"Час дракона" - читать интересную книгу автора (Зайцев Михаил)

Глава 3 Я – телохранитель

Темно-вишневый «жигуленок» пошел на обгон и пристроился перед носом моей «волжанки». Сбоку борт в борт с «Волгой» шла «копейка», сзади – сестра-quot;Волгаquot; цвета «мокрый асфальт».

Правый поворот. Кручу баранку, сворачиваю в переулок. Папа на соседнем сиденье бубнит под нос проклятия и угрозы. Словесный понос у него начался на подъезде к Москве, после того, как вереницу автомобилей с нашей во главе обстреляли из гранатомета.

В засаде с гранатометами ждали приспешники гвардейцев-предателей. Это очевидно. Не получили ребята условного сигнала от командира и задействовали резервный план за номером три. План номер раз, назовем его «Черный комбинезон», в силу стечения ряда обстоятельств сорвал я, план номер два – «Гвардейцы-перевертыши» – я сорвал, дабы спасти свою шкуру, план номер три – «Гранатомет» – сорвался по глупости. Нужно было целиться не в хвост автоколонны (Зачем? Не понимаю…), а бить перед ней, заставить машины затормозить и дальше разобраться не спеша.

– Это все Мурзик, падла, – нудно тараторит Папа под ухом. – Два года, сука, был моей правой рукой, падлюка. Власть взять решил, сучонок. Гвардию он сам собирал, падла, они его слушаются. Всех, мерзавец, вербовать побоялся, приближенных своих подговорил, каких-то идиотов в черных трико нанял, думал, проскочит. Ни фига! Живым меня не взять! А мертвый я им не нужен! Вся база данных у меня в компьютере, а код доступа никто не знает, один я. Выпытать хотели, суки…

Я гнал «Волгу» по переулкам на пределе допустимой скорости. Этот старый московский район я знал достаточно хорошо. Петлял по переулкам осмысленно, знал, что рано или поздно уйду от погони.

Средств связи в нашем автомобиле по странной случайности не оказалось. Как вы, наверное, помните, уезжали мы из негостеприимного леса в истерике. Папа не позаботился о личном оружии, а мне под прицелом ненавидящих взглядов завистников мафиози и вовсе просить взаймы чего-либо стреляющее было не с руки. Так что по части боезапаса тоже хреново, в смысле – абсолютный нуль.

В отрыв от основной группы мы ушли сразу же после обстрела, на хвост нам сели уже в городе. Как нас отыскали в мешанине московских автомобилей? Элементарно! Заговорщики озаботились оборудовать «Волгу» радиомаяком. Я это сразу же понял, как только почувствовал себя магнитом, притягивающим всякий мусор. Хвала Будде, что не мусоров.

Можно, конечно, послать все к черту, бросить Папу и смыться. Можно, но не нужно. Не желаю проводить остаток жизни в роли снежного человека в гималайской глухомани. Уж слишком мне запомнилась прощальная реплика Здоровяка. Искать начнут, шум поднимут, и те, кто меня уже ищет, ушки навострят, идентифицируют драчуна по кличке Стальной с костоломом Сеней Ступиным, тогда все, кранты.

Очень нестандартная ситуация – моя жизнь, мое будущее, все сейчас зависит от благополучия плюгавчика Папы. Впервые в жизни вынужден спасать мерзавца, которому не так давно мечтал перегрызть глотку. Превратности судьбы, мать их…

Сестричка-quot;волжанкаquot; поотстала, еще один поворот, и она исчезла. Для страховки заезжаю во двор серой двухэтажки. Выскакиваю из автомобиля, силой вытаскиваю за собой Папу. Ладошкой зажимаю Папе рот и, пристально глядя мафиози в глаза, даю установку:

– Хочешь выжить – молчи и беспрекословно выполняй мои приказы. Понял?

Папа кивнул.

– Тогда побежали!

Мы побежали. Вдоль серой стены, в проходное парадное, галопом через улицу и снова дворами.

– У тебя деньги есть? – спросил я на ходу.

– Да, много! Я тебя озолочу, если вытащишь…

– Ты не понял, с собой деньги есть?

Папа, смешно подпрыгивая, сунул руку в карман мятых брюк и извлек оттуда пухлый бумажник крокодиловой кожи.

– Отлично. – Я выхватил у Папы бумажник. – За мной! Мы перешли на шаг. Минуту назад я приметил недалеко за углом скромный магазинчик одежды под многообещающей вывеской «Бутик. Эксклюзивная мода» и теперь спешна приобщиться к дарам высокой моды.

– Видок у нас не очень, – объяснил я Папе, – необходимо переодеться, сменить, так сказать, имидж.

Стеклянные двери приюта модников и модниц распахнулись перед нами широко и радушно. Внутри магазина играл магнитофон, тихо и ненавязчиво звучала песня из американского кинофильма «Красотка». Я взглянул в гигантское зеркало напротив двери и почувствовал себя в роли главной героини вышеупомянутого фильма (если не видели это кино – рекомендую). Моя темная футболка, пропитанная болотной водой и вдоволь повалявшаяся вместе со мной в лесу под соснами, представляла из себя поистине эксклюзивный экземпляр авангардной моды. На порвавшихся по шву джинсах алело пятно чужой крови. Кроссовки отливали всеми цветами радуги с преобладанием темных тонов. Папа выглядел не лучше. К тому же рубашка у него расстегнулась вследствие утери пуговиц, и на хилой груди инородным телом блестел изящный золотой медальончик с бриллиантом. О наших прическах я вообще не говорю. Неудивительно, таquot; магазинный секьюрити сразу же заинтересовался нашими персонами.

– Вы простите… – начал было охранник.

– На! – Я извлек из Папиного бумажника стодолларовую купюру, небрежно сунул ее в нагрудный карманчик белоснежной рубашки охранника. Секьюрити молча поклонился.

– Девушка, можно вас? – Папа призывно замахал руками скучающей продавщице. Кроме нас, покупателей в магазине не наблюдалось. Обслуга в зале маялась от безделья, однако нас игнорировала.

– Отставить барские замашки! – прошептал я Папе в ухо. – Сами подойдем.

Подошли. Я кашлянул, девица соизволила повернуть ко мне хорошенькую головку и с удивлением увидела пачку долларов в моей грязной пятерне.

– Дочка, нам с приятелем срочно необходимо переодеться. Доллары менять некогда, в примерочной вертеться некогда, подбери чего попроще наших размеров и быстро, работаешь за интерес. Поняла?

Она поняла. Молодежь нынче пошла сообразительная. Через двадцать минут мы покинули гостеприимный магазин. Всего за две тысячи долларов я стал счастливым обладателем хлопчатобумажной синей футболки, легких летних брюк и открытых сандалий. На поясе у меня висела сумка-кенгуру, в ней Папин бумажник и расческа. Глава мафии нищих скрыл залысины под бейсболкой. Кумачовый блузон без пуговиц был ему великоват, но, к сожалению, более скромных размеров в бутике не нашлось. Черные джинсы «Кельвин Кляйн» Папе пришлось подвернуть чуть ли не до колена. А вот нога у него оказалась здоровенная, аж сорок третьего размера, и проблемы с обувью не возникло.

На выходе я еще раз осчастливил охранника, поменял пятидесятидолларовую купюру на два жетона для метро.

Топтунов я заметил сразу же. Стеклянные двери бутика не успели закрыться, а я уже срисовал четырех амбалов на углу. Черт побери! Как? Каким образом нас снова засекли? И тут до меня дошло. Какой же я дурак! Как же я раньше не сообразил! Если смогли поставить радиомаяк на машину из Папиного автопарка, что мешало прицепить «клопа» к Папиной одежде? На кону гигантские деньги, в ход идут все доступные средства, а такая мелочь, как радиоклеймо, на объект захвата вешается элементарно просто. Смешно было бы, если бы о радиометке не позаботились. Но где же может быть спрятан маячок? В шмотках? Вряд ли. Их можно снять, жара стимулирует к переодеванию и переобуванию.

Солнечный зайчик слепил мой левый глаз. Я повернул голову. Свет отражался от золотого медальона на груди у Папы в глубоком вырезе модного блузона. И как я сразу не догадался! Играет против Папы, как я понял, его приближенный, а в последнее время стало модно обсуждать деловые вопросы в бане. В сауну с кулоном на груди не попрешь – обжигает, приходится снимать, оставлять в предбаннике. Поставить в кулон «клопа» для умельца дело плевое, секундное. Умельцев в среде экс-бомжей пруд пруди. Отсюда вывод: «Граждане, посещая баню, будьте бдительны! В парилке прячутся скрытые камеры, на выходе окопались снайперы! Проклятая любовь к легкому пару губит всех без разбора, от министров до мафиози». В пору писать диссертацию на тему «Роль бани в криминальной российской революции»!

Амбалы неспешно двинулись в нашу сторону. Путь направо закрыт. Один я бы прорвался, с Папой – исключено. Что делать? Бежать налево? Там глухой тупик. Назад в бутик нельзя. Черного хода в магазине нет, я заметил. Мышеловка! Единственное, что осталось, – нырнуть в магазинчик «Сувениры» напротив.

Возможно, повезет, и в «Сувенирах» обнаружится запасной выход, проскочим сквозь стенку мышеловки, а там чего-нибудь придумаем…

– Быстро за мной. Папаша, в магазин сувениров, понял? Башкой по сторонам не верти, когда начнется, падай на пол.

– Чего начнется?

– Еще не знаю…

Владельцы сувенирной лавки не позаботились обзавестись кондиционером. В отличие от магазина мод тут было душно и знойно. Торговый зал маленький, из покупателей только мы с Папой. Кому еще в такую жару могут понадобиться сувениры? Матрешки пылились на стеллажах вдоль стен, под стеклом прилавка плавился на солнце черный лак палехских шкатулок. Среди мелочей а-ля русс инородным телом выглядел сувенирный японский меч в расписанных драконами ножнах. Паршивая копия тати – придворной сабли самурая. Практически та же самая катана, только имеющая более пышное декоративное убранство. Масштаб грубой подделки один к одному, то есть длина игрушки порядка метра.

Катана – самый распространенный вид клинкового оружия в средневековой Японии. Около 710 года нашей, европейской, эры, на островах сформировался стиль меча с односторонней заточкой лезвия с ручкой для захвата двумя руками. Амакуни, первый японский фехтовальщик, ставший человеком-легендой, осознал, что прямой китайский меч, заимствованный японцами у могучего континентального соседа, недостаточно гибок и прочен. Амакуни ввел в обращение меч с изогнутым, так называемым сабельным лезвием. Такой меч был более удобен для рубящих ударов с коня.

Ниндзя, конечно, умели скакать верхом, но специфика действий в условиях скрытных передвижений исключала джигитовку, вследствие чего меч ниндзя остался прямым. Естественно, это совсем не значило, что ниндзя игнорировали катану. Воин тени никогда не знает, какое оружие вложит судьба в его руку, и умеет обращаться с любым клинком, в том числе и сувенирным.

– Парень, в твоем «шопе» запасной выход есть? – спросил я у одинокого продавца за прилавком.

– Я вас не понял, простите.

Двести долларов из портмоне многозначительно упали на стеклянный прилавок перед продавцом.

– Повторяю вопрос: черный ход есть?

– Нет, – ответил продавец и потянулся к деньгам, нахал.

– Держи, торговец, еще три сотни и быстро давай сюда тати!

– Кого?

– Вон ту японскую мечугу за сто пятьдесят условных единиц. Быстрее, не зли меня.

Я принял из рук торговца тати в тот момент, когда звякнул колокольчик подле входной двери и возвестил, что в магазин вошли новые посетители. Мельхиоровый поднос на торговой полке напротив отразил четыре расплывчатые фигуры. Кретины-амбалы не стали дожидаться подмоги, решили сами взять Папу, мечтают о славе и почестях, выслуживаются перед своим боссом. Ну-ну…

Поворачиваясь к противнику лицом, делаю короткий шаг навстречу. Меч держу правой рукой за рукоятку, левой – за ножны. Рукояткой к себе, так, что тупой конец ножен смотрит точно в лицо ближайшему амбалу.

– На пол! – командую Папе, и мой подзащитный послушно падает на брюхо.

Выхватываю меч и одновременно бросаю ножны в лицо противника. По-японски этот прием называется «сайа-атэ». Исключительно рациональный прием. Правая рука, сжимающая рукоятку, уходит назад, «заряжается» для удара. Левая, после броска, готова к блокировке контратаки, ежели таковая последует.

Достаточно тяжелые ножны попадают тупым концом с массивным набалдашником точно в лицо ближайшему амбалу. Делаю длинный выпад, лезвием сувенирного оружия прокалываю толстую шею ушибленного бандита. Выдергиваю клинок, припадаю на одно колено и снова делаю выпад. Сувари-цуки – тычок снизу вверх в промежность. Цель – гениталии следующего в очереди на тот свет амбала. Получается не столько укол, сколько удар, но удар точный и сильный. Смертельный.

Встаю в стойку «рюсу-но камаэ» – позиция «водяного дракона». Меч отведен назад к опорной ноге, кончик лезвия касается пола, режущая кромка клинка обращена вверх. Идеальная позиция для нанесения широких маховых ударов по диагонали – как сверху, так и снизу.

Клинок свистит в воздухе и бьет по шее третьего амбала. Будь в моей руке настоящее боевое оружие, голова противника слетела бы с плеч, но вместо этого ломается хрупкая никелированная сталь японского сувенира. Однако амбалу хватило – падает на пол уже трупом. А в моей руке остается рукоятка, увенчанная коротким трехсантиметровым обрубком лезвия.

Остался последний живой противник. Безликое большое тело, сытое и потное. Можно, конечно же, поумничать, пофилософствовать: дескать, у бедняги не было выбора, жизнь заставила его стать преступником. Мол, перед нами «жертва социальных катаклизмов», а я, убийца, мерзавец, человеконенавистник, не оставляю несчастному шанса на то, чтобы исправиться. Бред! Во-первых, я не жесток, я рационален, и убиваю я не добропорядочных обывателей, а бандитов. Во-вторых, они сами подписали себе смертный приговор, встав на кровавый путь криминала. Человек тем и отличается от животного, что наделен правом выбора. Вот у поистине несчастных бездомных собак нет выбора, они обречены на жуткое полуголодное существование. Когда-то человек отучил дикого предка нынешней собаки от самостоятельности, накрепко привязал к себе, сделал зависимым, и теперь брошенные человеком потомки гордых и независимых животных сотнями слоняются по улицам городов, не имея ни одного шанса выжить, разве что кто пожалеет. Мне их жалко, до слез, до щемящей боли под левой лопаткой. А вот сытого, тупого бандюгу мне не жалко нисколечко. Возможно, я не прав, но что делать, не подставлять же лоб под пулю.

Амбал успевает выхватить из спортивной сумки, что болтается у него на плече, фирменный «гвардейский» «узи». Нажать на спуск не успевает. Я уже рядом. Левая рука бьет по израильской скорострельной игрушке. «Узи» улетает далеко в угол. Правая рука с рукояткой японской игрушки бьет снизу вверх, в небритый подбородок. Осколок лезвия оставляет красную полоску на щеке, от подбородка до уха.

– Уходим, Папа! – крикнул я распластавшемуся на полу мафиози. – В темпе, шевелись!

Папа из положения «низкого старта» рванул к дверям, споткнулся о мертвое тело, упал. Я помог ему подняться, попутно через плечо проинструктировал парнишку-продавца:

– Запомни, купец, будут спрашивать, говори, что я двухметрового роста, одноглазый и лысый, а мой попутчик и вовсе негр, понял?

– А-а-а-га… – Продавец склонился в глубоком поклоне. Сейчас у него начнется рвота. Неудивительно. Я бы тоже с удовольствием блеванул от всех сегодняшних приключений, жаль, на это времени нету.

Я выволок наконец Папу на улицу, подхватил его под руку и поволок за собой вдоль стен раскаленных полуденным солнцем домов.

– Слышь, Папаша, снимай-ка с шейки медальончик и давай сюда.

– Зачем?

– Надо. Как, ты говоришь, зовут этого, ребятишек которого я уже устал мочить, ну, того, который заговорщик?

– Мурзик.

– Хорошее имя, красивое. Ты в баню с ним часто ходил? В сауну?

– А ты откуда знаешь?

– Догадался. Ну, давай медальон, не тяни.

Папа снял через голову цепочку, протянул мне медальон-маячок. Как раз проезжал редкий гость центральных московских улиц – старенький грузовичок, груженный кучей песка. Я размахнулся и забросил медальон в кузов.

– Ты чего, он знаешь сколько стоит?!

– Не суетись. Папа! Я знаю. Он мог стоить нам жизни. Не понял? Хорошо, объясню…

По дороге до метро я читал мафиози лекцию о современных методах слежки. Слушатель попался на редкость сообразительный и понятливый.

– Стальной, если выпутаемся, я тебя озолочу! – заверил Папа после того, как я закончил свой ликбез.

– Ты уже говорил…

– Нет, правда, сукой буду, озолочу.

– Ты, кстати, не в обиде, что я тебе тыкаю? На брудершафт мы не пили, к тому же ты ПАПА, а я кто? Мелкий фраер, рядовой боец.

– Что ты. Стальной! Командуй, не стесняйся. Я тебе так благодарен! Я ведь по природе своей аналитик, управленец. Драться не умею совершенно. Стрелять учился, но только время зря потратил. Я интеллигент до корней волос.

– Откуда тогда у тебя такой приблатненный сленг, интеллигент?

– Так ведь с кем общаюсь? С мразью, с чернью!

– Я тоже чернь?

– Нет, ты не быдло. Ты гений своего рода. Я таких еще не встречал. И речь твоя сразу выдает интеллигентного человека.

Вот тебе раз! Я стараюсь, коверкаю слова, ломаю фразы – и нате вам: речь интеллигента.

– Но ведь ты же знаешь, я, как и все твои приемные сыночки, родом из бомжей.

– Ну и что? Я раньше тоже был знаешь кем? Бухгалтером в тресте столовых!

– Кончаем треп, на горизонте метрополитен. Говори, куда поедем.

– Нужно добраться до Медведкова. Там поймаем такси и через час приедем туда, откупая выехав сегодня утром. Мурзик туповат, в исходной точке маршрута меня не ждет… Вот зараза, и своим нельзя позвонить…

– Почему?

– Потому что не знаю точно, кто сейчас свой, а кто чужой.

– Логично мыслишь, аналитик. Держи жетон, значит – до «Медведкова», пересадка на «Проспекте Мира», до проспекта по Кольцу…

В метро Папа постоянно озирался. Не бывал, видать, под землей со времен службы в тресте столовых.

Летом, да еще жарким, в московской подземке народу немного. Спокойно можно сесть даже в час пик. Мы же ехали днем, и я с удовольствием развалился посередине вагонного диванчика.

Мышцы ныли, болели костяшки правого кулака, зудела спина. Регулярно тренироваться последнее время я не имел возможности, и вот, пожалуйста, дает себя знать возраст. Малоприятный «зрелый возраст». Переходный период от юности к старости. Мудрые индийские старцы запрещают человеку начинать практиковать йогу в зрелом возрасте. Заниматься йогой можно начинать либо в детстве, либо в старости. Китайские мудрецы, мастера у-шу, полагают, что в середине жизни следует отказаться от физических упражнений и сосредоточиться на дыхательной гимнастике. Ниндзя в зрелости, если доживают до нее, оставляют диверсионную работу и переходят в клан тактиков, совмещая чин стратега с титулом мастера-наставника. Я же вынужден продолжать активные игрища на свежем воздухе. Сам себе и генерал, и офицер, и солдат. У меня нет ученика. Я – одиночка. На Востоке говорят: «Когда ученик готов» появляется учительquot;. В применении к моей скромной персоне, видимо, все наоборот: «Когда будет готов учитель, появится ученик». Наверное, я еще не готов, не дозрел.

Мою дремоту в жестком кресле пассажира метрополитена прервал грубой толчок в плечо. Я разлепил уставшие глаза, рядом стоял смутно знакомый молодой жлоб с бритой головой.

– Просыпайся, деловой, и ручонками, гляди, не дергай, не то мой кореш твоего друга на пику посадит.

Папа сидел справа, рядом со мной. Еще правее сидел недобрый молодец в черной футболке с белым крестом. Крестоносец улыбнулся мне, продемонстрировал зажатое в кулаке шило и вернул его на прежнее место – прижал острие к тощему Папиному животу.

Хреново, крестоносец сидит далековато от меня, просто так не достанешь, успеет, гаденыш, всадить пику в Папин аппендикс. Хреново.

– Выходим на следующей, – бритоголовый жлоб наклонился к моему уху, – на «Новослободской».

Я наконец вспомнил, где я его видел. Парень присутствовал вчера во время моего боя со спортсменом-боксером. Он был одним из членов проигравшей команды.

Когда мы вышли на «Новослободской» и я увидел две знакомые рожи, все на той же скамейке. Лысого и Усатого, мои догадки относительно причины наезда подтвердились.

– Какая встреча! – съехидничал Усатый. – Давно не общались, соскучился небось?

– Че за базар, пацаны? – распустил я пальцы веером. – Вчера все по понятиям было! Сомневаетесь, устроим правилок. Дешевые понты я не люблю, ясно?

– Спокуха, деловой! – гаркнул мне в ухо Бритоголовый. – Будешь ершиться, твоему корешу абзац. Щас пойдем на хату, побазарим. Не бзди, деловой, за просто так резать не будем. Должок за Сову отдашь по понятиям.

Из вагона метропоезда нас с Папой вывели через разные двери, и сейчас мой «кореш» хлопал глазами на значительном расстоянии от нас с Бритоголовым. Крестоносец прилип к Папе сбоку. Одной рукой обнял мафиози за плечи, другая в кармане.

Вот смеху бы было, узнай бандюки, кого они взяли в заложники. К сожалению, приходится хранить тайну относительно Папиной личности. Нынче мой Император конкурирует с их Начальником. Две мафиозные семьи не поделили нищих на Кольцевой линии Московского метрополитена. Грядет очередная война. Пока пленных берут, вот только зачем? Может быть, чтобы отправить противной стороне бандероль с отрезанной буйной головушкой пленного бойца? Слышал, последнее время это вошло в моду у столичных бандитов.

В полном молчании я покидал самое красивое в мире московское метро. На улице мы с Папой так же, как и под землей, могли поддерживать лишь визуальный контакт, и то нечасто. Папу держали шагах в двадцати от меня, и его низкорослая фигурка то и дело терялась в редкой толпе прохожих. Бандиты довольно оперативно организовали две тачки. Мне было предложено занять место в потрепанном «Мерседесе» (какая честь!). Папу посадили в ушастый «Запорожец».

Ехали недолго. Минут десять. Припарковались подле громадного серого домины в стиле «петербургская трущоба», причем «Запорожец» продолжал держать дистанцию.

Пленившие меня справедливо полагали, что мне «западло друга подставлять». Они были правы. Пока Папа у них в заложниках, я вынужден вести себя паинькой.

Под присмотром Бритоголового и Усатого я вошел в парадную. Там меня уже ждали. У меня такое впечатление, что мобильная Связь специально придумана для облегчения бандитской жизни. В живот уперся ствол обреза, в шею лезвие ножа. «Эх, братцы-разбойнички, да кабы не заложник, я бы вас со всем вашим бандитским вооружением уделал в шесть секунд!» Мелькнула шальная мыслишка воспользоваться теснотой подъезда, уложить группу встречающих и подождать в засаде, пока поведут Папу. Вовремя одумался, боковым зрением заметил, что двери парадной нараспашку и Крестоносец с Папой в обнимку внимательно за мной наблюдает с безопасного расстояния.

Делать нечего, бреду по лестнице вверх к предусмотрительно открытой двери квартиры номер пятьдесят на третьем этаже.

Ввели в квартиру, шесть шагов по просторному коридору, и я в «зале». В углу, вплотную к стене, стоит шикарный кожаный диван, возле окна громадный обеденный стол с остатками дорогих яств и множеством бутылок, а прямо посередине многометровой комнаты, под люстрой, фирменный столик для занятий армреслингом.

Испокон веков в России «тягались на руках», мерились силой, упершись локтями в стол и сцепив кисти. И вот, лет десять назад, оказалось, что борьба на руках не просто забава, а вид спорта, нареченный за океаном армреслингом.

Вместе с колой и жвачкой в страну приехали специальные столики для армреслинга, похожие на допотопные школьные парты. С обеих сторон столешницы – две намертво приваренные к ней скамейки для спортсменов. На столе торчит пара штырей, чтобы хвататься за них свободными от борьбы руками, вот, пожалуй, и все премудрости.

Меня отконвоировали прямиком к заморскому столику. Усадили на широкую лавку, наручниками пристегнули руку к торчавшему из столешницы стальному штырю. Дело в том, что штырь с моей стороны стола оказался несколько модернизированным. К его основанию было приварено массивное металлическое кольцо, как раз в него бандиты и продели один из браслетов наручников, другой браслет сковал мое левое запястье. Таким образом, мы со столом составили одно целое, единый монолит железа и плоти. Неожиданно я ощутил себя галерным рабом, прикованным цепью к веслу. Неприятное ощущение, сразу хочется бунтовать, поднимать восстание и бороться за права угнетенных.

Еще в бытность мою гладиатором, участником боев без правил, я отыскал в жизни сегодняшней столицы множество параллелей с эпохой упадка Древнего Рима. Судите сами: мужеложство в среде патрициев процветает (внимательней смотрите телевизор, убедитесь сами). Любой плебей может по телефону заказать гетеру на дом, о «новых русских» в римских банях я уже говорил, а про то, что «Спартак» – чемпионquot;, вы и сами знаете. Зачем, думаете, бандиты приковали меня к столу? Помучить хотят? Просто так убивать неинтересно. Хлеба у них полно, им подавай зрелищ!

Я размышлял на вечные темы и наблюдал, как комната постепенно наполняется народом. Привели Папу, пристегнули наручниками к батарее под подоконником, рядом с громадой обеденного стола. Вошли еще какие-то незнакомые небритые личности, сели на диван. Всем места не хватило, из коридора притащили стулья. Рассаживаются напротив меня, как в театре, и галдят, будто перед спектаклем. Сведущие зрители рассказывают новоприбывшим, кто я такой и как меня взяли, а те понятливо, многозначительно кивают и ждут, когда же наконец начнется представление.

В комнату вошел молодой парень, удивительно приличный на вид, аккуратно подстриженный, в очках. Бандиты примолкли, а парнишка не спеша подошел ко мне, опустился на скамеечку с другой стороны стола и вежливо представился:

– Добрый день. Меня зовут Дирижер. Я друг убитого вами вчера человека…

– Все по понятиям было! – перебил я. – Он сам драться захотел. Я не виноват, что у меня рука тяжелая!

– А я вас и не виню. Наоборот, я хочу доказать всем, что у вас действительно тяжелая рука, а то многие говорят про какой-то кастет…

– Не было кастетов! – Я разыгрывал истерику, брызгал слюной, визжал. Пусть поверят, что я испугался, почувствуют свою силу. – Падлой буду, кастетов не было!!!

– Тихо, тихо! Без нервов, пожалуйста. Сам я вчера вас не видел, но почему-то верю, что действительно не было кастетов…

– Падлой буду!

– Конечно, будешь, дорогой. Куда ж ты денешься!

Смех в зале. Симпатичное лицо Дирижера расплывается в доброй улыбке. Встречал я уже таких милых мальчиков-бандитов. Отсутствие накачанных бицепсов подобные типы компенсируют показной жестокостью, подчас граничащей с садизмом.

– Слушай, что будет. – Дирижер перешел на «ты», говорил ласково, как с ребенком. – Сейчас приведут Борю. Он человек от рождения очень сильный. Сумеешь побороть его на руках, докажешь свою невиновность. А чтобы тебе жизнь медом не казалась, мы привяжем к твоей правой, «рабочей», клешне веревку, перекинем ее через рожок люстры и к другому концу присобачим банку с серной кислотой. Чем ниже Боря нагнет твою руку, тем выше поднимется банка, а если он тебя победит, прижмет клешню к столу, банка перевернется и свалится на твою дурную голову. Сообразил?

– Но, позвольте, если он победит вашего Борю, банка все равно перевернется!

Последнюю реплику подал прикованный к батарее, не в меру сообразительный Папа. Про него давно забыли и теперь таращились на пленника с немалым удивлением.

– Что, хочешь помочь дружку? – спросил Дирижер у Папы. – Может, сядешь на его место?

– Нет, я в том смысле, что вашего Борю тоже обрызгает кислотой, – дал задний ход Папа. – Вы об этом не подумали…

– А ты Борьку не жалей, ты себя пожалей. Боря не переносит боли, проверено. От боли он звереет, и ему необходим объект для разрядки. Догадываешься, что за объект я имею в виду?

Папа догадался, что было сразу видно по его стремительно побледневшему лицу.

Снова дружный смех, веселые приготовления к уморительному спектаклю. Суета и неразбериха перед премьерой.

Четверо наваливаются мне на плечи, пятый тащит из коридора лестницу-стремянку. Дом старый, потолки трехметровые, до люстры просто так не дотянуться. Дирижер опутывает мое правое запястье толстой бельевой веревкой. Подсобник на стремянке перебрасывает свободный конец веревки через блестящую завитушку люстры и мастерит петлю. Принесли стеклянную литровую банку с этикеткой «Шампиньоны». Вопреки ярлыку, в банке держали отнюдь не грибочки. Дирижер артистично плеснул из банки на пол. Паркет зашипел, как живой.

Веревочная петля захлестнула баночное горло. Проверили натяг. Все нормально. Пока моя рука стоит на столе в строго вертикальном положении, банка смотрит мне в макушку. Если рука смещается вправо или влево, веревка подтягивает банку вверх. Есть риск, что стеклянный край упрется в медный завиток люстры и банка застрянет. Тогда наклонится люстра, и вместо обильного кислотного душа мне на плечи прольется жидкий ручеек. Меня это вряд ли спасет, зато публику повеселит.

– Готово! – Дирижер окинул придирчивым взглядом незамысловатую конструкцию. – Все по местам. К стенкам ближе отодвиньтесь, брызнуть может… Ну, начнем, пожалуй. Паша! Паша Криворучко, к тебе обращаюсь! Давай веди сюда Борю.

Бандит по имени Паша исчез в недрах квартиры. На минуту наступила гнетущая тишина, сменившаяся бурными овациями, ознаменовавшими приход Бори.

Я человек хладнокровный, но, увидев Борю, я испытал легкий шок.

Боря был дебилом в медицинском смысле этого понятия. Кажется, у врачей это заболевание называется «олигофрения в стадии дебильности», хотя я могу и ошибаться. Говоря проще, Боря был умственно отсталым от рождения. Биологически сейчас ему, наверное, лет тридцать. Гигантское, ну просто фантастически огромное тело. Таких мастодонтов мне еще не приходилось встречать. Представляете баскетболиста с мышечной массой Арнольда Шварценеггера? Трудно себе представить. А между тем этот кошмар стоял сейчас передо мной. Ручищи толщиной с мою ногу, бугры мышц, будто апельсины под кожей. Неправдоподобно большой торс венчала голова величиной со спелый арбуз с оттопыренными лопухами ушей и завитками рыжих волос. Но больше всего впечатляло лицо. Личико ребенка, почти младенца, было настолько неуместно, настолько не соответствовало всему остальному, что невольно охватывал ужас. Открытый, наивный взгляд выдавал почти полное отсутствие мозговой деятельности. От красных, толстых губ по подбородку ручейком текла слюна. Вздернутый, недоразвитый носик простуженно хлюпал.

– Боря! Садись за стол! – четко, с расстановкой сказал Дирижер.

– Да-ашь ко-онфе-ету?.. – спросил Боря и улыбнулся неподражаемой улыбкой малыша. Говорил он плохо, растягивая слова и морщась.

– Дам, садись!

Боря, ведомый бандитом Пашей, неловко устроился за столом для армреслинга напротив меня.

– Боря, сейчас будем играть! – прокричал в ухо великану Дирижер.

– Игра-ать! – обрадовался Боря. Струйка слюны уплотнилась, достигла необъятной груди, потекла по животу.

Примечательно, что гигант был не одет. Сомневаюсь, что вообще возможно подобрать ему одежду. Таких размеров промышленность не выпускает. Просторные семейные трусы, единственное, что прикрывало плоть, обтягивали Борину необъятную задницу подобно облегающему спортивному трико. Между тем из ткани, пошедшей на изготовление Бориного исподнего, мне, например, запросто можно было бы пошить просторную рубаху-размахайку.

– Боря! Смотри! – Дирижер вытащил из кармана маленькую коробочку, открыл ее и высыпал на стол справа от Бори горстку канцелярских кнопок. – Помнишь эту игру?

– Больно бу-удет… – захныкал Боря.

– Если он твою руку на кнопки положит, тебе будет больно.

– Не хочу больно, хо-очу ко-онфе-ету!

– Если ты его положишь, дам конфету! Ну! Борис, ты же знаешь эту игру!

– О-он о-один?

– Да, сегодня будешь бороться с одним. Ну, что ты смотришь, куда ты уставился? А, понял. Ты смотришь на стол, удивлен, что с его стороны ничего не лежит.

– Ему больно не будет. Не-ечестно!

– Борька привык бороться сразу с двумя-тремя противниками и так, чтобы класть их руки на что-нибудь острое, – специально для меня пояснил Дирижер и опять заговорил с дебилом: – Ему будет очень больно, Боря, я тебе обещаю! Ну, я же тебя никогда не обманывал! Ведь нет? Давай, Борис, начинай игру.

– Дирижер, а если, в натуре, на Борьку кислотой капнет, он бушевать не начнет? – напрягся один из зрителей.

– Не бойся. Ты новенький, Борьку еще не успел изучить. Он боли не выносит, сразу плакать начинает. Проплачется и требует выдать кого-нибудь себе на растерзание. Он считает, что так будет честно. Отмудохает свою жертву, получит конфету и успокаивается… Ну, Боря! Давай! Бери его за руку, смелее!

Моя пятерня утонула в ладони великана. Дирижер отскочил подальше от стола. Тихий треп зрителей мгновенно утих, и установилась та глухая, настороженная тишина, про которую принято говорить: «Слышно, как муха пролетела».

Исход встречи был очевиден для всех, кроме меня. Мне совсем не улыбалось принимать кислотный душ.

План предстоящих действий у меня созрел уже давно, как только над головой повисла банка с кислотой. Лет несколько тому назад я познакомился с бразильцем, мастером капоэйры. Я вел секцию рукопашного боя в спортивно-оздоровительном клубе «Дао», и наш директор, Миха Коробов, приволок в клуб бразильского чемпиона для обмена опытом. Капоэйра – это такое оригинальное боевое искусство, созданное в восемнадцатом веке чернокожими рабами, вывезенными из Африки испанскими конкистадорами для подневольного труда на плантациях сахарного тростника.

Бразильский чемпион владел капоэйрой в совершенстве и, не скупясь, демонстрировал нам свое искусство. Меня особенно заинтересовала техника нанесения ударов ногами, опираясь на руки, называется банданейра – «сажание бананов».

Темнокожий гость согласился обучить меня нескольким приемам из арсенала банданейры и был немало удивлен талантами своего ученика. Через два часа занятий я «сажал бананы» вполне прилично. Новая техника мне понравилась, я взял ее на вооружение и несколько месяцев надоедал бразильцу просьбами «покажите еще», таскался к нему в гостиницу, как на работу. И вот пришел час «сажать бананы». Приемы, изобретенные рабами-африканцами, должны помочь и мне, прикованному цепью к столу пыток.

Браслет наручника оставлял моей левой руке некоторую минимальную степень свободы. Я уперся левой ладонью в столешницу. Изловчился и большим пальцем правой руки нащупал на Борином запястье точку с длинным названием «сотоякудзава». Надавил сильно и резко, как учили. Борю передернуло. Я знал, что он испытал резкую боль и заработал травму сустава. Помимо прочего, умелое воздействие на точку сотоякудзава парализовало противника минуты на две.

Итак, моя правая рука с веревочной петлей на запястье свободна, левая ладонь уперлась в стол. Я подпрыгнул и выполнил стойку на одной руке. Ноги обращены к потолку, свободная, правая, рука вытянута вдоль тела. Бандиты правильно рассчитывали – если тянуть вниз, веревка перетянет банку через перекладину люстры, но не подумали о том, что если я подниму руку вверх, то банка под собственной тяжестью опустится.

«Стою» на руке вниз головой. Смотрю на свои ноги. Вижу потолок, люстру и треклятую банку с этикеткой «Шампиньоны» возле своих пяток. Выполняю движение, которое бразильцы называют «снять банан» – шлепок пяткой по донышку банки, не сильно, но точно.

Веревка качнулась далеко вперед, банка наклонилась и выплеснула свое содержимое на головы зрителям. Не даю маятнику со стеклянным грузом возвратиться обратно, бью обутой в сандалию ногой. Второй удар уже не из арсенала угнетенных африканцев. Его придумали на Востоке. Китайские мастера выбивали этим ударом зубы у ядовитых змей. Правда, китайцам было проще, они при этом стояли на земле, а не балансировали на одной руке. Но, несмотря на неудобную стойку, моя нога быстра и точна. Банка разбивается вдребезги, а я успеваю отдернуть стопу, и ни одна капля кислоты на меня не попадает. Все! На другом конце веревки осталась лишь безобидная веревочная петля. Подтягиваю колени к животу, сгибаю опорную руку и сажусь верхом на стол, сижу неудобно, на корточках, занимаюсь сковавшим запястье браслетом наручников. Время есть: в стане врага паника и суматоха, да еще парализованный Боря ревет белугой – несколько обжигающих кислотных капель упало на его широкую спину, хотя я честно старался, чтобы этого не случилось. Никаких других чувств, кроме жалости, к дебилу я не испытывал.

Левую кисть я освободил быстро, секунд за пятнадцать, и теперь она нестерпимо ныла. Когда смещаешь суставы, спешить нельзя.

Я спрыгнул со стола, с грехом пополам распутал веревочные узлы на правом запястье и приготовился к бою. Но драться мне не пришлось.

От жидкого кислотного дождика никто из бандитов особенно не пострадал. Однако началась паника, что неудивительно. Мои акробатические упражнения шокировали зрителей. Нашелся идиот, пальнувший из пистолета. Стрелял, не целясь, в мою сторону, на что рассчитывал, неизвестно.

Полагаю, ни на что не рассчитывал. Выстрелил чисто автоматически и попал! Не в меня, в Борю.

Помнится, Дирижер говорил: мол, если Борису сделать больно, он сначала плачет, потом звереет. Так и произошло без обычных в подобных случаях долгих пауз. Пуля царапнула бычий бок монстра, устроенный мной микропаралич мгновенно прошел. Боль от укола канцелярской кнопки не идет ни в какое сравнение с болью от пулевого ранения, травмированного сустава и кислотного душа. Адреналин в Борином могучем организме на этот раз не накапливался долгими слезоточивыми минутами, а сразу же хлынул в кровь и гейзером забурлил в венах великана. Боря с необычайным проворством выпрыгнул из-за стола, развернулся ко мне спиной (хвала Будде!) и ледоколом врезался в толчею бандитских тел. Пудовые кулаки замелькали над стрижеными головами, рев монстра перекрыл все прочие звуки.

Пользуясь моментом, я подскочил к Папе. Схватил с обеденного стола давно примеченный перочинный нож и занялся Папиными оковами. Наручники я вскрыл в одно касание, недаром долгими зимними вечерами дедушка учил меня «понимать замки».

Я схватил онемевшего мафиози за руку, как малое дитя, и поволок к выходу. Бежали не только мы с Папой. Те из бандитов, кто попроворнее да несообразительнее, тоже рванули прочь из комнаты, подальше от бушующего великана. Вместе с недавними врагами мы выскочили в коридор. На нас с Папой никто не обратил внимания. Так же и хищники в джунглях, спасаясь от лесного пожара, не обращают внимания на бегущих рядом травоядных.

Лишь перед самым выходом из негостеприимной квартиры я услышал удивленный окрик:

– А вы куда?

Оглянулся и насилу узнал Дирижера. Волосы растрепаны, очки потеряны, на щеке ярко-красная царапина.

С превеликим удовольствием я впечатал свой «стальной» кулак в переносицу садисту-затейнику.

– Ну что? И сейчас у меня кастет? – спросил я риторически у рухнувшего на пол Дирижера.

– Быстрее! Пожалуйста! – взмолился Папа.

Мафиози времени даром не терял, честь ему и хвала.

Самостоятельно справился с дверными запорами и тянул меня за руку прочь из бандитского притона в спасительную прохладу лестничной площадки.

– О'кей. Папаша, побежали!

Мы перешли на шаг в двух кварталах от злополучного дома. Папа тяжело дышал, я тоже с жадностью хватал ртом душный летний воздух. Сердце бешено колотилось, напоминая, что я пусть и не совсем обычный, но все же человек и ничто человеческое мне не чуждо, в том числе и усталость.

Хреновые дела! Не так давно я спокойно выдерживал и более насыщенные препятствиями марафоны. Нужно срочно за себя браться, восстанавливать пошатнувшееся здоровье, но для начала нужно выжить.

– Хреноватые дела. Папа, – сказал я, продышавшись. – Кошелек твой разбойники отобрали. Мы – банкроты, а жетоны на метро денег стоят.

– У нас очень мало времени! – глубокомысленно изрек крестный отец. – Нас непременно начнут ловить!

– Опомнись, профессор Мориарти! Нас с тобой уже давно ловят.

– Вытащи меня, пожалуйста. Озолочу!

– Ты повторяешься. Папа. Про «озолочу» я уже слышал. Сейчас меня другое интересует. Ты, любезный, случайно по молодости в художественной самодеятельности не участвовал?

– Нет.

– Жаль. Потому что сейчас ты будешь разыгрывать роль пьющего человека, вчера просадившего последний грош на проклятую алкогольную отраву. Будешь приставать к прохожим, просить хоть сколько-нибудь на опохмелку. Ври чего хочешь, рассказывай, что жена ушла, с горя пьешь или что с работы выгнали. Нам с тобой жизненно необходимо разжиться мелочью на метро, и как можно скорее. Я, в свою очередь, тоже буду «работать». Чтобы удвоить наши усилия, разделимся. Ты побирайся на этой стороне улицы, я перейду на другую. Далеко не уходи, я должен тебя видеть, мало ли что…

Следующая сцена сильно смахивала на хрестоматийный эпизод из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова. Папа, подобно Кисе Воробьянинову, пытался разжалобить мирно прогуливающихся обывателей. Я же, как Остап Бендер, прохожих откровенно «обувал», просил денег на приобретение телефонного жетона, выбирал девушек посимпатичнее, взывал к их чувству сострадания, врал, что «должен срочно позвонить любимой, а деньги дома забыл».

Меня никто не слушал, от меня отмахивались, как от надоедливой мухи, мне не верили. Папа, напротив, показал себя молодцом. Уже через пять минут он призывно махал с другой стороны улицы: дескать, «улов» есть и на метро хватит. Поразительно! И ведь одет мужик не бедно, и рожа холеная, а милостыню выпросил, оправдал свой высокий титул Короля нищих!

Часы у входа в метрополитен показывали цифру «пятнадцать». Я на ногах уже десять часов, и пережито столько, что другому хватило бы на всю жизнь. Хотя другой на моем месте вряд ли бы пережил эти сумасшедшие десять часов.

До Медведкова на этот раз мы доехали без порядком надоевших уже приключений.

Отсюда до Папиного логова час езды на машине. Оплатить проезд абсолютно нечем. Угонять машину, напрягать ментов не в наших интересах. Остается одно – захватить автомобиль вместе с шофером. Попросить подвезти и объявить бедолаге-извозчику, что денег нет, а ехать все равно придется, куда укажем. Не нравился мне этот вариант, но делать нечего. Хожу, приглядываюсь к припаркованным авто, ищу подходящую жертву. Папа плетется сзади, как собачка. Он послушен, покладист и готов безоговорочно исполнять мои приказы. Понимает, что, пока мы бежим, он полностью в моей власти. Что-то будет, когда мы наконец добежим? Как там у классика про «барский гнев и барскую любовь»? Не помню как, но помню, что от первого и от второго классик предостерегал.

– Простите, кошелек не вы потеряли?

Мы с Папой как по команде синхронно поворачиваемся кругом.

– Вот, кошелек на земле валялся, мужское портмоне, не ваше случайно? – Молодой парень с кошельком-портмоне в руках смотрит на нас честными голубыми глазами.

Классическая уличная афера. К вам обращается неизвестный, заявляет, что он только что нашел кошелек, и призывает в свидетели. Вместе вы исследуете нутро находки, там обнаруживается крупная сумма денег. Аферисту важно, чтобы вы взяли кошелек в руки, и, когда это происходит, откуда ни возьмись появляются крепкие, накачанные ребята. Вас окружают. Один из крутых ребят с ходу узнает свой кошелек, пересчитывает купюры и заявляет, что исчезло, скажем, сто долларов. Подозрения падают на вашу персону. Далее несколько вариантов. Либо вы сами отдаете якобы украденные вами деньги, либо вас вынуждают поделиться своими кровными под угрозой физической расправы.

На нас с Папой аферисты положили глаз не случайно. Усталые, с озабоченными лицами, я и мой спутник ничем не походили на крутых, и соответствующих аксессуаров, как то: цепей, перстней-гаек и татуировок – у нас не наблюдалось. Между тем относительно приличная, новенькая одежда от «Эксклюзивной моды» выдавала в нас людей достаточно обеспеченных и в меру интеллигентных.

– Ой! Наш кошелек! – обрадовался я излишне шумно. – Спасибо, парень! Ну-ка давай его сюда! Вот это да! Все деньги на месте! Тебе, парень, за честность полагается премия! На, держи двадцать баксов!

Подручные афериста не заставили себя долго ждать. Мгновенно материализовались возле нас, обступили со всех сторон, затараторили на разные голоса:

– Мужик, а ты уверен, что это твой лопатник?

– Старый, не борзей, не твоя ж кожа! Верни в зад!

– Ты что, дядя, глухой? Отдай чужое, хуже будет…

Стайка сопляков лет семнадцати. Молодая бандитская поросль. Кидалы, даже молодые, умеют выбирать подходящие места для своих незамысловатых операций. Появление милицейского патруля или вмешательство сердобольных прохожих исключено. Уверены, сопляки, в собственной силе и безнаказанности, меня не боятся совершенно, за руки хватают, тянутся к бумажнику.

Я не затруднил себя ни лишней болтовней, ни лишними телодвижениями. Ударил того, что ближе стоял. Без замаха, кулаком в низ живота. Добавил локтем по затылку, упасть не дал, поддел коленом снизу. Схватил за волосы, развернул спиной к себе и наподдал пяткой по заднице. Бил я несильно, но больно, так, чтобы гаденыш запомнил и сделал соответствующие выводы.

– Так чей, вы говорите, бумажник, сынки? – спросил я вкрадчиво молодых шакалов после окончания показательной экзекуции.

Один дуралей замахнулся и сразу же получил ладошкой по носу. Остальные были умнее, бросились наутек, не дожидаясь продолжения моей короткой, но убедительной воспитательной беседы на языке жестов. Надеюсь, они меня запомнят и следующий раз хорошенько подумают, прежде чем приставать к скромно одетым приличным гражданам.

– Поздравляю, Папа! Мы снова при деньгах.

– Какой кошмар! Хулиганья развелось – шагу ступить некуда!.. А тебя. Стальной, я…

– Знаю, озолотишь. Если живы останемся, в чем я, к сожалению, пока что не уверен на все сто процентов… Ладно, пошли тачку ловить, может, и пронесет…

В портмоне оказалась вполне приличная сумма – двести пятьдесят баксов. Угрюмый шоферюга за баранкой «жигу-ля» последней модели согласился в обмен на сто американских долларов вывезти нас за город.

Ехали молча. Слушали «Русское радио». Папа заметно нервничал, стрельнул у шофера «беломорину», выкурил ее в три затяжки. Куда мы едем, я приблизительно представлял. Папа успел объяснить, пока тачку ловили. Мы договорились покинуть машину, не доезжая пару километров до загородного дома мафиози. Что делать дальше – решим на месте.

День шел на убыль, жара постепенно спадала. Ехать было комфортно и приятно. Организм отдыхал, мозг автоматически просчитывал дальнейшие ходы и контрходы. Я вполглаза следил за дорогой и дремал, а когда Папа распорядился: «Шеф, тормози здесь», откровенно говоря, с трудом заставил себя покинуть уютное мягкое кресло.

Мы вышли на перекрестке, посреди леса, на пересечении приличной асфальтированной дороги и богатого колдобинами песчаного тракта. Я расплатился с молчаливым шофером и пошел вслед за Папой по узкой, еле приметной лесной тропинке.

– Можно и по дороге, – объяснил Папа, – но так короче.

Шли недолго. Лес впереди начал редеть, и наконец мы очутились на опушке. Полого уходил из-под ног поросший высокой некошеной травой склон. Ярко блестела на солнце вода в искусственном идеально круглом пруду далеко внизу. Вокруг озерца стояли прочные, добротные, изобилующие архитектурными излишествами трехэтажные дома-замки. Домов было немного, я насчитал всего шесть.

Сказочный поселок окружала ажурная металлическая ограда. Попасть внутрь огороженной территории можно было лишь через один-единственный проход, своеобразный контрольно-пропускной пункт. КПП перегородил шлагбаумом песчаную дорогу, сбегавшую по склону из леса. Других подъездов к поселку не наблюдалось, со всех сторон маленькую долину окружал пушистый частокол елок и сосен.

– Что это? – спросил я у Папы. – Дачи «новых русских»?

– Нет, это все мое.

– Весь поселок?

– Ага. Два года назад купил землю, построился…

– Зачем тебе сразу шесть домов?

– Чтобы никто не знал, в каком из них я сегодня буду ночевать, в каком – завтра.

– Если ты такой перестраховщик, почему же ограда вокруг поселка настолько несерьезная, что плакать хочется?

– На ночь через нее пропускают ток…

– Понял, вопрос снимается.

– …И еще круглые сутки в лесу дежурят патрули.

– Хреново дежурят, если ни они нас, ни мы их не заметили.

– Патрули формируют из гвардейцев.

– Тогда понятно… Кстати, ты сам придумал обозвать своих отборных головорезов «гвардейцами»?

– Нет, Мурзик, сука, сочинил название, падла, предатель!

– Тише, Папа, не горячись. Присмотрись получше, повнимательнее, людей Мурзика на территории не видать? Или его машины, или еще какие признаки?

– Нет, не вижу. Вообще никого не вижу, будто вымерла все.

– Ну как же? А вот там, на КПП? И там в окне голова торчит. А вот «мерс» белый на улице, рядом джип и «Волга»

– Черт их знает, фигуры вроде знакомые, мои вроде людишки.

– Сколько человек обычно в поселке?

– Как когда. Прислуга, охрана, гости… Прислуги чело век десять, точную цифру не знаю, экономка всем заведует. Еще девушки есть, ну, для этого…

– Понял, дальше!

– …Внутренняя охрана – человек двадцать в подчинении у Самсона…

– Кто такой Самсон?

– Ты его видел сегодня утром. Мой личный телохранитель, здоровый такой. Кстати, меня сегодня утром сопровождала большая часть охранников, подчиненных лично Самсону… Всех, гады, перестреляли…

– Следовательно, сейчас в поселке из охраны человек пять-десять, не больше, плюс десяток слуг. Похоже на правду. А машины там чьи?

– quot;Мерседесquot; точно Самсона. Когда утром выезжали, «Мерседеса» тут не было. Я хорошо помню!

– Где обычно Самсон держит свой «мерс»?

– В гараже, рядом с городской квартирой.

– Понятно! Одно из двух. Или твой телохранитель добрался до города, пересел в свой «мерс» и рванул сюда, или нас ждет засада гвардейцев Мурзика, а «Мерседес» поставили как наживку: дескать, все о'кей, в поселке свои.

– Ну и что нам делать?

– Тебе – ничего. Лежи на траве, загорай, а я схожу на разведку. Ограда сейчас под током?

– Вряд ли. Днем обычно ток выключают.

– Сегодня день необычный. Придется КПП штурмовать. Ты не очень обидишься, если я грубо обойдусь с твоими ребятишками на воротах?

– Плевал я на них, мочи, не жалей.

– Зачем же сразу мочить? Постараюсь сработать аккуратно… И последний вопрос – собаки на территории есть?

– Нет, собак я не переношу, у меня от них аллергия.

– Ну, прощевай, тогда. Папаша, не поминай лихом… Не скучай, я скоро вернусь. Целоваться на прощанье не будем, адью. Папа, я пошел. И не говори мне, пожалуйста, опять, что ты меня озолотишь, не надо!

Я полз, с головой погрузившись в высокую сочную траву, используя технику ши ну, так называемое «змеиное ползание». Тело прижато вплотную к земле, руки и ноги двигаются в унисон. Правая рука, правая нога вперед, левая нога, левая рука вперед. И снова движение правыми конечностями, и опять им на смену приходят левые. Главное, поймать нужный ритм, держать темп и не сбиваться с такта.

Расстояние от опушки леса до КПП я ползком преодолел быстрее, чем иной мой ровесник бегом. Затаился на минуту, скрытый травой, прислушался. В каменной будке, около опущенного шлагбаума, беседовали двое. Слов я не разобрал, количество говорящих определил по тембру голосов. Будка большая. Скорее даже не будка, а маленький одноэтажный домик. Одно окошко смотрит на дорогу, из другого можно видеть охраняемую территорию. Окна узкие и длинные, как бойницы. Со стороны дороги строение имеет дверь, чуть сзади, за домиком, заметны распахнутые настежь раздвижные металлические ворота. Если ворота закрыть, будка охраны окажется отрезанной от остального поселка. Очень предусмотрительно! Захват передового форпоста не влечет за собой стратегических осложнений. Воротами управляют изнутри. Вон из того, например, дома. Стоит рядом, окна второго этажа тоже больше напоминают бойницы. Обзор прекрасный, обстрел в случае чего тоже.

Дверь домика-будки открылась, на порог вышел средних лет мужчина в шортах и майке. Безоружен. В одной руке держит зажигалку, в другой сигарету. Прикуривает. Пора!

Броском преодолеваю расстояние, отделяющее меня от охранника. Налетаю на него корпусом, выполняю классическую аси-рау – нижнюю подсечку, которую знатоки привыкли называть «железной метлой». Охранник падает в дорожную пыль, а я перемещаюсь внутрь домишки-форпоста. В помещении еще один тип среднего возраста. Сидит на узкой кушетке рядом со столом. На столе два пистолета-автомата типа «узи», бинокль и телефонный аппарат. Охранник вскакивает мне навстречу, я несильно бью его ладонью в грудь, усаживаю обратно на диван. Хватаю со стола «узи», целюсь точно в лоб разине. Первый охранник зашевелился в пыли, неловко встал на ноги. Беру со стола свободной рукой второй «узи», направляю ствол в сторону мужика на улице, отдаю короткую недвусмысленную команду:

– Быстро вошел внутрь и сел рядом с напарником! Исполнять! Стреляю без предупреждения!

Входит. Садится на кушетку. Весь в пыли. Лицо сковала гримаса ужаса, на лбу растет огромная шишка.

– Быстро, не задумываясь, отвечайте на мои вопросы. Секунда промедления, и я стреляю! Ясно?

Оба понятливо кивнули.

– Мурзик здесь?

Опять утвердительные кивки.

– Сколько у него людей?

Никакого движения, сидят и смотрят, глазами хлопают.

– Я задал вопрос! Быстро отвечать! Сколько у него людей?

– Один он, – хрипло выдавил из себя запачканный песком охранник.

– И не весь… – зло прошептал ушибленный в грудь.

– Не понял, как это «не весь»?

– Голову его, отрезанную, Самсон час назад привез…

– Я могу отсюда связаться с Самсоном?

– Да, по телефону.

– Подробнее!

– Цифру «два» нужно набрать…

– Быстро закрыли глаза! Оба! Кто будет подсматривать, сразу получит пулю! Ясно?

Им ясно. Зажмурились, сидят смирно, послушно. Кладу на стол одну из израильских трещоток, освободившейся рукой снимаю телефонную трубку, набираю двойку. Длинные гудки, потом знакомый голос:

– Слушаю!

– Самсон, ты?

– Кто говорит?

– Стальной на проводе. Помнишь, сегодня утром я уехал вместе с Папой?

– Где Папа?! Если с ним что-нибудь случилось, я тебя, мразь…

– Не пугай! Выходи на дорогу – и увидишь Папу. Только не один выходи, а вместе с тем, что осталось от Мурзика, усек?

Я вырвал витой провод из телефонного аппарата, осиротевшей трубкой стукнул сначала одного, потом другого охранника по темени. Пусть полежат немного в беспамятстве, и мне, и им спокойнее. Прихватив со стола бинокль, я выскочил на улицу и стремглав помчался в сторону леса. Через десять секунд, двадцать ударов сердца, упал в траву и оставшееся расстояние до опушки преодолел ползком.

Папа послушно ждал меня там, где было ведено. Лежал пузом на травке, разглядывал свои владения. Меня заметил издалека, занервничал, заерзал…

– Ну, что там?

– Не гони лошадей. Папа! У нас теперь есть автомат и бинокль. Живем!

– В поселке Мурзик, да?! Мурзик? Ну, скажи!

– Не психуй. Вот, возьми бинокль и внимательно смотри на дорогу. Что видишь?

– Вижу Самсона. Вышел за ворота, остановился… У него что-то в руках, не разгляжу…

– Поправь резкость.

– Ага… Теперь вижу! У него в руках голова… Голова Мурзика!!!

Папа отшвырнул прочь бинокль, вскочил на ноги и побежал. Он вприпрыжку мчался вниз по склону, смешно размахивая руками.

Самсон заметил бегущую фигурку, узнал хозяина и, как верный пес, бросился ему навстречу. Правой пятерней Самсон держал за волосы человеческую голову и на бегу размахивал ею, будто сигнальным флагом.

Они встретились посередине поля. Самсон попытался поймать Папу в свои медвежьи объятия, но мафиози грубо оттолкнул его, потянулся ручонками к голове Мурзика, схватил ее и жадно поцеловал в синие губы.

– Как я рад, Мурзик, видеть твою отрезанную башку! – орал Папа. – Как я рад! Как я счастлив!!!