"Невероятные приключения Марека Пегуса" - читать интересную книгу автора (Низюрский Эдмунд)

Глава X

По широкому подземному коридору осторожно продвигались четверо ребят. Самый высокий из них, Нудис, должен был все время нагибаться, чтобы не стукнуться головой о почерневшие, выложенные крупными готическими кирпичами своды. Коридор был чисто прибран, а по стенам в продолбленных желобках тянулись электрические провода.

– Смотрите, тут даже электричество проведено!

– У них непременно должно быть электричество, – сказал Теодор. – Иначе им вскоре не хватило бы воз духа. Здесь наверняка действуют электрические вентиляторы. Чувствуете движение воздуха?

Действительно, лица ребят овевал легкий ветерок.

Вскоре готический коридор привел их к другому ходу, пересекавшему первый. Второй ход был на метр шире, потолок плавно переходил в круглый свод.

Освещая путь фонариком, Теодор внимательно все осмотрел.

– Он совсем в другом стиле, – сказал Теодор, – должно быть, построен позже.

– Разве коридор может иметь какой-нибудь стиль? – засмеялся Пикколо.

– Все имеет свой стиль, – буркнул Теодор, сосредоточенно разглядывая проложенные вдоль стены трубы. – Интересно, – заметил он, – эти трубы похожи на водопроводные.

– Или на паровое отопление, – сказал Нудис. – Ты чувствуешь, как здесь тепло?

– Смотрите, настоящий калорифер! – крикнул Кусибаба и помчался в глубь коридора.

Ребята осмотрели коридор и убедились, что он теплый.

– Мерзавцы, у них тут все удобства, – сказал Теодор, – а посмотрите, как подмели! Чище, чем на Маршалковской.

– Пойдем туда! – предложил Нудис. – Глядите, вон на песке их следы. Они сейчас, наверное, там.

– Это отпечатки ступней одного человека, – сказал Теодор, – а тех мерзавцев было трое.

– А вот и нет! Ясно видно, что следы разные.

– Так только кажется. Это просто следы хромого человека, который к тому же бежал. Правая подошва отпечаталась довольно ясно, а левой он ступал только на пятку. Но это следы одного человека, а тех было трое, – повторил он.

Ребята вернулись и пошли дальше по первому коридору. Однако не успели они сделать и десяти шагов, как Теодор дал знак остановиться.

– Посмотрите, что там лежит у стены.

Фонарик осветил какой-то грязно-белый предмет. Нудис бросился вперед и поднял его.

– Какие-то бумаги!

– Наверное, документы, – шепнул Пикколо.

– Нет... это тетрадь, – сказал Нудис, – она затоптана, измята и перепачкана, но это тетрадь, обыкновенная школьная тетрадь по польскому языку.

– Покажи. – Пикколо вырвал у него тетрадь, с любопытством оглядел ее... и вдруг замер.

– О боже, – прошептал он, – здесь кровь... Страницы слиплись от крови.

– Может, это тетрадь Марека? – выпалил Нудис. На мгновение все оцепенели.

– Наверное, Марека, а то откуда здесь взяться школьной тетради, – простонал Пикколо.

– Глупости, – прервал его Теодор. – У Марека не было с собой тетрадей. Он ведь ехал на велосипеде.

– На обложке какая-то фамилия, – сказал Нудис, – только я не могу разобрать… посветите фонариком.

Два фонарика направили свой свет на тетрадь,.

– Е… Ежи... Т... Трупик, – с трудом расшифровал Нудис.

– Какой еще Трупик, нахмурился Теодор. – Никогда такой фамилии не слышал. Дай-ка тетрадь. Туринс, а не Трупик, – сказал он. – Ежи Туринс из пятого класса.

Теодор медленно просматривал окровавленные страницы.

– Мне этот почерк знаком. .. Откуда я его знаю? – задумчиво повторял он.

– Теодор, Теодор, посмотри! – раздался вдруг крик Пикколо.

– Не кричи, а то нас накроют, – оборвал его Теодор. – Ведете себя, как в школе на перемене. Что случилось?

– Смотри, пулька, настоящая пулька... Посмотри, что я нашел. – В руке у Пикколо поблескивал маленький нестреляный патрон.

– Револьверная, – сказал Пикколо, вручая патрон Теодору.

– Нет, скорее всего, от пистолета. Калибр семь, – определил Теодор. – Где ты его нашел?

– Там, посреди коридора.

– Откуда он здесь взялся?

– Его мог обронить один из этих типов.

– Обронить? – покачал головой Стась Кусибаба. – Так, ни с того ни с сего?

– Патрон мог выпасть из кармана.

Стась Кусибаба молча осматривал землю и стены.

– Боже мой, – неожиданно воскликнул он, – смотрите, кровь!

Пикколо и Нудис бросились к нему – на желтом песке под стеной темнели красные пятна.

– Но... что означает эта кровь? – пролепетал Пикколо. – В кого-нибудь стреляли?

– Не думаю, – сказал Теодор. – Гильз нигде не видно. Думаю, что разбойники, которых мы видели возле костела, просто подрались здесь и расквасили друг другу носы. Один из них – хромой. Так вот, хромой убежал по тому широкому коридору, где следы. Во время драки он потерял тетрадь своего сына, а из кармана у него выпал патрон.

– А зачем он носит с собой эту тетрадь? – спросил Нудис.

– Это, наверное, тетрадь его сына, у воров ведь тоже есть дети, – сказал Кусибаба.

– Хорошо, но зачем же он ее сюда притащил? – настаивал Нудис.

На этот вопрос никто не мог найти ответа.

– Хватит спорить! – сказал Теодор. – Пошли.

Они прошли еще метров двадцать, потом коридор неожиданно свернул в небольшую пещеру, из которой в разные стороны расходились лучами узкие и низенькие ходы. Пять из них были темные, только в одном поблескивал свет и было слышно слабое гудение электрического моторчика.

– Теперь ни звука, – шепнул Теодор, – в любую секунду мы можем встретить бандитов.

Пригнувшись, они быстрым ходом, гуськом двинулись по узкому коридору. Свет все приближался; внезапно перед глазами ребят выросла стальная решетка. Теодор толкнул ее.

НО ОНА НЕ ДРОГНУЛА.

– Заперта на колодку, – пробормотал он. – Это железная решетчатая дверь вроде тех, какие бывают в тюрьмах или сокровищницах.

Все с любопытством прильнули к двери. Чем дольше ребята вглядывались в то, что находилось по ту сторону решетки, тем больше изумлялись.

Коридор выходил в обширное, примерно тридцатиметровое помещение. От середины потолка в разные стороны лучами расходились готические нервюры, переходившие в толстые колонны, подпиравшие свод. В потолке, посередине, было просверлено отверстие – здесь висела яркая электрическая лампа. Всего поразительнее, однако, было то, что находилось внутри зала. Под стеной стоили в ряд три белых ящика, напоминавших холодильники. Возле них на больших, отливающих металлом столах сверкало что то желтое. У противоположной стены – ряд узких шкафчиков со странными замками, а в углу – одна возле другой – пять несгораемых касс. На матрасе в серую и зеленую полоску лежал какой-то давно не бритый, заросший черной щетиной человек в красном спортивном костюме. Он спал с открытым ртом и препротивно храпел. Рядом с ним примостился толстый бородач с подвязанной щекой.

– Толстяк с бородой, которого мы видели в кустах возле стены, – заволновался Нудис, – это, наверное, его поколотили там, в коридоре.

Теодор кивнул.

– Посмотрите, сколько здесь холодильников! – удивился Пикколо.

– Это не холодильники, а электрические печи.

– Тут, наверное, подземная часовня.

– Часовня? – удивился Стась Кусибаба.

– Бандитская часовня, – таинственно шепнул Пикколо, и его подстриженные ежиком волосы взъерошились еще больше.

– Ну, ты скажешь!

– Видишь, вон фигура какого-то святого. Вся из серебра. А рядом разные золотые и серебряные сердечки, звездочки... ну, как это там называется...

– Разные дары.

– Ну да, дары. А вон золотой крест, дароносица и чаши. Ой... сколько чаш! И все из серебра и из золота. На этой дароносице, наверное, драгоценные камни смотри, как блестят! Особенно тот большой, сверху. Это должно быть, самый настоящий бриллиант.

Но Стась Кусибаба уже не слушал. Он глядел туда, куда показывал Нудис.

– Гляди, гляди, командир, – сказал Стась, – сколько там часов, браслетов, и все золотые. Вон на том столе.

Теодор приложил к глазам бинокль и внимательно оглядел стол.

– Как вы думаете, где мы находимся? – тихонько спросил он.

Ребята выжидающе смотрели на него.

– Мы в самом главном воровском тайнике Я уже давно слышал, что где-то должен быть такой тайник, но никогда не думал, что увижу его своими глазами – шепотом говорил Теодор. – Вон электрические тигли для переплавки серебра и золота. В тех шкафах, наверное, разные кислоты для очистки золота от примесей других металлов.

– А зачем они переплавляют драгоценности – шепнул Пикколо. – Разве не жалко? Такая красивая дароносица, она, наверное, старинная. А перстни – королевские или княжеские.

– Конечно, жалко, – сказал Теодор, – но воры не считаются с этим. Чем ценнее и стариннее вещь, тем она известнее, и тем труднее ее продать. Поэтому они должны ее переплавить или изменить так, чтобы никто не узнал.

Человек в красном костюме вдруг заворочался, и Теодор умолк.

На мгновение ребята замерли. Человек в спортивном костюме снова громко захрапел. Тем временем Теодор щелкнул фотоаппаратом и сказал:

– Мы слишком долго здесь торчим. Квасса, наверное, держат где-нибудь в другом месте. Надо исследовать остальные коридоры.

– А если мы наткнемся на бандитов? – спросил Пикколо.

– Будем сражаться, – твердо сказал Стась Кусибаба

– Постараемся удрать, – улыбнулся Теодор. – Мы выполняем разведывательную службу и должны избегать всяких столкновений.

– А если нельзя будет иначе?

– Тогда другое дело, – тихо ответил Теодор.

Ребята осторожно выбрались из коридора и вернулись к тому месту, где ходы лучами расходились в разные стороны. Тут они услышали чьи-то шаги и приглушенный говор. Теодор дал ребятам знак. Они спрятались в глубине ближайшего хода и припали к стене.

Из пятого хода вышел атлетически сложенный человек в кожаной куртке. Пикколо толкнул Нудиса в бок.

Нудис кивнул. Это был тот самый тип, которого они видели возле костела.

Он, сопя, тащил в руках пузатый горшок. За ним семенил маленький худой человечек.

– Не нервничай, Боцман, – повторял он, догоняя верзилу в кожаной куртке. – Прошу тебя, не нервничай, кузнечик мой.

– Отойди, Хилый, а то дам тебе, как Антосю Турпису – рявкнул басом верзила в куртке.

– ПОЧЕМУ ТЫ ТАК НЕРВНИЧАЕШЬ?

– Ну как тут не злиться? Я думал, меня вызвали, чтобы расквитаться с Венчиславом Неприметным. Наверху этот балбес Антось ничего мне не сказал, и, только когда мы спустились вниз, он стал скулить, что произошла ошибка и вместо Венчислава Неприметного схватили Ипполлита Квасса. Терпеть не могу вранья и халтуры. Я лично всегда действую честно. Тебе, Хилый, хорошо известна моя исключительная честность.

– Совершенно верно, кузнечик мой, – пролепетал Хилый, – произошла достойная сожаления ошибка.

– Вот за эту ошибку он и получил по зубам! – загремел Боцман. – Что это за дурацкие выдумки – притащили сюда сыщика, и я, Боцман, должен кормить его гороховым супом?

– Ей-богу, я не виноват. Это шеф велел. Мы должны кормить его по очереди.

– И до каких пор он будет держать тут этого дармоеда?

– Шеф хочет у него кое-что разузнать.

– Здесь таким типам не место, – продолжал злиться Боцман. – Тут работают. И вообще, какое мне до всего этого дело! Я работаю по золоту. А сейчас у меня отпуск. Понимаешь – отпуск. Полагается мне отдыхать или нет? Я хотел поехать подлечиться, в этих проклятых подвалах совсем подорвал здоровье!

– Ты непременно должен поговорить с Квассом. Шеф вызвал тебя, чтобы ты с ним поговорил, никто из нас не может с ним справиться.

– Какие могут быть с ним разговоры? Что это за новые методы? – прохрипел Боцман.

– Это ты не прав. С Квассом надо обращаться вежливо. Шеф знает, что делает. Ипполлит Квасс очень влиятельный человек, у него везде связи. А кроме того и прежде всего, кузнечик мой, у Квасса большие, прямо-таки энциклопедические познания. Если бы наш шеф столько знал, мы бы давно были миллионерами где-нибудь в Каракасе, не говоря уже о Боготе, кузнечик мой.

– Ты говоришь, что у Ипполлита Квасса энциклопедические познания? – оживился Боцман.

– Совершенно верно, кузнечик мой. Он обладает энциклопедическими познаниями, и именно поэтому шеф хочет, чтобы ты с ним поговорил. Ты должен позаимствовать у него хотя бы крупицу знаний.

– Позаимствовать?

– Вот именно! Ну, хотя бы на букву «А».

– На букву «А», – пробасил Боцман. – А если на букву «А» не удастся?

–Ну тогда на букву «Б».

– На букву «Б»... А если?..

– Это неважно... Лишь бы ты хоть что-нибудь позаимствовал.

– Ну ладно, – примирился Боцман. – А... а зачем вы посылаете меня к нему с гороховым супом?

– Это маневр политический, кузнечик мой. Чтобы укротить зверя, дрессировщик подходит к нему с хлыстом в одной руке и со жратвой в другой. Поэтому мы решили подойти к Ипполлиту Квассу с горшком горохового супа.

– Почему горохового?

– Гороховый суп – любимое блюдо Ипполлита Квасса. А кроме того, – понизил голос Хилый, – этот суп заправлен таблетками веракоко. Ты слышал, кузнечик мой, о таблетках веракоко?

– Нет. А что это такое?

– Это новейшее средство. Рекомендуется при нервных и психических заболеваниях, особенно когда больной находится в состоянии апатии. Оно сначала вызывает у него хорошее настроение, а затем потребность говорить, довериться, открыться, излить душу. Больной не может удержаться и говорит, говорит. А потом, высказавшись, часа через два засыпает.

– Но ведь это опасно, – побледнел Боцман. – Где вы это взяли?

– Шеф привез из Америки. Во время последней поездки в Соединенные Штаты ему удалось стянуть веракоко прямо из аптекарского склада на Сорок Пятой Авеню в Нью-Йорке.

– Это адски опасно, – испуганно повторил Боцман. – А что, как шеф всыплет эту веракуку в суп или в рюмку тебе или мне?..

– Веракоко, веракоко, кузнечик мой...

– И... и не приведи бог, если она попадет в руки милиции, прокуроров, судов и вообще, так сказать, власти!

– Не попадет.

– Кто может поручиться? – простонал Боцман.

– Шеф все предвидел. В случае провала – таблетки веракоко исчезают.

– Каким образом?

– Шеф носит в жилете голодную мышь. Эта мышь дрессированная. В случае опасности шеф только перекладывает таблетки из одного кармана в другой, и мышь немедленно их съедает. А что потом будет говорить мышь, не имеет никакого значения. Не правда ли, кузнечик мой?

– Действительно, показания мыши уже не так опасны. Но почему вы даете эту веракуку в гороховом супе?

– У веракоко сильный специфический запах, и только гороховый суп может его заглушить.

– Понимаю. Но почему, располагая таким сильным, таким великолепным средством, вы до сих пор не накормили им Ипполлита Квасса?

– Дело в том, кузнечик мой, – вздохнул Хилый, – дело в том, что, несмотря на наши неоднократные уговоры и строгую диету, Ипполлит Квасс упорно отказывается от горохового супа.

– Должно быть, что-то пронюхал.

– Пожалуй, потому что каждый раз, когда ему дают горшок с супом, он с достойным удивления упорством обливает им сторожа, а горшок надевает на голову.

– СЕБЕ?

– Нет. Сторожу.

– И вы хотите, чтоб я тоже это испробовал?

– Все уже испробовали, кузнечик мой, теперь твоя очередь, – проскрипел Хилый и усмехнулся, при этом его длинный крючковатый нос снова коснулся подбородка. – Ну, пора в путь, иначе суп остынет, и тогда Квасс к нему не притронется. Он очень привередлив и капризен!

Пробормотав какое-то проклятие, Боцман вздохнул и, засучив до плеч рукава комбинезона и рубашки, начал ощупывать свои мускулы, буграми ходившие под кожей.

Хилый с уважением смотрел на эту пробную демонстрацию силы.

– Поди-ка сюда, Хилый, – пробасил Боцман, хватая его за руку, – а ну, стань здесь, передо мной.

– Что ты, кузнечик мой? – испугался Хилый.

– Хочу провести небольшую репетицию. Проверить, удастся ли мне влить в глотку Квасса это пойло.

Одним ударом он свалил Хилого на землю, сел на него верхом и, сжав одной рукой ему челюсти, протянул другую к горшку с гороховым супом.

Под нажимом опытной руки Хилый раскрыл рот как рырыба. Боцман наклонил горшок с гороховым супом, но длинный, загнутый книзу нос Хилого делал такое кормление невозможным.

Боцман захохотал громким басом и отпустил Хилого, который с писком вскочил на ноги.

– Если бы не твой нос, хлебнул бы ты супчику...

– Оставь, оставь меня... кузнечик мой, – отбивался от Боцмана Хилый, – так с коллегой не поступают!

– Ничего, ничего, мой Хризостом, – Боцман похлопал Хилого по торчащим лопаткам. – Я просто пошутил.

– Хороши шутки... Хороши шутки, кузнечик мой, ты меня чуть не задушил.

– Зато теперь ты знаешь, каким способом я буду кормить Ипполлита Квасса, – захохотал Боцман. – Бери горшок. Пошли.

Он тяжело поднялся с земли, спустил рукава, надел кожаную куртку, почистил бензином черные перчатки на руках и исчез в третьем коридоре. Следом за ним, ощупывая горло, мелким, неровным шагом ковылял Хилый с горшком в руках.

Они ушли, оставляя за собой запах бензина и горохового супа.