"Час волкодава" - читать интересную книгу автора (Зайцев Михаил)

Глава 1 Нечаянные встречи

Если бы Миша Чумаков, как большинство дисциплинированных водителей, затормозил на перекрестке возле станции метро «Новые Черемушки», повинуясь красному сигналу светофора, то скорее всего ничего бы особенного в его жизни не случилось. Так бы и работал до сих пор Миша врачом-реаниматологом в Медицинской академии, дежурил сутками, в свободное время мотался по городу в своей видавшей виды «шестерке», халтурил и, наверное, годика через два дописал-таки начатую давным-давно диссертацию.

Но Миша, матюкнувшись, проскочил перекресток на красный, и этот вроде бы незначительный проступок предопределил его дальнейшую судьбу. На светофоре у метро «Калужская» Мишин «жигуленок» остановился рядом с угольно-черным «БМВ», едва не клюнув носом уродливую задницу нерасторопного «Запорожца» впереди по курсу.

— Яп-понский городовой! — выругался Чумаков, долбанув кулаком по рулевому колесу.

Тормоза в Мишином «жигуленке» давно пошаливали, и нервишки у Миши тоже серьезно шалили вот уже целых пять лет. С тех самых пор, как ушла жена. Стерва. Он ночей не спал — вкалывал, накопил денег, вывез ее и дочку за границу на горнолыжный курорт, а она подцепила там молодящегося старпера-капиталиста из Норвегии. Причем на глазах у мужа, зараза, целыми днями кокетничала с норвежцем, клеила дедушку, а Миша топтался рядом и улыбался, как полный кретин, не въезжал, что происходит. Его супруга прекрасно говорила на абсолютно непонятном для Чумакова английском языке. Во время их недолгой совместной жизни она постоянно ходила на всякие языковые курсы, совершенствовалась, а Миша недоумевал, с чего это вдруг преподавательница физкультуры в обычной средней школе так запала на иностранный язык? Потом понял. После того, как предательница заявила, что уезжает в Норвегию и дочку с собой забирает.

Светофор вдалеке засветился зеленым маячком. Взревели моторы, однако «Запорожец» впереди и не думал двигаться с места.

— Ну давай, ты! Поехали! — Миша шлепнул ладошкой по клаксону. — Поехали, япона мать! Урод! Козел!

Чумаков ругался долго и смачно, от всей души. Как будто водитель «Запорожца» мог слышать его ругань... А может, и ни при чем светофор на Новых Черемушках? Вполне возможно, не нарушь Миша правила дорожного движения пять минут назад на предыдущем перекрестке, все одно вляпался бы в какую-нибудь неприятную историю, не сегодня, так завтра, и недаром же в детстве Миша слыл драчуном и сорвиголовой. Подобных ему людей жизнь, как правило, с годами ломает, но в душе подросшего сорванца до седых волос таится, словно мина замедленного действия, отчаянное безрассудство, и когда бикфордовы шнуры нервов сгорают, это оружие массового уничтожения взрывается, разнося в клочья судьбу своего носителя.

— Поехали, мать твою в печенку-селезенку! — Миша исполнил на клаксоне нехитрую мелодию «та-та-тата-та!». Светофор метрах в двадцати впереди мигнул желтым, «Запорожец» остался неподвижен. Впрочем, как и два ряда машин справа и слева. Запоздало осознав общее состояние глобального застоя, Чумаков оставил клаксон в покое. Наверное, что-то произошло вдалеке, у самого светофора. Вон мент туда пошел, размахивая полосатой палкой. Из Мишиных «Жигулей» не разглядеть, что случилось. Одно понятно — застрял. Вопрос — насколько.

— Вот ведь непруха! Ну что ты будешь делать! Невезуха, блин! — Чумаков заглянул в зеркальце над ветровым стеклом, будто ожидая от собственного отражения ответных слов утешения.

Отражение смотрело на Мишу с ненавистью. Чумаков прищурился, внимательно вгляделся в косые морщины на лбу. Ну и морда! Самурай перед смертельной схваткой. Миша невольно рассмеялся. А теперь ничего морда. Улыбка превратила злобного самурая во вполне симпатичного мужика тридцати четырех лет от роду, привыкшего ежедневно бриться и ежемесячно стричь непослушные светло-русые вихры. Если еще и чертиков в глазах спрятать за дымчатыми стеклами очков в минус одну диоптрию, то совсем солидно получится. Доктор Чумаков, Михаил Викторович. Врач-реаниматолог из Медицинской академии. Без пяти минут кандидат наук. По совместительству — ветеринар в ЦКБ.

Как только Миша вспомнил про ЦКБ, во внутреннем кармане пиджака завибрировал пейджер. Случаются же такие совпадения! Впрочем, сплошь и рядом происходят еще более невероятные стечения обстоятельств. Строго говоря, вся наша жизнь — одно сплошное совпадение случайностей.

Пейджер зудел под мышкой назойливой мухой. Тяжело вздохнув, Миша извлек на свет божий пластмассовую коробочку, легко догадываясь, какой текст прочтет на прямоугольнике жидкокристаллического дисплея.

Текст Чумаков предугадал почти слово в слово: «Что случилось? Клиент звонит мне в офис, нервничает. Тебя давно ждут. Уже пять, а тебя все нет! Еще один звонок клиента, и ты уволен. Борис Николаевич. ЦКБ!»

— Что случилось, что случилось... Шина лопнула, пришлось запаску ставить, — объяснил Миша пейджеру. — Кабы не пробка на дороге, уже бы подъезжал к дому клиента Нужный адрес где-то совсем рядом. Всего-то и осталось — проскочить последний перекресток, свернуть с Профсоюзной и попетлять минут десять по дворам... Понял меня, козел?

Естественно, пейджер Мише ничего не ответил, как не ответил чуть раньше невидимый водитель стоящего впереди «Запорожца».

«Пора садиться на транквилизаторы, — подумал Миша. — Следующий этап — разговаривать вслух с кухонными сковородками и ведущими в телеящике, и не просто разговаривать, но еще и требовать от них ответа. Дожил, блин! Дошел до ручки...»

Чумаков отшвырнул пейджер на пустое соседнее сиденье и полез в карман за сигаретами. Песчинки секунд стремительно уносились в вечность, время бежало, а автомобильная пробка оставалась неподвижной, будто окаменевшая река. Вот ведь непруха! Не ровен час, Боря действительно уволит его из ЦКБ. Тем паче что, откровенно говоря, в ЦКБ нужны и работают настоящие ветеринары, а Миша практически самоучка, реаниматолог, научившийся резать уши щенкам на полуофициальных курсах.

Борис Николаевич Тузанович, хозяин и устроитель Центральной кинологической больницы, был начальником строгим и придирчивым и почти никогда не улыбался. Существовал единственный способ развеселить и смягчить Борю — попросить рассказать, как он регистрировал собственную ветеринарную лечебницу под аббревиатурой ЦКБ. В стране, где заглавными буквами ЦКБ пестрели передовицы большинства газет, зарегистрировать клинику для собачек под тем же сокращенным названием было ох как непросто. quot;Кquot; — кинология, наука про собак, это ладно, это чиновнику понятно и возражений не вызывает. Но почему «центральная»? Отчего «больница», когда в распоряжении Бори Тузановича нет и не планируется никаких больничных площадей, а есть всего лишь офис с телефоном да десяток врачей, выезжающих на дом к клиентам, обремененным домашними питомцами. Однако рублем и долларом Борис Николаевич превозмог чиновничьи сомнения, и на страничке «Экстры-М», посвященной услугам по лечению братьев наших меньших, появилась реклама «ЦКБ Бориса Николаевича» и затмила всяких там «Докторов Айболитов», «Котов Леопольдов» и т. п. Владельцы четвероногих друзей человека оценили юмор. Прикольно похвастаться друзьям во время веселой пирушки: мол, «нашему Рексу хвост купировать из ЦКБ приезжали, от Бориса Николаевича». В прикольном названии был и свой минус — по делам, связанным с серьезными проблемами собачьего здоровья, в ЦКБ звонили редко, но зато вызовов по поводу обрезания хвостов и резки ушей хватало с избытком.

Миша Чумаков тоже под хорошее настроение любил пошутить: дескать, «подрабатываю в ЦКБ», но улыбка при этом у него выходила грустноватой. Миша сразу же вспоминал, КАК он подрабатывает. Не выспавшись, после суток дежурства колесит по столице. Едва успеет в Перово обработать уши щенку добермана, брюзжит пейджер, диктует адрес ризеншнауцера в Митине. И так трое суток кряду, а потом снова дежурство в реаниматологическом отделении, где все такие же, как он, у всех зарплата триста пятьдесят рэ (плюс надбавки рублей триста), и приходится халтурить. Михаилу еще повезло, с собачками работать не так противно, его же коллеги в основной своей массе специализируются на халтуре по части алкашей и наркоманов. Вывод из запоя, снятие ломки и прочая гнусь. Блевотина, исколотые вены, иссушенные тела, больные мозги. Пушистые щенята-очаровашки куда приятнее...

Чумаков вытащил из кармана пиджака пачку «Союз-Аполлон», закурил сигарету, ослабил узел галстука и с равнодушным отвращением философа-фаталиста стал рассматривать задницу «Запорожца» прямо по курсу. Казалось, пробка закупорила перекресток навсегда. Вдобавок к прочим неприятностям из-за серой, беременной дождем тучи выкатился нахально яркий диск солнца. В салоне сразу же стало душно. Тиран Тузанович заставлял всех выезжать к клиентам в костюме и при галстуке. В любую погоду. И в лютую стужу, и в испепеляющую жару.

— Сам бы попарился разок в костюмчике в автомобильной пробке в середине июля, попотел, знал бы, каково это — «держать марку ЦКБ». Козел! — по своему обыкновению вслух высказался Миша и потянулся к ручке, опускающей боковое стекло.

Мерзко скрипнув, стекло опустилось. Миша машинально выглянул в открывшееся окно, мазнул взглядом по холеному боку «БМВ», волею слепого случая оказавшемуся возле чумаковских «Жигулей», поднял глаза, без всякого интереса заглянул в кабину иномарки, и тут у Миши отвисла челюсть. В буквальном смысле отвисла, как у покойника. А сигарета выпала из открывшегося рта.

— Не может быть... — прошептал Миша, шаря рукой по своим коленям в поисках потерянной сигареты. — Японский бог! Вот так встреча...

За рулем «БМВ» сидел Дмитрий Юльевич Антонов, собственной персоной. Или человек, поразительно похожий на красавца-мужчину, с которым Миша Чумаков встречался всего раз в жизни. Но этот один-единственный раз отпечатался шрамом в памяти.

Миша на ощупь (никак не мог оторвать взгляда от господина Антонова или его двойника) отыскал тлеющую сигарету в брючных складках, жадно затянулся, выплюнул окурок на улицу, набрал в легкие побольше воздуха и едва собрался на выдохе окликнуть человека за рулем «БМВ», как громко и надрывно завизжали клаксоны сзади. Миша оглянулся. Сигналил здоровенный детина за рулем черной «Волги», стоявшей вплотную за Мишиными «Жигулями». Почему сигналил? Миша мотнул головой, посмотрел вперед. Оказалось, в то время как Чумаков ел глазами господина в «БМВ», автомобильную плотину прорвало. «Запорожец», радостно пыхтя выхлопными газами, успел отъехать корпуса на три и продолжал набирать скорость, а Мишин «жигуль» оставался стоять костью в глотке у вереницы машин, выстроившихся за ним в длиннющую очередь.

Пока Миша крутил головой, тронулся и ряд слева. Черный «БМВ», прошуршав шинами по асфальту, показал Мише свой задний бампер. Чумаков опомнился, вцепился в руль, пришпорил свою старуху-quot;шестеркуquot; и устремился вслед за иномаркой.

Никаких колебаний! Про клиента ЦКБ, живущего где-то рядом, Миша забыл мгновенно; ибо в голову полезли воспоминания полугодичной давности, вытесняя все бренное, сиюминутное. Январь. Хмурое небо. Хоровод снежинок. Соленая снежная каша под ногами...

Обычно с работы Миша возвращался, пользуясь муниципальным транспортом. Летом еще, случалось, гонял личный автомобиль, дабы домчаться до своей берлоги с ветерком, а зимой — ни-ни. В разгар зимы сильнее обычного хотелось спать после суток дежурства, и Чумаков с удовольствием дремал, сидя в вагоне метро. Если, конечно, удавалось сесть. Сладкая дрема на дерматине метрополитеновского диванчика — изысканное удовольствие перед несколькими часами глубокого домашнего сна.

В то январское утро Чумаков, позевывая, вышел из каменного жерла станции метро «Третьяковская» и, привычно закуривая, не спеша побрел к своему дому.

Когда она его окликнула, Чумаков не обернулся. Услышал за спиной звонкое «Миша» и продолжил шагать по изувеченным солью снежным клочкам на асфальте. Мало ли Миш темным зимним утром бредут по продрогшим московским улицам. Кто на работу, кто в школу, кто в поисках опохмелки.

Тогда она его догнала и положила на плечо руку в синей вязаной варежке. Подруга укатившей в норвежское королевство жены, одноклассница бывшей супруги. Давным-давно, вспомнить страшно, Ира была свидетельницей на чумаковской свадьбе. Сто лет не виделись. Ну, не сто, а лет шесть-семь точно не встречались, хоть и жили в двух кварталах друг от друга.

— А ты совсем не изменился.

— Ты тоже прекрасно выглядишь.

— Ой, да ладно тебе! Лучше скажи, как поживает моя бывшая соседка по парте.

— Наверное, лучше всех. Подробностей не знаю, пять лет ее не видел.

— Развелись?!

— Ага.

— Ты меня разыгрываешь! Что, неужели правда развелись? Слушай! Я сейчас спешу, вечерком забегай ко мне на чашку кофе. Помнишь, где я живу? Забегай, поболтаем.

— Кофе я не люблю, а вот если твоя мама пельмени сварганит, то...

— Мама умерла. Год назад.

— Извини.

— Ничего, ты ж не знал... А пельмени я тебе сама сварганю. Придешь?

— Во сколько?

— Часам к семи.

— О'кей.

И она побежала к метро. Высокая, чуть располневшая, немного поблекшая с годами, скромненько одетая, без следов косметики на курносом личике, но еще очень даже пригодная и для постельных забав, и вообще, ничего деваха, что-то в ней есть.

«Как же я раньше не замечал в Ирке это „что-то“? — недоумевал Чумаков, глядя ей вслед. — Раньше я Ирку совсем не воспринимал как женщину. Подружка и подружка. Повзрослевшая девочка, серая мышка с фотографий в школьном альбоме жены. Умненькая, но наивная. Ладненькая, но не королева и даже не принцесса. Большой ребенок, так казалось раньше. И относился я к ней соответственно. Где же были мои глаза?..»

Весь день она, как говорится, не шла у него из головы. Миша удивлялся, с чего вдруг его так зацепило? Баб у него мало, что ли?.. Честно говоря, не так уж и много у него «баб». Но есть в записной книжице телефоны особ женского пола, всегда готовых Чумакова принять, обогреть и обласкать. И особы эти куда симпатичнее и эффектнее Ирки, а вот, поди ж ты, звонить им совсем не хочется. Ни одной. А к Ирке тянет. С чего это вдруг?

«Воистину сказано: чудны дела твои, господи! Хоть я в тебя и не верю...» — подумал Миша, покупая вечером возле метро букет белоснежных цветов с неаппетитным названием «калы». Шампанское и тортик Чумаков купил еще днем, в промежутках между оказанием ветеринарных услуг гражданам собачникам.

С подобным идиотским продуктово-цветочно-алкогольным набором в гости к представительнице противоположного пола Чумаков шел второй раз в жизни. Впервые торт с цветами и шампанским он приволок на доя своей будущей супруге, готовясь сделать ей предложение.

Ирка удивилась цветам, обрадовалась торту и шампанскому, сгребла Мишины дары в охапку, понесла их на кухню, а Чумакову предложила «проходить в гостиную». Миша разделся в просторной... да что там «просторной»!.. в огромнейшей прихожей и прошел в самую большую из пяти Иркиных комнат.

Иркин дедушка был когда-то полярником, знаменитостью, лауреатом великого множества почетных званий. Отсюда и гигантских размеров квартира, куда во времена оны привозили иностранных журналистов показывать, как живут в Стране Советов ее герои, выходцы из безлошадных крестьян. Дед давно умер. Отец Иры, пошедший по стопам обласканного правительством родителя, погиб во время арктической экспедиции уже на спаде общего интереса к завоевателям Севера. Ее мама, литературная критикесса, успела написать книгу о муже и свекре, но не успела ее издать. Началась перестройка, грянула победа демократии, дали порулить Гайдару, и со стен огромной квартиры в тихом центре Москвы стали исчезать сначала моржовые клыки и шкуры белых медведей, затем писанные маслом картины, а позже на старых обоях образовались яркие пустые пятна — на продажу пошла добротная мебель из заповедного самшита. Миша еще застал времена, когда под потолком в гостиной красовалась бронзовая люстра пуда на три. Теперь же на трехметровой высоте потрескавшуюся лепнину потолка освещала тусклая лампочка на витой проволочке, спрятавшаяся под самодельным ситцевым абажуром. Под убогой лампой стоял покосившийся журнальный столик и рядом два кожаных кресла, не проданных из-за обивки, порванной зубами давно скончавшейся полярной лайки.

— Ну, что ты стоишь? Садись. Нет! Помоги мне из кухни пельмени принести... Хотя нет! Лучше скатерть достань во-он оттуда, из нижнего ящика комода. Смотри, осторожней, стопку книг на полу возле комода не урони...

Ирка возникла в дверном проеме гостиной, отдала распоряжение звонким, веселым голосом и растворилась в полумраке длиннющего коридора. Раскрасневшаяся, живая, улыбающаяся, в пространстве дряхлеющей квартиры она смотрелась инородным, чуждым телом... Чуждым для декораций вокруг и неожиданно страстно желанным телом для Миши.

Он хотел ее с того момента, как она открыла входную дверь и взяла цветы. Не так, как до этого, в течение дня, чисто теоретически, априорно, а по-настоящему. Зверски, до дрожи в пальцах.

Чумакову понадобилось сделать над собой нешуточное усилие, чтобы хоть немного успокоиться, взять себя в руки.

quot;Сожру пельмени, напьюсь шампанского и все ей скажу, — решил Миша. — Так прямо и ляпну: «Ирка, режь меня, жги, зацепило! Веришь — и не вспомнил про тебя ни разу за те годы, что не виделись, а встретил сегодня утром и... ну это самое... по уши!..»

Пельмени удались. Проголодавшийся за день Миша с жадностью уплетал здешнее фирменное блюдо, не сводя телячьих глаз с хозяйки. А она, скушав пару пельменей за компанию, рассказывала, как жила-тужила последние годы. Мама долго и тяжело болела. Почему не позвонила Мише? Он же все-таки врач, может, и помог бы чем. А потому не позвонила, что помочь было уже нечем. У мамы был рак, она знала об этом и покорно дожидалась смерти, уговаривая дочку «подумать о себе», заняться наконец собственной личной жизнью. Да какая «личная жизнь» может быть, когда близкий человек умирает. Никакой личной жизни. Дом, работа, аптека. Пять минут назад улыбчивая, минуту назад серьезная и рассудительная, Ира закрыла лицо ладошкой, шмыгнула носом, всплакнула.

— Не обращай внимания, ешь спокойно. Я сейчас... сейчас приду в себя. Все уже переболело внутри, но вспоминать тяжело, понимаешь?

— Ира, я... — Чумаков отодвинул тарелку, где еще осталось с десяток дымящихся аппетитных пельменей, и встал с кресла. — Ира, я хочу тебе сказать...

В дверь позвонили. Длинный звонок и два коротких.

— Миш, иди открой, ладно? — ничуть не удивившись, попросила Ира.

— А кто это? Ты разве еще кого-то ждешь?

— А что? Забыла сказать про Диму? Вот дуреха. И столовый прибор забыла для Димы поставить. Мы познакомились осенью. Он... он хороший. Вы подружитесь. Пойди открой, я себя пока в порядок приведу.

Ира достала из кармашка дешевых джинсов аккуратно отглаженный платочек и принялась утирать глаза. А Миша, ошарашенный и опустошенный, поплелся открывать дверь.

Дмитрий Юльевич Антонов — так он представился. Его-то как раз Ира предупредила, что ждет к семи в гости «старого друга». Дима обещал быть «ровно к девятнадцати», но опоздал и «нижайше просил прощения». Вел себя Дима шумно и весело. К бутылке шампанского на столе добавился коньяк, к тортику — огромная коробка конфет, а к букету «калов» — целая охапка пунцовых роз. С Мишей Дима держался крайне любезно и доброжелательно, игнорируя косые взгляды Чумакова. С Ирой обращался как с королевой. Она, в свою очередь, смотрела на него с обожанием.

Вечер плавно перешел в ночь. Допили коньяк, причем в основном пил Миша, Дима лишь подливал. Пепельница переполнилась окурками, опять же по вине более Чумакова, чем Антонова, и тарелки неряшливо блестели тонкой пленочкой засохшего жира.

— Пойду чай поставлю. — Ира вспорхнула из-за стола, подхватила скользкие тарелки, пустую бутылку. — Не скучайте без меня.

— Не будем! — широко улыбнулся Дима, показав идеально ровные белоснежные зубы. — Правда, Майкл?

Миша промолчал. Стук каблучков по рассохшемуся паркету быстро затих, в недрах квартиры глухо хлопнула кухонная дверь, открытая, искренняя улыбка тотчас стерлась с красивого мужественного лица господина Антонова.

— Майкл, спросить тебя хочу...

— Спрашивай. — Миша поднял глаза, встретился с жестким, почти злобным взглядом Дмитрия Юльевича. Выдержал его взгляд, усмехнулся уголком губ. — Спрашивай, не стесняйся.

— Ты чего? Виды на Ирку имеешь? Скажи честно.

— А твое какое дело?

— А я на ней жениться хочу.

— Хотеть не вредно.

— Ошибаешься, Майкл. Иногда очень даже вредно. Можно и по хотелке схлопотать.

— Пугаешь?

— Предупреждаю. Слиняй в туман, Майкл, не путайся под ногами.

— Шел бы ты, Дима, знаешь куда?

— Догадываюсь... Значит, не отступишься?

— Не-а.

— Значит, будем соперничать? — Дима неожиданно помягчел, оттаял лицом. Улыбнулся, как и минуту назад, доброжелательно и открыто. — Ха! Давай, Майкл, рыцарский турнир устроим или лучше дуэль, а? Не возражаешь?

— Давай. — Миша остался вполне серьезен.

— Ох-ха-ха! Да ну тебя, чумной! — рассмеялся Дима абсолютно беззлобно. — Правильная у тебя фамилия — Чумаков. В десятку. Давай-ка лучше выпьем еще! Коньяка нет? Кончился. Хлебнем, Майкл, шампанского. По-гусарски!

Дима разлил шипучий напиток по бокалам, хитро прищурился и, похохатывая, произнес тост:

— Хе! Выпьем, старик, за даму наших сердец! Где и когда? А? Майкл? Банкуй.

— Не понял я. — Миша немного расслабился, чокнулся с Димой, отхлебнул шампанского. — Не въехал я на предмет «что, где, когда». О чем ты?

— О дуэли, — лукаво подмигнул Дима.

— Ты прикалываешь или серьезно? Если серьезно, не по пьяни, то...

— Адресок свой назови, старичок. Завтра с тобой созвонюсь, встретимся и поговорим на трезвую голову. Тет-на-тет. Идет?

— Держи. — Миша достал из пиджачного кармана визитку, протянул картонный прямоугольник красавцу, сидевшему напротив. — Там внизу мой домашний адрес и телефон.

— quot;ЦКБ. Ветеринар Чумаков...quot; — вслух прочитал надпись на визитке Дима и засмеялся громче прежнего. — Ух-ха-хы! Ну, ты даешь! Это что? В натуре ЦКБ или прикол такой?

Ответить Миша не успел. В комнату вошла Ирина с внушительного вида подносом. На подносе стояли чайник, чашки, коробка с тортом. Дима без промедления вскочил со стула (кресла ему не хватило, кресел было всего два в комнате) и кинулся к даме на подмогу, на ходу пряча Мишину визитку в задний карман педантично отглаженных твидовых брюк.

Во время чаепития общая непринужденная беседа мало-помалу перетекла в диалог Ирины и Михаила, а потом и вовсе в монолог Чумакова. Миша рассказывал Ире о романе жены и норвежского дедушки, о разводе, об отъезде бывшей жены за бугор. О том, о чем ему совершенно не хотелось говорить. Но Ира спрашивала, и пришлось отвечать.

Надо сказать, Дмитрий Юльевич проявил такт и деликатность во время беседы старинных знакомых, не встречавшихся много лет, о некой мадам Чумаковой, про существование каковой господин Антонов узнал три минуты назад. Заявив, что ему «надо бы звякнуть приятелю по делам общего бизнеса», Дима достал из чехольчика на поясе миниатюрный мобильный телефон и удалился на кухню, оставив Мишу с Ириной наедине.

Деликатный Дима отсутствовал не менее получаса, затем возник на пороге комнаты с кофейником в одной руке и горстью миниатюрных чашечек для кофе в другой.

— А я нам кофейку сварил! — радостно объявил Дима и запел: — «Чашку кофею я тебе бодрящего налью, тра-ля-ля-ля!»

— Я кофе не буду. Не люблю, — отказался Миша.

— А я с удовольствием, — улыбнулась Ирина.

«Однако Дима ведет себя в этом доме вполне по-хозяйски, — отметил про себя Чумаков. — И Ирке это очень даже нравится...»

Уходили они в полвторого ночи. Вместе. Дима и Миша. Дмитрия Юльевича Ирина чмокнула в щеку на прощание. Чумакова дружески похлопала по плечу.

— До завтра, Дима. Не пропадай, Миша, звони.

Дверь закрылась. Кавалеры остались вдвоем на лестничной площадке.

— Понял, Ромео? — усмехнулся Антонов. — Мне «до завтра», а тебе «не пропадай». Думаешь, Ирка не заметила, как у тебя глаз горит? Не обратила внимания, как ты на нее смотрел весь вечер? Приперся, понимаешь, с цветами и шампанским... Да у тебя на лбу крупными буквами написано, что ты ее хочешь! И она все просекла. Между тем тебе — «не пропадай», а мне «до завтра». Намекает женщина, делай выводы.

— Делаю.

— И какие же?

— Надо будет с ней встретиться без тебя.

— Ну-ну... — Дима нехорошо улыбнулся и потопал вниз по ступенькам. На выходе из подъезда они все-таки пожали друг другу руки.

— Так как насчет дуэли? — спросил Миша.

— Я тебе завтречка с утреца звякну, обо всем договоримся. Лады? — ответил Дима, ухмыльнувшись.

— О'кей.

И они расстались. Дима сел в припаркованный невдалеке «БМВ», а Чумаков залез в «Жигули» шестой модели.

Ехать до дому Мише было всего ничего. Пять минут. Он оказался «на колесах» лишь потому, что чрезмерно спешил в гости вследствие особо лирического эмоционального состояния и после дня пахоты на тирана Тузановича решил не заезжать домой — так ему хотелось поскорее увидеть Иру.

Припарковав машину возле родного подъезда и проверив сигнализацию, Чумаков запачкал подошвы ботинок о рассыпанный заботливыми дворниками песок, хлопнул тяжелой дверью на пружине и очутился в каменном мешке подъезда. Мише предстоял пеший переход на третий этаж. Шесть темных лестничных пролетов.

Он успел добраться до площадки второго этажа, когда на улице заверещали знакомые трели автомобильной сигнализации. Резко развернувшись, Миша поскакал вниз.

Какая наглость! Хозяин, можно сказать, ключи от машины не успел в карман спрятать, а двое бомжей-оборванцев уже орудуют возле его «Жигулей». Алкашня проклятая!

Увидев бегущего к ним разгневанного автовладельца, доходяги-бомжи с перепугу, как решил Миша, остолбенели вместо того, чтобы пуститься наутек. Чумаков налетел на них ураганом. Одному с ходу заехал ногой в пах, замахнулся на второго и...

Очнулся Миша в машине «Скорой помощи». Медиков и милицию вызвала бдительная бабуля с первого этажа. Не спугни страдающая бессонницей голосистая бабка бомжей, они бы, наверное, забили Мишу до смерти. Дохлые с виду, оборванцы на поверку оказались ребятами крепкими, умелыми и злыми.

Через две недели, когда Миша смог шевелить сломанной челюстью, к нему в больницу пришел следователь. Из разговора с солдатом правопорядка Чумаков понял — милиция сильно подозревает факт нечаянной встречи пострадавшего с матерыми уголовниками, маскирующимися под оборванцев.

С травмой челюсти, трещиной в ребре, множественными ушибами и сотрясением мозга Миша провалялся в больнице десять с половиной недель.

«Сильный дождь быстро проходит», — утверждают мудрые китайцы. Про невероятно яркую вспышку страсти к девушке Ирине, предшествовавшую стычке с бомжами, Миша вспомнил только на третий день лежки. В первые два дня на больничной койке болевые ощущения глушили напрочь все мысли и чувства, напрямую не касающиеся изрядно пострадавшего организма.

Намереваясь написать Ирине письмо, лишенный первое время дара речи из-за сломанной челюсти, Чумаков жестом попросил у медсестрички бумагу и карандаш. Час примерно думал, что писать Ирине. Еще час зачем ей писать, а потом вспомнил о родителях и написал им. Про то, что попал в больницу (где вообще-то чувствует себя вполне комфортно в бытовом плане, ибо для врача Чумакова любое лечебное учреждение — дом родной), про то, что какое-то время не сможет высылать денег в далекий город Чапаевск, не сможет помогать бюджетникам папе с мамой и сестренке-старшекласснице.

Несмотря на все трудности переходного периода от развитой демократии к полному беспределу, почта сработала отменно. (Видимо, шахтеры по причине зимнего времени не сидели на промерзших рельсах.) Мама приехала помочь чем может (заботой и состраданием) попавшему в беду сыну аккурат к тому моменту, когда Миша заговорил. Новости с малой родины, инструктаж мамы, где чего лежит у него в квартире, как включаются телевизор и стиральная машина и т. д. и т. п., вновь заставили позабыть об Ирине. На сей раз надолго. Вплоть до выписки и проводов мамы обратно в Чапаевск.

Выписался Миша в конце марта. Мама уехала в начале апреля. То да се, выпивка с коллегами на основной работе по поводу возвращения в строй, восстановление статуса в рядах ветеринаров ЦКБ, автомобильные заботы... Ирине Миша собрался позвонить лишь накануне майских выходных.

Позвонил. Долго слушал длинные гудки. Позвонил на другой день с тем же результатом, а спустя еще день решил к ней зайти.

Шампанское, цветы, сладости покупать не стал. Когда поднимался по лестнице, что-то сжалось внутри, екнуло сердце, но не так, как раньше. Совсем иначе. Сумасшедшие чувства более не будоражили душу. Скорее воспоминания о январском взрыве эмоций, а не сами эти эмоции заставляли сердце биться чуть чаще обычного. «Сильный дождь быстро проходит». Но радуга после дождя остается.

Знакомая дверь в огромную квартиру осталась глуха и к трелям электрического звонка, и к настойчивому стуку костяшками пальцев о дубовые панели. Зато открылась дверь напротив. Соседка Ирины, пожилая женщина с крашеными фиолетовыми волосами, собралась в поход по магазинам. Соседка подозрительно взглянула на молодого человека возле запертой двери. Миша поздоровался, объяснил, к кому пришел, и престарелая Мальвина ошарашила его новостью: «Ирочка умерла».

Она умерла в начале марта. 6т чего? Почему? Соседка не знала. Знала только, что приезжала «Скорая», но не успела — что-то с сердцем. Что-то внезапное, неожиданное и фатальное. Муж очень плакал. Какой муж? В конце февраля Ирочка вышла замуж. За кого? За такого красивого, высокого, статного брюнета. «За Диму», — понял Чумаков.

Тем же вечером Миша отыскал в ворохе бесполезных мелочей потрепанную записную книжку и обзвонил всех общих с покойницей знакомых, одноклассников и одноклассниц своей экс-супруги.

Соратники по школе бывшей мадам Чумаковой с трудом вспоминали, какой такой Михаил им звонит. Приходилось вкрадчиво напоминать о событиях минувших дней. Некоторые так и не вспомнили свадьбу рыжей одноклассницы и блондина по имени Миша девять лет назад, где орали до хрипоты молодыми пьяными голосами «Горько!». Про свадьбу Ирины с красавцем брюнетом мало кто знал. Но кто-то знал. А о смерти Иры не знал никто. И каких-либо координат Димы тоже никто не знал.

Работая в реанимации, Миша насмотрелся всякого. Еще одна нелепая смерть шокировала его как человека, однако ничуть не удивила как врача-реаниматолога. Противоестественное для людей любых других профессий желание узнать медицинские подробности кончины молодой, с виду здоровой женщины для Чумакова-врача было вполне естественным. Он попытался разыскать Диму. Кто еще, кроме новоиспеченного вдовца, способен ответить на вопросы доктора Чумакова? Милиционеры, зарегистрировавшие смерть? Бригада «Скорой помощи», опоздавшая на вызов?

Когда в адресном столе Мишу отшили, дескать, «по одному только Ф. И. О. мы вашего человека искать не будем», когда знакомый компьютерщик отыскал на Си-Ди-диске с номерами телефонов москвичей пару десятков Антоновых Д. Ю. и несколько Дмитриев Юльевичей послали подальше позвонившего им Мишу, вот тогда Чумаков всерьез задумался о розысках коллег из «Скорой помощи» или визите в местное отделение милиции.

Задумался, прокрутил в голове возможные оперативно-розыскные мероприятия, но ничего делать не стал. Жизнь текла своим чередом, умирали и воскресали больные в реанимации, обвисали ушки у породистых щенков, то и дело ломался стальной конь породы «жигуль», и постоянно хотелось спать. Время лечило доктора Чумакова, и мало-помалу Ирина забылась совсем.

Но вот Миша проскочил на красный возле метро «Новые Черемушки» и увидел Диму или его точную копию. Шутка теории вероятностей. Причуда судьбы. Игра природы. Димин двойник за рулем «БМВ», Миша в «Жигулях». Бок о бок, борт в борт. И угасшая искра воспоминаний вспыхивает вновь. И Миша мчится за «БМВ» очертя голову, плюнув на сиюминутные проблемы.

Следуя за «БМВ», Миша свернул возле метро «Беляево» в сторону Юго-Запада, проехал метров двести и снова свернул, резко ушел с автомобильной трассы в лабиринт дворов и двориков. Иномарка впереди прибавила ходу, Мише показалось, что человек за рулем «БМВ» заметил преследование и пытается оторваться от погони.

— Придурок! Куда ты так гонишь, на фига устраивать скоростной слалом среди помоек и детских площадок?! — вслух высказался Миша, попутно про себя уговаривая ногу на педали газа расслабиться. — Идиот! Кого ты боишься? Меня? Не бойся, кретин, я спрошу, от чего Ира умерла, узнаю, где она похоронена, и прощай навсегда. Морду бить не стану, поздно тебе по харе стучать, умерла Ирка. Сбрось скорость, кретин! Может, ты, автогонщик хренов, вообще не тот, кто мне нужен. Может, я перепутал и ты просто похож на Диму Антонова. Фиг тебя знает. Ну, куда ж ты так гонишь, псих!..

Угольно-черная иностранная автомашина свернула за торец очередного дома-кирпича. Миша на мгновение потерял ее из виду, и тут ему пришлось вдавить до отказа педаль тормоза — прямо перед носом «Жигулей», откуда ни возьмись, возник мальчишка на роликах с таксой на поводке.

Хвала всевышнему, хоть на этот раз тормоза не подкачали. «Жигуль» остановился буквально в метре от мальчика. Залаяла такса. Что-то обидное в адрес Чумакова прокричали старушки со скамейки под раскидистым кустом бузины. Миша отер пот со лба тыльной стороной ладони, грубо, витиевато выругался, проводил взглядом быстро удаляющегося по направлению к импровизированной баскетбольной площадке малолетнего роллера вместе с забавно скачущей таксой и тихонечко тронул машину с места.

— Ну, теперь я «бээмвуху» из принципа догоню, итить ее мать!.. — процедил Миша сквозь зубы. — Думаешь, ушел, псих? Шумахер на хер, гонщик долбаный...

Свернув за угол, Миша немало удивился, увидев черный «БМВ», припаркованный подле ярко оформленного входа в некое подвальное помещение.

Кто теперь знает, на кой черт архитекторам-планировщикам семидесятых годов двадцатого столетия понадобилось устраивать отдельный вход в подвал конкретно этой, вполне типичной панельной пятиэтажки. Между тем вход имелся. Маленькое крылечко врылось в газон между двумя стандартными парадными. Бетонные ступеньки вниз под ярко окрашенной крышей. В ядовито-зеленый цвет крышу покрасили явно совсем недавно. Может, месяц назад, в крайнем случае весной. И гирлянду лампочек к крыше приладили, такое впечатление, только позавчера. Бетонные ступеньки тоже выкрасили, и тоже недавно, причем работал тот же художник-дальтоник. Ступеньки были красными. Ежели спуститься по покрасневшим ступенькам на полтора метра ниже газона, то упрешься в железную дверь с глазком. Ярко-желтую. На желтом контрастно смотрятся три черные семерки и синяя надпись «Бар».

К бару-подвалу вела хорошо протоптанная тропинка через газон. У истоков тропинки стояли старенький задрипанный «Фольксваген» и ухоженный «БМВ» — объект Мишиного преследования.

«Выходит, Дима ни от кого не убегал, а просто очень спешил в этот гадюшник, так, что ли? — подумал Миша, паркуя „Жигули“ рядышком с „БМВ“. — Похоже, что так...»

Уже через минуту Чумаков дергал желтую дверную ручку питейного заведения, помеченного тремя семерками. Бесполезно, дверь открываться не желала. Миша толкнул плечом крашеное железо. Заперто. Кнопки электрического звонка около дверного косяка не наблюдалось, пришлось стучаться, колотить по двери кулаком. Причем довольно долго.

Мигнул дверной глазок, скрипнули петли. Дверь цвета спелого подсолнечника отворилась. За порогом «Трех семерок» стоял, загораживая тщедушным телом вход в заведение, низкорослый, тощий, коротко остриженный пацан, одетый в широченные брюки клеш и тельняшку.

— Ты кто? — спросил паренек в тельняшке равнодушно.

— Конь в драповом пальто! — автоматически нахамил Миша в ответ на глупый вопрос малолетнего привратника и тут же себя одернул. Негоже ссориться со здешним швейцаром. Чумаков заставил себя улыбнуться, постарался, чтоб улыбка получилась максимально доброжелательной. — Привет, морячок! Сюда к вам в трюм только что вроде бы мой знакомый зашел, хочу перекинуться с ним парой слов. Подвинься, морячок, дай пройти, о'кей?

— А ты кто? — переспросил парень, оставаясь стоять в проходе столбиком.

«Спокойно! Не заводись», — отдал себе мысленный приказ Миша, набрал побольше воздуха в легкие и выложил на одном дыхании:

— Я доктор Чумаков, Михаил Викторович, врач-реаниматолог Московской медицинской академии имени Сеченова, по совместительству работаю ветеринаром в ЦКБ. Еще вопросы есть? Теперь мне можно пройти, а?

— Проходите... — Безразличное выражение на лице парня сменила подобострастная слюнявая улыбочка, глазки забегали. — Проходите, давайте...

Парнишка посторонился, Чумаков шагнул в подвальную прохладу, у него за спиной щелкнула замком дверь.

— Доктор, помогите раскумариться. — Парнишка схватился цепкими пальцами за рукав Мишиного пиджака. — Ломает сильно, доктор, мочи нет терпеть.

Чумаков вдоволь насмотрелся на наркоманов в реанимационном отделении Медицинской академии, и обмануть его было трудно.

— Не свисти! — Передернув плечами, Миша освободил от захвата пиджачный рукав. — Ни фига тебя не ломает. Небось принял дозу с утра и добавить хочешь, только и всего.

— Доктор! Реально ломает, бля буду, — заныл парнишка, цепляясь за одежды Чумакова и удерживая Мишу в тесном предбаннике возле дверей на улицу. — Ну, хоть колесико продайте задешево. Бабки на кармане, вы не думайте, не халяву прошу...

— Отвали! — Миша отстранился от наркомана в тельняшке. — С чего ты взял, что я наркотой торгую?

— Ты ж сам сказал, по типу, ты доктор.

— Ну и что? Что, простому доктору, не торгующему наркотиками, нельзя в бар зайти, что ли?

Не дожидаясь ответа на сей риторический вопрос, Миша резко повернулся спиной к юному наркоману и решительно двинулся в глубь коридорчика. Шесть быстрых шагов, поворот налево, и Чумаков оказался в небольшом прямоугольном зале.

Солнечный свет едва пробивается сквозь зарешеченные окна-бойницы под потолком. Тихо играет музыка что-то попсовое, в три аккорда. Мелодия почти не слышна из-за разноголосого гомона посетителей. Вдоль одной стены расставлены столики о четырех хилых ножках и стулья с гнутыми спинками. Вдоль другой — стойка бара и возле нее высокие табуретки. Все места заняты. В тесном для такого количества народа помещении не продохнуть от дыма. Посетители — сплошь мужчины характерной наружности. И только в дальнем от Михаила углу прямоугольной комнаты одинокая дама с ярким макияжем, в безумно короткой мини-юбочке дергает рычаг игрового автомата — так называемого однорукого бандита.

Бандитов Миша определял на раз. Опять же вследствие богатого жизненного опыта, приобретенного в реанимации, где то и дело приходилось вытаскивать с того света соответствующего вида мужиков с огнестрельными ранениями разной степени тяжести.

«Один механический и раз, два, три... до фига живых, здоровых, в меру пьяных бандитов. Похоже, действительно простому доктору, не торгующему наркотой, здесь нечего делать, — подумал Миша, оглядываясь. — Чужие сюда не ходят. Типичный бандитский притон. На хрена, интересно, сюда пожаловал Дима Антонов? Даже если я обознался и за рулем „БМВ“ сидел не Дима, а человек, на него похожий, все равно тот гражданин абсолютно иного архетипа. Трудно его представить в здешнем гадюшнике. Хотя внешность обманчива... Где же он, интересно? Куда спрятался? Не под стол же он залез, в самом деле?»

Осмотр подвала-притона и выяснение социальной принадлежности его завсегдатаев заняли у Миши пять секунд. Определившись на местности и не обнаружив того, кого искал, Чумаков поспешил ответить на удивленный взгляд бармена.

Суровый дядька в черной футболке с золотым крестом навыпуск буравил Мишу взглядом с того мгновения, как он возник на пороге питейного зала.

— Здрасьте. — Миша кивнул бармену, сделал шаг и оказался возле стойки. — Я дико извиняюсь, я ищу высокого черноволосого мужчину, чья «бээмвуха» припарковалась у входа в ваше замечательное заведение. Не подскажете, где он тут у вас прячется?

— А ты кто?! — спросил бармен громко. Так громко, что те из посетителей «Трех семерок», которые до сих пор не заметили появления чуждого элемента в баре-подвале, тут же повернули коротко стриженные головы и уставились на Мишу, будто он не обычный гражданин в костюме при галстуке, а пришелец из космоса в сверкающем скафандре.

Ответить бармену Миша не успел.

— Он доктором обозвался, — раздался из-за спины Чумакова голос юного наркомана. — Сказал, по типу, притащился к корешу.

— Братва, кто этого чувака знает? — обратился бармен к публике, указав на Мишу скрюченным средним пальцем правой руки, украшенным массивным перстнем-печаткой желтого металла.

Братва ответила молчанием. Гомон, еще минуту назад заглушавший попсовую музыку, стих. И только девушка возле игрового автомата продолжала тихонько материться, дергая механического бандита за единственную никелированную конечность. Все, кроме девицы, увлеченной игрой, смотрели сейчас на Мишу. Кто с подозрением, кто с откровенным недоверием, кто пьяно ухмыляясь.

— Я еще раз дико извиняюсь. — Миша невольно отступил на шаг, поближе к выходу из питейного зала. — Наверху у входа припаркована черная «бээмвуха»...

— Череп, глянь-ка, есть там «БМВ» на улице? — перебил Мишу бармен, на мгновение скосив глаза в сторону затихших братков.

— Ща! — откликнулся плечистый молодой человек с лошадиным лицом, смакующий пиво за одним из столиков.

Череп поднялся со стула, использовал его как ступеньку и без всяких церемоний взобрался ногами на шаткий стол, едва не опрокинув пустую пивную и ополовиненную водочную бутылки.

Вытянув шею и заглянув в прямоугольник окна под потолком, Череп отрапортовал:

— Нема «бумера». Моя тачка на месте, «жигуль» чужой появился, боле никаво.

— Как это «нема»? — опешил Миша. — Там она, у входа!

— Пургу гонишь, пацан! — Череп спрыгнул со стола. — Туфту толкаешь. Нема «бумера».

— Сечешь, доктор? — оскалился нехорошей, слегка хмельной улыбкой бармен. — Колись, почто сказки сочиняешь?

— Я, кажется, понял! — Миша хлопнул себя ладошкой по лбу. — Меня обманули! Обставили, как распоследнего лоха! «Жигуль» наверху мой. Я за этой «бээмвухой» от Калужской ехал, почти догнал и обмишурился на финише! Водила в «БМВ» тормознул возле входа в ваш бар, спрятался, наверное, в соседнем парадном, я его как дурак сюда кинулся искать, а он прыг за руль и с концами!..

— Как звали того водилу, доктор, что от тебя драпал? И с чего вдруг он тебя так испугался, можешь сказать?

— Антонов. Дмитрий Юльевич Антонов его зовут. А убегал он от меня потому, что... потому... — Миша замялся. Он и сам толком не знал, почему шикарная «бээмвуха» так боялась встречи со скромной «шестеркой». — Потому, что, наверное, он меня с кем-то спутал...

— Спутал, говоришь... Хе! — усмехнулся бармен. — Ладно. Пусть так. Братишки, знает кто Диму по фамилии Антонов?

Кто-то мотнул головой: нет, мол, не знаю, кто-то высказался на предмет «пурги» и «туфты».

— А может, это был и не Антонов, — поспешил уточнить Миша. — Я мужика в «бээмвухе» мельком видел, очень похож на моего знакомого Диму, он такой высокий, черноволосый, одет в...

— Хватит! — рявкнул бармен. — За кого ты нас держишь, чувачок?! «БМВ», которого нет, Дима-не-Дима, которого никто, даже ты не знаешь. Ты кому гонишь? Колись, че пришел, а? Кто ты есть, в натуре? По-быстрому колись, не то братва совсем обидится, въехал?!

Самое смешное — Мишу совсем не задели крики бармена и хмурые, у кого презрительные, у кого злые, взгляды братвы. Все правильно, все так, как задумал Дима-не-Дима, водитель «БМВ». Подставил Мишу классно! Сейчас Миша окончательно уверовал в то, что произошла какая-то фатальная, одновременно трагическая и анекдотичная путаница. Сначала Миша перепутал мужика в «БМВ» с Димой. Ведь правда — нет смысла Антонову избегать встречи с Мишей! Ну никакого резона у Димы нет удирать очертя голову. Значит, Миша обознался. И Димин двойник, мужик в «бээмвухе», тоже обознался, факт! Засек преследование, перепутал «жигуль» Чумакова с машиной кого-то крутого и страшного. И пустился в бега. Местные бандиты обязательно должны знать водителя «БМВ», ведь не зря, ох, не зря он тормознул возле бара «Три семерки». Он-то знал, сволочь, где, в каком месте отрубить «хвост». Будь ты хоть суперкрутым, качать права в окружении толпы пьяных бандитов не получится. Но как все эти домыслы, подозрения, прозрения и версии донести до затуманенных алкоголем мозгов стада быков, которым не терпится попинать копытами непрошеного подозрительного гостя. Никак! Переговоры, уговоры, объяснения невозможны. Надо сваливать, пока не поздно.

— Ну, че примолк? В молчанку играть пришел, в героя-партизана? Ох, и не нравишься ты мне, доктор, ох, не нравишься... — выразил бармен свое и, похоже, общее мнение.

— Я и сам себе уже разонравился, — попытался пошутить Миша и как бы невзначай сунул левую руку в карман пиджака. — Извините за компанию, ребята. Чувствую, мне здесь не рады, ухожу.

— Как это ты уходишь?! А ну...

Окончание фразы, произнесенной барменом, никто не услышал. Да и вряд ли он сумел договорить то, что хотел. Хотя и продолжал по инерции чавкать, когда звуковая волна силой в 150 децибелов ударила по ушам всем собравшимся в баре.

Мини-сирену производства штатской фирмы «Экскали-бэр» Миша приобрел аж за пятьдесят долларов по выписке из больницы, куда попал после памятной зимней стычки с замаскированными под бомжей костоломами. Устройство, как сообщалось в инструкции, предназначалось тем, кто «увлекается утренними и вечерними пробежками», так, во всяком случае, перевел с английского назначение мини-сирены Мишин знакомый доктор-полиглот из соседнего хирургического отделения. Он, хирург-толмач, и продал Чумакову «средство звуковой самообороны». Предполагалось, что мини-сирена оказывает направленное воздействие. Направил ее на хулигана нужным концом, нажал кнопку, и агрессор получил по ушам децибелами. 150 децибеллов — это о-го-го! В описании хитрого американского устройства сообщалось, что, дескать, самолет «Кондор» создает при посадке шумовой фон всего-то жалких 118 децибелов, и предлагалось сравнить шум от громадного самолета с визгом карманной пищалки. Миша сравнил и выяснил, что обещанное в описании «направленное воздействие» — полное или частичное — вранье. Во время тогдашнего пробного включения, может, и менее 150 децибелов атаковало барабанные перепонки Чумакова, предусмотрительно вытянувшего подальше руку с сиреной и «прицелившегося» в голубя на ветке дерева за открытым окном сортира родного реанимационного отделения, однако хватило и Мише, и птичке. Голубя снесло, словно то была не звуковая волна, а порыв ураганного ветра, а Миша минут десять ничего, кроме писка в ушах, не слышал. Что, впрочем, казалось не так уж и плохо. Какими словами крыл его завотделением, прибежавший в сортир на вой сирены, Чумаков не понял. А то бы еще ответил и начальнику сгоряча и вылетел с работы.

Мини-сирену Миша немного доделал — добавил к обтекаемой конструкции некрасивый, самопальный, зато надежный фиксатор кнопки «PLAY». В чумаковской модификации сирена превратилась в своеобразную шумовую гранату. Благо корпус тверд, рассчитан на нечаянное падение американского физкультурника. Теперь сирену можно включить и метать, например, в угонщиков автомобилей или в толпу пьяных бандитов. Жалко заплаченных пятидесяти баксов, конечно, но что делать, здоровье дороже.

Миша вытащил из кармана усовершенствованное устройство фирмы «Экскалибэр» с проворством ковбоя, выхватывающего «кольт» из кобуры. Вдавил кнопку «PLAY», непроизвольно присел, когда жахнуло по ушам, хотя и был готов оглохнуть, дрогнувшим пальцем зафиксировал пусковой механизм в рабочем положении и швырнул импровизированную гранату под ближний к себе столик.

Если у готового к звуковой агрессии Чумакова подогнулись самопроизвольно коленки, то что говорить о завсегдатаях «Трех семерок», расслабленных выпивкой и никак не ожидавших удара по слуховым нервам силою в полтораста децибелов. Активизированное сигнально-шоковое заокеанское изделие произвело в буквальном смысле эффект разорвавшейся бомбы.

Бармен исчез под стойкой. Череп дернулся, потерял равновесие, рухнул на заставленный бутылками столик, опрокидывая и его, и себя. Девушка, терзавшая игровой автомат, отпрыгнула от «однорукого бандита» и сшибла инстинктивно вскочившего с насиженного места толстенного, похожего на штангиста-тяжеловеса амбала. Самые звукоустойчивые (или самые пьяные) бандиты втянули головы в плечи, зажали уши ладонями и оскалились, будто хлебнули уксуса ненароком, но большинство, подобно Черепу, девушке и бармену, шарахнулись кто куда. Кто вниз, кто вверх, кто в сторону. Конечно, шок первых мгновений звуковой атаки пройдет очень быстро, однако секунд десять форы у Миши было.

Едва рука рассталась с заморской сиреной, Миша резко развернулся на каблуках, с проворством заправского регбиста налетел корпусом на застывшего за спиной наркомана в тельняшке, опрокинул его на пол и выскочил в коридорчик, ведущий к двери на улицу.

Три стремительных прыжка, и Миша возле заветной двери. Чуть дрогнувшие пальцы крутанули колесико «французского» замка, рывок дверной ручки на себя, длинный прыжок вперед и вверх, навстречу солнцу, короткий спринт через газон к дожидающейся хозяина «шестерке», судорожные поиски ключей, счастливое попадание ключа в скважину с первой попытки, нырок в кабину, глубокий вдох, старт!

Совсем недавно Миша проклинал лихача в «БМВ» за неоправданный риск во время слалома по узким дворовым дорожкам, теперь же сам превратился в психа-автогонщика, ежесекундно рискующего расшибить машину о кирпичный угол помойки или врезаться в один из многочисленных автомобилей, припаркованных по обочинам. Или наехать на кого-нибудь. Миша насиловал клаксон, пугая детей и старушек, но сам сигнала не слышал — сказывалось воздействие на слух 150 децибел. Способность различать звуки Чумаков обрел через десять минут, когда выехал дворами на Профсоюзную улицу и наконец успокоился.

«Возле „Трех семерок“ стояла только машина Черепа, как он сам сказал, — рассуждал Миша. — А народу в кабаке полно. Вывод — там собираются бандиты местного розлива. Тусовка по территориальному признаку... Представляю, как самые лихие бандюки кинулись за мной вдогонку под завывание сирены. Выбежали на улицу и сообразили, что колеса одни на всех, а хозяин колес пьян, валяется под столом. И сирена до сих пор надрывается, поди еще найди пищалку под столом, я ее удачно зашвырнул к самой стеночке. Я их сделал, гадов! Ушел! Не догонят. Сейчас не догонят, а потом... Вероятность того, что меня, такого шустрого и наглого, станут после разыскивать, минимальна. Ругать будут, клятвы давать: мол, „уроем, в натуре“, тем дело и кончится. Ну а вдруг, „в натуре“, зациклятся и устроят общемосковский розыск — фиг меня найдут. Выгляжу я стандартно, уверен, что номера „Жигулей“ никто не засек. Вот только... Какой же я кретин! Я ж наркоману по полной программе представился! Сказал, как зовут, фамилию назвал, место работы. Идиот! Понтярщик хренов... Хотя чего я дергаюсь? Он наркот, и при желании ни фига бы не запомнил. Регулярные приемы наркоты не способствуют развитию памяти. Да и нормальный человек, скажи ему скороговоркой, походя, кто ты и где работаешь, вряд ли сумеет все запомнить и повторить. А если наркоман, вопреки логике, что и запомнил, так скорее всего в его затуманенных мозгах осталась аббревиатура ЦКБ. Ха! Пусть ищут ветеринара Чумакова в Центральной клинической больнице, флаг в руки!.. Так что бояться нечего. Надо остерегаться заезжать в этот район какое-то время — и все, остальное о'кей...»

Миновав светофор на Черемушках, косвенно повинный в произошедших злоключениях, Чумаков окончательно успокоился. И вспомнил о насущном. Пейджер, как Миша швырнул его на сиденье рядом с водительским, так там и валялся. Миша перестроился в крайний правый ряд, как только заметил будку таксофона, остановил машину, взял в руки пейджер и посмотрел, что успел телеграфировать Борис Николаевич Тузанович, пока мастер резать щенячьи ушки терзал децибелами уши бандитские и занимался прочими делами личного характера.

Борис Николаевич сбросил на пейджер всего одну фразу. Короткую, емкую, судьбоносную: «Ты уволен».

Прежде чем выйти из машины и связаться с Тузановичем посредством уличного таксофона, Миша закурил и всласть выматерил Бориса Николаевича. Вслух. Материться в уме — бесполезное дело, эффект не тот.

Спустив пары, Чумаков достал из «бардачка» телефонную карточку и пошел звонить в ЦКБ. Повезло. Дозвонился с первой попытки.

— Алло! Борис Николаевич. Чумаков на проводе. Я дико извиняюсь, тут со мной одна неприятность приключилась, одно непредвиденное обстоятельство...

— Ты чего орешь?

— А? Громче говорите, плохо слышу.

— Не ори, говорю. Орешь, как глухой, уши вянут... Повезло тебе, Чумаков!

— Не понял?!

— Повезло тебе, говорю! Пейджер читал?

— Нет, сообщения за последний час еще не пролистывал, потому как у меня...

— Не ври! Прочитал, что тебя уволили, и звонишь, собираешься оправдываться. Я ж тебя знаю как облупленного, Миша! Расслабься. Не нужно оправдываться. Увольнение временно отменяется. Повезло тебе, Чумаков. Позвонил бы ты пять минут назад, я бы тебе сказал! Я бы тебе сказал все, что про тебя думаю! И уволил бы к чертям собачьим! Но ты везунчик, Мишаня. Я только сейчас принял неотложный вызов от клиента, повесил трубку, думаю, кого послать, все на вызовах, все заняты, и, как специально, ты звонишь. Езжай на Юго-Запад, на улицу Двадцати шести бакинских комиссаров. Ты ж, надеюсь, там рядом, да?

— Да вообще-то, но...

— Никаких «но»! У клиента собака помирает. Старый волкодав на что-то наскочил, дрянь какая-то у него в плече застряла. Инструмент, анестезия, все для серьезной операции взял с собой, не забыл?

— Как всегда. Комплект в машине. А как же заказ с Калужской, я в принципе недалеко...

— Там уже другой работает. Дуй на Юго-Запад. И смотри мне, если через двадцать минут клиент позвонит и скажет, что ты еще не приехал, уволю раз и навсегда! Дошло?

— Дошло. Говорите точный адрес.

— Езжай давай! Адрес на пейджер сброшу, бегом!

Миша повесил трубку и поспешил к машине. Быстрее всего до Юго-Запада проскочить через Беляево, но по известным причинам Чумаков поехал до поворота у метро «Профсоюзная», а там через Университет.

Особой радости от перспективы ковыряться скальпелем в собачьем плече Миша не испытывал. Да, при удачном раскладе можно рассчитывать на хорошие чаевые от хозяина. Если, конечно, хозяин раненого волкодава вменяем. Но какой нормальный человек позвонит по объявлению в «ЦКБ, Борису Николаевичу», если с его собакой действительно плохо? Как уже говорилось выше, на двусмысленную рекламу Тузановича откликались, как правило, юмористы, обремененные породистыми щенками, редко звонили люди, начисто лишенные юмора, и нет-нет да и поступали вдруг вызовы от наивных старушек или сумасшедших, искренне убежденных, что в России есть всего одна ЦКБ и один-единственный Борис Николаевич, причем отнюдь не Тузанович. Миша сам однажды приехал к древней старушке, горюющей над больным мопсом, и, напичкав собаку импортными антибиотиками на сумму, превышающую годовую пенсию бабушки, взял с нее три рубля (а что делать?), а на прощание сдуру объяснил: дескать, ЦКБ, где он подрабатывает ветеринаром, не имеет ничего общего с облюбованным журналистами и правителями лечебным учреждением. И старуха неожиданно учинила скандал с истерикой. Кинулась почему-то звонить на телевидение, то ли во «Времечко», то ли в «Сегоднячко». Зачем? Почему? Миша разбираться не стал. Бежал от ветхой старушки примерно с той же скоростью, что и полчаса назад от толпы бандитов. Не дай бог еще раз нарваться на выжившую из ума бабулю. И ведь не расспросишь Тузановича, кто звонил (мужчина? женщина? какого примерно возраста?), и от вызова не откажешься, сославшись на малый опыт в серьезной собачьей хирургии... Тьфу! Черт! Неохота ехать — жуть! Но ничего не поделаешь. Приходится давить на газ, проклиная мизерные зарплаты врачей-реаниматологов в Медицинской академии.

«Если бы я дождался зеленого сигнала светофора на Черемушках, не попал бы в пробку рядом с „БМВ“ на Калужской, и подрезал бы я сейчас спокойно ухо щенку, и к раненому волкодаву поехал бы другой ветеринар, а я бы спокойно дорезал ушки щенку и порулил домой спать... Эх, если бы да кабы!..» — с горечью думал Чумаков, еще не зная, что вспоминает переломный момент в своей судьбе, тот момент, когда красный свет семафора предупреждал, будто знамение свыше: остановись, затормози, пока не поздно...

До улицы имени комиссаров из города Баку Миша добрался без приключений. Искомый адрес отыскал быстро. Поставил на прикол «шестерку», захватил с собой саквояж с инструментами, сумку с лекарствами и целлофановый пакет с белым докторским халатом. Тузанович требовал, чтобы его подчиненные-ветеринары, придя к заказчику, обязательно обряжались в белоснежные халаты, а за химчистку доплачивать отказывался, жмот!

Лифт кряхтя поднял Мишу на четвертый этаж. Дверь под нужным номером 73 Мишу слегка озадачила. Уж больно ветхая дверца. Рядом железные сейфовые двери с блестящими ручками и хитрыми замочными скважинами, а этот древесностружечный прямоугольник, поди ж ты, помнит еще строителей, своеобразно воспетых Эльдаром Рязановым в бессмертной комедии о нестандартном романе новоселов стандартных жилых комплексов.

Приосанившись, Миша надавил пластмассовую кнопку дверного звонка. За дверью отчетливо послышались неспешные тяжелые шаги. Басовитый, чуть с хрипотцой, мужской голос вежливо спросил:

— Кто там?

— Ветеринар, — громко произнес Миша.

Дверь скрипнула, открываясь.

— Прошу. — Немолодой мужчина, по предположению Чумакова, хозяин раненого волкодава, посторонился, давая Мише пройти.

«Не зря говорят, что собаки похожи на своих хозяев, — подумал Миша, боком проходя в переднюю. — Матерый мужик. Кличка Волкодав ему бы подошла идеально. Выше меня на пару сантиметров, а кажется великаном. И плечи у него не то чтобы косая сажень, но сразу чувствуется — мускулы о-го-го, даже завидно. И не в качалке потел мужик, не в тренажерном зале, от природы такой, порода. Ему бы еще цвет лица нормальный — ну прямо Арнольд Шварценеггер получился бы в русском варианте. Что-то он бледный какой-то. Может, от переживаний за раненую собаку? Кто ж мне рассказывал, что богатырского вида мужики не в меру сентиментальны? Не помню кто, ну и фиг с ним. Хозяин волкодава — побледневший от волнения, не просекающий юмора сундук-Шварценеггер — куда лучше сумасшедшей старушки».

— Где собачка? — спросил Миша, уже отчетливо представляя растянувшегося на полу мощного пса, мужественно, без всякого лая и нытья дожидающегося помощи.

— Сюда, пожалуйста, — жестом предложил пройти в глубь квартиры мужчина. — Прямо, пожалуйста. В комнату проходите. Обувь снимать не нужно.

— Хорошо... — Миша пошагал первым, мужчина, похожий на волкодава, сзади.

То, что мужчина одет в пляжный махровый халат, скорее всего на голое тело, Мишу не смутило и не удивило. На улице жарко, в квартире душно. Видать, дожидаясь приезда врача, ходил богатырь в джинсах, босой, в дверь позвонили — накинул халатик, сунул ноги в тапочки, дело житейское.

Миша бодро вошел в комнату, обставленную по доперестроечной моде, остановился подле круглого стола посередине, огляделся. Стенка с потускневшей полировкой, продавленный диван у окна, пара кресел с потрепанной обивкой по углам. Небогато.

— А где же собачка? — спросил Миша, ставя свой докторский саквояж на стол, попутно прикидывая в уме, платежеспособен хозяин раненого волкодава или нет и если нет, то как быть... И тут он заметил деньги.

На не прикрытой скатертью, изуродованной царапинами, пятнистой и ветхой столешнице лежали новенькие стодолларовые купюры. Гладкие, яркие, будто только что из типографии, доллары резко контрастировали с неопрятной поверхностью стола. И с мебельной рухлядью в комнате. И с блеклыми обоями. И с облупившейся краской на оконных рамах.

— Там пять тысяч долларов, — произнес мужчина за спиной скучным голосом.

— А? Что? — Миша повернулся лицом к хозяину запущенной квартиры, где словно мусор на столе была небрежно разбросана куча баксов.

— Там пять тысяч, — невозмутимо повторил мужчина. — Вы их получите сразу после операции, доктор.

— Пять штук — это много, — смутился Миша. — Даже если рана серьезная.

— Ранение пустяковое. Пуля на излете пробила плечо и застряла в мясе. Нужно извлечь пулю, продезинфицировать рану, зашить... Короче, вы сами знаете, что делать, не мне вас учить, доктор.

— Пулевое ранение?! — не поверил Миша. С огнестрельными ранениями Чумаков в своей ветеринарной (в отличие от реанимационной) практике сталкивался впервые.

— Да. Пуля-дура отрекошетила, попало в плечо, — как ни в чем не бывало, будто речь шла о пустяковом вывихе или банальной простуде, подтвердил мужчина.

— Ну хорошо... — Миша все же поставил саквояж на стол, положил рядом сумку с лекарствами, полез в целлофановый пакет за белым халатом. — Хорошо... Где собачка?

— Нету собачки.

— Как это нету?.. — Миша замер в нелепой позе. В одной руке целлофановый пакет, в другой скомканный белый халат.

— Ранило меня, — невозмутимо объяснил мужчина.

Секунда, и легкая махровая ткань упала к его ногам. Обнажился торс, он сделал плавное, но излишне быстрое движение, и по его лицу пробежала судорога боли. Левая рука мужчины выше локтя была перебинтована, меж полосок бинта выбивались клочки ваты. Поддерживая левый локоть правой ладонью, мужчина приподнял раненую руку, и Миша увидел бурые влажные пятна на бинтах.

— Сзади ударило, — пояснил раненый. — Водкой дырку побрызгал. Кое-как сумел самостоятельно перебинтоваться, но кровотечение, кажется, не остановил, да и дезинфекция разбавленным спиртом штука ненадежная.

«Сейчас или никогда!» — решился Миша, и скомканный белый халат полетел в лицо полуобнаженному мужчине с забинтованным левым плечом. Невероятно! Второй раз за сегодняшний вечер Чумаков изображал из себя спортсмена-регбиста. Нападающий из команды «обыватель» против игрока из клуба «криминал». На этот раз Миша не стал толкать противника корпусом. Изящно обошел его, ослепленного накрывшим лицо белым халатом, и прыгнул через порог в прихожую...

Прыгнуть-то Миша прыгнул, а вот приземление на половичке в прихожей не состоялось. Чумаков оттолкнулся от паркетной доски, завис в воздухе, тело дернуло назад, лишенные опоры ноги по инерции вынесло вперед, резануло под мышками, пиджак затрещал по швам. Не сразу Миша сообразил — его поймали за шиворот. И держат в приподнятом состоянии, как котенка за шкирку. С легкостью, без всякого напряга. Словно пиджак зацепился за крюк башенного крана. И кран этот поворачивается, стрела, под которой техника безопасности не рекомендует стоять, поднимает Мишу еще выше, проносит мимо круглого стола посреди комнаты, замах — Чумаков летит на диван возле окна.

Миша и сам был человеком не слабым. Учась в институте, серьезно занимался спортивной гимнастикой. Даже в соревнованиях участвовал и до сих пор легко подтягивался на турнике целых двенадцать раз «хватом сверху». И разнообразных силачей в своей жизни Чумаков повидал немало. Был знаком, например, с борцом-вольником, гнувшим гвозди буквой Г. Но вот так, играючи, одной рукой манипулировать семьюдесятью восемью килограммами живого веса знакомому мастеру спорта по вольной борьбе было слабо. А если вспомнить, что таскал за шкирку Чумакова (пусть и здоровой рукой) человек с кровоточащим огнестрельным ранением, так вообще — фантастика! Нечто из Книги рекордов Гиннесса.

— Ух!.. — Чумаков побарахтался на диванных подушках, тряхнул головой, приходя в себя, сел. — Ух!.. Ну, ты даешь, дядя... Мог ведь малость промахнуться и в окошко меня выбросить...

— Мог, — спокойным голосом ответил раненый без намека на одышку после активных манипуляций с прытким не в меру доктором.

— Ух, и силен же ты, зверюга, аж оторопь берет!..

— Я не зверь. Я не бандит и не уголовник, как вы, доктор, наверное, подумали. Я честный, законопослушный гражданин, случайно угодивший под пулю.

— Ха! Не смеши меня, дядя. Честный он и законопослушный! Видали, а? Пять штук ветеринару, вызванному по шутовскому объявлению, байка про собачку, пуля в плече, никакой милиции... Ты не поверишь, дядя, я сегодня второй раз нарываюсь черт знает на что. Второй раз за день! Невероятно, невозможно...

— Все возможно, пока ты живой.

— Пока живой, да? Угрожаешь? Откажусь тебя оперировать, и ты мне шею свернешь, так, что ли?

— Нет, я не угрожаю. Просто делюсь опытом. Долго живу, всякое видел, многое понял.

— Долгожитель, блин... — устало и совсем не весело улыбнулся Михаил. С момента падения на диван его охватила расслабляющая мышцы апатия. Неплохой врач, Миша Чумаков понимал, почему вдруг мускулы стали вялыми, а мозг ленивым. Пока он гонялся за черным «БМВ», в кровь фонтаном хлестал адреналин. Когда убегал из бандитской малины, адреналин бурлил водопадом. Всему есть предел. Последняя порция естественного биостимулятора исчерпана, как оказалось, попусту. Облом. С мужиком, похожим на волкодава, тягаться в смекалке, реакции и тем более в силе — бесполезно. Организм это почувствовал, и включились защитные системы. Телу, нервам, мозгу жизненно важно восстановиться. Можно, конечно, собраться с духом, заставить работать часть необъятных резервов человеческого естества, но зачем? Какова перспектива? — ...Долгожитель... На сколько, дядя, ты меня старше? Лет на десять, а берешься учить.

— Сколько вам лет, доктор?

— Тридцать четыре.

— А мне пятьдесят два.

— Ого! Ну, ты даешь, дядя!.. Хорошо сохранился, как мамонт в вечной мерзлоте.

— Природа, диета, режим. Лет десять еще смогу спокойно отжаться полсотни раз, упираясь в пол одним пальцем левой руки. Если вы мне плечо левое почините, уважаемый доктор.

Мужчина разговаривал с Мишей по-прежнему совершенно спокойно, обращался подчеркнуто на «вы», не замечая Мишиного панибратского «ты». Стоял в трех шагах от дивана в непринужденной, естественной позе. Смотрел холодно и бесстрастно, без злобы или угрозы. Безусловно, он понимал и физическое, и моральное состояние Чумакова. Философски пережидал приступ легкого словесного поноса доктора Чумакова, поддерживал беседу без нажима, игнорируя боль в плече. Не будь Миша врачом, он бы подумал, что рана не приносит собеседнику никакого беспокойства.

— Плечо-то как? Болит? — спросил Миша с откровенной издевкой.

— Болит, — не обращая внимания на Мишин сарказм, ответил раненый.

— Ну а если я все же откажусь оперировать? Категорически и бесповоротно? Что тогда?

— Тогда вы уйдете отсюда без денег.

— Вот так просто встану с дивана и уйду? Серьезно?

— Абсолютно серьезно.

— Зачем же надо было ловить меня за шкирку, швырять на диван?

— Чтобы вы приняли обдуманное, взвешенное решение, а не следовали первому импульсу, о котором после, возможно, сами пожалеете.

— Ни фига не понимаю!

— Я объясню. Вы вправе сейчас же уйти и обратиться в милицию. Рассказать о моем вызове, ранении, о пяти тысячах долларов. В таком случае я покину квартиру следом за вами. Эта квартира не моя. Я ее арендовал без всяких договоров, частным образом. Владелец данной жилплощади не видел моих документов. Я назвался чужим именем, и вряд ли по описанию внешности и отпечаткам пальцев милиционеры меня разыщут. Более того, вряд ли меня вообще станут искать. Случится так, что загруженные неотложными делами менты заинтересуются вашим сообщением и, как вы поняли, меня не обнаружат, их интерес мгновенно переключится на ветеринарную фирму с аббревиатурой ЦКБ, они непременно зададутся вопросом, случайно ли раненый человек позвонил, как вы сами сказали, «по шутовскому объявлению», быть может, «ЦКБ Бориса Николаевича» специализируется не только на лечении собачек?..

— Ерунда! В ЦКБ у Бори Тузановича, моего хозяина, все чисто.

— Но нервотрепка вашему хозяину обеспечена. Впрочем, вряд ли менты вообще что-либо станут предпринимать. Заглянут в эту квартиру, скажут вам спасибо за сигнал, на том дело и закончится. Теперь, допустим, вы беретесь меня оперировать...

— Секундочку! А ну как у ЦКБ есть крутая «крыша?» И я бегу не в милицию, а звоню своей «крыше», а?

— Без разницы. Я тоже умею звонить по телефону. Допустим, мои друзья уже знают, куда конкретно я обратился в надежде получить медицинскую помощь...

— Ты только что говорил, что законопослушен, и тут же намекаешь на крутых друзей! Нелогично, дядя.

— Я сказал «допустим». Сделайте предложенное мною допущение, и вы без труда представите, с чем столкнетесь, нарушив клятву Гиппократа...

— Но я могу сделать операцию, взять баксы и рвануть к ментам... или под «крышу»...

— Безусловно. Я рискую больше вашего. Анестезия, операция, на какое-то время я превращаюсь в беспомощный кусок мяса, не способный даже позвонить по телефону. Вы же гарантированно уходите с деньгами думать дальше, к кому пойти, что делать. Идти к ментам сдавать доллары и меня. Или под «крышу» делиться баксами и информацией. Или пройтись по магазинам, подыскать подарок супруге на честно заработанные деньги.

— Я разведен.

— Ну, тогда купите чего-нибудь маме с папой.

— Мама с папой далеко, домашних животных нет, невесты на примете тоже нет, и денег, как всегда, в наличии почти нет... Ииэ-эх-х! И правда, что ли, рискнуть, а?.. Учти... простите... учтите, хирург я, мягко говоря, не очень опытный.

— Мне выбирать не приходится.

— И придется давать общий наркоз.

— Я знаю. Вы вправе не дожидаться, пока я отойду от наркоза, никаких претензий. Деньги на столе, только дверь за собой не забудьте захлопнуть, пожалуйста.

— Где можно руки помыть? И еще нужно воду вскипятить, продезинфицировать инструменты.

— Из комнаты направо — кухня. Чистые кастрюли на плите. Пиджак положите на кресло, полотенце в ванной, а я, с вашего позволения, пока на диван присяду. Голова кружится, и плечо болит, будь оно неладно...