"Час волкодава" - читать интересную книгу автора (Зайцев Михаил)

Глава 2 День расплаты

— ...Она замолчала, спину выгнула, рот открыла, как рыба, выброшенная на берег, посмотрела на Кешу и обмякла. Я ее подхватил, не дал упасть на пол. Кричу Кеше: «Петрович, едреныть, звони в „Скорую“, че сидишь!» А он сидит как статуя, окаменел весь, бледный, как из гипса. Думаю — сейчас и Петрович бухнется, у него ж, это, сердце, синяк под лопаткой. Марину уложил на пол, звоню, вызываю «неотложку». Врачи, молодцы, через десять минут приехали. Я сам им двери открывал. Петровича заставил, пока врачей ждали, коньяка выпить — бесполезно. Выпил, а все равно весь каменный сидит. И, главное дело, молчит, едреныть, ничего не отвечает. Я спрашиваю его: «Где у вас в доме валидол? Ваще, где лекарства?» А он молчит. Слава богу, врачи быстро приехали, и это... это самое... в общем, Марину перенесли в спальню, Петровичу давление померили. Двести, едреныть, на сто семьдесят! Доктор Марину в спальне смотрел, а медсестра укол Петровичу сделала и меня с собой в прихожую увела. Вышел доктор из спальни и говорит: «Мы ее потеряли». Марину, в смысле. В смысле — умерла. Меня медсестра спрашивает, волновалась ли Марина накануне. Я, едреныть, как заору. Волновалась, ору, за Кешу. Она, кричу, так его любила, едреныть, что вам, ору, и не снилось. Объясняю им про Кешино больное сердце, про то, как и он ее тоже любил. Позавчера, объясняю, расписались, и вот оно как вышло... Врачи мне — вы сами-то, говорят, успокойтесь. А я плачу, как баба, ничего с собой поделать не могу, едреныть! Пошли на кухню, посмотреть, как там Петрович, живой или тоже того... это самое... помер с горя. Ну и сказать же ему как-то надо, едреныть, про это... про то, что Марина скончалась от сердечного приступа... Заходим на кухню, а он поплыл, в том смысле — помутнение рассудка у Петровича. Горшок с цветком на подоконнике двигает! Врач ласково так Кешу за локоток взял, отвел от окна, усадил Петровича за стол и коньяку ему в чашку из-под чая налил. А Петрович и говорит — это ее, говорит, Маринина чашка — и бух, трахнул чашкой об пол. Фарфор вдребезги, брызги по всей кухне. Врач тогда медсестре говорит — сделай, говорит, ему еще один успокоительный укол. А я чувствую, у меня коленки дрожат, едреныть. Не спьяну, нет. Мы, это самое, выпивали, конечно, пока с Мариной плохо не стало, но, конечно, в коленках дрожь у меня не от водки. Я вообще, как она сознание потеряла, протрезвел мгновенно... Медсестра Петровичу укол делает, а я ору — доктор, ору, ради бога, и мне вколите успокоительного.

Доктор говорит — вам, говорит, лучше выпить коньяка. Я хвать бутылку со стола и в два глотка ее прикончил. И хоть бы что, мужики!.. Я и сегодня, едреныть, прежде чем в крематорий поехали, стакан спирта накатил. Та же история! Ни в одном глазу. И сейчас, за столом, пью, едреныть, водяру, как воду. Не берет, зараза!.. Ну, все, мужики, пошли обратно. Неудобно, полчаса, едреныть, курим, а Петрович там один с бабами. Тушим хабарики, мужики, и пойдемте помянем Марину последний раз, да по домам надо расходиться, едреныть...

Строго одетые, не по погоде, жаркой и душной, в темных костюмах, при галстуках, мужчины, молча согласившись с Андреем Васильевичем Колковым, затушили сигареты, побросали окурки в привязанную проволокой к перилам консервную банку и гуськом понуро двинулись к дверям Кешиной квартиры.

На поминках присутствовали те же самые люди, что и на прошлой неделе на свадьбе. После первых рюмок, выпитых не чокаясь, Андрюхе остро захотелось курить и, не зная, можно ли на поминках курить за столом или нет, Колков, извинившись, ушел дымить на лестничную клетку. За ним потянулись остальные мужчины. Курящие и некурящие мужчины сбежали из-за стола, где причитали подруги покойной и тихо плакали престарелые тетушки вдовца.

Иннокентий остался за столом. Рядом с пустым стулом, рядом с налитой до краев стопкой водки, накрытой кусочком черного хлеба. Кеше тоже хотелось курить, но он не знал, как вести себя на лестничной клетке с собратьями по полу. За столом проще. Сидишь, наклонив голову, и считаешь, от нечего делать, траурные расходы, равные приблизительно той сумме, которая была подарена на свадьбу. Никакой скорби, горечи утраты, угрызений совести Кеша не чувствовал и очень боялся, что это заметит собравшийся на поминки народ. Но вроде пронесло — не заметили сухих глаз вдовца и его скучающего взгляда. Все считали, что Кеша пребывает в состоянии шока, между тем ежели что и угнетало душу Иннокентия, так это горькое чувство досады. Жалко, рановато сдохла Марина, не успел Сан Саныч вколоть ей «сыворотку правды».

Хотя, конечно, в первые секунды после смерти жены небольшой шок Иннокентию довелось пережить. Как-никак он впервые в жизни, можно сказать, осознанно убил человеческое существо. «Убил» — слово, не совсем соответствующее совершенному Иннокентием поступку, однако дело не в словах и формулировках. Шок был, к чему скрывать, но не столь драматический, как живописал мужикам в импровизированной курилке Андрюха Колков. Вот Андрюху внезапный сердечный приступ Марины действительно поразил не на шутку. А Кеша, едва у Марины перехватило дыхание, сразу же начал размышлять, как бы побыстрее найти предлог, чтобы передвинуть герань на подоконнике и таким образом просигналить Сан Санычу — случилось нечто экстраординарное, вечерний допрос с применением спецсредств отменяется. Предлог не нашелся, манипуляции с геранью заметили и приехавшие на вызов врачи, и Андрюха, однако повезло — поведение Иннокентия списали на то самое психологическое потрясение, которого у него почти и не было вовсе.

Общаясь с милиционерами, которые должны были засвидетельствовать естественную, ненасильственную смерть Марины, Иннокентий понял, насколько гениальным был план «Синей Бороды», предусматривающий его (его, не ее!) устранение в первые дни после свадьбы. Все, абсолютно все должностные лица сочувствовали Иннокентию. Искренне, без всяких оговорок. Смерть одного из супругов в самом начале медового месяца — явление чрезвычайно редкое и поистине достойное сочувствия. Кеше не пришлось изощренно притворяться. Любые его не соответствующие трагической ситуации слово, жест, взгляд окружающие трактовали как последствия пресловутого нервного потрясения в связи с кончиной любимой. Мотаясь по инстанциям, регистрируя смерть жены, организуя кремацию, Иннокентий постоянно представлял на своем месте Марину. Да, убийство супруга точно так же сошло бы ей с рук, как и ему. Ей было бы еще проще, чем Кеше. Талантливая актриса, Марина, безусловно, сыграла бы роль убитой горем вдовы с тем же блеском, что и роль любящей новобрачной.

Вчера, когда Иннокентий ездил в бюро ритуальных услуг выбирать урну, куда ссыпят пепел из топки крематория, в вагоне метрополитена к нему подошел высокий плотный мужчина в черных очках на пол-лица, в бейсболке, надвинутой до бровей, в джинсовом черном костюме. Иннокентий не сразу опознал в этом не по годам одетом мужчине Сан Саныча. А когда опознал, не удивился. Скорее обрадовался. О гибели Марины Сан Саныч знал. Откуда? Элементарно — все бабушки во дворе последние дни судачили исключительно о драме молодоженов. Как дикторы телевизионных новостей раз за разом, днями повторяют одну и ту же политическую новость, дополняя ее свежими комментариями, так и бабульки во дворе беспрестанно болтали о новопреставленной рабе божией Марине, делясь новыми деталями происшествия, услышанными от периодически появляющегося во дворе Андрюхи Колкова, либо собственными субъективными наблюдениями и умозаключениями. Достаточно было зайти в родной Кеше проходной дворик, сесть на скамеечку возле старушек, с утра до ночи греющих на солнце старые кости, внимательно вслушаться в старушечью болтовню, чтобы вся картина происшедшего, последовательность и драматургия событий через пять минут молчаливого курения стала абсолютно ясна любому внимательному курильщику.

— В общих чертах я все знаю, — согнувшись, прошептал Сан Саныч в ухо Иннокентию. — Когда и во сколько похороны?

— Завтра в одиннадцать утра кремация, — шепотом ответил Кеша.

— Угу. Понял. Потом, значит, поминки. Часам к двум скорбящие разойдутся... Как останетесь один, побеспокойте, пожалуйста, герань на подоконнике и ждите нас с Чумаковым в гости.

— Осторожно, двери закрываются, — зашуршала магнитофонная лента в динамике вагона метро. — Следующая станция...

Сан Саныч проскочил в щель закрывающихся дверей за секунду до того, как их створки сомкнулись...

— Помянем еще раз безвременно ушедшую от нас Марину. Знай, Иннокентий Петрович, мы, твои друзья, скорбим вместе с тобой. Крепись, Петрович. — Андрюха залпом выпил рюмку теплой водки.

Все, кто был за столом, выпили вместе с Андрюхой. Пришлось и Кеше давиться водкой, хотя ни поминать Марину, ни просто пить огненную жидкость ему не хотелось. Одно слава богу — эта рюмка последняя. Купленные для скорбного застолья бутылки с «белым вином» опустошены, лишь в символической рюмочке для покойной плещется сорокаградусная жидкость.

— Может, я в магазин сбегаю, едреныть?.. — пробурчал Андрюха Колков, отследив изучающий пустую водочную тару взгляд Иннокентия. И тут же получил локтем под ребра от сидящей рядом с Андрюхой мадам Колковой. Андрюха тихо ругнулся на жену, и его неизменное «едреныть» послужило своеобразным сигналом для собравшихся за поминальным столом.

Все разом засобирались. Женщины первыми повскакали с мест, прихватив свои и мужчин тарелки, дружно потянулись в кухню. Мужчины столпились возле Кеши, жали ему руку, высказывали прощальные соболезнования. Всем поскорее хотелось выйти на улицу, на воздух. И позабыть сегодняшнее хмурое утро в крематории. Одного Колкова тянуло остаться, однако противопоставлять себя остальным скорбящим Андрюха не решился. Громко шепнул Кеше на ухо:

— Крепись, старик, вечерком, после семи, может, зайду еще, крепись.

Родственницы-тетушки опасливо косились на красноносого Андрюху. Расслышали его обещание навестить вдовца вечером и опасались, как бы Кеша не ушел в запой вместе с Колковым. Без особого нажима престарелые тетушки вызвались остаться с Иннокентием, разделить его одиночество. Однако Кеша выпроводил и их. Вздохнул с облегчением, оставшись наконец-то один. Посуда убрана, стулья расставлены по местам, залитая водкой нерасторопным Колковым скатерть лежит в стиральной машине. Дома чистота, тишина и порядок. Немного раздражают затянутые черным зеркала да стопка водки с куском хлебушка, но тут уж ничего не поделаешь, придется еще как минимум сорок дней соблюдать траур, притворяться скорбящим. Не хочется, а придется.

А вот чего хочется, так это покурить. Спокойно и с удовольствием. Где сигареты? На кухне. Кстати, и горшок с геранью надо передвинуть к центру подоконника.

Сказано — сделано. Горшок с растением сдвинут, сигарета в уголке рта весело дымится. Чем бы заняться в ожидании Сан Саныча с партнером? Может быть, выпить чашечку крепкого кофе? Чтоб хмель из головы выгнать?

Кеша подошел к плите, взял спички, собрался зажечь газ, поставить чайник на огонь, но не судьба! Звонок в дверь заставил отложить питие кофея по крайней мере на несколько минут. Не иначе Сан Саныч пришел. Или кто-то из участников поминок чего-то позабыл в квартире у вдовца? Уж слишком мало времени прошло как с момента ухода гостей, так и с момента миграции горшка герани на подоконнике.

Иннокентий подошел к двери, заглянул в глазок. На лестничной площадке стоял средних лет мужчина. В зеленой туристической штормовке, с гигантских размеров рюкзаком за плечами.

— Вам кого? — спросил Кеша, и не думая открывать дверные замки. Мало ли, вдруг мужичок-турист на самом деле боевик «Синей Бороды»? Ведь должна же «Борода» каким-то образом отреагировать на трагическую гибель своей сотрудницы, известной Иннокентию под именем Марина! Непременно должна, просто обязательно...

— Я к Григорьевым. К соседям вашим приехал, рюкзак их привез, а их дома нету. Можно у вас рюкзак оставить?

Ложная тревога. Кешины соседи, муж и жена Григорьевы, действительно больны туризмом, вечно таскаются с рюкзаками за плечами по Подмосковью.

Кеша открыл дверь. Молниеносный удар ногой в живот опрокинул Иннокентия на спину, отбросив в глубину прихожей. Ну конечно! Всему дому известно об увлечении Григорьевых туризмом, знала об этом и Марина. От нее узнали о хобби Григорьевых и коллеги из «Синей Бороды». Кеша ожидал их с того самого момента, как врач «Скорой помощи» констатировал Маринину смерть. Постоянно был начеку, хотя и понимал — существуют тысячи способов, как его, Кешу, взять в заложники, прикончить на улице в толпе прохожих или... или сделать с ним еще нечто такое, что и в голову не придет. Ответить самому себе внятно, зачем он может понадобиться «Синей Бороде», Иннокентий не сумел. Но вряд ли ему простят смерть Марины. Они же наверняка догадались, что Кеша расшифровал Марину, как догадалась о том же Марина за секунду до смерти.

Двигая герань на подоконнике, Кеша немного расслабился. Через полчаса-час ожидал Сан Саныча, который непременно каким-то образом поможет ему. Хотя бы выскажет свои предположения о возможном развитии событий — и то уже много. Совсем чуть-чуть расслабился, и вот результат! Купился на примитивный прием. Точнее, на два приема. На хитрость с просьбой открыть дверь и на элементарный удар ногой. Прямо в живот пяткой.

Свалившись на пол, Кеша перекувырнулся через плечо, встал на одно колено и поймал ногу противника, намеревавшегося вторым, на сей раз размашистым, дуговым ударом достать Кешу в голову. Шлепком левой ладони по голени Иннокентий остановил удар, правой рукой зафиксировал подколенный сгиб противника. Рывок обеими руками — мужичонку с рюкзаком развернуло на сто восемьдесят градусов. Теперь нужно резко вскочить, удерживая пойманную конечность, и носком ботинка врезать супостату в пах. Но что это? В квартиру вбегает еще один противник. Одет стандартно-безлико, по-летнему. Джинсы, футболка, кроссовки. Но Кеше хватило одного взгляда, чтобы понять — с этим высоким чернявым мужчиной он уже встречался однажды... Ба! Да это же кавказец, побежденный Иннокентием в ресторане «Шалман»! А что это у него в руке? Хлыст! Полутораметровый, витой, кожаный хлыст со стальным колечком-утяжелителем на конце.

Ворвавшись в квартиру, кавказец взмахнул хлыстом. Тугая витая кожа, щелкнув, обвилась вокруг Кешиной шеи. В глазах его сразу же потемнело, ослабевшие руки выпустили пойманную ногу, схватились за удавку на шее. Рывок кожаной петли — Кеша неловко заваливается на бок. Удар... Кто, чем и как бьет, Кеша не видит. Чувствует тупую боль в затылке и теряет сознание, проваливается в черноту небытия, где нет ни радости победы, ни горечи поражения...

Первый раз после удара по затылку Иннокентий очнулся ненадолго. Минуты на две, на три. Руки и ноги у него были связаны. Веревка стянула вместе согнутые колени и локти, обвила щиколотки и запястья, захлестнула рот, не позволяя вскрикнуть или хотя бы застонать. Кромешная тьма. Щеки, нос и веки трутся о грубую ткань. Эта шершавая плотная ткань обтянула все тело. Он связан. Он в мешке.

«В рюкзаке! Я упакован в рюкзак! В тот, что был за плечами мужика, назвавшегося туристом, приятелем соседей Григорьевых! Наверное, чтоб меня и старушек во дворе обмануть, засунули в рюкзак что-то резиновое, надувное. Я потерял сознание, из резинового изделия выпустили воздух и вместо дутой резины в рюкзак засунули меня!.. Трясет... Пахнет бензином... Меня вынесли из дому, спрятав в рюкзак, и запихнули в багажник... Нечем дышать... Тошнит... Я задыхаюсь... Я сейчас умру... Голова болит, голова...» Осознав свое незавидное положение, Кеша, уверенный, что душа его навсегда отлетает от тела, снова лишился чувств...

Второй раз очнувшись, Иннокентий не ощутил веревочных узлов ни на лодыжках, ни на запястьях. И зубы более не терзали веревку. И тьма вокруг исчезла.

Иннокентий лежал на спине, вытянувшись во весь свой невеликий рост, на холодном каменном полу. Высоко под бетонным потолком светила тусклая лампочка. Распаковав и развязав Кешу, ему заботливо надели на нос очки. Светящуюся грушу-лампочку он видел вполне отчетливо.

За небольшой поворот головы влево пришлось расплатиться взрывом боли в затылке. Зато лампочка больше не слепила глаза. И стала видна стена. Бетонная серая стена. И переплетение ржавых труб вдоль стены. Подвал. Пахнет сыростью. Сквознячком справа до ноздрей доносит еще какой-то запах, весьма неприятный. Сладко-приторный.

Зажмурившись от боли в затылке, Кеша повернул голову вправо. В бетонном мешке, в комнате площадью примерно шесть квадратных метров, без окон, где было холодно, как в карцере, помимо Кеши на полу лежал еще один человек. Плечом к плечу с Иннокентием лежало голое женское тело. Мертвое тело!

— Марина-а-а!!! — заорал Кеша, срывая голосовые связки.

Вскочил с пола, не замечая жжения в затылке и рези в отекших мышцах. Отпрыгнул к стене, стукнулся спиной о ледяную чугунную трубу, замер, глядя на труп некогда любимой им женщины.

Ее должны были сжечь... Сегодня, в одиннадцать утра, после церемонии прощания в крематории ее должны были сжечь!

Не сожгли... Вот она лежит. Мертвая. Обнаженная. Лицо, шея, кисти рук резко отличаются по цвету от остального тела. И лицо, и шея, и кисти покрыты толстым слоем грима, остальное тело во время прощальной церемонии скрывала одежда. И эти пятна на бедрах, первые поцелуи тления, и страшный шрам — небрежно зашитый суровыми нитками разрез от паха до груди, все уродство смерти сегодня утром скрывало длинное платье-саван.

«Нечего бояться, нечего! Это всего лишь мертвая плоть, разлагающаяся неживая материя. Видоизменяющаяся органика. Конгломерат распадающихся клеток... Нечего бояться. Нечего!..» — уговаривал себя Кеша, беспрестанно, как молитву, повторяя в уме правильные слова, складывающиеся в логически безупречные по смыслу предложения. Но руки при этом у Иннокентия предательски дрожали, колени подгибались, а к горлу комком подступала тошнота.

Заставив себя оторвать взгляд от мертвой женщины на полу, Иннокентий осмотрелся по сторонам. Должен же быть выход из этого помещения, одновременно похожего на морг и на карцер. Есть выход! Железная дверь в серой стене.

Медленно, приставными шагами, царапая спину о трубы, вьющиеся по стенке, Иннокентий добрался до двери. Толкнул ее. Заперто.

«Так и должно быть, — успокоил себя Кеша. — На то и дверь, чтобы ее запирать. Вот и замочная скважина в двери есть, а значит, существует и ключ, который вставляется в эту скважину и открывает замок. Нечего бояться. Нечего! Меня выпустят отсюда. Выпустят! Меня заперли, чтобы напугать, а значит, я не должен бояться. Не должен!»

Кеша постучал в дверь. Деликатно, костяшками пальцев. Прислушался. С другой стороны было тихо. Постучал сильнее, кулаком, за дверью прежняя тишина. Дернул дверную ручку. Бесполезно. Стукнул снова, еще сильнее. Никаких результатов.

Стуча в дверь, Кеша повернулся спиной к трупу. И когда вслушивался в гнетущую тишину, мечтая услышать приближающиеся шаги, ему показалось, что ухо уловило едва различимое шевеление сзади. Шорох, как будто кто-то тихонечко скребет ногтями по полу. Кто-то?! Кто? Кроме мертвой женщины сзади за спиной, никого в помещении больше не было и быть не могло!

«Это галлюцинация! Слуховая галлюцинация в результате чрезмерного сосредоточения на собственных слуховых ощущениях. Нечего бояться! Нечего!.. И нечего оборачиваться, смотреть на труп, как будто он в силах пошевелиться. Трупы бездвижны! Бояться нужно живых с другой стороны двери, а не мертвое, выпотрошенное тело».

Вопреки собственной воле, ругая себя последними словами, Иннокентий все же повернул голову, искоса, через плечо посмотрел на покойницу.

«Пальцы!!! У нее согнулись пальцы! Не может быть! Этого не может быть!.. Как же так? Я точно помню — ее вымазанные гримом пальцы с посиневшими ногтями касались пола подушечками, а сейчас они согнуты, и ногти впились в ладонь...»

Иннокентий закрыл глаза. Сжал зубы. Глубоко вздохнул. Задержал дыхание, сосчитал в уме до десяти. Медленно выдохнул.

«Дурак!!! Я дурак! Все правильно. Пальцы ее левой руки разогнуты. Пальцы правой — сжаты в кулак. Когда я очнулся и смотрел на нее, правую кисть заслоняло мертвое тело. Подошел к двери, и тело заслонило левую руку. Сразу не обратил внимания на согнутые пальцы правой руки, стукнул в дверь, почудился шорох, обернулся и... и чуть было не сошел с ума... Меня посадили сюда, чтобы свести с ума!.. Хотя зачем ИМ сумасшедший? ОНИ просто-напросто решили сломать мой дух и ждут, когда я начну орать, умолять открыть дверь, колотиться об нее лбом, молотить ее кулаками. Сломленный человек покорен и послушен. Его проще допрашивать, ему легче приказывать. Например, можно приказать подписать дарственную на квартиру, угрожая в случае отказа бросить обратно в холодный морг-карцер и заставить провести ночь рядом с трупом... Ну что ж... Хотите истерику? Ладно. Учиню истерику. Тем паче мне сейчас это раз плюнуть. Достаточно снять с себя запреты на страх, и он вырвется наружу... Ну что ж... Раз, два, три... начали: МНЕ СТРАШНО! Я боюсь ее! Боюсь!!!»

Иннокентий остервенело забарабанил кулаками в дверь, перемежая кулачные удары таранящими тычками плечами, пинками коленкой и тычками носком ботинка.

— Выпустите меня отсюда!!! — надрывался в крике Иннокентий. — Откро-о-о-ойте две-е-е-ер-р-рь!!! Вы-ы-ыпус-тите ме-е-еня!..

Дверь распахнулась неожиданно. Ни приближающихся шагов, ни поворота ключа в замке беснующийся Кеша, естественно, не услышал. Толкнулся плечами в железо, и оно неожиданно подалось. Потеряв равновесие, Иннокентий вывалился в коридор. Узкий и длинный, с белыми стенами, с лампами дневного света на побеленном потолке. Споткнувшись о порог морга-карцера, Иннокентий свалился на ярко-красную ворсистую ковровую дорожку. Попытался было сразу же подняться на ноги. Уперся ладонями в ковровое покрытие на полу, подогнул колени к животу и тут же получил сильный удар под ребра. Кешу подбросило вверх, он перевернулся на спину, и грубый голос приказал властно:

— Лежать! Без команды не вставать!

Повернув голову на голос, Иннокентий увидел знакомого еще по ресторану «Шалман» кавказца. В правой руке высокий, смуглый, черноволосый мужчина держал связку ключей, в левой — хлыст.

— Узнал меня, козел? — усмехнулся кавказец. Говорил он без всякого акцента и в общем-то беззлобно. — У меня на тебя зуб, козлик. За драку в кабаке. Опозорил ты меня в ресторане, убогий. Придет время — ответишь по всей форме, а сейчас вставай. Медленно. Будешь шалить — охромеешь на вторую ногу...

Кавказец щелкнул хлыстом. Металлическое кольцо-утяжелитель на конце витой кожаной косы, ударившись о штукатурку, оставило глубокий неровный след-отметину на белой стене.

— Встать, руки за голову! Выполнять!

Иннокентий поднялся. Поправил дужку очков на переносице, сцепил на затылке руки «в замок».

— Хромай в конец коридора, козлик. Дверь в торце видишь? Туда и хромай. Дохромаешь до двери, руки с затылка снимешь, вежливо постучишься, попросят — войдешь. Кругом! Шагом марш! Выполнять!

Хлыст просвистел возле Кешиного лица. Настолько близко, что легкий ветерок распушил слипшиеся от пота волосы на лбу.

Иннокентий повернулся спиной к кавказцу. С трудом пошел, куда было велено. Ушибленные ребра тупо ныли, болел затылок, обессиленные после истерики мышцы мелко вибрировали.

Кеша ковылял мимо ряда крашеных белых дверей справа и слева, борясь с искушением рискнуть и дернуть за одну из дверных ручек.

А вдруг за этой, или вот этой, или вот той дверью свобода? За безликой, ничем не отличающейся от остальных дверью в торце коридора вряд ли его ждет что-то хорошее. Войдя в комнату за дверью в торце, не исключено, Кеша больше оттуда не выйдет. Никогда.

«Все мы смертны. По крайней мере руки у меня свободны. Постараюсь продать свою жизнь насколько возможно дороже. Зря разве я отрабатывал технику „ищущих пальцев“?..» — подумал Кеша и, как было приказано, расцепил руки на затылке. Постучался в чуть-чуть приоткрытую дверь в торце белого коридора.

— Войдите.

Кеша вошел.

— Закрывайте за собой дверь, пожалуйста. Проходите, садитесь.

Квадратная комната без окон. Как и в коридоре, белые стены, белый потолок. Из-под потолка льется искусственный дневной свет. Пол застлан салатного цвета ковролином. Достаточно просторно. В трех метрах от двери стандартный офисный стол. На столе письменный прибор, стопка писчей бумаги, компьютер. За столом в кожаном кресле сидит господин лет шестидесяти на вид. В белой рубашке без галстука, в черных тщательно отутюженных брюках, из-под которых торчат белые носки (моветон!). Стол представляет собой темную доску на ножках гнутого металла, выдвижная тумба стола справа от господина в кресле, и Кеше хорошо видны начищенные до блеска модные полуботинки вежливого господина.

«На кого же он похож? — напряг ассоциативную память Иннокентий. — На кого-то известного... Понял — он очень похож на актера Шона Коннери. Такая же седая бородка, короткая стрижка, телячьи умные глаза и густые брови. И фигура. Высокая, мощная...»

— Не стойте в дверях, Иннокентий Петрович. Садитесь. Захотите курить — не возражаю. Возле вашего кресла на полу пепельница. Заметили?

Предназначенное Иннокентию кресло, мягкое и глубокое, стояло на порядочном расстоянии прямо напротив стола. А на полу и правда рядышком с креслом поставили пластмассовую пепельницу. И пачку «Прима люкс» позаботились положить возле пепельницы. И зажигалку.

Иннокентий уселся в кресло. Поднял с пола сигареты, пристроил пепельницу на коленке, закурил.

— Удобно устроились, Иннокентий Петрович? Осмелюсь предположить — не совсем комфортно. Чувствуете, как покалывают спину сквозь кожу обивки острые железяки? И в задницу упирается острое. Вам мешают расслабиться электроды под обивкой. Вам не видно, но поверьте — под ковролином протянут провод, заканчивающийся электродами под обивкой кресла. Компьютер заслоняет от вас кнопку на моем столе. Одно нажатие этой кнопки, и вас ударит током. Умоляю, Иннокентий Петрович, не пытайтесь, пожалуйста, подняться с кресла без моего разрешения, иначе я нажму кнопку и устрою вам физиотерапию — усмирение электричеством. Сидите смирно, договорились?.. А?.. Ответьте, пожалуйста.

— Да.

— Замечательный ответ! Короткий и четкий. Впредь, пожалуйста, отвечайте столь же лаконично, иначе я нажму вышеупомянутую кнопку и кресло под вами превратится в электрический стул. Уяснили?

— Понял.

— Весьма отрадно, что вы такой понятливый. А я вот многое в вас не понимаю, Иннокентий Петрович. К примеру, для меня остается тайной — давно ли вы догадались и как догадались, что Марина намерена отправить вас на тот свет?

— Как мне к вам обращаться?

— Отвечать вопросом на вопрос невежливо, Иннокентий Петрович! На первый раз прощаю, но в следующий — нажму кнопку... Однако я и вправду забыл представиться. Называйте меня господином Полковником. Договорились? А?

— Да, господин Полковник.

— Великолепно! У нас с вами намечаются доверительные отношения. Весьма отрадно. Жду от вас исчерпывающий ответ на вопрос про Марину. Порадуйте меня, расскажите все честно. Когда вы поняли, что женились на женщине-палаче?

— На вторую ночь после свадьбы. Камень. Бриллиант у нее в кулоне... Она говорила — камень фальшивый, я решил проверить и...

Кеша с документальной точностью пересказал, как экспериментировал с украшениями Марины в ночь с пятницы на субботу на прошлой неделе.

— Замечательно! — Выслушав Кешу, господин Полковник улыбнулся. — Я вам верю. Лично предупреждал сучку быть осмотрительней. Но вы ж понимаете, у баб своя логика. Трахаться с кем прикажут — пожалуйста, а отказаться на время от любимых побрякушек — ни за что. Результат — смерть. На будущее, Иннокентий Петрович, запомните: мои приказы следует выполнять беспрекословно. Нарушение приказа чревато самыми печальными последствиями. Уяснили?

— Да.

— Прекрасно. А теперь расскажите, как вы убили Марину. Будьте любезны, слушаю внимательно.

Кеша рассказал о подмене чашек, опустив собственные мысли и переживания. Изложил последовательность событий, словно пересказывал кино.

— Чудесно! — Господин Полковник хлопнул пару раз ладошкой о ладошку. — Браво! Вы как раз тот, кто нам нужен! Я рад, что вы переиграли Марину, клянусь! Вы, несомненно, догадались — Марина не была аферисткой-одиночкой. Вы поняли — я, мои друзья и Марина намеревались завладеть вашей жилплощадью. Отрадно, что, догадавшись обо всем, вы не побежали жаловаться в милицию, а поступили как настоящий мужчина. Не распорядись я воспрепятствовать сожжению трупа Марины сегодня утром в крематории, вы бы могли смело плюнуть мне в лицо. Но я подсуетился. Небрежно изученную судмедэкспертом мертвечину вы видели. Как мне, то есть НАМ, удалось раздобыть труп, не стану рассказывать. Объясню, зачем мы это сделали. Яд, которым вы, ВЫ, Иннокентий Петрович, отравили жену, легко обнаружить, проведя определенного рода специальные анализы. Представьте себе, что будет, распорядись я передать тело Марины милиционерам с вложенным в ее закостеневшие пальцы письмом, где подробно описано, какие анализы надлежит провести. Спору нет — вы расскажете в милиции и обо мне, и о том, как вас собирались убить, объясните, зачем понадобилось вас кончить. Вам поверят. Посочувствуют, но посадят. За убийство, Иннокентий Петрович! Нас будут искать, не найдут. Появление трупа, чудом избежавшего огня в топке крематория, мы подумаем, как замотивировать для милиционеров. Допустим, внезапно объявится брат покойной. Чеченец, находящийся во всероссийском розыске. Сам прийти в милицию он не может, вас убивать не хочет, желает сгноить отравителя в тюрьме. Свидетель сцены отравления присутствует. Приведенные вами факты ничего не стоят, Иннокентий Петрович! Не было никакого мельхиорового колечка с секретом и банды злодеев — охотников за чужой недвижимостью. Недоказуемо! Вы раздобыли яд и угробили жену. Зачем? Чтобы завладеть ее однокомнатной квартирой в Медведкове! Два года по меньшей мере отсидки в переполненной камере следственного изолятора вам обеспечены. Громкий судебный процесс я вам обещаю. Срок получите большой. Лет десять. Нравится вам такая перспектива?

— Нет, — ответил Иннокентий и подумал: «Сейчас предложит поехать к нотариусу и перевести мою квартиру вместе с дачей на его имя!»

— Не нравится. Замечательно! В таком случае у меня к вам будет одно взаимовыгодное предложение. Я, то есть мы простим вам Марину. Труп сожжем. Про милицию забудем. Поможете НАМ, выполните одну несложную работу — и живите себе, как жили... Как вам мое предложение, Иннокентий Петрович?

— Что я должен буду сделать?

Иннокентий напрягся. Закуренная в начале беседы сигарета давно истлела. Пуще прежнего болел затылок. Ныли мышцы и ушибленные ребра. Но, прежде чем господин Полковник заговорил о работе, Кеша почти успокоился. Он ожидал предложения прокатиться к нотариусу и заранее был на все согласен. Лишь бы вырваться отсюда, из этого электрического кресла. Остаться одному, изыскать способ встретиться с Сан Санычем. Как и Миша Чумаков в свое время, Иннокентий рассчитывал на Сан Саныча и верил — этот большой и сильный, поразительно уравновешенный человек непременно решит все его проблемы. Неужто его просто так отпустят? Ну, не совсем «просто так», конечно. Что-то заставят сделать, что — не суть важно, Кеша соврет — на все готов, хоть Кремль заминировать, хоть труп Марины изнасиловать. Встретится с Сан Санычем, донесет о произошедшем разговоре, повезет — и о месте разговора расскажет, если обратно домой не придется ехать, как и сюда, в рюкзаке...

— Чего это с вами, Иннокентий Петрович? Чегой-то вы, как встарь говаривали, с лица спали, батенька? Напугал я вас чем-то или от радости давление подскочило? А?

— В чем заключается ваше предложение? Конкретно? — Кеша прикурил новую сигарету.

— Снова отвечаете на вопрос вопросом!.. Ну да ладно. И на сей раз вас пожалею, избавлю от электрического разряда. Тем более мы вроде бы договорились почти и нам еще вместе работать, а вы мне... то есть НАМ нужны здоровенький... Марина характеризовала вас, Иннокентий Петрович, как умелого в постели любовника, интересного, неординарного и весьма эрудированного человека. Телосложением вы напоминаете ребенка, физический недостаток — хромота вызывает к вам сострадание. А теперь вы еще и вдовец. История о трагической смерти жены на второй день после свадьбы способна и из камня выдавить слезу. Дело в том, что в круг НАШЕГО внимания попала весьма обеспеченная дама на выданье, пятидесяти трех лет от роду. Исследуя психологический тип пожилой невесты, мы пришли к выводу, что вы, Иннокентий Петрович, — мужчина ее мечты. Дама бездетная, в вашем лице она обретет ребенка. Дама похотлива и требовательна в постели. Вы не страдаете импотенцией, вы умеете пошалить под одеялом, вы ей понравитесь. Она ненавидит посредственность. Вы неординарны. Она — интеллектуалка, а вы прекрасно начитанны. Ваша суженая сентиментальна, Иннокентий Петрович. Расскажете ей о любви к Марине, о внезапной потере любимой женщины — и пятидесятитрехлетняя сдобная булочка ваша! Уяснили, к чему я клоню?

— Я должен буду ее, как и Марину... отравить?..

— Жениться! Всего лишь стать ее мужем, и только. У нее рак, жить ей осталось от силы год. Унаследуете пентхауз на Тверской и, похоронив вторую жену, проиграете мне наследство в карты. При свидетелях, принародно. Никакого риска. Чистая работа, не лишенная определенного удовольствия. Согласны? По глазам вижу — вы согласны!

— Когда конкретно приступать к работе?

— Заметили? Я больше не обижаюсь, когда вы меня спрашиваете. Не заявляю, сдвинув брови: «Здесь вопросы задаю Я!» Надеюсь, я в вас не ошибся. Как вы, Иннокентий Петрович, про себя называете нашего общего коллегу, которому в ресторане надавали по мордасам?

— Кавказцем.

— Прекрасно. И впредь при нашем общении будем его именовать Кавказцем. А человеку, в чьем рюкзаке вас сюда привезли, присвоим кличку Турист. Согласны?

— Да.

— Замечательно. Кавказец и Турист с этого часа назначаются вашими ангелами-хранителями. Они устроят вашу встречу и знакомство с богатой и больной дамой, помогут деньгами, советом. Постарайтесь с ними подружиться. Через них я буду передавать вам приказы. Подчиняться вам придется беспрекословно. Уяснили?

— Да, господин Полковник.

— Отлично. Эге-гей! Там, за дверью! Войдите! — крикнул Полковник. Дверь за спиной у Иннокентия скрипнула. Глядя поверх головы Кеши, Полковник обратился к вошедшему: — Убери хлыст, он более не понадобится. Мы с Иннокентием Петровичем обо всем договорились. Кеша станет называть тебя Кавказцем. Запомни это и не обижайся. Кличка на самом деле не обидная. В Америке «кавказцами» зовут белокожих людей. Иннокентий согласился с нами дружить, запомни это, пожалуйста, Кавказец... Встаньте, Кеша, пожмите руку своему куратору.

Затушив сигарету в легкой пластиковой пепельнице (легкой — чтобы у Кеши не возникло соблазна метнуть ее в лицо господину Полковнику) и поставив пепельницу на прежнее место, на пол, Иннокентий поднялся. Повернулся к приветливо улыбающемуся Кавказцу, протянул к нему руку с открытой ладонью.

— Дружить так дружить! — Кавказец пожал Кешину ладонь. — Но за тобой должок, да? Помнэшь, ты мэня локоть в рэбро стукнул, да? Помнэшь, локоть почка ударыл, да? Оскарбил мэня, слюшай, да? Отвэтишь, слюшай...

—Весьма верный псевдоним этому клоуну вы придумали, Иннокентий Петрович, ах-ха-ха-ха!.. — рассмеялся господин Полковник. — На сей веселой ноте и закончим пока наше общение. Кавказец, отвезешь Иннокентия домой. А вы, Кеша, отдыхайте. В ближайшее время Кавказец или Турист навестят вас и передадут мои распоряжения. До свидания.

— До свидания.

Кеша еще не верил до конца в происходящее, подсознательно ожидая какого-нибудь подвоха. Быть может, сейчас Кавказец разожмет пальцы левой руки, которыми прихватил собранный клубком хлыст, и металлическое кольцо на конце хлыста, просвистев в воздухе, раздробит колено здоровой ноги Иннокентия? А Полковник рассмеется совсем весело и скажет: «Поверили моим россказням, Иннокентий Петрович? Ах-ха-ха!.. Никуда вы отсюда не уйдете, пока не расскажете, зачем передвигали туда-сюда горшок с геранью на подоконнике кухонного окна! Вы знакомы с Чумаковым, знаете о смерти Ирины Грековой? Зачем вы ездили на кладбище? Договариваться о починке ограды на маминой могиле? Ложь!.. Говорите правду или...» Но нет! Ничего, никакой смены настроений, никаких злодейских подвохов или провокаций более не произошло. Кавказец, пожав Кешину руку, бережно взял Иннокентия под локоть у выхода из комнаты в коридор. Не доходя до двери, за которой в холодке лежал труп Марины, они свернули, открыли другую дверь (как и все в коридоре — одну из безликих белых без опознавательных знаков дверей) и очутились на пороге спортивного зала.

Невеликих размеров спортзал, однако пяти девушкам вместе с тренершей вполне хватило места для занятий аэробикой. А если убрать тренажеры, выстроившиеся в ряд вдоль одной из стен, то и десяти девицам было бы где развернуться. Одно плохо — окон нет. Но вентиляция отменная, не иначе где-то спрятан кондиционер. Что до звукоизоляции — так она просто поражает. Из прилегающего к спортзалу коридора Кеша не слышал ни музыки, сопровождающей занятия аэробикой, ни топота женских ног.

Под песню Филиппа Киркорова про маму, которая «шикедам-шикедам», сопровождаемые любопытными взглядами шести пар женских глаз, Кеша под руку с Кавказцем пересекли спортивный зал и вышли в другой коридорчик. Те же белые стены, то же холодное мерцание ламп под потолком и только две двери. Одна — в спортзал. Вторая — на улицу.

Чтобы выйти на улицу, нужно подняться по крутой лесенке. Выход расположен на полметра выше уровня пола остальных здешних помещений. У подножия лесенки — столик. На столешнице — телефон и аж шесть миниатюрных черно-белых телевизоров. И еще какой-то непонятный пульт с кнопками да рычажками. За столом сидит Турист. Курит, рассеянно взирает на телеэкранчики.

— Привет. — Турист, заметив Кешу и Кавказца, приветливо махнул им рукой. — Дверь открывать?

Пальцы Туриста легли на непонятный Кеше пульт.

— Погоди, — сказал Кавказец, критически осмотрев Кешу с ног до головы. — Наш друг Иннокентий перепачканный весь. Отряхнись, Кеша, изваляли мы тебя по полу, извини.

Пока Кеша приводил себя в порядок, Кавказец объяснил:

— Мы, друг, находимся в спортклубе. Господин Полковник четыре года назад прикупил подвальчик и переоборудовал его в спортклуб. Когда выйдем, обрати внимание — до Чистых прудов три минуты пешего хода. Я тебе дам номер своего сотового телефона, но если что — беги сюда. Господин Полковник практически постоянно на месте, в своем кабинете. Ноги не забудь у входа тщательно вытирать, чтоб не пачкать в спортивном зале... Ты куда смотришь?.. А-а, пультом сигнализации интересуешься. Телевизоры связаны с наружными видеокамерами, это ты, надеюсь, понял. Вахтер смотрит, кто пришел, нажимает кнопку на пульте, и дверь открывается. Есть на пульте и переговорное устройство, и металлодетектор. С пистолетом под мышкой сюда лучше не соваться... Почистился, друг?.. Дайка я тебе спину отряхну... Вот так, отлично. Пошли, довезу тебя до дому, коллега...

На улице их ожидал автомобиль марки «Вольво» цвета кофе с молоком. Помимо «Вольво», в ничем не примечательном московском дворике парковались еще четыре иномарки. И хоть дворик не мог похвастаться выдающейся полезной площадью, иномаркам во дворе места хватало, как и девушкам в спортзале. Вообще, интересный дворик. Такие дворы называют «колодцами», и они более характерны для Питера, чем для Москвы. Асфальтовая лужа, окруженная со всех сторон домами. Единственный въезд-выезд (вход-выход) через арку, через своеобразный туннель сквозь один из домов. Видеокамеры клубного вахтера фиксируют арку и четыре выходящих во двор подъезда. Незамеченным к спортклубу можно подойти лишь в том случае, если вахтер случайно заснет на посту.

— Видал, Кеша? Девки-спортсменки на каких тачках ездят, а?! Спортклуб — прибыльное дело. Оборудуешь для занятий физкультурой подвал в центре города и пускаешь туда спортсменов, любителей и профессионалов. Абонемент — сто баксов в месяц с рыла. Прикинь, да?.. Садись, Кеша, залезай на переднее сиденье.

Поехали. Кавказец вел автомобиль мягко, уверенно. И все время болтал. Сообщил Кеше номер своего сотового телефона, заставил запомнить и повторить. Надоумил рассказать соседям невзначай о двух новых друзьях, Кавказце и Туристе. Предупредил, что может явиться в гости к Кеше без звонка, пусть не удивляется.

Часы на автомобильной панели показывали семнадцать тридцать, когда «Вольво» притормозила у Кешиного дома. Кавказец радушно простился с Кешей, пообещал: вскоре «тэбэ гости прыду, да!».

Выйдя из машины, Кеша взглянул на свои окна. Во всех комнатах, кроме кухни, занавески задернуты. Отчетливо виден цветок посреди подоконника.

Не оборачиваясь, не глядя, как отъезжает «Вольво», Иннокентий зашел в свой подъезд. Дворовые бабушки на лавочке молча изучали «Вольво», и Кешу, и чернявого мужика за рулем иностранного автомобиля. Едва машина скрылась, а за Кешей захлопнулись двери подъезда, старушки загомонили, зашептали, словно облезлые старые сороки у выгребной ямы.

Ключ от квартиры отыскался в кармане брюк. Вынося упакованного в рюкзак Кешу, налетчики нашли в прихожей связку ключей, педантично закрыли дверь, а после засунули ключи в брюки бесчувственному пленнику. Господин Полковник не сомневался, что Кеша согласится поработать с «Синей Бородой». Все было продумано заранее. И спектакль с допросом, и сцена с приездом домой.

Кеша открыл дверь. Вошел. Закрыл все вмонтированные в сейфовую дверь замки и запоры. Прикрыл глаза, привалился спиной к стене в прихожей.

«Неужели я у себя дома? Один... — Кеша вздохнул. — Господин Полковник, Кавказец, Турист, мертвая Марина — все они далеко. Мой дом — моя крепость. Могу расслабиться, наконец-то стать самим собой, обдумать предстоящую встречу с Сан Санычем. Наконец-то один...»

Скрипнули половицы. Тихо, но Кеша услышал. Насторожился. Открыл глаза, отлепился от стены. Сжал кулаки... Вот опять. Скрипит пол в гостиной. Он не один в квартире! В доме есть еще кто-то!

Быстро осмотревшись по сторонам, Кеша шагнул к вешалке, где на крючке болталась его инвалидная палка. Иннокентий крайне редко пользовался клюкой, «тросточкой Паниковского», как он сам ее называл. Хромой с детства, Кеша привык ходить, переваливаясь с ноги на ногу, однако иногда гулял, опираясь на трость. В гололед, например.

Иннокентий снял с крючка тросточку. Взялся за палку обеими руками, как будто это не приспособление для инвалидов, а прямой меч. Оружие, обращаться с которым в свое время его научил Нгуен.

Скрип повторился. На пол, в щель между дверным косяком и дверью в гостиную, упала тень того, кто прятался в комнате.

Сначала тень, а потом в дверном проеме возник силуэт, Знакомый силуэт Миши Чумакова. Точно — это Миша. Одетый в жаркую для лета кожаную куртку-косуху и кожаные штаны. В очередной раз перекрасивший волосы, превратившийся в отчаянного блондина Миша Чумаков.

— Здорово, Кеша, — произнес Чумаков чуть слышно. — Я тут замучился, тебя ожидаючи.

— Ты один? — Кеша опустил занесенную для удара трость и вздрогнул, когда за спиной раздался голос Сан Саныча:

— Со мной. Здравствуйте, Иннокентий. На всякий случай говорите потише. Не хотелось бы, чтоб кто бы то ни было, спускаясь по лестнице и проходя мимо вашей двери, случайно расслышал, что в квартире говорят, и заподозрил, что, помимо вас, здесь еще присутствуют люди. Пойдемте на кухню. Задернем шторы, включим радио погромче и побеседуем вполголоса, спокойно, обстоятельно. И чайку попьем, не возражаете?

Чумакова Кеша узнал сразу, а вот Сан Саныча опознал лишь по голосу. Сан Саныч нарядился в светлые летние шорты. На босые ноги надел открытые пробковые сандалии. Широкую грудь прикрывала голубая майка с надписью «Левайс». Пляжно-курортный вид Сан Саныча органично дополняли темные очки и сумка-кенгуру на поясе.

— Как вы открыли замок? — спросил Кеша, вешая тросточку на место.

— Отмычкой. Пойдемте на кухню. Миша, чего стоишь? Пошли чай пить. Угостите чайком, Иннокентий?

— Угощу, пойдемте... А если бы я вернулся не один, как...

— Вернулись бы с посторонним, безобидным человеком, как-нибудь все вместе выкрутились бы. Наврали бы чего-нибудь, — оборвал Кешу Сан Саныч, предвосхищая вопрос. — Можно, я похозяйничаю на кухне?

— Чай у меня растворимый. — Кеша вслед за Сан Санычем и Чумаковым прошел на кухню.

— Я вижу. Садитесь, Иннокентий, и ты, Миша, не стой столбом, занавески задерни и садись. Сейчас чай согрею... Простите за вторжение, Иннокентий, но я посчитал себя вправе воспользоваться воровским приемом проникновения в чужую квартиру. Сегодня с утра ваш дом находился под особой опекой противника. Мы с партнером не смогли до полудня и близко подойти к вашему двору. Четверо соглядатаев занимали ключевые позиции на подходе к дому. По известным причинам нам с партнером нельзя светиться, но я уже готов был рискнуть, как вдруг все кордоны исчезли. Пользуясь моментом, мы вошли во двор, отметили положение герани на подоконнике и, зайдя в соседний подъезд, через чердак перебрались на вашу лестницу. Обожаю чердаки старых домов, на них так просторно, и ход на чердак имеется в каждом подъезде... Я счел уместным устроить некое подобие засады в вашей квартире. На всякий случай.

Ваше отсутствие меня сильно обеспокоило. Я уже было подумал, не попали ли вы в плен к противнику...

— Попал. Меня завербовали и отпустили.

— Что?!! — Усевшийся было на табурете и занявший за столом то же место, где в прошлую субботу свою последнюю чашку чая выпила Марина, Чумаков вскочил. — Что ты сказал?!! Кеша! Расскажи! Рассказывай скорее, как все было?!! Кеша, я...

— Успокойся, Миша. Сядь. Иннокентий, какими чашками разрешите воспользоваться?

— В буфете на средней полке стоит фарфоровый сервиз. Я сейчас достану.

— Сидите, Иннокентий. Отдыхайте. Полагаю, вам несладко пришлось в гостях у «Синей Бороды», отдохните, я все сделаю сам. Миша! Да сядь ты, ради бога! Ишь, как разволновался! Да! Иннокентия захватили в плен. Ну и что? Я тебе, Миша, говорил — такой вариант возможен. Просто так смерть Марины они не простят... Знаете, Иннокентий, Чумаков, когда узнал о смерти вашей жены, учинил сущую истерику. Мол, все пропало, единственная ниточка к «Синей Бороде» оборвалась. Насилу успокоил Мишу. Он такой нервный, неуравновешенный.

— Зато ты, Сан Саныч, горячий финский парень! Кешу могли не отпустить. Его могли убить, замучить...

— Кончай, Миша! — строго сказал Сан Саныч, слегка повысив голос. — Иннокентий, сделайте радио погромче, а то у соседей, уверен, слышны крики Чумакова... Просто так, Миша, исключительно ради одного лишь удовольствия Иннокентия не стали бы ни убивать, ни мучить. Я тебе это уже раз десять объяснял... Мы втроем на уютной кухне, собираемся чаевничать, все живы-здоровы. К чему устраивать лишнюю нервотрепку? Иннокентию необходимо как следует перевести дух, и он нам спокойно, не торопясь, расскажет обо всем произошедшем во всех подробностях. Дай человеку отдохнуть, Миша, умерь свое любопытство на какое-то время... А где у вас сахар, Иннокентий? И еще чайные ложечки покажите, где взять?..

После второй чашки чая Иннокентий начал рассказывать. Не спеша, подробно, останавливаясь на деталях и нюансах. Откровенно рассказал о своем поражении во время налета на квартиру, о страхе и смятении в первый момент, как увидел труп Марины. Помимо прочего, подробно описал внешность господина Полковника, Кавказца и Туриста. Поделился информацией, услышанной от Кавказца, про спортклуб. Сообщил адрес спортклуба, описал его планировку. И даже номер «Вольво» Кавказца назвал.

Сан Саныч слушал рассказ Кеши в обычной своей манере. Спокойно и внимательно, не торопя рассказчика ни взглядом, ни жестом, ни словом и внешне никак не выражая своего отношения к услышанному.

Чумаков вначале пытался подражать Сан Санычу. Сидел смирно, навострив уши. Курил, пил чай, сохраняя на лице выражение напускного безразличия. Но после того, как Кеша поведал о месторасположении клуба и его внутреннем устройстве, Миша занервничал. Попытался поймать взгляд Сан Саныча, заерзал на табурете. Прикурив очередную сигарету, забыл о ней, и она без толку тлела в переполненной пепельнице.

— ...И, прощаясь, Кавказец еще раз проинструктировал: «Жди, придем к тебе, если что, звони или наведывайся в спортклуб...» Все... Рассказывать больше не о чем... Хотя могу, если надо, сообщить номер сотового телефона Кавказца...

— Ни на фиг не надо! Сан Саныч! Это ж то, о чем ты мечтал! И без всяких уколов «сыворотки правды»! Полковник — их главный. Шеф, блин! Босс, япона мать! Спортклуб — их гнездо! Штурмуем спортклуб к чертовой матери, трясем Полковника, и амба! Мы победили!

— Успокойся, Миша. У меня уже язык устал повторять тебе: успокойся. Дай подумать.

Сан Саныч встал из-за стола, подошел к кухонному буфету, повернулся спиной к оставшимся за столом двум относительно молодым людям и простоял так несколько минут, сосредоточенно размышляя.

— Очень занимательная история. Не поленились «синие» раздобыть труп Марины, дабы было чем шантажировать Иннокентия Петровича, дабы он однозначно согласился на все условия, как и любой другой на его месте. Прекрасно срежиссированная вербовка. «Верю», — сказал бы Станиславский... Итак, что мы имеем? — Сан Саныч вернулся к столу. Сел, отхлебнул холодного чая из чашки. — Трое членов преступной организации нам известны. Еще четверо топтались сегодня утром вокруг дома Иннокентия. Итого семеро. Помнишь, Миша, я говорил, что изначально их было не больше десяти? Допустим, я не ошибся. Троих я убрал. Осталось семеро. На всякий случай будем исходить из того, что я все же немного обсчитался и их осталось восемь. Одного в уме не помешает держать, восьмого... В спортклубе крутились трое «синих». Где искать еще четверых, пардон, пятерых, мы не знаем. Но, кроме ребят в опорном пункте под вывеской «Спортклуб», нам этого никто не скажет... Что ж, пожалуй, ты прав, Михаил. Посетим переоборудованный для спортивных занятий подвал. Мы с тобой. Вдвоем. Иннокентий, однозначно, останется дома. Вам, Иннокентий, могут позвонить ваши кураторы. Маловероятно, и все же могут сделать звонок, проверить, как вы — дома или где. Нельзя, чтоб противник заподозрил неладное. Ложитесь спать, Иннокентий, мой вам совет. Но на телефонные звонки отвечайте и, будут в двери звонить, открывайте. Ведите себя естественно, в русле сформированного вами специально для «Синей Бороды» образа. Я говорю вам это на всякий случай, не думаю, чтоб «синие» сегодня вас побеспокоили. Не до того им будет после моего визита в спортклуб. Но, повторяюсь — ежели что, вы о нас с Михаилом слыхом не слыхивали и знать нас не знаете.

— Сан Саныч, говоря «ежели что», ты подразумеваешь — ежели наш налет на спортклуб закончится полным провалом? Я правильно понял?

— Правильно, Миша. Поэтому и план налета вкупе с последующими оперативными мероприятиями мы с тобой при Иннокентии обсуждать не станем. На всякий случай. Не было нас сегодня здесь, в этой квартире, на этой кухне, понятно? Посуду после нас помойте, пожалуйста, Иннокентий, со стола уберите и ложитесь спать. Если наша с Чумаковым акция вторжения сегодня днем или нынешней ночью, я еще не решил окончательно, когда конкретно штурмовать спортклуб, ибо надо хорошенько подготовиться, то да се... впрочем, неважно... О чем я говорил? Ах, да! Если наша акция удастся и результатом победы станет энная сумма денег, то вы, Иннокентий, можете рассчитывать на приличную долю в общих прибылях. Сразу, как только возьмем черную кассу «Синей Бороды», я с вами свяжусь. Пренепременно. Обещаю... Напоминаю: победа в нашем общем деле засчитывается лишь тогда, когда противник полностью обезврежен. Вряд ли враг хранит свои стратегические денежные запасы в спортклубе. Скорее всего за денежками придется еще побегать, и погоня вполне может затянуться на день, на два... Вот еще что, Иннокентий, давайте условимся — если в течение недели от нас не будет вестей, выпейте за помин наших душ стопку водки и рассчитывайте исключительно на себя, ладно? Я бы посоветовал в этом случае либо идти сдаваться ментам, но раскрывать душу и секреты «Синей Бороды» лишь мусору в звании не ниже майора, либо обмануть «синих», женившись на богатой даме, больной раком, и все ей рассказав, всю правду о «Бороде». У богатых дам в нашей отчизне, как правило, имеются внимательные, облеченные властью и обладающие реальной силой покровители. Без них, без покровителей, разбогатеть в России сложно, и эти пастухи жирных овечек ужасно не любят, когда кто-то посторонний стрижет шерсть, тайком пробравшись в чужое стадо...

—С чегой-то ты вдруг нас заживо хоронишь, Сан Саныч? Не похоже на тебя. Говоришь с Кешей, будто прощаешься с ним перед смертью!

— Я, Михаил, довольно бестолково, наспех, пытаюсь объять необъятное, проигрываю все возможные сценарии, хотя опыт подсказывает — ВСЕ предусмотреть невозможно, и мы с тобой попусту теряем время, пока меня поносит словами, вместо того чтобы идти и работать. Давайте прощаться, Иннокентий. Спасибо вам...

Все трое одновременно встали из-за стола. Прощание длилось недолго. Торопливые рукопожатия. Сцена в прихожей с заглядыванием в глазок на предмет отсутствия на лестничной клетке соседей. Пощелкивание замков, открывающихся и через пять буквально секунд снова закрывающихся. Тихие быстрые шаги вверх по лестнице четырех ног. Сан Саныч и Чумаков побежали на чердак. А Кеша наконец-то действительно остался один.

Оставшись в одиночестве, Кеша в полной мере почувствовал, насколько он устал. В присутствии посторонних Иннокентий мужественно держался, игнорировал ноющую боль под ребрами, не обращал внимания на тяжесть в затылке. Закрывая засов, Кеша заметил, как дрогнула рука. Охнул, схватившись за живот, мотнул головой, прогоняя приступ тошноты. Нетвердым шагом, опираясь о стенку, Кеша добрался до кухни. Экономя силы, вымыл только две чашки, Сан Саныча и Чумакова. Свою оставил на столе. И пепельницу высыпал в унитаз ту, куда стряхивал пепел и складывал окурки сигарет, отличных от тех, что курил Кеша, гость Чумаков.

«Кажется, все... — прикинул Кеша. — Следы присутствия посторонних устранены... Нет! Надо проверить гостиную, где прятался Миша. Вдруг он курил, ожидая моего возвращения? Происхождение окурков „Парламента“ будет трудно объяснить и другу Андрюхе, надумай он, не дай бог, как грозился, навестить меня, и врагу Кавказцу, если сволочь припрется меня проверить... А потом спать. Прав Сан Саныч, нужно поспать, отдохнуть от мыслей в больной голове, хотя бы час, хотя бы полчаса...»

Кеша доковылял до гостиной, проклиная внушительные габариты своей академической квартиры. Втянул воздух ноздрями. Запаха окурков не уловил. Терпел, значит, Миша, не курил, сидя в засаде.

Слабо пахло водкой. Запахом спирта тянуло от поминальной стопки, накрытой корочкой хлеба. Кеша подошел к краю стола, где стояла рюмка Марины. Взял в одну руку хрустальный цилиндрик с алкоголем, в другую — корку хлеба. Залпом выпил водку, закусил черствеющей корочкой и похромал в спальню.

Как был, в своем единственном приличном костюме, в котором в прошлую субботу был в ресторане, который надел сегодня, собираясь в крематорий, упал на постель. Рухнул поверх одеяла. Повернул голову. Стрелки будильника показывали семь часов шесть минут. Кеша снял очки, положил их на прикроватную тумбочку и, закрыв глаза, уже ощутил приятный, окутывающий мозг туман сна, когда заверещал дверной звонок.

«Колков, наверное, притащился, как и собирался, после семи, — подумал Кеша, усилием воли изгоняя из черепа туманную сонливость. — Андрюха просто так не уйдет, будет трезвонить в дверь до победного конца. Придется открыть, распить с ним по-быстрому бутылку. Никуда не денешься, надо изображать убитого горем вдовца».

Кеша сел на постели, протер глаза. Вздохнул, нацепил на нос очки и с трудом встал на ноги. Нет ничего хуже подниматься с постели, едва отдавшись объятиям сна. Еще пуще, чем минуту назад, болело под ребрами и в затылке, еще более хотелось отдохнуть от всего, забывшись сном.

Подойдя к двери, Иннокентий машинально заглянул в глазок. И сразу позабыл о боли, об усталости, о столь желанном сне и отдыхе. За дверью стоял Кавказец!

Убирая следы присутствия Сан Саныча и Чумакова, Кеша вспоминал о Кавказце всего-то пять минут тому назад, но опасался внезапного визита куратора «Синей Бороды» чисто гипотетически. Не ожидал Иннокентий увидеться с Кавказцем спустя полтора часа после расставания во дворе возле своего подъезда. И Сан Саныч, судя по тому, что тридцать минут назад (всего-то) говорил на кухне, допивая холодный чай, этого тоже не ожидал.

Собравшись с духом, Кеша открыл дверь.

— Привет, дружище! — Кавказец доброжелательно подмигнул Кеше, улыбнулся радушно. — Ого, как здорово — ты все еще цивильно одет! Не успел снять костюм, облачиться в домашний халат, и это замечательно! Мы спешим, дружище. Выходи, запирай дверь и погнали! Нас ждут.

— Кто? Господин Полковник?

— Господин Генерал! Выходи, Кеша. Плита в доме выключена? Краны закрыты? Ключи от квартиры где?

— Все выключено, ключи вот, в кармане.

— Пойдем тогда быстрее. — Кавказец приобнял Кешу за плечи, заставив выйти на лестничную площадку. — Запирай замки, пойдем.

Сетовать на усталость — глупо, отказаться — невозможно. Пришлось Кеше закрыть дверь и в обнимку с Кавказцем, со своим «ангелом-хранителем», спуститься по лестнице.

— Машину во двор я не стал загонять, оставил на улице, — объяснил Кавказец, не убирая руку с плеча и стараясь подладиться под Кешин качающийся шаг. — Чтоб бабулек-сплетниц лишний раз не дразнить, ты выходи из подъезда первым, иди на улицу, у магазина «Цветы» увидишь мою «Вольву», я с минутной задержкой пойду за тобой. Не бойся, Кеша, тебя взаправду захотел видеть наш Генерал. Ничего страшного, познакомитесь, и я тебя мигом обратно домой доставлю. Господин Полковник в нашей конторе ведает тактикой. Генерал на ступеньку выше — стратегией. Полковник доложил Генералу о том, что с тобою поладил, верховный главнокомандующий пожелали лично познакомиться с новым сотрудником. У нас все по-военному. Сказано — выполняй.

В одиночестве пройдя через двор, Иннокентий вышел на улицу, около магазина «Цветы» постоял пару минут, дожидаясь куратора. Кавказец вынырнул из толчеи прохожих, открыл дверцу припаркованной на обочине «Вольво», предложил Кеше садиться, и послушная велению водительской руки иномарка покатила по узкой московской улочке.

— Катим за город, к Химкам. Невдалеке от Химок расположен конно-спортивный комплекс. На территории комплекса основная наша база. Мы — пайщики клуба любителей лошадок. Как видишь, Кеша, твои новые друзья — большие любители спорта. Кони за городом, качалка в центре — все это наше. Спортивная деятельность, дружище, прекрасное прикрытие основного бизнеса. Прошло время, когда физкультурник-культурист ассоциировался с рэкетиром. Нынче спорт — сфера обслуживания обеспеченных слоев населения. Обслугу никто особо не напрягает и не замечает. На то она и обслуга, чтоб быть ненавязчивой и незаметной...

Кавказец болтал всю дорогу. Не позволяя Кеше сосредоточиться, подумать о своем, время от времени задавал пустые, бестолковые вопросы. Приходилось отвечать, а чтобы не попасть с ответом впросак, приходилось слушать треп Кавказца.

Не доехав до Химок сущую ерунду — два километра, Кавказец свернул на грунтовую, относительно ровную дорогу, попетлял меж рядами гаражей, кучами мусора, вспаханными клочками земли, заросшими бурьяном полянами и притормозил подле ворот-шлагбаума у въезда на территорию конно-спортивного комплекса.

Ворота — две металлические рамы с поперечинами — крепились к врытым в землю бетонным столбам. Столбики, как часовые, окружили несколько гектаров покрытой травой земли. Меж столбов натянута сетка. Пока ехали вдоль сетчатого забора, Кеша углядел в глубине огороженного участка приземистое длинное здание конюшни и прилегающие к ней постройки, похожие на деревенские сараи. Лошадей увидеть не удалось, однако запах конского навоза летним вечерним ветерком донесло до чутких Кешиных ноздрей.

У ворот-шлагбаума не было никакой охраны. И это Кешу порадовало. Хотя он и понимал, что отсутствие охранников ничуть не облегчает ему жизнь, но все равно оказаться за сетчатым забором, да еще под охраной, было бы совсем неприятно.

Кавказец вылез из машины, распахнул рамы ворот, вернулся за руль и не спеша повел свою железную шведскую лошадку в глубину огороженной территории. Вопреки ожиданиям Кеши, «Вольво» двинулась отнюдь не к конюшням, куда продолжала ветвиться грунтовка. Машина свернула на едва заметную в высокой траве колею и, урча мотором, вскарабкалась на холмик, на вершине которого высился небольшой двухэтажный флигель под остроконечной крышей с трубой.

Вокруг флигеля на отшибе не было ни заборчика, ни кустика. Он стоял словно маячок, словно наблюдательная вышка. Выстроенный на самом высоком месте конноспортивной вотчины, флигелек смотрел окнами и на конюшню в изрядном от него отдалении, и на ворота-шлагбаум, и вообще пялился оконными рамами на все четыре стороны, как будто предупреждал — не вздумайте ко мне подкрасться незаметно, всех вижу, никого чужих не подпущу.

— Смотри внимательно, Кеша. Данное двухэтажное здание — наша неприступная крепость, бастион наш, форпост. Официально в сей постройке располагается дирекция конно-спортивного центра. Напряги мозги — догадаешься: господин Полковник — директор московского бункера, а его сиятельство господин Генерал — здешний самодержец. Генеральские апартаменты на втором этаже, откуда вся округа простреливается и просматривается. Для экстренной эвакуации существуют подземные коммуникации. На случай осады на чердаке спрятан миномет. Сам прятал, хрен какой обыск его обнаружит... Голову поверни вправо. Видишь, вдалеке, за оградой, за лесом жилой дом, хрущевская пятиэтажка? Далеко гражданское жилье, а из миномета достать — раз плюнуть. Предположим, Кеша, придет тебе блажь настучать на нас, своих друзей, нагрянут сюда собровцы, омоновцы, «Альфа», а у нас целый жилой дом в заложниках. Припасены и боевые отравляющие вещества для чужих, и костюмы химзащиты для себя. Штурмовать нашу крепость под силу разве что регулярным войскам. Суммируя все мною сказанное, рекомендую, Кеша, дружить с нами без всякой задней мысли.

Развернувшись багажником к домику-флигелю, автомобиль затормозил рядом с крыльцом, три ступеньки которого вели к двустворчатым дощатым дверям, украшенным медной табличкой с гравировкой «Дирекция».

— Вылазь из тачки, Кеша. Прибыли.

Иннокентий вышел на свежий воздух, пропитавшийся конским запахом, и, дожидаясь, пока Кавказец покинет водительское место, осмотрел вблизи «неприступную крепость».

Безобидное двухэтажное здание, похожее более на дачу средней руки бизнесмена, чем на административную постройку, внушало суеверный ужас, стоило представить, какое количество смертоносной оружейной гадости скрывается за его бревенчатыми стенами. Если, конечно, Кавказец не привирает, чтобы произвести на Кешу впечатление.

«Кстати, если он не врет, то зачем он рассказал мне про миномет, про отравляющие вещества, про подземный ход? — подумал Кеша. — Информация явно не для случайных ушей. Или он уверен во мне полностью, или я, войдя в этот теремок, оттуда больше не выйду...»

— Пойдем, Кеша. Наверх по ступенькам поднимайся на крыльцо, генацвали. — Кавказец хлопнул панибратски Иннокентия по плечу. — Нас заждались, генацвали.

Следом за Кавказцем Иннокентий перешагнул порог бастиона «Синей Бороды» и оказался в холле-прихожей. Такая же, как входная, двустворчатая дверь скрывала комнату или комнаты первого этажа, широкая лестница слева вела наверх, на второй этаж, лесенка справа спускалась вниз, в прямоугольный вырез в полу.

— Куда дальше? — спросил Кеша, осматриваясь по сторонам.

— Направо и вниз. Спускаемся в подвал. Не бойся, в подвале труп Марины тебя не ждет, ха-ха-ха!.. Шучу-шучу, не обижайся, друг. Спрячемся в подвале, чтобы случайный посетитель — работник конюшни тебя не увидел. Понимаешь? Незачем твою физиономию всем и каждому показывать, афишировать нашу дружбу. Спускайся, Кеша, осторожно, ступеньки крутые.

Проем в полу со ступеньками не был спрятан от глаз посетителей домика дирекции. Такая же лестница, как и на второй этаж, только чуть уже, входишь в холл, и сразу ее видно. Поэтому Кеша без особой опаски шагал по ступеням, уходящим в пол, не боясь оказаться в секретной подвальной тюрьме, ход в которую известен лишь хозяевам дома-флигеля. В конце концов, любая из комнат на любом этаже этого дома в чистом поле при желании легко может стать и местом его гибели и заточения, и камерой пыток, так чего ж бояться подземных помещений?

Крутые ступеньки, спустившись на два метра под землю, уперлись в узкую, неформатную дверь, каковая оказалась выдвижной, на манер дверей в купейных вагонах поезда.

— Дергай за ручку сильнее, Кеша. Двигай ее вбок, не заперто, — торопил Кавказец, стоя на ступеньку выше и нависая над низкорослым Кешей, словно удав над кроликом.

«Я сегодня только и делаю, что дергаю за дверные ручки, — подумалось Кеше, когда он задвигал выдвижную панель в щель в стене. — То закрываю дверь за скорбящими после поминок, то открываю налетчикам. Пытаюсь вырваться из карцера-склепа, где лежит моя мертвая жена, тяну за дверную ручку. Закрываю дверь за Сан Санычем и Чумаковым — толкаю ручку двери. Сколько раз сегодня я открывал и закрывал самые разные двери? Не сосчитать. Но каждый раз, за каждой дверью ожидала всякая чертовщина, неожиданная, по большей части неприятная и опасная...»

— Кеша! Чего ты там возишься? Открыл?

— Открыл.

— Входи осторожно. Погоди, я тоже зайду, свет зажгу. Где же здесь у нас выключатель? Ага. Вот он. Опа!

Вспыхнул желтым электрическим светом плафон под низким дощатым потолком. Досками, так называемой вагонкой, аккуратно обшиты стены, пол и потолок подвального помещения, просторного, как гостиная в квартире у Кеши, убери из нее всю мебель. Однообразие дощатой обшивки нарушали три дверных косяка: один за спиной у Кеши и два в дальнем конце подвала. Две дверцы, врезанные в противоположной от входа стене и покрытые ослепительно белой краской, как два бельма на старческом лице, резко выделялись на фоне бледно-коричневой вагонки.

— Кеша, ты подожди здесь, а я поднимусь наверх, схожу за господином Генералом.

— Хорошо.

Как только Кавказец ушел, едва стих скрип ступенек, проседающих под его весом, Иннокентий, стараясь ступать как можно тише и передвигаться при этом насколько возможно быстрее, пересек подвальное помещение, подошел к двум манящим белизной дверкам и открыл их — сначала одну, затем другую. Обе оказались незапертыми, открывались вовнутрь толчком, и за обеими ничего не было. Вообще ничего. И за первой, и за второй дверцами скрывались две одинаковые комнатушки-близнецы. Совершенно пустые, как и основная подвальная зала, обшитые вагонкой. Где это видано, чтобы в загородном доме пустовал подвал?

Абсурд! По житейской логике, за белоснежными дверцами должны валяться всякий садово-огороднический хлам, полезные железяки, инструменты, стоять запасы солений и маринадов, наконец. Но нет! Будь на дверцах прочные запоры, комнатенки за ними вполне бы сошли за пару тюремных казематов. Однако запоры отсутствовали. Вход в подвал на виду, под полом дверцы без замков — такое впечатление, хозяева домика-флигеля (не простые хозяева, между прочим) нарочито устроили подземное помещение так, чтобы никто не заподозрил в нем место для заточения пленников. Осталось только табличку при входе повесить: «В подвале тюрьмы нет!»

Кеша вернулся к выдвижной двери у лестницы наверх. И эта дверь не имела ни намека на замочную скважину. Кеша перешагнул порог, оказался на площадке-пятачке у подножия ступенек. Осмотрел щель, куда задвигалась дверь в подвал. И обнаружил фиксатор. Простенький шпингалет-засов, фиксирующий дверь в закрытом состоянии со стороны лестницы. Хлипкий шпингалет, но поди открой дверь, если тебя заперли в подвале. Она ж выдвижная, ударом ноги, толчком плеча не вышибешь. Дверная ручка — пластмассовая пумпочка, посильнее дернешь, и она отвалится, а шпингалет за дверью выдержит. Пустяковая задвижка способна удержать в подвале самого выдающегося силача.

— Чего это ты здесь столь внимательно разглядываешь, Кеша?

Иннокентий запрокинул голову, увидел ноги Кавказца на верхних ступеньках лестницы. И почувствовал странный запах. Пахло зверем. Ухо уловило мягкий стук звериных лап, цоканье коготков, тихое рычание. Его, Кешу, тоже учуяли.

— Заходи, откуда вышел, генацвали. Позволь нам с господином Генералом и нашими четвероногими друзьями снизойти до тебя, спуститься вниз.

Переступив через порог, Иннокентий на всякий случай отошел подальше от входа. Встал посередине дощатого помещения, под желтым фонарем на потолке.

Первым ступил на вагонку Кавказец. За ним два пса. Немецкие овчарки. Матерые звери с лоснящейся шерстью, розовыми языками, клыками цвета чайной розы, четырьмя умными, оранжевыми, злыми глазами с ненавистью уставились на Кешу. От прыжка к Кешиному горлу псов удерживали строгие ошейники. Поводки от ошейников сжимал в кулаке последний вошедший в подвал. Нет! Не последний, а последняя! С собаками на поводках в подвал вошла женщина! Толстая приземистая баба.

Даме с собачками с одинаковым успехом можно было дать и сорок пять, и пятьдесят восемь. Она была некрасива и невелика ростом. Походила на буфетчицу из привокзального ресторана и одновременно на женщину-доцента с кафедры какой-нибудь там «инженерной энзимологии» или «начертательной геометрии». Редкие волосы собраны на затылке пучком, носик маленький с пикантной бородавкой на кончике, второй подбородок больше первого, кокетливо подкрашенные глазки светятся то ли хитринкой-смекалкой, то ли умом-разумом. И одета дама неоднозначно. Или на ней самое дорогое, что было на вещевом рынке, или самое дешевое из престижного бутика, не поймешь.

— Знакомьтесь, господин Генерал. Это Кеша, Иннокентий Петрович, загнавший в гроб нашу Мариночку. Знакомься, Кеша. Это его превосходительство господин Генерал. Доктор медицинских наук. Психолог-практик. Провизор-виртуоз. Крупинка, загнавшая в гроб Мариночку, приготовлена вот этими руками, что держат на коротком поводке Ангару и Енисея, а стиль поведения покойной с будущим мужем-убийцей разработан вот в этой мудрой голове, на которую вполне заслуженно могла бы быть надета генеральская фуражка!

— Прекрати паясничать! — заговорила дама по кличке Генерал низким грудным голосом. — Ненавижу, когда ты говоришь обо мне в мужском роде.

— Мозги у вас, господин Генерал, — любой мужик позавидует. И потом, я жэ кто, а? Я кавказский мужчины, да: Мнэ никак нэлзя жэнщина подчинятся, да! Ми, горцы, женщын-начальник нэ прызнаем, слюшай. Ми гэнэрал уважаем, доктор наук уважаем, хымик-психолог очэн уважаем...

Громкий собачий лай заглушил шутливый монолог Кавказца. Стояли тихо собачки, скребли лапами доски на полу, скалили беззвучно зубы и вдруг рванули поводки, кинулись к Кеше, брызжа слюной.

— Фу!!! — Женщина вцепилась в поводки обеими руками. — На место! Ангара! Енисей! Фу, я сказала! Сидеть!!!

Сильная женщина, удержала псов. И командный голос наработан. Вот, значит, каков он, член банды под условным названием «Синяя Борода», которому Сан Саныч присвоил восьмой номер — на всякий случай. Не восьмой. Восьмая. Профессиональная отравительница, разработчица стратегических планов. Мадам Генерал (не путать с генеральшами — женами генералов).

— Фу, Енисей! Ангара! К ноге! Сидеть! Тихо мне!.. Молодцы, слушаетесь мамочку, умные собачки... Добрый вечер, Иннокентий... Разрешите называть вас Кешей?

— Да, пожалуйста.

— Спасибо. У меня к вам серьезный вопрос, Кеша. Скажите, известны ли вам...

Она, не закончив фразу, повернулась к Кавказцу, коротко приказала:

— Покажи!

Кавказец достал из заднего кармана джинсов яркий картонный квадрат. Подошел вплотную к Кеше. При ближайшем рассмотрении яркий квадрат оказался фотографией, сделанной «Поляроидом». Моментальное фото запечатлело Сан Саныча и Мишу Чумакова. Объектив поймал партнеров в момент выхода из Кешиного тихого двора на оживленную улицу. В кадр попали случайные прохожие, но лица партнеров в московской уличной толчее не потерялись. Сан Саныч, как всегда, спокоен и деловит. Чумаков смотрит на него, рот у Миши чуть смазан — фотоаппарат щелкнул, когда Чумаков задавал старшему товарищу очередной вопрос. Поверх изображения отпечаталась дата, когда сделан снимок. Фотографировали сегодня. В последний день июля.

— Скажите, Кеша, известны ли вам эти люди? Двое мужчин на этой фотографии? — закончила женщина прерванную фразу.

— Нет, — ответил Иннокентий твердо, без колебаний и, как ему самому показалось, соврал вполне убедительно.

— Господин Генералиссимус, прикажете Кешке по зубам врезать, освежить память? Или желаете на него собак натравить? — спросил у дамы-психолога Кавказец, не сводя черных южных глаз с чуть побледневшего лица Иннокентия.

— Дурак ты... Фу, Енисей! Сиди смирно, не скалься... Дурак ты, Горец! Вместо того чтоб угрожать, сказал бы Кешеньке спасибо. Раз Кеша отрекся от Чумакова и второго... Какой вы с Полковником присвоили ему рабочий псевдоним, я забыла?

— Бульдозер.

— Метко... — Ее толстые губы скривила улыбка. — И смешно. Похож соратник Чумакова на бульдозер. Сильный и тупой дяденька... Раз Кеша от Чумакова и Бульдозера отрекся, следовательно, рассказал им про спортклуб на Чистых прудах и про Полковника. Моя уловка сработала — не зря возили Кешу вербовать. А ты, дурачок, предлагал устроить засаду на Кешиной квартире, помнишь? Бульдозер туп, но опасен. Пускай уж лучше сам пожалует в ловушку, уверенный, что идет на штурм неприятельской цитадели... Спасибо вам, Кеша. Оправдали мой тонкий психологический расчет сверх ожидаемого. Я-то, дура, думала. Бульдозер догадается, что кроется за вашей вербовкой, и начнется длинная, будоражащая кровь игра, война нервов, когда жертва понимает, что охотник заманивает ее в капкан, но прикидывается непонятливой и пытается перехитрить охотника. Немного грустно выигрывать партию с первого хода. Ах, Кеша, скажи вы, взглянув на фотографию: «Я их знаю! Они раскрыли мне глаза на истинную сущность жены Марины и помогли выжить. Но мой страх перед вами больше, чем признательность Чумакову с соратником. Не убивайте меня, пожалуйста, я буду одних вас слушаться»... Выскажись вы в подобном роде, и я бы притворилась, что поверила, и попросила вас передать Бульдозеру дезинформацию, объяснив, как вам, двойному агенту, следует себя вести. Жаль, что вы получили от Бульдозера инструкцию не признаваться в контактах с ним и с Чумаковым. Тупица Бульдозер надеется сегодня же нас победить с помощью грубой силы. Наивный дурачок! Не понимает — без мозгов сила ничто!.. Ах, Кеша, зачем Бульдозер приходил к вам сегодня? Потерпи он сутки, уже завтра Полковник познакомил бы вас с миллионершей, больной раком. Роль медленно умирающей богатой леди я придумала специально для себя. Надеялась переспать с вами, Кеша. Маринка рапортовала — вы умелый любовник... Испугались?!. Ах-ха-ха-ха!.. Успокойтесь, трахать меня не придется, не судьба... Рядом, Енисей! Фу! Не выносит пес, когда я начинаю смеяться, нервничает. За мной, Енисей! Ангара! Рядом! Вы, собачки, уходите вместе с мамочкой. Кеша останется наедине с гордым кавказским мужчиной. Горец, делай с ним, чего заблагорассудится. Кеша нам больше не нужен, он отыграл свою партию, я дарю его тебе, пользуйся...

Дама повернулась широкой спиной к Иннокентию, с небольшим запозданием ее маневр повторили овчарки. Поводки натянулись, и, виляя жирными бедрами, мадам стратег удалилась из подвала, на прощание закрыв выдвижную дверь.

В подвале сразу же стало удивительно тихо. Как в склепе.

— Прислушайся, Кеша! — Кавказец многозначительно прикрыл глаза, вытянул подбородок. — Слышишь? Какая тишина! Полнейшая звукоизоляция.

Он бросил на пол, под ноги Кеше, квадратик полароидной фотографии, размял пальцы, хрустнув суставами.

— За тобой должок, генацвали. Помнэшь, ты мэня локоть в рэбро стукнул, да? Обыдэл, помнышь, да? Отвэтишь, слюшай...

Улыбаясь нехорошей улыбочкой садиста, предвкушающего забаву, Кавказец встряхнул плечами и принялся неторопливо вышагивать взад и вперед перед стоящим столбом Кешей, словно учитель перед нерадивым учеником, не выучившим урок и понуро застывшим у классной доски.

— До того, как выпить отравленного чая, Маринка успела мне позвонить. Ты с утра поехал на кладбище, а она сразу к телефону. Доложилась. Разъяснила, откуда в тебе, инвалид, столько прыти, что даже меня сумел завалить. Кеша, хочешь, я сейчас тебя развеселю? Маринка забавно по телефону сказала, ты ухихикаешься. Сказала: он занимался Вынь-Всунь! Смешно, да? Вынь-Всунь, Сунь-Вынь.

Туда-сюда, обратно — обоим нам приятно. У Маринки всегда одно на уме было. Беглая актрисулька из Туркестана любила это дело. Я ее с Тверской вытащил, в люди определил. Зря, наверное. Грех на мне, загубил соску. Трахалась бы себе спокойно по сию пору, живая-здоровая. А скажи, Кеша, здорово она подмахивала, да? Мне нравилось. А тебе? Как у вас с нею было? Расскажи! Не хочешь, стесняешься?..

Кеша молчал. Стоял, расслабившись, углубившись в себя, тестируя собственное состояние, как компьютер тестирует программную оболочку перед запуском. Он проиграл и понимал это... Нет, не так! Не он проиграл — они проиграли! Все трое! Кеша, Миша Чумаков и Сан Саныч... Ну, ладно — с Кешей и Чумаковым все ясно. Лохи, куда им тягаться с опытными профессионалами из «Синей Бороды». Но Сан Саныч-то что?! Он-то, Сан Саныч, должен был разгадать, зачем на самом деле Иннокентия возили вербовать в спортклуб у Чистых прудов! Все было, как принято говорить, шито белыми нитками. Через лоха с лапшой на ушах передали Сан Санычу адрес ловушки-капкана, и он купился!

Впрочем, если и вспомнил Кеша о Сан Саныче, тестируя мозговые полушария, то мимолетно, между прочим. Гораздо больше сейчас его волновала тяжесть в затылке. И боль в ребрах. И усталость, заставлявшая мышцы слегка подрагивать. Что и говорить — общее состояние не из лучших, учитывая, что биться с Кавказцем предстоит не на жизнь, a на смерть. И биться придется! Никуда не убежишь, не спрячешься. Уязвленное самолюбие Горца требует отмщения за позорный прокол в ресторане. Ему поручили убить Кешу в «Шалмане», а он облажался, скомпрометировал себя в глазах коллег, не сумев уложить какого-то недоноска, хромоногого, мелкого урода в очках.

— ...Я, Кеша, себя не на помойке нашел. Я из армии ушел, отказавшись подчиняться мудакам с большими звездами. Иное дело Наталья Николаевна, ее величество госпожа Генерал. Умному человеку подчиняться не в падлу. Как бы он, умница, ни выглядел, кем бы ни был, хоть пидором гнойным, хоть активной лесбиянкой. Такие у меня принципы, Кеша! Наталье Николаевне стоит захотеть, и она станет лауреатом Нобелевской премии по психологии. Фрейд ей в подметки не годится. Наталья Николаевна объяснила: не отомщу тебе, Кешка, за поражение в ресторане, могу крышей поехать, комплекс неполноценности заработать, фобией заболеть...

Кеша незаметно напряг мышцы, чуть сгорбился, чтобы, расслабившись, распрямившейся пружиной прыгнуть на мотающегося перед глазами, разглагольствующего о своих психологических проблемах Кавказца резко, быстро и неожиданно. Все равно Иннокентию смерть. Из подвала живым ему не выйти. Не забьет Кавказец, так разорвут собаки. Терять нечего, так лучше, умирая от терзающих горло собачьих клыков, видеть остекленевшие зрачки Кавказца, чем довольную ухмылочку влюбленного в себя и трогательно заботящегося о собственной психике ладно скроенного, элитного самца южной породы.

— ...Я дам тебе шанс, Кеша. Будешь драться как следует, станешь хорошенько сопротивляться, я тебя не убью. Сломаю позвоночник, удостоверюсь, что ты парализован, лишен речи, и, отвезя на тачке в Химки, сброшу тебя где-нибудь около поликлиники. Жалко, хата твоя достанется не поймешь кому и дача для нас пропадет, но Наталья Николаевна, спасибо ей, посчитала, что мое душевное здоровье дороже твоей сраной жилплощади...

Иннокентий перестал ощущать боль в ребрах, пропала гнетущая тяжесть в затылке. Сосредоточившись на точке внизу живота, как учил Нгуен, Иннокентий прогнал все без исключения мысли. Голова сделалась пустой и светлой.

— ...По окончании училища я, молодой красавец-лейтенант, отличник боевой и политической, три года служил в Ханое. Я знаю, что такое Вин Чун, не понаслышке. А ты, Кеша, знаешь, каким образом Вин Чун завезли во Вьетнам? Нет? Лет сто назад богатая вьетнамская семья пригласила из Китая лекаря, чтоб вылечил сорокалетнего паралитика. Китаец, мастер Вин Чун, поставил больного на ноги, а через два года после начала лечения бывший паралитик победил всех вьетнамских специалистов в области национальных единоборств. Если тебя нормально учил твой Нгуен — и о нем Марина рассказала, не удивляйся, что про него знаю, — если он тебя учил как надо, оправишься после паралича. Шанс у тебя есть, я добрый. Но, как бы тебя ни выучил узкоглазый, шансов при помоши Вин Чун одолеть эксперта по рукопашному бою версии «ГРУ — СМЕРШ» у тебя нет! Меня, Кеша, драться учил патриарх рукопашки, выкормыш легендарного спеца из ГРУ по прозвищу Рыжий, и я, Кеша, легко те...

Иннокентий прыгнул. Гордецу Кавказцу мало было просто победить, уничтожить противника физически. Он еще хотел раздавить его и морально, САМОУТВЕРДИТЬСЯ, прежде чем начать ломать кости и рвать сухожилия. Он и правда дал Кеше шанс. И Иннокентий этим шансом воспользовался. Начал первым.

Одним длинным низким прыжком Иннокентий преодолел те несколько шагов, что отделяли его от противника. Правая, хромая нога ударила по левому колену Кавказца, опустившись, прибила к полу пальцы левой стопы врага. Правое плечо хромого толкнуло Кавказца в левый бок, правый кулак ударил его снизу вверх в челюсть, смазал пот на гладко выбритой щеке, и в ту же точку на челюсти ударился правый Кешин локоть. Развивая успех, Иннокентий сделал короткий, маленький шажок левой ногой. Очутившись за спиной у противника, нанес сдвоенный удар ладонями по копчику врага. Как и тогда, в ресторане, Кавказец упал, шлепнулся на пол животом. Перевернулся через голову. Вскакивая, развернулся лицом к Иннокентию, встав в боевую стойку — вес тела целиком на опорной ноге, травмированный носок другой чуть касается дощатого пола, пятка слегка вывернута в Кешину сторону. Повернутый к Иннокентию бок прикрывает один кулак, пострадавшую челюсть — другой. Зная, что защищаться и контратаковать всегда легче, чем нападать, застыл и Кеша в очень похожей стойке. С той лишь разницей, что его открытые ладони, одна — чуть ближе, другая — чуть дальше, замерли возле солнечного сплетения.

Очки съехали на кончик носа, и Кеша смотрел на противника поверх оправы, однако разглядел, пусть и смутно, как враг попытался что-то произнести, какое-то слово. Попытка заговорить Кавказцу не удалась. Издавать звуки членораздельной речи мешала сломанная челюсть. Ударь Кешины ладони в крестец столь же сильно и точно, как кулак и локоть в челюсть, валяться бы Кавказцу на полу со сломанным позвоночником, пытаясь свыкнуться с участью паралитика, обещанной им Иннокентию. Но Кавказец не обманул Кешу, хвастаясь причастностью к школе рукопашного боя, известной в среде специалистов под аббревиатурой «ГРУ — СМЕРШ».

Получая удар в спину, Кавказец вовремя расслабился, качнулся вперед, предпочитая лучше упасть, чем почувствовать, как ломается с хрустом хребет.

Дужка очков щекотала кончик носа. Автоматическим движением, ставшим за годы ношения очков инстинктивным, рука Иннокентия потянулась к лицу, чтобы, ткнув пальцем в дужку, вернуть ее обратно на переносицу. Голова Иннокентия привычно дернулась, дабы помочь руке, и он в буквальном смысле проморгал атаку сорвавшегося с места Кавказца.

Кешин палец коснулся дужки очков, и моментально пятка опорной ноги Кавказца оттолкнулась от пола, бросив тяжелое, в два раза тяжелее Кешиного, тело вперед. Кулак, прикрывавший бок, просвистев в воздухе по длинной дугообразной траектории, сшиб успевшую прикрыть лицо ладошку Иннокентия и попал Кеше по уху. Кавказец вильнул бедрами, и второй кулак, до того прикрывавший его челюсть, ударил апперкотом Кешу под ребра, в печень. Оглушенный, лишенный способности дышать, потерявший равновесие, Кеша все же попробовал достать локтем сломанную челюсть Кавказца, но противник поднырнул под его согнутую руку, схватился сильными пальцами за отвороты Кешиного пиджака и, припав на одно колено, перебросил через себя хромоногого очкарика.

Бросок удался на славу. Легковеса Иннокентия приложило лопатками об пол с такой силой, будто он упал со второго этажа. И сразу же на него навалился Кавказец. «Доведя» бросок, отпустил пиджачную ткань, стиснул Кешину голову обеими руками, прижав ладони к ушам и вонзая большие пальцы в Кешины глазницы. Хорошо, что очки во время пируэта в воздухе слетели с Кешиного носа, а то бы острые стекла, вдавленные пальцами Кавказца в глазные яблоки, обеспечили Иннокентию долгую мучительную смерть.

Иннокентий потерял сознание, приложившись затылком об пол. Когда его ударило о доски пола позвоночником, он смутно понимал, что происходит, хоть в голове и звенело, а спазм в печени препятствовал сокращению диафрагмы и наполнению легких кислородом. Но после того, как стукнулся черепом, Кеша отключился. Не надолго. Секунды на две. Подушечки больших пальцев Кавказца надавили на глаза, и болевой шок вернул Кеше сознание.

Известно множество историй о том, как на пороге смерти живое существо совершает невозможное, пытаясь избежать неминуемого конца. Трусливые зайцы-русаки вспарывают коготками на мягких лапках животы свирепым гончим псам. Безобидный воробей, полупридушенный кошкой, неожиданно бьет ее клювом в веко. Крыса, загнанная в угол человеком, бросается в атаку на гигантского по сравнению с ней хищника. Последний шанс выжить использует все живое. И поэтому мастера боевых искусств (настоящие мастера) если и убивают противника, то наиболее быстрым способом. Не из гуманных соображений, не нужно заблуждаться и идеализировать мастеров. Просто они знают, как опасен противник, цепляющийся за тонкую грань между бытием и небытием. Кавказец все это знал, он был безусловным мастером рукопашного боя. Однако более, чем смерти врага, конца схватки, он желал самоутвердиться. Это жадное желание его и погубило.

Придя в сознание, Кеша яростно замотал головой, стараясь стряхнуть с лица чужие руки. Не удалось, однако давление на глазные яблоки все же чуточку ослабло, и на пике последнего всплеска яростного желания жить Иннокентий ударил ребрами обеих ладоней по жилистой шее Кавказца, вложив в удар все оставшиеся у него в запасе силы мускулов, воли и ненависти.

Случилось невероятное. А быть может, и закономерное, это как посмотреть! Иннокентий сломал Кавказцу шею.

Смещенные второй и третий шейные позвонки вызвали нервный импульс, молнией перечеркнувший имя Кавказца в списках живущих на этом свете.