, что художник пытался передать потомкам некую давнюю историю… И эта история была мне знакома. Следуя взглядом за лучом фонарика, я будто смотрел кино, показываемое с помощью стоп-кадра. Вот человек в шкуре ягуара бежит, держа в руках большой сверток, а рядом с ним бежит другой человек, над головой которого изображен олень, и за ними следуют воины с копьями в руках. На следующей фреске человек-ягуар дает человеку-оленю какие-то указания. Сам он продолжает путь, а человек-олень остается и сражается с чудовищами о двух головах и шести ногах. Луч света задержался на изображении чудищ, и они отдаленно напомнили мне всадников на лошадях. Художник вряд ли видел их сам и нарисовал, судя по всему, исходя из рассказов очевидцев. Но вот человек в шкуре ягуара лежит на земле. Он весь в крови, а над ним склонился человек-олень. Они одни. Раненый одной рукой протягивает тому искусно украшенный человеческий череп, а другой надевает ему на шею ожерелье, очень похожее на то, что старый Пабло подарил Нику. Теперь человек-олень бежит один, и страшные чудища гонятся за ним. На следующем участке стены фреска испорчена, и луч света устремляется дальше. Здесь человек-олень распростерт на жертвенном камне, четверо людей держат его руки и ноги, а жрец с занесенным ножом готов вырвать сердце из его груди. В следующей сценке мало что изменилось. Лишь над грудью человека-оленя витает красивая птица да жрец пал ниц, вскидывая к небесам свои руки. Птицу нельзя не узнать – это кецаль. Его длинные хвостовые перья будто прикрывают распростертого для жертвоприношения беднягу. Луч фонарика освещает следующую фреску. На возвышении сидит, слегка наклонившись вперед, толстый человек в фантастическом головном уборе, он явно знатен, возможно, правитель. Его обступили сановники. В руке правитель держит все тот же человеческий череп. Рисунок четкий, все детали прописаны до мелочей. Череп украшен резьбой и цветными каменьями. И вот последняя фреска. И снова правитель в окружении сановников, но теперь он стоит, протягивая человеку-оленю копье, древко которого обернуто шкурой ягуара. Оно с большим обсидиановым наконечником и украшено яркими перьями. Такими копьями владели только очень влиятельные воины, и этот ценный дар человек-олень принимал от правителя.

Закончив изучать стены, Ник осветил пол комнаты. Повсюду лежали покрытые слоем пыли расписные чаши, миски и блюда с пробитыми по центру дырами. Я знал, что майя «убивали» вещи, помещаемые в могилу, чтобы умерший человек мог пользоваться ими в загробной жизни. Вдоль стен рядами стояло множество разнообразных глиняных фигурок. Несомненно, мы находились в древней усыпальнице. В дальнем углу комнаты луч фонаря выхватил большую плиту, покрывавшую прямоугольный каменный саркофаг. Ник быстро вскочил, насколько ему позволяла больная нога, и запрыгал к нему.

– Помоги, – крикнул он мне, упираясь в плиту, покрытую причудливой резьбой.

Я поспешил ему на помощь, и после некоторых усилий нам удалось немного сдвинуть ее с саркофага. Ник перегнулся через его край и осветил лежащий на дне скелет. Среди костей поблескивали разноцветные камешки, а голову усопшего покрывала надтреснувшая в нескольких местах маска из зеленого нефрита с глазами и зубами, инкрустированными перламутром. Мы увидели рядом с останками подвески из раковин с вырезанными на них миниатюрными профилями человеческих голов, рассыпавшиеся бусины и части браслетов. Большой обсидиановый наконечник копья, лежавший справа от скелета, очень напоминал тот, что был изображен на последней настенной фреске. Древко копья, перья и шкура ягуара давно превратились в прах, но уничтожить сам наконечник время оказалось не в силах.

– Это останки человека с фресок, – сказал я, но Ник, казалось, даже не слышал меня.

Он завороженно смотрел куда-то в угол саркофага, скрытый от меня частью закрывавшей его плиты. Я перегнулся, и заглянул туда. В дальнем углу на небольшом каменном помосте лежал человеческий череп. Искусный мастер, украсивший его изысканной резьбой и вставками из жадеита, нефрита и перламутра, потратил много времени на свое творение, чтобы превратить его в предмет необычайной красоты и в то же время заставить людей, смотрящих на него, испытывать благоговейный трепет. В том, что мы нашли череп Каб-Чанте, сомнений не было.

– Это он, – стараясь унять дрожь в голосе, тихо произнес Ник. – Тот череп, который я видел во сне…

Но договорить он не успел. В тоннеле послышались приглушенные голоса. Бандиты наконец отважились проникнуть в подземелье, чтобы выяснить нашу судьбу. Их следовало остановить, потому что, подойди они к входу в усыпальницу, мы бы оказались у них как на ладони. Я схватил в руки два пистолета и поспешил к лазу. Быстро миновав его, я побежал по тоннелю навстречу рыщущим по полу подземелья лучам фонарей. У первого поворота я остановился, припал на колено и осторожно выглянул из-за угла. Три темных силуэта, пригнувшись, медленно двигались мне навстречу. Времени на размышления не было, я стремительно выскочил в проход и несколько раз выстрелил из обоих пистолетов. Яркие вспышки мгновенно осветили тоннель, а грохот стрельбы едва не оглушил меня. Я услышал крики боли и, не дожидаясь ответного огня, метнулся за угол. Краем глаза я успел заметить, как два фонарика упали на каменный пол и погасли. Автоматная очередь ударила мне вслед. Пули, вгрызаясь в каменную кладку, рикошетом пролетали мимо меня. Когда автомат смолк, я, не рискуя выглянуть, высунул руку и несколько раз выстрелил вслепую. Доносившийся до меня шум свидетельствовал о том, что бандиты поспешно удирают прочь. Надо было занять позицию у входа в гробницу, а потому я осторожно последовал за ними.