Зайцев МихаилНе дразните бультерьера (Час тигра)

Михаил Зайцев

"Русский ниндзя"

Не дразните бультерьера (Час тигра)

Часть I

Рыночная экономика

Глава 1

Я - крестьянин

Я проснулся как всегда засветло, сполз с жалобно скрипнувшей кровати, потянулся сладко, зевнул и хотел было включить свет, да передумал. Негоже зря расходовать электрическую энергию, не по-хозяйски это. Всего-то и делов - натянуть поверх кальсонов штопаные турецкие джинсы, обмотать стопы портянками, сунуть ноги в кирзачи да телогрейку поверх тельника накинуть. А кепка пусть пока на лавке полежит, кепку нахлобучить успею.

Одевшись в потемках, я нашарил на столе холодный заварной чайник и черствую хлебную горбушку.

Хлебнув заварки, пожевал хлебушка, пригладил свалявшиеся со сна волосы, огладил бороду и, прикурив "беломорину", двинулся в сени. По дороге прихватил кепку и в который раз подумал, что пора бы подстричь русые с проседью космы, да и бороду не помешает подровнять.

В сенях меня дожидались собственноручно выструганная палочка грибника и замысловато плетенное объемистое лукошко. Вооружившись палкой и лукошком, я вышел во двор, замкнул висячий замок на дверях избы, спрятал ключ в щели сруба и поспешил в сортир, что притулился на краю участка.

Соседская дворняга по кличке Мариана очнулась, когда я уже выходил на улицу, закрывал за собой калитку. Псина, названная в честь героини мексиканского телесериала, запоздало тявкнула, возмутилась нарушением заведенного в деревеньке графика жизни. Дурная собака. Я почти каждый день встаю раньше всех и отправляюсь в лес, а она все никак не привыкнет. Склероз у собачки, не иначе.

Я шел посередине единственной в деревне улицы, пыхтел "Беломором" и от нечего делать вертел головой в разные стороны. В жидком свете бледнеющей луны брошенные избушки выглядели зловеще. Справа и слева, через один, пустой дом. Ветшает деревенька. Вымрут старики, подрастут и уедут в город дети моего соседа Мирона, и конец поселению. А ведь не медвежий угол, на машине отсюда до Твери всего-то час езды. И все равно не желает молодежь копошиться в земле, предпочитает город с его цивилизованными соблазнами. Дома продаются за бесценок, я свой купил вместе с участком и всеми хозяйственными постройками меньше, чем за тыщу зеленых. Прежнее жилище под Ярославлем продал за три, две штуки сэкономил и перебрался сюда, вроде как заниматься фермерством. Впрочем, заграничное словечко "фермер" мне не нравится. Я вырос в Сибири, в тайге, знаком с работой на земле не понаслышке и на все сто процентов убежден, что синонимом ихнему "фермер" будет нашенское полузабытое "кулак". А я перебрался под Тверь отнюдь не затевать кулацкое подворье, я намерен крестьянствовать, вести, так сказать, натуральное хозяйство. И сбор халявных даров природы, грибов в частности, для моего хозяйства какое-никакое, но подспорье.

Меж тем я сейчас иду в лес не только ради белых с подосиновиками. Собирательство, честно говоря, лишь повод уединиться. На самом деле мне необходимо скрыться ненадолго от лишних случайных и любопытных глаз.

Как только я вошел в лес, то сразу же потопал быстрее. Меня не смущает темень кромешная, в лесу мне хорошо, здесь я чувствую себя своим что ночью, что днем. Я шел, все ускоряя и ускоряя шаг, и минут через сорок знакомые стежки-дорожки вывели меня на скромных размеров полянку у тихой лесной речушки.

Туман белым саваном стелился над темными водами безымянной протоки, ласково шуршала под ногами тяжелая от росы трава. Я сбросил с плеч телогрейку, едва ступив на поляну. Отшвырнул палку грибника, лукошко, тряхнув головой, лишился кепки, разулся, снял джинсы, кальсоны, стянул через голову тельняшку и приступил к разминке.

В первую очередь, как и положено, размял мышцы, начав с голеностопа и закончив мышцами лица. Затем похрустел суставами, помучил позвоночник и, когда разогрелся как следует, занялся акробатикой.

Я кувыркался по поляне, словно молодой "обезьян", крутил сальто, приземляясь то на одну руку, то на одну ногу, а то на лопатки или на грудь. Я радовался неровностям почвы, которые мешали легким и плавным приземлениям и заставляли тело думать, искать изящные выходы из чреватых вывихами и переломами положений. Я забавлялся минут десять, а то и больше, пока не долбанулся случайно лбом о затаившуюся в высокой траве корягу.

За что боролся, на то и напоролся. Рисковал здоровьем впотьмах и доигрался. Теперь над бровью вспухнет приличных размеров шишка. А вообще-то ничего страшного, подумаешь - шишка, какие пустяки. Вы скажете - могло быть и хуже? Согласен! Однако без определенного риска в тренировочных упражнениях поддержать на должном уровне мои весьма специфические благоприобретенные инстинкты никак невозможно.

И все же хватит на сегодня рисковать, довольно изображать влюбленного павиана в брачный период. Заработал шишку, и будет, пока она пухнет, пойду, покачаю мускулы.

У края поляны чернел в темноте толстенный трехметровый обрубок соснового ствола, похожий на бревно с картины "Ленин на субботнике". Должно быть, лет десять тому назад посетили сей забытый уголок леса туристы-дачники, свалили сосенку, часть в костре пожгли, а этот обрубок пользовали в качестве завалинки. Я же, как наткнулся пару месяцев назад на эту поляну, как увидел бревнышко, сразу придумал ему иное, физкультурное, применение.

Подхватив руками бревно, я поднатужился и, кряхтя, с горем пополам закинул импровизированную штангу себе на плечи. Тяжелая, зараза! Аж в глазах потемнело. Но минимум пять приседаний с весом, никуда не денешься, надо сделать. Мой первый и единственный Учитель, мой покойный дедушка в гробу перевернется, ежели я не сделаю эти проклятые пять приседаний.

Раз. Бревно норовит опрокинуть меня мордой в землю. Надо спину держать ровнее...

Два. Кажется, позвоночник сейчас сожмется гармошкой...

Три. Колени дрожат, спасу нет...

Четыре. Ой, не сдюжу...

П-пять... О великий Будда!

Бревно бухнулось за спиной, я вытер пот с ушибленного лба и отдышался. Фу-у... Достаточно занятий дзюнан-тайсо, до рассвета надо бы успеть попрактиковаться в дакэн-тайдзюцу.

Дзюнан-тайсо в вольном переводе с японского означает "общефизический тренинг", а дакэн-тайдзюцу значит "искусство наносить удары".

Я спустился к реке, нашел на берегу облизанный водою камень величиной с крупную картофелину и вернулся на поляну. У того края травянистой плешки, где валялись мои одежды, рос юный, по лесным меркам, в обхват толщиною дуб. Мысленно попросив у дерева прощения, я хорошенько размахнулся и метнул в него камень. Древнейший метательный снаряд пролетел три с гаком метра, стукнулся о кору и отскочил, будто каучуковый мячик, а я шагнул навстречу и встретил его ударом правого кулака. Камень-мячик опять полетел в дерево, не столь резво, как в первый раз, но достаточно, чтобы отскочить снова и дать возможность левому кулаку проверить булыжник на прочность.

В упражнении с камнем, помимо сноровки, необходимо еще и везение. При повторном метании, во второй попытке, мне не повезло - булыжник, отскочив, полетел слишком высоко и чересчур вбок. Я достал гранитную цель пяткой в прыжке, и каменюка улетела в густой малинник на другом конце поляны. И надо же было такому случиться, что, приземляясь после футбольного удара по булыжнику, я, оступившись, споткнулся о ту же корягу, благодаря которой над бровью набух шишак! Я решил отомстить надоедливой коряге, подцепил ее носком ноги, подбросил в воздух и рубанул ладонями обеих рук. Провинившаяся коряга с хрустом разломилась на три части. Так ей и надо.

Разобравшись с корягой, я пошел было искать недобитый булыжник, да остановился на полпути, заинтересовался молоденькой стройной березкой, что робко выступала из зарослей малинника. Ладная березка, сама маленькая, а листочки уже как у взрослого дерева. Извини, сестренка, но я использую тебя для своих японских забав, прости.

Я замер подле березки. Колени слегка согнуты, расслабленные кисти рук перед грудью. Вдохнул глубоко и на резком выдохе атаковал зеленые листочки растопыренными пальцами. Три удара за одну секунду, и в трех листиках три маленькие дырочки-надрыва.

Еще раз мысленно попросив у березки прощения, я обратил внимание на то, что отчетливо вижу раненые листочки во всех мельчайших деталях. Светает, а значит, пора завязывать с дакэн-тайдзюцу. На восходе солнца я хочу подышать.

Туман над речкой медленно таял, просыпаясь, робко пробовали голос лесные птахи. Я сел посреди поляны, скрестил ноги, положил открытые ладони на колени. Вдохнул, задержал дыхание, выдохнул...

Я дышал кожей. Не в буквальном смысле, конечно. Делал вдох через нос, выдыхал сквозь не плотно сжатые губы, прижимая кончик языка к верхнему нёбу. Грудь моя оставалась неподвижной, а живот вздувался и опадал. Но мысленно я представлял, как на вдохе животворящая прана вместе с воздухом проникает в тело через определенные участки кожи, а на выдохе из других участков кожного покрова выходят ненужные организму воздушные составляющие и отработанная, негативная энергия. И в какой-то момент стало казаться, что я дышу одной лишь кожей-оболочкой, что легкие, живот, ноздри и рот мне не нужны, что я амеба, инфузория-туфелька, простейший организм, для которого иного не существует, кроме дилеммы жизнь - смерть, существование - небытие, сознание - несознание...

Восхитительно-примитивное состояние длилось ничтожно мало, сотую долю секунды, но и этакой малости хватило с избытком. Чтобы отдохнули мозг, нервы, чувства и все то, что работает в нас постоянно, без всякого перерыва, от первого вдоха до последнего выдоха.

Бледно-желтый диск солнца добрался до верхушек деревьев, туман над водой стоял, будто снег весной, жемчугом блестела роса в траве, радостно кричали птицы, задорно звенели комары. Четыре необычайно жирные комарихи маячили как раз перед моими открывшимися глазами. Сразу же вспомнился "подвиг" великого японского фехтовальщика Мусаси Миямото и тут же захотелось сей вошедший в анналы "подвиг" повторить.

Для тех, кто не знает, расскажу вкратце. Дело было в милые моему сердцу времена мрачного Средневековья. Непревзойденный мастер меча Мусаси путешествовал по своей островной родине, оставляя за спиной кучи самураев с колото-резаными ранами, как говорят современные медики - "не совместимыми с жизнью". Как-то, проголодавшись, заглянул уставший колоть да резать Миямото в захолустную придорожную харчевню и только собрался подкрепиться вареным рисом, глядь - вваливается в заведение маленькая толпа разбойников. Маленькая, но толпа. Замучаешься их мечугой охаживать, в животе урчит, лень благородную сталь тянуть из богато украшенных ножен. А разбойники, главное дело, пялятся на эти самые причудливо инкрустированные ножны и шепчутся промеж себя. И решил тогда крутой Мусаси, не вставая с места и не расставаясь со столовым прибором, показать браткам-разбойникам, кто здесь пальцует в натуре. Над плошкой с аппетитным рисом четыре жирные мухи, а в руке Миямото уже сжимал палочки для еды. И четырьмя движениями поймал Миямото четырех мух, придушил их кончиками палочек, и, увидав сей цирковой номер, в панике бежали разбойники. А довольный Мусаси обтер кончики палочек краешком засаленного кимоно (что ж он, дурак, что ли, дизентерией от мух заражаться) и ну рис трескать за обе щеки. Вот такая выходит типа сказочка с моралью.

В лесу даже на полянах всегда полным-полно всякого мелкого деревянного сора. Я пошарил правой рукой в траве и нашел пару подходящих щепок. Взял щепки, как положено держать куай-цзы, палочки для еды, и... Вы правильно догадались - четырьмя верными движениями уничтожил квартет кровососущих насекомых. И тут же, будто в отместку, мою потную голову облепил целый рой комариков-камикадзе.

Говорят, Мусаси Миямото дал какой-то там обет и, блюдя слово, много лет принципиально не мылся. Я, конечно, уважаю великого фехтовальщика, однако подобное издевательство над собственной плотью, извините, не по мне. Без затей, хлопком ладони покончив с присосавшейся к щеке комарихой, я вскочил на ноги и посеменил к речке. Вошел по колено в воду, умылся как следует, хотел было нырнуть в соблазнительную влагу, да передумал. Черт его знает, сколько коряг притаилось на дне безымянной протоки, довольно для меня на сегодня и внушительной шишки над бровью.

Завершив водные процедуры, я вернулся на поляну, обождал, пока кожа обсохнет, и оделся в привычный телу крестьянский костюм. Отнюдь не маскарадный костюм, между прочим! Моя главная, боевая сущность Самурая ночи с рассветом спряталась, затаилась в глубинах подсознания. Я снова стал крестьянином. Обычным среднестатистическим мужичком-бобылем за сорок. Ну, может, и не совсем обычным, со странностями. К примеру, водку я не особо уважаю, так на то для любопытствующих имеется объяснение - язва у меня, желудок спиртосодержащие жидкости отказывается усваивать. Зато я курить дюже люблю, две пачки "Беломорканала" в день извожу.

Дым папиросы отгонял комаров. Чуть сгорбившись, я пересек поляну и углубился в лес. О человеке, который чудил сегодня утром на берегу безымянной протоки, я вспоминал, как о постороннем. Меня нынче, согласно паспорту, зовут Николаем Семеновичем Кузьминым, а его звали Семеном Андреевичем Ступиным.

Формально Семен Андреич погиб несколько лет назад в городе Москве в результате дорожно-транспортного происшествия. Формально сгинув, экс-Ступин влачил жалкое существование в том же городе под личиной нищего бомжа. Потом из бомжа превратился в крутого бандита по кличке Стальной Кулак. Бандит Стальной наказал мафиозного Папу, поправил собственное экономическое положение и легализовался в Санкт-Петербурге в образе придурковатого бизнесмена Виктора Творогова. Жили их благородие Виктор Борисович припеваючи, в ус не дули, да вот незадача - беда нависла над друзьями-товарищами якобы покойного Ступина, и воскрес Семен Андреич, засветился. Посветился, посиял денечек, разобрался с проблемами и опять сгинул во мраке. А из мрака возник уже Колькой Кузьминым, любителем грибов и папирос.

Еженощно Колян Кузьмин уступает свое стареющее тело обратно Семену Андреевичу, и тот поддерживает физическую оболочку в боеспособном, так сказать, состоянии. Зачем? А иного состояния Семен Ступин не приемлет. Дед-японец, чужой по крови, но родной по духу, вырастил, воспитал, взлелеял из младенца Семы Самурая ночи, иным в этой жизни Ступину уже не быть. Никогда, к сожалению...

Надо сказать, телесная оболочка Семена Ступина оправилась от былых ран и пребывает в отменной для своих лет физической форме. И психика соответствует дедовским стандартам, и все прочее, кроме... Кроме души. Душа никак не может забыть женщину с редким именем Клара. Душа помнит чудесное единение с этой женщиной, фантастическое, уникальное слияние двух сущностей. Клара вторгается в сны Николая Кузьмина и будит Семена Ступина. Клара, единственная и неповторимая. Моя Клара, которую я никогда не увижу более наяву...

Стоп! А ну-ка, Семен Андреич, ступай прочь в подсознание. Твое время кончилось, солнце взошло. Я Коля, Николай Семенович Кузьмин. Я - крестьянин, не знаю я никакой Клары, незнаком.

Воспоминания о Ступине заняли у меня всю дорогу от полянки до деревни. Мозг вспоминал влюбленного Самурая ночи, а крестьянские зоркие глаза тем временем примечали грибные шляпки в жухлой траве и грубые руки трудящегося, орудуя стареньким перочинным ножиком, бережно срезали дары природы под корень. На опушку я вышел с полным лукошком. В нынешний дождливый август грибов в лесу уродилось видимо-невидимо.

В мое отсутствие деревенька воспряла от сна и зашевелилась, загомонила, зажила. Тощие, облезлые курицы деловито прохаживались по уличной обочине, а их престарелые хозяйки копошились в огородах. И курицы, и бабушки-огородницы исподволь одаривали меня косыми внимательными взглядами. Я шел посреди улицы, дымил "Беломором" и вежливо раскланивался со старушками, явно не одобрявшими мое грибное, дачное хобби.

Как всегда, в трех шагах от дома из дырки в соседском заборе мне навстречу выскочила сука Мариана. Дурная собаченция скупо облаяла полуночника грибника и исчезла в заборной прорехе, а над частоколом подгнивших досок всплыло сморщенное личико соседской бабушки Любы.

- Здрасть, баба Люба, - кивнул я учтиво.

- И тебе, Коля, здоровья, - сдержанно ответила старуха. - Много грибов нарезал?

- Во. - Я показал лукошко. - На масле пожарю, считай, обед бесплатный.

- Оно, конечно, экономия, - неохотно согласилась баба Люба. - Масло нынче дорогое, а так...

- Семеныч! - перебил тещу появившийся на крыльце соседской избы хозяин Мирон. - Семеныч, а ну погодь! Дело есть!

На ходу заправляя фланель клетчатой рубашки в шерстяные, не по сезону брюки. Мирон колобком скатился с крыльца. Баба Люба сердито поджала губы, демонстративно развернулась ко мне спиной и едва шагнула в глубь двора, как облюбованное ею место с той стороны забора занял торопыга Мирон.

- Семеныч, твой "толчок" на ходу?

"Толчком" Мирон обзывал мой "Москвич"-пикап. Когда я перебрался сюда, в эту деревню на постоянное место жительства, то первым делом купил мотоцикл, лошадку - "Яву", старенькую, но вполне работоспособную, а потом позарился на дешевизну и взял "Москвича" по бросовой цене, совершенно "убитого". Денег и, главное, нервов на реанимацию "толчка" я потратил немерено, кое-как заставил это автомобильное недоразумение ездить, однако периодически подлый "Москвич" вновь превращается в груду металлолома на потеху смешливому Мирону.

Кстати, на самом деле Мирона зовут Мишей. Мирон - производная от фамилии Миронов. Кличка прилипла к моему нынешнему соседу еще в школе, "сто лет назад", образно выражаясь. Миша Миронов посещал младшие классы школы-интерната в райцентре, недалече от родной деревни, когда по телеящику в очередной раз повторяли советский суперсериал "Адъютант его превосходительства". Телесериал смотрели всем интернатом, а в том сериале, кто помнит, был такой отрицательный персонаж Мирон. В "честь" теле-Мирона и перекрестили Мишу. Историю своей клички-имени Мирон-Миша рассказывал мне не без гордости, между прочим. Оно и понятно: отрицательный образ подлого бандита и куркуля времен Гражданской войны в новейшие времена многими воспринимается как объект для подражания.

Интересные соседи мне достались. Глава семьи сам себя называет именем героя советского телесериала, собаку свою нарек именем героини мексиканской "мыльной оперы", и телевизоров у них в избе аж целых четыре штуки. Телеманы какие-то, честное слово. Впрочем, что нас всех, народ, связывает сегодня, кроме телевидения? Ничего, к сожалению...

- Так чего, Семеныч? "Толчок" катается? Или, это самое... Он, мать те в дышло! Чой-то у тя на лбу?

- Споткнулся, упал, очнулся - шишак. - Я сдвинул кепку с затылка на брови, спрятал шишку. - Бегает "толчок", чего надо-то?

- Дело есть, земляк! Слышь, моя "Нива", это самое, накрывается. Движок, мать его в дышло, кашляет, а я, слышь, отгул взял, яблоки собрался в Москву продавать. Выручай, Семеныч! Бензин мой, смотаемся в Москву, сдадим, это самое, фрукты, и литр с меня, а?

- Ты ж знаешь, я не пью. Язва...

- Извиняй, Семеныч! Забыл, вот те крест! Слышь, это самое, подмогни, а? Ну, не литр, так... Так ты мне ща подмогни, а после, когда, я тебе! Ага? Сосед? А?

- По хозяйству я сегодня, понимаешь...

- Погодь! Погодь отказываться, земляк! Войди в мое положение, а? Я отгул взял! Ты-то у нас казак вольный, а я-то каждый день до райцентра и обратно на работу!

- Как же ты завтра на работу поедешь, если "Нива" накрывается? Давай лучше помогу машину чинить.

- Ну! А я про что? Подмогни! Яблоки сдадим и тама, в городе, по дороге от рынка в техцентр заскочим, а? Я-то, это самое, чего в механизме кашляет, знаю, а тама, в техцентре, наш бывший, деревенский, автослесарем пашет. Он, это самое, подмогнет задешево запчастей взять. Ну? Делов-то - яблоки азербайджанам скинуть на рынке и в техцентр заскочить! А? Выручай, сосед, а? Бензин мой, ну?

- Черт с тобой, но...

Никаких "но" обрадованный Мирон выслушивать не пожелал. Заорал, взывая к супруге, теще и детишкам, ко всей семейке одновременно:

- Э-э! Нюрка! Бабка! Вась, Оль! Эй, сюда ходите! Подмогнете яблоки в "толчок" грузить! Нас с землячком время поджимает, ехать давно пора! Цигель-цигель, ай-лю-лю!

Мирон торопил меня, суетился, но я все же позавтракал обстоятельно, ибо путь предстоял не близкий, и переоделся, поскольку негоже уважающему себя крестьянину появляться в столицах, пугая граждан кирзачами да ватником.

Обильный завтрак ворчливо булькал в желудке, под козырьком сменившей кепку бейсболки чесалась созревшая шишка. Слегка жали в пятках китайские кроссовки, теснили поясницу новенькие вьетнамские джинсы. Белоснежная футболка все норовила собраться складками на груди, от пиджака крепко воняло нафталином. Однако все вышеперечисленные телесные неудобства - пустяк в сравнении с дискомфортом, вызванным необходимостью слушать говорливого Мирона. Мы ехали на предельно возможной скорости для нагруженного мешками с яблоками "толчка". Мирон болтал без умолку, и я вникал в объяснения, почему сосед до сих пор не переезжает из деревни в райцентр, где работает; почему купленные по случаю в райцентре яблоки выгодней перепродать в далекой Москве, а не в ближней Твери; какие, конкретно, запчасти необходимы для "Нивы", а без каких Мирон обойдется, и так далее и тому подобное. Я тихо сатанел, механически поддакивал и думал о предстоящей встрече с Москвой.

Став Николаем Кузьминым, я впервые еду в Москву, но для затаившегося в дебрях подсознания Семена Ступина Москва, ежели и не мать, то любящая и добрая мачеха. Москва Ступина многому научила, когда он был юношей-студентом, и не дала сдохнуть, когда он бомжевал. Сотни улиц, улочек, переулков и площадей будят тысячи воспоминаний, будоражат душу, вызывая острые приступы старческой болезни ностальгии.

Сопливая ностальгия мучила мое второе "я" всю долгую дорогу до города, достигла апогея, когда "Москвич" вписался в плотный поток машин на Кольцевой автодороге, и исчезла бесследно, едва штурман Мирон велел свернуть на совершенно незнакомой развязке.

Свернули, и почудилось, будто приехали вовсе не в Москву, а в какой-то другой, чужой город. Кругом стандартные шестнадцатиэтажки образца семидесятых годов прошлого, двадцатого века, изредка попадаются ларьки и палатки, примета девяностых, а на горизонте виднеется плоский прямоугольник из стекла и бетона с оригинальными буквами на крыле: "РЫНОК". И рядом с рынком невеликая постройка с претензией на западноевропейское изящество, озаглавленная: "БАР". Низкорослое торговое и карликовое питейное, оба заведения отчетливо видны издалека потому, что на подступах к ним сплошь гаражные кооперативы. Не иначе, когда-то здесь был бульвар в сердце новостроек и универсам, советский супермаркет в конце бульвара. Нынче вместо бульвара - стройные ряды гаражей за жестяными заборами, в здании универсама - рынок. И еще бар возник, вырос грибком-поганкой, дабы отсасывать часть доходов из карманов рыночных олигархов.

- Семеныч, это самое, рынок видишь?

- Не слепой.

- Прямо к рынку не езжай, слышь? Вона, у того дома тормозни.

- Зачем?

- Тормози, говорю!

Я послушно выполнил руководящие указания Мирона, прижался к обочине у торца блочной жилой громады, метрах в ста наискосок от рынка.

- Глуши мотор, слышь? Эт самое, ключи от тачки дайкося сюда на минутку.

Мирон вмиг сделался очень деловитым и серьезным. Ключи буквально выхватил у меня из рук, выскочил из машины, я и ахнуть не успел, как задок "толчка" оказался открыт, один из мешков развязан, откуда-то из россыпи яблок извлечен безмен и брикет целлофановых пакетов и, самое главное, ценник. Как по мановению волшебной палочки, автомобиль - мой, между прочим, моментально превратился в торговую точку на колесах.

Я вылез из машины, подошел к хлопотливо разбирающему целлофановые мешочки Мирону.

- Сосед, ты говорил: яблоки оптом сдадим - ив автосервис...

- Тама, в автосервисе, ща обеденный перерыв, - перебил меня Мирон, пряча глаза. - Часок поторгуем, слышь, чего не успеем продать, отдадим, это самое, оптом и...

- Почем яблочки? - перебила Мирона бредущая к рынку полная женщина в панаме, темных очках и с кипой пустых авосек в веснушчатых руках.

- Вот, написано, - Мирон указал на ценник. - Дешевле дешевого, берите!

- А что за сорт? - заинтересовалась толстуха.

- Самый лучший! - заверил Мирон. - "Слава победителю" называется. Вы, дама, это самое, возьмите яблочко и потрясите, услышите, как в ем семечки трепыхаются.

- Два кило завесьте, будьте любезны, в мой пакетик.

- На здоровьечко! Мелочь, это самое, у себя поищите, дама. Я покамест не расторговался, без мелочи, сдачу давать нечем...

Мирон общался с первой покупательницей так, словно я вообще не существую, будто и не стою рядом у него над душой. Ну что ты будешь с ним делать, а? Не драться же с ним, в самом деле?

Я закурил, отошел поодаль, тем временем возле "толчка" уже наметилась, уже выстраивалась маленькая очередь желающих приобрести "Славу победителю" по сходной цене.

Тьфу! Ну и попал я! Обвел меня вокруг пальца хитрюга Мирон. Нет вопросов - чужой "Москвич"-пикап лучше подходит для торговли с колес, чем своя, родная "Нива". Возможно, и правда, чихает что-то в автомобильном организме соседской "Нивы", возможно, действительно, нужны Мирону запчасти, но в первую голову ему, спекулянту несчастному, захотелось использовать мой "толчок".

И я, идиот, согласился хитрецу "подмогнуть" за так, за гипотетическую ответную услугу в неопределенно туманном будущем. Ой, беда! Ой, хреновый из меня крестьянин получается. Ну, умею я работать на земле, умею, а толку-то? Сметки во мне крестьянской нету, жилка специфическая отсутствует, блин. Чего доброго, превращусь через год-полтора в деревенского дурачка по прозвищу "Грибник", в пугало деревенское, в посмешище.

- Кито разрэшил?

- А?.. - Я обернулся на вопрошающий голос с характерным акцентом и увидел одутловатое, сытое лицо азербайджанской национальности.

Надо же! Задумался и не услышал, как подкрался с тыла рослый и пузатый гость из ближнего зарубежья. Хотя почему "гость"? Азер держится по-хозяйски: руки в брюки, челюсть презрительно вздернута, взгляд черных глаз из-под густых бровей слегка насмешливый. И не подкрался он вовсе, подошел столь спокойно, что мое чуткое ухо проигнорировало сопровождающие его приближение звуки. Нету в нем ни угрозы, ни вызова, я для него так - недоразумение в пиджаке возле "толчка".

- Кито разрэшил яблоко продавать, э?

- А чо?..

Ничего более умного, кроме этого "а чо", мне не пришло в голову. Выручил из дурацкого положения Мирон, подбежал к нам с азером, мелко семеня ножками, в одной руке безмен, в другой - прозрачный пакет, набухший от наполняющих целлофан яблок.

- Семеныч! Иди, обслужи покупателей. - Мирон сунул мне пакет и безмен. - Иди, я сам, это самое, с Чингизом поговорю.

Выходит, они знакомы? Мирон и господин Чингиз? Выходит. Вона как заговорили, оба сразу, одновременно. Мирон врет, дескать, заходил на рынок и, не найдя Чингиза, решил, чтоб время зря не тратить, чуточку расторговаться. Чингиз ему не верит, шакалом обзывает и еще как-то. С моего места у заднего бампера ругань у капота слышно через слово. Покупатели мешают подслушивать, требуют быстрее отпускать яблоки раздора. Покупатели, ясное дело, просекли фишку - сейчас "толчок" прикроют, а на рынке цены кусаются, как бультерьеры. Раз куснут, и половины пенсии будто и не было.

- Молодой человек, вы не могли бы поторопиться? Очередь ждет.

Где "молодой человек"? Я - "молодой человек"? С моей-то бородищей, в мои сорок с хвостиком? Ну, спасибо. Кто сказал "молодой человек"? Ага, вижу - старичок в конце очереди. Низенький, лысый, с тросточкой и с орденской планкой на сером лацкане линялой куртки-ветровки. Прав ветеран, торгаш из меня никакой. Очередь вынуждена ждать, пока я неловко засыпаю яблоки в пакет, пока изловчусь проткнуть целлофан крючком от безмена так, чтобы пакет не порвался на весу, а после приходится ожидать, пока я добавляю нужное количество яблок до требуемого веса. Обидно, стараюсь учинить перевес, а выходит недовес. И мешки рвутся через один... Однако долго чего-то Мирон с Чингизом базарят. Думаю, Мирон специально время тянет, дабы я успел лишний червонец для него заработать...

- Аа-а! - вскрикнул Мирон. - Не трожь... А-аа!..

Я вытянул шею и успел понаблюдать, как Чингиз приподнимает Мирона, взявшись волосатыми кулачищами за отвороты его клетчатой фланелевой рубашки.

Приподнял, швырнул беднягу на капот "толчка" и, не спеша, двинулся ко мне.

- Конэц, гражданэ, - объявил Чингиз громко. - Яблокэ на рынкэ купэтэ. Здэсь закрыто.

- А ты кто такой?! - с криком пробился в авангард загрустившей очереди старичок ветеран. - Ты кто такой, чтоб нами командовать?!.

- Отэц... - примирительно начал Чингиз, но ветеран Великой Отечественной не позволил ему говорить.

- Какой я тебе отец, обезьяна ты волосатая?! Нашелся, видите ли, сыночек! - Ветеран пер на азера танком, судорожно меняя хват сухой морщинистой руки на инвалидной палке.

- Уважаэмый, нэ надо нэрвнэчэт. - Чингиз выпятил пузо, заулыбался слащаво. Глаза его превратились в щелочки, он не заметил взмывшую в воздух тросточку ветерана.

Не ожидал я, что старичок окажется столь проворным. Надеялся - успею перехватить палку. Помешала счастливая девушка в мини-юбке, последняя, кому я вручил два пухлых пакета с яблоками. Девица невольно оказалась на моем пути миротворца. Она нежно прижимала к пухлой груди пакеты, по пять кило в каждом, и умудрялась при этом считать монеты на ладони. Она еще не расплатилась, она беззвучно шевелила губами, сортируя мелочь, толкнешь ее рассыплет деньги, яблоки, сама упадет. Толкать ее было жалко, я ее обогнул, обошел, потянулся к свистящей в воздухе палке и самую малость запоздал, трех сантиметров, одной секунды не хватило.

Стариковская палка треснула улыбающегося азера по носу, отскочила, ветеран снова замахнулся, но на сей раз я успел, сбил древко ребром ладони в опасной близости от черноволосой макушки Чингиза.

Направив полет палки вниз, к асфальту, я встал стеной меж взревевшим от боли и негодования Чингизом и героически побледневшим ветераном. Встал лицом к старику, попросил с чувством, стараясь говорить насколько возможно убедительнее:

- Умоляю, батя - хватит! Ступай домой от греха. На, держи... - Я выхватил из рук счастливой девушки пятикилограммовый пакет. - ...держи яблоки. Даром, в подарок. Девушка, вы не заплатили, и не надо. Вам тоже подарок...

Мою напряженную спину атаковал пухлый живот Чингиза. Пахнущие чесноком пальцы азера вцепились в мою шею.

- Убээ-э-эю!!! - ревел Чингиз в ухо, силясь оттолкнуть меня в сторону.

- Заткнись, - огрызнулся я, резко согнув руку в локте.

Мой закаленный локоть пробил жировую прослойку и больно ужалил Чингиза в печень. Живот отлепился от моей спины, пахучие пальцы перестали мучить шею.

- Ступай домой, батя. Без обид, девушка, ладно? Расходитесь, граждане! У нас обед, санитарный час, расходитесь, не толпитесь...

Пакет с яблоками отвлек ветерана от дальнейших активных боевых действий. Девушка в мини-юбке заморгала часто-часто, решая, обижаться ей или радоваться. Остальные граждане, дружно затаившие дыхание во время кавалерийской атаки старичка, выдохнули все разом, заговорили, загомонили, рассредоточились, однако расходиться не спешили. Я повернулся к Чингизу.

Ушибленный азер замер в позе буквы Г. Попытался было разогнуться, но боль в печени не позволила. Чингиз взглянул на меня снизу вверх, его телячьи, навыкате глаза выражали крайнюю степень удивления.

- Ты мэня ударэл? - спросил Чингиз тихим, сдавленным голосом.

- Извини, случайно получилось. - Я виновато пожал плечами.

- Нэт, нэ случайно.

Из разбитого носа Чингиза, будто из ржавого крана, вязко капала кровь, но про трость ветерана он забыл. Аллах с ним, со вздорным стариком. Я! Я, ничтожный раб, стукнул господина. Я! Я во всем виноват! На моей машине привезены яблоки! Я впервые появился около рынка, и сразу взбунтовалась чернь, сразу потекла кровь из разбитого носа знатного купца. Я и сейчас стою, едва заметно улыбаясь уголком рта, вместо того чтобы пасть на колени и молить о прощении. Я, букашка, возомнил себя человеком! Как я посмел? Как такое возможно? Неужели я не понимаю, что за этим последует?

Я догадывался, но смутно. Ясность внес Мирон. Хитрый крестьянин возник тенью рядом со мной, крестьянином-простофилей, и прошептал обреченно:

- Кабздец нам, Семеныч. Полный кабздец.

Означенный "кабздец" наступил внезапно, но развивался поэтапно. На первом этапе, как я понял позже - подготовительном, из рыночного чрева выкатились и быстро приблизились к нам земляки пострадавшего Чингиза. Дюжина смуглых особей разогнала зевак, окружила нас с Мироном и не сильно попинала волосатыми лапами да модно подкованными копытами. Нас не били, нет, нам наносили мелкие, но обидные оскорбления действием, выражавшимся преимущественно в пощечинах и поджопниках. Ни я, ни Мирон особенно не сопротивлялись, стойко терпели. По возможности уворачивались от пинков и шлепков и молча узнавали гнусные подробности из интимной жизни каждого из нас вместе и порознь, а также слушали про половые извращения наших пап, мам, бабушек и дедушек.

Второй этап "кабздеца" ознаменовался появлением мусоров. Помните, я теоретизировал про объединившее воедино расейский народ телевидение? Ну так вот, по моим личным наблюдениям раньше мусора любили косить под Глеба Жеглова, а нынче переключились на героев телесериалов "Улицы разбитых фонарей". Тот мусор, что выкручивал мне руку за спину, стригся и говорил как положительный Ларин из телевизора. Мирона окольцевал наручниками носатый мент, внешне и повадками похожий на давно покинувшего сериал, но памятного Казанову. Псевдо-Ларин и мы с Мироном поехали в отделение на милицейской тачке с сиреной, сзади ехал двойник Казановы на моем "толчке" в компании с Чингизом и еще двумя особо выдающимися, в смысле количества золота во рту и на шее, господами рыночниками.

На третьем этапе нас допросил ментовский начальник - Мухомор. Нам сделали устное внушение, сообщили, что для начала органы официально ограничатся штрафными санкциями и неофициально у нас изымут яблоки в пользу голодающих семей малооплачиваемых сотрудников милиции. Я позволил себе высказать предложение об оплате штрафа также неофициальным путем и нашел понимание в лице милицейского начальника. Этап третий завершился на диво быстро, бескровно и полюбовно. О завершающем, четвертом, этапе расскажу поподробней.

Понурые и печальные, мы с Мироном вышли на казенное крыльцо милицейского отделения. В дверях столкнулись со здешними Лариным и Казановой. Героические менты жевали яблоки сорта "Слава победителю". На нас, униженных и оскорбленных, голодные герои даже и не взглянули. Верный "толчок" ожидал нас, припаркованный поодаль от крылечка. Около "толчка" сидели на корточках Чингиз и двое искрящихся золотом Чингизовых дружков.

- Во, ща они нас и накроют, - вздохнул Мирон.

- Кто? - не понял я.

- Кабздец, - выдохнул Мирон.

- А я думал, уже...

- Не, Семеныч. Ща полный кабздец накроет. Раньше-то, это самое, был просто кабздец, а ща будет полный...

Мирон нервно хохотнул, робко пристроился за моей отнюдь не широкой спиной, и мы, гуськом спустившись с крылечка, гуськом подошли к поднимающимся с корточек азерам.

- Ви должны нам дэнги, - объявил кудрявый, золотозубый азер с пышными, слегка тронутыми сединой усами.

- За что? - спросил я, почесывая шишку на лбу.

- Ты Чингиза ударэл. - Толстый палец с грязным ногтем и золотой печаткой ткнул меня в грудь. - Чингизу на лэчэния дэньги нужны.

- Он ударил, а я-то? Я-то, слышь, я ничего... - попробовал отмежеваться от разборки Мирон.

- Ты, ишак, все начэл. - Грязный с золотом палец указал через мое плечо на Мирона. - Ты правэла торговли нарушал, бэспрэдэл устроил, э?

- Сколько мы должны? - беспрецедентно быстро сдался Мирон.

- Пять тысяча. - Для наглядности усатый азер растопырил пятерню.

- Зеленых! - внес окончательную ясность Чингиз.

- Завтра, - установил срок третий азер.

- Наличными? - улыбнулся я простодушно, но моего саркастического юмора никто не понял.

- Гдэ ви жэветэ, точный адрэс дэрэвня, мэнты вашэ паспорта посмотрэлэ и сказали, э? Утром не будэтдэнга, ми вэчэром к вам прээдэм. Вмэстэ с натариус. Ваша дома, машина, земля сэбэ забэрем, э?

- А если мы не отдадим? - прикинулся я наивным придурком.

- Чингиз в энстэтут Склэфасовского поедэт, справка брать. Ви чэловэка покалэчэли. Свэдэтэли есть. По суду все отдадитэ, э? - Эге, - кивнул я.

Сомнений нет - азеры банально берут на понт, вульгарно запугивают темное крестьянство. Прекрасно понимают, звери: пять штук зелени к утру мы не наберем. Даже если решимся продать личный автотранспорт и заложить дома, мы просто не успеем превратить движимость и недвижимость в деньги. А солидной денежной заначки у крестьян, разумеется, нет и быть не может. На то и расчет! Нагрянут азеры со страшным юристом в очках и, весьма вероятно, с ментами Лариным и Казановой в придачу, нагрянут, застращают нас вусмерть, а потом великодушно позволят расплатиться натурой, плодами, так сказать, крестьянского труда. И мы, я на "толчке", а Мирон на "Ниве", каждый выходной, вплоть до глубокой осени, будем возить на рынок овощи и фрукты. Будем отрабатывать барщину и радоваться - дескать, легко отделались.

На прощание Чингиз не удержался, отвесил мне смачный пендель. Я открыл дверцу "толчка", увидел ключи в замке зажигания и в этот момент получил по заднице. Больно, блин!..

До Кольцевой автодороги ехали молча. Курили. Как отъехали от отделения, сразу задымили в две глотки. Я пыхтел "Беломором", Мирон цедил свой "Дукат" с фильтром. Выезжая на МКАД, я чуть было не протаранил ушастый "Запорожец" с эксклюзивным лохом за рулем. Обошлось, но Мирон от страха едва сигарету не проглотил.

- Семеныч, мать твою в дышло! Ты это, это самое, на дорогу-то смотри! А то, слышь, опять из-за тебя всякое говно начнется.

- Чего? Считаешь, с азерами напряги из-за меня начались? Кто говорил, что яблоки оптом сдадим и...

- Шабаш, Семеныч! Чо нам промеж себя-то считаться? Оба в говне. Это самое, не горюй! Понял? Выплывем, земляк.

- Как? У тебя в нужнике пять тыщ баксов зарыто? Есть, чего обезьянам волосатым отдавать, да?

- А у тебя?

- Шутишь?

Шутил, кстати, я. На самом деле, деньги у меня есть, и много. Знай Мирон, сколько у меня денег, он бы умом тронулся. Знай размеры моей заначки азеры, они бы сами мне на всякий случай приплатили, лишь бы не связываться с деревенским Монте-Кристо. Однако, чтоб и Мирон сохранил рассудок, и азеры продолжали меня числить в крестьянах-середняках, я вынужден сокрыть собственные капиталы.

- Слышь, земля! У меня в райцентре знакомые деловые имеются, понял? Урки знакомые, блатные... Погодь, да ты их видел! Помнишь, в июне они, это самое, на шашлык ко мне приезжали?

Помню. Приезжали на раздолбанной "бэхе" в деревню "блатные" из райцентра. Ужрались водярой до поросячьего визга, весь забор мне со стороны соседского участка заблевали. Миловал тебя, дорогой ты мой Мирон, твой добрый бог от знакомства с настоящими блатными. Для тебя, милый, кто в татуировке, кто по фене худо-бедно болтает, тот и деловой в натуре. Я другое дело, я бодался с урками. То есть бодался с ними не сидящий рядом с тобой милый сосед Семеныч по фамилии Кузьмин - рога уркам, было дело, отшибал Семен Ступин. Настоящие блатные, без кавычек, милый мой Мирон, совершенно не похожи на ту шелупонь, знакомством с которой ты так гордишься.

- Семеныч! Чо примолк? Деловых моих знакомых вспомнил? Нет?

- Вспомнил.

- Ага! Ща домой заедем и рванем в райцентр.

- Зачем?

- Ну, ты тупой, земля! Перетрем базары с деловыми, соображаешь? Сдадим им, это самое, азеров. Понял? Нет?

- Нет.

- Дурень! Завтра, это самое, азеры в деревню приедут, а их, здрасте-пожалуйста, уже встречают! Кто, спрашивают, это самое. Мирона и соседа его опускал? Понял?

- Кто кого спрашивает?

- Ну, ты дурак! Деловые азеров спрашивают, понял?

- Теперь понял. А если азеры в компании с ментами приедут?

- По фигу! У нашенских из райцентра с нашими ментами вась-вась, а московские в области не пляшут, понял?

- А если азеры с бандитами приедут?

- Откуда?

- Из Москвы. Сам подумай, азеры - люди пришлые, в столице чужие. Нет вопросов - азеры ментам за "крышу" отстегивают, но вдруг на них еще и бандюки греются, а?

- Насрать! Нашенские из райцентра знаешь какие крутые?

- Догадываюсь. Слышь-ка, Мирон, а ну, как азеры завтра ваше не приедут?

- Чо?

- Через плечо! Поджопников нам обезьяны надавали? Надавали. Яблоки менты отобрали? Отобрали. Мы ментам денег дали? Мы сейчас гоношимся, а менты половину яблок азерам вернут, те их на рынок, и вся любовь! Все довольны менты при бабках, азеры при наваре, а мы с синяками на жопах.

- А пять тыщ?

- Авось пронесет? Авось пугали нас для острастки, прикинь? Прикинь сам - твоим-то, деловым, поди ты, выпивку надо ставить, поляну накрывать, да?

- А то! Дружба дружбой, но без бухалова с угощением корешам не обойтись.

- Вот и я о том же! Прикинь - напрягаем деловых, тратимся, кормим их, поим, а из города никто опускать нас не приезжает. Прикинул?

Мирон задумался. Сморщил загорелый лоб, сдвинул выгоревшие на солнце брови. В моих смелых прогнозах логики с гулькин нос, однако прозвучало волшебное слово "авось", и его фонетическая магия заставила Мирона думать в нужном мне направлении. Что будет, ежели Мирон сумеет противопоставить чарующему соблазну волшебного "авось" здравый и трезвый смысл, я понятия не имел. Одно я знал твердо - стычки приблатненной шелупони из райцентра с рыночными олигархами из столицы нельзя допускать ни в коем случае. Стычка чревата последующими разборками и заморочками, я оказываюсь одним из центральных персонажей конфликта, на мне акцентируется внимание, и, следовательно, есть, пусть и смехотворно малая, но вероятность, что кто-то особенно въедливый заинтересуется прошлым крестьянина Кузьмина Н.С. Оно мне надо? Категорически нет!

- Слышь, Семеныч. Это самое, давай погодим.

- В смысле?

- Завтра, если азеры приедут, ты отбрехаешься...

- Я?! А ты где будешь?

- Как где? В райцентре, на работе. Сегодня-то я, это самое, отгул взял, а завтра-то до ночи на работе, а как же? Если завтра они припрутся, ты их того, к себе в хату запускай и дуй в райцентр на мотоцикле. Где я работаю, знаешь?

- Знаю.

- Во! Меня найдешь, и поедем к деловым, попросим подмогнуть. Согласен?

- Дарю совет: утром, как на работу поедешь, деньги, все, что есть в доме, возьми и положи в сберкассу.

- Денег-то у меня - кот наплакал. Последняя зарплата и бабкина пенсия за лето.

- Не прибедняйся. Как "Нива" твоя? Дотянет до райцентра и обратно без ремонта?

- Черт ее знает. Лучше бы ты мне "толчок" одолжил. Слышь, я и твои деньги могу, это самое, в сберкассу...

- Спасибо, я сам. Сейчас приедем, сяду на мотоцикл и махну в Тверь, "бабки" на книжку класть.

- До восьми, это самое, можешь, это самое, не успеть. В двадцать ноль-ноль сберкассу закрывают.

- В восемь утра положу. Там и заночую, в Калинине. То есть в Твери. Знакомая у меня там одна. Знойная женщина...

Глава 2

Я - рэкетир

Вообще-то, иностранное слово "рэкетир", имевшее ход во времена перестройки и ускорения, в нынешний исторический период выпало из лексикона, как гнилой молочный зуб. Приелось и модное когда-то словцо "байкер". Но мне плевать. Я сейчас выгляжу престарелым байкером и собираюсь воскресить на одну ночь романтику перестроечного рэкета.

Час тому назад я оседлал мотоцикл и выехал из деревни. Сорок пять минут назад я свернул на извилистую лесную дорожку. Полчаса минуло с тех пор, как я отыскал в лесу свою "секретку", поменял номерные знаки мотоцикла и переоделся. Я перестал быть крестьянином. На время, на одну ночь, я превратился в супермена-рэкетира.

На моих плечах грубая кожаная куртка, на чреслах штаны из мягкой кожи. Мои стопы удобно разместились в остроносых полусапожках, ладони спрятались в перчатках с дырочками для пальцев. Вокруг головы я повязал платок-бандану, сокрыл под банданой приметную шишку. Крестьянскую бороду-лопату я безжалостно изничтожил. В "секретке" нашлись ножницы, и я состриг волосяную ботву, прижимая ножницы вплотную к коже. В результате на лице возникла рыжая небритость а-ля Чак Норрис.

Оружия я решил не брать. Сунул в нагрудный карман куртки пачку долларов вперемешку с рублями, взял фальшивые корочки помощника депутата Мосгордумы и, прежде чем прикопать обратно "секретку" под разлапистой елкой, не удержался, взял в руки, огладил самое дорогое дедовское наследство - прямой, особой заточки меч. "Совковый" мотоцикл и шлем с прозрачным забралом не очень соответствуют наряду байкера, ну да и хрен с ним. Заинтересует стилистическое несоответствие любопытных гаишников, двадцать баксов в минус, и все вопросы закрыты. А развлекаться с азерами я собираюсь пешим и без шлема, так что все нормально, все о'кей.

Фу-ты, черт! Оговорился: не развлекаться я собираюсь с азерами, а разбираться. Хотя... почему бы и не назвать предстоящее мероприятие развлечением? Оставлять за кожаной спиной рэкетира-байкера кучи трупов я не намерен, рисковать чрезмерно головой с пижонской банданой тоже не планирую. Все, чего мне надо, так это заставить алчных рыночных олигархов позабыть о "должниках"-крестьянах из Тверской губернии. Охотника укусил за палец суслик, но про суслика охотник забывает, когда на тропе появляется тигр, когда охотник превращается в дичь. Днем я был сусликом, сейчас я тигр.

Соседу Мирону я, разумеется, наврал и про сберкассу, и про тверскую вдовушку. Не для того я менял внешность, чтобы смущать женщин или открывать счета на предъявителя. Цель камуфляжа - чтобы азеры не признали в ночном супер-пупер-мэне давешнего крестьянина Семеныча. Каблуки модельных полусапожек возвысили меня на добрых пять сантиметров. Богатырский покрой куртки создал иллюзию косой сажени в плечах. Облегающие штаны подчеркивают анатомически правильную стройность ляжек и спортивную округлость ягодиц. Я больше не сутулюсь, я двигаюсь плавно и красиво, как хищная кошка. Рыжая небритость техасского рейнджера совершенно не похожа на прежнюю бородатую нечесаность с сединой. Сальные космы на голове разделил прямой пробор, сменивший прежнюю то ли челку, то ли черт-те чего. А главное, у меня изменился взгляд. Я постоянно морщу губы, и от этого глаза смотрят с прищуром. И зубы от этого все время немного в оскале. Лицом я теперь чем-то смахиваю на опереточного злодея. Я репетировал это лицо, я знаю. Они меня не узнают, уверен.

Мотоциклетные колеса, вращаясь, пожирают километраж. Я расслабил тело и напряг память, я вспоминаю ругательства на азербайджанском языке. Ругаться по-азербайджански меня научил друг, отличный парень, Али Ахмед-оглы. Когда я, Семен Ступин (я снова Семен Ступин!), учился в институте, делил с Али одну на двоих комнату в общаге. Не поленюсь повторить: Али был отличным парнем. Впрочем, почему "был"? Верю, что и сегодня Али живет, здравствует и трудится во благо. И на все двести процентов убежден, что друг Ахмед-оглы как был, так и остался прежним, не похожим ни капли на тех азеров, с которыми я еду развлекаться-разбираться. И попрошу не шить мне статью "О разжигании межнациональной розни"!

Ночь исподволь подкрадывается к столице, я мчусь к Москве на всех парах. Ночь меня опережает, на круг МКАД я влетаю, когда в небе загораются первые звезды.

Мертвое искусственное освещение Кольцевой дороги сбивает меня с толку, и я едва успеваю сообразить, где и куда сворачивать. Однако соображаю и сворачиваю. Сбрасываю скорость, на горизонте пылает красным вывеска "РЫНОК", чуть ниже подмигивают три соблазнительные буквы "БАР".

Мотоцикл я оставил на попечение сторожу гаражного кооператива. В обмен на хрустящую американскую денежку с арабской цифрой "десять" сговорчивый сторож разрешил загнать железного коня за кооперативный забор и взял на хранение шлем мотоциклиста. От сторожевых ворот до дверей бара пять минут неспешной ходьбы, с удовольствием разомну ноги, прогуляюсь по тропинке вдоль забора.

Я чую объект забав шестым чувством! Тропинка никак не освещена, я иду не спеша и предвкушаю скорую забаву. Был бы у меня партнер, я бы с ним поспорил на любую сумму, что Чингиз с земляками в настоящую минуту наслаждается запрещенным Кораном спиртным в сопутствующем рынку баре. Сосет Чингиз коньячок и даже не подозревает, что я, его ночной кошмар, уже рядом, уже близко. Совсем близко - забор справа кончился, осталось пересечь десяток метров пустого асфальтового пространства и войти в бар.

Кстати, по большому счету, конкретно Чингиз с конкретными сотоварищами мне не нужен. Любой "рыночник" сгодится. Любой! Но... но я чую Чингиза.

Топая по асфальту, я мимоходом заметил припаркованные в промежутке между кубиком-баром и прямоугольником-рынком черный "БМВ", вишневые "Жигули" и белую "Волгу". Весьма вероятно, что авто принадлежат завсегдатаям бара. На всякий случай я запомнил цифры автомобильных номерных знаков.

Я ошибся, правда, совсем чуть-чуть, в деталях: пил Чингиз не коньяк, а водку и, помимо земляков, с Чингизом сидела троица девушек вполне славянского вида. Зато внутреннее убранство и атмосфера бара оказались в точности такими, как я и предполагал. Помещение большое, более подходящее для устройства ресторана. Вдоль одной стены вытянулась стойка и вросли в пол высокие седалища у стойки. На противоположной стене повисли тяжелые шторы, наглухо закрывшие окна. В торце столики на две, четыре и более персон. Посередине предусмотрено пространство для танцев. Ближе к входу раскинулся зеленым сукном бильярд. Полумрак, кроме нависшей над бильярдом лампы, создают светильники, тут и там опухолями выступающие из стен. Фигово работает вентиляция, под зеркальным потолком клубится едкий сигаретный дымок, гадко хрипят динамики в колонках за спиной бармена, о любви поет Филипп Киркоров.

Народу в заведении мало. Стриженые, курносые парни, похожие друг на друга, как близнецы, с ленцой гоняют бильярдные шары. Лихая деваха в боевой раскраске взгромоздилась на сиденье-столбик у стойки и, посасывая коктейль, кокетничает с узкоглазым парнишкой барменом, то ли казахом, то ли узбеком. И за самым длинным столом гуляют знакомые азербайджанцы.

Троица девушек распределена между сидящими во главе стола Чингизом, усачом, который озвучивал сумму нашего с Мироном "долга", и азером, говорившим о завтрашнем дне, как о дне расплаты. Остальные физиономии, общим числом шесть штук, также оказались знакомыми - эти смуглые мужчины пинали меня и Мирона вплоть до приезда ментов к месту конфликта на почве нарушения правил яблочной торговли. Тьфу!.. Опять я оговорился - пинали и оскорбляли они не меня, а Николая Кузьмина. И половину "долга" повесили на безобидного Семеныча, а в бар сей миг вошел не Николай Семеныч Кузьмин, прошу не путать! Дверь бара открыл широким плечом супер-пупер-рэкетир по имени... Нет, по кличке... Как бы мне обозваться? А что мудрствовать лукаво, так и назовусь Супер.

Окинув прищуренным глазом расслабляющийся рыночный интернационал, я медленно, не спеша направился к столику Чингиза.

Подошел, остановился за спиной золотозубого усача, сплюнул сквозь зубы на пол и спросил немного гнусаво:

- Хей, звери, кто тут у вас старший?

Спина Усача вздрогнула, гомонящие наперебой азеры разом замолчали, спустя секунду стихло хихиканье понятливых девушек. Усач оперся пятерней с перстнем-печаткой о второй свежести скатерть, степенно поднялся с жалобно скрипнувшего стула, развернулся ко мне возмущенным лицом и переспросил:

- Как ты нас назвал, э?

- Если обидел чем, извини. - Я постарался и совместил хищный оскал с добродушной улыбкой. - Ты старший?

- Э, а сам ты кто, э?

- Зови меня Супер. Тебя-то как звать-величать, уважаемый?

- Назим. - Он оскалился не хуже моего, я даже заметил среди золотых один пожелтевший от табака костяной зуб.

- Под кем живешь, Назим?

- Нэ понал?

- Чего ж тут непонятного: кому налоги платишь, чтобы спать спокойно?

- Ты прэшол дэнги с нас снэмать?

Диалог, доселе состоявший сплошь из вопросительных предложений, наконец-то приобрел новую интонацию. Назим засмеялся. Искренне, от всей души. Вторя старшему, заржал Чингиз и прочие азеры. Возобновили хихиканье понятливые девушки. Комедиографы утверждают, дескать, существуют три вида смеха - смех удивления, смех неожиданности и смех превосходства. Все эти разновидности смешного одновременно и спровоцировали взрыв общего дружного веселья.

- Ахзана сиким, гетвэрэн. - Выругался я по-азербайджански, стараясь воспроизводить обидные для гордого Назима слова с должным прононсом и выражением. Мужской смех стих мгновенно, девичий с обычной секундной задержкой.

- Как?! - Назим очень смешно выпучил глаза. - Э, как ты сказал?

- Извини. - Я виновато пожал плечами. - Произношение у меня, понимаю, хромает. Если ты не врубился, повторю по слогам: гет-вэ-рен...

- Я?!

Назим аж побагровел весь. Его дрогнувшая, как от удара электрическим током, рука полезла в оттопыренный брючный карман. Что там у него в кармане, интересно? Нож? Пистолет?

- Зарэжу!

Пятерня с перстнем-печаткой потянула из кармана нечто острое и блестящее. Но вытянуть не успела.

- Пугаешь, - усмехнулся я и стукнул Назима по ушам.

Успей Назим присесть, и мои ладошки хлопнули бы друг об дружку, ой, как звонко. Но он не успел. Ладони сплющили уши Назима, большие пальцы легли поверх выпученных глаз, я резко разогнул локти и оттолкнул как можно дальше временно потерявшую способность видеть и слышать голову Назима.

Назим грохнулся на стол всем своим нехилым весом. Хлипкая на вид столешница выдержала, а надежные на первый взгляд ножки не сдюжили, подломились. Восемь азеров и три девушки едва успели, роняя стулья, повскакивать с мест, как утяжеленная столешница рухнула на пол. Бабахнуло, будто при взрыве.

Я решил не дожидаться, пока азеры опомнятся, и рубанул ближайшего ребром ладони по шее. Разумеется, не столь душевно, как несчастную корягу минувшим утром.

Подрубленный азер мешком осел на пол, а я отступил к открытому пространству для танцев посередине помещения. Потанцуем? А как же! Конечно, потанцуем.

Понятливые девушки поспешили сместиться к стойке, разъяренные азеры спешно вооружались, кто во что горазд: кто пустой водочной бутылкой, кто стулом, а кто и припасенным специально для таких случаев ножиком. Но первые па грубых мужских танцев мне суждено было сплясать не с пылкими, смуглыми южанами, а с курносыми бледнолицыми близнецами-бильярдистами.

Итак, я отступаю, слежу за азерами и вдруг чувствую затылком странное движение в воздухе за спиной. Хвала Будде, я вовремя догадываюсь сделать то, с чем запоздал Назим. Я присел. Над головой свистит бильярдный кий. Продолжая приседать, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, вижу братка, махнувшего кием, как дубинкой. Пружинисто разгибаю колени, прыжок, взбрык ногой, и каблук моего модельного сапожка пробует на прочность литую челюсть бильярдиста. Челюсть, оказывается, не столь прочна, как показалось. Приземляюсь и, чтобы братишке со сломанной челюстью было не так обидно, бью опять же в челюсть его напарника по игре в шары. Тот как раз собрался ткнуть кончиком кия мне в глаз, однако мой кулак оказался быстрее. Нокаут, вялые пальцы роняют кий-копье.

Не даю кию упасть, подхватываю его на лету. Правой пятерней хватаюсь за утолщение в основании кия, левой за середину. Поворачиваюсь к азерам. Ого! Они ринулись в атаку. Еще секунда, и я бы получил бутылкой по темечку. Правая конечность вперед и вверх - сбиваю вооруженный бутылкой кулак с опасной для макушки траектории, левая рука вперед и вниз - кончик кия бьет по гениталиям противника и застревает у него между ног. Хватаю кий второй рукой. Рывок обеими руками, левая вверх, правая вниз, и азер с бутылкой полетел вверх тормашками.

Справа блеснул нож. Левая рука отпускает кий и, пока правая замахивается, блокирует клинок. После замаха самым естественным образом следует удар кием по чужой голове. Дерево с треском ломается, голова выдерживает. Оглушенный азер падает, а у меня остается огрызок кия в правом кулаке.

На острие атаки противника оказывается Чингиз. Ах, какая радость! Конкретно тебя, милый, я оприходую с особым удовольствием.

Чингиз наткнулся животом на обломок кия, хрюкнул и согнулся буквой Г точно так же, как и прошедшим днем возле "толчка". Он снова смотрел на меня снизу вверх удивленными и одновременно злыми глазами. Неприятный взгляд, не люблю, когда на меня так смотрят. Раз - бью Чингиза кожаной коленкой в небритый подбородок, два - выпрямляю ногу и попадаю острым носком ему в пах. Все, больше он на меня не смотрит. Чингиз лег, зажмурился, скрючился и пускает слюнявые пузыри, а в меня летит стул. Плохо летит, медленно. Метнувший стул азер совсем не умеет целиться предметами с неопределенным центром тяжести. Смещаюсь в сторонку коротким приставным шагом, и стул пролетает мимо. Бросаю в ответ огрызок кия. Весит огрызок всего ничего, зато попадает азеру в глаз. Тупым концом, разумеется. Азеру больно, очень больно, но повязка, как у Кутузова, поперек щекастой физиономии ему не грозит.

Сколько их еще осталось, невредимых? Несколько. Атака захлебнулась. Противник ретировался. Враг празднует труса. Добить господ рыночных торговцев или не стоит? Пожалуй, не стоит. Ребята прижались к стенке, щерятся, в загорелых руках мелко дрожит холодное и импровизированное оружие. Им страшно, а, значит, когда я уйду, они не кинутся следом. Они обратятся за помощью к мобильному телефону, выйдут на связь с курирующими рынок ментами. И правильно! Должны же менты в конце концов хоть кого-то защищать и оберегать, правда?

Я оглянулся по сторонам, осмотрелся. Девицы у стойки окаменели. Невозмутимый бармен, умница, как ни в чем не бывало полирует хрусталь фужеров краешком белоснежного полотенца. Приоткрылась дверца в подсобку, которую я не заметил, войдя в помещение. Из подсобки, раскрыв рот, на меня взирает с ужасом тетка-толстуха в рабочем синем халате. Короче, более желающих поучаствовать в драке не наблюдается.

- Слушай сюда, звери! - обратился я к азерам, лихо уперев руки в боки. - Соберите для начала десять штук баксов и носите их всегда с собой, ясно? Я приду за деньгами. Я могу появиться в любой момент, в любом месте, где вы кучкуетесь, поняли? Не будет денег, всех на фиг кастрирую, усекли?

Ответных реплик я решил не дожидаться. Изящно развернулся на каблуках к выходу и пошел, мягко перекатываясь с пятки на носок.

Я вышел из бара под аккомпанемент последних аккордов песенки голосистого Филиппа. В заведении я пробыл совсем недолго, от силы минут пять. На воздухе все по-прежнему. Желтеют окна домов, серым отливает слабо освещенный асфальт, черным-черно возле коллективного забора конгломерата гаражных кооперативов. Ускоряя шаг, я пересек серое пятно асфальта. Оказавшись на тропинке возле забора, побежал трусцой. Отбежал метров десять и спринтерским рывком пересек параллельную забору улочку с односторонним движением. Мне повезло - по улочке катило всего одно авто далеко впереди, и досужих прохожих вокруг никого. Я перепрыгнул низкую ограду газона, угрем скользнул меж кустов сирени, крутанулся юлой, припал на одно колено и замер. За спиной - шестнадцатиэтажная жилая громада, в окнах первого этажа темно, сиреневые кусты в темноте выглядят черными сугробами. Я затаился между кустов-сугробов и спокойно наблюдаю за входом в бар. Я жду.

Ждать пришлось минут двадцать. За это время по пешеходной дорожке вдоль улицы прошествовала разбитная компашка выпивших подростков и прогулялся рослый дядька с ротвейлером на поводке. Собака облаяла сиреневые кусты, дядька, спасибо ему большое, обругав четвероногого друга кошкодавом, не позволил псине обследовать газон. Человек с собакой удалились восвояси, а мне снова повезло - пошел дождь. Мелкий и нудный, почти осенний дождичек хлынул с небес. Нежданно-негаданно. Мокрая ночь гарантировала безлюдье на этой плохо освещенной, не пользующейся популярностью среди пешеходов улице.

Минули тысяча с лишним секунд, и вот наконец в поле зрения появились менты. Но сначала я их услышал - менты мчались на вызов, включив сирену. Улюлюкая сиреной, легковой автомобиль с синей надписью "Милиция" на борту подрулил к гостеприимным дверям бара. Сирена онемела, выключился мотор, открылись автомобильные дверцы, из мусоровоза вышли... Ба! Знакомые все лица! Господа начальники в штатском, коих я перекрестил в Ларина и Казанову, оба-два тут как тут! Пашут герои, как выяснилось, сутки напролет, как пелось в старинной народно-мусорной песне: "...служба дни и ночи". Устали, болезные, вона, как шаркают ногами по асфальту, сгорбились, Ларин курит в кулак, Казанова мнет лицо ладошкой, зевает.

Двери бара закрылись за тандемом ментов, и тишину нарушил вой очередной сирены. На сей раз к месту происшествия катила, не жалея покрышек, карета "Скорой помощи". Белая с красным карета припарковалась, закрыв прекрасный вид на вход в заведение, и опять потянулись долгие минуты ожидания. Пять минут, десять... Ага! Карету "Скорой помощи" огибают один за другим Казанова, Ларин и один из уклонившихся от физического контакта с рэкетиром азер. Расклад ясен - невредимого азера, видать, самого смышленого из всех невредимых, повезут в отделение писать заявку на забияку по кличке Супер.

Улица с односторонним движением. Я сделал ставку на то, что правила дорожного движения не будут нарушены, и не просчитался. Мусоровоз сворачивает в мою сторону. Будь готов, Супер! На старт, внимание, марш...

Я выскакиваю из засады в кустах сирени и бегу наперерез набирающему скорость милицейскому автомобилю. Я все рассчитал точно, стартовал вовремя. Я и автомобиль пересекаемся посреди промокшей пустынной улочки. Прыгаю на капот. Ларин за рулем, конечно же, не поймет, что я прыгнул. И он, и Казанова в соседнем кресле решат, что авто задело крылом бегуна-самоубийцу. А заявитель на заднем сиденье, безусловно, не идентифицирует мелькнувшую за припорошенным дождевыми каплями стеклом человеческую фигуру с беспощадным Супером. Короче - прыгаю, пальцы скользят по влажному капоту. Локти, сгибаясь, амортизируют контакт с машиной. Сила инерции швыряет тело на ветровое стекло. Выгибаю спину колесом, прячу голову в плечи и качусь, качусь колобком по автомобильным выпуклостям. Больно ударяюсь копчиком, царапаю обо что-то макушку, однако и кости, и мясо пока целы. Перекатившись через машину, кручусь в воздухе, носки сапожков касаются асфальта, и теперь колени выполняют роль амортизаторов. Колобком вращаюсь на асфальте. Законы физики заставляют меня уподобляться сказочному колобку целую секунду. Перед глазами круговерть, к горлу подступает тошнота, дышать некогда. Растаяла в вечности секунда, последний раз переваливаюсь через плечи. Оберегая ушибленный копчик, сначала бью каблуками в асфальтовую твердь и только потом осторожно опускаю попу на искусственный камень. Тошнота и карусель перед глазами прекращаются после второго жадного вздоха. Слышу писк резины, вижу, как заносит экстренно затормозивший мусоровоз, и, закрыв глаза, расслабляюсь в позе цыпленка табака.

Автомобиль остановился наискось, перегородив улочку метрах в семи от меня, "убитого". Первым из авто выскочил Казанова, цокот его шагов все ближе и ближе. Скрипнула, открываясь, передняя левая дверца, слышу, как вылезает под дождь Ларин. Пора оживать? Пора!

Из позиции жареного цыпленка я резко перехожу в стойку дземондзи-но-камаэ. Встаю, повернувшись к бегуну Казанове немного боком, вес тела распределил поровну на обе слегка согнутые ноги, спина прямая, кулаки перед грудью. Казанова от столь неожиданного превращения расплющенного цыпленка в готового атаковать бойца сбивается с шага, спотыкается и, честное слово, сам подставляется под удар. Мой напряженный кулак ввинчивается в точку чуть левее его сердца, которую японские Мастера Смерти называют "дэнко". Казанову передернуло, болевой шок он пережил, но сознание у мента помутилось.

Срываюсь с места, толкаю вялого Казанову к машине, прыгаю и, оказавшись рядом с опешившим Лариным, наношу водителю мусоровоза удар собранными в щепоть пальцами за ухо.

Пока у Ларина темнеет в глазах, я ныряю в салон и быстренько гашу азера.

Загасил. А теперь очень быстро: раз - открыть заднюю дверцу; два, три выбраться из салона, запихнуть Ларина в кресло рядом с водительским; пять, восемь, двенадцать - поднять с асфальта Казанову, засунуть мента на заднее сиденье; тринадцать, четырнадцать - сесть за руль, закрыть все дверцы; шестнадцать, двадцать один, тридцать - найти и присвоить личное оружие милиционеров; тридцать один - завести мотор; тридцать два - поехали...

Ух-х-х... управился с уборкой за тридцать две секунды. Дорожно-транспортное происшествие - десять секунд, работа по точкам - пять, тридцать две секунды - уборка, итого - на все про все - сорок семь секунд. Допустим, я польстил себе и обсчитался в свою пользу, все равно с момента старта из кустов сирени прошло меньше минуты. Помножим минуту на ночь, прибавим моросящую противность дождя и будем считать, что никто, ни одна случайная живая душа не видела, как начиналась и чем закончилась эта акция. Уф-ф-ф, запыхался, вспотел даже. Все-таки тренировки тренировками, а возраст дает о себе знать, ничего не поделаешь...

Отдышавшись, я свернул с тихой улочки в лабиринт темных дворов. Запоздало представил, что бы было, если бы во время моего столкновения с милицейской машиной вдруг на улице появилась вереница машин. Я загасил бы прыткого Казанову и убежал по тем же дворам на своих двоих, а за моей спиной топотал бы по лужам Ларин, я бы подстерег Ларина за углом и... Впрочем, нечего понапрасну размышлять на темы возможных вариантов и неслучившихся событий. История, как известно, не имеет сослагательного наклонения. Случилось, как случилось - Ларин медленно приходит в себя, сидя рядом со мной плечом к плечу, Казанова и азер сзади за спиной до сих пор в глубоком отрубе, оба табельных милицейских "ПМ" у меня за пазухой, и первое, что я сделаю, когда заглушу мотор во-он в том самом темном закоулке, - уничтожу средства милицейской мобильной связи.

Сказано - сделано: машина с одним здоровым и тремя не очень здоровыми мужчинами в салоне встала и затихла в углу квадратной грунтовой площадки, уперевшись передним бампером в ствол декоративной плакучей ивы. Габаритные огни погасли, низко свисающие, отяжелевшие от воды ивовые ветви облепили мусоровоз со всех сторон. Я позаботился о радиосвязи, сделал то, что и планировал в первую очередь. Во вторую очередь позаботился о бесчувственном живом грузе на заднем сиденье. Крайне удачно в бардачке нашлись, помимо прочего, пара наручников и моток синей изоляционной ленты. Я выволок из машины азера, положил его слева от достаточно толстого, в пол-обхвата, ствола плакучей ивы. Вытащил Казанову и пристроил его справа от дерева. Оба легли ничком, головами к стволу, вытянув руки так, будто хотели обнять красавицу-иву. Я скрепил парой наручников протянутые разноименные руки голубчиков, сковал азера с ментом никелированными браслетами, скрепил, так сказать, объятья дерева. Теперь без посторонней помощи дровосека или слесаря им от дерева не отойти, не отползти. Дабы, очнувшись, пленники плакучей ивы с ходу не нарушили мирную тишину ночного дворика криками о помощи, я замотал обоим головы изолентой таким образом, чтобы синие петли перетянули приоткрытые рты, но при этом оба смогли свободно дышать, смогли терзать зубами мудрости безвкусный пластик, имели возможность мычать тихо и жалобно, закусывая удила, но никак не кричать, громко и отчетливо. Еще я расстегнул и приспустил пленникам штаны до колен, чтобы особенно не молотили ногами по земле. Решил было и трусы спустить для смеха, однако передумал. Жалко стало ребятишек.

Забота о милицейских средствах связи и о бесчувственных пленниках вычеркнула из жизни десять минут с секундами. К господину Ларину возвратилось еще мутное, но сознание, а я вернулся в машину, запер все двери и достал из-за пазухи пистолеты. Ствол плакучей ивы сослужил мне добрую службу, настало время задействовать стволы пистолетов.

Первое, что увидел Ларин, открывая мутные глаза - два пистолетных ствола. Точнее - дырочки на концах стволов. Наверное, он решил, что в глазах двоится. Ларин сморгнул, тряхнул головой. Но картинка осталась прежней. По-прежнему в пяти сантиметрах от каждого его глаза по одному стволу. Я специально зажег свет в салоне, решился ненадолго демаскировать машину, чтобы устроить мусору столь эффектное возвращение из обморочного небытия в жестокий мир действительности.

- Выстрелить или погодить? - спросил я вкрадчиво.

Обидно, Ларин не заметил, какая отличная злодейская улыбка у меня получилась. Дырочки пистолетных стволов его буквально загипнотизировали.

- Н-нет... - прошептал Ларин, заикаясь.

Я выключил свет, для чего пришлось убрать на секунду от правого ментовского глаза пистолетный ствол. Честное слово, я слышал, как вздохнул с облегчением Ларин, когда одна из гипнотизирующих дырочек исчезла.

Свет погас, я вернул пистолет на место и для пущей убедительности прижал оба ствола к его рефлекторно закрывшимся глазам. Раз уж стало темно, так пусть мент вообще ничего не видит. Пускай слушает мой голос и мечтает о ярком летнем солнце, о голубом безоблачном небе.

- Поговорим? - спросил я равнодушным голосом.

- Д-да... Ч-что ты хо-очешь?

- Как и все - хочу денег. Отвечай: кто держит рынок?

- На-азим... Ты... вы - Супер?

- Угу, я - Супер, а ты врунишка, приятель. Назим, пусть и козырная, но шестерка. Ну ладно, пусть не шестерка, пусть валет. Круче вальта никто в гадюшнике под вывеской "БАР" не тусуется, ежу ясно.

- Я не...

- Заткнись, цветной! Ну ты и тормоз по жизни, я балдею. Я на тебя прыгнул, ты только и успел, что едальник разинуть, и сейчас, вместо того чтоб шкурку свою серую милицейскую спасать, едальником понапрасну щелкаешь. Я тебя, милый, сейчас порешу с особой жестокостью, и после, стоит мне возникнуть перед любым ссученным ментом или вонючим азером, стоит появиться и обозваться, любой сдаст рыночного бугра, не задумываясь. Усек?

- Ты просил собрать десять тысяч бак...

- Блин! Приятель, забыл? Забыл, что я не у тебя в мусарне на допросе? У меня, между прочим, кулаки затекли пистолеты тискать и пальцы на спусковых крючках дергаются от злости. Усек? Я, блин...

- Гудрат...

- Чего?

- Гудрат Махмудбеков рынок держит.

- Махмудбеков? То есть Махмуд-бек, Махмуд-князь, да?

- Махмудбеков его фамилия. Постоянно живет в Москве, с пропиской.

- Проживает князь Махмуд, надеюсь, вблизи от рынка?

- Да, в двух кварталах.

- Бывал у него?

- Я?

- Головка от буя! Ну не я же, правда?

- Один раз заезжали с Мишкой... Мишка! Где Мишка? Где Рустам?

Я сообразил, что Мишкой на самом деле зовут Казанову. Нетрудно догадаться и кто такой Рустам - азер, что ехал в отделение писать заяву. Когда я их транспортировал, Ларин еще не очнулся. Последнее, что помнит мой собеседник, это как я опрокинул Мишу Казанову, а отсутствие азербайджанца в машине менту помогло уловить обострившееся чувство страха. Пора отчаливать от плакучей ивы. Вскоре очнутся и попытаются шуметь пленники, и лучше, чтобы Ларин не знал, где они тяготятся неволей.

- Твоего напарника и лишнего свидетеля я спеленал изолентой, которую нашел здесь, в машине, окольцевал их наручниками и сбросил в канализационный люк. Вместе с ними в шахте люка спрятана мина с часовым механизмом. Я поломал ноги обоим, и далеко от мины им не уползти. Поможешь мне, скажу, где искать Мишу с Рустамом. Свою жизнь сохранишь и их спасешь, усек?

- Да, я согласен.

Он мне не поверил. Еще бы! Кто ж поверит в чепуху с миной в канализации? Только полный, клинический идиот. А Ларин отнюдь не дурак. Я протянул ему спасительную соломинку, и он за нее благодарно схватился. Когда все закончится, Ларин напишет в объяснительной записке: так, мол, и так, спасал друга от верной гибели, и ради святой ментовской дружбы пришлось согласиться на требования террориста. И присовокупит о долге правоохранительных органов перед невинно пострадавшим гражданином Махмудом. Наличие воображаемой часовой мины объяснит начальству, почему милиционер не рискнул оказать сопротивление преступнику. А дальше одно из двух - либо начальство прикинется, что верит подчиненному Ларину, либо решит, что байку с миной он сочинил самостоятельно, без моей помощи. Впрочем, какое мне дело, чего надумают милицейские начальники? У меня своих забот полно.

- Поедем сейчас к Гудрату, ясно? Покажешь, где его хата, усек? Потом, когда все кончится, скажешь, дескать, я и без тебя знал, куда и к кому рулить. Повторить!

- Ты знал, где живет Гудрат, - охотно согласился Ларин.

- О'кей, погнали.

Я убрал пистолеты от глаз Ларина. Мент судорожно втянул воздух носом, шумно выдохнул через рот, открыл слезящиеся глаза.

- Усаживайся поудобнее, - разрешил я, пряча стволы за пазухой. - И не вздумай хулиганить, накажу.

Я завел мотор, сдал мусоровоз назад, развернулся и поехал, следуя указаниям Ларина. Я спокойно держал руки на руле, управлял машиной, не глядя на милиционера. Нарочитое пренебрежение к возможной агрессии со стороны Ларина действовало не менее эффективно, чем пистолетные стволы возле его глаз. Мент боялся лишний раз пошевелиться и постоянно бубнил, стараясь объяснять, как и куда ехать максимально доходчиво.

В типовой застройке микрорайона я разобрался без особого напряжения мозгов. Как потом найти бывший бульвар с рынком, баром и, главное, гаражными кооперативами, я представлял весьма отчетливо. Проблем с марш-броском к дожидающемуся седока мотоциклу не будет, и это радует. Огорчает фиговая работа "дворников" в милицейской тачке. Сквозь паутину трещин на ветровом стекле вкупе с дождевыми каплями видимость на тройку с минусом. Стекло треснуло от соприкосновения с моей спиной, и ноющая боль в области копчика тоже огорчает, однако боль терпимая, и времени для эмоций у меня нет кажется, приехали...

- ...Направо поверните... Прямо пятьдесят метров до крайнего подъезда и паркуйтесь... Квартира Махмудбекова на пятом этаже... В бардачке должны быть наручники и липкая лента. Можете надеть на меня наручники, ноги изолентой запутать. В багажнике пусто, я...

- Фигу! В багажнике отлежаться не выйдет. Поднимемся на пятый вместе. Позвонишь в дверь Гудрата, а я сзади за твоей спиной пристроюсь. Направлю стволы на твои почки и буду улыбаться, глядя через твое плечо, ясно? Тебя Гудрат знает, меня он не видел, но я с тобой, вот он дверцу-то и откроет.

- А потом?

- Суп с котом... Погоди-ка, кажется, наши планы меняются...

Планы скорректировали замеченные мною рядом с искомым подъездом вишневого цвета "Жигули", цифры номерного знака которых я запомнил, когда шел штурмовать бар. Вспомнив цифры, присвоенные "Жигулям", я быстренько провел в уме простейшие арифметические вычисления. В баре я пощадил, кажется, четверых азеров. Минус Рустам, обнимающий плакучую иву, остается три. Минус кто-то, посвятивший себя заботе о травмированных земляках, остаются двое. Эти двое свидетелей вторжения Супера только что приехали на вишневых "Жигулях" к пахану Гудрату сообщить о происшествии. Логично? Вполне. И правда - двое. Вышли из "Жигулей", бегом побежали к подъезду, исчезли в темноте.

- Значится, так, мусорок, диспозиция меняется - на вот, держи пугач, я достал из-за пазухи "Макаров", выщелкнул обойму, проверил, не осталось ли патрона в патроннике. - Хватай пугач, целься в меня и давай вылезай из тачки первым, типа, меня под прицелом держишь.

- Зачем?

- Если рыночный папа в окно нечаянно посмотрит, пусть увидит, что ты меня арестовал и к нему на хату конвоируешь. Ясно?

Ларин открыл автомобильную дверцу, вылез под дождь, направил на меня разряженный пистолет. Вылез и я - руки за спиной, голова опущена, в кармане ключи от машины, за пазухой боеспособный "макар". Под шутовским конвоем дошел до подъезда. В тесноте парадной достал пистолет и жестом озадачил конвоира на предмет кодового замка. Три цифры кода Ларин вспомнил без всяких заминок.

- Чапай вверх по лестнице, мусор. Я лифтов не люблю, пешочком прогуляешься.

- Да, как скажете...

- Тише говори! Шепотом отвечай: Махмудбеков один живет?

- С женой и дочкой.

- Дочке сколько лет?

- Двадцать. Она и мать в Турции отдыхают. Гудрат один остался. Август, самые заработки на рынке...

- Ха! Все-то ты знаешь, опер. Код парадной наизусть помнишь, семейные расклады азера тебе известны, а брехал, что всего разок гостевал у князя помидоров и редисок. Врал, признайся?

- Нет, я...

- Цыц! Молчи. Подходим к пятому. Перестраиваемся. Заходи ко мне в тыл. Сзади пристраивайся, смелее! Ствол прижми к моему виску. Крепче! Свободную ладошку мне на другое плечо положи. Быстрее!

А сам я спрятал руки за спину. Пистолетный ствол в правой уперся Ларину в промежность, пальцы левой нашли и вцепились в брючный ремень мента.

- Готово, пошли!

- Неудобно...

- Шагаем в ногу. И - раз, с левой марш. Надумаешь шутить, я тебе яйца отстрелю.

- Ясно...

Стальная дверь Гудрата Махмудбекова смотрела на нас видеоглазком. Где-то в глубине квартиры мы отобразились на черно-белом экранчике следящей системы. Я стоял понурый, руки у меня вроде как скованы за спиной, я, типа, арестован. А якобы арестовавший меня Ларин прижался впалой милицейской грудью к лопаткам арестанта и ствол прижал к складкам банданы у виска пойманного рэкетира.

- Плавно сними с моего плеча руку и спокойно нажми на кнопку дверного звонка, - приказал я шепотом, еще ниже опуская голову.

Я не вижу лица Ларина, но уверен, он и не пытается предупредить мимикой видеоглазок об опасности. Боится, что я выстрелю, и правильно делает. Я бы на его месте тоже боялся, честное слово.

"Фью-р-р-р..." - деликатно поет дверной звонок. Секундная задержка, и сквозь сталь дверной панели я слышу торопливый топот и радостные, возбужденные голоса. Дверь открывается нараспашку сразу, за порогом две улыбающиеся смуглые рожи и еще одно серьезное мужское лицо на втором плане.

Руки у меня заняты за спиной, зато ноги свободны. Мощный мах правой против часовой стрелки, грязная подошва сапожка стирает с радостных лиц улыбки, а заодно сворачивает нос одному азеру и рассекает бровь другому. Описав полукруг в дверном проеме, нога опускается за порогом, тело разворачивается на девяносто градусов, левая рука тянет мента за брючный ремень. Рывок, разворот - и пальцы отпускают полоску ремня. Ларин спотыкается о порожек, летит мимо меня, теряет равновесие, сбивает с ног подранков-азеров. Хлестко выбрасываю из-за спины руку с пистолетом, целюсь в лоб серьезному мужчине на втором плане, командую с ноткой истерики в голосе:

- Грабли кверху, Махмуд-бек! Дернешься - пристрелю!

Гудрат пучит глаза, однако он скорее зол, чем испуган. Медленно, стараясь сохранить достоинство, Махмудбеков выполняет команду. Из одежды на хозяине квартиры лишь шелковый халат да остроносые тапочки. Вестники беды, что в данный момент копошатся на коврике в прихожей, очевидно, подняли Гудрата из постели.

Свободной рукой закрываю стальную дверь на лестницу и продолжаю вещать:

- Суки на полу, быстро встали раком и поползли к Махмуд-беку. Быстро, я сказал! Пристрелю на фиг! Ваша задача, суки, выжить, ясно? Запомните все - я стреляю лучше, чем дерусь. А как я умею драться, все видели, все почувствовали. Все, кроме Гудрона.

- Меня зовут Гудрат, - произносит Махмудбеков без всякого акцента, тихо, но твердо.

- Плевать, как тебя зовут, азер.

- Не называй меня "азер", - перебивает Махмудбеков. Похоже, он готов погибнуть от пули, сохранив честь и достоинство, как он их понимает.

- Обижаешься? Что ж, можешь звать меня кацапом в ответ. Или чукчей, мне плевать. Конкретно тебя опускать я не собирался, усек? Я пришел поговорить, ясно?

На мужественном лице Гудрата промелькнула и исчезла едва заметная высокомерная ухмылка, в глазах вспыхнул огонек понимания. Он думает, что разгадал меня. Отлично, пусть и далее заблуждается.

Сбивая и морща половичок в прихожей коленками и локтями, ребята на полу подползли к Гудрату. Прихожая махонькая, как табакерка, из прихожей два коридорчика: на кухню и в тупичок с широкими дверными проемами в комнаты. Махмудбеков стоит в конце коридорчика, за его шелковыми плечами виднеется комната с хрустальной люстрой, коврами, шкафом красного дерева и разобранной кроватью.

- В армии служил, Махмуд-бек?

- Твое какое дело?

- Команду "кругом" знаешь?

Гудрат, хмыкнув, поворотился ко мне задницей.

- Остальные ползут вслед за хозяином в спальню, ясно?

Всем все ясно. Странная процессия со мной, замыкающим, перемещается в спальню.

- Махмуд-бек, будь добр, отвори створки шкафа, пожалуйста. Нет! Обе руки опускать не нужно. Не спеша подходишь к шкафу, одной рукой открываешь, понял?

Он понял. Он двигается вальяжно, держит спину прямо и постоянно ухмыляется себе под нос. Пусть ухмыляется, я не в обиде.

- Створки пошире открои, пошире!.. Ага, спасибо. Раки на паркете, слушай мою команду: ползком в шкаф, быстро! Быстро, кому сказал! Что? Второй раз для тупых команду повторить? Или сразу стрелять беглым огнем по жопам?

Нет, ни стрелять, ни повторять не нужно. "Раки" ползут в шкаф. Поместятся они там втроем? Поместятся, большой шкаф, просторный. Раз, два, четыре шубы натурального меха болтаются в шкафу. И кожаных пальто два. Богато живет Гудрат, солидно одевается семья Махмудбековых.

- Хозяин, не сочти за труд, закрой шкаф, пожалуйста... Закрыл? Спасибо. А теперь вторую руку опусти, возьми вон тот пуфик возле туалетного столика, подкати его к шкафу... Давай-давай, быстрее!.. Вот так, молодец. Ближе к шкафу пуфик подвинь и садись на него... Спиной о створки облокотись, чтоб ребята внутри их нечаянно не открыли. А я напротив, на кровать сяду, и поговорим, о'кей?

Я опустился на кровать, скосил глаза, взглянул на свое отражение в зеркале над туалетным столиком, пробежался взглядом по флаконам и флакончикам на столике, повернул голову, проверил, как зашторены окна, заметил на прикроватной тумбочке откупоренную бутылку коньяка, опустошенный на две трети фужер и строго погрозил Гудрату пальцем:

- Ай-яй-яй, уважаемый! Пророк не велел правоверным вкушать спиртное, а ты, шакалий сын, нарушаешь заветы, используешь коньяк вместо снотворного.

- Кто тебя нанял, крутой? - спросил Гудрат, проигнорировав мою нравоучительную реплику.

- А ты как думаешь, кто? - Я скривил рот в улыбке, прищурился, прицелился меж раздвинутых колен Махмудбекова.

Гудрат сдвинул колени, нахмурился, поправил полы халата. Сидеть на низком пуфике рослому Гудрату было неудобно и неловко, как он ни старался, достойной позы не получалось.

- Спину-то, спину не горбь, Махмуд-бек! Забыл? Я велел облокотиться о створки шкафа.

- Тебя прислал Хомяк? - перебил Гудрат, презрительно морщась. Спину, однако, выпрямил.

- Хомяк? Ежели я не ошибаюсь, хомяк - это маленький грызун, который...

- Сколько тебе платит Хомяк? - Гудрат повысил голос, сдвинул брови, глаза его метнули в меня две негодующие молнии.

- Хочешь меня перекупить? Ха! Не получится, уважаемый. Денег не хватит. С твоими рыночными доходами покончено. На переезд, опять же, деньги понадобятся. Ты ведь уезжаешь, милый. Забыл? Ах, прости! Это не ты, это я забыл сообщить, что, ежели не уберешься из столицы в течение месяца... Сам догадайся, чего будет. Подсказываю - для тебя уже ничего не будет. Вечный покой и холод могилы, ясно? А чтоб тебе не так обидно было расставаться с обжитым местом, я сейчас...

- Передай Хомяку, пусть забьет стрелку.

Я вскочил с кровати, широко шагнул и оказался на расстоянии вытянутой руки от Гудрата. Моя вооруженная пистолетом рука вытянулась, ствол уперся Махмудбекову в переносицу.

- Я не люблю, когда меня постоянно перебивают!!! - брызгая слюной, выкрикнул я в лицо собеседнику. - Хватает смелости мешать мне говорить, рискни помешать мне действовать! Но я тебя предупреждаю, всякий, кто встает на моем пути, умирает долго и мучительно!

Здорово я сказанул, а? Фразочка прямо как в американском кино, правда?

Вскакивая, я схватил не отягощенной пистолетом рукой бутылку коньяка с прикроватной тумбочки. Шагая к Гудрату, расплескал спиртосодержащую жидкость по белым простыням. Ткнув стволом Махмудбекову в переносицу, взмахнул бутылкой, и коньячная струя плеснула на занавески. Остатки алкоголя я вылил на шелковый халат рыночного папы.

Опустошенная бутылка полетела в зеркало над туалетным столиком, а мои благоухающие коньяком пальцы полезли в карман кожаной куртки. Бутылка разбилась, зеркало треснуло, я же в это время проворно достал из кармана зажигалку. Только бутылочные осколки брызнули на паркет, я чиркнул зажигалкой и спешно поднес желтый лепесток огня к коньячным пятнам на отвороте шелкового халата господина Махмудбекова. Нежный шелк с готовностью вспыхнул, Гудрат скрипнул зубами, сдерживая крик боли и ужаса. Я убрал ствол от волосатой переносицы, отступил на полшага, и человек в пылающем халате сразу же спрыгнул с пуфика. Он, наверное, выбежал бы из комнаты, установив личный рекорд скорости для закрытых помещений, не подставь я ему ногу.

Подножка - приемчик простой, но коварный. Гудрат покатился по полу. Я шагнул к окну и поджег занавески. Махмудбеков встал на колени, стащил через голову горящую ткань. Я тем временем повернулся к кровати и поджег простыни. Голый, в одних тапочках, погорелец вспорхнул с паркета и, сверкнув прыщавой задницей, исчез за косяком дверного проема, выбежал из спальни. Активно завозились узники в шкафу. Я прицелился, беглым огнем загасил хрустальную люстру. В отраженном пространстве спальни выстрелы грохотали оглушительно, как при артобстреле.

Сорвались с петель створки шкафа, опрокинулся пуфик. На тлеющий комок шелка посыпались шубы и люди. Перепрыгнув кучу-малу под ногами, я выбежал в коридорчик прихожей. Хлопнула, закрываясь за бегуном Гудратом, стальная входная дверь.

- Пожар!!! - заорал я дурным голосом. Навскидку пальнул в бра, освещавшее прихожую, попал и припустил вслед за Гудратом.

Я надеялся догнать Махмудбекова и сообщить ему: дескать, в квартире оставил целую гроздь динамитных шашек. Мол, бикфордовы шнуры сейчас займутся и так бабахнет, мало не покажется. Однако Гудрата я не догнал. Когда скакал по ступенькам третьего этажа, услышал, как хлопнули двери внизу, в парадной, и понял, что бегун решил не терять секунды, барабаня в двери к соседям, а искать спасения на мокрой ночной улице. А что бы я сделал на его месте, будь я простым, в смысле физических и физиономических возможностей, обывателем? Да то же самое! Припустил бы от отморозка с пистолетом, не жалея ног, наплевав на костюм Адама, стремясь в первую очередь выжить любой ценой, ибо отомстить можно, лишь оставшись в живых. Кому, интересно, он будет мстить? Хомяку, конечно! И поделом, незнакомого авторитета со столь экстравагантной кликухой мне почему-то совершенно не жалко.

На площадке первого этажа валялась остроносая тапочка Гудрата. Он потерял ее, как Золушка туфельку. Ну, да ничего, еще одна тапка у Махмудбекова осталась, будет, чем срам прикрыть.

Я уже выходил под дождь, когда эхо донесло с верхних этажей громкий хлопок и неясный гомон человеческих голосов. Знать, и Ларин с компанией выбрались-таки из квартиры. Я-то думал, они образумятся, поймут, что остались одни, и потушат огонь. Ни фига! Ребята предпочли затхлый воздух и подслеповатое освещение лестничной клетки дымку, огоньку и темноте жилища папаши Гудрата. Что ж, тем лучше. Надеюсь, кто-нибудь из чутких соседей додумается вызвать пожарных, и обильная пена из огнетушителей окончательно испоганит уютное гнездышко рыночного генералиссимуса.

- Пожар!!! - крикнул я еще раз на всякий случай, пока пружина дверей парадной закрывала за мной обшарпанную дверь.

Дождь усилился, жирные капли барабанили по асфальту, пузырились, будто кипели, лужи. Казалось, что черные бархатные тучи цепляются за верхушки домов, пахло свежестью и зеленью. Я сменил походку, от изящества дикой кошки не осталось и следа, я шел, подняв воротник куртки, втянув голову в плечи, слегка горбясь. Я шагал вразвалочку, спрятав руки в карманах. Бандану я снял. Приметная шишка на лбу уже не приметна. Крестьянина Семеныча все, кому надо, забудут, словно его вообще не существовало в природе. Рэкетира Супера будут помнить долго. И полгода, как минимум, фоторобот Супера будет скалиться с листовок "Их разыскивает милиция". Потом забудут и Супера, сегодняшнюю ночь, этот холодный дождь и эти бархатные тучи. Лет через двадцать, когда моя чужая здешнему миру душа средневекового воина покинет одряхлевшее тело, вряд ли кто-либо вспомнит хотя бы одну из моих ипостасей. Даже знаменитое горьковское "а был ли мальчик" не о ком будет сказать.

Завернутый в бандану "Макаров" оттопыривал мой карман, рукоятка цепляла пояс штанов и мешала идти. Я не обращал внимания на мелкие неудобства, часто перебирал ногами и думал о забвении. Забегая вперед, скажу - я заблуждался относительно собственной ненужности и безвестности. Я недооценивал современный мир, которому, как оказалось позднее, много позднее, позарез необходим пережиток прошлого со стальными кулаками. Хотя насчет "позарез" я несколько преувеличиваю, однако "несколько", ненамного. Впрочем, обо всем по порядку...

На чем я остановился? Ага! Я остановился на перекрестке. Повертел головой, подумал и свернул вправо. Пять минут ковылял по незнакомому пустынному переулку, пока не вышел наконец к рынку. Вышел к прямоугольнику рынка с незнакомой, тыльной стороны.

Сориентировавшись, я не поленился заложить крутой вираж, обойти рынок и примыкающий к нему бар по большой дуге. Вот и улочка, где я столкнулся с мусоровозом, а вот и забор кооперативных гаражей. А это чего возле бара? А возле бара разворачивается автомобиль. Черный "БМВ", который, помнится, стоял припаркованный подле вишневых "Жигулей". Сразу вспомнились близнецы-бильярдисты, коим я поломал челюсти.

Я почему-то думал, что "бумер" принадлежит браткам, любителям бильярда, ан нет! Братков, безусловно, увезла карета "Скорой помощи", на "бумере", скорее всего, отчаливает узкоглазый бармен.

Черная иномарка разворачивалась медленно, человек за рулем не ахти какой водила. Может, рискнуть? Подбежать к тачке, пока она выруливает, тормознуть и вручить бармену "ПМ" со словами: "Пушку передай ментам и скажи, мол, цирк с мордобоем заказал сам Махмудбеков, дабы иметь повод наехать на сэра Хомяка..."

Идея хорошая, но черт его знает, кто на самом деле прячется за тонированными стеклами "БМВ"? Мне и так сегодня везло, нечего искушать судьбу сверх всякой меры, а то еще вдруг...

Вдруг "бумер" остановился. Открылась передняя левая дверца, из авто вылез... Я угадал! Из автомобиля вылез бармен! Чего это у него в руках? Зонтик. Парень раскрыл зонтик, сделал шаг, еще, открыл капот, склонился над обнаженным автомобильным чревом. Зря я сомневался в благосклонности Ее Величества Судьбы!

Парнишка поправил чего-то механическое в моторе, захлопнул капот, обернулся, и тут оказалось, что под зонтиком он уже не один.

- Привет, труженик коктейльного производства!

- Я... я не слышал, как вы подошли.

- Ха! Я не подошел, я подкрался. Улавливаешь разницу? Чегой-то у тебя в кулаке зажато? В том, который держит ручку зонтика?

- Ключи.

- От машины? Побоялся в замке оставить? Правильно, осторожность никогда не помешает. Дай-ка мне ключики. Не бойся, твоя тачка мне ни к чему. Просто я тоже осторожный, дай.

Я высунулся под дождь, размахнулся и бросил ключи метров за десять, в лужу подле ступенек к запертым дверям рынка.

- Поговорим, ты пойдешь ключи искать, а я тем временем исчезну. Понял?

- Понял. У меня в машине мобильник...

- В смысле, поговорим, и, как расстанемся, ты сразу позвонишь куда надо и стукнешь, да?

- Нет-нет! Я к тому, что вы можете забрать мобильник, если сомневаетесь.

- Ты умный парень. Приятно с тобой иметь дело, честное слово! Поверю тебе, пускай телефон остается, где лежит. Видел, как я азеров метелил?

- У меня косоглазие, при стрессе так глаза косят, клянусь, дальше носа ничего разглядеть не способен.

- Ах-ха-ха! Ну, ты молоток, друг! И ментам тоже самое сказал?

- Приблизительно...

- У меня к тебе просьба, умник. Завтра сходи в ментуру и... Хотя, погоди. Слушай, ты Хомяка знаешь?

- Лично незнаком. Друзей его знаю, иногда заходят рюмочку пропустить.

- Отлично! Найди друганов Хомяка и передай, что я выполнил заказ Гудрата. Ясно?

- Передам обязательно.

- Молодчина. На-ка, хватай... - я залез в нагрудный карман куртки, зацепил кончиками пальцев пять зеленых сотенных купюр. - Хватай полтонны баксов. Это задаток от Махмудбекова, верни деньги Гудрату. О'кей?

- Можно, я деньги друзьям Хомяка отдам? Можно, они сами их Гудрату передадут?

- Ха! Ты мне нравишься все больше и больше. Можно! Так и сделай. И вот еще, момент... - Я вытащил из бокового кармана завернутый в бандану "Макаров". - Пушку сдай ментам, хорошо?

- Если не жалко, оставьте бандану, не разворачивайте...

- Почему?

- Бандану увидят, опознают и быстрее поверят, что я с вами встречался, а не подобрал пистолет с асфальта.

- С тобой, честное слово, просто страшно трепаться! Ты такой сообразительный, сил нет! Все запомнил, кому чего передать?

- На память не жалуюсь.

- Вот и отлично. Давай иди, шукай ключи, и смотри мне, не оглядывайся.

- Не сомневайтесь, все сделаю, как вы велели. Найду ключи, поеду домой, высплюсь, а утром всем все передам.

- Спасибо, умник. Прощай.

- И вам спасибо за то, что сказали "прощай", а не "до свидания".

- Ах-ха-ха... - Я рассмеялся вполне искренне, от души, хлопнул парня по плечу, и на этой веселой ноте мы расстались. Каждый пошел в свою сторону: парень искать ключи, я же скользнул к забору кооперативных гаражей искать в темноте тропинку, которая сравнительно недавно вывела меня к заведению под вывеской "БАР".

Бесшумно растворившись в темноте, я на всякий случай оглянулся, увидел спину парнишки-бармена и успокоился окончательно. Действительно, смышленый парень не по годам, такой все сделает как надо, и с его помощью завтра начнутся заковыристые разборки с участием ментов, хомяков и азеров.

Фантазировать на тему предстоящих разборок я поленился. Все фантазии абсолютно бессмысленны. Как и чего будет, куда, как говорится, кривая выведет, я вряд ли сумею предугадать, да мне это и безразлично, если честно. Я своего добился - пальнул из пушки по воробьям, образно выражаясь, и на все сто девяносто девять процентов уверен - делегация олигархов с рынка ни завтра, ни послезавтра, ни через месяц в деревеньку под Тверью не приедет. О крестьянах, нарушителях правил и понятий рыночной торговли, забудут, уже забыли, не до них, сирых.

Скоротав дорогу, размышляя о забвении и об особенностях человеческой памяти, я, хвала Будде, без всяких приключений добрался до ворот, за которыми промок, заждавшись седока, мой верный стальной конь. Гаражный сторож получил от меня еще одну зеленую десятку, вручил мне сбереженный шлем, попытался склонить к совместному распитию горячего чая возле теплой электрической печки, но я отказался. Пора ехать, путь предстоит не близкий, а на мокрой дороге особенно не разгонишься, себе дороже. Снова повезет доберусь к утру.

Встречу поутру Мирона, совру - дескать, все же успел вчера перед самым закрытием положить деньги на книжку, а знакомая вдовушка среди ночи меня выставила, мол, не сумел ее, знойную женщину, ублажить как следует. Надо бы не забыть, когда буду менять номера мотоцикла и прятать в секретку костюм байкера, еще и побриться. Хотя бы дедовским мечом. Мирону скажу - вдова сначала велела бороду сбрить, чтоб не кололась, а потом пинками из койки погнала...

Рассуждая о мелочах, подгоняя стык в стык сюжетные линии легенды про сберкассу и про вдовушку, я нахлобучил шлем на промокшую голову, опустил забрало и, махнув на прощанье гостеприимному сторожу, выехал за кооперативные гаражные ворота. На повороте с тихой улочки к окольцевавшей Москву дороге я обогнал черный "БМВ". Быть может, это была машина смышленого бармена, а может, и нет. Номерных знаков "бумера" я не разглядел, и на мой мотоцикл водитель черной иномарки, уверен, даже и не взглянул.

Дождь медленно, но верно утихал, в ушах свистел ветер, я устал немного, однако то была приятная усталость. Я сделал что хотел, протестировал себя лишний раз и оценил собственную работу на четверку с минусом. Зато развлекся на "пять с плюсом", разнообразил, так сказать, серые крестьянские будни.

Глава 3

Я - хулиган

Домой я добрался только к полудню. После дождя потеплело, и над дорогой клубился такой туман, что временами приходилось ехать со скоростью спортсмена-перворазрядника по спортивной ходьбе. Вдобавок к туманным неприятностям я порезался, когда сбривал рыжую щетину с подбородка. А когда переодевался в крестьянские одежды и натягивал левый сапог, балансируя на правой ноге, самым глупейшим образом поскользнулся и упал, штаны перепачкал - ужас! Короче, денек, что называется, не задался. Не зря, ох, не напрасно древние с опаской относились к везению. Мне чертовски везло во время рыночных разборок, и вот пришлось расплачиваться: страдать в тумане, вытирать кровь с подбородка, чистить штаны.

Тянуло в сон, но я решил не ложиться, подождать до вечера. Есть хотелось не меньше, чем спать, и я занялся приготовлением пиши. Нынче я решил себя побаловать, накрыть стол, противоречащий всяким умным диетам. В закромах холодильника нашлась припасенная к Новому году баночка икры. В погребе отыскались собственного приготовления маринованные огурчики величиной с дамские мизинчики. Картошечка с укропом прела в печи, в морозильнике охлаждался шкалик "Смирновской", предназначенный для гостей, ибо крестьянин Кузьмин не пьет, у него язва. Я резал сало тонкими ломтиками, а подпорченное туманом, царапиной и выпачканными штанами утреннее настроение медленно, но верно налаживалось.

Перед тем как сесть за стол, я включил магнитолу, настроился на волну "Открытого радио". Динамики собранного в Сингапуре "Сони" оглушили пением Ричи Блэкмора. Любимая музыка молодости, ура! Чего еще нужно для поднятия настроения до уровня оптимистического? Побыстрее, пока не допел Блэкмор, слопать чайную ложечку икры и накатить пятьдесят граммов беленькой, которая, кстати, и язвенникам в особых случаях разрешается для употребления в скромных дозах.

С таким трудом поднятое настроение рухнуло в пучину нервозности, как только консервный нож проткнул крышку жестяной банки. Нет, сегодня не мой день! Икра оказалась протухшей, мать ее. Я глотнул водки, она, зараза, не пошла. Глоток попал, как принято говорить - "не в то горло", и я едва прокашлялся, блин! Будто в насмешку после бравурного Ричи Блэкмора заныл Боря Гребенщиков. Интересно, кроме меня, еще кто-нибудь пробовал декламировать тексты "Аквариума" без музыки, как "стихи"? Рекомендую, отрезвляет.

Я выключил радио, быстро заглотил пищу, чай заваривать не стал, залил еду в желудке теплой кипяченой водой.

Закурил. В голову полезли навязчивые идеи на тему неотложных хозяйственных забот. Остро захотелось плюнуть на все и, отменив собственное предварительное решение, завалиться спать. Упасть на койку в чем есть, прямо в одежде, и захрапеть, не дожидаясь вечера. Однако поддаваться провокациям подсознания - последнее дело. Тем паче, дел по дому и вообще, невпроворот. И никто их за меня не переделает.

Я хлопотал по хозяйству вплоть до восемнадцати часов ноля минут. Ровно в шесть я сдался соблазнительной мыслишке: дескать, шесть часов вечера - это уже вечер и есть, а значит, можно и баиньки. В шесть пятнадцать я забрался под одеяло. Думаете, сразу заснул? Фиг! Только-только закрыл глаза, чу тарахтит автомобильный мотор. Прислушался - мой "толчок", не иначе, подъезжает. Знать, Мирон из райцентра с работы вернулся. Чего-то рано приехал.

Шум мотора стих рядом с соседскими воротами. Неотчетливо слышу голоса Мирона и жены его Нюрки. Громко разговаривают, ругаются, что ли? Точно, ругаются. Кажется, Мирон выпивши. А, ну и черт с ними! Движок "толчка" шумел, значит, машина в порядке, остальное меня не касается. Пока не касается. Пока Мирон не соизволит побазарить с соседом Семенычем. Вот бы не соизволил, а? Вот было бы славно! Надорванная шумами паутина сонливости крепнет с каждой секундой. Дремота обволакивает меня, тело расслабляется. Ноющая боль в области копчика, которая досаждала весь день, проходит, я засыпаю.

Греческий бог сна Морфей подарил мне хороший сон, приснилось, как Ричи Блэкмор треснул электрогитарой по репе Борису Гребенщикову. Лидер "Аквариума" обиделся и ответил Блэкмору пьяным голосом соседа Мирона: "Я тя, Семеныч, ща в капусту порубаю..." Помню, я еще удивился во сне: почему "Семеныч"? У Блэкмора папу разве Семеном звали?.. От удивления я проснулся и расстроился страшно - оказалось, гитарой Б. Г. по башке никто не бил. Это дверь, оказывается, хлопнула столь смачно. И не во сне, разумеется, а на самом, что ни есть, наяву, черт подери.

Опершись плечом о дверной косяк, на пороге еле стоял на шатких ногах мертвецки пьяный Мирон. На ногах соседушка держался слабо, зато топор в руке удерживал крепко, вцепился в топорище, аж костяшки пальцев побелели.

- Слышь, Семеныч? Я тя убивать, это самое, пришел, - сообщил Мирон деловито. - Ты, падла нездешняя, вчерась весь бизнес мне порушил. Какого хрена ты, стручок, Чингиза ударил? Ась? Пустил ты меня по миру, падла. Ща я тя за это, это самое, рубать буду. В капусту, понял?

Рубаку не смутило и не заинтриговало отсутствие у приговоренного к казни бороды. Отъезжающего утром в райцентр Мирона я не застал, безбородым он меня видел впервые и, надо же, узнал. Еще более поражало, как Мирон, в настолько пьяном состоянии, сумел произнести такую складную членораздельную речь. Как это, это самое, у него получилось, до сих пор ума не приложу.

Мирон поудобнее перехватил топорище, я нехотя вылез из-под теплого одеяла, подтянул повыше резинку трусов, и тут за плечом пьяного, за порогом, возникла рыдающая Нюрка.

- Говнюк проклятый! - заголосила Нюрка. - Все деньги, до копеечки, из дому увез! Все пропил, говнюк! Машине Николая Семеныча бок помял, чем платить будем?! Николай Семеныч, он таким и приехал, веришь?! Лучше в разбился в дороге, говнюк! Гляжу, машина ваша под окнами стоит, битая! Вышла, а он, говнюк, пьяный! Я его в дом, а он за топор и ну нас с мамой гонять! Мама, вон капли пьет сердечные! Дети плачут! Говнюк...

Рассказ о злобствах пьяного Мирона оборвал сам герой повествования. Дебошир, икнув, поворотился к жене и молвил обиженно:

- Молчи, это самое, баба глупая. Мешаешь. - Мирон занес топор над взлохмаченной головой. - Порубаю, слышь, в капусту, су-уку-у!

- Руби!!! - взвизгнула Нюрка, раскинув руки, задрав подбородок, подставляя под удар длинную белую шею. - Руби, говнюк, мать твоих детей! При свидетелях руби, чтоб тебя в тюрьме сгноили, говнюка!

- А и рубану.

Мирон качнулся, едва устоял, согнув колени и локти. Топор двинулся вниз к белой женской шее.

Я подоспел в последний, можно сказать - предфатальный, момент. Едва-едва, честное слово, успел обнять рубаку сзади за плечи и схватиться пальцами за топорище.

Обух топора дернуло назад. Мирона вперед, навстречу тупому обуху. Горячая голова и холодный металл встретились вопреки всем моим стараниям. Нюркину шею я, хвала Будде, спас, но пострадал, к сожалению, сопливый нос несостоявшегося убийцы.

Мирон выпустил до того крепко удерживаемое топорище и повис в моих объятиях с разбитым вдрызг, кровоточащим носом.

- Убили!!! - завизжала Нюрка так, что уши заложило. - Мужа мово убили!!! У-у-у!!!

Ополоумевшая баба, нечаянно оставшаяся в живых, надрывая уцелевшее горло, воющим вихрем вылетела из избы. А я вздохнул, матюгнулся от души, от сердца и занялся раненым.

Диво-дивное, чудо-чудное: все хрящики кровоточащего носа остались целы и невредимы. Останавливать носовое кровотечение я, хвала Будде, умею. Это просто, достаточно нажать большими пальцами посильнее с обеих сторон переносицы. Пятачок у Мирона после знакомства с железным обухом, конечно, распухнет, ну, да ничего, Мирон, к счастью, не фотомодель, мордой не торгует.

Я заботился о пьяном дураке, будто мать родная, меж тем на улице затарахтел мотором "Москвич". Неужели, до кучи, еще и "толчок" угоняет какая-то сволочь? Впрочем, откуда здесь, в деревне, взяться угонщикам?

Оставив Мирона лежать поперек порога, я подбежал к окну, дернул за шпингалет, отворил рамы и лег голым пузом на подоконник. Честное слово, не ожидал увидеть за рулем "толчка" зареванную, раскрасневшуюся Нюрку. О том, что Нюрка умеет водить, я, клянусь, до сей судьбоносной минуты знать не знал.

- Жив он! Живой! - крикнул я вдогонку "Москвичу". Зря горло драл, она меня, конечно, не услышала.

Кстати, крыло "толчку" Мирон помял основательно, ремонт влетит в копеечку.

Вот черт! Вот непруха! Все одно к одному. Денек выдался, врагу не пожелаю. Куда, хотел бы я знать, поехала Нюрка? Отрадно, ежели за медицинской помощью. Ну а вдруг за милицией? Неужели и сегодня предстоит общение с ментами? О великий Будда, за что мне такая карма, блин?..

На руках, аки младенца, пришлось нести Мирона в родную хату. По дороге меня атаковала верная хозяину собака. Хорошо еще, я догадался одеться, прежде чем выносить соседа. Разорванные собачьими клыками штаны зашить не проблема, а ну, как в мясо бы вцепилась? К собакам у меня вообще особое отношение, укус я бы стерпел, однако кому ж охота делать прививки от бешенства, правда?

Вынос тела и беззаветную собачью отвагу наблюдала, почитай, вся деревня. Кто случайно прозевал сие зрелище, уверен - глазастые старушки все перескажут, во всех подробностях.

Баба Люба, теща основного виновника кровавых событий, встречала меня, носильщика, на крылечке, словно всерьез собралась побороться с собакой Мирона за Оскара в номинации за лучшую роль второго плана. Бабуля отыграла эпизод блестяще. Ни слова не проронила, толкнула двери в хату и под скрип петель слизнула с сухой шершавой ладошки горошину валидола. Сморщилась при этом, как будто откушала мышьяка.

Мирона я положил в супружеской спальне на диванчике напротив телевизора. Ящик работал, на экране рыдали мексиканцы. В спальню заглянули две смущенно улыбающиеся детские рожицы. Я подмигнул детишкам выпивохи и решительно направился обратно к себе в избушку.

Обратную дорогу я преодолел вдвое быстрее. Шел, опустив голову, сопровождаемый громким, но уже без прежнего задора, собачьим лаем и пытливыми взглядами зрителей. Уходил, как бесталанный актер со сцены, мечтая побыстрее скрыться в кулисах и завалиться спать. Надо успеть поспать до начала второго акта хотя бы часок, совершенно необходимо.

На сей раз я действительно не стал раздеваться. Скинул сапоги и лег поверх одеяла. Нет ничего гаже, когда организму спать хочется до смерти, но заснуть ни фига не дают тревожные мысли в воспаленном мозгу. Не люблю искусственно торопить сон, однако иногда приходится. Спасибо дедушке, научил в свое время, как губить на корню сорные ростки бессонницы.

Убрав подушку, я лег на спину, расслабился, сосредоточился на точке дан-тянь, сомкнул веки, внимательно вгляделся в черноту перед зрачками. Черные лапки мглы заткнули мои ушные раковины, забрались в мозговые извилины, юркнули в подсознание. Спустя секунду я спал чутким сном больного ребенка.

Мне снились менты Ларин и Казанова. Их десантировали с самолета недалеко от деревеньки. Они закопали парашюты и ползком, огородами подкрались к моей избушке. Они ворвались ко мне, спящему, с автоматами наголо. Автоматы во сне стрекотали глухо и гулко: "тук-тук-тук... тук-тук... тук... "

Я открыл глаза. "Тук-тук", - стучали в дверь. Сени я опять не запер, и кто-то, войдя в дом, подошел к дверям в залу. И этот кто-то деликатно постучался.

- Да-да, входите. - Я сел на кровати, протер глаза кулаками.

Отворилась скрипучая дверь, порог переступил товарищ милиционер. Именно "товарищ милиционер", никак не "мент", честное слово. Осанкой, лицом и возрастом милиционер походил на товарища Анискина из старой черно-белой киноленты "Деревенский детектив".

Кстати, вышеупомянутый фильм снимали где-то здесь, в Тверской области. На миг мне почудилось, будто и правда в старые декорации, обретя цвет и плоть, шагнул герой советского экрана. Высоконравственный служитель правопорядка пришел наказать хулигана.

Почему "хулигана"? А потому, что товарищ милиционер с ходу повесил на меня ярлык - "хулиган". А кто ж еще? Кто топором раскровенил нос гражданину Миронову? Кто гражданку Миронову до ужаса напугал? Бедная женщина подумала, что мужа убили, шутка ли? Разумеется, я хулиган, и придется составлять протокол.

Предложение решить дело миром, ограничиться устным объяснением с гражданкой Нюрой и гражданином Мироном, когда последний протрезвеет, товарищ Анискин отверг, как неконструктивное. По его компетентному мнению, профилактика правонарушений есть основа борьбы с преступностью. Когда хулиганское деяние будет запротоколировано, подшито в соответствующую папку и упомянуто в отчете, а хулиган будет знать, что он "попал на карандаш", тогда нашкодивший гражданин в следующий раз сто раз подумает, прежде чем снова хулиганить.

Мой робкий намек на готовность к даче взятки в разумных размерах, лишь бы "слезть с карандаша", товарищ милиционер назвал провокацией и пригрозил уголовным преследованием. Я сдался, поняв, что полемика с динозавром в погонах без звезд абсолютно бессмысленна. Я дал требуемые показания, а товарищ Анискин скрупулезно их записал. Вы не поверите - он писал перьевой чернильной ручкой на тетрадных листочках в косую полоску.

Старательно выводя буквы, Анискин увековечил на клетчатой бумаге, как я вскочил с кровати, как выхватил из рук покачнувшегося Мирона топор. Мои действия Анискин прокомментировал с точки зрения махровой милицейской логики: дескать, я мог бы, кабы захотел, отнять топор и без нанесения при этом телесных повреждений гражданину Мирону. Анискин спросил, был ли я сам выпивши, и я честно сознался - за пять часов до происшествия принял на грудь пятьдесят граммов водки, Анискин строго покачал головой, записывая откровения про водку, и посочувствовал, когда я признался, что вообще-то не пью по причине язвы желудка.

Я соврал не только про язву. Еще я соврал, сказав, что Мирон вломился ко мне без всякого повода, просто по пьяни. Как выяснилось позже, о мотивах буйства соседа умолчали и Нюрка, и теща Мирона, и сам, очнувшийся от алкогольного забвения, пострадавший. Про наши с Мироном вчерашние рыночные заморочки Анискин так ничего и не узнал. Между прочим, опамятовав, Нюрка вообще пыталась забрать заявление "об убийстве мужа" из милиции, но работа по "выяснению обстоятельств" к тому времени уже завершилась, и отчет "о профилактических мероприятиях" ушел "наверх". Из отчета следовало, что хулиганы мы, оказывается, оба - и я, и пострадавший, что на первый раз нам сделано внушение, однако ежели мы вновь попадем в поле зрения органов, то держись. Не нужно обладать экстраординарной фантазией, чтобы представить, как отразилась милицейская инициатива Нюрки на отношениях с супругом, "попавшим на карандаш" в качестве хулигана. Крики, звон бьющейся посуды и матерная ругань мешали мне засыпать естественным образом вплоть до ноябрьских праздников. Кажется, по-новому выходной седьмого ноября называется "праздником примирения". Никогда не понимал, кого и с чем примирение мы празднуем, теперь буду отмечать установление мирных взаимоотношений в семье Мироновых.

Вот, пожалуй, и все про те два дня и одну ночь в августе. По большому счету, ничего такого уж особенного не случилось. Так, пустяки. Подумаешь, кому-то нос разбили, кому-то квартиру подпалили, экие мелочи, по телевизору ежедневно гораздо более крутые разборки показывают. Однако! Однако, господа, все мои летние приключения лишь присказка! Страшная современная сказка, которую добропорядочным гражданам спокойнее воспринимать как досужий вымысел, эта "сказочка" еще впереди, господа хорошие и не очень!..

Часть вторая

Ошейник для бультерьера

Глава 1

Я - подследственный

Соседская собака завыла протяжно и тоскливо. Обычно собаки так не воют, так воют волки длинными зимними ночами, вымаливая у луны лишний день жизни.

Я открыл глаза. Белый шар луны глядел на меня голубыми акваториями высохших морей холодно и бесстрастно. Предчувствие беды вытеснило из сознания сонливость. Сбросив одеяло, я ступил голыми пятками на озябший пол, подошел к окну, к тому, за которым открывался вид на заснеженное зимнее поле.

Когда-то, очень давно, первые жители приютившей меня деревеньки выбрали для поселения место на вершине покатого холма. Логичный выбор - с возвышенности проще заметить званых и нежданных гостей.

В бледном лунном свете сквозь разукрашенные инеем стекла невероятно красиво блестела мертвая снежная целина. Цепочку военных у подножия холма я видел отчетливо вплоть до отдельных деталей экипировки. Деревню окольцевали, и кольцо оцепления медленно сжималось.

Наверное, точно так же - ночью, молча, крадучись - каратели-эсэсовцы входили в деревни на оккупированных, но не покоренных территориях. Однако нынче не сороковые годы прошлого века, и эсэсовцев можно увидеть только в кино. Деревню штурмуют наши. Российская деревенька совершенно не похожа на мятежный чеченский аул, где не грех лишний раз произвести зачистку. Что же происходит, черт побери? Кого-то ловят?

Очередных дезертиров, сдернувших из части со снаряженными "АКМ"? Или... Или меня?

Я, честное слово, рассмеялся в голос. Кто я такой, чтобы ради моей персоны устраивать войсковую операцию? Я - крестьянин Кузьмин Н.С. А если кто-то вычислил затаившегося в глубинах крестьянской сущности Бультерьера, к чему палить из пушек по воробью? Точнее - по собаке? Достаточно одного снайперского выстрела.

Выстрела я не услышал. Увидел аккуратную дырочку в стекле, сразу же почувствовал боль в плече и моментально понял, что попался. Осторожного и битого хищника подчас проще поймать, сымитировав охоту на стадо взбесившихся травоядных. Я недооценил охотников на Бультерьера. Я многое понял прежде, чем потерял сознание...

Очнулся я в казенного вида кабинете, сидя во вращающемся полукресле за обшарпанным двухтумбовым столом. Кресло было развернуто вполоборота к зашторенному линялым тюлем окошку. Мое левое запястье приковали к трубе центрального отопления браслеткой наручников. Плечо правой руки забинтовано. Меня взяли голым, в одних трусах, и бесчувственного одели. Наряжали меня люди, не лишенные чувства юмора, - зима на дворе, а я сижу в полосатой майке-тельняшке, джинсах, в шерстяных носках и кроссовках без шнурков. Джинсы, помню, лежали в самом дальнем углу шифоньера. Кроссовки, дожидающиеся лета, тоже так просто, с ходу, фиг найдешь, а значит, мою избушку шмонали по полной программе, на совесть. Сочувствую, хренушки они чего интересного обнаружили, кроме пятисот баксов заначки в книжке "Сад и огород" и ржавого штыка в сенях, который я откопал минувшей весной, потея на грядках.

Поверх столешницы двухтумбового монстра рассыпаны белые листочки с текстом, отпечатанным на лазерном принтере. Сияет лампочка под потолком. Торчит ключик из замочной скважины помеченного инвентарным номером полированного шкафа в углу. Хлипкая дверца в кабинет, конечно же, закрыта.

Блин! Ежели ради моего пленения задействовали войска, то организаторы операции знают кое-чего о моих неординарных способностях. Освободиться от браслетки на левом запястье для меня раз плюнуть. Да, я ранен, но рана, скорее всего, пустяковая. Игла с наркотиком проткнула кожу, максимум задела мышцу. При желании я легко отыщу в кабинете подходящие для смертоубийства подручные средства и... И чего? Убегу? Неужели все так просто?

Я огляделся. Внимательно, пристально. Интересно, откуда за мной наблюдают? Клетка для Бультерьера кажется игрушечной, но я точно знаю, что это не так, я это чувствую. Бультерьер попался, приходится признать с сожалением. Можно, конечно, ломать комедию до упора - упереться рогом, мол, я крестьянин Кузьмин, и точка. Однако стоит ли ломать комедию? Когда тебя прихватили болевым захватом, самое умное расслабиться и сделать вид, что сдаешься. Причем чем скорее, тем лучше. Иначе косточки затрещат. На столе листочки с текстом. Хотят, чтобы я их прочел? Извольте, я не гордый, ознакомлюсь с письменным предисловием к задушевному допросу.

Правое плечо почти не болело, рука сохранила подвижность. Я взял первый попавшийся листок, пробежался глазами по рядам букв и, честное слово, обалдел малость. Я-то думал, придется вчитываться в биографию С. А. Ступина и удивляться осведомленности ее составителей, я ошибался. Губы скривила невольная ухмылка. Ха! Не зря, как оказалось, совсем недавно в моей бедовой голове возникли образы солдат-эсэсовцев. Абсурдное совпадение тому виной или мистическое предвидение, однако налицо факт - перед глазами распечатка цитат из работы некоего Р.Птифрера:

"...В Вевельсбурге (Вестфалия) ежегодно происходил тайный капитул, на котором председательствовал лично Генрих Гиммлер. В течение недели, в полной изоляции, присутствующие с полной серьезностью предавались духовным упражнениям и умственной концентрации (вдохновленные духовными упражнениями Игнатия Лойолы), причем все это чередовалось с трудно воспринимаемым ритмом... В зале Большого совета стоял предназначенный для фюрера трон. В двенадцати тысячах томов была собрана вся известная литература о культе расы..."

"В программе психофизической подготовки применялся "тиркампф" - борьба против собак. Обнаженные по пояс, без всякого оружия, эсэсовцы должны были сопротивляться в течение двенадцати минут огромным догам, которых на них натравливали.

Затем наступал черед испытаний танками: в тесно сомкнутом строю, гусеница к гусенице, танки на большой скорости двигались в лобовую атаку. Перед каждой машиной находился будущий эсэсовец, вооруженный лишь одной саперной лопаткой. У него было двадцать четыре секунды, чтобы вырыть окоп и укрыться от танка.

Практиковались также и "испытания гранатой". На глазах свидетелей, стоящих за бетонным парапетом, кандидат должен был выдернуть из гранаты чеку и осторожно положить ее на каску. До взрыва было четыре секунды. Стоя по стойке "смирно", человек ждал... Случалось по-разному: если граната падала, но испытуемый не трогался с места, то получал более или менее серьезные ранения в ноги - это давало ему право на пенсию по инвалидности. Если он отпрыгивал в сторону, то подлежал уничтожению. Если граната взрывалась на каске, оглушая кандидата на несколько минут, его принимали в СС и в дальнейшем он мог занимать самые высокие посты в рейхе.

В унтер-офицерских школах в ходу было страшное испытание: засучив рукава и вооружившись скальпелем, кандидат хватал левой рукой живую кошку за шею. Лезвием он должен был выколоть глаза бедному животному, не повредив их. Каждому кандидату давали по три кошки..."

Какая мерзость! Жаль, родился я поздно. Меня бы надзирателем в охаенные правозащитниками сталинские лагеря для военнопленных, да десяток унтеров СС в полное мое распоряжение, я бы их помучил в полном соответствии с лучшим, на мой вкус, слоганом из одной умной толстой книжки: "око за око, зуб за зуб"...

Я бросил на стол прочитанную бумажку, взял следующую:

"...Личный врач Гитлера доктор Морелль, используя эликсир, ставил опыты на узниках концлагерей. Первые результаты вдохновляли, и опытные образцы эликсира были переданы люфтваффе для спасения летчиков, сбитых над морем. Обычно смерть наступала, когда температура тела снижалась до 28°С. Но после применения эликсира летчики возвращались к жизни, даже если температура тела опускалась до 4°С.

Перед капитуляцией немцы уничтожили запасы эликсира и журналы лабораторных исследований. Но русским известно многое об этой научной проблеме..."

И все. Маленькая цитатка, далее чистый лист.

Я взялся читать очередную бумажку, запнулся на вступительном предложении, заглянул в конец, прочитал в правом нижнем углу "Сага об Эгиде", обругал себя болваном и вернулся к началу:

"...Хрут так разъярился, что забросил щит себе за спину и взял копье обеими руками. Он бросился вперед и резал, и колол врагов направо и налево. Люди разбегались от него в разные стороны, но многих он успел убить. Люди видели, что он тащит по полу свои внутренности, но продолжает сражаться. Мужество этого человека очень хвалили. Эгил конунг приказал..."

Чего приказал конунг Эгил, я так и не узнал, ибо открылась дверь и в кабинет вошел невысокий, широкоплечий кореец. Национальную принадлежность вошедшего я, уверен, определил безошибочно. Бультерьеру случалось встречаться с так называемыми "русскими корейцами" на соревнованиях по "боям без правил".

Корейцу было лет на десять поболе, чем мне. Сохранился он отменно снимите черный чиновничий костюм, переоденьте мужика во что-нибудь более демократическое, и он легко сойдет за моего одногодка. По-хозяйски подойдя к столу, кореец присел на край столешницы, взглянул на браслетку наручников, что обхватила мое левое запястье, спросил то ли в шутку, то ли всерьез:

- Не жмет?

- Не-а, нормально.

- Можешь снять, - произнес он с какой-то неопределенной интонацией. То ли спросил, то ли разрешил.

- Запросто. - Я освободил руку. Пустое кольцо наручника звякнуло о трубу отопления, я размял запястье.

- Впечатляет, - кивнул Кореец. - Тебе бы в цирке выступать.

- В цирке вы бы меня сразу нашли. Кстати, на чем я прокололся?

- На хулиганстве.

- Не понял?

- Под моим началом вкалывают талантливые... - Кореец неожиданно умолк, посмотрел в потолок, покачал головой. - Я неверно выразился. Ошибся в формулировке. Мы не "вкалываем", работа - способ нашего существования. Мы живем работой. Тебя вычислил талантливый мальчишка-программист. Двадцать два года мальчику. Всего. Пахарь, каких свет не видывал. Мальчик сочинил программу "Ловушка для Бультерьера". Компьютер вылавливал из сводок все сообщения о рукоприкладстве. Мы...

- Ха! Блин! - Я его перебил, искренне рассмеялся, не стерпел. - Ха, черт! Неужто Анискин меня засветил?

- Кто?.. Гм... Ты прав. Ветеран областной милиции, похож на Жарова в роли Анискина, согласен.

- Блин! Я все понял: сигнал о хулиганстве из Тверской области поступил на другой день после сообщения о разборках на рынке в Москве. Деревенский детектив подробно записал, как я обезоружил пьяного соседа, но... Но, черт побери, в стране за день происходит великое множество разнообразных мордобоев! Можно, конечно, заложить в программу мои возрастные характеристики, но... Черт побери! Вы проделали адову работу, господа!

- А кто сказал, что было легко?

- Слушай, где ж вы раньше были? Когда я светился, как лампочка в сортире? Представляю, какие средства вы потратили сейчас на мою поимку. Года два назад хватило бы и десяти процентов от сегодняшней суммы.

- Не прибедняйся, Ступин. И два, и три года назад твой отлов стоил бы казне не меньше. Ты спросил, где мы были раньше? Нас не было. Нашу команду сформировали в начале двухтысячного.

- Зачем? Чтоб мочить в сортире таких, как я?

- Других, - серьезно ответил Кореец. - Таких, как ты, я ищу, нахожу и предлагаю сотрудничество. У меня карт-бланш по набору людей в свою команду.

- Я вправе толковать твои слова как предложение?

- Да.

- А если я откажусь?

- Ты подследственный, Ступин. Чемпиона боев без правил под псевдонимом Бультерьер обвиняют в убийстве двухсот человек...

- Прости, опять перебиваю. Вы случайно не обсчитались? Точно двести?

- Следствие разберется, а пока я округляю. В меньшую сторону.

- Неужели найдется следователь, который поверит, что в один прекрасный вечер, в одном заброшенном подмосковном санатории, один не очень молодой человек, пусть и чемпион "боев без правил", замочил двести вооруженных головорезов?

- Найдется. Все сомнения я развею. Я объясню, что такое возможно. Мой дед был СУЛЬСА.

Он многозначительно замолчал, глядя мне прямо в глаза. Корейские сульса - это почти то же самое, что и японские ниндзя. Плохи мои дела. Хуже некуда.

- Повторяю: мой дед был сульса. Он перебрался в Россию из Кореи в канун революции. Служил молодой Советской республике. Погиб в Японии в сорок втором, на задании. Дед не имел возможности по-настоящему учить отца. У отца всегда не хватало времени как следует заниматься со мной. Я тебе завидую, Ступин. Старик-японец обучал тебя с пеленок как следует, по-настоящему. Да-да, не удивляйся, нам известна родословная Бультерьера. В лесу, в трех километрах от деревни, найдены спецсредства, набор маскарадных костюмов, фальшивые документы с твоей фотографией, деньги и древний меч ниндзя-то.

- Ни фига себе! - Я присвистнул. - Это сколько ж человек искали иголку в стоге сена, я балдею! Тебя финансируют, в смысле, финансирование твоей команды предусмотрено отдельной статьей бюджета, да?

Я попытался рассмеяться весело и непринужденно собственной неуклюжей шутке. А чего еще оставалось делать, кроме как смеяться? Я многое могу, мой дедушка мог еще больше и все равно вынужден был покинуть Японию. Дедушка никогда не рассказывал, а у меня не хватало воображения, чтобы представить причину, заставившую его исчезнуть с Островов. Теперь я начал кое о чем догадываться и скис окончательно, хотя и тужился изображать полный пофигизм.

- Не грусти, Ступин. - Кореец встал, прошелся туда-сюда вдоль унылой кабинетной стены. Мое натужное хихиканье его не обмануло. - Рано или поздно специалист твоего класса получает предложение, от которого невозможно отказаться. Соглашайся.

- Ха!.. Я могу согласиться, но какие у тебя есть гарантии, что я... В общем, сам понимаешь - я могу сказать "да", а потом - ищи ветра в поле.

- Понимаю. Ниндзя - сам себе и судья, и король. Как и сульса... Подумай о Кларе, Семен. О женщине, которую ты любил, когда прикидывался кретином-бизнесменом. У Клары большие неприятности. Ее муженек разорился и запил. Опустился совсем. По старинной российской традиции периодически бьет жену, дочку-малышку колотит...

- Стоп! - Я вскочил. Вращающееся полукресло опрокинулось. - А ты не боишься меня шантажировать, дружок? Ты же знаешь, кто я и что я! Ежели я решу тебя уничтожить, хватит и полутора секунд. Никто не успеет помочь недоучке-сульсе, гарантирую!

- Сядь, Бультерьер! Я тебя не шантажирую, я говорю правду. Неужели тебе не хочется жить спокойно вместе с любимой? Не надоело скрываться от всего мира? Ответь, Ступин!

Я вздохнул глубоко, тряхнул головой, медленно выдохнул. Как говорится "взял себя в руки".

- Честно говоря, надоело. - Я поднял с пола вертлявое кресло, уселся на теплый дерматин. Да, мне до чертиков, до поросячьего визга надоело держать удары судьбы. Когда проходит неожиданный удар в болевую точку души, это больно, очень больно. - Откуда ты узнал про нас с Кларой? Ты ее допрашивал?

- Обижаешь, Семен Андреич! Дорогие моим сотрудникам люди дороги и мне. Я умный руководитель.

- Даже чересчур умный. Кроме нас с Кларой, никто...

Впрочем, ты все равно не раскроешь свои источники информации... Ладно, давай заканчивать с лирикой. Чего, конкретно, от меня надо?

- Согласен, довольно лирики. Но все-таки я уточню: твои прошлые подвиги я документально проведу как выполнение наших заданий. И в дальнейшем документы, деньги, жилплощадь, статус - все у тебя будет. Официально, без всяких...

- Это само собой! Давай по делу. Чувствую, я срочно понадобился и, конечно, смогу встретиться с Кларой только, когда... когда удовлетворю твою... Вашу надобность. Я прав?

- Почти. Ты нужен был нам... мне еще позавчера, фигурально выражаясь. Ты понадобился мне... нам позарез. Конкретно ты. Семен Андреевич Ступин. Бультерьер. Победитель "боев без правил" и подследственный.

- Я польщен, что дальше?

- Бумажки на столе прочитал?

- Три листочка просмотрел. Про садистов и мазохистов из СС, про чудодейственный эликсир и про нахально живучего викинга.

- Отлично. - Кореец расстегнул пиджак, ослабил узел галстука и, как бы извиняясь, объяснил: - Устал. Вторую ночь не сплю. Курить хочешь, Семен Андреич?

- Спасибо. Крестьянин Колька Кузьмин поглощал "Беломор" пачками, Бультерьер не курит.

- А я закурю.

Он курил трубку. Он прятал ее в карман и, разумеется, имел при себе кисет с табаком. Как только табак появился на Востоке, лазутчики-сульса первыми оценили его, что называется, "вторичные качества". Пригоршня табака, даже без всяких примесей, умело брошенная в глаза, лишает противника способности видеть на некоторое время. Кисет всегда под рукой у курильщика, а не совсем обычной формы трубка, что держит Кореец, не вызывает подозрений у досужего обывателя.

- Красивая у тебя трубочка.

- Заметил? Дедовская трубка. Память.

- Интересно, какому количеству врагов эта трубочка помогла отправиться на тот свет? Зарубок на ней случайно нету? Для памяти?

- Зарубок?.. Гм... Остроумно. Нет, зарубок ни дед, ни отец, ни я не делали. А идея с зарубками забавна, согласен... Гм... Сам просил переходить к делу и сам меня отвлекаешь.

- Больше не буду. Вещай, я весь - внимание.

Будто Сталин в Кремле, Кореец неспешно мерил шагами тесное пространство кабинета. Чуть опустив голову, рассеянно глядя под ноги, он собирался с мыслями. Наконец он заговорил. Опять же, как Сталин - медленно, взвешивая каждую фразу, каждое слово:

- Нацисты - единственные правители новейшего времени, которые относились к магии серьезно, на государственном уровне. В какой-то мере правомерно утверждение, что нацизм возрос на почве мистицизма. В одна тысяча девятьсот восемнадцатом немецкий мистик Гвидо фон Лист основал "Общество Туле", его членами были молодые Адольф, Гесс, Геринг, Гиммлер. Туле означает "далекая северная земля". Согласно легендам, она располагалась где-то между Скандинавией, Гренландией и Полярным кругом. Континент Туле исчез во время последнего ледникового периода, раса сверхлюдей, населявшая Туле, рассеялась по миру. Адольф мечтал возродить сверхрасу. И не только дух, но и плоть.

Кореец затянулся, выдохнул облачко голубоватого дыма, подождал, пока дым рассеется, продолжил:

- Магия, как ты знаешь, - это не только ментальные воздействия на астральные тела. Магия - это не только древние заклинания, но и забытые рецепты. Третий рейх щедро расходовал средства на поиски древних знаний и рецептов. Для эликсира, про который ты читал, необходим женьшень. Немцы пытались выращивать корень жизни, пробовали заменить его сходными видами, снаряжали экспедиции за женьшенем, не скупились... Как правильно написано в той бумажке, результаты лабораторных исследований наци достались нашим спецслужбам. И не только по эликсиру от переохлаждения, не только...

Трубка потухла. Кореец поискал взглядом пепельницу, не нашел, досадливо покачал головой.

- Некуда золу высыпать, - пожаловался Кореец.

- Выколоти трубку об стол, - посоветовал я. - Шестерки уберут.

- Не приучен мусорить... - Кореец сгреб на угол стола листочки с прочитанными и непрочитанными мною текстами, высыпал на них пепел, смял бумагу, спрятал комок в карман пиджака.

- Слыхал о берсеркерах? - спросил Кореец.

- О берсеркерах? Ага, слыхал. Живучий Хрут из "Саги об Эгиле" был берсеркер?

- И не он один. Таких было много. Целая каста.

- Я знаю. Берсеркер - это некто в медвежьей шкуре. Еще термин "берсеркер" можно перевести, как "некто, воплотившийся в медведя". Были еще, кажется, ульфхенднеры - перевоплотившиеся в волков...

- А как они перевоплощались? Как ты думаешь?

- Предположительно, жрали мухоморы. Так говорят... Я понял, к чему ты клонишь. Фашисты мечтали создать сверхсолдат, да? Берсеркеры и ульфхенднеры - идеальный прообраз супербойца. Яростные, не чувствительные к боли.

- Не восприимчивые к болевому шоку, - поправил Кореец. - Их ярость не есть безумие. Все резервы организма мобилизованы для боя. Они, как киборги из фантастических романов. Запрограммированы на победу любой ценой, они...

- Погоди, погоди! Я понял - феномен берсеркера имеет химическую природу, да? Да! Фашисты работали над... Как бы обозвать поизящнее? Ничего лучшего, чем "озверин" из первой серии мультика про Кота Леопольда, в голову не приходит.

- Гм... Озверин... Смешно. - Кореец вежливо улыбнулся. - Немцы называли этот препарат "эликсир Тора". Top - бог войны в германской мифологии. Наци считали, что германские боги воскресли в ноябре восемнадцатого года и победили Галилеянина, то есть Иисуса Христа. В Вестфалии население целых городов возвращалось к язычеству. Люди крушили кресты на кладбищах, справляли свадьбы под вековыми дубами, устраивали оргии в кирхах...

- Но берсеркеры не возродились, правда?

- Природа частенько устраивает сюрпризы. Скандинавские саги полны описаний нечеловеческих подвигов людей-зверей. Христианство воцарилось в Европе, и как отрезало. Люди-медведи и люди-волки исчезли. Похоже на чудо господне, правда? Но чудес, к несчастью, не бывает. Никакой мистики, чистая биология - мутировали грибы, которые являлись основным ингредиентом "эликсира Тора". Немцы докопались до этого факта и попытались, как и в случае с женьшенем, найти подходящую замену.

- Не успели?

- Они нет. А мы... Советские биохимики, получив в наследство от наци результаты лабораторных исследований, вынесли вердикт - тема бесперспективна. Но наука находится в постоянном развитии, и то, что в сороковые казалось бесперспективным, в восьмидесятые стало просто трудоемким. Работы по "теме Тор" возобновили при Андропове. К девяносто первому работы почти завершились...

- Почти? - Мне надоело подгонять его, постоянно переспрашивая, однако иначе пришлось бы пережидать длинные паузы между глубокомысленными репликами Корейца.

- Уместное уточнение. Мы не знаем. Есть версия, что сотрудник, который вел тему, синтезировал "эликсир Тора" уже в девяносто восьмом. Ученый почуял, куда дует ветер перемен, дождался разгула демократии и сгинул, прихватив с собой все разработки. Это, если вкратце, упрощает историю его исчезновения до полного примитива. Предприимчивый деятель науки дал о себе знать в прошлом году. Его посланец объявился на Западе. Эликсир продается. За миллиард долларов, ни больше ни меньше.

Покупатели, естественно, заподозрили то же, что и мы, - аферу. Потребовали доказательств.

Кореец положил на стол фотографию. Как и откуда он достал фото, я не заметил, занятый своими невеселыми мыслями. Фотография нечеткая, без ретуши, скорее всего, увеличенный снимок прямоугольника три на четыре из служебного удостоверения. С глянца фотобумаги на меня глядело черно-белое продолговатое мужское лицо. Волосы светлые, короткие. На диво маленькие уши, практически без мочек. Белесые ресницы, выцветшие глаза. Аккуратный носик, волевой рот. Глубокие морщины перечеркнули высокий лоб. Ямочка на подбородке. Видна мощная шея, рост господина с детскими ушками и носом-кнопочкой явно превышает стандартные сто семьдесят пять.

- Фото восемьдесят девятого года, - пояснил Кореец. - Сейчас ему пятьдесят восемь. Рост сто восемьдесят два, остальное можно видоизменить. До девяносто первого его звали Игорем Ивановичем. Фамилия - Баранов. Доктор наук. Полковник... В прошлом полковник. Полагаю, он нашел спонсоров. И, предполагаю, спонсоры Игоря Ивановича с удовольствием вытянули бы клещами из яйцеобразной головы Баранова формулу эликсира, да боятся повредить информацию вместе с ее носителем. Кроме Баранова, синтезировать эликсир на сегодняшний день никто не умеет. По сути, Игорь Иванович собирается продать на Запад самого себя, отстегнув спонсорам их долю. Так что миллиард - сумма чисто гипотетическая, повод для торга.

- Покупатели, ясен пень, отказываются платить деньги спонсорам без доказательств ценности яйцеголового, - закончил я мысль Корейца. - Баранов отчасти босс, отчасти пленник. Каков же компромисс?

- Синтезированный "эликсир Тора" сохраняет свои свойства не столь долго, как хотелось бы спонсорам Баранова. И секрет эликсира не только в его составе, но и в технологии получения. Компромисс в следующем - один на один с лабораторным оборудованием Игорь Иванович создает несколько скоропортящихся доз, представители покупателя выставляют для испытания действия эликсира свое "мясо", фиксируют эксперимент на видео и позже, за бугром, принимается решение о...

- Айн момент! - перебил я. - Давай определимся в терминологии. "Мясо" это то же самое, что "кукла"?

- Не совсем, - покачал головой Кореец. - В КГБ "куклами" называли приговоренных к смерти уголовников, на которых сотрудники отрабатывали приемы реального рукопашного боя. В ГРУ объекты тренировок называли "мясом". Гэрэушное "мясо" - пленные диверсанты. "Мясо" качественнее "кукол".

- Понятно. - Я почесал затылок. Отрадно, конечно, числиться качественным "мясом", а не второсортной "куклой", однако не очень приятно. Все ясно, начальник! Заказчику необходимо "мясо", так сказать, с биографией. Остро требуется зарекомендовавший себя в деле реальный рукопашник.

- Истинно так, Семен Андреич. Вы - идеальный кандидат. Вот уже несколько лет вы фигурируете в ориентировках МВД и ФСБ, про ваши прошлые подвиги до сих пор рассказывают шепотом в определенных преступных кругах. Вы - подарок для зарубежных экспериментаторов.

- Ага. Сначала Ступина тестируют на профпригодность, потом снимают на видео, как "мясо", - Ступин разделывает под орех какую-нибудь "куклу"-Петрушку, потом едут к продавцам и полуживому Петрушке делают инъекцию "вакцины Тора", и "кукла"-недобиток, по идее, должен урыть непобедимого Бультерьера. И у вас, разумеется, придуман изящный план, как превратить меня в "мясо" для экспериментов?

- О да! Легенда практически и теоретически безупречна. Вся информация о продаже эликсира поступила из-за бугра. Дома мы никаких следственных мероприятий не производили. Боялись спугнуть Баранова и его спонсоров. Но мы знаем, кто помогает покупателю искать "мясо". Догадываешься, кто?

- Откуда! Хотя... - Я жестом попросил Корейца молчать. - Хотя, секундочку, попробую угадать... Неужели... Акула? Сергей Дмитриевич Акулов? Жив курилка?

- Да. Он. Сергей Акулов.

Как причудлива линия моей извилистой жизни! Когда-то я, Семен Андреевич Ступин, подрабатывал, участвуя в полуподпольных "боях без правил" под патронажем владельца элитного спортклуба "Атлетик" Сергея Дмитриевича Акулова. Тогда, эпоху тому назад, Акула помогал забугорным дельцам искать "мясо" с чистой биографией, сейчас заказ диаметрально противоположный, и снова я - идеальный кандидат!

Кусок первосортного "мяса" удивлялся превратностям судьбы, а его новоявленный хозяин продолжал тем временем вводный инструктаж:

- Акулову расскажешь все, как было. Расскажешь, как тебя повязали с документами Кузьмина Николая Семеновича во время крупномасштабной охоты на группу террористов из Закавказья. Акулов поверит - завтра про сегодняшнюю операцию раструбят все средства массовой информации. Расскажешь, как тебя пять часов подряд допрашивал милицейский следователь, усомнившийся в достоверности документов гражданина Кузьмина. Ну и все, чего дальше случится, расскажешь.

- А чего случится дальше?

- Отправишься в камеру. Там полно всякого сброда, будь начеку. На допросы задержанных в облаве таскают часто. Конвоиры - двое омоновцев, "отличившихся" в девяносто шестом в Чечне. Толкали "чехам" боеприпасы по сходной цене. Сам понимаешь, конвой не в курсе, что мы его заочно приговорили. Конвоиры - "куклы", их не жалей. Отсветишься в камере и мочи "кукол", беги...

- Стоп! Как?! В тельнике на мороз?

- Не прибедняйся, Ступин. И не перебивай. Сумеешь удрать. И кроме "кукол", постарайся никого более особо не калечить. Заметь: я сказал "особо". Все должно быть достоверно. Застрахуемся - пусть болтуны в камере обеспечат новость для тюремной почты: крутой мэн замочил ментов и сдернул из обезьянника. Можешь обзываться в камере Бультерьером.

- Не стоит, это уже перебор. Кстати, а где мы находимся? В Твери?

- В райцентре. Можешь мне объяснить, почему этот городишко все подряд называют не иначе, как "райцентр"?

- Сам всю дорогу удивляюсь... Итак, я сдернул с кичи, добрался до Москвы. Нахожу Акулова, свищу ему: дескать, давненько за тобой слежу с того света, за тобой, мол, должок со старых времен остался, ситуация, говорю, у меня пиковая, гони, говорю, бабки... Да?

- Придумаешь, что сказать. Главное - дай себя уговорить тряхнуть стариной и поучаствовать в боях.

- Слушаюсь, гражданин начальник. Последний вопрос, пустяковый. Мне поручается отловить для вашей милости товарища Баранова, я правильно понимаю?

Кореец взглянул на меня пристально, прищурив и без того узкие глаза.

- Ошибаешься, Семен Андреевич. Твоя... наша задача закрыть тему "Тора" раз и навсегда. Помнишь кино про Штирлица? Помнишь поговорку папаши Мюллера:

"Что знают трое, то знает свинья"? Пьяная эпоха Ельцина оставила нам в наследство структуры с течью из всех щелей. Удержать в секрете формулу эликсира на сегодняшний день проблематично, а делить секреты опасно. Я рискую, Ступин. Я сделал на тебя ставку. Лишь на тебя одного. Запоминай номер моей мобилы и отправляйся в камеру. Отзвонишь, когда Баранов испустит дух. Запоминай: семьсот...

- Погоди! Ты забыл представиться. Как тебя называть?

- Зови меня Кореец... Да! Чуть не забыл сказать самое важное. Если тебя... Если с тобой что-нибудь случится, то...

- Говори прямо: если я погибну.

- Если ты погибнешь, то я позабочусь о твоей женщине.

- Спасибо.

- Я слов на ветер не бросаю. Я обещаю о ней позаботиться.

- Большое спасибо. Погибать, зная, что в тылу все нормально, наверное, проще... Так какой у тебя телефон?..

Глава 2

Я - супер

В камеру меня вели те двое омоновцев, которых Кореец разрешил "мочить". Здоровые парни по метр девяносто и в каждом килограммов за двести живого жирного веса на двоих. Один несет на пузе автомат, другой толкает меня в спину резиновой дубинкой. И оба матерят задержанного почем зря. Пока мы топали до дверей камеры, бойцы "отряда милиции особого назначения" успели рассказать множество пикантных подробностей из интимной жизни моих предков вплоть до десятого колена (как те рыночные азеры, помните?), и тот, что с дубиной, честное слово, вспотел, проверяя, чего гнется лучше - резиновая палка или мой многострадальный позвоночник. Особенно усердствовал парень с гибкой дубиной, когда автоматчик открывал дверь в камеру, а я стоял в позе: "харей в стену, руки до горы, ноги поперек себя шире". Хвала Будде, истязание резиной у стены плача закончились довольно быстро, и, получив прощальный тычок в правую почку, я споткнулся о порог камеры.

Глухо хлопнула дверь за истерзанной спиной, в носу защипало от запаха пота и человеческих испражнений, глаза поморгали и привыкли к приглушенному свету в каменном мешке.

Народу в камере, как сельдей в бочке. Народ разный и по возрасту, и по социальному положению. Жмутся друг к другу оттесненные к параше интеллигенты, тут и там сидят на полу суровые мужики крестьянской наружности, на единственных нарах вольготно расположились блатные. Камера явно не рассчитана на такое количество задержанных. На улице мороз, а здесь душно и жарко, здесь плохо всем, кроме привычных к тюремным реалиям урок.

Особей уголовной породы - две штуки. Парочка уркаганов - живая пародия на дуэт "кукол"-омоновцев. Конвоиры большие и толстые, урки мелкие и дистрофичные. Омоновцы наряжены в камуфляж темно-синих тонов, уголовники разделись до пояса и выставили на всеобщее обозрение бледно-голубую вязь тюремных татуировок. Омоновцы вели себя как хозяева душ и тел задержанных, короли на нарах реально "качали мазу" в среде пленников каменного мешка. Менты-конвоиры были не в чинах, и уркаганы в камере явно не козырной масти.

С нар лениво сполз урка с кривым, когда-то неудачно сломанным носом. Распихивая ногами в клешах мужиков на полу, шаркая ботинками-говнодавами без шнурков, кривоносый подгреб ко мне, новенькому, и гнусаво спросил:

- Курево есть, ко-озел?

Рогатое словечко "ко-озел" он процедил сквозь редкие гнилые зубы с бесподобным презрением.

"Козел" на лагерном жаргоне - это тот, кто открыто сотрудничает с администрацией, это "ссученный" зэк, который надел "косяк" - красную повязку и вступил в СПП - "секцию профилактики правонарушений".

Я взглянул на белую полоску бинта, обвившуюся вокруг моего правого плеча, скосил глаза на уркагана, ответил, улыбнувшись уголком рта:

- Ты чего, кореш? Марлю с "косяком" спутал?

Блатной прищурил глаз, оглядел меня более внимательно. Очевидно, он искал на обнаженных участках моего тела следы татуировок, в камере темновато, и легко можно не углядеть синий перстень на пальце, например. Я проявил некоторую осведомленность в терминологии, и теперь урка пытался меня идентифицировать, как собрата по уголовному сообществу.

Еще Миклухо-Маклай, живя среди папуасов, подметил некоторую схожесть правил и табу первобытного общества и уголовного элемента за решеткой. Попавшие в неволю люди, как первобытные папуасы моментально делятся на касты, придумывают для себя правила-запреты, совершают ритуальные гомосексуальные акты и украшают тело знакомыми татуировками.

Урка, не отыскав на моей коже опознавательных знаков, зло оскалил редкие зубы:

- Под "делового" косишь, понтуешься? - Кривоносый уркаган указал большим пальцем себе за спину. - Гармонь видишь?

Я заглянул через плечо уголовника, увидел "гармонь", сиречь чугунную батарею центрального отопления у стены с маленьким зарешеченным окошком. Все ясно - уголовник возомнил себя "авторитетом" и решил устроить "прописку" подозрительно эрудированному фраеру.

- Если ты батарею "гармошкой" называешь, то да, вижу "гармонь", не слепой.

- Сыграй.

- На "гармошке"? Да ради бога, какие проблемы?! Подай "гармонь" и растяни мехи, а я, так уж и быть, сбацаю матросский танец "яблочко".

Ответить урка не успел. За моей спиной лязгнули дверные запоры, скрипнули петли, пахнуло свежим воздухом в затылок. И знакомый тупой конец резиновой дубинки уткнулся в мою почку. Конвоиры, как и обещал Кореец, вернулись быстро. Злятся за то, что их гоняют туда-сюда, ругаются:

- Мать твою...

- Уйди с прохода на...

- Захотел по...

- Отлынь, обсосок, а то...

Как и было задумано Корейцем, в камере я засветился, и теперь, по его же хитроумному плану, надлежит максимально реалистично, при свидетелях, изобразить побег. Как в том анекдоте: "Драку заказывали?.. Извольте получить!.."

Кручусь на пятках, колени скрещиваются, бедра скручиваются, нога "заряжается" для удара. Разрешаю ноге ударить. Стопа в кроссовке без шнурков, описав широкую дугу, бьет камуфляжного парнишку с автоматом в висок. Автоматчик падает, нога замирает в воздухе.

Рукой с забинтованным плечом хватаюсь за резину дубинки. Застывшая на весу нога приходит в движение, толкает пяткой хозяина дубинки в мясистую грудь.

Дубинка у меня. Встаю на обе ноги, пружиню коленями, замахиваюсь дубинкой. Контрольный удар тугой резиной по черепу поверженного автоматчика, и рука с дубинкой вновь пошла на замах. Незанятой рукой хватаюсь за автомат.

Возвращаю дубину владельцу. Броском, резко разогнув локоть, скорректировав кистью траекторию полета "де мократизатора".

Тяну к себе автомат обеими руками, лямка автоматного ремешка приподнимает стриженую голову омоновца, а в это время дубинка, как и задумано, попадает знакомым моей спине концом точно в глазницу своему хозяину.

Автомат у меня. "АКС-73У". Вес - три кило, емкость магазина - тридцать патронов, откидной приклад.

Хорошая машинка.

Снимаю оружие с предохранителя - и ходу! Сзади вопит ослепший на один глаз омоновец. Быстрее в конец коридора, а там налево.

Бежать в кроссовках, лишенных шнурков, удивительно неудобно. Чей это топот сзади? Оглядываюсь и вижу, как следом за мной драпанул из камеры кривоносый уркаган.

Из-за угла в конце коридора появляется мент. Он идет по своим делам, на ходу жует бутерброд с колбасой. Вопль собрата омоновца мента с бутербродом не особо волнует, наверное, привык к воплям задержанных после знакомства с резиновым "демократизатором". Но вот мент замечает меня, и надкусанный колбасный блин падает на пол. Мент комкает в кулаке кусок ржаного хлеба, из открытого рта сыплются крошки.

Стреляю короткой очередью поверх головы оголодавшего милиционера. Мусор живо отскакивает к стенке смешно прикрывает голову руками, жмурится. Пробегаю мимо, оглядываюсь.

Кривоногий урка бежит за мной, отстав от меня шагов на десять, а из камеры в коридор выскакивает его татуированный кореш. Нежданно-негаданно побег получается коллективный. Реалистично, блин, получается, даже чересчур...

Сворачиваю за угол. Впереди вестибюль, загончик для дежурного, люди в штатском и в форме. У всех в ушах еще звенит эхо автоматной очереди, большинство растерялись, но один молоденький сержант спешно расстегивает кобуру у пояса.

- Ложись!!! - ору что есть мочи и - "та-та-та..." - длинной очередью крушу лампы дневного света под потолком.

Бесстрашный сержант, как стойкий оловянный солдатик из сказки, единственный остается на ногах. Сержанту везет, хотя он, конечно, считает наоборот - кобура никак не хочет расстегиваться.

Имитирую обход сержанта справа. Служивый кидается наперерез. Притормаживаю, обхожу его слева, маневрирую, как бывалый баскетболист на игровой площадке. Походя задеваю автоматным стволом ребра смельчака.

- Ху... - выдыхает сержант, скособочившись.

Извини, мальчик, но так надо, мне очень надо убежать, мне приказали, и я послушно выполняю чужую волю.

Прямо передо мной услужливо открываются двери на улицу, на свободу. Усатого да молодцеватого старшего лейтенанта угораздило на диво не вовремя шагнуть под родную милицейскую "крышу". Валю летеху ударом коленки в живот, чуть замешкавшись в дверях, выбегаю на морозный зимний воздух.

"Бабах!.." - грохнул пистолетный выстрел в только что покинутом помещении. Не иначе, стойкий сержантик справился и с болью, и с кобурой. Кого, интересно, он завалил? Моего недавнего собеседника с кривым носом?

Нет, кривоносый догоняет меня на полпути к новенькому милицейскому "Мерседесу" со "светомузыкой" на крыше. Возле "мерса" торчит столбом господин Кореец. Мой новоявленный босс талантливо изображает растерянность. Левая передняя дверца машины открыта, и, я уверен, ключи торчат в замке зажигания.

- Убью! - кричу Корейцу, вскидывая автомат.

- Не стрелять! - кричит он, но не мне, а ментам, что виднеются поодаль, подле разнообразных казенных автомобилей еще советского производства.

С наслаждением бью Корейца пяткой в прыжке по коленке. Босс валится на снег весьма натурально. Мужественно пожертвовал коленной чашечкой ради достоверности спектакля со мною в роли главного антигероя.

А как там второстепенный злодей, не предусмотренный сценарием? Нормально. Урка-кривонос первым ныряет в машину, предусмотрительно оставив свободным водительское кресло. Прыгаю за руль, завожу тачку, что называется с пол-оборота. Едем! Рвем с места, как в американском кинобоевике. Для пущего эффекта включаю "светомузыку" - мигалку и сирену. Жму что есть сил на педаль газа, кручу баранку, автомат прыгает на коленях, а перед глазами мелькают дома, домишки, озябшие деревья, равнодушные столбы, заборы, прохожие. На молодежном сленге это называется "качественный драйв", оттяг, супер!

- Карифана Шурку сука цветная из волыны зацепил... - сообщил урка, шумно переводя дыхание.

- Сочувствую, - говорю я, сворачивая с центральной улицы райцентра в сторону шоссе на Москву. Говорю громко, как и он, чтоб было слышно сквозь вой сирены.

Встречные машины шарахаются от сумасшедшего "Мерседеса", словно матадоры от разъяренного быка.

- Братан, прости за "козла".

- В смысле? - Мне сложно вникать в смысл реплик уркагана, я слился с машиной воедино, моя кровь - бензин, мое сердце - мотор, мои ноги из шипованной резины.

- За "козла" готов ответить, прости, братан.

- Бог простит.

- Как тебя кличут, братила? Обзовись.

- Я - Супер, а ты кто?

- Я - Гоголь.

- Кто?

Выезжаем на шоссе, выключаю сирену, сбрасываю скорость до ста сорока.

- Писатель был таковский, на Гоголя отзывался. У него тоже носяра был сломанный, как и у меня.

- Надо же, я и не знал, что Гоголю ломали нос...

- Точняк, ломали. Я евоный шнобель на картинке видел. Ему вдоль ломанули, а мне вбок на зоне кум, сука, нюхалку свернул. Библиотекарь на зоне меня Гоголем окрестил, пристало погоняло, не отлепишь.

- Где припухаешь, Гоголь?

- В Твери торчу. Про Вована Тверского слыхал?

- Не доводилось.

- Правильный пахан, вор в законе, я под ним хожу. А ты чьих будешь?

- Я сам по себе. Один на льдине.

- Правильная у тебя, брат, кликуха. В натуре, ты - Супер.

- Чего с кичи-то рванул. Гоголь? Я так понимаю, тебя ж в облаву загребли, а не на деле взяли?

- На мне мокрота висит, трупешник на четвертак тянет. По пьяни "бобра" с корешем мочканули, с похмелья цветные на облаве повязали. Знать не знаю, нашли дохлого "бобра", не нашли, застремался весь. Ты-то сам, братан, чего сдернул? Припекло?

- Ага, за мной сотни три трупов числится. Хошь - верь, хочешь - не верь.

- Солидно, братан. Уважаю. Прости за "козла" мудилу.

- Проехали, забудь.

Благополучно проехали мимо поста ГИБДД на выезде из райцентра, под колесами бесконечная серая лента шоссе.

Я скинул скорость до сотни. Пристроился сзади за аккуратного вида "Део", углядел в салоне двоих - мужчину и женщину, качнул стрелку спидометра до ста пятидесяти, обогнал "Део". Чего, интересно, подумали служивые в будке ГИБДД, когда мимо промчался ментовский "мерс" с двумя одетыми не по уставу, точнее - раздетыми вопреки всяким уставным правилам мужиками? Почему на выезде из райцентра нас не попытались тормознуть, совершенно понятно Кореец удружил мне фору минут в десять-пятнадцать. Хитрюга, безусловно, справился с болью в ушибленном колене и, едва я стартовал, начал командовать, осуществлять общее руководство. Всем известно - ничего так не мешает работать, как ценные указания начальства. Не подыгрывай мне Кореец, уверен, кто-нибудь давно бы связался с постом ГИБДД на выезде из города. Однако четверть часа форы вскоре истечет, все хорошее быстро кончается, к сожалению...

Прямо по курсу новенький "Рено". Как утверждала реклама в последний год правления Ельцина - "машина для этой жизни".

Включаю внешние громкоговорители, подношу микрофон к губам:

- Водитель "Рено", прижмитесь к обочине, остановитесь!

Водила в "Рено" один, я хорошо вижу сквозь заднее стеклышко его лысую голову со скудной растительностью ближе к шее.

- Гоголь, как тормозну, вылези и бережно, но быстро кантуй лоха.

- Сделаю...

- Бережно, усек?

- Сбацаю в элементе, будь спок.

Богатенький лох в "Рено", как и было ведено, съехал на краешек асфальта. В ста метрах по встречной полосе двигается грузовик, метрах в пятидесяти сзади ползет "жигуль". Диспозиция нормальная, лучше не будет. Торможу в унисон с "Рено".

Гоголь, надо отдать ему должное, сработал на пятерку с плюсом выпорхнул из салона, пяток секунд голый торс уголовника резко контрастировал на общем зимнем фоне, на шестой секунде мой подельник исчез во взятой на абордаж иномарке. Дверцы и нашей и захваченной машины Гоголь предусмотрительно оставил слегка приоткрытыми, чтобы мне было ловчее повторить его молниеносное перемещение. Похоже, есть у кривоносого опыт разбоя на больших автомобильных дорогах.

Кручу руль, сдаю машину назад, разворачиваю милицейский автомобиль поперек шоссе и с автоматом в руках выскакиваю из тепла салона.

Встречный грузовик резко тормозит, пытается объехать перегородивший трассу "мерс" с мигалкой на крыше. Ни фига у шофера грузового монстра не получается. Правое переднее колесо грузовика повисает над кюветом, полный чего-то тяжелого кузов спасает труженика автодорог от падения в придорожную траншею.

Тормозит и "жигуленок", что тащился сзади. За "жигуленком" бибикает микроавтобус, за микроавтобусом визжат еще чьи-то шины.

В два прыжка оказываюсь рядом с "Рено", два человеческих тела в "машине для этой жизни" разместились так, что водительское кресло свободно. Прыгаю за руль. "Рено" трогается с места. Слегка разворачиваю машину боком к только что покинутой милицейской тачке. Правой рукой держусь за руль, левой за автомат. Автоматным стволом пихаю незапертую дверцу, она распахивается, и я стреляю. Мечтаю попасть в бензобак, но мажу. В ментовском "мерсе" трещат стекла, шипят пробитые шины, очередь внезапно обрывается, кончились патроны. Бросаю автомат на асфальт, обеими руками кручу руль вправо, хлопает закрывающаяся по инерции дверца. Скорость сорок, шестьдесят, сто, сто сорок, сто шестьдесят. Догоняю бежевый "Москвич", иду на обгон. Слева притормаживают встречные машины - моими стараниями на шоссе образовалась пробка. Жалко, не удалось прострелить бензобак, однако и так нормально, "сойдет для сельской местности" - как принято говорить в подобных случаях...

Лох, владелец "Рено", сидит справа от меня. Гоголь забрался на заднее сиденье. Лох в распахнутом длиннополом пальто, в пиджака, светлой рубашке, при галстуке и при длинном нежно-кремового цвета пижонском шарфе. Гоголь придумал использовать шарф в качестве удавки.

Кремовая шерсть сдавила шею лоха. Гоголь щадяще регулирует натяг петли так, чтобы автовладелец не задохнулся и в то же время, чтобы ни о чем другом, кроме глотка кислорода, не мечтал, болезный.

Под глазом у лохонувшегося лысого барина зреет фингал, из разбитой губы сочится кровь, он вцепился всеми десятью пальцами в шерсть шарфа, покраснел в тон удавке, но, кажется, понимает, что убивать его никто не собирается. Хотели бы, уже бы убили.

- Братишка, дай барину дыхнуть как следует, - командую я, слегка увеличивая, скорость.

Натяжение шарфа-петли ослабевает, получив возможность говорить, барин лепечет торопливо, сглатывая отдельные буквы:

- Я ве...ну долг... пере...айте Ва...иму Борисовичу, я все ве...ну... че...ез не...елю, все до ко...ейки...

- Не врубаюсь? - перебивает Гоголь. - Какой...

- Ша! - вклиниваюсь я. - Ша, братишка! А ты, барин, правильно скумекал! Мы от Вадима Борисовича. Папику Вадику надоели твои обещания. Борисыч велел для начала раздеть тебя и бросить в лесу. Долги надо платить, барин.

- Я зап...ачу, все, че...ез...

- Завтра заплатишь! Усек?

- Да, да... а, завт... а, ' ав... та...

Конечно же, когда лох немного придет в себя, то сразу сообразит, что ошибся, и двое экзотически одетых, точнее - экзотически раздетых разбойников из милицейского "Мерседеса" вовсе не подосланы его кредитором Вадимом Борисовичем. Нам просто повезло напороться на укрывающегося от уплаты долгов лоха в иномарке. Впрочем, патологические должники в престижных автомобилях и модных пальто явление довольно обычное для современной России. Равно как и профессиональные вышибалы бессрочно одолженных крупных и не очень денежных сумм.

Эх, обидно, будь мы с Гоголем худо-бедно, но в зимних одежках, я бы рискнул развести одуревшего от страха перед неведомым Вадимом Борисовичем лоха и, глядишь, к вечеру был бы при солидных деньгах. Жаль, придется довольствоваться мелочью.

- Братик, глянь в карманах у барина есть чего?

- Я сам, с...м, все отда... В паль...о, в ка...мане бу...ажник...

Гоголь сноровисто нашарил упомянутый "бумажник", раскрыл его и довольный доложил:

- В лопатнике двести... двести двадцать гринов и... И две... две тонны дерева с мелочугой.

Чему радуется урка? По сотне баксов и по штуке рублей на брата его обрадовали. Аж лучится счастьем, заулыбался, как дурак... М-да, господа, обнищал российский уголовный элемент, право слово - за державу обидно.

А может, я не прав? Может, второй российский президент так поприжал уголовников, что они уже и сотке баксов радуются? Тогда, пардон, тогда отрадно за державность. Да здравствует вертикаль власти, ура, товарищи!

Очень вовремя замечаю правый поворот на запорошенную снегом лесную дорожку. Сбрасываю скорость, кручу руль вправо, "Рено" царапает брюхом мерзлую землю, но едет по разбитой дороге чудо иноземное, прет не хуже трактора.

К счастью, лесная дорожка изрядно петляла, и, к превеликой моей радости, через минуту пахаря снежной целины марки "Рено" уже не увидят из проезжающих по шоссе автомобилей. Вопрос в том, сколько минут слалома по брюхо в белоснежных кристаллах спрессованных снежинок выдюжит "машина для этой жизни"?

- Братуха, - я оглянулся, подмигнул Гоголю, - пособи барину раздеться. Барин, ты, часом, не натурал?

- К...о? П...остите, кто я?

- Ты не нудист, часом, интересуюсь?

- Н...т, нет, я о...ам день...и...

- Отдашь, отдашь! Раздевайся давай. Братан, ты берешь себе рубаху и пиджак, мне достанутся ботинки... Барин, у тебя какой размер обуви?

- Т...идцатьде...тый...

- Мимо. Братан, я возьму пальто, шарф и шнурки от ботинок.

- Ништяк, - согласился Гоголь.

- А ты, барин, и трусы, и вообще все снимай давай, не стесняйся.

Восемь! Целых восемь минут автомобиль оправдывал рекламный слоган, сопутствующий его продвижению на российский рынок. И после, по истечении восьми рекордных минут, целых сорок секунд машина еще двигалась, еще боролась со снегом, ругая русскую зиму грубым "ж-ж-ж" мощного мотора. Сорок секунд натужное "ж-ж-ж" мучило мои барабанные перепонки. Надоело я выключил двигатель. Ничего не поделаешь - гибнут иностранцы под Москвой, такова уж традиция: Наполеона остановил снег и мороз, и "Рено" остановился намертво, не сдвинешь.

Переоделись... В смысле, оделись, не вылезая из салона. Я продел шнурки в дырочки кроссовок, затянул, завязал бантиком. Надел длинное пальто поверх тельняшки, повязал кремовый пижонский шарф на шею, посмотрелся в зеркальце над ветровым стеклом. Сойдет - кремовый шарф закрывает грудь, синих на белом полосок тельняшки не видать. Гоголь в рубахе, модном пиджаке, клешах и ботинках-говнодавах без шнурков смотрелся куда нелепее моего. И совершенно нелепо выглядел голый должник неведомого Вадима Борисовича.

- Шапочка у тебя есть, барин?

- В ка...не па...то...

- В кармане пальто?

Я сунул руку в карман. Вот смехота - пиджак у барина знатный, брючки со стрелочкой, пальто заглядение, а шапочка в кармане лыжная, машинной вязки, тоненькая, позорная. Такие шапки на зоне называют "пидорасками".

- Брат, я возьму "пидораску"?

Гоголь не стал спорить, лыжная шапочка с трудом налезла на мою вспотевшую голову.

- Ты моржеванием, барин, не увлекаешься случайно?

Голый человек отрицательно мотнул лысиной, сгорбился, съежился в кресле, прикрыл срам ладошками.

- Не трясись, барин. Ну не морж ты, ну и чего? Ну и нечего по снегу голышом бегать. Сиди в машине, жди. Обещаю - скоро тебя найдут, честное слово. Братан, за мной! Извини, барин, мотор я выключу, прощевай...

Ключи от машины, брюки, ботинки, носки и трусы раздетого лоха я выбросил в снег, когда мы с Гоголем скрылись за поворотом лесной дорожки. Если бы иномарка не застряла в десятке метров за спиной, один черт, пришлось бы ее бросать - далее дорожка сужалась и петляла пуще прежнего. Хрен и на мотоцикле с люлькой проедешь.

- Куда хиляем, Супер? Так ноги стираем или по уму?

- Не ссы. Гоголь, знаю, куда веду, - соврал я бодро. - Я туточки тем летом гулял, эта дорога выведет нас к деревеньке... не помню названия...

- Зря бобра в лайбе кинули.

- Не ссы. До шоссейки ему с голой жопой не добежать, замерзнет.

- Голосить будет.

- А нехай голосит! Свистеть умеешь, Гоголь?

- А?

- Свистеть, спрашиваю, умеешь? Фи-у-у, - я свистнул.

Гоголь сунул два пальца в рот, свистнул так, что у меня едва уши не заложило.

- Зашибись, - похвалил я свистуна. - В говнодавах без шнурков ты бегун хреновый, согласен? Сделаем вот чего: я побегу вперед, а ты чапай след в след, усек? Я замечу что подозрительное впереди, тебе свистну, подсекаешь? Ты услышишь сзади шухер, не дай бог, сразу мне свисти. И, главное, след в след иди, будто один человек идет, усек?

Гоголь улыбнулся грустно и посмотрел на меня жалостливо, с сочувствием. Умственные способности братишки Супера, которые ранее он оценивал весьма высоко, стремительно обесценивались. Как же, жди! Станет Гоголь себя обнаруживать свистом, ежели расслышит шум погони, фигу-две! Кинется в лес, погоня разделится, и, пусть чуточку, но шансы урки на отрыв увеличатся.

- На кой ляд след в след дорогу месить? - спросил Гоголь, морщась в улыбке. - Цветные хвост прижмут, так на так спалимся.

- Во-первых, тебе идти легче по моим следам, согласись. Во-вторых, нехай маленькая, но ментам заморочка, если, спаси и сохрани, упадут на хвост... Погоди-ка...

Разгребая ногами снег, я добежал до края дорожки, взмахнул руками, сбил белые и снежные комки с придорожных кустов, задом вернулся обратно.

- Секунду, а заморочатся мусора. Подумают: кто-то из нас в лес повернул. Может, эта секунда жизни наши спасет. Верь мне, Гоголь, знаю, о чем говорю, и давай дальше четко топай по моим следам.

Гоголь пробурчал себе под сломанный нос нечто недовольное и сварливое, однако следующий шаг сделал, старательно попадая в лунку моего следа.

Пальто пришлось расстегнуть. Пальто мешало высоко поднимать колени. Пол в расстегнутой верхней одежде, утопая по колено на каждом шаге, бежал я не очень быстро.

Пока Гоголь мог меня видеть. А когда я скрылся с глаз уголовника, когда свернул вместе с дорожкой, тогда и припустил как следует. Нарастил темп за счет частоты шагов-прыжков, следя за тем, чтобы расстояние между следами-лунками оставалось прежним, привычным Гоголю.

Я не лукавил, обещая голому лоху в "Рено" скорую постороннюю помощь. Кореец, конечно, в силах корректировать ситуацию в мою пользу, но участники операции "Перехват", безусловно, очень скоро наткнутся на подозрительные отпечатки шипованной резины, уходящие с грязного шоссе в бесконечную белизну леса. Я соврал Гоголю, когда говорил, что поблизости есть деревня. Все, чего я хотел добиться от подельника-уголовника, так это чтобы он шагал аккуратно по моим следам. И я этого добился, хвала Будде.

Сосчитав в уме до тысячи, я решил, что достаточно оторвался от Гоголя и пора начинать коварные маневры.

Останавливаюсь, успокаиваю дыхание, глядя через плечо, иду задом, стараясь идеально ставить ноги в уже имеющиеся глубокие отпечатки кроссовок. Возвращаюсь на пятнадцать, шестнадцать, ровно на семнадцать шагов. Слева, в метре от меня, вдоль дороги выстроились рядком припорошенные пушистым белым снегом елочки. Лесные красавицы приблизительно одного роста, молоденькие, каждая мне по плечо, не выше. Но и не ниже. Стоит едва-едва прикоснуться к белоснежной зеленой лапе, и обнажится колючая сущность вечнозеленого новогоднего дерева. Моя задача - перепрыгнуть через еловую преграду, оставив ее в первозданном, заснеженном виде.

Снимаю пальто, снимаю шарф, сую его в рукав, комкаю толстую ткань, размахиваюсь и перебрасываю комок-пальто за еловые верхушки. За елочками высокие деревья, их заснеженные ветки высоко, очень высоко, с них захочешь сбить снег, не получится.

Вдох - сгибаю колени, группируюсь. Выдох - лечу вслед за пальто. Лечу боком, перевертываюсь в воздухе вверх ногами. Перед глазами, в сантиметре, честное слово, не далее, чем в одном сантиметре, единственном сантиметре, мелькнула облепленная белыми клочьями еловая верхушка. Поразительно успеваю разглядеть хрусталики снежной крупы и зеленую иголку с капелькой смолы во льду, будто в янтаре.

Приземляюсь на все четыре конечности. Мну тельняшкой снег, но это уже не страшно, этих вмятин с дороги не разглядишь, заснеженный елочный забор не позволит. Образно выражаясь - вертикальная контрольно-следовая полоса осталась нетронутой.

Встаю, отряхиваюсь, снег умыл лицо, лицу приятно.

Подбираю развернувшийся куль пальто, достаю из рукава шарф, сую в рукава руки, пеленаю горло шарфом уже на ходу, уже удаляясь в глубь леса по направлению, строго перпендикулярному покинутой дороге.

Воображаю, как запыхавшийся уркаган по кличке Гоголь машинально топает по моим следам, минует место моего прыжка и, пройдя еще семнадцать шагов, видит, как путеводный след оборвался, исчез. Чего он подумает? Решит, что я, подобно известному персонажу, вознесся под небеса? Нет, разумеется. Он поймет, что я его как-то обманул, но не сообразит как. А может, и сообразит, мне все равно. Мне без разницы, пойдет Гоголь далее по извилистой дорожке, свернет в лес, в ту же сторону, что и я, или в другую. Абсолютно без разницы. Назад он не побежит, сто процентов. Так уж устроен человек - трудно повернуть вспять, когда столько пройдено, с таким трудом, и когда сзади в любой момент могут появиться преследователи. Ни шагу назад! Ну, может быть, шаг, но никак не семнадцать. А вскоре по его, не по моим, по ЕГО следам побежит погоня. И пробежит мимо заснеженных елочек-красавиц далее, за уголовником, вперед и только вперед! От места моего прыжка Гоголь уведет преследователей минимум километра на два.

Я шел по лесу, забирая немного влево. К вечеру я доберусь до шоссе, с которого свернул "Рено", выйду из лесу километров за десять от места судьбоносного поворота. Вскоре поймают Гоголя, и он отомстит за обман, расскажет о волшебном исчезновении братана-предателя, обозвавшегося Супером. Уловку с "потерянным следом" придумали лет пятьсот тому назад лазутчики-сульса. Я специально воспользовался именно этой уловкой, дабы облегчить Корейцу задачу. Босс-Кореец, продолжив двойную игру, отдаст соответствующие приказы, скорректирует дальнейшие планы охоты на Супер-Бультерьера так, чтобы образовалась брешь в кольце оцепления, где надо и когда надо. Я выйду к шоссе, доковыляю лесом, параллельно асфальту, до ближайшего околодорожного населенного пункта и, назвавшись местным жителем, тормозну тачку. За сто баксов, отнятых у лоха в "Рено", любой автомобилист с радостью домчит меня до Москвы.

Путь мой обратно к шоссе на Москву представляет собой многокилометровую воображаемую гипотенузу, рыхлую и покатую. Снег глубок, деревья растут часто, идти предстоит долго, и наконец-то есть время спокойно осмыслить все произошедшее, разложить, так сказать, по полочкам стихийно возникавшие в голове мысли и версии. В первую очередь необходимо понять, чего на самом деле от меня хочет Кореец?

Кореец... Я не верю Корейцу. Точнее - не до конца верю. Помимо меня, в потехе под названием "бои без правил" под патронажем Сергея Дмитриевича Акулова участвовало достаточное количество бойцов, с которыми гораздо проще договориться, и, что немаловажно, на поиски и вербовку большинства альтернативных кандидатов требуется гораздо меньше времени, сил и средств при вполне соизмеримой эффективности конечного результата. Короче говоря брать меня в оборот совершенно нерентабельно. А шантажировать меня, впутывать в это дело Клару вообще рискованно. Не дразните Бультерьера, господа, ведь он и цапнуть может, еще как может...

Клара... С Кларой Корейцу, скорее всего, просто-напросто повезло. Исследуя мою биографию. Кореец чисто случайно заподозрил факт наших близких с ней отношений. Кореец вульгарно взял Клару на понт, на шару, на арапа. Раскрутил ее, разговорил, расколол. И поимел идеальный инструмент для реализации своих целей.

Цель... Мне обозначена конкретная цель - господин Баранов, носитель тайны "эликсира Тора". Пресловутый эликсир якобы должен исчезнуть с лица Земли. Почему "якобы"? Да потому, что я, извините, не верю в гуманизм отечественных спецслужб. Не может быть, чтобы они хотя бы не попытались завладеть столь "полезной" вакциной...

Предложи мне Кореец участвовать в захвате Баранова, я бы попросил его представить, как гибнут в Чечне солдатики-мальчишки от рук бородатых берсеркеров, как террористы, религиозные маньяки и прочие им подобные вводят в набухшие вены препарат, способный любого превратить в супермена. Я бы сам напомнил Корейцу изречение "Шило в мешке не утаишь" и отказался от сотрудничества. Не помог бы никакой шантаж. Я бы откусил себе язык и умер от потери крови или... Или я бы согласился для вида и сделал все от меня зависящее, чтобы уничтожить вакцину...

Но я и так получил приказ ее уничтожить! И полученный приказ противоречит всем моим логическим рассуждениям, совпадая при этом с моими принципами и моральными установками... В чем же здесь подвох? В чем?!

Так называемый "подвох" я обнаружил у себя в плече. "Подвох" спрятали под кожей, он имел вид таблетки и походил на батарейку для наручных часов. Как я ее обнаружил? Расскажу.

Минувшие лето и осень я усиленно тренировался, приводил организм в порядок. Я нахожусь в прекрасной для своих лет физической форме, и вот незадача - шагая по лесу и размышляя, вдруг почувствовал усталость гораздо раньше, чем ожидал.

"Ах да! - вспомнил я. - Меня же усыпил меткий выстрел снайпера! Конечно же, на самочувствии сказывается побочное действие сильнодействующего снотворного препарата..."

И вдруг меня осенило! Будь я древним греком, заорал бы: "Эврика", честное слово. Однако я не грек и посему орать по-гречески не стал, а вместо этого выругался по-русски и шлепнул себя ладошкой по лбу. Как же я раньше-то не сообразил, так меня, растак и через колено! Я остановился, сбросил с себя пальто, размотал бинт на плече, увидел маленькую ранку, заботливо обработанную хирургом. Кожу стянул аккуратный шов, плечо слегка припухло, вроде ничего подозрительного, да? Вот именно: "вроде как"!

Зубами до раненого плеча я дотянулся без особого труда. Растормошил шов, откусил кусочек кожи. Ранка закровоточила, заболела. Наплевав на боль, забрался мизинцем под кожу, стиснул зубы, выковырнул из разорванной плоти инородное тело, тот самый чертов миниатюрный "подвох".

Сколько же стоит прятавшийся в моем плече приборчик? В малюсенькой таблетке должны помещаться источник питания со значительным ресурсом и источник радиосигнала, довольно мощного. Таблетка превращает меня в некое подобие первого искусственного спутника. Того самого, что посрамил США во время соревнования сверхдержав за освоение космоса. Как тот спутник, я ношусь по вроде бы произвольно выбранным орбитам и периодически, допустим, один раз в четверть часа, подаю радиосигнал на определенной частоте. Не зная частоту сигнала, его и меня в придачу невозможно запеленговать. И передатчик во мне слишком мал, чтобы его обнаружили металлоискатели, например.

Году в одна тысяча девятьсот семьдесят пятом или шестом, точно не помню, я случайно попал на выставку умельца из Армении по фамилии, кажется, Сядристый. Да, точно - Николай Сергеевич Сядристый. Странноватая фамилия и банальное имя с отчеством засели в памяти гвоздиком. Сядристый-называл себя "микротехником". Под словом "микротехника" он разумел сверхтонкое умение человека изготавливать или производить чего-нибудь изящное сверхмалых размеров.

На выставке через микроскоп любой желающий дивился акварелям, выполненным на срезе зернышка дикой яблони, народ имел счастье посмотреть в увеличении 1 к 10 000 на самое маленькое в мире изделие - шахматную фигурку на кончике швейной иглы, причем кончик иглы выглядел как едва скругленная сфера.

Микроаккумулятор, сделанный микротехником, имел размер в половинку макового зернышка, а сверхминиатюрный электромотор Сядристый прицепил к лапке муравья.

Помнится, еще в семьдесят пятом я удивился, отчего сей современный Левша устраивает выставки, а не служит на благо родимых органов, сами понимаете каких. Вне всяких сомнений - микроскопический радиомаячок у меня на ладони создан асом микротехники, которому, как и Сядристому, блоху подковать раз плюнуть.

Интересно, один ли я такой - спутник на орбите интересов Корейца? Нет, конечно! Помимо меня, на Корейца работают еще несколько человек из числа ветеранов "боев без правил".

Кого-то Кореец завербовал, посулив деньги, кого-то запугал, и каждый считает себя единственным агентом Корейца. Кто-то сам, добровольно, дал вшить себе под кожу микромаячок, кому-то его вставили вместо пломбы в зуб под наркозом. Один агент, как и я, получил задание устранить Баранова, перед другим поставлена задача просто оказаться рядом с ученым-предателем. Задачи и задания товарища Корейца не столь важны, важно, что однажды все радиомаячки сойдутся в единой точке, в точке, где бойцам предстоит тестировать "эликсир Тора". И наступит время "Ч", спецназ накроет пресловутую "точку", где собралось кучкой радиофицированное "мясо". Кореец захватит рабочий образец "вакцины Тора", пленит предателя Баранова и заработает орден. А до того, до часа "Ч", ни за Акуловым, ни за прочими фигурантами "дела Тора" никакой слежки не ведется, все чисто. Лишь отслеживаются радиосигналы, подаваемые нами, пешками Корейца, "куклами" с начинкой, "мясом" с радиоклеймом...

Я спрятал радиомаячок в кармане джинсов, замотал ранку на плече марлей бинта, надел пальто, повязал шарф и пошел прежним бездорожьем к шоссе на Москву.

Глава 3

Я - предатель

С того веселого времени, когда я имел сомнительную честь переступать порог спортклуба "Атлетик", утекло много воды, пота, денег и крови. Я постарел, а здание спортклуба, напротив, помолодело. Исчезли морщинки-трещинки с фасада, появилась и расширилась принадлежащая клубу автостоянка, расцвела неоном новая вывеска: "Атлетик" назывался теперь "Фитнес-клубом". Однако задворки клуба как были похожи на помойку, так помойкой и остались.

Обойдя сваленные в кучу пустые ящики, я толкаю обитую жестью дверь, вхожу в тесный коридорчик с запотевшими трубами вдоль стен и открытой проводкой на низком потолке. Маломощная лампочка освещает скучающего охранника на боевом посту второй степени важности.

- Привет, - здороваюсь с охранником. - Акула у себя?

Охранник кивает. Все осталось по-прежнему - черный ход для черни, для обслуги. И Акулов, как всегда, вечера проводит в клубе. Сейчас примерно двадцать два часа московского времени, я добрался до клуба, израсходовав все денежные запасы подчистую как раз вовремя. Час еще как минимум Сергей Дмитриевич Акулов планирует оставаться на рабочем месте, но я, пардон, поломаю планы владельцу престижного "фитнеса", миль пардон, Акула.

Пытаюсь тихо-мирно пройти мимо охранника, он загораживает мне дорогу, достает из-за пазухи камуфляжного комбинезона мобильный телефон.

- Я тебя не помню, - заявляет охранник. - Погоди, позвоню Сергею Дмитриевичу, доложу... Как о тебе доложить?

- Обойдусь без доклада, - улыбаюсь в ответ и бью охранника собранными щепотью пальцами в точку суйгэцу, сиречь в солнечное сплетение.

Подхватываю обмякшее тело и волоку его... где же, черт побери, дверца в подсобку? Твердо помню, вот здесь, слева, была подсобка... Ага! Неприметная дверь в подсобку оказывается справа, память меня начинает подводить. Неужели первые признаки склероза?

Нет, помню - теперь вверх по лестнице, а теперь во-о-он туда, к вон той двери.

Открываю дверь и сталкиваюсь нос к носу с незнакомым господином.

- Вы, простите, кто? - спрашивает господин.

- Конь в ворованном пальто, - ответил я в рифму и лягнул господина в пах.

Переступаю упавшее тело, плотно прикрываю дверь в коридор, расчетливо добавляю господину на полу, на ковре, обутой пяткой по "заушному бугру", улыбаюсь, гляжу на Акулова.

Директорский кабинет изменился, теперь он оформлен в стиле модерн коврик яркий на полу появился, диван-луна, столик у дивана - ромбик и столешница директорского стола в другом углу тоже имеют форму ромба. А Сергей Дмитриевич все тот же, почти не постарел. Сидит за ромбовидной формы столом, глядит на меня ошалело. Но вот он сглотнул и собирается... Что? Не иначе заголосить. И к ящикам стола потянулся, шельмец.

- И не вздумай, Сережа! И не пытайся дергаться. Успею превратить тебя в абстрактную скульптуру под названием "Человек с тринадцатью переломами" быстрее, чем ты позовешь на помощь или выудишь из стола чего-нибудь стреляющее.

- Вы... вы кто? - моргнул Акулов, разинув рот и самостоятельно, без команды, вскинув руки выше головы.

- Не узнал? Ха! Значит, богатым буду. Я, Сережа, пару лет назад сделал пластическую операцию фейса. Изменил форму носа, вставил зубы.

- Се... мен?

- Семен Андреевич Ступин, честь имею напомнить о себе!

Лихо сбросив с плеч длиннополое пальто, сорвав с шеи шарф, а с головы шапочку, я предстал перед Акуловым в майке-тельняшке, в джинсах с вещевого рынка, в насквозь промокших китайских кроссовках и с повязкой на раненой руке.

Акулов вздрогнул.

- Вспомнил меня, Сережа? А ты думал, меня давным-давно рыбы съели на дне Москвы-реки, да? Ты, Сережа, не слыхал случайно про крупного бандита по кличке Стальной Кулак, который на уши поставил Златоглавую, аккурат после исчезновения твоего знакомого Бультерьера, а?

- Ты... - Акулов сглотнул, - ты пришел меня...

- Убить? Нет, Сережа, у меня к тебе дело чисто финансовое. Будучи Стальным Кулаком, я сильно поссорился с одним не хилым Папой, опустил его и слинял в туман. Жил я, Сережа, ежиком в тумане и не тужил до минувшей ночи. Да вот незадача - сцапали меня во время облавы под Тверью. Пришлось драпать в чем был, без денег, без документов. Вот и вспомнил я про должника Сережу, с которого начались все мои неприятности.

- Ты!.. - Акулов побагровел. Хлопнул ладошками о столешницу, вскочил, обежал стол, храбро приблизился вплотную ко мне и бесстрашно ткнул пальцем в мою полосатую грудь. - Ты! Ты меня тогда!.. Я! Я еле отмазался!.. ФСБ! Менты! Все меня трясли как грушу!

Я схватился за его указующий перст, слегка повернул директорский палец, Акулов вскрикнул от вполне терпимой, между прочим, боли и замолчал.

- Не вешай лапшу своих проблем на мои красивые уши, Серега! Ах, какое несчастье: его таскали в фэизбу и мусарню! Но ведь ты отмазался, верно? Поглядеть, как бьется Бультерьер с прочими "куклами", в "Атлетик" захаживали персоны, кои тебя и отмазали, гниду, дабы ты про них случайно лишнего не сболтнул, правда? Зря отмазали, лучше бы закатали под асфальт, честное слово! Короче - мне нужны деньги. Сто штук в баксах прямо сейчас. Не дашь бабок, устрою тебе такой фитнес, мало не покажется!

- Семен, палец! Палец отпусти!..

Отпустил. Акулов, как ребенок, подул на покрасневший пальчик, стрельнул в меня рыбьим глазом прицельно, в повязку на плече, спросил без всякого страха, заикания, без дрожи в голосе:

- Ранен?

- Пустяки, царапина.

- Танечка Миткова сегодня в семь часов рассказывала про облаву в области. Фоторобот особо опасного преступника в новостях показали. Я, дурак, еще подумал - похож на кого-то знакомого фоторобот. Подумал и забыл... Ты сюда, в клуб, как вошел? Без инцидентов?

- Был один инцидент, сейчас в подсобке у черного хода отдыхает.

- Живой?

- Живее всех живых, как и этот... - Я пошевелил ногой тело господинчика на ковре. - Пока все живы. Пока!

- "Хвоста" за тобой?..

- Нет! Хорош трепаться. Гони бабки. Где тут у тебя сейф, скупой рыцарь платной физподготовки? Делись доходами или...

- Хватит! - выпятил грудь храбрый Акулов. - Хватит меня пугать! Может, я думаю, как тебе помочь, а ты своими страшилками меня с мысли сбиваешь! Допустим, я дам тебе...

- Не "допустим", а дашь! Не строй целку!

- Дам! Сто, двести штук, но я должен быть уверен, что ты больше не появишься! Тебе за границу надо бежать! Тебе документы нужны! Чистые!

- Гм... - Я почесал затылок. - Не откажусь.

Глазки Акулова воровато забегали. Он соображал и быстро сообразил, как поиметь выгоду от моего внезапного появления.

- Сема, ко мне обратилась дама, иностранка... Не совсем иностранка, у нее двойное гражданство. Она скоро уезжает за бугор, хочет вывезти с собой по-настоящему крутого телохранителя. Проверенного жизнью, надежного.

- Стоп, Акула! Я все понял. Нужен крутой мэн, у которого дома пятки горят, да? Чтоб компромат на него был и все такое. Деньги, конечно, дамочка сулит немереные.

- Большие деньги будешь иметь, Сема! - обрадовался моему интересу к забугорной дамочке Акулов. - Согласен?

- Не-а, Сережа, не согласен. Вывезут меня как телохранителя, а за бугром заставят выполнять самую грязную работу. Образно выражаясь, вынудят постоянно руки до локтей в крови мочить. Это во-первых. Во-вторых, вспомни, с чего начались прошлые мои... то есть наши напряги. Вспомнил? С предложения немереных бабок за пустяковую службу.

- Да, Семен! Да! Ты прав! Прав! Но, Семочка, я же не скажу дамочке всю правду-матку про твою крутизну! Скажу просто: есть крутой мужик с проблемами. Выберешься за бугор и там кинешь дамочку! Ты же умеешь кидать серьезных людей, Сема! Так кидать, что после твоих бросков редко кто поднимается.

- Ха! Спасибо за комплимент, - поблагодарил я, ухмыльнулся, а про себя подумал: "Раз тебе. Акула, необходимо лишь, чтобы я сказал СОГЛАСЕН, значит, согласие, как и несколько лет назад, при любых раскладах равносильно самоубийству. Впрочем, разве я рассчитывал на что-то другое? "Мясо" поучаствует в экспериментах с "эликсиром Тора" и "мясо" уничтожат, кто б сомневался!.."

- Семен! Иди садись за мой стол. В столе, в ящике справа, во втором сверху, лежит пистолет с глушителем и телефон. Бери пистолет и держи меня на мушке, если мне не доверяешь. Мобилу брось мне. При тебе позвоню заинтересованной дамочке, попрошу ее срочно приехать. Втроем обговорим все детали - твою оплату, проблему с твоей ксивой, мой гонорар.

- Ты чего, Акула?! Еще и нагреться на мне собираешься?

- А как же? Как же иначе? Хочешь жить - умей вертеться.

- Вот теперь, Акула, я и правда тебе верю, ха-ха. Видали, каков гусь я к нему, ха, пришел бабки снять, а он, ха-а-ха, в итоге в плюсе останется! Ха-ха-а, горбатого, блин, могила, ха, исправит, ха-ха-а-а...

Я смеялся вполне искренне. Хитер Акулов! Еще хитрее Корейца, честное слово. Ведет себя из ряда вон достоверно, сволочь. Дурит меня, как матерый пидор первоклассника.

- Тебя, Семочка, обманывать себе дороже выйдет, - будто бы прочитал мои мысли Сергей Дмитриевич. - Я с тобой честен, Бультерьер.

- И правильно. Со мной в игры играть, все равно что с гадюкой целоваться.

Обойдя ромб столешницы, я сел на низкий жесткий стул без спинки, выдвинул ящик стола, где лежали пистолет и мобильник.

- Семен Андреич, будь ласка, подскажи, чего с этим делать? - Акулов нагнулся над господинчиком на ковре.

- А кто это?

- Мой бухгалтер.

- Скажешь: устраивал проверку сотрудников. Скажешь: нанял крутого гопника, чтоб на деле проверил, как твои подчиненные поведут себя в ситуации экстремального наезда.

- Семен, ты - гений!

- Ошибаешься. - Я бросил Акулову мобильный телефон размером с сигаретную пачку. - Я не гений. Был бы умным, хрен бы второй раз наступил на те же грабли, хрена-два снова с тобой бы связался.

Акулов меня слушал, он сосредоточился на телефоне, старательно набирал номер дамочки-заказчицы, покашливал, прочищая горло, как певец-пропойца перед выступлением.

Дозвонился Акулов с первой попытки. И запел, и заверещал елейным голосом. Сергей Дмитриевич говорил намеками и полунамеками, которые расшифровал бы и ребенок, он просил даму "посетить фитнес", обещая угостить ее "марочным выдержанным", и сетовал: дескать, "бутылка откупорена, вино выдыхается". Я слушал смешной разговор и хихикал от души. Единственное, что мешало веселью, - бульканье в желудке, привыкшем регулярно переваривать пищу.

Проблема с желудком разрешилась после третьего телефонного звонка хозяина кабинета. Звонком номер два он вызвал на ковер с абстрактным рисунком двух молодцев поперек себя шире и отругал их за отвратительную работу охранной службы. Молодцы, уходя, забрали с собой начавшего шевелиться главного бухгалтера, а Сергей Дмитриевич вновь набрал телефонный номер и приказал принести "что-нибудь и закусить".

"Что-нибудь" я проигнорировал, хотя глоток алкоголя учитывая промокшие ноги, откровенно говоря, мне бы не помешал. Выпивал Акула сильно, снимал стресс, я же налегал на закуски. Заливное из говяжьего языка было превосходно, осетрина таяла во рту, круассаны под кофе утихомирили бунтующий желудок окончательно и бесповоротно.

Я как раз собирался попросить еще кофе, когда раздался деликатный стук в дверь. "Войдите", - разрешил Акулов, с тоской посмотрев на уполовиненную бутылку. Дверь бесшумно открылась. Первым вошел в кабинет китаец.

Низенький и тощий китаец смахивал на подростка. Я бы даже сказал, что он более походил на среднестатистического вьетнамца, чем на китайца. Впрочем, под обобщенным названием "китаец" скрываются желтокожие лица множества народностей. Общепринято считать китайцев низкорослыми и щуплыми, этот таковым и являлся, а вообще подданных КНР богатырского роста и телосложения гораздо больше, чем аналогичных особей в СНГ.

Китаец вошел в модерновый кабинет Акулова, остановился, осмотрелся по сторонам. Стоял он грамотно - слегка, чуть заметно, согнув колени, немного сгорбившись, едва согнув руки в локтях. Одет китайчонок был в свободного покроя костюм, на взгляд придирчивого модника, мешковатый, а на самом деле не стесняющий движений. Туфли на низких каблуках, на взгляд того же модника, слишком остроносые, но я-то знаю, чего бывает, когда такой вот заостренный носок специальной обуви попадает в глаз.

Мда, господа хорошие, корейца-"сульса" я сегодня уже встретил, не хватало еще встретиться с китайским мастером "линь гуй".

Если "сульса" переводится как "лазутчик", то "линь гуй" в переводе на русский значит "лесной дьявол". Китайские "лесные дьяволы" более диверсанты, чем шпионы. Как и корейские "сульса", японские "ниндзя", вьетнамские "тхай-то", китайские "линь гуй", ежели так позволительно выразиться, произошли от китайских же "лю гай" - "бродячих монахов", придумавших так называемые "люгай мэнь" - "искусство бродяг". Трудно и опасно было в эпоху мрачного Средневековья одинокому буддийскому проповеднику бродяжничать по бескрайним просторам Поднебесной, жизнь заставила научиться противостоять вооруженным разбойникам при помощи безобидных с виду предметов. Следующий этап развития "люгай мэнь" - изобретение скрытого оружия. Следующий направленное совершенствование психотехники одинокого бойца. И так далее, этап за этапом, пока в кулисах исторической сцены не появились невидимые с галерки шпионы-диверсанты. Как вся великая русская литература вышла из (ха!) "Шинели" Гоголя (не того, что шел сегодня утром по моим следам, другого), так и все восточные "воины-тени" являются наследниками китайских бродячих монахов. В чем-то ниндзя превосходят сульса, в другом хуай-то искуснее ниндзя, но "линь гуй" ближе всех к истокам, образно выражаясь.

Китаец огляделся и шагнул обратно к двери. Порог переступила долгожданная дама-заказчица... Дама? Какая же это, к черту, дама. Дамами у нас в России продавщицы на базарах называют женщин пенсионного возраста, к остальным обращаются "девушка". Переступившую порог женщину язык не поворачивался обозвать дамой, а девушкой - запросто, ничуть не покривив сердцем.

Росту в девушке за метр семьдесят. Плюс туфельки на шпильках. Короткая расклешенная юбочка прикрывает стройные ножки до середины аппетитных ляжек. Ножки в ажурных, с ума сойти, черных чулочках. Лимонного цвета блузка вызывающе прозрачна. Шитый бисером, фривольно расстегнутый жакетик, или как он там называется, пикантно подчеркивает покатость хрупких плечиков. А шея! Какая у нее обалденная шея! Мечта Отелло.

Личико... Личико недавно подновили, подтянули кожу, убрали морщинки. Короткая прическа, а-ля Наталья Варлей, скрывает лобик и часть щечек. Видно, что девушка твердо решила никогда не переступать двадцатипятилетний возрастной рубеж, остаться если не вечно юной, то как минимум вечно молодой.

Китаец плотно прикрыл створки двери за стройной спиной хозяйки и остался болванчиком справа от дверного косяка. Идеальная позиция - толкнут дверь, китаезу не заденут, и обзор кабинета лучше не придумаешь.

Умело виляя бедрами, девушка подошла к полукругу дивана. Акулов с бутылкой в одной руке и с бокалом в другой поднялся ей навстречу. Девушка жестом разрешила ему сесть, уселась сама. Затылком ко мне, лицом к Акулову. Открыла изящную сумочку, похожую на старинный ридикюль, достала оттуда пудреницу и, ничуть не смущаясь, припудрила носик.

- Это и есть "марочное выдержанное"? - спросила девушка, не глядя на меня, убирая пудреницу в ридикюль. Ее нежный голос был пропитан скепсисом круче, чем моя тельняшка потом.

- Знакомьтесь, - светски расшаркивался Акулов, присаживаясь на диван подле чаровницы в мини-юбке. - Семен Андреевич Ступин - Бультерьер. Он же Стальной Кулак. Он же - человек-фоторобот, которого показали сегодня по телевизору.

- Меня не интересуют роботы, в том числе и фото, - не пожелала знакомиться мадемуазель. - Мне не интересны собаки бойцовых пород, а также деревянные, фарфоровые и стальные кулаки. Мне нужен телохранитель, сменщик для Ли.

- Привет, Ли! - Я помахал рукой китайцу, он и глазом не моргнул, застыл живой статуей, живым образчиком идеального телохранителя.

- Семен Андреевич идеально соответствует вашим высоким требованиям, госпожа Элеонора, - заверил Акулов, а я наконец-то узнал, как зовут девушку.

- Мне часто приходится посещать места, куда невозможно пронести оружие, - объяснила Элеонора, как и прежде, оставаясь сидеть к столу-ромбу затылком. - Мой второй телохранитель должен уметь защитить меня и себя голыми руками не хуже, чем это умеет Ли.

- Ноу проблем, мэм, - пожал я плечами. - Прикажете отметелить Ли прямо здесь и сейчас?

- Вам предстоит более сложная проверка, мистер Зазнайка. - Элеонора медленно и изящно развернулась ко мне вполоборота. - Одолейте Ли голыми руками, не нанеся ему никаких травм.

- Ага! Ему, значит, можно меня ломать и валять как заблагорассудится, а мне фиг, да? Что ж, пальто я уже снял, руки у меня, в натуре, голые, майку снимать не буду, а он пускай ботинки снимет, ладно?

- Ли останется в обуви, - изрекла Элеонора, открывая ридикюльчик.

- Господа! - Акулов поднялся с дивана. - Неужели столь необходимо драться у меня в кабинете? Мы же в фитнес-клубе, в конце концов! Подходящих залов достаточно, чтобы...

- Сядь, Сережа! - Я уперся рукой в столешницу, оттолкнулся мокрыми кроссовками от ковра, перемахнул через стол. - Сядь. Не бойся, культурной революции в твоем кабинете устраивать не стану, стиль модерн не разрушу, не порушу. Ласково возьму китайчонка на болевой в три секунды, и всех делов.

Элеонора достала из стильной сумочки золотой портсигар, зажигалку желтого металла, красиво прикурила тонкую сигарету и произнесла длинную фразу на китайском. Ли внимательно ее выслушал, отступил на шаг от дверного косяка, ответил коротко, сквозь зубы.

- Хи-хи-и-ха-ха! - заржал я громко да задорно. - Напрасно ломали язык и мучили гортань, мэм. Я понимаю по-китайски. Хотите, переведу ваш приказ Ли и его ответ?

- Хочу. - Элеонора посмотрела на меня впервые с некоторым интересом.

- Вы сказали: "Убей его", то есть меня. Он ответил, типа: "Без проблем". Должен вас огорчить, мэм, - проблемы будут... Ну-тес, дружище Ли, понеслась?

Только что китаец стоял по стойке "вольно", я произнес вопросительное "понеслась", и как будто невидимый кукловод в небесах обрезал нити, управляющие марионеткой Ли.

Он пошатнулся, едва не опрокинулся на спину. Дабы сохранить равновесие. Ли шаркнул остроносым ботинком по ковру, широко расставил ноги, согнул колени. Ли качнуло вперед, будто бы голова его стала вдруг тяжелой и перевесила тело. Чтоб не рухнуть мордой в ворс ковра, китаец сильно прогнулся в Пояснице, всплеснул руками, выровнял корпус, быстро-быстро замахал перед собой собранными лодочкой ладонями, скрючив при этом запястья и прижав локти к бокам.

- У? - удивленно выдохнул китаец, вытянул губы, словно для поцелуя, широко раскрыл узкие глаза. Крутанул головой вправо, влево. Оглядывался, как будто впервые увидел глазами навыкате кабинет Акулова, где пробыл до того минут двадцать.

Круглые сферы глаз с застывшими точно посередине зрачками заметили меня. Ли подпрыгнул, приземлился на правую ногу, левую согнул в колене, оставил на весу, лихорадочно орудуя ладонями-лодочками, взъерошил жесткие волосы у себя на макушке.

Мысленно я восславил Будду. Китаец не был "лесным дьяволом". То, чего он сейчас вытворял, характерно для стиля "цзуйхоуцюань", стиля "Пьяной обезьяны".

Обезьяна в древнем Китае считалась символом ловкости, хитрости, быстроты и грациозности. В период, соответствующий первым векам нашей христианской эры, в Китае пользовалось особой популярностью театрализованное представление "танцы ста животных", куда входил и танец обезьяны. В это же время при императорском дворце вошел в моду "танец макаки", включающий в себя движения разъяренной обезьяны, а некий чиновник Шаофу, как сообщают летописи, любил демонстрировать модную обезьянью пляску на пирушках, приняв на грудь кувшинчик-другой вина. Именно отсюда, с пирушек в императорском дворце, легенды ведут происхождение стиля "Пьяной обезьяны".

Коротким прыжком смещаюсь в сторону, ухожу от прямого взгляда Ли. Он остается на месте, на одной ноге. Следом за мной поворачивается лишь его голова. Ли фыркает носом, таращит широко открытые глаза. Обезьяна Ли злится.

Пожалуй, нет другого стиля кунг-фу, где такое же внимание уделяется глазам, как в стиле обезьяны. Чтобы научиться выражению глаз, как у настоящей обезьяны, ученики тратят годы. Глаза у человекообразного животного всегда круглые и смотрят вперед, они никогда не поворачиваются в стороны и не косят. Если обезьяна хочет посмотреть влево или вправо, она поворачивает голову, а не глаза. Обезьяна закрывает глаза, только когда спит. Если она мигает, то при этом движется только веко, а не бровь. После того как ученик освоит правила взгляда, следующая ступень - научиться выражать чувства и настроения. Педантичные китайцы канонизировали и описали двенадцать основных настроений обезьяны. Два из них Ли мне уже успел показать: выражение удивления, надо полагать, мною - слабым, недостойным Ли противником, и выражение злости, предшествующее атаке. Очень не хочется увидеть выражение, которое в китайских трактатах снабжено по-восточному витиеватым комментарием: "Божественная Обезьяна спускается с холма прыжками, она счастлива, она сорвала персики". Что древние китайцы подразумевали под "персиками", из ложной скромности уточнять не стану.

Ли подпрыгнул, сгруппировался. Обе коленки и левый локоть плотно прижались к свернувшемуся калачиком телу. Ли кувыркнулся в воздухе. Только что его взъерошенная макушка "смотрела" в потолок, мгновение - и Ли переворачивается вверх ногами, выставляет вперед правую руку, ладошка-лодочка касается ковра, правый локоть сгибается, еще мгновение - и, перекатившись через голову, комочек Ли оказывается у меня между ног.

Левая лапка человека-обезьяны хищно метнулась к моим гениталиям. Хвать... Мимо! В последний роковой момент сбиваю его шаловливую ручонку махом ноги. Жадные пальчики хватают воздух возле моего бедра.

Продолжаю маховое движение, отталкиваюсь от ковра, кручу заднее сальто, ухожу от обезьяноподобного бойца на безопасное расстояние и замираю в позиции ожидания.

Обезьянку взбесила первая неудача. Ли вскочил, оскалился, мелко и часто застучали его мелкие, острые, белые зубки, глаза навыкате остекленели, скрюченные лапки взъерошили на сей раз волосы на затылке.

Человекозверь и я бросились в атаку одновременно. Он - тонко визжа фальцетом, я - с шипением выдыхая сквозь неплотно сжатые губы. Он зацепил скрюченным запястьем мой метнувшийся к желтому личику кулак. Я подцепил кроссовкой его лодыжку, дернул. Он упал спиной на мягкий пол, взбрыкнул ногой. Я сбил предплечьем метящий в мой прищуренный глаз опасно острый носок его ботинка. Он покатился по полу, я обрушился на него сверху, пользуясь преимуществом в массе, прижал его к ковру. Он хлопнул ладонями по моим ушам. Промазал, ибо я в ту же секунду боднул его переносицу лбом. Он оплел обеими ногами мою поясницу, стиснул так, что перехватило дыхание. Его зубы впились в бинт на моем плече. Я ухватился слабеющими пальцами за его подбородок, потянул вниз, рванул вбок и, хвала Будде, вывихнул обезьянью челюсть. Он попытался царапнуть ногтем мою глазницу, я поймал зубами его запястье большим и указательным пальцами правой руки забрался китайцу в рот, схватился за корень языка, повернул. Моя левая рука в это же время накрыла выпученные обезьяньи глаза и слегка надавила на глазные яблоки.

Хват ног на моей пояснице ослаб. Ли застонал, обмяк, я понял - он сдается. Мог бы, конечно, еще потрепыхаться, "пьяный обезьян", однако на фига понапрасну жизнью рисковать? Ли добросовестно проэкзаменовал "мистера Зазнайку", я, Знайка-Зазнайка, честно выдержал экзамен, концерт окончен.

Я разжал зубы, отпустил пойманное запястье, выпустил вывернутый язык, сполз с китайца, обтер о штанину увлажненные чужой слюной пальцы. Медленно, не спеша, я встал на ноги, протянул руку, помог подняться Ли.

- Что у Ли с челюстью? - спросила Элеонора.

На кончике сигареты импозантной девушки образовался длинный пепельный столбик. Элеонора забывала затягиваться, пока наблюдала нашу с Ли схватку. Ее подчеркнутые косметикой глаза походили сейчас на взгляд обезьяны, выражающий крайнюю степень удивления.

- Полный порядок, мэм. - Успокоив девушку, я глубоко вздохнул, резко выдохнул, повернулся к Ли: - Расслабься, дружище, минута терпения, и я вправлю тебе челюсть.

Ли не возражал, чтоб я поработал костоправом. И, кстати, предложение расслабиться не пришлось дублировать на китайский. Ли прекрасно понимал русский.

- Семен, может, доктора позовем? - проявил заботу о покалеченной Обезьяне и потрепанном Бультерьере Акулов. - Сергей Сергеича, помнишь его, до сих пор у меня служит.

- Помню такого. И он меня вспомнит, а посему обойдемся без Сергея Сергеича... Ли, будь любезен, голову чуть повыше... Ага, вот так, хорошо. Будет немножко больно, потерпи... Опа, я фиксирую челюсть... И-и... раз!.. О'кей, встала на место... Акула, дай-ка сюда бутылку со спиртным.

- Зачем?

- Не жадничай, давай сюда пузырь. Видишь, товарищ Ли зубами разбередил старую рану на моем плече. Бинт, черт его подери, пропитался кровушкой, ща я укус продезинфицирую на всякий случай... Ух, защипала, заараза... Ли, хватай бутылку, брызни сорокаградусной себе на руку, я тоже, кажется, тебе запястье прокусил, да? Нет?

- Семен, подайте пепельницу со стола, пожалуйста, - напомнила о себе девушка Элеонора.

- Рад услужить, мэм.

Если честно, у меня до сих пор побаливали бока после объятий жилистых обезьяньих ног. И забинтованное плечо противно ныло. Однако просьбу девушки я исполнил беспрекословно, как отменно выдрессированная собачка.

- Благодарю. - Элеонора приняла из моих потных рук хрустальный блин пепельницы. - Сергей Дмитриевич, будьте любезны, голубчик, отведите все же Ли на всякий случай к врачу. Оставьте нас с Семеном Андреевичем наедине.

- Надолго? - Акулов нехотя поднялся с дивана.

- Я вас позову, ступайте.

- Врачебный кабинет этажом ниже, комната номер...

- Ступайте! Я найду.

Акулов вместе с китайцем удалились. Элеонора проводила их взглядом и вновь обратилась с просьбой ко мне:

- Заприте двери, пожалуйста.

- Французский замок, мэм. Закрывается автоматически. Позволите присесть на диванчик усталому бойцу?

- Садитесь. - Элеонора раздавила докуренную до фильтра сигарету о хрусталь пепельницы. - Признаться, по вашей внешности, Семен Андреевич, трудно догадаться, что вы мастер восточных единоборств. Как называется ваш стиль, господин Ступин? Погодите. Молчите, я угадаю. Это не похоже на кунг-фу. Ваша техника имеет японские корни. Я права?

- А вы разбираетесь в восточных единоборствах, мэм? - Я откинулся на диванную спинку, расслабился. - Или просто пытаетесь вызвать симпатию у мужчины, поговорив для начала о единоборствах, о машинах, футболе. Я, например, когда хочу понравиться женщине, завожу беседу на темы, близкие и понятные слабому полу.

- Я разбираюсь в восточных единоборствах. - Тень улыбки промелькнула на ее красивом лице и исчезла. - Не такая я уж и слабая женщина, как вы думаете. У меня черный пояс.

- Серьезно?

Элеонора грациозно встала с низкого дивана, сохраняя бесподобно серьезное выражение милого лица, взялась кончиками длинных пальцев за краешек мини-юбки и рывком задрала юбчонку, как принято говорить, "до пупа". - Видите, Семен? Я говорила правду: у меня черный пояс.

О да! Кружевной пояс, поддерживающий ажурные чулочки, действительно имел радикально черный цвет.

Или она нимфоманка, или дура. Не имею ничего против нимфоманки, но ежели девушка всерьез воображает себя царицей еби... Пардон, египетской Клеопатрой, за одну ночь с которой воины с радостью расплачивались жизнью, тогда она полная дура. Я-то надеялся, Элеонора придумает нечто более изящное, чтоб подписать Бультерьера на драчку с необерсеркерами, на кровавый эксперимент с "эликсиром Тора". Ошибалась мэм, поясок от чулок не сгодится в качестве ошейника для моей плохо обритой шеи!

- Ваш черный пояс, по Камасутре, возбуждает, мэм, однако я...

- А меня возбуждают мастера восточных единоборств! Когда я вижу, как мужчины сражаются, сама того не желая, чувствую себя самкой, предназначенной в награду победителю.

Хвала Будде - она всего лишь нимфоманка.

- О'кей, мэм. Я не прочь принять вас в награду, только сначала взгляните... - я достал из кармана джинсов таблетку-радиомаячок, взгляните-ка вот на эту штучку.

- Что это?

Я объяснил. Коротко и доходчиво рассказал про вшитый в мое плечо приборчик. Поведал о том, как меня вербовал Кореец, как я бежал из милиции и до чего додумался по дороге в Москву. Я ей все рассказал как на духу, во всем признался, ничего не утаил.

Мой предельно откровенный монолог продолжался порядка пятнадцати-двадцати минут. Длинные женские пальцы выпустили края юбки примерно на второй минуте исповеди. На третьей минуте в ее подведенных тушью глазах блеснул страх. На пятой она опустилась на диван рядом со мной, и ее лицо сделалось необычайно серьезным. Когда я закончил, она долго молчала, а потом спросила тихим голосом:

- Зачем?

Голос, интонации, осанка, выражение лица - все в Элеоноре изменилось. Куда подавалась похотливая нимфоманка? Где былая взбалмошная, вечно двадцатипятилетняя девушка? Рядом сидела зрелая женщина. Умная, хладнокровная и чуть-чуть уставшая от этой жизни.

- В смысле "зачем"? Простите, не понял?

- Зачем вы все мне рассказали? Зачем вы предали Корейца? Из-за того, что он вас шантажировал? Как зовут вашу возлюбленную?

- Клара... Я, наверное, плохой рассказчик. Кореец меня не то чтобы напрямую шантажировал, здесь другое. Он не грозился сделать Кларе плохо, он обещал мне и Кларе счастливую жизнь в будущем. Хотя, конечно, иначе, чем шантажом посулы. Корейца в данном, конкретном случае я назвать не могу.

- Он обещал вам счастье, а вы его предали. Открылись мне, зная, кто я? Зачем?

- Видите ли, как это ни смешно, но я стараюсь существовать, соответствуя некоторым незыблемым для меня принципам. Я не Робин Гуд и не Дон Кихот, однако я не могу участвовать в захвате "эликсира Тора" по соображениям нравственного порядка. Что бы ни обещали мне в награду, я не могу покривить душой. Ваше право не верить, но я говорю правду... Вижу, вы меня не поняли. Хорошо, попробую объяснить подоходчивей: самураи делали харакири, вспарывали живот, по-японски - "хара". Как считали японцы, душа обитает в животе. Самураи жертвовали собой ради принципов, освобождали душу от ответственности за тело перед небом. В чем-то я самурай. Но я самурай тьмы, я против пассивного сопротивления. Если я могу изменить ситуацию, я ее меняю. Не получится, погибну.

- Чего вы хотите от меня? Зачем вы открылись мне?

- Элементарный вопрос. Все очень и очень просто: что более предпочтительно для ваших хозяев? Чтобы вакцина досталась противной стороне? Или чтобы она исчезла вместе с Барановым?

- Вы предлагаете...

- Угадали! Я получил от Корейца ложный приказ - уничтожить вакцину, так помогите же мне выполнить приказание вашего противника, и вы победите! Уверен, те, на кого вы работаете, предусмотрели на крайний случай вариант: "Раз не нам, тогда лучше вообще никому". Я прав?

- Я должна связаться...

- Некогда. Пока у нас есть фора в один ход, надо действовать. Ваше слово: да или нет?

- Да, - сказала она после короткой, задумчивой паузы.

- О'кей, тогда помогите, пожалуйста, запихнуть радиомаячок обратно в ранку. Выбрасывать его опрометчиво, а если шмонать начнут и в одежде обнаружат, так совсем нехорошо, лучше всего вернуть электронный шедевр туда, куда его положили, согласны?

Глава 4

Я - берсеркер

Элеонора прекрасно управлялась с автомобилем. Наш "Опель" как привязанный катил следом за указующим путь джипом. Дистанцию между машиной-поводырем и автомобилем-провожатым Элеонора каким-то чудом удерживала постоянной и на прямых участках, и на поворотах. Поначалу джип то и дело притормаживал - боялся, что мы его потеряем из виду. И правильно боялся: раннее утро на дворе, еще темно, снежок ленивый и редкий, но мешает обзору. Да плюс ко всему за рулем "Опеля" баба. Все знают, какой ужас - баба за рулем. Однако вскоре шофер за баранкой джипа сообразил, что нет правил без исключений, что баба в "Опеле" ас вождения экстра-класса. Джип погнал как ему вздумается, а мы за ним, покорные и послушные.

Элеонора и ее китайчонок Ли занимали передние сиденья, я сибаритствовал на заднем диванчике. Пользуясь возможностью, я дремал, отдыхал. Я позволил себе вздремнуть, как только "Опель" прилип банным листом к джипу. До того я бдел. Когда мы отдыхали от фитнес-клуба "Атлетик" и двигались на черепашьей скорости к Тверской, согласно полученным инструкциям, я, откровенно говоря, сомневался в здравомыслии этих самых "инструкций". Двигаясь от центра по Пешков-стрит, заметить джип с номерным знаком таким-то и следовать за ним, мне казалось нереальным. В смысле, "следовать" запросто, а вот заметить, засечь нужную тачку на трассе - задачка порой невыполнимая и для профи из ГАИ. Меж тем "Опель" приполз в исходную точку Тверской точнехонько в указанное инструкцией время, и где-то в районе Пушки, сиречь - Пушкинской площади, Элеонора скупо сообщила: "Вижу объект".

Я зевнул, дремота приятно щекотала веки, но заботы уходящей ночи никак не хотели улетучиваться в водоворот вечности, и я в который раз прокручивал в голове магнитофонную ленту разговоров вкупе с сопровождающими ее видеофрагментами. В мозгу застряло стоп-кадром неподражаемо-обиженное выражение морды лица господина Акулова, когда Элеонора жестким, не терпящим препирательств тоном велела вернувшемуся в свои покои Сергею Дмитричу снова убираться вон из директорского кабинета. Запомнилось невозмутимое чело Ли, когда Элеонора, выдворив Акулова, кивнула китайцу и произнесла печально: "Сегодня, вариант икс". Остались в памяти длинные телефонные переговоры превратившейся из девушки в женщину Элеоноры с продавцами "эликсира Тора". Торопливость до того обстоятельной покупательницы скорее обрадовала продавцов, чем насторожила, однако возникла проблема - на приготовление достаточного количества вакцины необходимо время. Элеонора якобы пошла на компромисс, заявила: дескать, согласна, чтоб тестированию подверглась всего одна пара бойцов, следовательно, хватит и одной дозы. На том и порешили. Продавцы обещали перезвонить в ближайшее время, наша троица обговорила детали предстоящей акции, каковые возможно было обговорить, и Элеонора вернула в кабинет скучающего где-то в закутках фитнес-клуба Акулова. Мрачной Акуле женщина повелела подать кофе, очень крепкий, и закусок посытнее, а также найти одежду для Бультерьера, дословно: "Что-нибудь подобающее из шмотья для Бульки Семки". Из "подобающего" нашелся только шерстяной свитерок фирмы "Найк" да пара белых теплых носков для теннисистов. Я примерял обновки под понимающим взглядом Акулова. "Приручила тебя, дурака, дамочка, говорили его сальные глазки. - Ножки врозь, и вот ты уже Булька Семка. Завидую..." Едва я успел насладиться свежестью носков, крепостью кофе и вкусом свежей ветчины "со слезой" на ломтиках мягкого хлеба, "дз-з-з" заверещал мобильник мэм Элеоноры: от продавцов поступили инструкции относительно Тверской и джипа.

Допустим, вы решили поспать, а вам мешают голоса и образы прошедшего дня, плавно перешедшего в ночь. Не сопротивляйтесь, позвольте голосам высказаться, полюбуйтесь образами минувшего и сами не заметите, как заснете...

...Проснулся я от толчка. Колеса съехали с ровного шоссе, толкнули резиной кочку, она, горбатая, ответила адекватно и разбудила лежебоку на задних сиденьях. Я выглянул в окошко. Справа и слева темнеет лес. Природа, черт побери.

- Где мы? - спросил я, смяв лицо ладошкой, придушив зевок в пересохшей утробе горла.

Ли молча повернулся ко мне узкоглазой физиономией, передал мне карту. Детский пальчик китайца ткнул в точку, соответствующую нашему местонахождению. В салоне темно, я поднес ближе к слезящимся после сна глазам сложенную вчетверо карту-простыню Московской области, и, честное слово, сонливость как рукой сняло.

Надо же - я знаю, где мы находимся! Я знаю это место, этот поворот с объезженного шоссе на разбитую бетонку! Когда ж это было? Году в девяносто третьем, кажется. Мы с друзьями приезжали сюда, именно сюда, за грибами. Хорошее было время, а я, дурак, не ценил, помнится, все ныл, жаловался дружкам-подружхам на безденежность. Да, с деньгами у меня тогда было хреново, но я имел целую роту друзей-знакомых, а сегодня я один. Сегодня знаться со мной опасно. Я, как прокаженный, нужен лишь Корейцу в его, образно говоря, лепрозорий. Еще я нужен Кларе, уверен, что нужен, но... Но и наркоману, к примеру, нужны наркотики, однако лучше для всех, ежели наркоман в слезах да в соплях передюжит ломку и избавится от зависимости... Впрочем, довольно лирики. Джип впереди подмигнул двумя красными огоньками, скоро свернем, после еще, и все, приехали.

Насколько хватает глаз, к обледеневшей бетонке вплотную подступают деревья, как часовые в белых саванах, будто специально выстроились по стойке "смирно" проводить меня в последний путь. В начале девяностых, помнится, деревья вдоль дороги были ниже, а когда-то лес отступал от трассы метров на десять. Прошли годы, лес осмелел и приблизился.

Дорогу, по которой мы едем, проложили давно, в ту пору, когда страна развитого социализма, не скупясь, покоряла природу и возводила в окрестностях больших городов промышленные гиганты. К месту грандиозной стройки одного из таких гигантов индустрии и течет через заповедный лес серая, а сейчас белая бетонная лента.

Гигант так и не достроили, но дорога осталась. Никому не нужная, кроме разве что моторизованных грибников, магистраль стала безразлична государству, как линия судьбы пенсионера - Героя Соцтруда.

Я дотронулся до ранки, в которой сидел "подарок" Корейца микроскопический радиомаячок. Куда мы едем - ясно, и очень не хочется далее уподобляться искусственному спутнику на орбите, однако плевать, пусть фиксируют сигнал, нечего нервировать слухачей.

Когда обсуждали детали акции, Элеонора предложила прицепить радиомаячок к случайной тачке какого-нибудь лоха. Я с ней не согласился. Черт его знает, а вдруг все же Кореец не побрезговал еще как-то меня пометить? То, что нам известна шутка с таблеткой-маячком, наш козырь. Придерживать козыри до поры - залог удачного блефа. Пусть Кореец думает, что мы едем... да какая, к черту, разница куда?! Главное - еще трое завербованных Элеонорой бойцов не с нами. Еще три источника сигналов отвлекают Корейца от нашей группы. Но, ежели люди Корейца все же слушали телефонные переговоры Элеоноры с продавцами, или ежели в кабинете Акулова спрятались "клопы", тогда, один хрен, абзац всем планам. Элеонора клялась, дескать, "Атлетик" - "чистый", проверено. И телефонные переговоры защищены от прослушивания, однако... Блин! О чем я думаю? Бесполезно напрягаю мозги, спустя минуту-две все само собой выяснится, нечего гадать, мучиться...

Лес расступился, впереди белое поле, изуродованное строительными амбициями Союза Советских Социалистических Республик. Сумрачно, доживу ли до рассвета? Нет, наверное... Мне предстоит сыграть совсем не ту роль, которую прочил Кореец. По нашему с Элеонорой плану я сыграю лоха, якобы под орех разделанного обезьянкой Ли. Мне вколят "эликсир Тора"...

Белый снег с сероватым оттенком запорошил скелет мертворожденного промышленного гиганта. Из-под снежного одеяла вокруг многоэтажной коробки недостроенного завода тут и там ощетинилась ржавчиной арматура. Тихо падают, парят в воздухе редкие снежинки. Минимум воображения - и легко представить, что мы перенеслись в параллельный мир, переживший ядерную катастрофу. В этом мире Союз не распался, гигантский заводище таки достроили, но случилась Третья мировая война, и после "веерных" бомбардировок "атомными" бомбами все разрушено к чертовой матери, в том числе и озоновый слой в атмосфере. И наступила ядерная зима. Людей в параллельном мире осталось мало, оружия массового уничтожения вообще не осталось. Последние выжившие борются за "эликсир Тора", ибо боеприпасов к стрелковому оружию сохранилось с гулькин нос и люди вновь взяли в руки мечи, а летописи пестрят байками про то, как десяток берсеркеров громили чуть ли не целые армии... Каков из меня фантаст, а? Выживу, пошлю все на фиг и займусь научно-фантастической романистикой. В соавторстве с каким-нибудь профессиональным писакой, разумеется, сам-то я словом не владею, сочинения по литературе в школе неизменно писал на тройку. Я даже согласен, чтобы книжки выходили под фамилией соавтора. Но две трети гонорара чтоб мне. Или ну ее, фантастику. Доживу до утра, найду соавтора и продиктую мемуары, расскажу все, чего со мной приключилось за последние годы. Интересно, поверят в мою искреннюю правдивость читатели?

- Семен! Семен Андреевич!

- Да, мэм.

- О чем задумались?

- О пустяках. Выходим?

Джип встал на краю заснеженной ямы, в пяти метрах от джипа остановился наш "Опель". Поодаль стояли приехавшие ранее две крутые тачки 4х4. Пустые. Заранее прибывшие персонажи ждали нас под ветхими сводами недостроенного здания. К пролому в кирпичной стенке вела свежепротоптанная извилистая тропинка.

Мы вышли, а поводыри в джипе остались в машине. За затемненными стеклами не видно, сколько их там. Думаю, человека четыре, не меньше. Четверо соглядатаев будут контролировать ситуацию снаружи, нам же предстоит пройти гуськом по тропинке к щербатой коробке монстра тяжелой индустрии.

Идем. Элеонора впереди, мучается в туфельках на каблучках. На плечах у Элеоноры болтается норковая накидка, на голове норковая шапочка, в одной руке ридикюль, в другой видеокамера. Вторым в колонне вышагивает Ли. Он в том же мешковатом костюме и в остроносых ботинках, без пальто и без шапки. Замыкающим иду я. Пальто и шапку-"пидораску" я оставил в машине, иду налегке. В свитерочке поверх тельника зябко, но ничего, скоро согреюсь.

Из уличного сумрака входим во мрак мертвого здания. Нас встречают. На первом плане двое голубчиков, одетые по-спортивному, будто лыжники. Вот только вместо лыж у них автоматы великого Калашникова. На втором плане пацан со снайперской винтовкой у плеча. Анекдот - снайпер всего-то в десятке метров, на кой, спрашивается, целится через оптику с такого смехотворного расстояния? Винтовка у снайпера знатная: винтарь "маузера", 7,62 миллиметра. На вид винтовка похожа на спортивное оружие, и сам снайпер напоминает спортсмена - биатлониста на позиции.

Снайпера отлично видно, хотя вокруг полно темных углов. Полагаю, его выставили на всеобщее обозрение, дабы отвлечь наше внимание, а где-то в темноте прячется настоящий стрелок.

Пора заняться арифметикой. Две пустые тачки на улице, это человек десять в сумме. Плюс четверо или пятеро оставшихся в джипе. Итого пятнадцать. Допустим, еще два транспортных средства подъехали к месту событии другой дорогой. Пусть не два, а три, не думаю, чтобы больше. Итого получается где-то человек тридцать. Пятерку из джипа выносим за скобки. Минус Баранов, минус как минимум четверо черных бизнесменов-продавцов, ничего не смыслящих в оружии, минус, будем оптимистами, пятеро лохов, уверенных, что в оружии и прочем они доки, а на самом деле являющихся помехой для настоящих профи. В остатке пятнадцать боеспособных единиц. Пятнадцать разделить на три - по три ствола на каждого из вновь прибывших. В реалиях на Элеонору направляют максимум одну дырку, плюющуюся пулями, а то и ни одной, один ствол будет следить за китайцем и тринадцать за мной. "Чертова дюжина против Бультерьера" - звучит красиво, не правда ли?

Привратники с автоматами обыскали нашу веселую троицу. У Ли и у меня ничего не нашли, у Элеоноры отобрали ридикюль и видеокамеру. Мэм протестовала, на что ей было сказано, дескать, ни с сумочкой, ни с видео ничего плохого не случится, а если вдруг захочется покурить - угостят.

Снайпер сунул винтовку под мышку, по-дружески махнул нам рукой, мол, айда за мной. Идем. Над головой высокие дырявые своды, балки, какие-то трубы. Справа и слева горы каменного и железного мусора, недостроенные стены, опять же трубы с вентилями и без. Сзади парочка с автоматами.

Входим в... Наверное, здесь должен был быть огромный цех. Пространство типа стадиона средних размеров. Вместо трибун - ярусы, соединенные лестницами. Нечто, похожее на печку в избушке великана, темнеет в одном углу, в другом невероятных размеров агрегат, смахивающий на недоделанный самогонный аппаратище. Под сводом крыши, конечно, дырки. На относительно ровном каменном полу, естественно, все тот же битый кирпич точками, ржавые железяки и клочки просачивающегося сквозь прорехи в крыше снега. Холодно и неуютно. Такое впечатление - костры посередине зала не согревают воздух, а, наоборот, оттягивают на себя тепло.

Источники огня я назвал кострами, не подумав. Какие же это костры? До ужаса проржавевшие жестяные бочки, в которые свалили чего-то горючее и плеснули соляркой, конечно же, кострами назвать нельзя. Восемь бочек-факелов выставили по кругу диаметром с цирковую арену. Огненное освещение арены вполне сносное для видеосъемки. Вокруг арены толпятся люди. Раз, два, больше десяти, значит, еще пятеро, по самым желательным прогнозам, прячутся в закутках, мерзнут в обнимку со стрелковым оружием, снабженным оптикой, на ярусах.

Подходим к арене, навстречу выдвигается солидный мужчина в теплом тулупе и качественной ондатровой шапке.

- Приветствую вас, - обращается солидный к Элеоноре. - Видеокамеру проверят и через минуту вам вернут. - Голова, утепленная ондатрой, поворачивается ко мне: - Вам делаем инъекцию?

- Йес, мне укольчик. - Глупо улыбаюсь, рот до ушей. Я как бы жлоб, который подписался на сомнительный эксперимент, а как до дела дошло, застремался и за показной веселостью пытается скрыть предстартовый мандраж.

- Закатайте рукав пока.

"Пока" что? Ага, понятно - к нам подходит малый с металлоискателем и еще один с собачонкой породы спаниель на коротком поводке. Малый с металлоискателем проверяет нашу троицу на предмет спрятанных в одежде опасных механизмов и колюще-режущего вооружения. Собачка натаскана по запаху обнаруживать взрывчатку. Шмон номер два длится немного дольше, чем предварительный обыск на входе, и заканчивается ничем, в смысле - у нас ничего такого-этакого опять не находят.

- Вы мне не доверяете?! - возмущается Элеонора.

- Доверяй, но проверяй, - назидательно учит солидный и делает отмашку. - Доктор, приступайте.

"Доктор" Баранов появляется сзади, из-за моей спины. Доселе он прятался где-то в закоулках. Как я и ожидал. Баранов высок и плечист. Я узнал его сразу. Хоть он и отрастил волосы до плеч, спрятал под прической приметливые маленькие ушки, но махонький носик не спрячешь, и овал лица плохо поддается изменениям, по себе знаю.

Баранов с непокрытой головой, в дутой полуспортивной куртке, в голубых молодежных джинсах и ботинках с высокой шнуровкой на толстой подошве. По сравнению с той фотографией, что показывал Кореец, внешне он помолодел. Баранов держит спину удивительно прямо, двигается уверенно и спокойно. Не спеша вынимает из кармана никелированную прямоугольную коробочку, не спеша открывает. В коробочке вата, в вате шприц. Привычно взявшись за шприц, Баранов роняет коробку под ноги, перешагивает, глядя на цилиндрик шприца, произносит негромко, деловито:

- Все по местам, приготовьтесь.

Люди вокруг арены засуетились, забряцали оружием. Элеоноре принесли ее видеокамеру. Более массивный, чем у женщины, агрегат для видеосъемки появился в руках у того малого, что обследовал нас металлоискателем. Обиженно тявкнул спаниель, начальник вислоухого служебного пса привязывал четвероногого подчиненного к торчащей из щели в полу за спинами зрителей проволочной загогулине. Вышел в центр арены Ли, передернул плечами, присел, подпрыгнул, сцепил пальцы, хрустнул суставами.

- Рассредоточились! - гаркнул солидный мужчина в ондатровой шапке и, панибратски приобняв Элеонору за плечи, подвел ее поближе к арене. - Отсюда снимайте. Наш кинооператор вон справа встал. Не беспокойтесь, в кадр нашему киношнику не попадете, я дал указания... Рассредоточьтесь, кому сказал?!

Народ, суетясь, рассредоточился. Вооруженные люди пропорционально занимают интервалы между бочками-факелами. Вооружены зрители в партере, как и те двое при входе, автоматами Калашникова. Похожий на биатлониста снайпер с винтовкой "маузер" забрался на кучу мусора в пяти шагах от арены, устроился, можно сказать, в бельэтаже. Жаль, очень жаль, никак не проявляют себя невидимые стрелки на галерке и в ложах.

Зрители, готовые принять активное участие в предстоящем спектакле, и кинооператоры занимали определенные им солидным распорядителем места, разминался в центре арены антипод главного героя, а иголка шприца с "эликсиром Тора" тем временем проколола мою геройскую кожу на сгибе руки с другой стороны локтя и вошла в вену. Баранов попал в извилистую синюю жилку с первой попытки.

- Предупреждаю: как только препарат начнет действовать, тебе захочется порвать всех подряд... - Баранов медленно надавил на пластмассовый поршень разового шприца. - Сдерживайся. Твой враг - узкоглазый. Прыгнешь на любого другого - пристрелят. Уяснил?

- Усек.

Будь я зелен и неопытен, непременно прямо сейчас, пока он совсем-совсем рядом, попытался бы его кончить. К счастью, я зрел и бит, я знаю, что давно нахожусь, как принято говорить - "на мушке", и не на одной. На любое резкое движение снайперы отреагируют плавным нажатием курков. И хоть одна пуля, да попадет в череп, отключит мозг. Конечно, девяносто девять процентов - я успею убить Баранова до того, как превращусь в дуршлаг, однако цифра 99 меня не устраивает. Прежде чем душа расстанется с телом, я должен быть стопроцентно уверен - алчный ученый с навыками фельдшера мертв и никакая реанимация ему уже не поможет.

- Марш в центр. - Иголка выскользнула из вены Баранов отечески хлопнул меня по плечу. - Шагай Порви китайца, порадуй публику.

Я двинулся к центру арены, где заждался спарринг партнер Ли. Баранов присоединился к группе основных зрителей, встал между бочкой - одним из источников живого света - и солидным распорядителем в ондатре. Баранов достал из кармана пистолет. Такой же пистоле "ТТ" достал солидный. Далее стояли Элеонора с видеокамерой, тощий дядечка в очках, молодой человек с интеллигентным лицом, пузатый коротышка с красным носом. А дальше более стандартные типажи. Молодой интеллигент, тощий очкарик и коротышка вооружены, как и большинство, "калашами". Они держат автоматы неумело, им привычнее держать деньги, бокалы с шампанским, фишки для рулетки, стопки финансовых документов. Это - продавцы, "бизнесмены", мать их в дышло! В компании продавцов покупательница Элеонора, сука! Урод в ондатровой шапке за главного, ненавижу! Баранов, гадина, целится в мою спину, пидор гнойный! Ли, китайчонок недобитый, вылупился на меня обезьяньими глазами, мудак желтый! Ненавижу! Всех подряд!

"Стоп! Стой, Бультерьер!" - командую себе и останавливаюсь. Откуда во мне столь острая, слепая ненависть ко всем, кого я вижу и кого чувствую?.. Вакцина! Всосалась в кровь проклятая и начала действовать. Я весь дрожу от ярости, пьянею от сладкого предвкушения боя. Тело сделалось легким, почти невесомым. Яростная дрожь превращает меня в сгусток энергии, которой необходим выход! А мозг, как ни странно, холодно просчитывает варианты наиболее эффективных боевых действий, эмоции не мешают мозгу считать. Я похож на мегатонную ядерную ракету на старте, содрогающуюся от собственной мощи. Пусковой механизм запущен и бортовой компьютер с удовольствием корректирует траекторию смерти. Все резервы моего организма мобилизованы и будут самоуничтожаться, уничтожая все вокруг в соответствии с формирующейся в мозгу программой. Я фантастически опасен, но не бессмертен и, конечно же, уязвим. Ну так и крылатую ракету можно сбить, правда?

- Порви китайца! - крикнул Баранов.

"Порви китайца, порви китайца, китайца..." - эхом зазвучало в голове.

Секунд тридцать назад я умел полностью контролировать свою психику, сейчас не умею. Все навыки самоконтроля смыло вакциной.

- Порви его! - командует Баранов, и его крик разносит вдребезги остатки хрупкой платины самозапретов.

Я прыгаю высоко вверх, кручу сальто в воздухе. Вакцина удесятерила мои силы, прыжок получился очень высоким. Зрители вокруг арены дружно ахнули. Ли потерял меня из виду.

Ли судорожно отступил на полшага, присел, задрал голову кверху и увидел стремительно приближающиеся подошвы моих кроссовок. Сейчас я приземлюсь китайцу на плечи, обе его ключицы сломаются, он падет ниц, а я опрокинусь ему на спину и услышу столь приятный уху хруст позвонков врага...

Стоп! Ли мне не враг! Враг - Баранов. Ли - друг и партнер в этом бою!

Невероятным усилием воли заставляю колени расслабиться. Кроссовки касаются покатых плеч Ли, ноги пружинят. Кости спарринг-партнера выдерживают, а я рыбкой ныряю вниз, касаюсь ладонями пола, кувырок в двух плоскостях - и вот я вновь на ногах, за спиной ошеломленного китайца.

Узкая спина Ли близко, слишком близко! Одно движение - выпад с ударом кулака в крестец, и китайцу не жить!

Тело дернулось, готовое убить Ли. Я снова сумел удержать расчетливую ярость вожжами воли, сумел победить себя самого на краткий миг, достаточный, чтобы Ли отскочил на безопасное расстояние...

Воистину, никогда до сегодняшнего дня у меня не было более тяжелого поединка! Сегодня я сражаюсь с самим собой, сегодня я должен обуздать взбесившееся тело, обязан укротить инстинкты, перехитрить собственный мозг компьютер, обмануть вселившийся в меня дух бога Тора, бога войны древних викингов. До поры надо сдерживаться. Надо суметь сдержаться. До поры. До той сладостной секунды, когда наконец-то будет можно и станет нужно выплеснуть из себя дикую, первобытную ярость!

Ли смотрит на меня обиженно и удивленно. "Мы так не договаривались", недоумевают его круглые обезьяньи глаза. Ты прав, Ли. Мы планировали иной рисунок схватки. Стиснув зубы, смещаюсь таким образом, чтобы Баранов оказался прямо за мной. Ну, давай же. Ли! Действуй в соответствии с нашим планом, быстрее! Еще секунда, и дух бога Тора победит мою волю. Ну же, Ли!

- У! - Скрюченные запястья Ли взметнулись над головой с круглыми, немигающими глазами. Ли скакнул вправо, влево, устремился ко мне зигзагами, с каждым шагом-скачком двигаясь все быстрее и быстрее. Вот он уже совсем рядом, размахиваюсь и остатки волевых усилий трачу на то, чтоб мой кулак промахнулся.

- Уай-у! - Ли взвизгнул, и его ладони звонко шлепнулись о мою грудь, локти резко разогнулись, бедра довели толчок. Я потерял равновесие, полетел.

Дилетанты недооценивают эффективность толчков в рукопашной схватке. Подчас толчок куда эффективнее бросков и ударов. Недаром в так называемых "мягких стилях" кунг-фу, в "стилях мудрецов" технике толчков уделяется особенно пристальное внимание.

Если бы Ли толкнул не меня, а кого-нибудь другого, уверен - этот другой непременно сломал бы шею, приземляясь после долгого полета. Толчок снес меня, будто порыв ураганного ветра, швырнул на край арены. К изрыгающей пламя бочке, возле которой находился Баранов. Я, можно сказать, почти телепортировался, и снайперы, нет сомнений, пусть ненадолго, но перестали меня видеть. Для меня, терминатора, главное - избежать прямого попадания в голову, сердце, позвоночник. Остальное неизбежно...

Пролетев за долю секунды добрых семь с половиной метров, падаю у ног Баранова, ударяясь о раскаленную бочку, и воздаю хвалу Будде - больше нет надобности сдерживать рвущуюся на волю жажду к уничтожению, с облегчением отдаюсь во власть богу Тору...

Когда я оказался рядом, Баранов, повинуясь естественным человеческим реакциям, отступил на шаг, но все равно я, растянувшийся в пыли, достаю руками его щиколотки, дергаю...

Прежде чем упасть, Баранов стреляет. Пуля попадает мне под правую лопатку. Ощущаю пулю, однако боли нет - берсеркеры не чувствуют боли.

Боковым зрением вижу, как Элеонора выбила автомат из рук стоявшего рядом с нею плечом к плечу тощего очкарика. Отпускаю пойманные щиколотки, отталкиваюсь локтями от пола, накрываю своим телом упавшего Баранова и, прижав его к груди покрепче, переворачиваюсь на спину. Баранов прикрывает меня от снайперов, их винтовки молчат, стреляет солидный мужчина в ондатровой шапке. Солидный выстрелил с перепуга, как раз когда мы в обнимку с Барановым только-только перевернулись. Свинец, царапнув ребра Баранова, попадает мне в живот.

Завладев автоматом, Элеонора присела на корточки, завертелась юлой, поливая длинными очередями столпившихся вокруг мужчин. В криках раненых не слышно вопля Баранова - я вцепился пальцами в его глаза, зубами поймал его шею, коленями сдавил задетые выстрелом ребра...

Автоматная очередь прошила ондатровую шапку солидного мужчины с пистолетом. Это выстрелила не Элеонора, то стрелял Ли, слышу его визгливое "уай-у", значит, и китаец завладел оружием. Пьяная обезьяна с автоматом, наверное, выглядит круто. Жаль, я его не вижу, перед глазами лицо Баранова с двумя кровавыми пятнами под белесыми дугами бровей - равнодушное лицо только что погибшего ученого, который на горе себе разгадал тайну садистской ярости берсеркеров.

А снайперы еще не поняли, что главный охраняемый отбыл в мир иной, снайперы поймали видимые части моего тела в перекрестия прицелов и методично работают. "Чпок" - мерзко всхлипнула пораженная пулей голень. "Дзынь" отрикошетила в бочку пуля, насквозь пробив мне предплечье. Но боли по-прежнему не чувствую и вес еще хочу убивать, одного трупа берсеркеру мало.

Вырываю из пальцев накрывшего меня мертвеца пистолет, поворачиваю голову, чтоб лучше видеть фланг, где замолчал автомат Элеоноры. Она расстреляла всю обойму и подобно мне отнимает у близлежащего покойника "Калашников" со снаряженным магазином.

Мое зрение обострилось необычайно, я замечаю брошенную кем-то, возможно, смертельно раненным Элеонорой бойцом, гранату еще в полете.

Тяжелый овал гранаты исчезает, не долетев нескольких сантиметров до стройных ног девушки, вместо него расцветает пышный цветок ослепительного, оглушающего пламени. Клянусь - я увидел взрыв до того, как потерял сознание...

...Я очнулся в темноте. В полной темноте, неспособный глубоко вздохнуть и пошевелиться. Взрывной волной, как метлой, на меня швырнуло трупы солидного мужчины с раскуроченной автоматной очередью макушкой вместо ондатровой шапки, тщедушного очкарика и того, что осталось от Элеоноры. А сверху кучу-малу трупов присыпало щебенкой. Берсеркер во мне умер, дух Тора улетучился, но я пока живой. Пока...

Первая мысль после возвращения сознания - об Элеоноре. Зачем она включилась в игру? Ведь мы планировали, что я один выступаю в роли камикадзе. Я убиваю Баранова, меня расстреливают снайперы или автоматчики, и все, конец, занавес. За кулисами Элеонора выражает свои соболезнования по поводу случившегося, мол - вакцина оказалась слишком дурманящей, боец сошел с ума, творец вакцины оказался в зоне досягаемости, и его, образно говоря, творение убило создателя. В крайнем случае пришлось бы оправдываться Ли, доказывать, дескать, он случайно толкнул меня в сторону Баранова. В крайнем случае Элеонора предложила бы продавцам солидные отступные, быть может, ее и Ли взяли бы в заложники, но... Но все произошло иначе, чем мы задумали. Быть может, до начала спарринга один из продавцов - молодой человек с интеллигентным лицом или худосочный очкарик - сказал Элеоноре нечто такое, что заставило ее пойти на крайний риск. А Ли, видя прыть хозяйки, оперативно вписался в ситуацию. Например, Элеоноре сказали: мол, случись чего экстраординарное, и ее замучают пытками. Или... Впрочем, к чему гадать? Не исключен вариант, что у женщины просто не выдержали нервы. Все-таки женщина...

Я поднапрягся, шевельнул ногой. Шевеление отозвалось нестерпимой мукой в каждой клеточке, в каждом атоме телесной оболочки, я вновь потерял сознание...

Второй раз меня вернула из забытья боль еще страшнее, чем та, что лишила меня чувств. Хвала Будде, дедушка учил, как бороться с врагом по имени боль. Предстоял долгий поединок, но прежде я попытался понять, отчего до сих пор живой, отчего меня не добили?

Элеонору сразила граната. Конечно, и Ли тоже погиб - снайперы свое дело знают. Погибла и вся руководящая верхушка противника, и многие из рядовых вражеских солдат. А оставшиеся невредимыми и без командования рядовые спешно ретировались с арены боевых действий. Проще говоря - бежали подальше и побыстрее от скопления покойников и от того кургана трупов, под коим был погребен я. Весьма вероятно, полоснули очередями в останки над моим израненным телом, и не удивлюсь, если свинец контрольных выстрелов утяжелил меня граммов этак на девяносто. Интересно, как спаниель-нюхач? Выжила безвинная тварь или нет? Хочется верить, что выжила... Выживу ли я, тоже интересно, но гораздо меньше. Постараюсь выжить, разумеется, хотя шансов до смешного мало...

Поединок с болью я проиграл. Я проигрывал его раунд за раундом, проваливаясь в небытие с каждым разом все глубже и глубже...

И я перестал бороться...

И я удивился, когда услышал голоса...

И глаза мои, как я думал, закрывшиеся навсегда, открылись...

И я увидел розовое пятно...

И розовое пятно обрело очертания...

И я узнал Корейца...

Часть третья

Последняя гастроль

Глава 1

Я - прапорщик

Я открыл глаза. За окном, за шторами, занимался рассвет, электронные часы на прикроватной тумбочке подмигивали двоеточием секунд между цифрой "четыре" и двумя пятерками. Пора вставать. Мне пора, а Клара пускай еще поспит.

Как можно осторожней я переложил женскую головку со своего плеча на подушку, сел тихонечко, точнее - попытался перейти из положения лежа в позицию сидя как можно тише, но, увы, капризная панцирная кровать, сволочь казенная, мерзко заскрипела фальцетом, чтоб у нее все пружины ржавчина съела!

- Ты куда?.. - проснулась Клара, приподнялась на локотке.

- Спи, - я погладил здоровой рукой растрепанные волосы женщины, - еще нет и пяти, спи, а мне пора на свидание.

- На свидание? - Локоток устал держать стройное тело, затылок любимой смял наволочку, губы улыбнулись. - А ну-ка признавайся, коварный, как зовут разлучницу? Ну?

- Слабохарактерность, - признался я чистосердечно. - Гусар попросил о встрече в пять тридцать, и я, мягкотелый, не смог ему отказать.

- У тебя свидание с мужчиной? - озорно сверкнули красивые глаза из-под густых ресниц.

- О мадам! - Моя рука прекратила гладить пух ее волос. - О, какая же вы испорченная, право! - Я скорчил обиженную физиономию. - Как же вам не стыдно. - Я встал и похромал к двери. - Ну ладно б еще обо мне вообразить этакую гадость, но подозревать в содомии капитана Гусарова... Ужас!

Я вышел из спальни, прикрыл за собой дверь, и шутовское выражение исчезло с моего нового лица, с лица, к которому я все никак не привыкну. Клара в последнее время стала чаще улыбаться и балагурить, и мне ей вторить да подыгрывать все труднее и труднее. Она уверовала, что все напасти в прошлом, я же в этом совсем не уверен. Само собой, я рад ее улыбкам и озорным чертикам в красивых глазах, но...

Открылась дверь детской, в коридор выглянула Машенька, и пришлось срочно загонять мрачные мысли в подкорку. Прикидываться оптимистом перед ребенком гораздо сложнее, чем перед взрослым.

- Привет, егоза! - Я подмигнул задорно Машеньке и, спохватившись, спрятал правое предплечье, заканчивающееся культей, за спину. - Привет! помахал девочке пальцами левой, целой, так сказать, руки. - Не спится, егоза? Или пи-пи захотелось?

- Я к маме хотю, - Машенька покосилась на дверь у меня за спиной. Мозна?

- "Мозна", - передразниваю Машеньку, - если осторожно.

Игру в дразнилки с подмигиванием Машенька, как всегда, не приняла, босые пяточки деловито затопали по полу, дверь в нашу с Кларой спальню скрипнула баском, открываясь, и залаяла тенорком, возвращаясь в исходное закрытое положение.

Машенька отвлекла меня от одних мрачных мыслей и спровоцировала другие, не менее тревожные. Ничегошеньки, черт побери, у нас с Машенькой не получается в смысле контакта. Дичится меня ребятенок, стесняется, как бы я ни старался, чего бы ни делал. О великий Будда, за что мне это испытание? За что эти взгляды детских грустных глаз?

Из спальни послышались тихие женский и детский голоса, я вздохнул тяжко, тряхнул головой и поковылял дальше, в ванную.

Надо бы поменять лампочку в ванной комнате, а то освещение будто в морге. В тусклом зеркале над раковиной лицо, которое мне не симпатично. Пластические хирурги пытались зачем-то сделать из меня красавца, а получился урод. Впрочем, может быть, я возвожу на медиков напраслину. Свой фейс до операции я не видел, и морду мою, пострадавшую от взрыва гранаты, никто, конечно, не фотографировал, а сам-то я в упор не помню, как конкретно пострадала личина в финале разборок на ристалище берсеркеров. В памяти осталась только боль. И лицо Корейца. И еще помню, как я очнулся неожиданно для эскулапов на хирургическом конвейере, как увидел изжеванную, окровавленную кисть своей правой руки в эмалированной ванночке, услышал строгий голос: "Ногу оперируем, ногу! Мордой займемся в последнюю очередь..."

Блин! Новых бритвенных станочков, оказывается, больше ни одного, а эти, что теснятся в стаканчике на полочке под зеркалом, я уже использовал каждый раз по дцать, хоть они называются разовыми. На фиг, не буду сегодня бриться. Воспользуюсь услугами совмещенного санузла по-быстрому, сэкономлю лишнюю минуту.

Из комнатки с ванной, раковиной и унитазом я вышел, ощущая мятное послевкусие зубной пасты на зубах-имплантантах и приятную легкость в кишечнике. Поворот налево, шаг здоровой ногой, шажок хромой конечностью, и я на пороге личной гардеробной.

Гордым словом "гардеробная" я называю помещение кладовки Полезной площадью два метра квадратных. Помимо прочего, здесь висит на "плечиках" так ни разу и не надеванная форма с погонами прапорщика. Здесь же, на полочке, лежат мои протезы. Одну искусственную правую лапу мне вручили в госпитале, другую, по моей просьбе и с молчаливого согласия начальства, смастерил тутошный оружейник Аристарх Пантелеймонович.

Кроме лапы, Пантелеймоныч сваял инвалидную палку с сюрпризом по моим эскизам, вон она притулилась в углу, рядышком с обычной "клюшкой" из аптеки.

Пожалуй, протезы сегодня оставлю на полочке, палочку возьму обычную, как и всегда, а оденусь, пожалуй, вот в эти шорты-бермуды, в футболку без рисунков и обуюсь в любимые, стоптанные донельзя кроссовки. Носки? Да ну их, жаркий день обещали синоптики, пусть сквозь прорехи в кроссовках стопы "дышат".

Оделся, сунул ноги в кроссовки, взял "клюшку" и потопал на кухню хлебнуть молока на дорожку, ан, не тут-то было!

- Садись, завтракай нормально, - велела Клара, кутаясь в халатик и манипулируя с микроволновкой.

- Зря ты вставала, ей-богу. Я бы...

- Садись, лопай кашу, - перебила Клара. - Через минуту закипит кофейник, круассаны, - Клара выключила микроволновку. - Ой, а круассаны сгорели.

- К черту их, дай хлебушка, - я оседлал табурет. - Машка уснула?

- Ага. Забралась ко мне в постель и засопела, как поросеночек.

- Таф и фы бы пофпала ефе, - произнес я набитым ртом, проглатывая катышки манной каши.

- Прибраться надо. В восемь Зинка приведет Сашку на побывку, а у нас кавардак в детской, неудобно. Пей кофе, вот тебе булка с маслом.

- Спасибо. - Клара не умеет готовить. Каши у нее получаются отвратительно, кофе и того хуже. - Спасибо большое, все очень вкусно. Отодвигаю тарелку с остатками манки, хлебаю жидкий кофе. - Тебе перед Зинкой за беспорядок неудобно? Ну ты даешь, подруга! А то ты к Зинке не заходишь, а то ты не видела их караван-сарай.

- Зинаида - майорша, - улыбнулась Клара уголком идеально слепленных природой губ, - а я - сожительница прапорщика, мне надлежит блюсти образцовый орднунг. Ферштейн?

- Яволь. А дозволено ли прапору позорному поцеловать сожительницу перед уходом?

- С небритыми не целуюсь.

- Черт с тобой, оставайся нецелованной. - Я допил залпом остатки кофе, поднялся с табурета. - Ауфвидерзейн, фрау Клара. Не разрешай Сашке с Машкой долго в компьютер играть, пусть-ка лучше они порисуют, что ли...

- Темный ты у меня, господин прапорщик. Они и рисуют на компьютере. В прошлый вторник, когда Зинка сунула подкидыша, они так Бритни Спирс нарисовали, так ее... Погоди-ка, я, кажется, тебе показывала их художества, помнишь?

- Не-а, не помню, прости, - оперевшись на палку, я двинулся к выходу. Неужели Санька у нас гостевал аж целую неделю тому назад? Такое впечатление, он тут чуть ли не каждый день долбит клаву старика Пентиума.

- А хоть бы и каждый день, мне с ними, с детьми, лучше, время быстрее пролетает.

Знал бы я Клару не так хорошо, я бы подумал, что она меня упрекает. И за забывчивость, и за то, что заперта здесь, на базе, как в тюрьме.

На самом деле я в курсе, каким образом развлекаются с компьютером детишки, и я прекрасно помню, сколько раз и когда майорша Зинаида "подкидывала" нам, то есть Кларе, своего сорванца. Я помню наизусть расписание автобуса, который периодически возит Зину и других офицерских жен в Москву. Выезжают за забор и супруги сержантов, и незамужние, только мои, Клара и Машенька, как попали сюда полтора года назад, так и сидят безвылазно. И все к их положению привыкли, для всех, в том числе и для Клары с Машенькой, это стало вроде бы само собой разумеющимся. Но не для меня, нет.

Кстати, и офицеры с сержантами, то есть и мужское население базы, все, за исключением срочников, случается, ездят в столицу отнюдь не по делам. А я ни разу не выходил за забор. Я и коптерщик дядя Федор. Во всяком случае, не припомню, чтоб дядя Федор уезжал на "московском автобусе", как сей "Икарус" называют тутошние обитатели.

Надо же, помянул в мыслях дядю Федора, вышел на свежий воздух, и нате вам - вот и он, собственной колоритной персоной, идет-бредет, волочит за собой совковую лопату, шаркает хромовыми сапожками по асфальту. Рядом трусит верный пес Шарик, на широком плече коптерщика примостился, вцепившись когтями в гимнастерку, кот по кличке, разумеется, Матроскин.

Пес Шарик - продукт соития пуделя с болонкой, и кот Матроскин вовсе не полосат, как одноименный персонаж из мультфильма, а пушист и грузен, да и во внешности пожилого мужчины, прозванного "дядей Федором", ни одной общей черточки с хрестоматийным героем автора Успенского. Нашенский дядя Федор по национальности армянин, меня он старше лет на пятнадцать, если не больше, он приземист, сутул и страдает одышкой. Родом дядя Федор из детдомовских, семьи не завел, детей не настругал. Всю жизнь он в спецназе. Денис Гусаров как-то мне поведал: мол, собирались лет дцать назад отправить Потерявшего на службе здоровье армянина-спецназовца в отставку, так он накатал телегу некоему маршалу, коего в свое время буквально заслонил от пули. Вроде бы чужую пулю дядя Федор принял на грудь в джунглях Вьетнама, и, говорят, летеха, дослужившийся ныне до огромных звезд на погонах, подхватил раненого спасителя, обильно обмочился и прилюдно пообещал: дескать, отблагодарю за жизнь молодую тебя, ара, когда и как пожелаешь. Геройский хачик обещание запомнил и, едва его собрались турнуть на гражданку, написал спасенному рапорт с просьбой остаться в рядах, плевать, на какой должности. Маршал оказался неожиданно памятливым и совестливым, определил старика сюда, на базу, и уже здесь дядю Федора сделали каптерщиком.

Настоящего имени, равно как и звания дяди Федора, я не знаю, он не носит знаков отличия и откликается на прозвище. Иногда его, как он сам выражается, "прихватывает", и приходится старику отлеживаться в медпункте, в госпиталь уезжать дядя Федор отказывается категорически. Однажды я видел его случайно голым по пояс, зрелище впечатляющее - ни клочка гладкой кожи, сплошь шрамы. Отказы от поездок за забор, в тот же госпиталь, а тем паче в Москву, он мотивирует беспокойством за подопечных животных, однако я подозреваю, что старый просто-напросто боится мира вне территории базы. Пообтесались клыки у дряхлеющего волкодава, меж тем привычка оценивать внешнюю среду с точки зрения потенциальной опасности осталась, вследствие чего экс-супермен приобрел целый букет комплексов и фобий.

Мне, калеке, почти однорукому и хромоногому, дядя Федор симпатизирует. Видимо, считает, что мы с ним одного поля ягоды. Его, образно выражаясь, клыки стесало время, мне же не повезло, мне их вышибли.

- Здоров, дядя Федор.

- Здорова, ара.

"Ара" - единственное армянское слово в скудном на цензурные выражения словаре коптерщика.

- Куда чешешь со сранья, Федор Батькович?

- Трофим, бля, разбудил. Генералы, нах, ночью, суки, ему позвонили, в рот их, приедут, нах, сука-бля, на зорьке, в рот им килограмм печенья. Трофим, бля, просил червей, нах, накопать.

- Червей накопать? - переспросил я, нагибаясь, дабы потрепать кудлатый загривок Шарика. - На рыбалку, что ли, генералы собрались?

- Ну, дык, бля, наверное, нах, бля! А удочек у меня, нах, ни хера, бля. Своих, нах, не возьмут, и кто, нах, будет крайним? Дядя Федор, бля! Нах, сука, бля, пидоры...

Похабные междометия сыпались из дяди Федора, будто всякие разные вкусности из мифического рога изобилия, а я не без интереса наблюдал, как кот Матроскин балансирует на плече хозяина, я чесал Шарика и, что называется, "фильтровал базар".

Отфильтрованная информация оказалась весьма и весьма ценной. В окрестностях базы, оказывается, протекает река. Течет она в стороне от магистральной дороги к воротам базы, но к ней есть лесная проезжая дорожка. Речка, со слов дяди Федора, "говнотечка", однако два года назад "наш" генерал поймал в ней охеренную рыбину.

- ...нах, бля, тогда с лодки с резиновой ловил. Удочку, нах, тогда с собой привозил, а лодку, нах, суку, тогда пропороли, бля. Она, нах, лодка-то, у меня залатанная, но, бля, потечет, и, бля, я ж буду крайним, нах. Два года, нах, на ней не плавали, нах, легко могет, сука, рассохнуться, лодка-то, резина-то, нах, у ей, бля, херовая, американская, нах, бля...

Так-с, отбросим "нах" и "бля", что останется? Остается речка, по которой можно плавать на лодке. Знать, не такая уж и "говнотечка" та речушка. В смысле - не ручеек, возведенный в ранг реки...

Сведения о местонахождении базы и прилегающих окрестностях я собираю по крупинкам, словно старатель золотой песок. На сегодняшний день мне известно, в какой стороне и насколько далеко находится Москва, известно, что городишек - деревенек - хуторов - дач поблизости нету, известно, что лес вокруг смешанный и холмистый, и вот теперь я узнал о речке в том лесу. Повезло.

- ...нах, бля. Погребу, бля, в парк, сука. Там, бля, в елках, должны, сука, черви водиться. Тогда-то, по-за тем летом, бля, когда генерал лодку пропорол, суку, я в парке, помню, за пять минут, бля, литровую банку, бля, нарыл, но тогда лето, бля, было дождливое, а ща, бля, сухостой, бля, суходрочка, сука... Ты-то, бля, чего, нах, в рань-срань-херань выполз, бля?

- Дениску Гусарова иду натаскивать... Ой, бля! Он же ж, бля, просил никому ни гугу про индивидуальную дрючку, а я, бля, рот-решето, проболтался, бля, мудак...

- Не ссы, бля. Не виделись мы, нах, не встречались, сука, сегодня.

- О'кей, спасибо. Я тебя не видел, про занятия с Деном не говорил, сука, и ты меня, мудака, не встречал. О'кей?

- Хокей, бля. Бывай.

- Будь. Счастливой охоты.

Дядя Федор покосолапил к парку, я похромал в обход жилой пятиэтажки. Он шаркал подошвами сапог, я стучал палкой. Сворачивая за угол, я оглянулся на лай Шарика и мяуканье Матроскина. Кот и пес охотились на птичек - пехотинец Шарик бежал по направлению парка, распугивая птах лесных, снайпер Матроскин жег пернатых взглядом, готовый в любой момент десантироваться с хозяйского плеча и атаковать добычу в полете. В редкие паузы между "гав" и "мяв" вклинивался добрый мат дяди Федора. Я свернул, и веселая картинка исчезла.

Я шел в обход, огибал с торца пятиэтажку, в которой живу, но которую язык не повернется назвать "родной". За спиной остались изрешеченный асфальтовыми дорожками газон, детская площадка с качелями, левее помойка, вдалеке парк. Слово "парк" можно и правомерно поставить в кавычки, ибо в реалиях "парк" не что иное, как кусок леса, чуть более редкого, чем за стеной и за пятидесятиметровой полосой отчуждения по периметру базы.

Обошел дом, где обитаю, можно сказать, с "семьей" (к сожалению, кавычки присутствуют), подхожу к огромной луже окаменевшего асфальта. Эту площадь мы, местные, так и зовем в обиходе - "лужей".

Пересекаю лужу. По правую, увечную руку - приземистое здание гаража, постройка в два этажа, именуемая в обиходе "магазином", и "канцелярия" на этаж выше, на корпус шире.

О магазине стоит сказать особо. В том же здании находится кинозал на первом этаже и медпункт на втором. Хотя медики оккупировали весь второй этаж, но постройку между гаражами и канцелярией все равно "больницей" никто не называет. Здешние крутые не желают лишний раз поминать медиков, как попы черта. Жрачки, шмоток и всякой приятной в быту фигни в магазине всегда полно, а кассовые аппараты отсутствуют. Вместо кассы - компьютер, куда срочник из обслуги заносит наши суммарные траты. Я, например, ни разу не получал зарплаты и я, конечно, спрашивал у Трофима, из какой суммы доходов исходить при планировании месячного бюджета, однако Трофим в ответ лишь рукой махнул, типа, трать сколько пожелаешь. Коммунизм, блин, честное слово.

Заскрежетало слева, поворачиваю голову и вижу колбасу тира, что находится с другой стороны асфальтовой лужи, точнехонько напротив магазина, вижу Трофима, сиречь коменданта базы, подполковника Трофимова, который выходит из тира, забрасывая за плечо пару охотничьих двустволок и прижимая локтем к боку фасонистую замшевую сумку с бахромой.

- Хаудую! - крикнул мне Трофимов и завозился с ключами, с замками дверей в тир.

- Дуюду! - Я замедлил и без того небыстрое ковыляние.

- Куда так раненько?

- Купаться, - я позволил себе маленькую, невинную ложь.

- Дядю Федора не видал?

- Да ну его, - я досадливо отмахнулся культей. - Ну его, шулера. Позавчера дядь Федор уломал в очко сыграть, на американку, продулся я, к черту, в пух. Шесть желаний ему, нах-бля, должен, заманаюсь теперь у Шарика блох ловить, а для Матроскина из магазина сметану таскать.

- Не бери в голову, - улыбнулся Трофим, пряча ключи в карман спортивных брюк трико. От широкой улыбки глубокий шрам на щеке подполковника изогнулся причудливой сороконожкой. - Дядька Федор, он забывчивый. Встретишь его, он и не вспомнит про позавчерашнюю американку. Сам только не напоминай.

- Спасибо за совет.

- Не за что.

Очень интересно, переоденется Трофим к приезду генералов или так их и встретит, в тельняшке, в спортивных штанах с пузырями на коленках и грязных сандалиях? Вполне возможно, плюнет на переодевание и вихрастую башку без соответствующего убора. А к "пустой" голове, как известно, руку не прикладывают. Возможно, вместо "здравия желаю" поприветствует Трофим генералов панибратским "здрасть", сомнет шрам улыбкой и сообщит: мол, ежели желаете, господа хорошие, не только рыбалки, но и охоты, дык, за ради Бога-Христа, ружьишки в готовности.

Трофим пошел к распахнутым дверям каптерки, к непрезентабельному, однако довольно просторному сараю с печной трубой над плоской крышей. Один угол сарая упирался в кирпичный бок соседа-тира, за другой угол убегает широкая, в две полосы, проезжая дорога. Вдали виднеется запруда КПП, стена с башенками, с колючкой поверху и бараки для срочников.

Служба у солдатиков срочников тут на базе - лафа полная. Можно смело сказать - почти альтернативная служба, ей-богу. Солдатня присматривает за сантехникой и электричеством, убирает мусор, охраняет периметр и т.д. и т.п. И вся эта прелесть в обмен на подписку "о неразглашении", всего лишь.

Кстати, даже ежели дембель из обслуги захочет нарушить подписку, ни фига он, болезный, особенного не "разгласит". Ну, разболтает о наличии присутствия охраняемого объекта, мол, есть в лесах, на расстоянии таком-то от столицы, огороженная стенкой с колючкой территория, ну и что? Ну сболтнет, дескать, на означенной территории, в быту называемой "базой", живут подозрительные военные, которые редко наряжаются в форму и субординацию промеж себя не блюдут. Случается, покидают базу, то по одному, то группой, а то и все сразу, и частенько возвращаются не "с воли", куда вроде бы отбывали, а из госпиталя. А некоторые, бывает, не возвращаются вообще. Иногда рыдает навзрыд одна офицерская жена, ставшая вдовой, иногда бабы голосят хором... Короче, ничего по-настоящему ценного солдатик не "разгласит", ибо на самом-то деле он здесь не служит, а прислуживает, и житье у него, как у довольного собственной участью раба на пиратском острове.

О! Нашел! Вернее - нашлось, блин, замечательно точное сравнение. Пиратская база - это в десятку, в яблочко! Дядя Федор, честное слово, типичный старый пират с котом на плече вместо попугая. А Трофим - образцово показательный комендант пиратской крепости. Он и для головорезов свой человек, и на Большой земле в фаворе, и рабов зря не напрягает. И прочие пиратские капитаны да майоры ведут себя, как и полагается по понятиям джентльменов удачи. К знакам отличия, дарованным державой, флибустьеры равнодушны, друг за дружку умрут, ежели понадобится, однако и раненого товарища добьют, не поморщатся, ежели возникнет, конечно, таковая объективная необходимость. Ребят Кореец собирал поштучно, у всех БИОГРАФИИ. Ребята относятся к собственному телу, как к оружию, а к психике, как к электронной оружейной начинке. Ребята умеют молчать о былых ДЕЛАХ, и жизнь научила их не задумываться о будущем. Под стать и жены, у кого они есть женщины, привыкшие к страшным снам, готовые к одиночеству, к потере кормильца, но всегда или почти всегда показно веселые, не жалеющие для мужей и их друзей ободряющих улыбок, верные и надежные боевые подруги. А пиратские детишки избалованы чрезвычайно. Те, которые малыши. Детки постарше, с благословения Ея Величества Державы, отправляются в интернаты с соответствующим уклоном. Ея Величество заботится о преемственности поколений, взяв курс на взрашивание ДИНАСТИЙ, на формирование КЛАНА...

Мои любопытные вороньи глаза зыркали украдкой по сторонам, все подмечая, как бы проводя ревизию давно приевшемуся пейзажу. В моих, переживших полтора года назад сильное сотрясение мозгах всплывали миражи воспоминаний и образов. Моя инвалидная трость, типа "клюшка", стучала резиновым набалдашником по асфальту. Я приближался медленно, но неотвратимо, к дальней оконечности центральной площадки "пиратской" базы, к спорткомплексу, к самому высокому строению и самому глубокому, если забыть о бомбоубежище.

Поднимаюсь кое-как по ступенькам крыльца, толкаю палкой стеклянную дверь - не заперто, значит, Ден в отличие от меня не опоздал на свидание.

Вхожу в холл, иду, хромаю мимо фрески, сработанной в конце семидесятых годов прошлого века. Во всю стенку намалевана Красная площадь, по брусчатке маршируют бравые десантники. В эпоху перестройки анонимный хулиган намалевал две круглые точки над буквой Е, чем изменил смысл надписи на Мавзолее, а дядя Федор периодически пугает Трофима собственным умением рисовать и грозится изобразить на трибуне главного могильника страны Владимира Владимировича.

Сворачиваю к дверце, которую художник из патлатых семидесятых органично вписал в контуры Василия Блаженного. Вхожу в раздевалку, словно в храм, вхожу со словами:

- Честь имею, месье Гусаров.

- А совести не имеешь! Без двадцати шесть, маза фака!

- Неужели? Как бежит время, с ума сойти. Может, спустимся в бассейн, окунемся для начала, а?

- Не, пошли сначала в зал.

- Как хочешь.

Гусар уже переоделся в широченные боксерские трусы до колен, я ограничился тем, что скинул кроссовки и пошел за ним, тоже босым, мимо душевых, мимо поворота к сауне, в зал.

Зал огромен, хоть в футбол играй, причем не мини, утреннее солнце робко светит в бойницы зарешеченных окон под высоким, высоченным потолком. В зале сумрачно и прохладно. Расплывчатые контуры тренажеров в дальнем углу смахивают на пыточные агрегаты средневековой инквизиции. В другом углу кладбище спортивных животных, там валяются изувеченные пиратами легкоатлетические конь и козел, там же болтаются, свисают с вмонтированной в стену консоли кольца, как две петли с виселицы.

- Слышь, Гусар, лучше в мы в парке стрелку забили. Для нашенских забав зала в принципе ни на фиг не нужно. В бассейн бы сходили, так был бы смысл приходить под крышу, а...

- Показывай, - перебил Денис Гусаров.

- О'кей, как скажешь. С чего начнем?

- Со "спотыкалочки".

"Спотыкалочкой" ребята обозвали трюк, при котором исполнитель останавливает прохожего криком. Хитрость в том, чтобы крикнуть коротко и звонко в тот момент, когда человек собирается поднять ногу для следующего шага.

"Спотыкалочка" - фокус из арсенала гэндзюцу. Сие искусство - гэндзюцу было завезено в Японию в эпоху раннего Средневековья из Индии через Китай и Корею. Конечно, в Индии это "искусство обмана" называлось иначе, там его практиковали факиры, а на Островах искусных фокусников стали именовать "гэндзюцуси". Ниндзя многому научились у иллюзионистов гэндзюцуси, многие трюки и фокусы взяли, так сказать, на вооружение.

Я охотно показываю ребятам разные трюки, помимо прочего весьма полезные, но никогда не объясняю, почему тот или иной фокус у меня получается, а у них нет. Ребятам, между прочим, больше нравится осваивать фишки гэндзюцу, чем нарабатывать иные, более серьезные навыки, ибо в каждом настоящем мужике до конца жизни живет мальчишка, и это, на мой вкус, совсем неплохо, скорее наоборот. Я демонстрирую группе желающих каждый трюк множество раз, разрешаю ученикам его и себя обсуждать, дискутировать, однако тем, которые мозгуют до сути трюка, строго-настрого запрещено делиться откровениями с товарищами. Я не издеваюсь над ребятами, просто, ежели ты сам, самостоятельно, что называется, "просек фишку", тогда трюк становится как бы твоим личным изобретением, и ты в силах не только его повторить, но и усовершенствовать. Точно так же ремеслу гэндзюцуси учил меня когда-то дедушка. Ребята не против подобной, в духе дзэн-буддизма, методики обучения. Более того, им чертовски нравится так учиться. Той же "спотыкалочке" в конце концов научились все, а один насобачился "спотыкать" прохожих беззвучно, жестом, так, как даже я не умею. Денис Гусаров - исключение, ни фига у него не получается, как бы он ни морщил лоб, как бы ни драл горло. Ребята над Деном посмеиваются, а он злится. Ахиллесова пята Гусара - дефицит самоиронии. Гордый Ден, замученный насмешками коллег, попросил меня об индивидуальном занятии, и вот мы здесь, работаем.

- Кийя! - кричу я, Ден спотыкается.

- Продолжаем, - упорный Ден снова меряет шагами зал.

- Давай, повторение - мать учения... Кийя!

Ден споткнулся.

- Гусар, расслабься. На тебя смотреть больно. Да не сверли ты меня глазами, шагай спокойно. Шагай-шагай... Кийя!

Ден упал.

- Почему ты упал, подумай.

- Одна нога за другую зацепилась. Подъем стопы за щиколотку. - Ден прыжком поднялся с пола. - Фишка в крике, да? В тембре звука? Ну подскажи, не жмись! Я читал, что криком можно научить вообще убивать. Фишка в инфразвуке, да? Определенные частоты воздействуют на нужные участки мозга, да?

- Извини.

- За что?

- Я сморозил глупость, зря велел тебе думать. Выключи думалку, доверься интуиции. Шагай и не смотри под ноги. Марш! Марш-марш... Кийя!

- Опять! Опять, маза фака, нога за ногу зацепилась! Как? Как ты это делаешь?!

- Шагай. Ать-два, ать-два... Кийя!

- Фак! Опять...

- Отставить трепотню. Шагом а-арш! Левой... левой... Кийя!

- Опять, фак по маза, я...

- Рот закрой! Левой - правой, левой - правой... Кийя!

Ден споткнулся.

- Марш, не стой. Правой - левой, правой... Кийя!

- Фак! - Гусар послушно споткнулся. - Ты меня, факер, с ноги сбиваешь.

- Чего я делаю?

- Под ногу говоришь, орешь то есть...

- Не понял?

- Есть такое выражение: "Не говори под руку", а ты не под руку, а под ногу говоришь, то есть орешь...

О, великий Будда! Наконец-то до него дошло!

- Поздравляю, ты понял суть.

- Мазар факер... Неужто?.. Неужели все так просто?

- Все гениальное просто, месье Гусаров. Поздравляю, Ден, - научился "спотыкалочке", пошли теперь в бассейн.

- Нет, погоди! Как это "научился"? Я понял...

- Стоп! Стоп, молчи. Ты ПОНЯЛ, остальное не важно. Раз понял принцип, значит, сможешь им пользоваться, андестенд?

- Нес, оф кос... Не, погоди, ни хрена не оф кос. Я вот, к примеру, понимаю принцип прыжков с шестом, подай мне шест, и хрен я...

- Стоп! А ты пробовал?

- Чего? Прыгать с шестом? Не-а, не доводилось... Неужто ты думаешь, что я, хы, дай мне сейчас спортивный шест, ха-хы... Не, прыгни я сейчас с шестом, и его, шест, сломаю, и сам дерябнусь, мало не покажется.

- Ежели правильно понимаешь принцип и физически способен в него вписаться, то не дерябнешься, отвечаю.

- Как это "вписаться в принцип"?

- Объясняю на собственном примере. Тебе известно, что я, прежде чем стать калекой, был неплохим бойцом, да? И сегодня мой мозг, психика, рефлексы помнят принципы рукопашного боя, но тело уже не то, понимаешь? Форма, так сказать, не соответствует содержанию. Помнишь, как ты меня в прошлом году отметелил? У меня не то чтоб контратаковать, даже защищаться толком не получилось.

- Маза фака! - рассердился и одновременно смутился Гусаров. - Мы ж договаривались: кто старое помянет, тому глаз вон.

- Во-во! В том-то и дело - ты мне глаз вышибешь запросто, а я... Ладно-ладно! Молчу, молчу, проехали. В чем смысл корявого словосочетания "вписаться в принцип", усек?

- Да...

- Вот и славно. Аида купаться.

Я похромал обратно в раздевалку. Гусар нехотя пошел следом. Хоть и вспомнил я о рукоприкладстве Гусарова вроде и к месту, и по делу, однако Денис угрюмо сопит, неприятны ему воспоминания об избиении калеки убогого, ясен пень. Обижать слабых и больных недостойно бойца, тем паче обижать незаслуженно. Разве я виноват в том, что Корейца, образно выражаясь, "ушли"?

Ден обожал Корейца, чуть ли не боготворил узкоглазого отца, командира, которому пришлось написать рапорт после провала операции, в коей я был ключевым звеном. Бультерьер выполнил полученное от Корейца задание, не щадя себя, чудом выжил, один из всех, присутствующих на ристалище берсеркеров, превратился в инвалида, и, сами посудите, какие могут быть к нему, то бишь ко мне, претензии? Никаких! В том, что Держава проворонила "эликсир Тора", виновным сочли Корейца, ну а я, честное слово, едва не разрыдался весьма натурально, узнав от Черных, что на самом деле выполнял роль носителя радиомаячка всего лишь.

До ухода Корейца в отставку генерал Черных, недавно переведенный из Ленинградского военного округа в столицу, ограничивался посреднической деятельностью. Господин Черных Александр Ильич, наш бравый верховный военачальник, чуть ли не от Самого лично получал задания, доносил их суть до Корейца и давал "добро" узкоглазому на разработку оперативных мероприятий. И деньги на осуществление тех мероприятий Черных принимал, и поощрения за решения поставленных задач получал исправно, и знал загодя, на кого свалить груз ответственности, ежели в отлаженном функционировании спецподразделения произойдет сбой.

Сбой произошел. Корейца назначили крайним, и Александр Ильич Черных вынужденно взял бразды правления пиратской гвардией в свои волосатые руки.

На поиски, поимку и вербовку Бультерьера были потрачены деньги и время, которое тоже имеет экономический эквивалент, разумеется. Я пребывал в госпитале в состоянии средней тяжести, а генерал Черных тем временем турнул Корейца и проштудировал отчетность по теме "Бультерьер". Глянул их высокоблагородие на столбик цифирей и распорядился прежде всего похитить Клару вместе с Машенькой. За Кларой, конечно же, приглядывали, а потому изъяли ее и дочку легко, чисто, быстро. Без шума и пыли, как говорится. Зачем их похищать? Спросите об этом у Александра Ильича, думаю, он ответит глубокомысленно и туманно: мол, женщину с девочкой переместили, дабы "привязать" Бультерьера к базе. Вы спросите: за каким чертом держать калечного Бультерьера, образно говоря, "на привязи"? Полагаю, Черных ответит еще более расплывчато и уклончиво. Сильно подозреваю, он и сам себе не ответил внятно на сей каверзный вопрос. А невнятный ответ очевиден: надо же как-то "подбить бабки", подвести баланс под столбиками цифр. Хоть какой-то баланс, типа - "эликсир Тора" в минусе, зато разработка "по Бультерьеру" в плюсе, повязан он теперь, нам служит, собака.

Между прочим, формально Бультерьер, он же Семен Андреевич Ступин, по сию пору числится в розыске. Еще навещая меня в госпитале, то есть приехав на меня полюбоваться "вживую", так сказать, Черных намекал, что "дела" (не "дело", а "дела") Бультерьера прокуратурой отнюдь не закрыты. Формально меня прячут на базе от следствия и в то же время мне присвоено гордое звание прапорщика (хотя я и офицер запаса, наверное, уже капитан как минимум по документам, что пылятся в военкомате одного из районов Москвы).

Формально С.А. Ступину, помимо позорного звания, присвоен задним числом оперативный псевдоним "Бультерьер". Так сказать, нарекли собачьим псевдонимом официально. И в то же время мне, а также моей женщине, запрещено покидать территорию базы.

Короче, положение более чем двусмысленное. Трехсмысленное положение, я бы сказал, помня о Кларе и Машеньке. Они, мои любимые, с одной стороны, вроде как спасены от тирании ублюдка, который по закону до сих пор является мужем Клары и отцом Машеньки, а с другой стороны - они живут за забором, как в тюрьме. Пусть и в комфортабельной, но в тюрьме, черт подери. Они заложницы, а я вроде осужденного в ожидании суда. И одновременно я числюсь прапором, то есть типа амнистирован, но ВРЕМЕННО. В общем, черт знает чего, а не положение. "Система сдержек и противовесов" - так называли схожую кадровую политику во времена Ельцина.

А самое неприятное - для ребят пиратов я вроде бы и свой в доску, и в то же время чужой совершенно, особь из другого КЛАНА. И у Клары с той же "подружкой" Зинкой весьма неоднозначные отношения, хоть и замечательные на первый взгляд.

Даже дети, Сашка с Машкой, дружат как-то не так, как-то не по-детски осторожны они в общении...

Мы с Денисом Гусаровым гуськом - я впереди, он за мной - вышли из раздевалки в холл и потопали навстречу живописному строю нарисованных десантников к дверке, вписанной в контуры Василия Блаженного.

- Фак дэд ю маза! Забыл совсем! - Ден меня нагнал, пристроился рядом, невольно пытаясь попасть в такт ковыляния хромоногого. - Забыл привет передать. На той неделе, когда ездил... - Ден запнулся, кашлянул. Ну разумеется: куда и зачем он ездил на той неделе, не моего ума дело. Рад, что он не проболтался, правда, рад. А то сболтнул бы лишнего и надулся бы, как индюк, будто это я виноват в его излишней болтливости.

- Экхе, кхе... Маза фака, кашель... Когда уезжал по делам, кхе... освободился и заскочил к Юлию... кхе... к Корейцу...

Таки сболтнул лишку молодой. Вы не поверите, но я впервые услышал имя человека, известного мне под псевдонимом Кореец.

Ден сбился с ноги без всякого "кийя" и для разнообразия выругался по-русски:

- Мать твою, перемать!

- А? - Я повернул голову, заглянул ему в ясные очи, улыбнулся виновато. - Прости, я задумался, не расслышал, о чем ты? Ты чего-то говорил о забывчивости, да? Чего-то в раздевалке забыл? Чего у тебя с горлом? Чего ты все кашляешь, а?

- Першит в горле.

- Постой-ка. Стой, стой. На-ка, подержи мою палку. Смотри: встаешь прямо, потом слегка отводишь плечи назад так, чтоб грудь колесом, а теперь по выгнутой груди барабанишь кончиками пальцев. Отдай тросточку и повтори.

Ден вернул мою "клюшку", встал в позу "грудь наружу колесом".

- Голову слегка запрокинь, Гусаров. Глаза в потолок и пальцами обеих рук, кончиками побарабань по центру грудной клетки, легонько.

Он сделал как я сказал, поперхнулся, кашлянул раз, другой и зашелся в кашле.

- Запомни этот приемчик - лучший из всех для чистки бронхов... Ой! Ну, куда ж ты на пол мокроту сплевываешь, поросенок!

- Ничего, срочники полы вымоют, пошли дальше.

- Ты ж чего-то забыл в раздевалке...

- Не. Я привет тебе от Корейца забыл передать: На той неделе на Большой земле выдалось свободное время, и заскочил к Корейцу в гости, переночевал у него. Тыквы у него - охеренные, огромные, гладкие. Ты пробовал корейский салат из тыквы?

- Да, случалось! Вещь! Пальчики оближешь... - улыбнулся я, делая вторую зарубку в памяти: значится, тезка Цезаря, сняв погоны, занялся огородничеством. Именно так я трактовал слова Гусарова "тыквы у НЕГО". Про овощи, купленные в магазине или на рынке, говорят иначе. Следовательно, правомерно предположить, что Кореец имеет за городом земельный надел, и, возможно, на даче у Корейца и переночевал Гусаров, вполне возможно.

- Кореец просил передать, - Ден наморщил лоб, - велел передать дословно следующее: "Рад буду видеть Бультерьера у себя на фазенде в Черниговке".

Ого! Имя Корейца Гусаров сболтнул случайно, а его координаты передал дословно. Черниговка - очевидно, деревушка или поселок в Московской области... Мда, интересно... Комплекс вины по отношению ко мне у Корейца, так, что ли? Выходит, что допускает узкоглазый вершитель судеб в отставке вариант, при котором я вынужден буду пуститься в бега, и намекает на возможную помощь со своей стороны... Или Гусар брешет по заданию начальства? Может, и брешет, возможно, начальство перестраховывается на тот случай, ежели я когда-нибудь решусь на побег с базы, и заранее готовит ловушку... Мда, информации для размышлений месье Гусаров подкинул мне более чем достаточно.

- Спасибо за приглашение. В смысле - за то, что передал приглашение и приветы.

- Не за что. Меня попросили, я и передал, жалко, что ли.

- Света не зажигаем, - сказал я, толкнув загогулиной для кулака на конце инвалидной "клюшки" дверку на лестницу в подвальное помещение, где находился бассейн. - Доверься интуиции, разреши ногам самим искать заданный мозгом путь, и руками, чур, не шарить, не изображай из себя слепого, андестенд?

- Йес, маза фака.

Я перешагнул порог первым, поковылял вниз по ступенькам настолько быстро, насколько позволяла изуродованная нога. Раз, два, шестая ступенька, площадка. Поворот, сзади сумрак, впереди мрак.

- Эй, Ден! Дверку-то закрой поплотнее, слышь?

Ден послушно хлопнул дверью, теперь и сзади мрак. Используя фору в шесть ступенек, я поспешил преодолеть второй и последний лестничные пролеты, стукнул культей дверную панель, что отделяла подвал с лоханью бассейна от лестницы, ступил на скользкий кафель.

Глаза лучше закрыть, чтоб зрительные органы не работали вхолостую. Я умею видеть в темноте, дед меня научил, но темень и мрак - суть субстанции разные. Палочкой по кафелю стучать не буду, негоже пользоваться инвалидными преимуществами в присутствии ученика. До кромки бассейна, ежели память не изменяет, что вряд ли, метра четыре, иду, ориентируясь на запах воды с хлоркой, сзади смачно стукается о дверной косяк Гусаров.

- Фак ю! Темно, фак, как в жопе у грязного нигера!

Хочется задать уточняющий вопрос: "А что, доводилось залезать в попу чернокожим?", но я сдерживаюсь, молчу. Откровенно признаться, постоянная пиратская брань мне изрядно надоедает, однако ничего не поделаешь, на воине без ругани сложно, а ребята фактически живут в состоянии постоянной войны. Короткие или длинные, плевать, какие, промежутки между разнообразными по риску и сложности операциями не что иное, как паузы в играх со Смертью, передышки, не отдых, отнюдь не отдых. Их бытие похоже на мое, очень похоже, но я ищу гармонию в боях, и я уважаю Смерть. Да, да, я УВАЖАЮ костлявую старушку, вооруженную косой, и она отвечает мне взаимностью, она мой партнер в опасных играх, соратник, а не соперник. И еще я точно знаю, что жизнь не кончается за гранью бытия. Я не спешу, но готов выйти из тела, когда это будет угодно еще одной моей соратнице - Судьбе.

- Ау-у! Ты где? Фака маза...

- Возле тумбочки для прыжков в воду. Неужто не слышишь, как я шуршу одеждами, раздеваясь?

- Слышу, шуршишь... А теперь не шуршишь... Ау-у!.. Ты чего там? Умер, что ли?

- Не дождешься.

Я прыгнул в воду, нырнул, подтянул единственной пятерней плавки, дрыгнул здоровой ногой и лег спиной на искусственное дно, распластался, будто камбала.

Вот с такого же лежания на дне бассейна, с аналогичной позы камбалы и началась чуть больше года тому назад моя карьера пиратского инструктора в области всяких разных полезных хитростей и навыков.

Из госпиталя на базу меня перевезли еще плохого, еще лежачего, но я быстро поправлялся всем на удивление, на радость Кларе, и вскоре пришла пора задуматься о будущем. Проанализировав свой весьма специфический статус, я понял, что не хочу совершенно уподобляться срочнику из обслуги или дяде Федору, не желаю прозябать на административно-хозяйственных работах. Прикинул собственные возможности и устремления, прокрутил в голове разные варианты и одним, столь же прекрасным, как и сегодняшнее, солнечным утром похромал в спортзал. А там как раз Гусаров разминался на тренажерах. Я скромно намекнул, мол, есть методы увеличения силы более простые, полезные и эффективные, чем идиотские забавы с железными агрегатами, но спустя десять минут после того, как я разинул рот, Денис пошел звать срочников, дабы те отволокли избитого Гусаровым Бультерьера в медпункт. Первая попытка предложить свои интересные услуги вышла мне боком. Отбитым левым боком, синяки после месяц держались, хвала Будде, ребра остались целы и желудок сильно не пострадал. А вообще-то ерунда. За одного битого двух небитых дают, и если следовать логике сей справедливой поговорки, если вспомнить годы учебы под руководством дедушки японца, то за меня следует просить не меньше роты, а то и цельный полк, ха!..

Удачной оказалась вторая попытка. Я пришел в пустующий бассейн, зная, что вскоре интересный мне контингент соизволит сюда спуститься, чтобы ополоснуть вспотевшие этажом выше тела. Как и сейчас, войдя, я проигнорировал осветительные приборы. Дождался подле стартовой тумбы звука шагов на лестнице, и нырнул, и лег на дно, и лежал камбалой неправдоподобно долго. Ребята успели спуститься, свет включить, подивиться моему экстраординарному умению притворяться рыбой и даже пошутить на тему Ихтиандра инвалида. Естественно, сразу по всплытии меня спросили о технике задержки дыхания. Я доходчиво рассказал, охотно продемонстрировал кое-что простое, но действенное, они попробовали, им понравилось. И пошло-поехало. Сначала научились ребятки жить под водой, после заинтриговал я их иными умениями, показал, каким образом сравнительно легко и быстро выработать другие полезные навыки, и в итоге превратился для них в Гуру, пусть и малость неполноценного внешне, однако с богатым внутренним, так сказать, миром.

Единственное, о чем я умалчивал, так это непосредственно о мордобое, ибо лучшее в моей ситуации - забыть самому и заставить позабыть остальных о былом смертоносном потенциале прежнего Бультерьера с двумя здоровыми ногами и парой стальных кулаков. Нынче я другой, как говорится - укатали сивку крутые горки...

Я пролежал на дне уже довольно-таки долго, а всплеска воды так и не почувствовал. Не иначе, совсем заплутал в потемках бедолага Гусар. Однако пора и всплывать, пожалуй, пора кончать притворяться камбалой - недостаток кислорода дает о себе знать, и организм шлет в мозг тревожные сигналы SOS.

Назло организму лежу еще десять секунд без движения и потом медленно всплываю, игнорируя пожар в легких, шум в ушах и головокружение, медленно-медленно, поборов истинное желание выскочить на поверхность поплавком. Тихо-тихо всплываю.

Всплыл без всплеска, бесшумно втянул воздух носом, зрачки закрытых глаз среагировали на свет.

- Гусар, ты чего? - спрашиваю без всякой одышки, хоть это и нелегко, хоть и просятся мехи легких заработать на пределе возможностей. - Кто, блин, велел свет включать? А?.. Капитан Гусаров, чего молчишь?

Глаза я приоткрыл чуть-чуть, чтоб не ослепили яркие люминесцентные лампы под потолком, увидел в щелочки растерянного Гусара с краю прямоугольника бассейна, открыл глаза шире и узрел рядом с Денисом нашего бравого генерала Александра Ильича, одетого в гражданское, скосил зрачки плечом к плечу с Ильичом незнакомый холеный господин, тоже в гражданском, а строй у бортика замыкает здоровущий человечище в камуфляже, и лицом, и фигурой, и осанкой весьма схожий с депутатом-борцом Карелиным.

- Демонстрируешь, как всегда, класс? - риторически спрашивает у меня Александр Ильич Черных, улыбается по-отечески и поворачивает голову к холеному господину. - Вот он, наш герой. - Волосатый генеральский палец тычет в меня, грешного. - Прошу любить и жаловать. Уникум!

Холеный вежливо кивает, переводя взгляд то на меня, плывущего к бортику, к лесенке, то на оратора Черных. Холеный - полная противоположность Александру Ильичу. Наш Ильич смугл, обильно волосат, вынужден бриться три раза в день, подстригать шевелюру раз в неделю, а холеный белокож и с жидкими волосиками. Про нашего Ильича говорят: "Ему всего пятьдесят", а про холеного скажут: "Ему уже полтинник".

Александр Ильич заметно доволен тем, что все так совпало, что он с гостями спустился в бассейн, а я, словно мы с Черныхом заранее договаривались, тут как тут, на дне, демонстрирую аттракцион "камбала".

- Бультерьер, - Черных произносит мой псевдоним уважительно, весомо, будто каждая буква тянет на килограмм, - как вы, Арсений Игоревич, только что случайно могли убедиться, спец по выживанию экстракласса. Эксперт! Живучее кошки, верно вам говорю! Таких живучих еще поискать, не найдете! Никаких рефлексий, одни сплошные рефлексы выживания, в аду выживет, верно вам говорю...

Черных расхваливал меня, как малость некондиционный внешне, но все равно исключительного качества товар, а я тем временем подгреб к никелированной лесенке и, цепляясь здоровой рукой за перекладины, приволакивая больную ногу, кое-как выбрался из воды, залез на кафельный борт, оказался рядом, в метре от замыкающего условный строй двойника чемпиона Карелина.

- ...великолепно обманчивое тело, - продолжал расточать похвалы живому товару Черных. - Верно вам говорю: прикинется доходягой, никто и не заподозрит, что он эксперт. Пострадал человек при выполнении заметно, но рефлексы и реакции у него... Вы с ума сошли!

Генерал Черных произнес слово "реакция", и в ту же секунду псевдо-Карелин влепил мне ногой на зависть мощный и неожиданно быстрый для его комплекции дуговой удар под ребра.

Увернуться я не успел. Нет, вышеозначенная "реакция" не подвела, подкачала нога, левая, хромая.

Армейский тяжелый ботинок ужасно огромного размера бил по правому боку, я натурально дернулся, уходя от удара, однако прооперированное полтора года назад бедро вроде как не сумело вильнуть с достаточной амплитудой, а мою блокирующую руку ножища богатыря попросту снесла, ощутимо ушибив предплечье.

"Вы с ума сошли!" - Черных заорал, когда я, опрокинутый мощнейшим ударом ноги-молота, плюхнулся обратно в воду. Брызг при моем падении образовалось более чем достаточно, чтобы замочить и Александра Ильича, и Арсения Игоревича, и камуфляжного молотобойца. Даже до стоявшего дальше всех Гусарова долетела пара капель. До сих пор не пойму - орал Черных, выражая криком недовольство тем неприятным фактом, что его обрызгало, или тем, что его заверения относительно моих уникальных рефлексов сразу же подверглись сомнению, проверке и опровержению.

- Не обижайтесь, Александр Ильич, не сердитесь, - заулыбался заискивающе, обнажив мелкие зубы, Арсений Игоревич. Смахнул со щеки хлорированные капельки, кивнул на громилу в камуфляже. - Герасимову я шепнул, улучил минутку, пока мы сюда добирались, чтобы Герасимов проверил ваш материал на сопротивление активным воздействиям. Все чудненько, для нашего дельца как раз и нужен такой человечек - живучий, но ударонеустойчивый, чтобы не только выглядел, но и был уязвимый, чтобы, когда его станут брать, он не прикидывался немощным, вызывая ненужные подозрения, а был в реалиях таковым. Все чудненько, ваш Бультерьер подходит. - Арсений Игоревич глянул под ноги, заглянул в лохань бассейна и с прежней улыбочкой обратился ко мне: - Товарищ прапорщик, мы с Александром Ильичом ждем вас сухого и чистенького. - Арсений Игоревич перевел взгляд прищуренных глазок на вытирающего лоб рукавом Черных. - Где мы ждем прапорщика, коллега генерал?

- В канцелярии, - буркнул Черных, весьма невежливо поворачиваясь задом к коллеге-собеседнику и решительно шагнув к выходу. Стоявший на генеральском пути Гусаров едва успел отскочить, уступая дорогу старшему по званию.

- К которому часу прикажете прибыть прапорщику? - спросил вместо меня Арсений Игоревич, засеменив вслед за Черныхом.

- Как только, так сразу. Оденьтесь, прапорщик, и приходите.

- А рыбалка? А охота? Александр Ильич, голубчик, где обещанный отдых на природе? Полночи меня уговаривал поспеть к утренней зорьке в вашу епархию и совместить приятное с полезным, полночи тряслись в машине, и...

Черных резко остановился, оглянулся на прикусившего язык улыбчивого Арсения Игоревича, глянул ему через плечо, увидел меня, зацепившегося за перекладину лесенки из воды на сушу, и пробасил хмуро:

- К семнадцати ноль-ноль жду вас в канцелярии, прапорщик.

Оно, конечно, быть может, и правда возникла объективная надобность в из ряда вон живучем, но беззащитном инвалиде, однако мое полное и безоговорочное соответствие этой убогой роли непосредственное начальство расстроило изрядно. Оно, начальство, разумеется, предпочло бы, чтоб я оказал достойное сопротивление подчиненному коллеге битюгу. Хоть и знал Черных, что я, как говорится - "не боец", хоть и нужен Арсению Игоревичу именно "не боец", однако воскликнул бы Александр Ильич с радостью: "Знай наших", грохнись в воду не я, а пришлый агрессор.

Кривя рот в грустной ухмылке, я карабкался вверх по лесенке, цепляясь за ступеньки единственной пятерней, массируя культей пострадавший бок. Одарив меня взглядом василиска и сориентировав во времени, Черных продолжил чеканить шаг в сторону дверки наверх. Его догнал и семенил рядышком довольный Арсений Игоревич, поворотилась к выходу и копия борца-депутата по фамилии Герасимов.

- Эй, ты! Эй, "сок Чемпион", погоди! - окликнул шепотом громаду Герасимова капитан Гусаров. - Эй, Герасим, задержись-ка, базар к тебе имеется, слышь?

Герасимов замедлил шаг, смерил взглядом Гусарова, посмотрел вслед скрывшимся за дверью генералам.

- Чуток задержись, маза фака, - заговорил быстрее и громче Гусаров. Не ссы, они ща в каптерку пойдут переодеваться для охоты с рыбалкой, а ты уже переодетый, правильно? Каптерка напротив, не ссы, факер, нагонишь своего Папу.

Герасимов остановился, повернулся мощными телесами к Гусарову, уставился на него, глядел сверху вниз, ибо был на голову выше, глядел равнодушно, скучно как-то глядел.

- Гусар, не надо, не гоношись, - подал я голос, взобравшись наконец на поребрик бассейна, откуда так эффектно падал, сбитый грамотным ударом в правильное место.

- Заткнись, - огрызнулся Денис, не удостоив меня взглядом, прицеливаясь зрачками в переносицу пришлому громиле. - Слышь-ка, Герасим, маза фака, ты бы хоть бил его справа, а? Дал бы хоть шанс мужику, факер, видел же, маза фака, что левая ходуля у него некондиционная.

Я усмехнулся - сам же Гусар, между прочим, когда гасил меня в ту первую нашу встречу тет-а-тет полтора года назад, первым делом атаковал, помнится, мой "некондиционный" фланг. И правильно, кстати, поступил, как учили.

Гусара учили спецы из МОССАДа по системе "крав мага". Как и когда Гусаров попал на Ближний Восток, или каким ветром с Востока занесло к нам израильтян, я не в курсе. Я без понятия, где Ден учился крав мага - что в переводе с иврита означает "контактный бой", - в Иерусалиме или в Москве, но я знаю, что его учил мастер, я вижу это.

Израиль воюет со дня своего основания, а МОССАД, на мой взгляд, самая серьезная "контора" из всех ныне здравствующих "контор", и боевая система крав мага одна из самых эффективных школ противоборств, созданных в двадцатом веке. Если не самая эффективная. Я не знаю других систем, где бы столь детально были проработаны методы обезвреживания террористов-смертников и приемы освобождения заложников. Я не слышал об иных системах, столь же легко усваиваемых как Давидами, так и Голиафами, то есть пригодных для людей любой конституции и любого уровня физической предподготовки. Крав мага поистине шедевр современных боевых искусств, низко кланяюсь и снимаю воображаемую шляпу перед ее создателем Имрэ Лихтенфельдом. Основная идея Лихтенфельда в том, что, в отличие от прочих боевых систем, в его изобретении боец с годами не увеличивает, а уменьшает арсенал травмирующих противника движений. Идея не нова, нечто подобное присутствует и в некоторых азиатских школах, однако Имрэ Лихтенфельд придумал чертовски оригинальную методику индивидуального подбора наиболее эффективных движений для каждого бойца в отдельности...

- Чего ты хочешь? - спросил здоровяк Герасимов, свысока взирая на нетерпеливо переступающего с ноги на ногу Гусарова.

- Глаз тебе на жопу натянуть, факер, чтоб телевизор получился, - грубо и совсем не смешно сострил Гусаров, как бы случайно переступая ногами, развернулся к противнику слегка боком, почесывая одной рукой пузо, вроде у него там зачесалось, другой рукой поправляя волосы вроде бы машинально.

- Не получится, - произнес спокойно богатырь Герасимов. - Я человек СИСУ, меня сложно разозлить, и драться со мной бесполезно.

Ого! Впервые на моем жизненном пути встретился адепт северного бога искусства "СИСУ"! Мой неродной, точнее - ближе, чем родной, дед бывал на Севере и рассказывал о "людях СИСУ". Белофинны во время финской кампании, предшествующей Второй мировой, использовали слово "СИСУ" как боевой клич, вроде общепринятого у нас "ура", а сегодня современные нам финны говорят о сильном духом и невосприимчивом к невзгодам человеке: "Он СИСУ", а в начале двадцатого века классическую борьбу, нынче переименованную в греко-римскую, ее популяризаторы-французы называли "финской". Однако вряд ли французские спортсмены начала прошлого века знали о "боевом" разделе "финской борьбы" под названием "СИСУ", и совершенно невероятно, что некто Герасимов, приближенный некоего Арсения Игоревича, владеет забытым стилем северного смертоубийства.

Невероятно, но очевидно, черт побери! Ближняя к противнику нога Гусарова "выстрелила", метя в задрапированное пятнистыми штанами колено. Герасимов отдернул ногу, увел сочленение костей с уязвимыми хрящиками с линии атаки совершенно необычным для хорошо знакомых мне школ и стилей движением. И контратаковал мгновенно и тоже нестандартно - рухнул на Гусарова всем своим немалым весом, падая, успел - успел, чертяка! - нанести Гусару серию мощнейших локтевых ударов, подмял, накрыл Дениса, прокатился с ним в обнимку по кафелю, удивительно ловко вскочил сразу на обе ноги, а Денис Гусаров на диво красиво полетел в бассейн, вращаясь в полете сразу в двух плоскостях.

Ден плюхнулся в воду, словно падал с десятиметровой вышки и крутил сложнейшее сальто, да не докрутил малость. Звук при падении - честное слово, оглушил, брызг - тысячи капель и капелек, а такой волны, клянусь, в этом бассейне еще не было. Меж тем "человек СИСУ" по фамилии Герасимов, косая сажень в камуфляжных плечах без погон, ровным пружинистым шагом пошел к выходу. Не оглядываясь, не отряхиваясь, не обращая внимания на гулкое эхо под сводами, особенно не торопясь, но и не мешкая. Он взялся за ручку дверцы, за которой находились лестничные пролеты, ведущие вверх, в холл, а Гусаров только-только сориентировался во все еще колышущейся воде и едва сумел произнести, крутя мокрой головой, отплевываясь, часто моргая и морщась:

- Что это было?

- Это было "СИСУ", - не выдержав, улыбнулся я, уж очень забавно выглядел Дениска Гусаров.

Зрелище барахтающегося в хлорированных волнах Гусара забавляло, но не отвлекало от сладкого, как мед, соблазнительного, как девушка, интригующего, как мастерски написанный детектив, и назойливого, как пчела, самого насущного и важного вопроса последнего часа: "О великий Будда, правда ли, что я дождался? Правда ли, что я вскоре окажусь за забором? Правда ли, что я, инвалид, понадобился для "дела", которое предполагает, пусть относительную, но СВОБОДУ?"

И Будда ответил мне голосом дедушки-японца: "Правда..."

Глава 2

Я - приманка

Эта история произошла во времена царствование президента России, коего потомки запомнят, в частности, по кинохронике, запечатлевшей, как лихо демократический самодержец умеет дирижировать оркестром.

Главное действующее лицо этой истории - служащий тогдашнего аппарата правительства по фамилии Капустин, ныне занимающий не хилую должность в аппарате Газпрома.

Наш герой Капустин не из тех номенклатурщиков, чьи лица светятся на телеэкране, а голоса звучат на "Эхе Москвы", при этом он, что называется, на "ты" и за руку с иными министрами и многими политиками. Значимый господин, солидный. Капустин гетеросексуал, но семьи не имеет, и детей на стороне у него нет. Родом он из провинции, и близких родственников у него всего двое сестра да племянник, и оба живут в Самаре.

Завязка истории достаточно банальна - племянника господина Капустина похитили. Сей прискорбный факт наш герой узнал однажды утром из звонка сестры. Убитая горем женщина дозвонилась до сановного братца раньше главы самарской милиции, от которого Капустин узнал душераздирающие, неведомые сестричке подробности.

Подростка-племянника затолкали силком в машину с заляпанными грязью номерами трое в масках и с автоматами на глазах у ошарашенных горожан в самом центре Самары. Похитители умчались в неизвестном направлении, оставив на месте преступления, прямо на асфальте, конверт с московским адресом чиновника Капустина. А в конверте - письмо.

Письмо было составлено честь по чести, как и полагается деловой бумаге: в правом верхнем углу написано от кого - "от шантажистов" и кому: Ф.И.О. чинуши, наименование его должности в строгом соответствии с табелью о рангах, ниже, по центру, вежливое обращение:

"Глубокоуважаемый г-н Капустин", и еще ниже - непосредственно текст послания. Пользуясь сухими, канцелярскими формулировками, шантажисты обещали вернуть племянника в обмен на полотно художника Малевича "Синий рассвет".

Интрига заключается в том, что полотно художника-авангардиста под названием "Синий рассвет" стоимостью в хренову кучу долларов накануне было приобретено одним московским банком, который курировал по долгу службы господин Капустин.

В конце послания шантажисты четко обозначили временной отрезок, отпущенный "на подготовку", - три дня. На четвертый день, с утра, с 9-00 и до упора, чиновнику надлежало прогуливаться определенным, указанным маршрутом по центру столицы, имея в руках атташе-кейс с картинкой Малевича внутри. Спасибо художнику - утро синим маслом он намалевал на весьма скромной по размеру холстине, легко умещающейся в стандартном чемоданчике-кейсе.

Прочитав отправленное из Самары по факсу послание шантажистов, господин Капустин, конечно же, забил в набат. И, разумеется, столичные силовики и их провинциальные коллеги сгоряча наделали множество глупостей. И, само собой, делу отнюдь не способствовало вмешательство далеких от силовых ведомств, но умопомрачительно влиятельных друзей и знакомых бьющего в набат чиновника Капустина. И, ясен пень, план ответных преступным мероприятиям получился далеким от идеального, однако некоторое примитивное изящество с оттенком отчаянной героики в сем плане имело место быть.

Героизм прежде всего проявили банкиры, предоставив в распоряжение разработчиков плана контроперации подлинник Малевича. С пустым кейсом или с копией "Синего рассвета" в атташе господин Капустин геройствовать отказался категорически, мотивируя это тем, что для него главное - спасти племянника, а посему ФОРМАЛЬНО он выполнит все требования похитителей. В подметном письме нет ни слова о запрете сообщать чего бы то ни было правоохранителям, более того - смешно, если бы такие слова были, ибо злосчастное послание брошено на месте преступления, ну честное слово, будто бы перчатка перед дуэлью. И посему функция Капустина слушаться шантажистов, как слушался террористов премьер Черномырдин во время трагедии с захватом заложников Басаевым, а задача правоохранительных органов - не облажаться в который уж раз. Влиятельные друзья Капустина поддержали, силовики, скрипя зубами, с ним согласились.

И вот в назначенный день, в оговоренный час господин Капустин вышел на предписанный преступниками маршрут. Его слегка трясущаяся рука держала кейс с дорогущей мазней абстракциониста, следом за ним и навстречу барражировали сексоты, из-за занавесок прилегающих домов за ним следили видеокамеры и окуляры оптических прицелов, по небу то и дело проплывал вертолет, гаишники на прилегающих территориях ждали сигнала, чтоб перекрыть все въезды-выезды в районе операции, а в проходных дворах и парадных молча курили угрюмые молодые люди. Казалось, сделано все возможное, чтобы взять живыми или, в крайнем случае, почти живыми наглецов шантажистов. Казалось...

Проходя многокилометровый маршрут уже по второму кругу, успевший изрядно устать господин Капустин услыхал трель мобильного телефона за пазухой. Капустин ответил на звонок, аккурат сворачивая (в строгом соответствии с предписанным маршрутом) с оживленной улицы в тихий проулок. Неизвестный абонент сообщил господину чиновнику, мол, ежели он, чинуша долбаный, мечтает увидеть племянника невредимым, то обязан немедленно бросить кейс в дыру в асфальте. Немедленно! Каждая секунда промедления минус пальчик на детской ручонке. В какую такую "дыру" бросать кейс, спросить Капустин не успел, ибо внезапно впереди по курсу, буквально в двух шагах, асфальт вздыбился бугром, и под аккомпанемент глухого "бах" асфальтовый нарыв лопнул, явив глазам взволнованного чиновника вышеупомянутую дыру.

Позже выяснилось, что из подвального окошка в доме по соседству за проулком следила миниатюрная видеокамера, посылая сигнал в подземные катакомбы, где прятались преступники. Многокилометровый маршрут, конечно, проверяли, но, к величайшему сожалению правоохранителей, маршрут и правда был многокилометровым, а время для разработки контроперации ультиматум преступников ограничивал.

Проморгали, короче, камеру и канализационную шахту под асфальтом, не вычислили. Потом-то, ясен пень, выяснили, что пару-тройку лет тому назад похмельные дорожники клали в том проулке свежий асфальт и наклали свежачка поверх крышки канализационного люка. Чугунный блин крышки преступники ювелирно ликвидировали снизу из рукотворного старинного колодца и установили временную опору, дабы случайный прохожий не провалился, и, когда потребовалось, грамотно вышибли круг асфальта, застывшего пару-тройку годков тому назад. Самым изощренным голливудским киносценариям не грех позавидовать преступникам, возжелавшим заполучить полотно Казимира Малевича, а нашим правоохранителям впору посочувствовать: ну, никак не ожидали наши подлянки из-под земли!

Вечером того же дня по месту прописки в городе Самаре явился племянник Капустина. Весь зареванный, с ампутированной фалангой на левом мизинце преступники посчитали, что дядя чиновник промедлил с броском кейса ровно на одну треть секунды. Лиц похитителей племянник не видел, лица скрывали маски, единственная особая примета, замеченная мальчиком, - татуировка на предплечье у одного из преступников. Тату мальчонка видел мельком, когда у бандита зачесалась рука. Бандит почесался, рукав его рубахи на мгновение сморщился, и мелькнула черная с красным искусно выполненная наколка. Со слов мальчика, кожу бандита украшали три красные буквы, вокруг которых обвивалась черная змея. В протоколах зафиксировали, мол, вышеупомянутые буквы, скорее всего, аббревиатура ВДВ. Частей воздушно-десантных войск, в которых принято колоть ВДВ красным и присовокуплять черную змею, никто из штабных десантников либо из курирующих этот род войск гэрэушников и фээсбэшников не знал. Видимо, татушка у бандита была эксклюзивной, ее зарисовали по описанию мальчика и подшили к остальным бумажкам, следствию особая примета не помогла.

Дознаватели умудрились замучить мальчика, довести ребенка до истерики с обмороками всего за сутки. По просьбе сестры в следственный процесс вмешался Капустин, и его племянника срочно доставили в Москву, в отдельную палату Центральной клинической больницы, где парнишке предстояло пройти интенсивный реабилитационный курс лечения.

А того сексота, который топал за Капустиным ближе остальных и первым шагнул в новоявленную дыру вслед за драгоценным кейсом, в больницу поместили сразу же, как извлекли на поверхность, и, само собой, не в ЦКБ, а в ведомственную клинику поскромнее. Сексота-передовика обварило кипятком, и сильно. Удачно приземлившись на дне канализационной шахты, он только ринулся в погоню за преступными, не в меру хитроумными элементами, как лопнуло заминированное колено отопительного подземного трубопровода, и в катакомбы под тихим проулком хлынула нагретая до сотни градусов водичка. Воистину чудом от взрыва не пострадали электрокабели, а то поехал бы сексот не в больницу, а прямиком в морг...

Смешно, если бы не нашли крайних, не назначили виноватых в потере "Синего рассвета". Их нашли и назначили, им попало, некоторые лишились должностей, другие званий. Еще смешнее, если бы нашли похитителей абстрактного полотна, а также наводчика с вершины иерархической пирамиды власти или хотя бы бандита с татуировкой. Никого и ничего не нашли. Знаменитые своей ценой картины, как правило, похищают под заказ, полотна оседают в закромах миллионеров-коллекционеров на десятилетия, а то и столетия. В подобные "похищения века" заинтересованные лица инвестируют средства не скупясь. Лохи к осуществлению таких похищений, а вернее сказать "изъятий", не привлекаются, и единственное, что могло бы помочь сыщикам, счастливая случайность. В принципе она была, эта случайность. Редкая татуировка - уже что-то, уже зацепочка, однако как ни старались, а никого татуированной зацепочкой не подцепили, увы...

Лишившимся Малевича банкирам компенсировали потерю - они вошли в узкий круг посвященных, которым сообщили точную дату дефолта 98-го. А господин Капустин некоторое время после ужасных приключений с дорогущим кейсом был в центре внимания чиновничьей тусовки. Редкий чиновник не ставил себя мысленно на место Капустина и не восхищался его мужеством. Далеко не каждый из чиновничьей братии решился бы выйти на маршрут в качестве приманки с многомиллионной ношей в привыкшей к авторучке "Паркер" руке. И еще Капустину соболезновали, ведь племянник-то капустинский лишился-таки кусочка живой плоти и писался по ночам в ЦКБ, долго не желая реабилитироваться.

Вот, пожалуй, и все. Запомним все произошедшее с господином Капустиным, его племянником, "Синим рассветом" и перенесемся быстренько из века прошлого в настоящее, из ельцинской "эпохи тенниса" в нашу "эру дзюдо".

Речь пойдет о Секретарше. О Секретарше с большой буквы. Итак...

Имя - Елизавета.

Отчество - Константиновна.

Пол - условно женский. Почему "условно"? Увидев ее фото, я в первый момент подумал, что надо мной или подшучивают, или перепутали фотографию, подсунули дагеротип мужика.

Возраст - достаточный, чтобы всерьез призадуматься о скорой пенсии.

Образование - среднее + житейские бизнес-университеты.

Место жительства - г. Москва, привилегированный дом с улучшенной планировкой под охраной ФСБ.

Доходы - судя по налоговым отчислениям, весьма и весьма средние, меж тем имеет личное авто марки "Мерседес" прошлого года выпуска и строит коттедж на Рублево-Успенском шоссе.

Место работы - Правительство Российской Федерации.

Должность - Секретарша с большой буквы. У Больших людей и Секретарщи фигуры особенные. Не в смысле параметров, то есть размера груди и размаха бедер, а в смысле, пусть косвенного, однако влияния на размеры и интенсивность денежных потоков.

Семейное положение - мать-одиночка, взращивает сына-гимназиста.

Сын - 12 лет, страдает диабетом, посещает гимназию не для всех. Находится под постоянным присмотром и надзором опытной гувернантки, а на территории гимназии еще и под охраной.

Гимназия, где учили и воспитывали детей тех господ, чьи должности грех писать с маленькой буквы, охраняется по первому классу. Видео фиксирует проезжающие мимо машины, прохожих, окна и крыши домов по соседству, записи хранятся год, под видеокассеты отведена специальная зала в подвале, а со свежим видеоматериалом ежедневно работают специальные сотрудники, которых прочий народ из службы охраны в шутку обзывает "киношниками".

Три дня назад киношник обратил внимание на молодого человека, который остановился поправить шнурки модных ботинок напротив центрального входа как раз в то время, когда детишки покидали учебное заведение, рассаживались в приехавшие за гимназистами авто.

Два дня назад, позавчера, молодой человек в модных ботинках вновь мелькнул на мониторах, но уже с утра, в половине девятого, когда гимназистов доставляют к месту учебы.

Позавчерашнее утреннее видео киношники в погонах изучали вечером. Эпизод с молодым подозрительным человеком прокрутили раз этак двадцать пять и пришли к коллегиальному выводу, что подозрительного интересует личный "мерс" госпожи Секретарши под управлением гражданки Гувернантки с единственным пассажиром двенадцати лет. Видеопленка четко зафиксировала, как молодой красивый человек перевел взгляд на наручные часы, едва из "Мерседеса" вылез мальчик.

Прокрутили запись, сделанную накануне, и вновь засекли беглый взгляд на хронометр подозрительного красавца точнехонько в момент парковки черного "мерса".

Увеличили изображение, заметили на руке у подозрительного татуировку. Видно наколку было из ряда вон отвратительно, нечто красное с черным на коже едва-едва виднелось из-под закатанного до середины предплечья рукава рубахи.

На всякий случаи посредством компьютера стражи гимназии вошли в специальную базу данных силовых министерств по закрытой, обособленной спецсети, вошли в системную оболочку программы "Поиск", в графах "Пол" и "Возраст" набрали: "Мужской от 25 до 35", в графе "Особые приметы" "татуировка, черная с красным, правое предплечье". Курсор совместился с иконкой "ОК", клацнула клавиша компьютерной "мыши", и началось...

Генерал ФСБ Арсений Игоревич вместе с помощником, секретарем, денщиком, личным водителем и телохранителем по фамилии Герасимов прибыли в гимназию ровно через два с половиной часа после "клика мышкой". Прибыли бы и раньше, да ехали из загорода, и, как водится, пришлось стоять в пробках, проблесковый маячок служебного автомобиля оказался бессильным против заторов на дорогах.

Еще ночью районы, прилегающие к гимназии, вызванные по тревоге бойцы невидимого фронта взяли в плотное невидимое кольцо. Настолько плотное и надежное, что Арсений Игоревич вместе с Герасимовым позволили себе четыре часа здорового сна. Разбудили их в восемь. Генерал объявил "час особой бдительности", но к моменту приезда гимназистов в зоне повышенного внимания искомый фигурант не объявился.

Сильно засомневался Арсений Игоревич в том, что подозреваемый в давешнем похищении племянника Капустина, а также в подготовке похищения чадушки госпожи Секретарши фигурант появится ко времени отъезда гимназистов. Сильно подозревал Арсений Игоревич, что фигурант, сволочь татуированная, выяснил за два предыдущих дня все, что хотел.

С подчиненными Арсений Игоревич сомнениями не счел возможным делиться, велел бойцам невидимого фронта бдеть, сам же в компании верного Герасимова отбыл доложиться "кому надо".

"Кому надо" - не мое выражение, так говорил Арсений Игоревич, закатывая глаза к потолку и по мере необходимости склоняя сие словосочетание в точном соответствии с падежами русской словесности.

"Кто надо" подозрения генерала разделил и добавил негатива, предположив, что при захвате нужного преступникам гимназиста могут пострадать и другие дети. Памятуя самарский прецедент, "кто надо" допускал возможность наглой преступной акции подле стен престижной гимназии. Совместно с "кем надо" Арсений Игоревич решил срочно вывести ребенка из-под удара, благо мальчик диабетик, и есть возможность, не вызывая подозрения у похитителей, определить дитятю в больницу, а оттуда отправить в Швейцарию якобы после особо опасного приступа болезни, якобы на лечение.

Свободные в средствах, имеющие шпиона в высших властных эшелонах, опытные и дерзкие преступники запросто пленят ребенка и в Швейцарии, ежели пойдут на принцип, однако пока суд да дело, пока мальчика перевозят с места на место, выигрывается время, и надобно его рационально использовать. Сказавши про рациональное использование, "кто надо" благословил Арсения Игоревича на связь с Александром Ильичом: мол, одна специально заточенная генеральская голова хорошо, а две спецголовы еще лучше.

Вечером того же вчерашнего дня благословленный Арсений Игоревич снесся с Александром Ильичом. Как раз пока они сносились, поступил доклад о наличии отсутствия татуированного фигуранта в ожидаемое время у гимназии, и Арсений Игоревич дал отбой уставшим бдеть вокруг учебного учреждения бойцам.

Генералы Арсений Игоревич и Александр Ильич сами удивились, как быстро разработали в тандеме в общих чертах операцию, которую именовали "Приманка". Столь быстро, что даже успели созвониться с "кем надо" и поделиться генеральной идеей. "Кому надо" идея понравилась, и довольные генералы до полуночи обсуждали детали. Наш Ильич предложил коллеге, не мешкая, отправиться к утру на базу, дабы поскорее учинить смотрины кандидату на роль приманки и, заодно, раз ух поедут на лоно почти что дикой природы, расслабиться с удочками, побаловаться ружьишком, а выспаться можно и в машинах. И личный, по совместительству, шофер Арсения Игоревича, богатырь Герасимов, пущай похрапит, на базу можно и на автотранспорте Ильича махнуть, какие проблемы?..

Невольно мне вспомнился приватный рассказ одного старика экс-кагэбэшника, с коим как-то, давным-давно, столкнула жизнь. Старичок поведал быль, как во время Второй мировой, когда немцы стояли под Москвой, народ с рытья окопов снимали для чистки дороги на дачу товарищу Калинину. Война - войной, а дача - дачей. Нашенские отечественные руководители не отказывали и не отказывают себе, любимым, в приятном времяпрепровождении назло и вопреки невзгодам. Впрочем, я отвлекся, пардон...

Длиннющий монолог, пересказанный мною с некоторыми сокращениями выше, Арсений Игоревич закончил нижеследующими словами:

- ...Одобренная "кем надо" идейка наша с Александром Ильичом простенькая и понятненькая. Мы помудровали, поскрипели серым веществом и надумали устроить Елизавете Константиновне близкого родственника. Соображаете, кого?

Я отрицательно мотнул головой, хотя все уже сообразил, конечно.

- Чего ж тут соображать-то особенного? - вклинился в монолог коллеги слегка хмельной и весьма мрачный Александр Ильич. - Женим тебя на ней, и станешь приманкой, дошло?

Выпивка, соки и закуски теснились на канцелярском столе, наш Ильич развалился в кресле, так сказать, во главе, а его коллега-генерал скромно присоседился с бочка бастырхана. Я восседал на стуле напротив Ильича, и в метре от яств богатырь Герасимов подпирал стену, изредка подходя к столу, чтобы подлить хозяину Арсению свежего соку в бокал. Водкой Арсений Игоревич брезговал, более того - ежели ветерок из форточки колебал воздух, насыщенный спиртовыми парами и заставлял Игоревича нюхать противный ему запах, он отчаянно морщился, видимо, страдая.

Среди закусок отсутствовали и рыба, и дичь, из чего я сделал вывод, что рыбалка с охотой не задались. Обмундирование, выданное генералам дядей Федором, высшие чины запачкали изрядно, однако, увы. Облом с забавами на природе огорчил до того огорченного мною Ильича пуще прежнего. Ильич налегал на беленькую, но хмелел медленно и явно злился плюс ко всему еще и на собственные алкоголеустойчивые характеристики.

- Понятно, - кивнул я и, смущаясь, спросил: - Разрешите уточнить некоторые детали?

- Предвижу, что вас интересует, - поспешно заговорил Арсений Игоревич, опередив открывшего было рот хмурого Александра Ильича. - Успокойтесь, спать с Елизаветой Константиновной не обязательно.

Морщины разгладились на суровом лице Александра Ильича, и наш бравый генерал зычно расхохотался, хохоча, взял с края столешницы, выудил из промежутка меж блюдцами с маслинами и пакетом яблочного сока фото 3х4 моей будущей фиктивной женушки, поднес бумажный прямоугольник ближе к глазам и аж прослезился от смеха.

- Шутка, - Арсении Игоревич подмигнул ухохатывающемуся Ильичу, улыбнулся мне. - Сочиним для Бультерьера подходящую биографию, документики справим новенькие, проведем беседу с Елизаветой Константиновной и устроим любовь с первого взгляда похлеще, чем в мексиканских сериалах, и свадебку сыграем всем на удивление.

- И псевдожене будет не жалко похищенного в целях шантажа лжемужа, понятливо кивнул я. - И вместо требуемого похитителями выкупа можно будет подсунуть фуфло, правильно?

- В корне неверно! - Арсений Игоревич погрозил мне пальчиком. Ай-яй-яй, за кого ж вы нас держите? Ай, как же вам не стыдно. Наша задача подсунуть похитителям профи, который не похож на профессионала, который запомнит место дислокации преступников, их приметы и будет более полезен для следствия, чем несовершеннолетний пацан. Вспомните, племянника Капустину вернули, помните? И вас вернут в обмен на...

- Прапорщик! - Отсмеявшийся Ильич перебил коллегу по званию довольно-таки грубо. - Я вправе тебе, прапор, без всяких задушевных разговорчиков приказать и...

- Зачем вы так, Александр Ильич?! - осадил вновь нахмурившегося соседа по столу жестом, словом и взглядом Арсений Игоревич. - Так не надо. Объяснить товарищу все перипетии и подоплеки этого скользкого дела наша с вами, Александр Ильич, святая обязанность. Товарищ должен понимать, на что идет, должен постараться, от его...

- Заканчивайте предварительный инструктаж без меня, - Александр Ильич вновь перебил коллегу, грузно встал, глянул на правое запястье, на циферблат "Командирских". - Двадцать ноль-ноль, пойду распоряжусь баньку организовать и ночлег. В столицу отбудем завтра.

- Вместе со мной? - задал я заведомо глупый вопрос. Кто он. Бультерьер, для них, для господ генералов? Он, то есть я, что-то типа бывшего диверсанта, ставшего инвалидом. Ему, то есть мне, положено быть, согласно типажу, немножечко тугодумом и чередовать правильные вопросы с наивными.

Александр Ильич, хмыкнув, прошествовал к выходу. Арсений Игоревич улыбнулся слегка снисходительно и ответил:

- Нет, вы пока останетесь здесь. Вашу конкретно кандидатуру и весь план целиком, во всех деталях, мы окончательно утвердим, а уж после... - Арсений Игоревич стер улыбку с лица синхронно с хлопком двери за спиной у Александра Ильича, оглянулся на Герасимова, обратился к богатырю: - Валентин, будь любезен, убери подальше водяру и мне сочку подлей. Ой... - Арсений Игоревич спохватился, снова повернулся ко мне: - Ой, а вам-то мы так и не предложили попить, покушать. Ой, как нехорошо, ой, как невежливо...

- Спасибо, я не хочу, - сказал я, запоминая имя богатыря Герасимова и лишний раз отмечая лютую нелюбовь его хозяина к спиртному.

- Не хотите, как хотите, хозяин - барин. Вам предстоит пожить барином рядом с Елизаветой Константиновной, уверен, вы блестяще справитесь с ролью, скажем, провинциала, угодившего из грязи в князи. А главное, цель-то ваша, смело можно утверждать, - святая. Ваша цель - отвести от больного ребенка удар судьбы, принять этот удар на себя. В настоящее время Елизавета Константиновна хозяйничает в приемной одного крупного должностного лица, помимо остального, курирующего концерн "Якут-алмаз", я думаю, шантажисты собираются на этот раз потребовать выкуп за дорогого госпоже Секретарше человека в виде драгоценных камешков. Через Елизавету Константиновну прошло немало бумаг по алмазам, она плотно контактирует с руководством концерна, в курсе некоторых э-э-э...

- Понимаю, - я кивнул, помог Арсению Игоревичу преодолеть многозначащее "э-э-э...". Еще бы не понять! Ребенку известно, что двойная мораль во властных структурах была и есть норма жизни. Двойная мораль, двойная бухгалтерия, двойная жизнь, двойная игра, двойственность свойственна отечеству, к ней все привыкли и воспринимают как данность, временами тоскуя по пресловутой "сильной руке", которая сумеет положить конец двойному существованию.

- Прекрасно, что понимаете. Камешки - черт с ними, не жалко. Наиважнейшая задача - вычислить наводчика. Самостийный Штирлиц жиреет где-то на подступах к вершине иерархической государственной пирамиды и сливает восхитительно организованной преступной группировке ценнейшую конфиденциальную информацию. Знал ведь он откуда-то, что банкиры не откажут Капустину, отдадут Малевича...

И так далее, и тому подобное. Генерал Арсений Игоревич говорил еще долго о главных и наиглавнейших целях, о моей не сложной, но святой роли, о том да о сем. На самом же деле он пытался увести мои мысли в сторону от заданного мною в начале диалога правильного вопроса. Ну, никак не желал Арсений Игоревич откровенно признать, что мне в предстоящем спектакле предстоит сыграть героическую роль камикадзе. Камешков ему "не жалко", видали? Кто ж в такое поверит? Кто ж поверит, что Арсений Игоревич допустит повторение истории с "Синим рассветом"? Дураку ясно, что я не "приманка", а скорее "наживка". Ежели при передаче фальшивого на этот раз выкупа шантажистов не поймают, то мне, похищенному, капут. А если поймают? Тоже капут. Племяннику Капустина отрезали кусочек пальчика в наказание за нерасторопность чиновника, мне же, в случае если преступники потерпят фиаско, легко успеют перерезать глотку... Или, как я уже отмечал, перережут горло, когда выяснится, что камешки фальшивые... Или вообще расколют сразу, захватив в заложники, и сразу отправят к праотцам... Даже признайся я: мол, извините, господа бандиты, казачок-то я засланный, все одно, кирдык... Мда, куда ни кинь, всюду клин, точнее - всюду гроб... Меж тем сейчас, в данную конкретную минуту, я обязан прикидываться, дескать, верю искренне в то, что с честью справлюсь с простейшей функцией приманки и... И что? И взамен на меня посыплются блага. Да, правильно! Дабы выказать собственное наивное простодушие, надо срочно, пока Арсений Игоревич не ушел, спросить о благах, надо поторговаться, точнее, выторговать себе чего-либо жизненно важное.

- Уверен, я просто уверен - все у нас с вами получится, дорогой товарищ... Валя, который час?

- Без пятнадцати девять.

Арсений Игоревич поднялся со стула.

- Последний вопрос, - встал и я. - Точнее - просьба.

- Слушаю вас, - Арсений Игоревич был само внимание, воплощение чуткости и доброты.

- Господин генерал... - я замялся как бы в нерешительности.

- Ну же, смелее, - генерал одарил меня подбадривающим взглядом.

- Арсений Игоревич, вам, наверное, Александр Ильич сообщил о моем несколько специфическом статусе...

- Я в курсе, - генерал жестом, взмахом ладони с растопыренными пальцами заставил меня замолчать. - По завершении операции я о вас похлопочу, слово офицера. Вы, ваша гражданская супруга, ее дочь, вы ничем не будете отличаться от остальных гражданских и военных чинов на базе.

- Спасибо, - сухо, по-деловому поблагодарил я. Напрасно Арсений Игоревич помянул Клару и Машеньку. Я изо всех сил старался о них не вспоминать сейчас, а он напомнил. Какие у генералов планы относительно них, моих любимых женщин? Бультерьеру подписан смертный приговор во имя "Дела Секретарши", а что станется с Кларой и Машенькой?..

- Подскажите, пожалуйста, как до баньки добраться?

- А?.. Простите, Арсений Игоревич, задумался. О чем вы спросили?

- Где у вас тут банька?

- Сауна в спорткомплексе. Вы там были сегодня утром, там мы с вами и познакомились. Могу проводить, если прикажете, но только хожу я, пардон, не столь быстро, как хотелось бы. Нога, знаете ли, хромая тормозит, и голова периодами начинает сильно кружиться, сказываются последствия сотрясения мозга...

Глава 3

Я - художник

- Кто за вас болеет в зале, Владимир? - спросил юный ведущий, радушно оскалив крупные ядовито-белые зубы.

- К сожалению, никто, - я изобразил чуть виноватую полуулыбку. Приехал на игру я один, в Москве ни друзей, ни знакомых.

- Вы художник, Владимир? - сменил тему юноша, сверкнув стеклами очков и убирая оскал с худощавого лица.

- Самоучка, - я смутился, потупился и начал вроде оправдываться. Поселок у нас маленький, долгими зимними вечерами делать нечего, вот и пристрастился к акварельным краскам. А вообще, я на инвалидности, пенсионер, так сказать.

- Вы регулярно смотрите нашу игру по телевизору?

- Стараюсь. Поселок у нас маленький, общей телевизионной антенны нету, а с комнатной телевизор не всегда ОРТ ловит.

- Расскажите, как же вам удалось попасть к нам на игру?

- Поселок у нас хоть и маленький, но телефон есть. Заказал через район переговоры с Москвой, телефонистки долго не могли прозвонить номер, который вы сообщаете в конце программы, но в конце концов меня соединили, я ответил на вопросы и вскоре получил приглашение принять, так сказать, участие.

- Какую сумму вы рассчитываете выиграть?

- Миллион.

- Смелое заявление.

- Как я уже говорил, поселок у нас маленький, делать особенно нечего, а пенсии мне хватает. Если не пишу картины, то читаю. Библиотека у нас при школе большая, хоть и поселок маленький, и школу давно в район перевели, а библиотека осталась, пожалуйста, пользуйся.

Зрители в зале зааплодировали. Непонятно чему, то ли тому, что я сообщил про закрытую школу, то ли сообщению о доступной всякому большой библиотеке в маленьком провинциальном поселке. На мой сторонний взгляд, режиссер, который командовал аудиторией, дал отмашку к аплодисментам не вовремя.

- Первый вопрос, - оживился юноша-ведущий, наклоняясь к плоскому монитору LG. - От чего учит не зарекаться русская поговорка? От сумы и от тюрьмы, от судьбы и лебеды, от скуки и лабуды, от крупной суммы в конвертируемой валюте.

В зале раздался дружный смех, и, вторя идиотскому настроению публики, юный ведущий растянул до ушей лягушачий рот.

- Вариант "А", от сумы и от тюрьмы, - ответил я, заметно волнуясь.

- Правильно! И вы заработали сто рублей..."

Я нажал кнопку ускоренной прокрутки видеозаписи. В кассетоприемнике видюшника весело гудело, на плоском экране убийственно дорогого телеящика мы с ведущим комично задергались, замелькали цифры внизу кадра: 200, 300, 500 рублей, "несгорающая" тысяча. Промелькнула рекламная вставка, 2000, 4000, мы с ведущим выпили чая, он его похвалил, 8000, 16 000, вторая "несгораемая сумма" - 32 000, опять реклама, и опять я, я не дергаюсь, сижу окаменевший, задумчивый, задергался, смешно размахивая единственной пятерней, 64 000, калейдоскоп крупных планов, то моя физиономия, то ведущего, 125 000, камера панорамирует по зрительному залу, снова я в кадре, 125 000, анонс программы "Время", рекламный блок, коротко мы, я и ведущий, теперь крупно я, а теперь он... Отпускаю кнопку ускоренной перемотки.

" - Вопрос на пятьсот тысяч рублей. Напоминаю вам, Владимир, вы можете забрать выигранные деньги в любой момент, но только до того, пока я не принял у вас ответ. Если вы сейчас ответите правильно на четырнадцатый вопрос, заработаете полмиллиона. Если дадите неверный ответ, потеряете сто восемнадцать тысяч. Несгораемые тридцать две тысячи у вас останутся. Также у вас сохранены все три подсказки - пятьдесят на пятьдесят, помощь зала и звонок другу. Играем?

- Послушаем вопрос, - я скромно потупился.

Аплодисменты, звучит тревожная музыка, ведущий зачитывает вопрос:

- Кому принадлежат слова: "Лишь некоторые люди задумываются чаще двух-трех раз в год; я снискал международную признательность, делая это раз или два в неделю". Варианты ответов: а - Уинстон Черчилль, б - Бернард Шоу, ц - Курт Воннегут, д - Стивен Спилберг.

Я вздыхаю порывисто, провожу запястьем здоровой руки по взмокшему лбу.

- Давайте рассуждать логически, - говорю я, глядя на свой монитор.

- Давайте, - охотно соглашается ведущий.

- Спилберга и Воннегута отметаем сразу.

- Почему? Объясните вашу логику.

- Оба они американцы, а в цитате чувствуется чисто английский юмор. Значит - или Черчилль, или Шоу. - Я поднимаю глаза на ведущего.

- Вы ждете от меня совета? Я не имею права вам подсказывать, но вправе напомнить, что вы в двух шагах от миллиона и у вас есть все три подсказки.

- Честно говоря, я не знаю ответа.

- Вы забираете деньги?

- Нет, я беру подсказку. Пятьдесят на пятьдесят.

- Уважаемый компьютер, уберите, пожалуйста, два неверных ответа.

Тишина в зале, звуковая отбивка, и Спилберг с Воннегутом исчезают. Аплодисменты..."

Я не тот, который на экране, а тот, который у телевизора, с пультом управления в руке, имеющей кисть, смещаю указательный палец с кнопки ускоренной перемотки, на кнопочку замедленного, "покадрового", просмотра.

"...Крупным планом лукавая физиономия ведущего.

- Владимир, вы мыслите в правильном направлении, продолжайте рассуждать логически.

- Я, пожалуй, возьму вторую подсказку. Давайте спросим у зала.

- Давайте! Уважаемые зрители, помогите, пожалуйста, Владимиру сделать выбор, проголосуйте за один из двух оставшихся вариантов. А мы с вами, Владимир, пока идет голосование, давайте выпьем еще чаю. "Майский чай", натуральный индийский чай, собранный вручную, поможет вам обрести твердость духа в нужную минуту. Голосование закончено, взгляните на монитор, за Уинстона Черчилля проголосовало сорок восемь процентов аудитории, за Бернарда Шоу сорок семь процентов, четыре процента думают, что это все-таки Курт Воннегут, и один, видимо, поклонник Стивена Спилберга, вопреки всему проголосовал за любимого кинорежиссера.

Аудитория смеется, оператор укрупняет мое лицо, я страдаю.

- Владимир, как видите, мнения поделились практически поровну между Черчиллем и Шоу.

- У Черчилля больше на процент.

- Вы знаете, что наша аудитория иногда ошибается?

- Знаю.

- У вас еще есть подсказка "звонок другу".

- Помню, но, когда я уезжал в Москву, в поселке отключили телефоны... Я сделал паузу, переждал смех в зале, хихиканье ведущего и продолжил: Поселок у нас маленький, нас на очередь поставили по замене телефонного кабеля.

- И когда же подойдет очередь вашего маленького поселка? Юноша-ведущий откинулся на спинку сиденья, сумел, шельмец, улыбнуться одновременно и с подначкой, и с сочувствием..."

Я, который смотрит видеозапись, судорожно нажал кнопку замедленного воспроизведения. ВОТ! Вот он приподнимает правую бровь. Вполне естественная мимика, на пять с плюсом работает парень. Помню, я там, в студии, во время игры даже засомневался, никак не мог решить, стоит ли считать сие естественное, едва уловимое движение бровей ведущего обычной его подсказкой, или подождать более внятного мимического сигнала.

Интересно, на чем органы подловили смазливого паренька? Как заставили сотрудничать? Или он сам предложил "кому надо" свои услуги, и кукловод дернул за веревочки, внедрил талантливого, перспективного парня в пеструю среду звезд и звездюков, организовал успех, карьеру?

Кстати, помимо ведущего данной игровой телепередачи, по крайней мере еще двое - один из руководства и один из редактуры - сотрудничают с органами. Стараниями руководителя я стал первым калекой в ряду зрителей поодаль от центрального игрового места, а вопросы предварительного отборочного тура я знал заранее, разумеется, благодаря завербованному редактору. И в процессе игры мне помогал ведущий паренек. И сакраментальный лимон я, само собой, выиграл...

Палец сместился с кнопки замедления видеозаписи на кнопку ускорения. Эпизоды с правильным ответом на предпоследний и последний вопросы и последующее ликование в студии я прокрутил. По экрану полоснула рябь, и в ускоренном темпе пролетел сюжет из программы "Время", которая вышла в эфир через неделю после моей победы, сюжет, посвященный победителю телеигры художнику Владимиру Ивановичу Безбородько. Не поленились телевизионщики, съездили в мой родной "маленький поселок". Не побоялся Арсений Игоревич, допустил съемочную группу на объект 014.

Поселок, значащийся в секретной документации под шифром 014, имеет и обычное название, и, в принципе, посетить его сможет любой желающий, которому не лень катиться многие версты по разбитым расейским дорогам. Поселок и правда маленький, живут в нем в основном люди пожилые, с ленцой работают на земле, но особенно не бедствуют. Некоторое благосостояние посельчан легендируется наличием местного жителя, добившегося успехов в бизнесе и, сохраняя инкогнито, спонсирующего оставшихся на земле соплеменников. На самом же деле еще с незапамятных дореволюционных времен здесь, в поселке, будто на небогатой даче доживали век вышедшие в тираж нелегалы, то есть разведчики а еще проще говоря - шпионы из среднего звена агентуры: радисты, шифровальщики, связники и т.д. Основанную при царе практику отправлять заслуженных, но не очень ценных сотрудников в почетную ссылку Страна Советов оценила по достоинству и, постреляв часть ссыльных, стала использовать поселок по прежнему профилю. Новые люди сюда приезжали редко, были, как правило, в годах и неприхотливы. Появление новых людей всегда можно было объяснить переездом родственников старых. Во времена Советов личное благополучие колхоза-должника объясняли прежними сбережениями вновь прибывших колхозников и выигрышами по облигациям трехпроцентного займа старожилов, для новейших времен придумали спонсора-мецената.

Чем-то поселок, где я вырос, согласно легенде Арсения Игоревича, в семье ныне покойных Марфы Васильевны и Ивана Григорьевича Безбородько, где попал в аварию и где в годы более зрелые начал рисовать, чем-то этот поселок напоминал похожие выселки для негров, народившихся после фестиваля молодежи и студентов 1957 года в Москве. Хоть тот негритянский колхоз и не был секретным объектом, а знают о нем единицы. Из того колхоза на Вологодчине изредка приглашали чернокожих да кучерявых трактористов со свинарками для съемок в массовках на "Мосфильм" и на "Ленфильм", когда снималось кино про США или Африку, и никого факт наличия столь экзотического черного поселения в центре России особенно не волновал и не интриговал. Это я все к тому, что на бескрайних пахотных землях Отчизны можно даже инопланетян спрятать, и фиг найдешь.

Фиг-то, конечно, фиг, однако, как сказал мне Арсений Игоревич, объект 014 задействован для легендирования агента впервые за всю историю существования. Цени, мол, сказал он и тут же поправился - оцени, мол, всю важность предстоящей операции и будь молодцом, не подкачай...

Трехминутный сюжет из информационной программы "Время" промелькнул в ускоренном режиме секунд за пятнадцать, его сменил сюжетик подлиннее из "Новостей культуры" на канале, соответственно, "Культура", и я отпустил кнопку ускоренной перемотки.

" - Сегодня в галерее "Дали" открылась выставка самобытного художника из глубинки Владимира Ивановича Безбородько...

Смена плана - женщина-диктор исчезает, на экране я в окружении именитых столичных мастеров живописи.

- ...Экспозиция называется "Правое и Левое". В зале "Правое" представлены работы Мастера, написанные до постигшей художника трагедии...

Голос дикторши продолжает звучать за кадром, камера панорамирует вдоль стены с натюрмортами: на полотнах лоскуты рваных газет, пустые бутылки 0,7 зеленого стекла, картофельная кожура, селедочные скелетики.

- ...Владимир Иванович потерял кисть правой руки, и его творчество изменилось. В зале "Левое" выставлены смелые эксперименты с цветом и колоритом...

В кадре холстины с яркими пятнами типа: голубой фон, черная клякса да желтая полоска наискосок..."

Я выключил видео. Понятия не имею, чьи картины я выдаю за свои, но совершенно очевидно, они имеют некоторую художественную ценность. Расстарался Арсений Игоревич, разыскал наследие некоего художника-самодельщика, судя по наполнению натюрмортов, почившего в полной нищете. Возможно, в конце жизни неизвестный художник страдал белой горячкой, уж больно бредовые абстракции висят в "Левом" зале. Или я ошибаюсь, и мастер Безбородько вообще образ, так сказать, собирательный? То есть для первой части экспозиции взяты работы одного несчастного, для второй - другого. Весьма возможно, но совершенно неважно. А важно другое - Арсений Игоревич сделал из меня Золушку. Моя агентурная легенда - классический сюжет про богатую духовно, одаренную духовно, прозябающую в безвестности личность, которая одномоментно получает все сразу: и деньги, и признание, и положение в обществе. Преступникам необходимо иметь весьма неординарные мозги, чтобы заподозрить во мне подставу, ибо подставляют меня слишком нарочито, с перебором, чересчур нагло и до идиотизма откровенно.

Вслед за видео я выключил телевизор, хотел было вытащить кассету, да передумал. Пущай видеокассета останется в видеомагнитофоне, возможно, вечером, после ресторашки, в узком, так сказать, домашнем, кругу журналист, подаривший мне эту подборку отрывков из телепередач, потребует ее прокрутить.

Журналюга, о котором идет речь, всеми силами старается втиснуться в узкий круг приближенных моей невесты Елизаветы Константиновны. В иные круги, близкие к властным, ему не пролезть, вот он и тужится стать другом дома госпожи Секретарши.

Журналист-проныра паренек презабавнейший, пишет про телевидение, но в ящик смотрит раз в неделю. Дома у него с утра до ночи работают на запись видаки, пока парень мечется внутри Бульварного кольца, нарабатывает полезные связи. А в ночь с воскресенья на понедельник мой новый забавный знакомец просматривает в ускоренном режиме все, чего показывали по телику в течение предшествующих семи дней, и выдает на-гора очередную критическую статейку. Он, лизоблюд, клянется: мол, кассеты с телеотрывками обо мне, художнике, откладывал еще до нашего знакомства, дескать, я, как личность неординарная, заинтересовал его сразу, с первого взгляда.

Справедливости ради следует отметить, что не один льстивый парнишка от журналистики, но и все прочие мои новые знакомые весьма и весьма забавны каждый по-своему. Объединяет их всех лишь два параметра - мечта о лучшей доле и страсть к сплетням. В их обществе достаточно навострить уши, и, ежели повезет, можно разжиться очень и очень ценной информацией.

Мне повезло - на даче у хорошенькой девушки из аппарата Госдумы, куда я был приглашен вскоре после разыгранного, как по нотам, якобы случайного знакомства с Елизаветой Константиновной, обсуждали множество всякой чепухи, и в том числе инцидент с генералом, с Арсением Игоревичем.

Накануне генеральскую тачку на подступах к столице тормознула ГАИ во время оперативной проверки спецномеров и спецсигналов, в смысле правомерности наличия на авто этих самых спецзнаков. Случился скандал с мордобоем - сотрудники ГАИ вели себя грубо, и денщик Арсения Игоревича (я так понял - Герасимов) метнул одного гаишника за обочину, другому сломал челюсть, третьему руку. Пострадавший за обочиной вызвал подмогу, и едва-едва не дошло до перестрелки.

Инцидент на дороге обсуждали бурно, каждый из обсуждающих хвастался собственной осведомленностью, кто-то знал, где находится генеральская дача, кому-то вспомнилось, что лет этак десять тому Арсений Игоревич здорово пил и чуть не лишился из-за пьянства погон, а девица - хозяйка дачи - утверждала: типа, точно знает, что генерал не подшивался и завязал с алкоголем, воспользовавшись психотренингом, практикуемым так называемыми "анонимными алкоголиками"...

Я встряхнул головой, прогнал мысли о генерале, журналисте и тусовке, близкой к властям, сосредоточился на сегодняшнем эпохальном событии. На сие событие следовало настроиться сообразным образом.

Я взялся за трость. Тоненькую, легкую и удобную тросточку мне подарила невеста, Елизавета Константиновна. Опершись на трость, я поднялся с узкого диванчика, похромал к зеркалу, что висело в уголке гостиной. Кабы я был Елизаветой, ни в жисть бы не повесил у себя в гостиной зеркало в рост, дабы лишний раз в нем не мелькать. Впрочем, квартиру невесты обустраивали дизайнеры, и, возможно, она просто-напросто постеснялась попросить спецов по интерьерам обойтись без зеркал. Хотя нет, вряд ли постеснялась, она не из стеснительных, скорее всего, ей по барабану отражения в зеркалах и то, что она подчеркнуто не обращает внимания на свою отталкивающую внешность, вернее всего, не поза, а кредо.

Она не обращает, а я обращаю, я вынужден, я художник. Из Зазеркалья на меня глядел господин средних лет в темно-темно-синем элегантном костюме, при галстуке-бабочке, с тростью, наперекор фамилии с бородкой клинышком, с тоненькой ниточкой усов, короткой стрижкой "ежиком" и с черной блестящей перчаткой-протезом. Господин в зеркале здорово изменился по сравнению с гражданином, выигравшим миллион в телеигре. Нечто среднее между этим господином и тем гражданином присутствовало на открытии персональной художественной выставки, трансформация Золушки проистекала постепенно, и вот она завершена. Хорош господин Безбородько Владимир Иванович, хорош, гусь, невольник и баловень Судьбы, еще недавно жалкий инвалид и провинциал, марающий холсты, а ныне всеми признанный гений палитры и удачливый альфонс с Большим будущим с большой буквы.

Я почувствовал, как распахнулась дверь за спиной, оглянулся - на пороге гостиной стояла моя невеста.

Елизавету Константиновну нарядили в бледно-розовое платье. Злые языки пренепременно отметят сочетание моих сине-голубых тонов и ее бледно-розовых, мол, гей и лесби женятся, или еще грубее - пидор и ковырялка точнее шикарный пидор и аскетичная ковырялочка. Платьице у нее скромненькое, обуженная юбка ниже колена, блузка-жакет, перекрась платье из розового в черный, и можно идти на похороны.

- Долго же ты прихорашивалась, дорогая, - я вскинул руку, посмотрел на циферблат стильных мужских часов престижной модели. - Мы не опоздаем?

- Успеем, - она глянула мельком на свои часики, на уродливый, но точный хронометр марки "Победа". - Машины ждут, пойдем вниз.

Как сумел быстро, я похромал к невесте, взял ее под руку калечной лапой, шепнул на ушко:

- Улыбнись, дарлинг. Ты должна выглядеть счастливой.

Она метнула на меня едкий взгляд медузы Горгоны и улыбнулась, как медуза. Обычно бледная бородавка на ее пергаментной щеке покраснела, она волновалась. Еще бы! Впервые, ха, замуж идет.

Под ручку мы вышли из гостиной. Пара уродов. Я - элегантный калека и она - мымра с грубым лицом в нежно-розовом строгом платье. За дверями гостиной нас встретили аплодисменты.

- Прекрасно выглядите вместе! - рукоплескал и талантливо лицемерил свидетель скорого бракосочетания с моей стороны, журналист-проныра, упомянутый выше.

- Владимир, вы обаяшка! - аплодировала свидетельница невесты, толстуха с жизнерадостным рылом и замысловатой прической. - Лизонька, ты сама юность!

Хвала Будде, обошлось без обрядов похищения и выкупа невесты и без прочих условностей. Врачующиеся, свидетели, мои новые и ее старые знакомые гурьбой выкатились к лифтам, заранее застопоренным, в три заезда все спустились вниз, на выходе из парадного выпили шампанского "Мадам Клико", расселись по лимузинам. Впереди ехал милицейский "мерс" с мигалкой. Примчались к Дворцу бракосочетания за минуты, но долго парковались, ибо возле дворца нас ожидали представители чиновничьего сословия, решившие лично присутствовать во время нашего акта сочетания браком. Все чиновники прибыли, естественно, на авто, и иномарки буквально запрудили подъезд к дворцовому крыльцу.

Других пар, кроме нашей уродливой, сегодня в загсе больше не было. Акт изменения гражданского состояния длился долго и муторно, еще больше длилось последующее фотографирование с гостями, скороспелые тосты и первые, робкие возгласы: "Горько". Пришлось целовать ее вытянутые трубочкой, плотно сжатые губы. Чмокнул неве... то есть теперь уже жену и подумал: возможно, лобызания ей еще противнее, чем мне, но ради ребенка, ради того, чтоб убрать сына из-под удара, она старается.

Из загса-дворца, поехали венчаться. Возле арендованного храма нас поджидали представители тех гостей, которые, к величайшему их сожалению, не имеют свободного времени в сей, безусловно, знаменательный день. Иначе говоря - холуи Больших людей. Очень Больших и не очень, но тоже не маленьких, выстроились за калиткой храмовой ограды в очередь, каждый с шикарным букетом и деланой, слегка виноватой улыбкой. В порядке очередности холуи вручали цветы невесте, произносили пару слов и спешили к крутым тачкам. Холуйскую очередь они покидали, силясь не морщиться от досады, ибо досадовать было на что - их тачки кавалькада авто нашего эскорта надежно застопорила на парковке подле культового сооружения, не рассчитанной на такое значительное количество транспортных средств.

Последним в очереди холуев томился Валентин Герасимов с розами.

- Арсений Игоревич просил передать самые теплые поздравления, Герасимов вручил цветы Елизавете Безбородько. Для пущей достоверности нашей любви при заключении акта о гражданском состоянии женщина заявила, что берет фамилию мужа.

- Спасибо, - Елизавета ставшим привычным жестом взяла букет и передала свидетелю, а тот передал цветы дальше, назад, по цепочке. - Арсений Игоревич приедет вечером к нам домой на дружеский ужин в тесном кругу?

- Он искренне жалеет, но не сможет, - шаблонно ответил Герасимов на дежурный вопрос. Улыбнулся гигант при этом жутко смешно, неприспособлено его мужественное, грубо срубленное чело для улыбок.

- Жаль, - расшаркался я. - Доводилось слышать об Арсении Игоревиче много хорошего, жаль, никак не удается с ним познакомиться.

Виновато пожимая могучими плечами, дескать, жалко, конечно, но такова деловая генеральская се ля ви, ни минуты, мол, нету для приятных знакомств, Герасимов сместился с нашего венчального пути.

Из дверей церкви вышел батюшка. Толпа за нашими спинами начала мелко креститься. Эх, хорошо быть попом в современной России - бандиты тебе в обмен за отпущение смертных грехов бабки несут, чиновники тебе кланяются, и ни один Балда не посмеет щелкнуть по толоконному лбу.

Обвенчали нас в ускоренном темпе, ибо во время церемонии кто-то из гостей постоянно чихал, не иначе по вине аллергии на ладан. Из душного храма гости выходили чинно и одновременно быстро. Чиновники и примкнувшие к ним граждане умели покидать помещения не мешкая, но с достоинством. Редкое умение, между прочим.

Вышли, и я, внешне оставаясь прежним, внутренне сосредоточился. Мне надо было засечь автомобиль с Герасимовым за рулем. Ага, во-он, серый "Вольво" загородил выезд черной машине с проблесковым маячком и тонированными стеклами. Отменно тонированы стекла, но боковое стекло дверцы водителя опущено, и нарушу торчит локоть. По размеру и цвету одежды идентифицирую локоть как часть могучего, хорошо одетого тела Герасимова. Напрягаю зрение, вроде щурюсь на солнце, и вижу первую букву и первые цифры номера, интересующего меня авто. Теперь я знаю не только, по какому из подмосковных шоссе Герасимов возит на работу в столицу хозяина Арсения, но и почти знаю номер машины. Короче, теперь, ежели я окажусь в нужном месте в нужное время, то генеральский автомобиль засеку с вероятностью 99,9 процента.

Пополнив кладовую памяти, я расслабился, и изображать счастливого идиота сразу стало гораздо легче. Расселись по моторизованным экипажам, кавалькада с новобрачными во главе не спеша двинулась к ресторации. До вечера еще далеко, и в ресторане запланирован не Ужин, а праздничный. Обед, то есть мероприятия кардинально разные. На Обедах пьют меньше и не танцуют. Однако по моей инициативе в протокол внесены некоторые изменения - после двух часов приема пищи под аккомпанемент редкого звона бокалов в зале появятся музыканты и желающие смогут потанцевать, возникнет возможность тяпнуть лишнюю рюмашку сверх положенного.

Ресторан для торжественного приема пищи мы с Лизонькой выбрали скромненький, но, само собой, в Центре, в тихом Центре Третьего Рима, столицы Новой России. Гости вольготно устроились в консервативно оформленном, без всяких новомодных наворотов, зале, пожилой конферансье, народный артист СССР, старательно и деликатно вел Обед, новобрачным вручали подарки, официанты меняли блюда, плескались в хрустале благородные вина, а я страдал.

Мне захотелось опорожнить мочевой пузырь еще после первого тоста за президента страны, который все пили стоя и до дна. После тоста за мой талант художника который мне также пришлось выпить, поднявшись с мягкого стула, хотение превратилось в острую необходимость. Но, черт возьми, и жена, и гости, и свидетели, все, кроме тамады-конферансье и официантов, все поголовно за столом, ни один человек не пытался покинуть застолье, тем более нельзя было делать этого мне, сидящему во главе. И я терпел. О великий Будда, как же я мучился! Никакая йога, никакие экстрасенсорные способности не спасут вас от резей внизу живота, ежели мочевой пузырь переполнен и природа настоятельно требует его опорожнения. Блин, перебрал я с шампанским в загсе, вот, блин, незадача...

Спас меня тамада. Пожилой народный артист, вероятно, заметил, как неестественно прямо я сижу, как сдвинуты колени, как натужно улыбаюсь, он понял, чего, вернее - куда мне надо, и объявил перекур. Нет, конечно, не столь грубо, не по армейскому образцу: "Пять минут на то, чтобы перекурить и оправиться". Он изрек некое изящество в стихах, весьма замысловатое, однако очевидное по смыслу, и задвигались стулья, заскрипел паркет, начали рыться в сумочках, вставая, дамы, господа доставали на ходу портсигары и зажигалки. Я выждал ровно тридцать вежливых секунд с начала общей ленивой суеты и взялся за трость. Извинился перед новобрачной и пошел "оправляться".

Пока я ковылял, отбивая тросточкой нервную дробь сначала по паркету банкетного зала, а потом по лестнице в подвальный этаж, мужской сортир рядом с курительной комнатой опустел, лишь толстый милицейский полковник, тот, что обеспечивал беспрепятственное движение свадебного кортежа, кряхтя, застегивал ширинку под бурдюком живота, отступив на шаг от писсуара.

- Все в норме, Владимир Иваныч, - сообщил полковник, воюя с последней пуговицей под пряжкой ремня.

"О чем это он? - подумал я, вежливо улыбаясь, ковыляя к дверце одной из кабинок. - О том, что нормально пописал?"

- Все под контролем, Владимир Иваныч. - Полковник победил-таки строптивую пуговицу. - Трое сотрудников дежурят у входа, а то, знаете, как иногда бывает - уважаемые люди культурно отдыхают, и вдруг вломится какой выпивший негодяй и попортит людям настроение.

- Спасибо за охрану от негодяев, - поблагодарил я, пристраивая тросточку под мышкой и потянувшись освободившейся рукой к дверной ручке туалетной кабинки.

Взяться за вожделенную дверную ручку я не успел, ибо неожиданно распахнулась дверца соседней кабинки, и оттуда в помещение с писсуарами ворвались трое в серых комбинезонах и противогазных масках. Мешковатые комбинезоны подпоясаны ремнями. У каждого на ремне кобура и нож в ножнах. У каждого на бедре подсумок для противогаза.

Первый подскочил ко мне, подскакивая, ударил. Сволочь, в низ живота бил, где и без его удара давно и нудно болел распухший мочевой пузырь.

Второй кинулся к полковнику, краем глаза я заметил, как второй отправляет милиционера в нокаут отменно поставленным апперкотом и ловко подхватывает нокаутированного толстяка, не давая ему упасть с грохотом.

Третий по-кошачьи бесшумно побежал к дверям сортира, ясен пень, чтоб их закрыть, благо задвижка имелась.

Первый зажал мне, согнувшемуся пополам, рот ладошкой в серой шерстяной перчатке. Его другая ладонь легла на предплечье моей левой, здоровой руки, умело надавила, пальцы поймали рукав моего свадебного пиджака, и спустя мгновение первый заломил мне руку за спину.

Упала тросточка, покатилась и замерла параллельно с нокаутированным милицейским полковником. Минуты две как минимум полкан в нокауте пролежит.

Нет, не две минуты, а гораздо дольше - возвращаясь от запертой двери, третий налетчик добавил полковнику тупым носком тяжелого ботинка по башке, по так называемому "заушному бугру", и лишил несчастного толстяка остатков сознания.

Третий работал со свидетелем, а второй в это время помогал первому. Второй заломил мою правую, калечную руку, и они вместе с первым поволокли меня в открытую кабинку.

В стене над унитазом зияла дыра. Вблизи дыры пахло сыростью и каменной пылью. Очевидно, доламывали стенку совсем недавно, начали ломать, когда в банкетном зале выпивали за здоровье моего тезки, президента, закончили, когда воздавали алкогольную здравицу моему художественному таланту. Доламывали стенку недавно, а кирпичики с другой стороны измельчали, скорее всего, накануне ночью. Сортир расположен в подвале, ночные ресторанные сторожа, наверное, пользуются другими удобствами, для администрации, поближе к уличным дверям. Дом старый, капитальный, стены и перекрытия толстые, звукоизоляция завидная, сторожа-охранники, разумеется, ни фига не слышали. А если в была угроза, что они услышат шум из подвальных помещений, то, конечно же, налетчики отказались бы от задумки похищать меня в уборной.

"А если бы я вообще не спустился в сортир?" - подумалось в тот момент, когда к первым двум похитителям, осуществлявшим мое силовое конвоирование, присоединился третий.

Они рисковали, конечно, просидеть без толку в запертой кабинке и оставить понапрасну след для Арсения Игоревича, но в их деле без риска не обойтись.

"А если бы я вошел в сортир, когда там испражнялось штук пять-шесть мужиков? Они бы, рисковые парни, что? Действовали по формуле "мочить всех в сортире" да?.." - думал я, с трудом дыша носом, переваливаясь с посторонней помощью через край дыры.

Не-а! Никого бы они не стали мочить! Парни в противогазах, а значит, припасен у них, к примеру, слезоточивый газ в соответствующих емкостях. Будь в уборной много народа в момент моего здесь появления, они бы всех нейтрализовали газом.

Двое поволокли меня по узкому тоннелю. Третий отстал. Смею предположить - третий установит мину с часовым механизмом, и она вскроет минут этак через десять-пятнадцать емкости с газом, а заодно обрушит тоннель, по которому меня уводят в глубь подземной Москвы. Вонять от завала будет ой как неприятно.

"Дипломат" с драгоценной картиной у Капустина забрали из-под земли, и меня похитили, выражаясь образно, гномы. Тенденция, как говорится, налицо.

На лице, на губах у меня шерстяная перчатка, под ногами хлюпает, перед глазами тьма кромешная. Похитители прекрасно ориентируются вслепую. Впрочем, пока нет нужды ориентироваться - тоннель прямой, как проспект.

Я изо всех сил старался делать больной ногой более широкий шаг, чем здоровой, я шел на скорости, максимальной для моих инвалидных возможностей, и очень боялся споткнуться - по бокам конвоиры выкручивают руки, споткнусь, повисну на неестественно согнутых суставах, и они, суставы, могут не выдержать.

Вообще-то, я умею ходить еще быстрее, но ведь я инвалид, помните? А у инвалида вышеупомянутые возможности ДОЛЖНЫ быть ограничены, и я их сознательно ограничивал.

Я старался не спотыкаться и думал о том, что о местах свадебных торжеств знало слишком много народа: кто из этого числа связан с похитителями - вопрос вопросович вопросов, и вряд ли Арсений Игоревич найдет ответ на вопрос в кубе, ой, вряд ли...

Вспыхнул свет сзади. Фонарик включил налетчик под номером три. Наконец-то я получил возможность рассмотреть подземелье. И ничего неожиданного не увидел. Все в точности, как рисовало воображение - широкий, по подземным меркам, тоннель, четверо по нему легко пройдут плечом к плечу, вдоль стен трубы и кабель, под потолком тоже кабель и конусы жестяных плафонов через каждые пять-шесть метров, лампочки под плафонами, разумеется, не горят.

"Чпок" - странный звук сзади. Что бы это могло быть, чего это чпокнуло?.. Ага, сообразил - это номер третий снял противогаз. Слышу, как шуршит противогазный подсумок.

"Чпок, чпок" - чпокнуло два раза слева и справа, сняли маски мои конвоиры. Закатываю глаза, вижу бледное пятно в темноте, вижу лицо левого конвоира, чувствую, как он свободной от конвоирования рукой прячет маску в подсумок у бедра.

Под масками противогазов нету других масок, и мне сей фактик ой как не понравился. Помнится, племяннику Капустина похитители лиц не показывали, а мне, значит, покажут. И какой же отсюда вывод? Однозначный! Заложнику заранее вынесен смертный приговор. Почему?

Блин! Как же я раньше не сообразил?! Ни я, ни Арсений Игоревич не сообразили, блин!.. Почему похитители заранее решили меня кончать - детский вопрос, ответ на который, как говорится, лежит на поверхности. Точнее ответ висел в галерее "Дали". Я, согласно легенде, ХУДОЖНИК, и пусть я, согласно той же легенде, став инвалидом, малюю абстракции, все равно глаза художника видят и запоминают больше, чем зрительные органы обычного человека. Я - живой фотоаппарат, я слишком опасен для похитителей, и в натуре обменять меня на что-то ценное - себе дороже обойдется. Арсений Игоревич, конечно, тоже заранее меня списал, но не думаю, чтобы генерал специально сочинил для агента камикадзе легенду, которая сведет живца в могилу гораздо раньше запрограммированного срока. Лопухнулся генерал, и я опростоволосился, не подумал об очевидном... Впрочем, вру! Помните, в судьбоносный вечер, выслушав Арсения Игоревича, я нечто подобное кумекал на предмет моментальной кончины "живца"...

Развилка, точнее - ответвление слева. Из узкого, уже, чем основной, тоннельчика по левую руку воняет гнилью. На развилке нас ждут еще трое архаровцев в комбинезонах, без масок и с автоматами. Пойдут с нами? Нет, перекинулись парой слов с моими похитителями типа:

"Нормально?" - "Порядок!" - "Отлично". - "Пока". - и остались у развилки. Все ясно - группа прикрытия и отвлечения. Эти ребята пропустят нас и наследят у развилки, уведут следопытов Арсения Игоревича влево.

Идем дальше, считаю шаги: один... двадцать... пятьдесят... Поворот. Тоннель сворачивает, сворачиваем и мы. Еще десяток шагов - и останавливаемся.

Впереди справа железная дверь в стене тоннеля. Трубы и кабели огибают дверь, висят над ней карнизом. Сворачиваем к двери. Моя голова бьется о металл дверной панели, скрипят натужно петли, дверь открывается.

Конвоиры открыли дверь моей головой не потому, что они садисты. Они долбанули меня лбом об железо, и под черепом сразу зашумело, в глазах поплыло. Классический нокдаун - временная потеря ориентации в пространстве, легкая тошнота, слабость. Я, калека, и без того не способен, по мнению похитителей, оказать какое-либо вразумительное сопротивление, а с ушибом головы я вообще безопаснее младенца.

Откуда ни возьмись, появилась веревка. Петля захлестнула шею, да так туго, что пальцы единственной пятерни невольно, сами собой, влезли между веревочной петлей и горлом, как сумели, ослабили удавку. Помнится, похожим образом урка Гоголь душил лоха из иномарки.

- Будь послушным, Бобик, - сказал похититель-налетчик, которому я присвоил номер первый.

- Тебя, собаку, на веревочке поведут, а ты, Бобик, не дергайся, задушим, - объяснил третий.

- От кого мочой воняет, мужики? - спросил второй.

- Бобик обоссался, - панибратски хлопнул меня по спине первый. - Не ссы, пудель-мудель, еще поживешь.

- Граблю от шеи убери, собака декоративная, - третий шлепнул меня по здоровой руке. - По лестнице придется спускаться, сможешь? Спрашиваю еще раз: сможешь, однорукий, по лестнице спуститься?

- Смогу, - прошептал я.

- Не слышу, громче!

- Смогу, только не убивайте.

- Правильный ответ, и просьба правильная, - похвалил второй.

- Будешь себя правильно вести, тебе зачтется. Ползешь сразу за мной, мудель. Не падай.

Лестница за железной дверью - дверь, ржавые скобы с перекладинами вела еще глубже вниз. Номер второй спустился за секунды, я же лез дольше. Хромому калеке с протезом вместо кисти правой руки негоже изображать из себя обезьяну, а то, не ровен час, плохие парни начнут сомневаться в безобидности убогого.

Я спустился кое-как, цепляясь за перекладины кистью левой и локтем правой руки, долго шаря больной ногой в поисках опоры, а второй номер у подножия лестницы нетерпеливо дергал за веревочный поводок, и петля у меня на шее то и дело царапала кожу.

Спустился, охнул, ойкнул, второй потянул за веревочку, оттащил меня подальше от лестницы. Подождал, пока спустятся номер первый и третий, пошли строем.

Пока спускались братцы-разбойники, номер второй достал из-за пазухи фонарь, и теперь путь освещало два луча, спереди и сзади. Путь пролегал по сухой, теплой трубе офигительного диаметра. По крайней мере, горбатый "Запорожец" точно смог бы здесь проехать, а мотоцикл с люлькой тем более. Я гадал, кто и зачем проложил в недрах столь выдающийся трубопровод, а мой поводырь номер два тем временем считал вслух люки под ногами.

Круглые, слегка вогнутые вовнутрь люки, прикрученные коричневыми от ржавчины болтами, попадались через каждые пять-семь метров. Впередсмотрящий досчитал до двадцати четырех, и группу обогнал замыкающий, поспешил к двадцать пятому люку.

Крепежные болты двадцать пятого люка оказались фальшивыми, крышка спокойно снялась, и снова пришлось лезть по лесенке вниз.

Слезли. Перпендикулярно трубе уходила в неведомую даль шахта, типа тех, что показывают в фильмах про добытчиков угля. Непонятная геологическая порода и справа, и слева, и под ногами, и за макушку цепляется, сгнившие деревянные опоры жмутся к бокам лаза, пахнут могилой.

Пошли прочь от лесенки к люку с фальшивыми болтами, шли пригибаясь, петляя меж прогнившего дерева опор, шли, как шахтеры в забой.

Шахта вывела к подземной реке. Да-да, к самой настоящей подземной реке в естественной природной пещере. Где-то там, наверху, шумит Москва, а здесь дикость первого дня творения. Даже нечто похожее на сталактиты и сталагмиты возле черной воды, около пещерных стен.

У последнего, совершенно сгнившего столбика опоры похитителей и меня, похищенного, ожидали две резиновые надутые лодки и рюкзак. По тому, как номера второй и третий осматривали овалы лодок, как номер первый придирчиво разглядывал узелки на горловине рюкзака, я догадался, что все трое шли к подвалам ресторана другой подземной дорогой. И обувь у них сухая, а вот номер третий намочил подошвы, спуская лодку на воду, и на серых комбинезонах не было черной пыли, а после прохода через шахту появилась.

Лодки и рюкзак налетчики припасли накануне акции, рискнули. Интересно, что бы они сейчас делали, если бы припасенные плавсредства сперли диггеры? А впрочем, памятуя случай с Капустиным и присовокупив происходящее со мной, можно сделать однозначный вывод - налетчики, они же похитители, знакомы с андеграундом не понаслышке, и вероятность пересечения с диггерами, очевидно, близка к нулю.

Близка, но не равна. Первый достал фонарик, придирчиво исследовал с его помощью рюкзак.

- Чего ты возишься? - окликнул первого третий.

- Узел подозрительный, чужой. Не я вязал узел.

- Я! Я его вязал. Разгружались, вспомни, я тротил пер, твои узлы ослабли, и я поверх...

- Хорош лясы точить! - перебил второй и дернул за веревку, славил мне шею. - В лодку, Бобик! Давай-давай, хромой, со мной в одной лодке поедешь, художник от слова "худо".

Промочив ноги до колен, я забрался в лодку. Второй отпихнул меня ближе к условной корме, намотал веревочный поводок на руку, вставил в уключины миниатюрные веселки. Устроился в лодке по соседству и третий, приготовился фести, а первый развязал наконец горловину рюкзака, посветил внутрь вещмешка фонариком и, довольно хмыкнув, понес поклажу в глубь шахты.

- Поторопись! - крикнул третий.

- Возвращаюсь, - отозвался первый.

Вернулся, разматывая клубок бикфордова шнура, под подошвами его тяжелых ботинок захлюпала вода.

Зажав конец шнура в зубах, первый достал из-за пазухи зажигалку, но прежде чем поджечь шнур, оттолкнул подальше от бережка нашу с номером два лодку. Вспыхнуло живое пламя, такое непохожее на свет фонарей, зашипел едва слышно бикфордов шнур; Первый толкнул резиновый овал с номером три на веслах, неловко запрыгнул в туристическое суденышко. Второй и третий начали грести, и полетели брызги во все стороны, и лучики присвоенных на коленях фонарей заметались по неровностям пещеры.

- Ни грамма не вижу! - закричал третий, оглядываясь через плечо на лодку сотоварищей в авангарде.

- Сейчас, - первый, свободный от весел, привстал и осветил пещерный свод впереди. - Сейчас течением подхватит, суши весла!

В меня прекратили лететь брызги, лодка закружилась было, но двойка на веслах ее быстро выровнял, и нас понесло течением.

Не сказать, чтобы течение было особенно быстрым, но стабильную скорость велосипедистов на прогулке обе лодочки имели. Мы уплыли от места посадки, по моим ощущениям, метров на двести с небольшим лишком, когда позади грохнуло.

Глухой, сплошные басы, взрыв. Я почувствовал, как съежился на месте гребца номер два мой лодочник, и сам непроизвольно зажмурился.

Оно, конечно, ребята не пальцем деланные и во взрывном деле, ясен пень, разбираются, но, черт его знает, вдруг не только шахту завалит, вдруг и пещерные своды рухнут?

Секунда, другая... Все нормально, хвала Будде.

- Зассал, художник? - В голосе второго слышатся отчетливые нотки животной радости. - Не ссы, поживем еще. Долго, счастливо и богато.

- Не убивайте меня, пожалуйста, - всхлипнул я. - Моя жена даст вам денег. У нее квартира, дача строится, машина есть. Она мои картины продаст, мой дом в поселке, дом моих родителей, покойных...

- Сколько?

- Чего?

- Денег сколько за тебя дадут, чудило? Во сколько себя оцениваешь, Бобик? - Номер два откровенно веселился. А почему бы ему и правда не повеселиться, не подурачиться? Меня похитили чисто, даже если быстро разгребут завал в сортире, даже если следопытов не обманет группа прикрытия, по следам нас теперь точно не догонят, следы завалило мощным взрывом, а по карте... Сомневаюсь, чтобы даже у самых компетентных органов имелась более или менее подробная трехмерная карта подземной Москвы.

- Сто пятьдесят - двести тысяч за меня можно смело просить, - произнес я не без гордости.

- Двести? - переспросил лодочник, поводырь и конвоир, налетчик-похититель под условным вторым номером. Переспросил и заржал раскатисто.

- Речь идет о долларах, - наивно уточнил я.

- Ха-а... Ах-ха... А ты жук! Жучара! Наколоть нас пытаешься, ха-ха... Да только одна квартира твоей благоверной тянет на лимон баксов! У-у-у, ты жучара, дина-мист, ха-ха-а...

- Так много? Одна квартира?.. Извините, я недавно в Москве, в столичных ценах я плохо разбираюсь. Поймите, я - художник, я с деньгами в сложных взаимоотношениях...

- А-а-ха-а... Мужики! Але! Вам слышно, чего Бобик гавкает? Умора, ва-аще! Давай, бреши дальше про взаимоотношения, ха-а-ха...

- Честное слово, я случайно оказался в среде обеспеченных. Я в лотерею выиграл... В смысле - в телеигре победил, клянусь. Я победил, и меня оценили... Нет, вы не смейтесь, правда-правда, клянусь, на меня обратили внимание, то есть на мои картины, и оценили. С Лизой я тоже случайно...

- Заткни хлебало, ха-а... Ха-ха, смешно брешешь, думали, что ты мудак, но чтоб настолько, о-хо-хо... Ай, бля, повеселил. Обидно, бля, тебя затыкать, но приплыли, однако, приготовься яйца замочить... Мужики! Приплыли!

- Сами видим, - ответил мужик номер один, шаря лучом фонарика вдоль берега.

Берег по правому борту видоизменился полминуты тому назад. Лучи фонарей высветили колючую арматуру, торчащую из бетона, к естественной пещере примкнул рукотворный, правильных геометрических очертаний, грот.

Арматура мешала пристать к длинному, очень длинному углублению грота. Пришлось прыгать в воду и втискиваться меж железного частокола.

- Не так быстро. - Веревка натянулась, я вынужденно остался по пояс в воде. Номер два, прежде чем слезть в воду, поднял над головой подсумок с противогазом, снял пояс с кобурой и ножнами, утопая по грудь, вытащил нож, полоснул дутый лодочный бок. Шумно сдуваясь лодка поплыла дальше по течению следом за уже вспоротой подругой, сослужившей службу первому и третьему налетчикам.

Выбрались на бетонный берег, искусственного света вполне хватало, чтобы осмотреться, и я увидел красную надпись на сером: "ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ". Аккуратно написанные красным буквы расположились полукругом над зияющим мраком пустым дверным проемом.

- Идем, - мой поводырь дернул за веревочный поводок. - И чтоб молча шел. Орать запрещается, ссы под себя тихо. Пойдем мимо алтаря сатанистов. Эти отморозки здесь жертвоприношения устраивают.

- Человеческие?.. - ужаснулся я.

- Когда кошек режут, когда людей. Когда как. - Второй одернул комбинезон, поправил возвращенный на бедро подсумок с противогазом, проверил, надежно ли застегнул пряжку ремня.

- Вы сатанисты? - Голос мой дрогнул, я затрепетал.

- Хы, - хохотнул поводырь. - Ну, ты совсем дурак! говоррю же по-человечески: отморозки здесь недалеко, мимо проходить будем, жертвы рогатому приносят, они - отморозки, не мы, дошло?

- Они прямо сейчас там приносят жертвы? - отказался понимать я и попятился к берегу, к колышкам арматуры.

- Ты совсем, бля, тупой! Ты, бля...

- Чего ты-то с ним разговариваешь? - возмутился номер первый. - Ты-то чего в экскурсоводы заделался? Дерни удавку, и он похромает, никуда не денется.

- А придушу, ты его понесешь? - огрызнулся второй.

- Шабаш, мужики, - вмешался номер третий, подпоясывая мокрый комбинезон ремнем с сухой кобурой, подтягивая лямку противогазного подсумка, также сухого. - Нам еще пилить до усрачки, некогда собачиться. А художник, слышь-ка, по делу приссал. - Третий расстегнул клапан кобуры. - Слышь-ка, я впереди пойду, оторвусь на полета метров, чтоб реально не напороться на сатанистов-отморозков, а то, хер их знает, какое у них культовое расписание.

На сатанистов, хвала Будде, не напоролись, но их алтарь произвел на меня глубочайшее впечатление. Трое пронумерованных мною мужиков ждали, что я блевану, и дождались. Мне даже особенно не пришлось напрягаться, чтобы вызвать рвоту, поскольку, кроме визуального отвращения, сатанистский алтарь дико вонял падалью, а протянувшиеся недалече трубы теплоцентрали способствовали активному и долгому гниению жертвоприношений.

Весельчак номер два, закурив и втягивая сигаретный дым ноздрями, походя велел мне, Бобику-художнику, снять протез. В промежутках между рвотоизвержениями я послушно выполнил его волю, освободил правую культю от искусственной кисти и, следуя дальнейшим приказаниям, бросил протез к подножию вонючего алтаря, оставил смешной сюрприз для сатанистов, по мнению второго, очень смешной.

Пройдя мимо алтаря сатанистов, оставив им на па мять мою искусственную кисть, мою блевотину и окурок сигареты второго, мы углубились в многоярусный лабиринт ходов и переходов, тоннелей и лазов. Петляли, придерживаясь относительно постоянного вектора направления передвижений, около часа, и однажды проходили совсем рядом с метро - я слышал отчетливо шум метро-поездов. Попетляв изрядно, мы опять очутились возле подземной реки, другой, конечно, не той, по которой сплавлялись, перешли речку вброд, оказались в природного происхождения пещерной зале, пошли в глубь одного из рукавов пещеры и вскоре вновь вошли в созданные человеком лабиринты. Бежало неумолимое время, а мы все шли и шли. Вернее - они, номера раз, два, три, шли, держали темп, а я, что называется, плелся. Хромому художнику полагалось выбиться из сил после того, как пройдет первая волна стресса, и он, то бишь я, выбился. Меня мотало на веревке, заканчивающейся петлей, я спотыкался и падал, я тяжело и часто дышал, я вспотел и только раз шарахнулся от крыс, вскрикнув слабо, когда серые жирные твари плотной стайкой впервые прошмыгнули под ногами.

- Утри сопли, художник, подходим, - второй дернул за веревку, третий наградил меня пенделем, первый в авангарде ускорил шаг.

То, что мы далеко за Садовым кольцом, это точно, и на поверхность, судя по всему, вылезать не собираемся, следовательно, где-то рядом, уже рядом, за одним из ближайших поворотов у господ разбойников оборудована так называемая "точка".

Свернули, попали на перекресток. Трубы, до того тянувшиеся вдоль стен, изогнулись дугами и исчезли в отверстиях потолка.

- Налево, Бобик.

Что ж, налево, так налево. Идти приходится боком, левое ответвление перекрестка до предела узкое. Через плечо второго вижу, как первый достает связку ключей из-за пазухи, поворот, первого больше не вижу, но слышу перезвон ключей и лязг замков.

- Погоди, - мой поводырь останавливается на углу. Гожу.

- Пойдем.

Иду. За углом коридорчик неожиданно расширяется, и отчетливо видна распахнутая решетчатая дверь, как в милицейском обезьяннике, за металлическим порогом номер первый шаркает рукой по стенке.

- Погоди.

Гожу. Вижу, как первый нащупал что-то, слышу щелчок, и свет фонариков растворяется в щедром электрическом сиянии матовых ламп над головой.

Идем дальше, справа и слева переплетение разнообразной толщины кабелей, похожих не то на кровеносные сосуды, не то на сухожилия великана. Яркий свет слепит отвыкшие от щедрого освещения глаза.

- Стой.

Стою. Первый возится с замками перегородившей коридор дюралевой двери. На двери табличка с адамовой головой, сиречь с черепом и костями, и с красной молнией, надпись на табличке гласит: "ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ".

Дверь с предупреждающей табличкой открылась тихо, петли хорошо смазаны. Номер первый вздохнул с облегчением.

- Входи, - второй лениво дернул веревку. Вхожу. Все, хвала Будде, дошли до "точки".

- Чего встал, - замыкающий толкает меня в спину кулаком, спотыкаюсь, но не падаю, восстанавливаю баланс, оглядываюсь.

Ничего себе помещение, уютное. Каменный кубик с мощной лампочкой под решетчатым плафоном на стенке напротив входа. Дохлый электрощит в угду с пустыми клеммами и метелкой оторванных проводов. И металлический шкаф, грубо сваренный, с небрежно написанным номером на створках, этакий индустриальный шкаф для всякой разной электрики, которой в нем, конечно же, давно нету. Точно посередине импровизированный спал - два пустых пластмассовых ящика для бутылок, и на них квадратный фанерный лист. Точнехонько над фанерным квадратом квадратная же вентиляционная решетка в потолке. Тяга отменная, затхлостью практически не пахнет.

- На стол, Бобик, - приказал второй.

- Чего на стол? - не понял я.

- Ложись на стол, - третий ткнул меня в спину, закрыл дверь, лязгнул задвижкой. - Ложись, отдыхай.

Первый пошел к металлическому шкафу, второй стряхнул с руки веревку-поводок.

- Можно снять петлю? - спросил я, примериваясь, как бы поудобнее устроиться на столе.

- Можно, - разрешил второй. - Выкинь веревку, ложись... Нет, не садись, а ложись, дурик.

- Я весь не помещусь...

- И хер с тобой. На колени, на колени, мудак, вставай... Кому, блядь, сказано: на колени! У стола, бля, вставай на колени и падай харей вниз... Во мудак, а?.. Встал на колени? Встал. Теперь туловище нагни, жопу оттопырь и ляжь туловищем на фанеру... Во, правильно... Харю опусти. Не задирай башку, говорю. Во... И глаза закрой. Закрой, говорю!.. Не ссы, ща тебя в жопу хором отхарим и отпустим. Хы-хы-ы... Шутка, не ссы, мы не гомики... Руки перед собой подожь, отпусти жопу. По-другому положь. Локти согни, чтоб руки перед головой и та, что с пальцем, чтоб дальше лежала... Во, правильно...

- Зачем такая странная поза? Мне...

- Едальник захлопни! Замри, как велено.

- Мне страшно, пожалуйста, не делайте мне ничего плохого, а я все, я все сделаю, как вы скажете, я...

- Ты еще заплачь. Я серьезно. Плачь-плачь, художник, чтоб мы поверили, что тебе реально хреново.

Я всхлипнул и продолжил умолять разговорчивого второго не делать мне плохого. Я хныкал, хлюпал носом, говорил с двойкой, слушал его одним ухом, а другим подслушивал тихий деловитый диалог номеров первого и третьего.

- Сразу начнем? - Второй подошел к шкафу, створки которого распахнул первый.

- А чего тянуть? - В шкафу зашуршало. - Где ж она... Вот она.

- Я б перекурил, замудохался слегка.

- Все умудохались... Где листочек? Вон... Нет, левее, на пакетах с чистым.

- Мать твою, помялся.

- Мелочь, буквы читаются, и ладно.

- Держи, разгладь его. Близко к объективу не подноси.

- Когда листок показывать?

- Я дам отмашку. Ты чего дыбишься?

- Вспомнил передачу, "Сам себе режиссер" называлась.

- Хы, ко времени вспомнил, и в наших документальных кино вторые дубли не предусмотрены... А где вторая видеокассета?.. Вот и она, вижу. Первую отснимем, после кассеты поменяю, пусть пока здесь полежит.

- Слышь-ка, у тебя руки дрожат.

- Дык, устал хуже скотины.

- Вот я и предлагаю - перекурим.

- Расслабляться вредно, еще хлеще накатит.

- Считаешь?

- Знаю по опыту. Я готов, погнали?

- Давай.

- Артур! - окликнул номер первый увлеченно болтающего со мной, плаксой, номера второго. - Приготовься, начинаем второй этап.

- Что вы собираетесь делать?! - возопил я робко, выразительно вздрогнул и попытался приподняться.

- Лежать! - гаркнул номер второй по имени Артур.

Мою трусливую попытку оторваться от фанерной плоскости, чтобы потом под нее залезть, пресекла нога номера второго. Каблук тяжелого ботинка двойки наступил мне промежду лопаток, больно не было, но я застонал.

- Тс-с-с, тихо-тихо-тихо, побереги нервы, - резко сменил тон Артур, заговорил непривычно ласково и делано проникновенно. - Тихо-тихо лежи, прошу как человека. А мы на камеру снимем, на видео, как ты лежишь и страдаешь, весь из себя такой несчастный. - Артур обошел фанерный квадрат, номер второй убрал каблук с моего позвоночника. - Тихо лежи, не ссы. - Артур, будто на лошадиный круп, уселся на мою поясницу, сдавил мне ляжки коленками. - Не бзди, художник, замри, скоро все закончится.

Я услышал характерный для надевания противогаза звук и понял - Артур спрятал лицо под маской. Я почувствовал его пальцы у себя на загривке. Артур зафиксировал мою голову в положении щека на фанере. Хоть и было ранее ведено закрыть глаза, но я подглядывал сквозь ресницы, следил за номером вторым, надевающим противогаз.

Чтоб было удобнее натягивать противогаз, номер второй освободил руки, положил на фанеру действительно изрядно помятый листок писчей бумаги формата А4. Положил бумажку текстом вверх, и я, до предела скосив глаза, сумел прочитать три отпечатанных жирным шрифтом на лазерном принтере предложения:

Мы свяжемся с вами в ближайшее время. У вас будет трое суток на размышления. Откажетесь от наших условий - мы отрежем ему голову. "Интересно, а что они собираются отрезать для начала? Для первой серии, первой кассеты с садистским видео? - думал я, прикрыв уставшие косить глаза. - Пальцы? Да, их резать проще всего. Отрежут и отправят по почте Елизавете Константиновне пальчик - огрызок с обручальным кольцом. Догадывается ли Арсений Игоревич, что я уже мертв? Вряд ли. А ведь мне собираются чикнуть башку сразу после отрезания пальцев. Сто процентов собираются. Поменяют ракурс, укрупнят, так чтоб в кадр не попала свежеотструганная пятерня, и снимут еще одну серию, заключительную. Недаром номер первый, найдя в шкафу видеокамеру, конечно же, снаряженную кассетой, после удостоверился в наличии еще одной видеокассеты. А до того высказался на предмет единственных дублей..."

Я думал свою невеселую думу, номер второй тем временем спрятал морду под резиной с круглыми стеклами, номер второй, без маски, ему она без надобности, занял позицию возле двери, точно напротив меня, распластанного на фанере, номер третий по имени Артур усилил давление на мой загривок.

"Перехитрили мазурики Арсения Игоревича, - размышлял я, расслабляясь. Поменяли схему, по которой шантажировали Капустина. Если бы они получили от Елизаветы настоящий выкуп, то просто-напросто исчезли бы вместе с добычей и я бы числился пропавшим без вести. Но они получат фальшивку и отправят вдове вторую серию документального фильма ужасов с кадрами моего обезглавливания, и вся чиновничья тусовка содрогнется, а следующая жертва шантажа, как и Капустин, откупится реальными ценностями..."

- Серия первая, дубль один, - сказал первый, поднося портативную видеокамеру к лицу.

Первый занял позицию возле закрытой двери, спиной к задвижкам и замкам, лицом ко мне. Противогаз первый не надевал, ему, оператору, без нужды прятать физию.

Номер третий отодвинул листок с текстом ультиматума на край фанерного квадрата, нагнулся, левой рукой в грязной шерстяной перчатке схватил запястье моей здоровой, целой конечности, правой прижал к фанере мое предплечье, заканчивающееся культей. Ладонь номера второго по имени Артур усилила давление на мой загривок, я услышал, как чиркнул металл по пластмассе, это Артур выхватил клинок из ножен.

- Расправьте плечи, мужики, приготовьтесь к съемке, бодрее держитесь, приободритесь, живо! - прикрикнул на сотоварищей командным тоном оператор. Внимание... Мотор!

Моя щека пуще прежнего сплющилась о фанеру, мой правый глаз ничего, кроме фанеры, не видел, но левый отчетливо узрел блеск опускающегося, не торопясь, лезвия. Все! Все, чего хотел и не хотел, я узнал, много понял, свежей информации больше не будет, а будет боль, только боль и смерть! Пора! Пора меняться с палачами ролями, жертву я сыграл талантливо, однако актерский - не самый главный из моих талантов.

Я резко прогнулся в оседланной Артуром пояснице, выполнил мах сомкнутыми ногами, и подошвы свадебных ботинок, в основном левого на здоровой ноге, правым чуть слабее, ударили в затылок седока с ножом.

Будто соломенный стожок порывом ураганного ветра, Артура снесло с насиженного места. Кинуло грудью на мой затылок, перевернуло вверх тормашками, швырнуло под ноги видеооператору и режиссеру по совместительству.

Перелетая через меня, Артур задел плечом макушку номера третьего, хват тройки ослаб, и одновременно с обратным махом согнутых в коленях ног я освободил обе свои руки - и целую, и увечную.

Мои резко взметнувшиеся вверх и еще более резко опустившиеся вниз ноги врезались в край фанеры, сбили ее с подставок ящиков, сломали шаткую конструкцию импровизированного хирургического стола. Я на корточках, мгновение - и здоровая нога отталкивается от пола, прыжок - и больная приземляется вплотную к третьему номеру, удар растопыренными пальцами единственной пятерни по круглым стекляшкам противогаза. Стекла трещат, проваливаются в углубление глазниц, номер три слепнет.

Толчок хромой ногой, широкий шаг здоровой, перешагиваю скособоченный фанерный лист, бью обрубком правой руки, тыкаю культей в шею режиссеру и оператору.

Оглушенный подошвами моих впервые надетых на свадьбу ботинок, Артур, приземляясь после насильственного кувырка, едва-едва не опрокинул первого. Первый едва-едва справился с дисбалансом, и тут моя культя перебила ему гортань.

Первого мотнуло к двери, стукнуло о ее гулкую поверхность, он уронил видеокамеру и тихо испустил дух, медленно сползая по дверной панели.

Сгибаюсь в немного ноющей после аттракциона "гуттаперчевый дядя" пояснице, вынимаю из кулака надежно нокаутированного Артура нож. Артур рефлекторно, бессознательно цепляется за рукоятку, освобождаю нож, взявшись за плоскость лезвия, повернув и дернув, подбрасываю оружие, перехватываю, как надо, и раз - бью не сильно острым кончиком лезвия по запястью правой руки Артура, два - сгибаю колени, поддеваю культей его левый локоть и бью острием по левому запястью.

Ранки на запястьях несостоявшегося палача крошечные, нож самую малость вспорол плоть, однако колол я не абы куда, а попадал в особые области, в специальную точку с ну очень сложными, язык сломаешь, японскими названиями. В результате моего щадящего хирургического вмешательства Артур не сможет, как минимум, в течение четверти часа шевелить пальцами, спустя же пятнадцать минут онемение кистей у него пройдет.

- А-а-а-о-о-о! - заорал номер третий, шок у него закончился, началась боль. Осколки вдавленного в глазницы стекла окрасил кровавый багрянец, кровь потекла по резине маски.

Я метнул нож.

Есть! Есть еще, как говорится, порох в пороховницах - лезвие пробило грудную клетку, вошло в тело по рукоять, бросок смертоносной стали получился достаточно сильным и точным, чтобы прекратить мучения слепого.

Ну, вот и все... То есть - готовы все трое. Номера первый и третий готовы предстать перед богом, ежели они христиане или магометане, их души готовы к реинкарнации, ежели исповедуют буддизм, или к небытию, если они атеисты. А номер второй скоро будет готов для беседы.

Уф-ф-ф, как же я устал... Одежда мокрая, голова потная, в ботинках хлюпает, кровавые мозоли болят... Возраст, ничего не поделаешь, чем мы старше, тем крепче дружим с госпожой Усталостью...

Фу-у-у... Как же мне скучно, господа. Дежа-вю - ощущение, что это уже случалось однажды, что проживаю эту жизнь повторно, будто смотрю одно и то же кино снова и снова, снова и снова... А ведь и правда, уже встречались на моем жизненном пути пронумерованные головорезы с цифрами вместо имен, и мне попадались, и...

Я встряхнул головой, стер ненужные мысли, будто удалил компьютерный вирус из биокомпьютера, и занялся насущной суетой.

Во-первых, я вооружился - снял с номера первого ремень с ножом и кобурой, нацепил его на себя, вытащил пистолет из кобуры на поясе у третьего, сунул старый добрый "стечкин" за полоску ремня возле пряжки.

Во-вторых, я извлек из камеры кассету с записью моего взбрыка и при помощи каблуков уничтожил ее на фиг.

В-третьих, я заглянул в технический шкаф и обнаружил там, помимо видеокассеты для второй убийственной серии, целлофановые пакеты с чистой одеждой, а также сухую обувь. Пошуршал пакетами со сменной бандитской одеждой и нашел адскую машину, иначе говоря - самодельную мину. Так себе, мина, грубовато сработана: похожий на брикет детского пластилина кусок пластита, спаянный кое-как электродетонатор, проводки к будильнику фирмы "Ситизен", часы примотаны к пластиту синей изолентой, медицинским пластырем к корпусу будильника крепится батарейка "Энерджайзер". Батарейку надлежит вставить в гнездо в боку корпуса, изолента не помешает. Стекло с циферблата снято, красную стрелку "звонка" следует устанавливать пальцем. Пластита, кстати, не очень много, однако вполне достаточно, чтобы превратить это помещение в руины, под которыми меня, обезглавленного, видимо, собирались похоронить.

В предпоследнюю очередь я занялся все еще пребывающим в бессознательном состоянии номером вторым по имени Артур. Снял с его физиономии маску, перекинул через безвольно болтавшуюся голову лямку противогазного подсумка и забросил маску с подсумком в угол, чтоб позже они не мешали Артурчику шарить пальчиками-куколками по пузу, нашаривать оставленную ему кобуру.

И в самую последнюю очередь я пинком отправил фанерный квадрат к стенке с изуродованным электрощитком и уселся на пластмассовый ящик, служивший прежде опорой импровизированной столешницы. За сим суета закончилась.

Я опустил плечи, расслабил спину, пристроил локти на коленях и внимательно оглядел Артура. До сих пор без сознания Артурчик или притворяется? Притворяется шельмец, правда, очухался совсем недавно, минуту назад, примерно. Вернулся в сознание под аккомпанемент падающей под электрощитком фанеры и лежит, прикинувшись ветошью, как говорится. В прежней позе лежит, только характер дыхания изменился.

- Арту-у-у-урчик, - позвал я, пропел его редкое имя. - Ежели собираешься напасть на меня неожиданно, то я тебе это нападение санкционирую. Можно, нападай, превращайся из ветоши в смертоносного змея.

Артур выждал еще секунд тридцать, типа, все еще без сознания, потом завозился, с трудом приподнял голову, заморгал, сморщился, будто собрался блевануть.

- Отличная пантомима, - похвалил я. - Пытаешься вызвать достоверную рвоту, дабы я поверил, что у тебя сотрясение мозгов, и ослабил бдительность, да? Не стоит пачкаться, мой сладкий. Того, кто сам дока в искусстве лицедействовать, обмануть трудно. Отползай, болезный, к стеночке и садись поудобнее, облокотись спинкой о вертикаль. Поговорим.

Он молча пополз к стене. Хитрюга - ползти всего ничего, и так практически мордой в стенку упирается, а усилий лишних, якобы вызванных нарушением координации, якобы случайных, делает при перемещении много и все норовит подтянуть ручонки шаловливые, типа нечаянно, поближе к кобуре. Ну-ну. Точки на запястьях Артура я поразил, когда он был в состоянии наркоза, еще не понял дурашка, что пальчиками шевелить временно не умеет, еще не успел толком обдумать абсурдный факт наличия кобуры у себя на пузе, не дошло еще, что просто так, без подвоха, я бы ему оружия не оставил, и слишком велик соблазн уподобиться герою вестернов, и рефлексы профессионального убийцы побеждают и логику, и страх.

Вот он полз медленно, как ленивец, а вот стремительно, как кошка, перекатился боком с живота на спину, уперся плечами в стенку, заученным, многократно отрепетированным движением схватился за кобуру, но нервы и сухожилия, ответственные за сгибание пальцев, отказались подчиняться. Артур скреб онемевшими кистями застежку кобуры, терял драгоценные мгновения и бледнел прямо на глазах.

- Здорово, да? - улыбнулся я. - Видит око, да зуб неймет, так это называется. Ты сними, сними перчатки-то. Отпечатки твоих пальцев больше никому не интересны. Кстати, почему у вас, товарищи похитители, шерстяные перчатки, а не кожаные? Неудобно ведь, а?

- В коже чувствительность другая, - машинально ответил Артур, стягивая перчатки при помощи зубов, зыркая по сторонам, глядя на трупы товарищей и продолжая бледнеть. - Что ты сделал с моими руками?

- Ранки на запястьях видишь? Два укола, и пальчики превратились в декоративный элемент, совершенно бесполезный.

- Ты кто?

- Я?! Хм-м... Сложный вопрос... Помнишь, ты обозвал меня Бобиком? Ну так вот, я не Бобик подзаборный, я Бультерьер. Слыхал о такой породе, специально выведенной для кровавых потех? Слыхал, конечно.

- Ты не художник?

- Ха!.. Тупишь, Артурчик? Что? Совсем от страха крыша съехала... А, впрочем... Впрочем, припоминаю, как ты относительно недавно обзывал меня художником от слова "худо". Знаешь, а ты был прав, пожалуй. Я и правда спец в искусстве делать худо нехорошим людям. Скоро, очень скоро тебе станет совсем худо, мой сладкий. Зря ты меня обзывал. Я, видишь ли, злой, хитрый и, главное, очень гордый спец по весьма и весьма специфическому боди-арту. Я тебя специально не убил сразу, мой сладкий. Я буду ваять из тебя живую, ха, скульптуру. Пальчики не шеволькуются, да? Я постарался! Всего лишь пара укольчиков в запястья, и пальчики стали куколками. А скоро уколю тебе член, и он начнет очень забавно припухать, и быстренько станет похож на медвежонка Винни-Пуха. А потом уколю тебя в темя и сделаю дебилом. И будешь ты с распухшим членом и сознанием младенца ссаться под себя да слюни пускать. А я доложу людям, коим подчиняюсь, о свихнувшемся со страха импотенте Артурчике. Мои начальнички вообще-то не любят, когда я балуюсь с ножичком. Но я скажу, мол, случайно, в пылу боя, покалечил тебя малость сверх меры. Ты ведь уже понял, что я на самом-то деле казачок засланный, да? Да, мне дан приказ одного из вас оставить в живых, но без уточнений... Зря ты меня унижал, очень, понимаешь, обидел...

Черт его знает, насколько внимательно он вслушивался в мои угрозы и врубился ли вообще в акупунктурную тему. А если врубился, то фиг его поймет, что он подумал, когда ощутил легкое обнадеживающее покалывание в кончиках пальцев. Быть может, подумал, что я самонадеянный, но реально хреновый акупунктурщик. Или решил, что он такой особенный и везучий, что его конкретный организм сумел справиться с опасностями точечного воздействия. Или... Впрочем, не важно. Он начал чувствовать пальцы, понял, что вскоре сумеет пользоваться руками, как раньше, и принял единственно верное, как ему казалось, решение - тянуть время, во что бы то ни стало дотянуть до того судьбоносного момента, когда функции нервов и сухожилий полностью восстановятся.

Я предвидел это его решение, на него-то я и рассчитывал, и, хвала Будде, мои расчеты оправдались.

- Ну все, надоело трепаться. - Я взялся за рукоятку ножа. - Приступим к ножевой терапии. Можешь сопротивляться, я разрешаю. Можешь...

- Ты не найдешь в одиночку выход на поверхность! Ты...

- Молчать! Команды разевать пасть не было! Найду, не волнуйся за меня, выход. В шкафу припасено, я заглянул, чистое тряпье, значит, вы собирались переодеваться прямо здесь, и, следовательно, выход где-то рядом.

- Нет! Нет, мы собирались взять пакеты с одеждой с собой! Посмотри! Посмотри, все пакеты герметичны, сменка не должна промокнуть, нельзя ее пачкать, мы...

- Время тянешь?! - рявкнул я, вытаскивая нож, реквизированный вместе с ножнами, ремнем и кобурой у трупа номер один. - Понимаю тебя, как же. Не беспокойся, мой сладкий, и тебя, превращенного в дебила, выведу, и сам выберусь. Я умею улавливать сквозняки, легчайшие токи воздуха, меня учили по ним ориентироваться.

Про умение ориентироваться в замкнутых пространствах я сказал сущую правду. Хмыкнул зловеще и привстал с ящика.

- Капустин! - Его ноги заскребли по полу, он вжался в стену. Онемение его пальцев почти прошло, еще секунда, другая, и он сумеет молниеносно расстегнуть кобуру, выхватить пистолет. - Капустин нас нанял! Капустин придумал, как тогда получить "Синий рассвет", как опустить на камушки "Якут-алмаз"!

Артурчик второпях метнул козырь, который способен удержать меня на месте, задержать нож в моей руке.

Врет Артурчик или говорит правду? С настоящим козырем расстался или с фальшивкой?

В его положении, в положении "пан или пропал", сочинять лажу некогда. И даже ежели существует заранее придуманная на всякий случай лажовая легенда об организаторе преступления, то, дабы ее изложить, надобно хоть чуточку, но думать, о чем говоришь. А правду-матку можно выкладывать, не задумываясь, скороговоркой, параллельно сосредоточившись на другом, на ощущениях в пальцах, на застежках кобуры, на выборе момента для последней попытки стать паном, не пропасть.

- Капустин? - Я удивленно вскинул брови, замер в неудобной позе. Как бы решая, продолжать подъем с ящика или опустить задницу обратно на пластмассовый кубик.

- Капустин! Он нас нанял за долю с табуша! Мы трое были "контрабасы" контрактники в первую чеченскую. Он с делегацией прилетал в Аргун и...

И он, путаясь в падежах, начал излагать, каким незамысловатым образом правительственный чиновник Капустин наладил тесные деловые контакты с наемниками, с "солдатами фортуны", а мне вспомнился афоризм кого-то из великих: "Истина бывает настолько проста, что в нее не верят".

А ведь и правда, трудно поверить в то, что Капустин придумал шантажировать сам себя. И вовсе не потому, что его горячо любимого племянника в итоге порезали. Подозреваю, у Арсения Игоревича и иже с ним просто-таки не получилось представить кабинетного бюрократа в амплуа разработчика удивительно наглой по задумке и блестящей по исполнению операции. А вы бы смогли вообразить, как гоголевский Акакий Акакиевич договаривается с грабителями о похищении собственной шинели?..

Черт!!! Старею, задумался и чуть было в буквальном смысле не проморгал жизнь. Моргание, как и дыхание, осуществляется организмом автоматически. Артур начал расстегивать кобуру в тот до нелепости, до невозможности малый временной промежуток, когда мои автоматически закрывшиеся глаза не видели его "оттаявших" пальцев. Он вскрыл кобуру еще быстрее, чем я предполагал. Честное слово, он дал бы фору любому киношному ковбою, он вооружил руку клянусь! - быстрее, чем за секунду. Но недаром в современном спорте чуткая электроника фиксирует сотые доли секунд на финише. И в жизни частенько побеждает тот, кто быстрее на одну неуловимую сотую.

Я метнул нож, заваливаясь навзничь, падая вместе с ящиком, на котором сидел. Однако Артур успел снять оружие с предохранителя, успел начать спуск курка восстановившим чувствительность пальцем до того, как клинок вошел ему меж ребер, как остро заточенная сталь пробила сердце - насос и ударила изнутри, лопатку. Но Артура качнуло от удара ножа, словно от удара хлыстом, пистолетный ствол дернулся, и пуля просвистела надо мной, сплющилась о металлическую створку шкафа, отрикошетила к стене, взвизгнула, чиркнув о камень.

Я лежал на полу, на спине, и слушал предсмертные хрипы Артура. Брючина левой, калечной ноги зацепилась за пластмассу ящика, я лежал, нелепо задрав ногу, и жмурился от яркого электрического света. Я ждал, пока Артур затихнет, я не хотел мешать его душе прощаться с продырявленным телом.

Я отдыхал. Мне еще предстоит, прежде чем покину склеп с трупами, труп номер два, труп Артура, отволочь куда-нибудь подальше отсюда и надежно спрятать.

Ежели сюда наведаются ребята из группы прикрытия, что осталась на развилке в самом начале подземной одиссеи, они Артурчика не найдут и, возможно, посчитают живым. И Капустину о без вести пропавшем - "возможно, живом" - пренепременно доложат.

Глава 4

Я - клоун

Мокрые ботинки жали, очень. Одежду я сменил, а ботинки пришлось оставить прежние. Припасенная налетчиками сухая одежда мне совершенно не подошла по размеру, жаль. Зато в одном из целлофановых пакетов, что похитители припрятали в железном шкафу, я нашел весьма симпатичный, болотного цвета пиджак и темную рубашку ему в тон, а в другом неброские и немаркие серые джинсы. Воротник рубашки не застегнулся, но пиджак пришелся мне впору и джинсы, после того как я затянул потуже прилагавшийся к ним ремень, сели идеально. Сменную одежду похитителей из последнего пакета я без примерки высыпал на пол, выудил из кучи тонкий синтетический свитерок и завернул в него самодельную адскую машину падших в неравном бою недругов. Узелок со взрывным устройством сунул в самый стандартный из пакетов, в целлофановый пакет с рекламой сети магазинов "Седьмой континент".

Странно, но вместе со сменной одеждой не было денежных заначек. Возникший вдруг соблазн помародерствовать на полную катушку и обшмонать трупы я подавил в зародыше. Хватит мне и тех денег, что теснятся в крокодиловой кожи бумажнике, который чудом не выпал из закромов свадебного костюма. При мне шестьсот пятьдесят баксов мелкими купюрами и еще десяток "деревянных" пятисотрублевок. Жених запасся средствами, дабы иметь возможность раздавать царские чаевые, коль возникнет таковая необходимость. Бумажник с суммой, на которую можно было бы купить хоть тонну чая, я сунул в нагрудный карман тесноватой рубахи. Карман приятно отвис.

Все три "стечкина" я брать не стал, ограничился единицей стрелкового оружия для единственной левой ладони. Запихнул "пушку" сзади за пояс так, что ствол уперся в ягодицу, а рукоятка скребла по позвоночнику, и так, чтоб оружие надежно спряталось под пиджачной полой. Из двух других пистолетов я выщелкнул обоймы и положил их во внутренний карман пиджака, в левый. В правом внутреннем кармане спрятал нож. Проткнул лезвием подкладку, надавил, и получилось так, что рукоять застряла в кармане, а остро заточенная поверхность повисла меж подкладочной и лицевой тканью. Хотел вынуть из трупов и взять с собой сослужившие мне службу ножи, да передумал, побоялся испачкаться. Вооружился трофейным фонарем и навсегда покинул бывшую электрощитовую, превращенную преступниками в логово, а мною в склеп.

Я боялся, что придется долго искать место, чтобы спрятать труп Артура, но, как оказалось, боялся зря. Вышел из комнаты и сразу заметил люк под ногами. И как я его раньше не засек, когда меня сюда вели? Мда, старею. Внимание уже не то, подводит время от времени, обидно.

Крышку подземного люка я подцепил пальцами еле-еле. Сдвинул кое-как. Выволок покойника, сбросил его в шахту и, клянусь Кларой, не услышал звука падения. Воистину показалось, будто Артурчик полетел прямехонько в ад. Посветил в шахту фонарем - темень съела лучик электрического света. На фиг, спрашивается, похитители запасались бомбой? Сбросили бы меня в бездонный колодец, и шито-крыто... А впрочем, нет! Нужна была бомба - обезглавленный труп сбросить можно и голову присовокупить, но место обезглавливания правоохранители найти не должны, ибо существует вероятность обнаружения лишних улик, отпечатков и прочего, и иже с ним...

Как я и предполагал, выход из подземных лабиринтов на поверхность оказался недалеко. Буквально за ближайшим поворотом тянулась вверх лесенка на следующий подземный ярус. Я кое-как взобрался по перекладинам и, прежде чем исследовать окружающее затемненное пространство с помощью фонаря, почувствовал слабый, но настойчивый сквознячок, почувствовал выход раньше, чем увидел. С удовольствием глотнув свежего воздуха, я похромал к очередной лесенке, на сей раз в виде вмурованных в бетон скобок. По скобкам лез долго, старался минимально замарать пиджак и штаны. Уперся макушкой в днище люка, выключил фонарь, приподнял и сдвинул препятствие культей и аж задохнулся от прелести ночной свежести. Вот так, Артурчик! Для тебя люк в преисподнюю, для меня в рай небесный. Каждому, как говорится, свое.

Опершись на края люка культей и пальцами, я высунулся наружу. Увидел серп луны, желтые окна многоэтажек в относительном далеке, а совсем-совсем рядом окруженную кустами бузины избушку на курьих ножках, ту самую, из сказки. Бряканье расстроенной гитары я слышал еще до того, как своротил чугунную крышку, высунулся и расслышал отчетливо гнусавое пение:

Себя от холода страхуя,

В кабак зашли четыре... деда,

Там посидели до обеда,

О теплом солнышке тоскуя...

- Зырь, Геббельс! Карлик!

Я обернулся на голоса, оттолкнулся ногой от скобы, пружинисто разогнул локти и выпрыгнул из шахты. Хотел было зажечь фонарь, но и без него разобрался в географии и антропологии.

Я стоял на асфальтовой дорожке, которая извивалась по траектории детского садика, а мне навстречу шли не спеша подростки. Маленькая толпа с гитаристом во главе. Сплошь пацаны от тринадцати и до призывного возраста. Все лысые, то есть бритые наголо, все в черном различных оттенков и все обуты в массивные ботинки-говнодавы. Короче - скинхеды.

- Я не карлик, - я поправил пакет, что болтался на сгибе увечной руки. - Я, дети, ассенизатор с высшим ассенизаторским образованием, ферштейн? Чего встали-то, детишки? Идите своей дорогой, а лучше - бегите, пока я и вас качественно и со вкусом не спустил в канализацию.

Я человек, мягко говоря, не совсем обычный, однако ничто человеческое мне не чуждо. Я слишком долго играл роль беззащитного калеки, и освобожденная от необходимости притворяться психофизика прямо-таки требовала компенсации. Да, конечно, объективно я инвалид, хромой и безрукий, но форма вторична, главное, дух. Меч с покореженной гардой и щербатым лезвием будет опасен, пока жива душа оружия, вложенная в него опытным кузнецом.

Я стоял, слегка расставив ноги, каблук мокрого ботинка касался краешка открытого люка, стоял левым боком к маленькой толпе скинов. В левой руке фонарь, на локтевом сгибе правой пакет с адской машиной. Луна светит мне в затылок, и я отчетливо вижу, как ухмыльнулся лидер стаи с гитарой.

Мое щедрое предложение "идти своей дорогой" обремененный струнным музыкальным инструментом вьюнош легкомысленно проигнорировал. Ухмыляясь, он ударил в последний раз по струнам, не глядя сунул гитару товарищу, который называл его Геббельсом. Лет около семнадцати новоявленному Геббельсу, луна услужливо высвечивала прыщики на его не обремененном морщинами лбу, лунный свет бликовал на складках черной, искусственной кожи, куртке. Волчата из стаи Геббельса притихли, ждут активности от вожака. Вожак, продолжая ухмыляться, сцепил пальцы в замок, хрустнул суставами, расцепил, встряхнул кистями и медленно сжал кулаки. И пошел ко мне мелкими шагами, не спеша, поднимая кулаки по-боксерски к груди. И разинул было рот, собираясь что-то сказать, но я не стал слушать, я крикнул:

- Кяйя!!!

Столь долго непонятная Денису Гусарову "спотыкалочка" сработала безотказно - "Геббельс" в кавычках сбился с шага, качнулся вперед, я качнулся навстречу, взмахнул вооружённой фонарем рукой, громко звякнула, захлопываясь, покрытая жидким пушком волосяной растительности мальчишеская челюсть.

Апперкот фонарем возымел ожидаемое действие - лидер скинов рухнул разбитой мордой на асфальт. Толпа его бритоголовых дружбанов загудела, будто пчелиный улей, негодующе и удивленно. Выкрикнув нечто матерное, на меня бросился партайгеноссе лидера с гитарой наперевес, а я поспешил отреагировать.

Я развернул кисть с фонарем, щелкнул выключателем, целясь в лицо приспешнику вожака, стараясь, чтобы вспышка света ударила ему по глазам.

Получилось все, как я задумал - мальчика ослепило, он перестал видеть цель атаки, утратил ориентацию, и мне осталось лишь слегка сместиться в сторону, подальше от люка, да чуточку откорректировать траекторию поступательного движения молодого паршивца так, чтобы он сослепу провалился в открытую канализационную шахту.

Он провалился - ступил ногой в пустоту, оставшаяся снаружи нога шаркнула по асфальту, согнулась в коленке, стукнулась коленной чашечкой о смещенную с положенного ей места крышку люка, растягиваясь в шпагат. Затрещала, ломаясь, гитара, угодив между падающим корпусом и круглым ободком шахты. Парень застрял - одна нога в пустоте, другая в шпагате, грудь на сломанной гитаре, голова на асфальте, руки врастопырку.

Я метнул фонарь в гущу оставшейся без вожака и его приближенного стаи. Попал в одну из бритых голов, причем исключительно эффектно попал - глухой удар, вспышка, стекло рефлектора и мощная лампочка взрываются осколками, ушибленный фонарем мальчик вскрикивает коротко и тоскливо, словно раненый зверек, и дробь падающих на каменную землю стекляшек превращается в топот многих пар ног.

Волчата бросились врассыпную, опрометью, кто куда. Чуть отставал ушибленный фонарем, спотыкался, размазывал по лицу кровь из царапины на бритом черепе. Дети, так спешившие стать взрослыми, убегали с территории детского садика, шурша кустами, задыхаясь на бегу. Убегая, волчата вспугнули прятавшуюся в темноте местную кошку, она замяукала громко, более не таясь, она их не боялась, она учуяла их страх, страх, который будет долго преследовать бритых наголо щенков.

Вспомнились документы, подсунутые Корейцем, я вспомнил, как испытывали на крутость нацистских унтер-офицеров, как они вырезали глаз живой кошке, и, прежде чем уйти своей дорогой, наступил каблуком на пальцы правой руки мальчишки по прозвищу Геббельс. Захрустели еще растущие, еще не окрепшие суставы, Геббельс вскрикнул и потерял остатки сознания от болевого шока.

- Дяденька! Дяденька, не надо! Не трогайте меня! Дяденька... - умолял, всхлипывая, угодивший в шахту люка подросток, пытался вылезти. - Дяденька, мне ногу больно, я ногу сломал. Дяденька...

Я ударил его мыском тесного ботинка по ребрам. Не знаю, сломал он ногу или врал, но ребра мальчику я попортил. Его поздно бить ремнем по попке, таких, как этот мальчик, надо ломать жестко и жестоко, раз и навсегда вколачивая аксиому: на всякую силу найдется другая, еще более жестокая и беспощадная.

А вообще-то я не прав. Не виноваты мальчишки, что растут волчатами и обзываются фашистскими кличками. Прав был господин Ульянов-Ленин, который учил: "бытие определяет сознание". Нельзя забывать, что нацизм зарождался в Германии как ответ тогдашним интернационалистам, которые ратовали за полное уничтожение самого понятия "национальность". И у нас сейчас в новых российских паспортах нет графы "Национальность". Почему, интересно? Не есть ли это намек на признание неких "позорных" национальностей, а? Покажите мне человека, который стыдится своих корней! А впрочем, знаю я такого, видел, и вы его видели - зовут Майкл Джексон, сначала носик переделал, потом кожу перекрасил, после мальчика трахнул и чуть не сел за педофилию...

Я шагал и размышлял о политике, что является верным признаком старения и первыми симптомами, спаси Будда, маразма. Думал я и о том, с какой радостью малость покалеченный мною Геббельс вколол бы себе "эликсир Тора" и ринулся бы громить под смертоносным кайфом оккупированные азерами рынки. И вспоминал, как сам разгромил верхушку одного такого рынка. В моей голове возникали вопросы, на которые я не знал ответов, и это немного отвлекало от насущного, от предстоящего и, как это ни парадоксально, давало необходимый отдых мозгам. Я шел, забыв об уставшем теле, по асфальтовой дорожке к калитке в заборчике, окружавшем детский садик, и шел я быстро.

Это неправда, что хромые не способны быстро ходить. Да, согласен, вид спешащего хромого вызывает сочувствие - переваливается человек с боку на бок, словно утка, вот-вот, кажется, упадет. Однако лучшее проявление сочувствия - не обращать внимания на нестандартного человека. Пока я жил на базе, пока, ха, сватался к госпоже Секретарше, я находился в центре внимания и легко морочил головы с любопытными глазами. Я вчерашний сам установил себе предел скоростей пешего перемещения, который выдержал даже во время подземного конвоирования, рискуя суставами рук, но я сегодняшний разрешил себе переключить скорости. Я шел быстро, неожиданно быстро для людей, знавших меня калекой и привыкших к моим, во многом преувеличенным мною же, недостаткам. Конечно, я не тот, каким был два, нет, еще всего лишь полтора года тому назад. Причем в буквальном смысле "не тот" - ампутированная правая кисть, левая нога короче правой, - однако от всей души желаю друзьям стать когда-нибудь столь же опасными, как я сейчас, и, следовательно, столь же защищенными от невзгод, от крутых поворотов судьбы, от стайки бритых наголо, жаждущих крови волчат, в конце концов...

Открыв калитку, я вышел за территорию детского садика. Передо мной неухоженный газон, за ним что-то типа футбольно-баскетбольной площадки, за ней гаражи-ракушки и громада жилого дома-корабля, вставшего на вечный прикол где-то в середине семидесятых годов прошлого века. Похромал к дому, втиснулся между ракушек и столкнулся нос к носу с оскалившимся ротвейлером. Хвала Будде, собачка была на поводке, который моментально натянулся. Симпатичная хозяйка-полуночница прикрикнула на собаку, я благодарно вздохнул.

Возле дома светло, светят фонари, иду, как по сцене, в свете прожекторов, невольно сдерживаю шаг, чтобы уменьшить амплитуду колебаний своей специфической походки. Правую культю прячу в кармане пиджака, целлофановый пакет бьет по коленке и шуршит при каждом шаге, стараюсь уменьшить амплитуду отмашки левой рукой.

Ночь, а тепло. В чиновничью среду меня внедряли весьма оперативно, меж тем успела наступить календарная осень, но лишь календарная, не более того, самая настоящая летняя ночь сегодня, ласковая и томная.

Сворачиваю за угол дома-корабля, вижу домишки-поплавки, улочку с уютными тополями, читаю табличку на блочном боку дома с его номером и названием милой улочки. Знакомое название... Ага! Вспомнил - по соседству жил давным-давно мой институтский дружок. Я где-то между станциями метро "Академическая" и "Профсоюзная". Ежели идти все время прямо и если повезет пройти дворами, то есть шанс минуток этак через десять очутиться на улице Профсоюзной, на популярной транспортной артерии.

На Профсоюзной очутился ровно через двенадцать минут. Несмотря на поздний час, здесь оживленно, и пешеходы попадаются, и машины гудят моторами. Подошел к обочине, голосую. Новенький "Опель" проезжает мимо, на меня ноль внимания, старуха "Ауди" притормаживает, но, рассмотрев голосующего, презрительно фыркает выхлопной трубой и уносится вдаль, сбавляет скорость, тормозит рядом болотного цвета "Волга".

- Тебе куда? - Из салона выглядывает мужик одних примерно со мною лет.

- На Алтуфьевское шоссе, домой меня подбросишь? - и называю первый пришедший в голову адрес.

- Далеко.

- Триста рублей.

- Садись.

- Спасибо. - Обегаю капот, дергаю за ручку переднюю левую дверцу, сажусь в кресло рядом с водительским. - Спасибо, командир.

- За что? Абы ваши башли, хоть до Владика довезу.

- До Владивостока не треба, гони на Алтуфьевское. На, держи башли.

- Не фальшивые?

- Шутишь?

- Шучу. Через центр поеде... Мать твою!.. Нет, ты видел?!. Сколько же свиней на дороге! Ты видел? Я выруливаю, а свинья на "японке" прет, и хоть бы хны! Чуть не "поцеловались", видел? Напокупали свиньи "помойки" иностранные и гоняют, мать их...

Водила оказался разговорчивым, и это меня несказанно порадовало. Контакт с водилой я установил легко и непринужденно. Большинство владельцев автомашин модели "Волга" фанаты самой престижной советской тачки, названной в честь самой русской из всех мировых рек. Я похвалил его "Волгу" - как летит твоя ласточка, офигенно плавно, и мотор не стучит, и в салоне простор, - потом похвалил "Волги" вообще - не хуже "мерса", ежели брать в расчет цену, в смысле соотношения цены и качества, - после поругал иномарки и заработал кредит доверия. Большинство фанатов "волжанок" большую часть свободного времени посвящают любимой машине, предпринимая героические усилия по ее непростому обслуживанию, и, как следствие, редко смотрят телевизор, а книжек да газет вообще не читают, слушают "Авторадио" и медленно тупеют. А чем может похвастаться туповатый люмпен? Только физиологией. Водку за рулем пить нельзя, зато с обочины можно подобрать симпатичную женщину. Разговор о машинах плавно перешел на тему интима, водила начал травить соответствующие байки о собственной любвеобильности, я слушал, поддакивал, а когда он выдохся, смело взял слово:

- Я, гляди, калека. Вишь, клешню в позапрошлом году оттяпали. Еще нога хромает, заметил? Первая группа инвалидности у меня. А знаешь, на что я живу? Ты не поверишь! Меня инвалидом баба сделала, на ее деньги и живу! Я дорогу переходил на зеленый, а она на джипе перла на красный и меня шарахнула при свидетелях. От суда она откупилась, богатая сучка, как папа Алсу, мне бабок до фига отвалила и квартиру мне вторую купила на "Динамо"...

- Так чего ж ты на Алтуфьевское пилишь?

- Ты не перебивай, ты слушай! Я вторую-то хату сдаю, за полштуки зеленых в месяц, прикинь? Дык мало этого, она ж еще в меня влюбилась...

- Кто? Богатая, которая тебя сбила?

- Ну! Я ж говорю - ты не поверишь! Реально втюрилась. Я ж сейчас от нее еду. Драл ее со вчера, прикинь? Она ж мне, кроме отступного и квартиры, на каждое свидание еще денег дает, прикинь? Она...

- Братан, а ты ваще женатый?

- Ну! Моя-то про то, что я с той бабы до сих пор доход имею, не знает ни фига, понял? Каждый раз, как трахаться еду, своей втюхиваю чего-нибудь. Своей втюхал вчера, типа, к корешам знакомым в Коньково еду, на тамошний вещевой рынок, знаешь? У меня ж два пацана, одному пять, другому шестнадцать. Своей сказал, типа, шмотки на рынок хорошие завезли для детей и подростков, дешевые, но как фирменные, и еду, типа, к знакомым торгашам шмотье пацанам брать без наценки, а опосля пивка сходим треснем. Моя поверила, отпустила, и тут бац - облом! Я ж реально собирался потрахаться по-быстрому - и на рынок, правда. У меня, честно, знакомые в Конькове торгуют, а представляешь, не получилось! Завис у бабы... В смысле - на бабе, хы! Сейчас домой приеду, прям ума не хватает, чего своей врать. Друг! Ты, часом, не в курсе, где-нибудь в Москве можно купить шможи для пацанчика пяти лет и оболтуса шестнадцати, а? Может, какие магазины работают? Сделали бы крюк, я б оплатил тебе, а?

- Таких ночных магазинов не знаю...

- Блин! Во непруха. Не хочу, понимаешь, скандала я, понима...

- Погодь! Не дергайся! Слушай, чего говорю: таких магазинов не знаю, но... - "Волга" притормозила, прижалась к обочине, встала. Водила облокотился на руль, повернулся ко мне: - Но как же ты без примерки собираешься вещи пацанам брать?

Он задал правильный вопрос, однако на этот каверзный вопросик я ответил заранее, пришлось напомнить:

- Я ж говорил жене, типа, по пивку с корешами из Конькова придется треснуть, типа, проставить корешам за продажу без наценок. Отмазка железная - не потащу же я мальцов в пивную, правда? А реальная примерка... Моя все равно дома сидит, подошьет, если что, подкоротит... Чего мы встали-то?

- В общем так, гони еще четыре сотни, и едем в одно ценное место, где тебя отоварят всем, чем надо, в лучшем виде, идет?

- В магазин? Ты ж говорил, что не знаешь таких ночных.

- Есть одно ценное место, лучше всякого магазина и дешевле рынка. Гони семь сотен на круг, не прогадаешь.

Дабы не выходить из образа, я поудивлялся минуты две, поторговался с минуту и согласился уплатить требуемую мзду. "Волга" круто развернулась и помчалась обратно к Академической. Лишь когда проезжали мимо памятника Хо Ши Мину, довольный сделкой водитель раскололся, объяснил, куда конкретно едем к общаге, где обитают в большинстве своем без всякой прописки и регистрации улыбчивые индусы, каковые в дневное время промышляют мелкой торговлей с рук в переходах близ отдаленных станций метро.

- Приехали, братила! Щас "морду" с магнитолы сниму, и пойдем тебя отоваривать.

- А нас пустят ночью в общагу?

- Без проблем! Пакетик свой закинь на задок, если у тебя там нет ничего ценного.

- В пакете фигня всякая. Пошли...

- Чего ты хромой, а без палки ходишь?

- Палка баб пугает, они другие "палки" любят.

- Хы-гы-гы... Точно! И чем больше "палок" им кинешь, тем больше они их любят, хы-гы-гы...

Отоварился я на славу. И не мечтал так славно отовариться, честное слово. Купил маленький джинсовый комбинезончик, детскую бейсболку, сапожки, выбрал джинсы, курточку и бейсболку побольше, приобрел объемистый баул с плохо прорисованным трилистником "адидас" на боку, но с надежным ремнем через плечо, а также женскую сумочку, набор дешевой косметики и маникюрный набор. Ковылял с полным покупок баулом и радовался шумно:

- Ну, друг, спасибо! Еще и жене подарки притащу, и ваще обойдется без разборок! Дотащусь до дома и в койку. За часик до Алтуфьевского шоссе доедем?

- Быстрее домчимся... Э, братила! Ты своей сказал, что пивком нагрузишься?

- Ну.

- От тебя пахнуть должно.

- Блин!.. Эй, не беги так, я все же хромой, не поспеваю... Про пиво, правда, не подумал я. Тормознешь дорогой у ларька, да? Водки возьму пару пузырей и пивком отравлюсь для запаха.

- А водка тебе зачем?

- Так это, я разве не говорил? Мы ж вместе с тестем живем, вдруг старый проснется и гундосить начнет. А я ему по пузырю в каждую руку.

- Закладывает тестюшка?

- Ну. А не проснется, сам тяпну рюмашку перед сном, вторым пузырем с утра родственника поправлю. Все ништяк, друг! Спасибо тебе.

- Да ладно, я ж не так, я ж за бабки.

- Все равно - спасибо. Ты даже представить себе не можешь, как мне помог, правда...

Я попрощался с люмпеном за рулем "Волги" возле совершенно незнакомого мне дома на Алтуфьевском. Непосредственно к дому, где, согласно придуманной мною наспех легенде, проживает бабник-инвалид с тремя извилинами, машина не подъезжала, остановилась по моей просьбе на обочине шоссе.

- Напрямки через газон быстрее, чем меж помоек петлять, бывай, друг.

Я поправил лямку на плече, пристроил баул, в который запихнул еще и пакет с адской машиной, поудобнее у бедра и поковылял к чужому дому.

К шоссе, к Алтуфьевскому, я вернулся через десять минут, дал время фанату "Волги" укатить подальше. Вернулся и поймал другую тачку, на сей раз "Жигули" шестой модели. Поймал и поехал к другому шоссе, к подмосковному.

Водитель "Жигулей" оказался тоже примерно моего возраста и тоже разговорчивый, что на этот раз меня ничуть не обрадовало, ибо отпала надобность искать человека, который поможет купить необходимое. Кстати, мне исключительно повезло купить все сразу и быстро, я-то думал, что придется менять частных извозчиков одного за другим, пока попадется ушлый пройдоха, способный достать все и всегда, или хотя бы шофер, у которого спит дома маленький мальчик, переросший некоторое количество детской одежды, а потом автовладелец, готовый продать секонд-хенд пацана-подростка. Между прочим, женскую сумочку и косметику я вообще и не мечтал купить. Повезло.

Трепаться с водителем "Жигулей" было лень, однако пришлось. И пришлось немало постараться, дабы правая рука все время оставалась в кармане, и это выглядело естественно - "светить" культю, то есть "особую примету", лишний раз не стоило. Я держал несуществующую кисть в кармане и лениво беседовал с болтуном за баранкой о литературе. Владелец "шестерки" происходил из обнищавшей в результате реформ технической интеллигенции и, как и многие техноинтеллигенты, баловался на досуге чтением фантастики.

- Нет, вы не правы, - в который уж раз горячился "фантаст", - нет, вы опять не правы! И Лукьяненко ваш, и ваш Прошкин в подметки не годятся братьям Стругацким!

- Помилуйте, с чего это вдруг они "мои"? Я назвал наобум фамилии молодых авторов и... И, будьте любезны, затормозите вон там. Видите, деревушка? У околицы остановитесь, будьте так добры. Пройдусь, пожалуй, немного, воздухом подышу. Здесь, за городом, воздух прямо-таки дивный, чудо, что за воздух. Однако как быстро за разговорами мы с вами приехали, жаль, доспорить не успели.

- Простите мое любопытство, но все же я спрошу: что, простите, понадобилось вам, человеку интеллигентному и образованному, да этом шоссе, где поселились нувориши, жлобы и воры?

- Ах-ха-ха... Не выйдет из вас, товарищ дорогой, Шерлока Холмса! Вы не внимательны - я же прошу остановиться не возле коттеджного поселка, а на околице чудом уцелевшей деревеньки, так? Приятель у меня тут живет-тужит, между прочим, как и мы с вами, "из бывших". Вас новые времена столкнули на "большую дорогу" зарабатывать частным извозом, меня жизнь выкинула из конструкторского бюро, из-за кульмана в кресло приемщика фотоателье, а мой здешний приятель вообще безработный. Везу вот ему стопку книг и водку. Будем сегодня ночью с ним выпивать, смотреть на звезды да песенки Визбора мурлыкать.

Зря я помянул всуе Визбора, образованный извозчик еще с четверть часа не давал выйти из остановившейся машины, вспоминал слеты студенческой песни и корил Лешу с Гошей, сиречь Васильева и Иващенко, которые, по его мнению, променяли поэтику бардовской песни на коммерческую псевдопоэзию мюзикла "Норд-Ост"... Мда, тяжело общаться с замшелой интеллигенцией, право слово тяжело...

Наконец удалось попрощаться с читателем фантастики и обожателем бардовской песни, я не спеша топал по околице деревеньки и думал о том, что мне нынешней ночью повезло уже дважды... Нет, даже трижды - разжился вещичками, и оба шофера меня не узнали. Конечно, я старался остаться неузнанным, менял стиль поведения, речь, мимику, однако по телевидению мою руку и все остальное должны были показывать еще вчера во всех новостях, и это самое "все остальное", особенно хромота, весьма запоминающееся. Повезло, что водила "Волги" предпочитает заглядывать под юбки или под капот, а владелец "Жигулей", - в книгу, повезло, что оба не принадлежат к породе телеманов, очень повезло.

Тесные ботинки топтали грунт дорожки, протянувшейся параллельно асфальту шоссе. Луна светила в правый глаз, левый глаз то и дело слепили двоеточия фар, брехали вслед деревенские псы и суки из-за покосившихся плетней, я шел мимо деревни, обходил ее по краю и боялся. Я боялся собственного везения, будто древний язычник. Они, язычники, верили, мол, ежели случилось нечто хорошее, то обязательно должно произойти и что-то плохое. Обязательно должен появиться минус, дабы уравнять плюс...

О черт! Я споткнулся. Едва, блин, сумку не уронил. Черт их знает, моих похитителей, как они сварганили адскую машину, вдруг грохнул бы сейчас сумку и взорвался, вот посмеялись бы языческие боги. А впрочем, я не верю ни в языческих богов, ни в богов вообще. Я верю Будде, принцу Шакьямуни. Не в Будду, а именно Будде. Он не назвал себя богом, не обещал лучшей жизни и умер, отравившись грибами, поэтому я ему и верю...

Деревня осталась позади, далее изумрудное в свете луны поле, а еще дальше лес на обочине шоссе. Иду не спеша к лесу, дышу, воздух и правда здесь дивный, особенно по сравнению с затхлостью подземелья. И звезды видно, а в Москве ни фига, столичное небо бедное на звезды, в Москве "звездами" почему-то называют расфуфыренных дамочек и педерастического склада дядечек.

Дошел до леса. Жидковат лесок, но есть где спрятаться. Во-о-он там, к примеру, за кустиком затаюсь, и с дороги меня не заметят, а мне дорогу, то есть трассу, будет видно замечательно.

Затаился. Сел за кустиками, под деревом, подложив под задницу гнилую корягу, расслабился, замер. Я умею сидеть абсолютно неподвижно, будто скульптура. Снова в голову полезли мысли о везении - уселся в засаду на обочине, можно сказать, "правительственной трассы", и никому до меня нет дела. Никто не помешал занять позицию, идеальную для снайпера. И ничто бы не помешало установить заминированный плакат с похабным текстом, только захоти. А впрочем, в данном конкретном случае везение ни при чем, в данной ситуации на моей стороне извечное российское разгильдяйство. Подишь ты, те, кому поручено присматривать за трассой, кемарят сейчас в удобных креслах патрульных машин, или пиво пьют, или... Да ну их на фиг! Пусть спят, пьют, пусть делают чего хотят вместо того, что положено, мне думать еще и о них, только башку забивать...

Нет хуже - ждать и догонять. От себя добавлю - и убегать не здорово. Но все же хуже всего ждать. Я сидел в состоянии полусна, неподвижный, словно статуя уважаемому мною Будде, и ждал рассвета. Каждый день на рассвете денщик Герасимов везет по этому шоссе в город хозяина Арсения Игоревича. Мне известны марка генеральской машины, ее цвет и номера. Сознание почти уснуло, тело расслабилось и отдыхает, но глаза мри открыты, обзор дороги отличный, и, когда рассветет, когда покажется вдалеке искомая автомашина, в голове щелкнет воображаемый тумблер, и я начну действовать. Я похож на киборга в режиме ожидания и подзарядки аккумуляторов. Лишь одна, лишь следящая система активизирована, остальные ждут условного щелчка не существующего в реалиях тумблера. На мгновение мозг киборга нарушил заданный режим - мозг вспомнил модный роман, который читала Клара, а я проглядел по диагонали. Роман назывался "Смерть Ахиллеса", и сочинил его грузин с труднопроизносимой фамилией. Вспомнилось, как в самом начале романа автор заявляет, дескать, его супергерой по имени Эраст, только что вернувшийся с Японских островов, изучал, мол, "науку японских ниндзя" и утверждает, что главное в сей дисциплине "наука неподвижности". Помню, как герой Эраст забрался на карниз жилого дома и превратился, цитата: "в камень, воду, траву, растворился в ландшафте". Цитату помню наизусть и помню, как я недоумевал, скользя глазами по строчкам - разве на фасаде дома, на оконном карнизе растет трава и наличествует вода?

Воспоминания заставили улыбнуться. Улыбка быстро растаяла, и в сознании восстановился прежний режим ожидания.

Время спрессовалось и бежало быстрее обычного, мое субъективное время, конечно. Глаза фиксировали дорогу, в мозгу потухли огоньки мыслей, и вдруг в подкорке полыхнуло мощное пламя! А ежели я ошибся?! Что, если сегодняшнюю ночь генерал Арсений Игоревич и его, образно говоря, правая мускулистая рука Герасимов провели в каком-нибудь оперативном штабе? О да!

Таковое более чем возможно! Ведь вчера меня, то есть приманку, похитили! Опять же, образно говоря, вчера враг заглотил живца, и, следовательно, надо ожидать поклевки. Ожидает дальнейшего развития событий их генеральское благородие в загородной резиденции, похрапывая на батистовых простынях, или бдит над картой Москвы, глуша сон кофе? Вот бы знать, а? Выказывает Арсений Игоревич рвение или демонстрирует нарочитое спокойствие, мол, все идет по плану и нечего ломать установленный жизненный график, на фиг портить здоровье авралами?.. Помнится, приехав на мои смотрины, Арсений Игоревич, наплевав на срочность и архиважность, позволил себе и рыбалку, и в баньке расслабиться... Нет! Нет, бесполезно гадать. Сделаю-ка я вот что покараулю генеральскую машину до, скажем, 9-00, ну а ежели она не появится, то... Солнце еще далеко-далеко за горизонтом, луна, царица ночи, еще царствует в небе, и есть время придумать и продумать резервную схему оперативных мероприятий на тот случай, коли не суждено перехватить их благородие по дороге в столицу. Полусон отменяется, для мозговых извилин появилась работа.

Резервную схему действий я продумывал вплоть до семи тридцати, в семь тридцать одну мои раздумья оказались бесполезными - глаза различили в сумраке, в уплотняющемся с каждой минутой автомобильном потоке подозрительную машину. Сначала я узнал силуэт и цвет, потом, прищурившись, идентифицировал номерной знак. И стартовал.

Статуя ожила, превратилась в хромого спринтера. Сумку я подхватил здоровой рукой бережно, но все равно в ней звякнули и чуть не разбились водочные бутылки. Рука, заканчивающаяся культей, раздвигала кусты, но, один черт, ветки хлестали по лицу. Продрался боком сквозь кусты, часто-часто перебирая ногами, и замахал калечной рукой, "особой приметой", над головой, побежал к обочине, хромая отчаянно.

Не обратить на меня внимания было трудно - не каждый день по краю престижного шоссе переваливается с боку на бок однорукий инвалид-бегун. Какая-то иномарка бибикнула, какая-то выключила фары. Генеральское авто шло во втором ряду, и, разумеется, Герасимов за рулем меня тоже приметил. Интересующий меня автомобиль подмигнул соседям, перестроился, хотел было тормознуть рядышком, однако ему пришлось-таки проехать лишних метров двадцать, прежде чем он сумел выскользнуть из общего транспортного потока. Я побежал к остановившейся машине, приоткрылась задняя левая дверца, выглянула из салона внушительная форменная фуражка, лицо под фуражкой выглянуть не успело, я уже был рядом, дернул дверцу, выдохнул:

- Подвиньтесь, генерал, - я бесцеремонно полез в салон, сдвигая Арсения Игоревича с самого безопасного места за водительским креслом. Мимоходом отметил: Герасимов одет в гражданское, а генерал в форме, это я еще раньше заметил. И то и другое, и светское одеяние денщика, и форменное хозяина меня радует. Как надо одеты, отлично! Как мне надо. Опять повезло, спасибо, мадам Судьба.

- Ступин, ты? - Генерал, естественно, недоумевал.

- Я! Я сейчас... Уф-ф, запыхался... Сейчас все объясню!

В голосе моем истеричные нотки, я тяжело дышу, раскраснелся, глаза отчаянно моргают, на лице неглубокая свежая царапина, которую заработал, продираясь сквозь кусты, и вдобавок я вполне естественно морщусь, ибо проклятые ботинки мало приспособлены для бега. Мое состояние предполагает некоторую бесцеремонность и даже некоторую хамоватость. Мое внезапное, необъяснимое появление интригует, порождает бурю в мозгах. Ни генерал, ни его холуй не отслеживают моих якобы случайных и излишне суетливых телодвижений. Секунда - всего секунда! - и я уже в машине, и нас уже не видно сквозь затемненные стекла, дверца за мной закрылась, генерал еще отползает, освобождает мне место, сумка уже стоит на свободном переднем сиденье, я еще не сел, но уже вцепился левой рукой в рукоятку пистолета сзади за поясом и уже согнул в локте правую руку, навсегда лишенную кулака.

- Сту...

Последний слог моей фамилии, моей настоящей фамилии, застрял у генерала в горле вместе с порцией воздуха, необходимой для его озвучания. Одновременно с опусканием задницы на мякоть автомобильного диванчика я ударил Арсения Игоревича левым локтем в солнечное сплетение и нацелил ствол в затылок Герасимову.

- Спокойно, - это я Герасимову. Только что я был суетлив и весь из себя взбаламучен, секунда - и я расслаблен, я удобно сижу возле скорчившегося его превосходительства, я главенствую в ситуации, отдаю приказы ровным, уверенным голосом без всяких интонаций. - Спокойно, Герасимов. Тебе "смотрит" в затылок "стечкин", твой генерал жив, но власть поменялась. Отныне я твой командир. Подумай и ответь: что я теряю, спустив курок? Три секунды на размышление. Раз, два...

- Машину, - ответил Герасимов невозмутимо. - С запачканным мозгами лобовым стеклом далеко не уедешь.

Ох, и не понравилась мне его невозмутимость. Дед рассказывал, что мастера СИСУ всегда, при любых перипетиях, сохраняют самоконтроль. Они вроде антиберсеркеров. В древности только мастера СИСУ могли на равных противостоять объевшимся мухоморами берсеркерам.

- Ха! Прости, Герасимов, напрасно я попросил тебя сохранять спокойствие. Обидел, наверное, извини. Ты вообще нервничаешь когда-нибудь?

Он промолчал.

- Поехали. Конечный пункт поездки - база, та, где я обитал до того, как стал художником. Включи проблесковый маячок, остановит "гибель"... Впрочем, тачку с такими номерами и со спецсигналом вряд ли тормознут гаишники... Глупых слов - дескать, будешь послушным и останешься живым - я говорить не стану. Но, для справки, мне действительно не хочется тебя убивать. Можешь мне не верить, твое право. Однако, ожидая подходящего момента, чтобы скрутить меня в бараний рог, не забывай, пожалуйста, как просто и незамысловато я выиграл дебют со взятием в заложники генерала, ладно?

- Не забуду.

Машина тронулась с места, плавно вписалась в транспортный поток, перестроилась во второй ряд. Продышался, разогнулся Арсений Игоревич, посмотрел на меня, как удав на кролика.

- Ступин, ты кто? - Арсений Игоревич потянулся к фуражке, упавшей ему под ноги. Я следил за ним краем глаза, был готов приструнить их благородие, ежели он надумает вспомнить, безусловно, разученные когда-то в лейтенантской юности, приемчики рукопашного боя.

- Вы, наверное, Арсений Игоревич, ошиблись в формулировке вопроса: Вы хотели спросить, "как" я тут очутился, как сумел сдернуть от похитителей? Как вас нашел?

- Как ты сумел уйти от преступников и почему ты здесь, доложишь позже, прапорщик. - Арсений Игоревич водрузил фуражку на маковку, насупил брови. Ты кто? Самоубийца? Ты...

- Заткни фонтан, генерал! Я больше не прапорщик, и ты мне не начальник, запомни. Я не самоубийца, я убийца. Чувствуешь разницу, нет?

Ушибленная моим локтем генеральская грудь еще болела, однако я счел градус боли недостаточным и решил его повысить. Я ударил Арсения Игоревича правым предплечьем, культей по носу. Фуражка слетела к заднему стеклу за нашими креслами, из ноздрей генерала полилась кровь.

- Дошло, в чем разница между убийцей и самоубийцей, ваше высокоблагородие? Ради спасения собственной шкуры я готов на все. Я самовлюбленная сволочь, для которой твоя жизнь копейка. Мне нечего терять. Вдруг придется погибать, так постараюсь прихватить с собой всех, кого достану... Герасимов, как мы поедем? До Кольца и по нему, а потом от Москвы в сторону базы, да?

Герасимов кивнул. Его затылок на миг утратил контакт с пистолетным стволом.

- Герасимов, я уберу "пушку" от твоей башки, ладно? Прицелюсь в твой позвоночник через спинку кресла.

Герасимов снова кивнул, спокойный и невозмутимый. Жалко, я не могу его обыскать. Культей, ха, пистолет не удержишь, культей можно похлопать по его карманам, но, коли в них нащупалось бы нечто подозрительное, пришлось бы дать Герасимову команду самому это подозрительное вынуть, а сие опасно, слишком. Даже если сунуть ствол ему в рот, все равно опасно позволять мастеру СИСУ шарить по карманам.

- Руки держи на руле, Герасимов. Возникнет надобность переключать скорости - предупреди меня, чтоб я случайно тебя не пришил.

- Боишься Герасима? - растянул в жалком подобии мстительной улыбки окровавленный рот Арсений Игоревич.

- К сожалению для него и для нас с тобой - да, боюсь. Объясню, почему "к сожалению". Вообрази, генерал, как я пугаюсь и жму на курок. Машина теряет управление, тебя я судорожно убиваю, чтоб ты уж точно не выжил после автокатастрофы, и, если сам вдруг остаюсь в живых, рассказываю в "Скорой помощи", как ты, генерал, застрелил своего денщика, как ты...

- Тебе не поверят!

- Но у меня в любых ситуациях, каковые могут возникнуть промеж нас троих здесь, в замкнутом пространстве автомобильного салона, всегда больше шансов выжить, согласен, ваше благородие?

Генерал промолчал, а я продолжил болтать, и в каждой вновь произнесенной фразе содержалось больше бахвальства, больше пустой бравады, чем в предыдущей. К моменту выезда на Кольцевую я уже откровенно хвастался, а как свернули с Кольцевой по направлению к базе, далекой-предалекой, я вконец обнаглел и заявил, дескать, захочу, так и Владимира Владимировича возьму в плен без особых проблем. Изображать из себя чрезвычайно самодовольного супермена было нелегко, да и пленники притомились слушать пустые по содержанию речи, и, чтобы обострить их внимание, я начал повествование о том, как лихо разделался с похитителями художника-инвалида. Повествовал и внимательно следил за дорогой. Когда меня вывозили с базы, я наметил некоторое количество ориентиров и сейчас ждал их появления.

Первый ориентир - бензозаправка и автомойка - появился на повороте с четырехполосного шоссе на плохо заасфальтированную дорогу в две полосы. Я как раз описывал берлогу похитителей, где мне собирались отрезать голову, и впервые легкомысленно взмахнул пистолетом, вроде как забывшись, вроде сопроводив меткое слово эффектным машинальным жестом.

Сверкнули в зеркальце под лобовым стеклом внимательные глаза Герасимова. Невозмутимый рулевой отследил небрежное помахивание стволом и впредь косился в зеркальце чаще, чем раньше. А генерала легкомысленный жест хвастливого супермена не заинтересовал совершенно. Арсений Игоревич поник, заболтал я его. Генерал сопел, время от времени утирая раздутый нос, и, подозреваю, совсем меня не слушал, думал свою генеральскую думу. Не иначе, думал о том, что с ним станется, в смысле карьеры, ежели я отпущу их с Герасимовым в конце концов живыми и невредимыми.

Проехали второй ориентир - свернули у разлапистой елки с асфальта на грунт. Москва уже далече, но и база не близко. Встречные машины сделались редкостью, зато повстречался трактор, еле разминулись с сельскохозяйственным монстром. Я опять помахал пистолетом, резче, но дольше, чем в первый раз, ибо добрался до эпизода схватки с похитителями:

- ...Они меня держат, а я раз - руку освободил, левую, и номеру второму кулаком в нос, номеру третьему ребром ладони по яремной вене! Вскочил и видеооператору основанием ладони в объектив бац! Разворачиваюсь и двойке пальцем в кадык! Всех троих уделал, как говорится, "одной левой"! И ногами добил, дотоптал!

Арсений Игоревич меня слушал, но не слышал. Герасимов, наоборот, слушал внимательно и пристально поглядывал в зеркальце. Все более и более пристально. Рассказу про мытарства в андеграунде он верил, хотя, конечно, его раздражали, не могли не раздражать, мои пространные отступления на тему собственного беспредельного мужества, хладнокровия и выносливости. А драку я специально живописал неправдоподобно, дабы мастер СИСУ усомнился в факте руко-ного-прикладства и подумал: мол, на самом деле этот хвастунишка калечный просто-напросто сумел завладеть оружием и всех на фиг перестрелял. И еще я надеялся, что Герасимов вспомнит, как запросто сбил меня с бортика бассейна, и, суммируя воспоминания с умозаключениями, присовокупив наблюдения, сделает оргвыводы, и во время следующего, якобы машинального, очевидно легкомысленного маха стволом господин Герасимов попробует меня обезоружить.

Зачем мне понадобилось, чтобы Герасимов меня обезоруживал? То есть попытался обезоружить. В смысле - атаковал. Лишь для того, чтобы машина остановилась, и обязательно в тихом, безлюдном местечке.

Для реализации следующих этапов задуманной акции мне понадобятся пальцы, а их у меня всего пять, и сейчас они держат пистолет. Шарахнуть Герасимову по затылку во время движения никак нельзя - не успею перехватить управление и слишком велик риск, что он, теряя сознание, крутанет руль чрезвычайно резко да на газ нажмет слишком сильно. Безусловно, с самого начала акции я мог и не корчить из себя самодовольного хвастунишку, мог вести себя деловито и сдержанно, а в подходящий момент ткнуть стволом в основание черепа рулевому и приказать сухо: "Жми на тормоз и пошел вон". Но Герасимов не покинет шоферское место просто так, ибо понимает, что "просто так" на обочине я его оставить не смогу. Ведь я не самоубийца, помните?

- Как я определил место для засады? Спросите меня, и я отвечу! - Я поерзал, устраиваясь удобнее, ствол на краткий миг перестал целиться в кресло напротив. Сверкнули глаза Герасимова, отраженные в зеркальце. - И я отвечу: элементарно! В тусовке, в которую вы же меня и внедрили, господа военные, обожают мыть генеральские косточки. - Я повернул голову к Арсению Игоревичу. - Имеющий уши, да услышит! - За бортом машины лес, дорога безлюдна, кроме шума нашего мотора, иных автомобильных шумов не слыхать. Пора. - В тусовке, Арсений Игоревич, обсуждали вашу загородную резиденцию, да-с, батенька, да-с!.. - Произнося старорежимное "да-с", я театрально взмахнул вооруженной рукой, и Герасимов среагировал на мой широкий жест молниеносной атакой.

Герасимов ударил по тормозам, сила инерции бросила меня и Арсения Игоревича на изнанку спинок сидений впереди. Герасимов, готовый использовать инерционные силы себе во благо, крутанулся в шоферском кресле, изменил вектор толчка, на зависть стремительно крутанулся и выбил просвистевшим в воздухе кулаком пистолет из моей приподнятой руки. Но и я ждал толчка, и я воспользовался дополнительной силой, суммировал ее рывком навстречу разворачивающемуся Герасимову, без всякого сожаления расстался с пистолетом, позволил его вышибить и ударился головой о голову Герасимова. В смысле ударил.

Дедушка учил меня: "Если чего-либо не удалось разбить головой - не удастся разбить и никакой другой частью тела". Правильный удар головой самый мощный из доступных человеку. Только надо помнить о нюансах, иначе сам лишишься головы. Недопустимы таранящие удары лбом, бить надобно, выполняя головой вращательное движение, будто выполняешь команду "равняйсь". Это движение спасет бьющего от сотрясения мозга и даст возможность нанести второй удар головой, служа для него замахом.

Первый удар пришелся Герасимову в висок, второй - я нагнул голову - в подбородок. Результат - глубочайший нокаут. Герасимов сползает в зазор меж рулем и креслом, Арсений Игоревич смотрит на меня равнодушными глазами, у него ступор, психологический шок, машина стоит посередине дороги в лесу, мотор работает на холостом ходу.

- Фу-у... Славно пободались, - улыбаюсь я Арсению Игоревичу и бью его кулаком по голове, по заушному бугру. Отключаю генерала, как опытный врач-реаниматор, быстро, чтобы он не успел испугаться и почувствовать боли.

Очень хочется расслабиться, перевести дух. Устал я хвастаться, и во рту от говорильни пересохло, но отдыхать нельзя, надо спешить работать.

Работа рутинная, хлопотная - прежде всего нахожу выбитый "стечкин" и перестраховываюсь, бью Герасимова по затылку. Вырубаю мотор, вылезаю из машины, открываю шоферскую дверцу, выволакиваю богатыря из салона, волоку в лес. Доволок до ямки, заросшей крапивой, обшмонал верзилу, изъял служебное удостоверение военного человека Герасимова, одетого сегодня в гражданское. Документов я ему не оставлю, и деньги заберу, и пистолет системы "Макаров" экспроприирую. Очнется - ничего у него нет, кроме головной боли и ремня на запястье и... И вывиха обеих стоп, пожалуй.

Вынимаю ремень из брюк побежденного мастера СИСУ, надежно связываю его сильные, безвольные руки за спиной. Смещаюсь к ногам. Взялся за левую стопу - рывок с поворотом, и Герасимов хрипит, хоть и в забытьи. Терпи, друг, - нельзя мне, чтоб ты, очнувшись, по лесу бегал. Рывок с поворотом другой стопы - готово. Теперь он долго будет ползти к дороге и далее по ней, пока не встретит кого-нибудь и... Да, никаких документов он предъявить не сможет, деньги я у него отобрал, однако у Герасимова останется возможность внятно попросить о помощи, но это не страшно. Ежели наткнется на доброхотов нос к носу, пусть просит. Нельзя оставлять ему шанс поорать благим матом из лесу: "Ау-у! Помогите!"

Переворачиваю Герасимова на спину, рву пуговицы у него на груди, достаю нож. Вчера уколы кончиком ножа в хитрые точки вызвали временное онемение кистей рук негодяя Артура, совсем недолгое онемение, а сегодня, надрезав чуть - самую малость - кожу над ключицами Герасимова, я превратил его надолго в немого. Часов шесть верзила Герасимов будет всецело оправдывать свою производную от фамилии кличку Герасим, воздействие на точки близ ключиц блокировало его речевой аппарат.

Я спихнул Герасима в яму, в крапиву, и побежал обратно к машине. Я бежал, переваливаясь с боку на бок, и считал: через четверть часа богатырь очнется, еще четверть часа на освобождение от пут, после поползет, до дороги ему ползком полчаса, итого час у меня в запасе, в самом хреновом раскладе, имеется. Минимум час при самом фантастическом раскладе, при таком, когда на сей отнюдь не оживленной проезжей дороге в лесу ползущему немому сразу повстречаются понятливые доброхоты с письменными принадлежностями.

Кстати, о письменных принадлежностях! Я добежал до машины и прежде всего исследовал бардачок и воскликнул мысленно: "Ура!" В бардачке нашлись и блокнот, и шариковая ручка. И еще - гип-гип ура! - там нашлась карта, нашелся атлас дорог Москвы и Подмосковья.

Отложив найденное, я взялся за сумку, за баул со смазанным трафаретом фирмы "Адидас", в котором, помимо остального, грелись две литровые водочные бутылки.

- Эй, генерал! - Я потрепал Арсения Игоревича за нос. - Эй, пора возвращаться из мира грез к грубой действительности. Пора, Арсений Игоревич, возвращаться в чувства. Эй!

Генерал замотал головой, замычал, с трудом разлепил глаз, один.

- Генерал, у тебя мобильник где?

- М-м-м... а-а...

- Чего? Чего значит "ма"? Мама тебе не поможет.

- Ма-а мне-е... мне плохо...

- А кому сейчас хорошо? Время такое. Но надо жить, генерал, надо как-то выживать. Или ты против? Или помочь тебе свести счеты с жизнью? Как твоему Герасимову, а? Его-то я только что добил и в лесу спрятал. Не послушался меня бедняга, повел себя дерзко и поплатился жизнью. Ты как? Будешь меня слушаться?

- Клоун...

- Я клоун?

- Садист...

- Я садист?! Генерал, я обижусь. И порву твой поганый рот, чтоб ты улыбался, как клоун, и чтоб больно было, как будто и правда попался в лапы к садисту. Ну-ка, генерал, утри сопли. Утри сопли, сказал! Кровь над губой присохла, вытри ее быстро!.. Хорошенечко вытри, на ладошки поплюй... Еще поплюй... Давай, давай, старайся... Вот так, молодец... Фуражку подними. Подними, сказано! Машина тормознула, и головной убор под ноги упал, непорядок... Надень фуражку, прямо сядь. Прямо, не горбись! Мобилу давай сюда, ну?!

Генерал вытащил мобильник из накладного кармана кителя. Маленький телефончик был отключен, потому и не сигналил дорогой. Ведь должны же были уже хватиться Арсения Игоревича? Или не должны?..

- Тебя, ваше благородие, на службе ждут? - Я положил мобилу на переднее сиденье, расстегнул сумку-баул.

- Я не обязан отчитываться.

- Хамишь?

- Нет, я не обязан отчитываться перед подчиненными. Меня не ждут... И не ищут... Пока...

- Врешь небось?.. Ладно, поверю. - Я извлек из недр баула водочную бутылку. - Держи. Бери, бери! Скрути пробку и пей. Быстро!

- Не буду, я...

- Ты алкоголик, я знаю. Ты, наверное, и подшивался, и кодировался, и все попусту, ничего не помогало. Ты выковыривал "торпеду", платил бабки за раскодирование, продолжал пить. В эпоху Ельцина тебе это прощали, правда? А когда Борис Николаевич, смахнув слезу под бой курантов, ушел, питие сделалось угрозой карьере, ради которой ты живешь, и ты подался к анонимным алкоголикам, да?.. Уважаю, путь, который предлагает выбранная тобой психотерапия, самый сложный. Шутка ли, оставаться алкашом и пересиливать себя ежедневно. Не задумываться о завтра, о следующем часе, страстно мечтать об алкоголе, но не пить день, не пить час, ежеминутно побеждая пагубную страсть. Однако сейчас ты выпьешь! Не по своей воле, нет! Я тебя заставлю. Я разрешу тебе проявить слабость. Я разрешаю, ну же! Открывай пробку, кому сказано?!. Пей! Залпом, до дна, всю бутылку! Пей!!!

Он выпил. Сначала морщась, потом жадно глотая. Пахучие струйки стекали с уголков губ, а он пил. Сначала со страхом, потом с вожделением.

Литр, без капель, впитавшихся в кожу подбородка, вырубил генерала надежнее всяких ударов. А главное, вырубил надолго. Вторую, закрытую бутылку я положил подле его раскисшего, наряженного в помпезную форму тела. Он очнется и сразу же найдет бутылку, сразу потянется к ней, не в силах сопротивляться разбуженной мною пагубной страсти. Алкоголик - уже не человек, а емкость для переработки спиртного. Анонимный алкоголик - емкость, заткнутая пробкой воли. Я вышиб волевую пробку и поработил генеральский организм, не было у меня иного изящного выхода иметь под рукой живого, несвязанного генерала и вдобавок не отвлекаться, усыпляя его периодически тонкими акупунктурными воздействиями либо грубыми, оглушительными оплеухами.

Генерал захрапел, я выбрался из машины, сжимая единственной пятерней мобильник, услыхал приближающуюся трескотню мотора и поспешил спрятать культю в кармане.

По малопопулярной дорожке в лесу мчался мотоциклист-счастливчик. Появись он немного раньше, и пришлось бы укладывать парня рядом с Герасимовым, пришлось бы парнишке страдать от травм конечностей, голосовых связок и психики. Видать, не только мне сегодня везет, поди ты, день текущий такой везучий для простецких парней и прапорщиков.

Деревенский паренек, оседлавший неопределенной породы мотоцикл, притормозил беспородного стального коня, с уважением оглядел заморский генеральский членовоз, с любопытством обшарил взглядом меня и встал поперек дороги перед машиной.

- Закурить не найдется? - спросил ломающимся голосом паренек-подросток.

- Не курим, - улыбнулся я. - Грибы собираем.

- Кто?

- Бабы в лес пошли грибы резать, а мы... Блин! Чтой-то я тебе все докладываю? Ехай, куда ехал, парень. Свободен.

- Не принимает, - парень рыкнул мотоциклетным мотором.

- Чего?

- Сотовый телефон, - парень кивнул на мой, то есть не мой, а генеральский мобильник в моей руке. - Не принимает у нас.

- Совсем? - расстроился я.

- Повыше забраться надо, может, и заработает, - обнадежил парень. Дачники на чердак лазают, а кто антенны ставит.

- Далеко?

- Кто? - теперь он меня не понял.

- Деревня твоя далече?

- Пять километров к югу. - Мотоцикл рыкнул мотором. - Пацаны наши тута не проезжали?

- Не видал.

Мотоцикл пукнул вонючими газами и умчался, унося на себе седока-счастливчика, а я пригорюнился - мобила и правда не желала ловить сигнал, ну что ты будешь делать, а?!

Делать нечего - придется продолжить изображать из себя клоуна. Посмеиваясь над собой, я взобрался на капот и шагнул на покатость автомобильной крыши. Чуть равновесие не потерял и едва не упал, да еще крыша подо мной - такое впечатление - начала гнуться. Пришлось сесть и ножки свесить. Выглядел я со стороны просто уморительно. Жаль, некому было посмеяться. Меж тем умный телефон нащупал невидимую сеть и с готовностью к ней подключился. Дело сделано - можно звонить.

Пальцы нажимали на клавиши, семь заветных цифр я узнал, вращаясь в чиновничьей тусовке, - есть такая специальная справочная служба при Московской городской думе, звонишь туда, называешь код, каковой меняется раз в полгода, и тебе дают ценную справку, почти любую.

Дозвонился с четвертой попытки, озвучил код, попросил сообщить рабочий телефон господина Капустина, подождал секунд тридцать и запомнил ряд цифр.

Позвонил Капустину на службу.

- Алло, господина Капустина, будьте любезны, пожалуйста.

- Господин Капустин на совещании, - ответил приятный женский голос.

- А вы не могли бы передать ему сообщение?

- Да, конечно.

- Передайте, будьте любезны, что звонил Артур...

- Артур? - переспросила, уточняя, секретарша.

- Так точно, Артур - это я. Передайте, что я рву когти...

- Простите! Простите, я не расслышала.

- Я уезжаю, срочно. Как поняли?

- Поняла, вы уезжаете. Простите, вас неважно слышно.

- Прощаю. Еще передайте, что художник оказался засланным казачком...

- Не поняла?

- Художник оказался не тем, за кого себя выдавал, поняла?

- Художник? Какой художник?

- От слова "худо". Не ваше дело какой. Повторите, что я вас прошу передать. Господин Капустин очень ждет этого моего сообщения, учтите.

- Я записала: "Звонил Артур, он срочно уезжает, он сообщил, что художник оказался не художником". Все правильно?

- Сойдет. Пардон, а скоро ли господин Капустин вернется с совещания?

- Ориентировочно через час.

- Отлично. Всего хорошего, до свидания. То есть - прощайте.

Я отключился. Если бы соединили с самим Капустиным, я бы, разумеется, говорил совсем по-другому, не назывался бы Артуром, однако и так неплохо, нормально поговорил.

"А вдруг мобила Арсения Игоревича заодно и радиомаячок? - подумал я, почесывая куцей телефонной антенной затылок. - Нет, вряд ли. Скорее наоборот, его, а теперь моя мобила оборудована всякими разными антиаонами, антипеленгами и прочей антифигней".

Уняв часотку в затылке, я позвонил Черныху Александру Ильичу. Ясен пень, наш Ильич шепнул агенту Бультерьеру: мол, помни, собака, чей ты пес, дескать, Арсений основной разработчик, но телефончик своего Ильича заруби на носу и, ежели чего нароешь, так сначала о своем непосредственном начальнике вспоминай, прапорщик, а только потом об Арсении.

- Вас слушают, - возник в трубке начальственный голос Ильича после второго длинного гудка.

- Аксанд Ичь! - затараторил я, сглатывая буквы, напряженно дыша в микрофон. - Аксан Ильчь! Эт я! Бультерьер!..

- Ты где?! - Стандартный вопрос для абонента сотовой связи Александр Ильич произнес уже другим голосом, хриплым с надрывом.

- Об этом потом! Сначала главное - Капустин! Вы слышите? Капустин организовал мое похищение! Как только мы вышли на поверхность, бандит по имени Артур поехал к нему докладывать. Слышите? Артур!

- Слышу! Понял тебя - Артур и остальные работают на Капустина. А где ты? Откуда звонишь, Бультерьер?! Але!..

- Где-то возле Химок! Точнее не скажу, везли меня с завязанными глазами! Артур сболтнул про Химки, дословно: "Художника в Химки, на конюшню, а я к папе Капустину". Дурак! Он меня уже списал! А я жив! Живой я!

- Ты у похитителей?.. Але!..

- Да! Да, я в плену! Тащили по подземельям до Битцевского парка, там, снаружи, ждала машина! Фургон "Хлеб"! Сейчас я в подвале, навозом конским воняло, когда в подвал вели! Завели в подвал, один завел, конвоир, снял с глаз повязку, и я сумел его сделать! У меня получилось! Чудом! Я нашел у конвоира мобилу, а оружия не нашел! Я запер дверь, но они ее взламывают, слышите? - И я, отстранив трубку от уха, стукнул пару раз по автомобильной крыше, на которой сидел, свесив ножки.

- Слышу! Я немедленно распоряжусь отправить к тебе группу Гусарова!

- Не успеете! В смысле - Гусар не успеет, они...

- Группа Гусарова под Москвой, они...

- Я и говорю: с нашей базы в Подмосковье ребята до Химок добраться не успеют! Дверь надежная, но бандиты успеют ее сломать, пока...

- Группа под Москвой! Не на базе! Под городом Москва рыскают в подземных ходах, тебя ищут!

- Ага, отлично! Значит, Арсению Игоревичу мне не звонить?

- А ты ему еще не звонил?

- Нет! Как вы и велели, возникла возможность, и прежде всего с вами выхожу на связь, я... - И я спрыгнул на землю. Связь моментально прервалась. Я не выдержал, засмеялся. Я представил, каково сейчас Ильичу. Вроде и обязан Ильич снестись с коллегой Арсением и поделиться экстраординарной информацией о форме и содержании моего звонка, а влом ему! Самому охота Ильичу пенки снять, меня, героя, вызволить и Капустина, негодяя, с моей помощью разоблачить. Ох как обрадуется Ильич, когда ему станет известно, что коллега Арсений незнамо где, будто сквозь землю провалился. Ох как расстроится, когда Гусаров не обнаружит Бультерьера в конюшне под Химками. А ежели в окрестностях славного города Химки вообще нету конюшни?.. Вот тогда грядет умора! Всех коневладельцев ребята проверят, все подворья с подвалами и запахом конского дерьма. Ну и, конечно, Ильич распорядится взять под колпак Капустина.

А что Капустин? Отключая мобилу и залезая в машину, в шоферское кресло, я воображал, каково сейчас Капустину. Он, конечно, сволочь, но ему не позавидуешь. Лихо Капустину. Лихие ребята из группы прикрытия, верняк, давно доложились, дескать, клиент выдернут из сортира нормально, а от основных суперменов ни гугу. И думай чего хочешь. Ночь Капустин не спал, нервничал, однако хватило у него силы воли с утра явиться на службу. Допускаю, что оставшиеся в живых супермены успели до утра побывать в бывшей электрощитовой, полюбоваться на трупы двоих товарищей и доложиться шефу. Однако Капустин все равно нашел в себе силы отправиться на работу как ни в чем не бывало. И вот возвращается наш антигерой с совещания, а его поджидает полная пессимизма и загадок телефонограмма от Артура. Вряд ли капустинские нервишки выдержат. Чует мое сердце: звонок - последняя капля. И пустится в бега господин Капустин, побежит в заграницы. Есть у него, уверен, план побега на случаи фиаско. Побежит Капустин и этим полностью и окончательно себя скомпрометирует, признав фактически вину. Побежит и стукнется на бегу о колпак, которым его накрыл Ильич. Этак через полчасика и стукнется. Ох, и помучают Капустина на предмет складов взрывчатых веществ в лабиринтах под городом, ох, и поистязают! И поделом ему, привет от Бультерьера!..

"А ведь самое смешное в том, что агент Бультерьер перевыполнил поставленную перед ним задачу, выявил сволочь-шантажиста из высших эшелонов в небывало короткие сроки", - подумал я, все еще улыбаясь, поворачивая ключ в замке зажигания. Мотор послушно заурчал, и улыбка слетела с моего лица. Не потому, что переключать скорости рукой, лишенной кисти, весьма и весьма затруднительно, нет. Я перестал улыбаться потому, что еще предстояло решить гораздо более сложные задачи по сравнению с выявлением всяких там разных сволочей в заоблачных высотах власти и одурачиванием карьеристов генералов. И еще предстояло додумать некоторые, пока только эскизно намеченные, фазы выполнения грядущих задачек. Вот небо, к примеру, хмурится у горизонта. Скорая непогода наталкивает на размышления и вносит коррективы.

Проехав где-то километров около десяти, я остановил машину. Небо упорно продолжало нахмуриваться, появился и плавно усиливался ветер. Храпел Арсений Игоревич на заднем сиденье, пуская слюни, бормоча в крепком, но нездоровом алкогольном сне. Я развернул доставшуюся в наследство от Герасимова карту Москвы и области. База на карте, само собой, не обозначена, но лесной массив там, где она должна быть, я идентифицировал легко. Езды до базы осталось с гулькин нос. Ага, вот и речка в лесу за базой нарисована, знать, в ее водах рыбачили генералы в памятный для меня недавний судьбоносный день. Ага, вон у самого абриса карты черная линеечка шоссе. То бишь, ежели идти лесом в обход реки, в сторону от столицы, то выйдешь к шоссе, не ошибешься. Запомним чтоб выйти к трассе, следует обойти базу слева, потом река будет справа. Заплутать невозможно, ага... А где у нас населенный пункт под названием... Ага, вот он, искомый пункт, точно с другой стороны карты, и тоже почти под обрезом, ага...

Пристроив на колене найденный в бардачке блокнот, я схематично зарисовал речку, базу и шоссе под абрисом карты. Вырвал листок, сложил вчетверо, залез в баул со шмотками, сунул листок в карман курточки, которая побольше, туда же запихнул большую часть наличных денег, рублей и долларов, которая у меня осталась. Вытащил из баула целлофановый пакет с адской машиной, положил его у подножия кресла рядом с водительским и застегнул баул. Вернул блокнот на коленку, покусал кончик трофейной шариковой ручки, подумал над формой и содержанием записки для Клары, придумал и написал размашисто:

"Девочка!

Очень быстро, не мешкая ни минуты, ни секунды, хватай мою спецтросточку, мой спецпротез, бери Машеньку и бегом к воротам, к КПП. Бегом!"

Подумал секунду и сделал приписку:

"Ежели ты сейчас вне дома, черт с ними, с протезом и тросточкой. Сразу бегите вместе с Машенькой к воротам".

Еще секунду покусал ручку и добавил:

"Если Машеньки нет рядом, найди ее максимально быстро. Торопись!"

Я изо всех сил старался писать разборчиво - мой эксклюзивный почерк, каракули моей левой руки расшифровать порой совершенно невозможно.

Перечитал записку. Нормально, читается. Молодец, калека, внятно накалякал, можешь, ха, когда хочешь. Вырвал листок из блокнота, сложил вчетверо, спрятал в нагрудном кармане пиджака.

Открыл дверцу, забросил в кювет ставшие ненужными блокнот и атлас с картами. Оглянулся на генерала - спит алкаш, шутка ли, литр вылакать, литр сорокаградусной! Во время Второй мировой подобным образом раненым бойцам партизанских отрядов устраивали наркоз, причем те бойцы не были алкоголиками.

Все, кажется, можно ехать дальше. Благо, немного осталось до базы. Бензин?.. Горючего достаточно, и все остальные автомобильные показатели в норме. Поворот ключа левой рукой, ногу на педаль, культю на рычаг переключения скоростей. "Поехали", как говаривал Гагарин. А в небе чернильная чернота, и ветер треплет дерева за обочиной дороги. Быть грозе вскоре. Уж и не знаю, каких богов благодарить за грядущую грозу, за дождь, который смоет все следы, за ветер, который обеспечит звуковую завесу. Поблагодарю Будду по привычке, хотя он и не бог вовсе, а Учитель, Великий Учитель.

Первые капли пока робкого, пока хилого дождичка упали на "полосу отчуждения", на пустое пространство, отделяющее почти крепостные стены базы от лесной чащи, как раз когда я остановил авто перед воротами, перед КПП. Мотор работал вхолостую, я треснул культей по клаксону, высунулся под дождь и заорал благим матом:

- Вы там спите, да?! Отворяй ворота, прапорщик с генералом прибыли!

Ворота, кстати, знатные - никакой автоматики, два здоровенных, тяжеленных стальных листа. Две створки, выкрашенные зеленым маслом, крепятся посредством солидных петель к зеленой, толстенной П-образной трубе, вмурованной в землю. Этакие футбольные ворота со створками, с очень широко расставленными штангами и высоченной перекладиной. К левой штанге прислонилась башенка с бойницами под плоской крышей, к правой башня повыше с дверцей "на улицу". А далее от обеих башенок тянется крепостная стена с колючкой поверху. И самое смешное - эти ворота да дверца в левой башенке единственные ходы на территорию базы. И никаких более прорех по периметру. Хотел бы я знать, почему проектировщики базы не озаботились предусмотреть резервный вход-выход.

- Долго ждать-то, ау-у! - Я вылез из машины, хромая, помахивая культей, обошел тачку спереди, поковылял к дверце в правой башенке. Доковылять не успел, дверь открылась, под все усиливающийся дождик вышел дежурный лейтенант.

- Здоров, летеха! - Я сунул ему правую культю для рукопожатия. - А что, о нашем прибытии не предупреждали, что ли?

- Привет, - он, заметно стесняясь, пожал мою культю.

- Тебя Толей, кажется, зовут? - не давая ответить на первый вопрос, задал я второй и тут же третий вопросы: - Друг, от меня не пахнет, нет?

Я дыхнул в лицо молоденькому лейтенанту. Его не "кажется", а точно звали Толей, Анатолием. Полтора года за стенами базы я использовал с пользой, со всеми поголовно перезнакомился, с редким срочником словцом не перекинулся. С лейтенантом Толей мы общались не особо тесно, меж тем, помнится, я соизволил минувшей весной присесть рядом с курящим лейтенантом на скамеечку и стрельнул у него "беломорину". Толя остался польщен моим вниманием, курил и с уважением косился на культю. Да, он лейтенант, а я прапорщик, но Толя командовал обслугой, образно выражаясь, "пиратов", а я был вхож в пиратское сообщество, я тренировал головорезов, и Толя, разумеется, млел передо мной, бывалым да битым.

- Толик, честно скажи - разит от меня водярой?

- Я не чувствую, - летеха, уже смущенный пожатием культи, смутился окончательно. Общение трезвого с пьяным всегда смущает, ежели нельзя послать грубо пьяницу подальше.

- Ништяк, Толян!.. Эй, молодой! - окликнул я замаячившего в дверном проеме башенки рядового. - Молодой, поди-ка сюда!

Солдатик нерешительно подошел, ежась под дождем, тискал автомат, поглядывая с опаской на лейтенанта.

- Толь, ты, конечно, за комендантом базы послал уже? Блин! О чем я спрашиваю?! Ну, конечно, послал, как только тачка на горизонте нарисовалась! Слышь, лейтенант, пока Трофим придет, пока ворота открывать будут, пока то да се, вот... - я полез в карман, - вот, я записку жене написал. Ехали сюда, встали на светофоре, я и написал. Разреши, будь другом, рядовому покинуть пост. Пускай молодой, пока суд да дело, сбегает, передаст моей писульку. Эх, знали в вы, ребята, из какого кровавого дерьма я выплыл! Чудом, честное слово, жив остался. А для моей, для Клары, вы ж понимаете, каждая минута ожидания - нож острый! Тем более меня, инвалида. Шансов-то выжить у меня, инвалида, было-то, если между нами, совсем чуть-чуть, с комариный член.

- Товарищ лейтенант, разрешите? Я ихнюю супругу найду, я им белье из прачечной доставлял, знаю, где живут.

И я помню про то белье, и физиономию молодого сразу узнал. Поднатужусь и имя его вспомню, только ни к чему это сейчас.

Разве может отказать бравому вояке тыловая крыса? Безусловно, у Толика комплексы - я, калека, воюю, а он, здоровый мужик, полный сил, ворота стережет и обслугой командует. Не он, не Толик, а другой летеха дежурил на КПП в тот день, когда Клара провожала меня до ворот, но слухами земля полнится, и, вполне возможно, рассказали Анатолию про сдержанную грустную улыбку Клары и про то, как Машенька не дала мне поцеловать себя напоследок. А может, и не рассказали, так и что? Разве не мечтает Толя о такой же, как у меня, боевой подруге, преданной инвалиду беззаветно, глаза которой так и лучатся любовью, когда она рядом с хромоногим уродом? Мечтает, я уверен. Каждый мужчина мечтает о такой женщине. И каждый, глядя на меня, увечного, ей сочувствует.

- Товарищ лейтенант, разрешите? - Рядовой взял у меня записку.

- Автомат оставь там, под крышей, и чтоб быстрее ветра! - разрешил лейтенант.

- Слушаюсь! - Срочник побежал, комкая в кулаке мою записку, стряхивая с плеча автомат.

- Спасибо, дружище! - воскликнул я, то ли в спину рядовому, то ли в лицо Толику. Пьяно покачнулся и шагнул к генеральской машине, к правому ее борту.

Широким жестом я распахнул правую переднюю дверцу. Заявленный в моей первой реплике их благородие, Арсений Игоревич стал виден Толику. Я оглянулся, подмигнул сговорчивому летехе:

- Видал, как генералиссимус нажрался? - Нахально беру баул с кресла возле водительского и ставлю его на колени сопящему в две ноздри Арсению Игоревичу. - Толик, а может, откроешь ворота? Хотя, извини! Служба, понимаю. Не имеешь права без распоряжения коменданта. О'кей, ждем Трофима. - Заслоняю лейтенанту обзор задницей, нагибаюсь к целлофановому пакету с адской машиной. Пальцы лезут под целлофан. Залезают под свитерок, которым обмотана мина замедленного действия, прикасаются к стрелкам будильника, ставлю таймер на двадцать минут, активизирую мину, расправляю складки свитерочка, шуршу целлофаном.

Изображать пьяного - самое милое дело. Можно совершать алогичные поступки, можно комментировать малопонятные трезвому действия, не особенно задумываясь над собственными словами.

- Подарок тебе, лейтенант! - Я протянул Толику пакет, но тут же передумал, прижал подарок к груди. - Не, погодь! Трофим придет. Спрошу у него разрешения, можно ли тебе, Толян, подарить боевой трофей. А пока что... - С пакетом в обнимку хромаю за угол левой башенки, спотыкаюсь, кладу пакет возле левой штанги ворот. - Пока что пусть подарок здесь полежит. Не спорь, Толик! Дождик косой, на пакет мало капает, и в машину обратно я его не возьму, он твой, понял? Да? Ой, блин! Шатает. Чой-то я хмелею, прям-таки центростремительно. Слушай, а как же я бухой в задницу машину-то вел, а?

Я отступил к машине, а малость офигевший от кавалерийского хмельного наскока калеки-победителя Толик поворачивался за мной, будто флюгер. Он бы и рад был вставить словечко, но я ему не давал.

За плечом лейтенанта, в дверном проеме нарисовался комендант базы пират Трофим. Я поспешил шумно обрадоваться:

- О! Какие люди! Хаудую! Дуюду! Комендант, почему ворота не открывают? Разве наш Черных, наш Ильич, не сообщил, что мы с Арсением Игоревичем едем праздновать?! Трофим, будь ласка, залазь на секунду в тачку. - Я попятился к распахнутой правой передней дверце, засунул в салон зад, полез с соседнего в шоферское кресло. - Лейтенант! Толик! Будь другом, а? Спрячься на минутку в башенке и дверцу прикрои за собой, да? У нас с товарищем комендантом будет короткий, но о-о-чень конфенденц... Конфенданц... Тьфу! Кон-фен-ден-ци-аль-ный ба-зар-р...

Трофим, одетый, как всегда, по-пиратски - в тельник, фуфайку, галифе и хромовые сапожищи, - пожал плечами, поскреб ногтем щетину на подбородке, глянул на оглушенного моим геройским пьяным вниманием Толика, увидал пакет у штанги ворот, спросил лейтенанта:

- А там чего? В пакете?

- Там мой подарок Толику! - возопил я. - Залезай в тачку, Трофим! Есть, чего тебе шепнуть, лезь, обижусь!

Внемля моей отчаянно проникновенной просьбе, лейтенант Толик отошел к башенке, переступил порог, но дверцу закрывать не стал. И черт с ним оттуда ни хрена не видно сквозь залитые дождиком, да еще и затемненные автомобильные стекла, и ни фига не слышно, ежели я прекращу орать, а я скоро прекращу.

Трофим проводил взглядом Толика, хмыкнул и подошел к машине. Согнулся, заглянул в салон. Прежде всего, разумеется, повернул голову к спящему нездоровым сном генералу. От Арсения Игоревича разило перегаром, Трофим поморщился, повернулся ко мне и увидел ствол "стечкина".

Я сидел за рулем, держал пистолет на уровне колен и улыбался отнюдь не пьяной улыбкой.

- Залезай, Трофимушка, весь в машину, давай. А то голова в сухости, а зад под дождем мокнет. Лезь медленно, избегая резких движений. Торопись, а то мой единственный указательный палец вздрогнет и... И сам понимаешь...

- Чего ты заладил: "А то, а то?" - передразнил Трофим, буднично и совершенно спокойно. Сел в кресло рядом со мной, плавно закрыл за собою дверку, хмыкну в очередной раз: - Хм, обманул, какой талант пропадает. Я в натуре поверил, что ты пьяный.

- Учти, стрелять я умею еще лучше, чем обманывать.

- Учел. В тире на стрельбах ваньку валял?

- Так точно. И все время, которое мы с тобой знакомы, валял его же. Терять мне сейчас нечего, пру ва-банк, так что не обессудь - надумаешь геройствовать, убить не убью, но дырок в организме наделаю.

- Чего в пакете?

- В целлофановом у ворот? Адская машина, скоро бабахнет. Не вздумай, кстати, заниматься разминированием. Я тебя отпущу, командуй дежурным на КПП убегать, да и сам беги подальше, ладно?

- И ладно, и складно. Хм, ворота завалишь, как же мы за тобой технику в погоню пошлем?

- Зришь в корень, комендант. Никак вам за мною погоню не устроить. Разве что погонишься на своих двоих за моими колесами. Да, и не забывай, пожалуйста, что у меня генерал в заложниках. - Я распахнул культей пиджак, в одном внутреннем кармане брякнули обоймы, из другого торчал кончик ножа. - И не забывай, что я прилично вооружен. А чего в бауле на генеральских коленях, догадываешься?

- Неужели динамит? - Трофим улыбнулся, обнажив зубы, сощурившись, неискренне улыбнулся.

- Думаешь, вру, и в бауле нету взрывчатки, да? Ну-ну, твое право думать чего хочешь, только решений поспешных не принимай, о'кей? Хочешь - верь, хочешь - не верь, но, оказавшись насильственным образом в московских подземельях и разделавшись с насильниками, я у них в норе взрывчатки нашел немерено. А нора, кстати, хошь - верь, хошь - не верь, почти что под Кремлем. Здорово, да?

- Правильные слова шептал мне дядя Федор на ушко. Ты из породы "себе на уме", опоздали мы повнимательнее к тебе приглядеться, разобраться с твоей темной личностью.

- Дядя Федор на меня стучал?!. Подозревал, что я играю с вами в игры и жду своего часа, да? А ты, типа, отмахивался от старого пирата, дяди Федора, угадал? Ну ни фига себе! Ай да дядька Федор, ай да старик. Не ожидал, что он меня расколет, честное слово...

Трофим смотрел на меня с легким прищуром и намеком на полуулыбку. И не было ненависти в его взгляде, не было брезгливости в его полуулыбке-полуухмылке. Профессиональный джентльмен удачи видел во мне противника, а не врага. Интересного противника, достойного. В карате, например, пропустив удар противника, ему кланяются и благодарят: "Спасибо за то, что вы показали мне мое слабое место". И нет в этом ритуальном поклоне проигравшего каратеки ни капли самоуничижения, ни намека на страх либо подобострастия.

Меж тем время шло, семенили секунды, хромали минуты, а Клары с Машенькой все нет и нет.

- Чего ты добиваешься. Бультерьер?

- Свободы. У вас за забором жилось неплохо, но я к вам не просился. Можешь меня понять?

- Пожалуй.

- Слушай, Трофим, слушай внимательно: в центре Москвы, точнее - под центром Москвы, в катакомбах, тикает таймер. Через двадцать четыре... Пардон, уже через двадцать два часа он дотикает, и случится большой бум. Не знаю, Кремль разнесет к чертовой матери, ГУМ или Думу - в катакомбах трудно установить точную привязку к поверхности. Через три минуты ты...

- Цирк! - перебил Трофим. - Ты надеешься, что я тебе...

- Стоп! Не перебивай меня, пожалуйста. Об этом мы уже говорили: хочешь - верь, хочешь - не верь, однако слова мои кому надо передай, договорились?

- Хитрый ты, гусь лапчатый. Школьники, чтоб контрольную сорвать, звонят ментам и врут про бомбу в школе...

- И менты обязаны отреагировать! - подхватил я. - На мой сигнал тоже попытаются реагировать, но видел бы ты эти подземные катакомбы! Полжизни не хватит их все обследовать. А на предмет цирка, так и американские киноклоуны снимали фильмы про взрывы в Нью-Йорке вплоть до осени две тыщи первого. Кто б до одиннадцатого сентября всерьез поверил, что на Манхэтгене грохнет? Через три, нет, уже через минуту ты вылезешь из машины и побежишь уводить людей от ворот. Я отъеду на безопасное расстояние, грянет взрыв, и ворота завалятся, забаррикадируют выезд с базы, но не выход! Как-нибудь уж постарайся перевести через обломки Клару и Машеньку, ладно? И не забывай мне терять нечего, у меня заложник. Не сядут мои любимые женщины в эту машину спустя пять, ладно, будем реалистами - спустя четверть часа после того, как бабахнет, и я зарежу пьяного генерала, клянусь! И на шутки со снайперами не рассчитывай, договорились? В бауле, что на генеральских коленях, тоже тикает. Меня-то, возможно, подстрелят, но... Впрочем, самое главное не в бауле, а в столичных катакомбах. Машенька с Кларой сядут в машину, отключу таймер в бауле, и поедем в Шереметьево номер два. Там нас должен ждать авиалайнер, заправленный под завязку. Когда лайнер взлетит, я сообщу подземные ориентиры, по которым саперы быстро отыщут пару тонн взрывчатки под Кремлем, или под гостиницей "Украина", или под зданием МИДа. Ты ж понимаешь - может, я пошутил про Кремль, Думу и ГУМ, может, взрыва следует опасаться совсем в другом центральном районе или не совсем в центральном.

Хлопнула дверь в башенке, посторонился лейтенант Толя, впервые за полтора года Клара, вся насквозь промокшая, оказалась за стенами базы. Она держала девочку на руках, она искала меня глазами, испуганно озиралась, прижимаясь к маме, Машенька. Девочка, словно куклу, держала мой стреляющий протез, моя спецтрость торчала под мышкой у женщины. Хвала Будде - Клара обута в кроссовки, спасибо ему же - на Машеньке надет дождевик.

- Планы несколько корректируются, комендант. Мы уезжаем до взрыва. Беги, минута давно истекла. Спеши увести народ от эпицентра.

- Свобода? - произнес с вопросительной интонацией одно-единственное, но очень сладкое слово Трофим, плавно, без резких движений поворачиваясь к автомобильной дверце.

- Чего? - я не понял, в чем вопрос.

- В захваченном лайнере вы будете свободны? Куда ты полетишь. Бультерьер?

- Куда захочу.

- Смешной ты.

- Ага. Сегодня я клоун...

Глава 5

Я - призрак

Вечереет. Пусть еще тепло, как летом, однако уже осень, пускай и календарная, но вечереет довольно рано. И птицы, птахи лесные, уже давненько не поют летних песен. Тихо в лесу. Вчерашний ветер проредил листву, дождь омыл колючие ветки, и первые штрихи осени под ногами - серые подпалины жухлой травы, мазки свалявшейся паутины, россыпь сбитых ветром рябиновых ягод. А вон под березой торчит одноименный гриб, экий, черт побери, красавец. А чуть дальше, в блюдце лужицы, плавает раскисший окурок. Курящий грибник, растяпа, прошел вчера после дождичка совсем рядом с красавцем подберезовиком, срезал сыроежки вон у пенька, а благородный гриб не заметил ни фига, проморгал.

У пенька с многоточием срезанных корней сыроежек вокруг заметна легкая примятость травы. Иду по следам растяпы грибника, прошел метров десять, и в траве обозначилась извилистая тропинка. Иду по тропинке, хромаю, опираясь на трость. На ту трость, что принесла мне Клара, на "спецтрость", сработанную оружейником Пантелеймонычем.

Маскировать оружие под трость - это классика. В былые эпохи европейские франты прятали в тросточках клинки, а в конце позапрошлого века браконьеры, дабы обмануть егерей и лесных объездчиков, придумали стреляющие трости. Между прочим, и сама по себе трость грозное оружие. По сию пору во Франции проходят соревнования фехтовальщиков на тросточках. И, кстати, полицейская статистика янки выявила факт большей безопасности на улице человека с тростью. Хулиганы подсознательно опасаются палки-трости в руках у таких же, как я, хромых. "Наше все", наш Пушкин Александр Сергеевич, чтоб вы знали, носил тросточку в тридцать килограммов весом, залитую свинцом. Таким образом склонный к дуэлям на пистолетах поэт тренировал кисть. Моя трость много легче. Она не стреляет, в ней не прячется стилет, она не предназначена для спортивного фехтования. Моя спецтрость сработана по образу и подобию самого мощного из возможного "тростеобразного" вооружения. Она у меня трубчатая, и внутри свободно катается массивный стальной шарик. Ударь я трубочкой с шариком по хребтине, скажем, слону, и кранты несчастному животному, переломится хребет, будто спичка.

Я сравнительно недавно перешел на тип ходьбы с опорой на трость. До того много часов кряду перемещался так называемым "шагом росомахи". Хромота ничуть не мешала косолапить и догонять смещенный центр тяжести тела. Ноги бежали за расслабленным корпусом, не давая ему упасть, а тросточка в опущенной руке разгребала кусты, ветки, еловые лапы, травы, папоротник. Шел я все время лесом. Как стемнело - быстрее, пока светло - осторожно, с оглядкой, но все равно быстро. Я на ногах уже где-то часов около сорока. Впору, ха, записать себя в "Книгу рекордов Гиннесса" как самого выносливого скорохода-инвалида. Те двадцать два часа, о которых я говорил Трофиму, давно истекли, но, думаю, поиски несуществующего склада взрывчатых веществ по сию пору продолжаются, правда, меньшим количеством поисковиков. Снятый с поисковой работы личный состав, полагаю, подключили к операции по моей поимке. И спецназовцы, коим довелось скучать в оцеплении аэропорта Шереметьево-2, тоже меня ищут. Меня, Клару и Машеньку.

Сказать, что я устал, - значит, ничего не сказать. Да, я не обычный человек, и запас прочности у меня много выше среднестатистического, однако лишь мысли о Кларе с Машенькой заставляют шагать и шагать, черпая резервы за гранью возможного. Иду покамест справно, даже дыхание нормальное, даже в голове ясно, а сердце меж тем давным-давно стучит, будто сумасшедший дятел, сигнализирует - нужен отдых, хотя бы чисто символический, ибо возможности миокарда не безграничны, да и сосуды не железные.

Тропинка под ногами ширится. Кажется, я иду по высохшему руслу ручья, берущему начало в высокой траве и впадающему в... Лес резко поредел, в просвете между деревьями отчетливо вижу дорогу. Дождевой ручеек впадал в придорожную канаву. В ней, в канаве, и сейчас влажно. А на дороге сухо, две колеи в грунте покрыты корочкой глины, по дороге с утра никто не ездил.

Дорога катится под горку и разбегается рукавами вокруг крестьянских домишек да сарайчиков. С края дороги, где я затаился, избушки кажутся игрушечными. Как водится, у въезда в деревеньку намалевано на покосившемся транспаранте ее название: "Чернявка". И под указателем с названием косо повис дорожный знак, ограничивающий скорость движения транспортных средств по деревенской улице.

Я вспомнил карту, найденную в бардачке генеральской машины, воспроизвел ее перед своим внутренним взором. Населенный пункт Черниговка на карте обозначен впритык к деревне Чернявка. Идти осталось сущие пустяки - в обход этой деревеньки и еще километра три. Лесом, разумеется. Сейчас надо взять левее, дабы обойти поля вокруг Чернявки, обойду, и лес снова подступит к дороге вплотную. Я закрыл глаза, карта в голове вырисовалась точнее. Ниточка дороги делает крюк, следовательно, вновь оказавшись у дороги, надо будет ее пересечь и двигаться напрямую, таким образом, выиграю целый километр. Я достаточно хорошо знаю Подмосковье, как-никак прожил в столице немало, однако генеральская карта мне очень помогла, ибо Московская область огромна и всех дорог-дорожек не выучишь.

А Кларе я специально не дал подробную карту из генеральского бардачка. Чтоб не морочить ей лишней информацией голову.

Черт! Уж было собрался передохнуть, дать передышку сердечной мышце, а не могу! Мысли о Кларе стимулируют впрыскивание в кровь адреналинового допинга и гонят, гонят в обход деревни Чернявки, напрямик к деревне Черниговке.

Вздыхаю тяжело, отнюдь не только из-за усталости, опираюсь на палку, иду, хромаю намеченным маршрутом, а в голове сумбур. Быть может, я зря ТАК рисковал Кларой, Машенькой, собой, нашим будущим?..

Что такое риск? Это отчаянное желание добиться чистой победы при раскладе, когда и ничья благо. Это вызов теории вероятностей. Это миллиарды нервных клеток под залог одного авось. И это когда в мозгах вновь и вновь крутятся, будто кинохроника, воспоминания о той минуте, той секунде, после которой уже ничего не изменишь, хоть умри.

Почти сорок часов минуло с той самой проклятой судьбоносной точки отсчета максимального риска, а будто только что расстался с Кларой, будто мгновение назад улыбнулся в последний раз в ответ на улыбку обманутой мною Машеньки.

...Улыбаться ребенок начал не сразу. Когда Клара с дочкой на руках села на освобожденное Трофимом сиденье, Машенька чуть не плакала. Девочка тискала, словно нелюбимую куклу, спецпротез моей правой кисти и глядела с испугом на всхрапывающего пьяного генерала.

- Машутка, дай-ка, зайка, - я осторожно отнял у девочки опасную игрушку, бросил ее за спину, тронул ногой педаль сцепления. - Машенька, знаешь, чего я придумал? - Я стронул автомобиль с места, заставил его попятиться от заминированных ворот, изловчился, развернул авто задом к базе. - Я придумал самый-пресамый необычный подарок к твоему дню рождения. А то, помнишь, я подарил тебе медвежонка, но он новорожденной не понравился. Клара молча меня слушала, не перебивала, внимательно глядела в мои смеющиеся глаза. И Машенька мало-помалу отвлекалась от испуганного созерцания генерала-алкоголика. - День рождения у тебя уже был, но давай договоримся, что он сегодня наступил опять, понарошку. Давай? Машенька! Я придумал подарить тебе на день рождения понарошку самое-пресамое настоящее ПРИКЛЮЧЕНИЕ! Как в компьютерной игре! Правда. - Детские глазенки вспыхнули интересом. - Ты же любишь компьютерные игры, да? Вот и у нас сейчас будет похожая игра, только всамделишная! Не веришь? - Машина отъехала от ворот солидное расстояние, однако через минуту звуковая составляющая взрывной реакции долбанет по ушам весьма чувствительно. - Сейчас поверишь! Сейчас сзади грянет взрыв, как в компьютерной стрелялке. Приготовься! Уши ладошками зажми. Во, молодчинка! Пять, четыре, три, два, сейчас... - Бабахнуло. Машенька вздрогнула, оглянулась. Но в глазах ребенка не страх - восторг. Зато в глазах мамы лед. И грусть. И понимание безвозвратности произошедшего. - Машенька, наша игра, как и любая компьютерная, состоит из нескольких уровней. Совсем скоро я приторможу, и вы с мамой выскочите из машины, начнется первый уровень, похожий на бродилку. Ты же любишь компьютерные бродилки, правда? Наша бродилка еще похожа на игру в прятки и одновременно в пятнашки. Нас будут искать, нас троих, а нам надо, прячась, убежать, поняла? Они, те, которые будут нас искать, думают, что мы, все втроем, станем убегать от них на этой машине, но мы их обманем! Я останусь в машине, отвлеку догоняющих, а вы с мамой тихонько, крадучись, пойдете в ту сторону, откуда мы убегаем. Они-то будут думать, что мы все в машине, сообразила? Головкой киваешь, молодчинка, сообразила! А они ни за что не поверят, что мы можем разделиться и что вы двинетесь обратно, согласны? Для вас с мамой я приготовил сумку. Вон она, у пьяного дяди на коленях. Дядя, кстати, тоже в игре. В сумке, в курточке, которая побольше, в кармане лежит листок с рисунком местности. Вы с мамой тихохонько лесочком обойдете базу и выйдете к шоссе, оно там нарисовано. Шоссе - второй этап. Второй уровень игры похож на компьютерные ролевые игры. Перед выходом на шоссе вы с мамой переоденетесь в одежды, спрятанные в сумке. Вы должны стать совершенно другими, чтобы выиграть, непохожими на маму с дочкой, которых ищут. Ты, Машенька, станешь Мишенькой. В сумке найдете маникюрный набор, и мама подрежет тебе волосики, а после свою челку сострижет. В большой сумке есть маленькая сумочка для мамы. Вы переоденетесь, мама возьмет маленькую сумочку, а большую вместе со старой одеждой вы спрячете в лесу. Еще вы найдете косметический набор, и мама необычно накрасится, поняла, мама, да? А еще найдете деньги. Вы пойдете влево по шоссе и будете голосовать. Поймаете машину, мама скажет, мол, вы приехали сюда с папой за грибами и поругались, в смысле - мама с папой поругалась, забрала ребенка, бросила папу, его "Волгу" и корзинку с грибами, решила вернуться в Москву с сыночком, то есть с тобой, ха, Мишенька. Железнодорожная станция не близко, но у мамы хватит денег, чтобы уговорить водителя вас подвезти. Купите билет до Москвы, в городе поедете на другой вокзал. По дороге можете перекусить. Мама купит тебе мороженое. Да! Чуть не забыл - поедете на метро. В городе услугами четырехколесных извозчиков, чур, не пользоваться. Доедете до вокзала и...

- Ты забыл сказать, до какого вокзала нам ехать, - перебила Клара, внимательная и сосредоточенная.

Я сказал. Назвал вокзал и станцию, до которой нужно брать билет. Назвал и конечный пункт "игры":

- Чтобы победить, вам с мамой, Мишенька-Машенька, надобно добраться до деревни Черниговка. Запомните: Чер-ни-гов-ка. Это рядом с деревней Чернявка. Ходит ли туда автобус от железнодорожной станции - понятия не имею. Но деньги у вас есть, с последним этапом игры справитесь, должны справиться. В Черниговке найдете дяденьку корейца по имени Юлий. Смеешься, моя маленькая Ма... ой, прости! Мой маленький Мишенька. Рассмешило тебя почти как у девчонки имя дяди корейской национальности, да? Передай дяде со смешным именем, мол, он приглашал меня в гости, и я приду. Я приду попозже, чем вы. Ждите, лопайте тыквы по-корейски, и я приеду, честное слово. Ждите завтра к ночи. А сейчас хватайте большую сумку и готовьтесь выскакивать из машины. Я не буду останавливаться, приторможу, вы скок - и в лес, под дождичек. Ты же любишь дождь, ребенок? Ты всегда просишься у мамы побегать под дождем...

Я притормозил на очередном повороте. Машина ехала медленно-медленно, но ехала, колеса вращались. Клара неловко прыгнула на обочину, одной рукой прижимая к груди восторженную Машеньку, другой стиснув лямку спортивной сумки. Клара пошатнулась, опустила дочку на взмокшую землю и... улыбнулась мне вслед. Я видел ее улыбку в зеркальце заднего вида, она как бы подбадривала меня, мол, не волнуйся за нас, мы сыграем в твою игру и выиграем, мы все сделаем, как ты учил, мы тебе верим и верим в тебя, мы справимся...

Почти сорок часов минуло с той самой проклятой судьбоносной точки отсчета максимального риска, а я до сих пор закрою глаза и вижу улыбку Клары и растянувшую рот до ушей обманутую мною Машеньку. Я сволочь. Я рискнул самым дорогим. Я вышел за рамки, я недостоин сочувствия, но иного выхода просто не было: калека, женщина и ребенок - слишком приметная троица. Стоит появиться на людях, и любой патруль, получивший пусть даже устную ориентировку, задержал бы нас сразу же. А в обход мегаполиса, лесами да долами, до Черниговки ни Кларе, ни тем более Машеньке просто не дойти.

...Я успокаивал себя, убедившись, что выбрал единственно правильный из всех вариантов, и гнал генеральскую тачку, наращивая скорость после каждого поворота.

Я имел фору - пока Трофим свяжется с Ильичом, пока Александр Ильич будет сосать валидол и чесать репу, я рассчитывал доехать по грунту до асфальта.

До цивилизованной асфальтированной трассы с ее развязками, ответвлениями и тупиками оставалось чуть, километров пять-шесть по приметам, когда управляемая мною генеральская иномарка обогнала зачуханную "копейку". Обогнала и встала поперек дороги. Остановилась, разумеется, и "копейка". Я покинул теплое кресло, бросил прощальный взгляд на совершенно раскисшего Арсения Игоревича, сунул спешно за пояс спецпротез правой кисти, с трудом его туда засунул.

Я хромал, обходя машину с тонированными стеклами, разговаривая с невидимыми и несуществующими пассажирами:

- Клара, Машенька, подождите минуту, сейчас, момент, поедем дальше.

Говорил громко и внятно, чтоб мужик, который распахнул дверцу "копейки", отчетливо услышал мои речи.

Хвала Будде, за рулем случайно встреченной мною "копейки" сидел вполне здоровый мужичок, а не ветхий старец. Более никого в антикварных "Жигулях" не было, и за это Будде тоже спасибо. Мысленно извинившись перед хозяином "Жигулей" первой модели, я размахнулся своей спецпалкой да так треснул по крыше его автомашины, что и ее, крышу, погнул, и лобовое стекло вдребезги. Учиняя погром, я заорал на мужика, потребовал, чтоб он вылезал на фиг и ложился мордой в грязь.

Мужик побледнел, вылез, а я быстренько сунул трость под мышку калечной руки, а здоровой выхватил "стечкин". И пальнул по колесам генеральской иномарки, опять же требуя от мужичонки послушания, немедленного и безоговорочного.

- Рожей в землю, кому велено! - надрывался я, однако ополоумевший от страха мужичок приказа не выполнил, дал, чертяка, стрекача, сиганул в лес, только подошвы засверкали.

"Оно и к лучшему, - думал я, усаживаясь за руль "жигуленка". - Бить терпилу по голове совсем уж влом. Пущай бежит. Добежит до того, кому можно пожаловаться, и сообщит: так, мол, и так, хромоногий, безрукий с пистолетом, со страшной палкой, "жигуль" угнал, иномарку бросил, и еще тама, в брошенной машине, какие-то бабы с ним ехали..."

На "жигуленке" с мятой крышей и битым-разбитым лобовым стеклом я благополучно подъехал к заасфальтированной магистрали. Там его и бросил. Найдут "копейку", подумают, что я со спутницами пересел в какую-то другую автомашину, водитель коей у меня в заложниках...

Тьфу! О чем это я? Почему "найдут"? Нашли! Давно, около сорока часов тому назад. И подумали именно так, как надо было мне. Полагаю, даже объяснили факт смены заложника - пьяного генерала таскать из тачки в тачку весьма затруднительно, согласитесь.

Бросив "жигуль", первый десяток километров я специально пробирался лесом, особенно не удаляясь от асфальта трассы. Через час примерно в небе над трассой уже барражировали вертолеты. И кто им только вылет разрешил в дождливую-то погоду, а? В гущу лесов я углубился, когда со стороны трассы то и дело стало доноситься улюлюканье сирен патрульных машин. Само собой, не все сорок часов шел по лесу. Я бы и рад, но и поля на пути встречались, которые не обойдешь, и хорошо еще, что водные преграды сумел форсировать отнюдь не вплавь. Меж тем большую часть пути меня окружали деревья. Везение не покидало хромого путника - вышеупомянутые поля и воды попадались на моем долгом пути в основном в темное время минувших суток, я шагал под звездами, один в поле воин, подо мной скрипели доски мостков, мне светила луна сквозь прорехи в тучах, и сам себе я более всего напоминал призрак заплутавшего на подступах к Москве бомжа.

Идентифицировать себя с призраком меня когда-то научил дед. Еще он научил, как черпать силы из бездонных резервуаров природы, как превращать лунный свет, ветер, влагу в энергию, необходимую для движения. Кабы мне сейчас было за двадцать, а не за сорок, я бы смог идти в прежнем темпе необычайно, неправдоподобно долго. Эх, если бы да кабы...

Обошел, прячась в лесу, пахотные угодья крестьян деревеньки Чернявки. Я снова у дороги, и дорога опять пуста. Оглядываюсь, вижу деревенского старичка у избушки на околице. Старичок кормит кур, дымит "Беломором", ко мне стоит вполоборота. А хоть бы и лицом ко мне стоял, все равно не заметить фигуру, промелькнувшую на дороге, ибо, пока я шел в обход поля, нахмурилось сонное вечернее небо, сгустились тени и сделалось душно. Быть грозе, и скоро.

Перебегаю дорогу, на той стороне малинник, разгребаю колючие кусты протезом, ныряю в гущу веток и веточек, они цепляются за пиджак, за штаны, гудит потревоженный шмель. Фу-у... Прорвался сквозь зеленое препятствие. Осталась последняя пара километров по прямой. Пора, пожалуй, зарядить протез.

"Зарядить протез" - бессмысленное сочетание слов для всякого, кто не видел мою правую искусственную кисть без натянутой на нее черной кожаной перчатки. Под перчаткой спрятано так называемое "оружие залпового огня", которое позволяет "одним махом семерых побивахом", то есть единым залпом уничтожить и сразу, нет, к сожалению, не семерых, а четверых, в лучшем случае. В смысле, мой спецпротез стреляет из четырех стволов-пальцев, ну а в старину, если верить рассказам оружейных дел мастера, смастерившего для меня огнестрельную руку, встречались монстры и о десяти, и о более стволах. Сравнительно недавно по меркам цивилизации изобретено автоматическое оружие, но ставшие привычными пулеметы и автоматы косят врагов поочередно, что не так эффективно, как поражение групповой цели одним-единственным залпом. Мой спецпротез весьма эффективен, однако имеет ряд существенных минусов. Во-первых, пальцы-стволы торчат врастопырку неестественным образом; во-вторых, разок стрельнешь, и можно выбрасывать маскировочную перчатку; в-третьих, на моей руке пусть и залповое, но однозарядное оружие. Так называемое "оружие последнего шанса".

Удалившись от дороги метров на пятнадцать, я остановился, зажал искусственную ладонь между коленями и "взвел курок" - дернул на себя до того прижатый к кожаной ладони фальшивый большой палец. Механизм, спрятанный под перчаткой, щелкнул, теперь достаточно нажать или ударить по пальцу-курку, и четыре пули полетят веером.

Зарядив протез, я двинулся дальше. Сзади за поясом давит в копчик "стечкин", по-прежнему в одном кармане пиджака запасные обоймы, в другом нож. В руке спецпалка, на культе спецпротез. "Макаров" Герасимова я с собой не потащил - и без него вооружен чрезмерно.

Я много думал на тему привета от Корейца с указанием его, Юлика, обратного адреса, который озвучил Денис Гусаров. Сегодня я уверен, что это нехитрый ход на случай, ежели я решусь удрать, не силки на Бультерьера, нет. За Корейцем остался должок, и адресный приветик не что иное, как заявление о готовности рассчитаться с долгами. Также я уверен, что сегодня, нет, еще вчера Денис, конечно же, вспомнил, как передавал приветы и называл нынешнюю точку дислокации своего обожаемого бывшего командира. Вспомнил и промолчал, Ильичу стучать не побежал. А то еще, чего доброго, точнее, ха, недоброго, генерал Ильич зацепится за любопытную информацию и, избави бог, пошлет к Корейцу вооруженных людей, и они все грядки с тыквами потопчут. Вряд ли Гусаров всерьез крутил в мозгах вариант, при котором я с женой и дочкой побегу к Юлику. Ну а ежели прокручивал Ден таковой вариантик, так пришел, не иначе, к выводу: дескать, в случае чего. Великий Мастер Юлик, ха, и сам, без посторонней помощи лишнего спецназа легко разберется с лукавым беглецом и с его веселой семейкой. Короче, засады у деревни Черниговки быть в принципе не должно, однако принципы - категория переменчивая, и, надеясь на лучшее, всегда следует готовиться к худшему.

Нарвусь на засаду - я обязан уйти, прорваться, вырваться. Любой ценой! Нет у меня ни капли желания убивать служивых, но сложатся обстоятельства нежелательным образом, и придется. Не хочется об этом думать, но я допускаю, что Клара с Машенькой попадись в сети облавы еще на пути в Черниговку. Если же в Черниговке засада, тогда они так или иначе попались, они...

Хрустнула ветка за спиной или показалось?! Мысли, все до одной, моментально улетучились. Я представил себя со стороны, со спины, откуда донеслось подозрительное "хрусть". Сутулый мужчина, свалявшиеся от пота волосы, грязный пиджак, грязнющие штаны, раскисшие, потерявшие форму полуботинки. Мужчина хромает на левую ногу, и сильно. Идет, опираясь на трость, огибая деревья, явно придерживаясь определенного курса. В такт ходьбе помахивает правой рукой, заканчивающейся черной перчаткой с неестественным образом растопыренными всеми пятью пальцами. Так я выгляжу, ежели получится подробно разглядеть меня в сгущающемся сумраке. А сумрак все гуще, тучи все ниже, и недостаток кислорода, предгрозовая духота ощущаются все отчетливее. Безветрие. Деревья замерли, как зрители в кинотеатре во время демонстрации захватывающего кино, готовые вздрогнуть от ожидаемого громового удара, гадая, в кого ударит испепеляющая молния...

Опять! Опять хрустнуло сзади, на сей раз чуть правее и гораздо ближе... Я еще больше расслабил плечи, еще больше ссутулился и стал помахивать правой, калечной рукой, почти касаясь тела большим пальцем-курком. Сколько осталось до деревни Черниговки? Меньше километра. Вот только что перешагнул тропинку. Чем ближе населенный пункт, тем чаще попадаются тропинки в окружающих его лесах - это аксиома, известная любому босоногому деревенскому мальчишке. Вон еще тропинка в траве, еще...

Снова с тихим, едва уловимым хрустом сломалась веточка сзади - справа. Оглянуться? Развернуться на звук, выдающий чужие шаги, всем телом, припав на колени, упирая палец-курок в бедро, замахиваясь палкой?.. Нет! Лучше я исчезну под аккомпанемент первого удара грома. Сверкнет молния, и я, сутулый инвалид, сожмусь в комочек, колобком закачусь за ближайший ствол, лягу пластом в траве, прицелюсь четырьмя стволами. Раз уж крадущийся за мной до сих пор не напал, подожду светозвуковых природных эффектов, благо вот-вот, с минуты на минуту, с секунды на секунду, сверкнет и грянет, и тогда...

Он напал! Черт! Тысяча чертей! Я забыл! Забыл, что мне давно не двадцать и даже не тридцать пять! Забыл, что пора учиться не доверять стопроцентно органам чувств, потихоньку утрачивающим былую остроту и объективность! Тем паче когда остальные органы изнасилованы не по годам изнурительным переходом. Мне казалось, человек за спиной еще далеко, еще как минимум в пяти-шести шагах, а он подкрался совсем близко и напал.

Напал он неожиданно грамотно - оттолкнулся от ждущей ливня земли бесшумно и прыгнул, пронеся ногу по сложной траектории. Его обутая в нечто, напоминающее индейский мокасин, стопа зацепила мой правый локоть, и лишь тогда я понял, что подвергаюсь атаке. Попытался отреагировать, но ни черта путного из конвульсивной первой попытки не вышло. Зацепившая локоть стопа дернула руку, палец-курок ударился о мои ребра, и грянул залп в никуда, а спецпротез превратился в бесполезный, разряженный оружейный механизм.

В небе громыхнуло, как будто в ответ на залп четырех стреляющих пальцев. Прямо над нами такой грохот, аж в ушах звенит. Вспыхнула ослепительно белая молния, словно фотовспышка. Грохот и вспышка сопровождали мой кувырок вперед и в сторону к ближайшему березовому стволу.

Я закатился за толстый ствол, вскочил на ноги, появился с другой стороны березы с тростью на изготовку, готовый прятаться за деревом или атаковать, в зависимости от обстоятельств.

Противник не "лип" ко мне, не преследовал. Приземлившись после прыжка, он замер в нарочито стандартной боевой стойке - вес тела на опорной ноге, свободная нога чуть выставлена вперед, руки с открытыми ладонями перед грудью. В руках ничего, а значит, нет смысла прятаться за деревом. Атаковать с ходу или дать ему таковую возможность? Подожду, мне есть, куда спешить, но контратаковать всегда проще и безопаснее.

Едва утихли дебютные громовые раскаты, вновь грянуло в поднебесье, и новая белая вспышка помогла разглядеть повнимательнее противника, оценить.

Молодой, судя по фигуре, противник. Еще гибок, словно юноша, при этом уже силен, как настоящий мужчина. Одет в экзотические мокасины и типовой армейский камуфляж, специально подобранный не по размеру, не по росту. Комбинезон великоват молодому бойцу, висит складками, морщит, в результате чего контуры тела расплывчаты, смазаны. Все правильно, все по науке - в мешковатых одеждах легче оставаться незамеченным крадущемуся по лесу. На голове зеленая шерстяная шапочка-маска с дырками для глаз и рта. На уровне лба резинка, за нее запихана сзади, на затылке, веточка с листиками, опять же для пущей маскировки. Стоика, как я уже отмечал, чересчур обычная для бойца, обученного выполнять невероятно сложные кренделя ногами в воздухе. Обманчиво простую позицию занял молодой человек, голову мне морочит - кто умеет прыгать так же, как он, тот предпочитает иные стойки.

Нас разделяют три примерно метра. Я сместился, вышел из-за ствола и застыл с занесенной над головой тростью. И он окаменел, тоже ждет, тоже, видать, предпочитает контрдействия. Мы похожи на два изваяния, молча играем в гляделки, а тяжелые дождевые капли тем временем вовсю забарабанили по листьям. Прошли минуты, и дробь капель сделалась чаще. Еще минута, и дождь хлынул как из ведра. Мы же все стоим, изображая статуи, не мигая, не шелохнувшись, едва дыша. Скульптуры под дождем.

Неужели он всерьез собирается взять меня голыми руками? Пижонит? Слишком уверен в себе или чересчур глуп? Почему он один? Почему без оружия? И кто он в конце концов такой, этот странный боец?

Гром! Кажется, что небо треснуло, что молния пробила новую брешь, дождь - стена воды. Одежда прилипла к телу, заливает глаза.

А у него раскосые глаза, я заметил, когда сверкнуло, рассмотрел азиатский разрез глаз в обрамлении мокрой, шерстяной вязки маскировочной шапочки. Или я ошибаюсь, и он просто прищурился от ярко-белой вспышки молнии? А быть может, все совсем-совсем просто, и этот, очевидно, незнакомый мне боец не кто иной, как...

Он прыгнул. Точнее - крутанул сальто впереди и вбок. Резко разогнул опорную ногу, надломился в пояснице, скособочился и живым калачиком полетел в левую от меня сторону.

Я держу трость в левой поднятой руке, я стою подле толстой березы, и дерево опять же слева от меня. Он прыгнул так, чтобы дерево помешало мне достать его махом спецтрости. Молодец, соображает. Однако соображалка у него работает слишком прямолинейно, хоть и прыгнул, ха, вбок. Кого-то другого его тактический ход, быть может, и смутил бы, но не меня.

Итак, между нами толстенная береза, она не позволяет мне орудовать тростью как следует. Орудую как не следует.

Делаю шаг в обход ствола дерева, плечо замахнувшейся, вооруженной тростью руки трется о березовую кору, кончик спецтросточки цепляется за сучок, и оппонент спешит воспользоваться благоприятным моментом.

Боец в мягкой обуви буквально взлетает, подошва мокасина летит, метясь в мою замахнувшуюся руку с тросточкой, конкретно - в согнутый, поднятый локоть. Как раз этого, весьма логичного, кстати, атакующего действия я от него и ожидал.

Атакую атакующую конечность. Превращаю мишень в орудие возмездия. Бью острым локтем в летящую навстречу плоскую подошву мокасина. Вкладываю в удар весь свой вес, посылаю в атакующий локоть сгусток энергии из точки дан-тянь. Хвала Будде, пока стоял, изображая из себя статую, успел, образно выражаясь, подзарядить биоаккумуляторы.

Весь вкладываюсь в удар. У оппонента, наверное, создается иллюзия, будто врезал пяткой изо всех сил по бетонной стенке, да еще попал в торчащий из бетона огрызок арматуры. Кость и сухожилия бойца не выдерживают. Кость не сломана, но трещинка ему обеспечена, и вывих в суставах гарантирован. Боец, хотя нет, он больше не боец. И все же, падая на спину, он, молодчина, пытается достать меня другой ногой. Но это уже несерьезно. Отмахиваюсь лениво протезом.

Он упал на спину, попытался было разорвать дистанцию, перекатиться через голову. Фиг тебе, а не кувырок! Опускаю трость, работаю ею не как саблей, а на манер рапиры. Кончик трости упирается в ямку под кадыком оппонента. Стоит слегка надавить, и кирдык кузнечику. Вздыхаю устало:

- Фу-у, заколебал ты меня, кузнечик. Скажи спасибо дядюшке Семену - в последний момент перед твоим сальто-мортале я сообразил, с какой ты грядки овощ. Ноге больно?

- Терпимо, - мужественно ответил косоглазый, пошевелил головой осторожно, типа, намекая робко, чтобы я убрал тросточку. Я сделал вид, что не понимаю его намеков.

- Папашка велел, поди, меня встретить чин-чином, а ты, оболтус, решил силушки свои да технику проверить? Да, дурачок? - Немного, совсем немного усиливаю давление тростью на его шею. Пускай почувствует себя насекомым под иголкой натуралиста, ему полезно.

- Отец вам говорил обо мне?

- Когда? Мы с ним беседовали лишь однажды, и, полагаю, нас "писали" и на видео, и на аудио. Сам же твой папашка, полагаю, распорядился фиксировать ту нашу беседу.

- Как вы догадались, кто я?

- По глазам. Они у тебя косые. Не думаю, что в деревне Черниговке все жители сплошь корейской национальности. Слушай, раз ты решил со мной поиграть, значит, все в порядке, мои женщины нормально добрались и можно позволить себе расслабиться?

- Да. Ваши добрались благополучно. Отец... - он сглотнул судорожно, простите меня... Отец говорил - вы последний из НАСТОЯЩИХ. Я дерзнул проверить себя. От всей души, МАСТЕР, благодарю за урок. Прошу извинить мою дерзость.

- А если бы я тебя убил, дурачок?

- Я был готов и к этому. Но... - он запнулся, - но я хочу, чтобы вы поняли, я бы не стал вас травмировать, если бы...

- Да кабы! - грубо оборвал я. - Нахал! Думал небось, что калека хромоногий черт знает сколько времени в пути, типа, поваляю дяденьку и принесу потом глубочайшие извинения, так? А я, по твоему мнению, чего? Должен впасть в умиление от твоей филигранной техники, вспомнить себя в юности и пустить скупую ностальгическую слезу? Слушай-ка, щенок, а ну как я сейчас расстегну ширинку и помочусь на твои раскосые глаза, а?

- Самураи учили: убивай, но не унижай.

- Словечко "самурай" в переводе значит "служащий знатного господина". Я же служу госпоже Ночи, ежели выражаться высокопарно. Я призрак из прошлого, где, кстати, гуманисты-самураи вовсю пытали и унижали пойманных ниндзя, потому что они, ниндзя... Потому, что МЫ всегда презирали самурайские условности... А если бы я тебя убил, как бы потом объяснялся с твоим папашкой?.. - Я убрал трость от его горла. - Хватайся за тросточку и вставай, оболтус. Тебе сколько лет-то?

- Двадцать, - он ухватил трость, подтянулся, сдерживая стон, поджал пострадавшую ногу.

- Возьми себе трость, недоросль, - поможет скакать на одной ножке. Мда, ну мы и парочка! Дуэт хромых, блин. Далеко нам хромать-то, чадо?

- Близко.

- Поковыляли, чадушко. Кто тебя тренировал, отец?

- Отец вечно занят. Дед учил до двенадцати лет. Мне исполнилось двенадцать, когда дед умер, дальше я сам тренировался.

- Оно и видно! Физику тебе дед поставил, а мозги вправить не успел. Маску-то сними, Фантомас. Придем, не знаю где, но найдешь мне испорченную перчатку для протеза и патроны для его зарядки, ясно?

- Найду...

Черниговка действительно оказалась близко. За каких-то двадцать минут дохромали. Я расслабился, позволил себе цепляться за деревья, глотать дождевую воду и вдоволь наигрался в Макаренко, не жалея языка в воспитательных целях, все двадцать минут чехвостил молодого попутчика почем зря. А дождь лил прям-таки тропический, и гром то и дело бил по ушам, и молния хлестала землю, воюя в наступившем вдруг кромешном мраке, и проигрывала в борьбе с темнотой. Мы ковыляли не таясь, ибо у жителей Черниговки не было ни малейшего шанса разглядеть что-либо сквозь темень, усиленную дождевой завесой. Мой встречающий на ощупь отыскал засов родной калитки, последние шаги в отяжелевших, впитавших энное количество небесной влаги одеждах, не скрою - дались с трудом. Кое-как я взобрался на низкое крылечко вслед за молодым оболтусом, он постучал в дверь тросточкой, скрипнули петли, провожатый вежливо пропустил меня вперед и... Клянусь, я чуть не упал, удержался в вертикальном положении, честное слово, чудом! Клара едва-едва меня не уронила, повисла на плечах, прижалась теплой щекой к щетине на подбородке, прошептала в ухо: "Я верила, верила, бог есть!.."

Полненькая, скуластая, узкоглазая женщина, очень домашняя и уютная, мягко отстранила от меня Клару, заботливо поддержала за локоть, за тот, которым я повредил ногу, скорее всего, ее сыну. Тем временем, очевидно, ее муж кореец по имени Юлий шептался с отроком.

Я спросил, где Машенька, Клара сказала - спит. Юлий отвесил сыну звонкую пощечину, женщины и я оглянулись на звук, папа и сынуля вежливо нам улыбнулись. Хозяйка дома с одной стороны, Клара - с другой повели меня из прихожей в комнаты, точнее - в отведенную мне комнатушку. Юлик нас догнал и начал объяснять Кларе, почему эту ночь мне, смертельно уставшему, следует провести в одиночестве. Хозяйка помогала мне раздеваться. Одежды, с которых натекла огромная лужа, отдала Кларе, оружие Юлию. Помогла отстегнуть протез, появился хромоногий оболтус с тазом, полным теплой воды, и двумя полотенцами, его мама намочила одно полотенце и сделала мне обтирания, а Клара другим, пушистым махровым полотенчиком вытерла меня досуха. После меня уложили на диван, на белоснежные простыни. Юлик пощупал мне пульс, кивнул: мол, удовлетворительно, его уютная супруга принесла бактерицидный пластырь, залепила кровавые мозоли на моих стопах. Ой как хорошо, братцы и сестры! Как славно почувствовать себя маленьким, окруженным заботой взрослых. Я незаметно для себя заснул, и мне приснилась малютка Машенька.

В иллюзорном мире сна Машенька быстро росла. Вот она показала мне идеально правильный прямой удар ногой, и ей уже семь. Вот сумела слезть с высоченного кедра вниз головой, ловко перебирая тонкими ручонками с тугой мускулатурой, сжав ствол кедра ороговевшими пятками, и ей уже десять. А вот Машенька встречает ударом кулака брошенный в нее камень, кусок гранита раскалывается, и ей тринадцать. Она закуривает... О нет! Это не Машенька дымит табаком, это Кореец...

Проснулся я от запаха табачного дыма. В комнате темно, лишь трубка пыхает слабым красноватым светом, когда Юлий затягивается. Табачной подсветки хватает, чтобы подробно рассмотреть смуглое, задумчивое лицо с узкими глазами. А еще я вижу заштрихованное темнотой плетеное кресло, в котором сидит Юлий, чувствую терпкий запах горячего зеленого чая с жасмином на низком столике у моего изголовья, слышу дробь дождевых капель, разбивающихся об оконное стекло.

- Проснулся?

- Угу, - я зевнул в ответ.

- Ничего, что я тебя разбудил?

- Правильно сделал. - Я завозился, пихнул подушку под спину, поменял положение лежа на позицию полусидя.

- Как ты?

- Нормально, ежели забыть о мозолях. Ботинки, понимаешь, дрянные попались.

- Я тебе чай принес.

- Спасибо. - Беру фарфоровую чашку, глотаю ароматный напиток, и приятное тепло прямо-таки разливается по телу. - Великолепный чай. Как ты его завариваешь? Научишь потом?

- Научу. Прости за сына, он...

- Ерунда! Как у него нога-то?

- Пустяк, до свадьбы заживет. С ним занимался мой отец, когда жив был. Я занят все время - раньше служба, теперь корейским землячеством занимаюсь, отсюда и пробелы в воспитании.

- Ничего, подрастет - поумнеет.

- У тебя хорошая дочь, не сомневаюсь, что ты ее достойно воспитаешь. Вырастет, отдашь ее за моего сына?

- Вы, корейцы, насколько я знаю, предпочитаете женить сыновей на своих соплеменницах.

- Ты, Семен Андреич, свой. Мы оба с тобой из одного вымирающего племени идеалистов. Я предвидел, что ты обнаружишь радиомаячок, и...

- И воспользовался мною, - подхватил я, - как средством для уничтожения "эликсира Тора", как...

- Выслушай! - Он жестом попросил меня замолчать. - Дай возможность объясниться. Ты, Ступин, следишь за теленовостями, читаешь газеты?

- Иногда.

- Обращал внимание на сообщения о дезертирах? В армии всегда сложно адаптироваться вчерашнему мальчишке. Единичные случаи дезертирства случались и в семидесятых годах прошлого века, и в восьмидесятых. Особенно тяжело служилось в начале девяностых, но во время экономической шокотерапии, ударившей, и крепко, по вооруженным силам, случаи дезертирства оставались ЕДИНИЧНЫМИ. Ближе к середине девяностых, вспомни, чуть ли не раз в неделю выпуски теленовостей начинались с сообщения о солдате, иногда сержанте, завладевшем оружием, пристрелившем изрядное количество своих товарищей и совершившем побег. Бежали не только первогодки, из частей, далеких от линии чеченского фронта. Зачастую пойманные дезертиры невнятно и туманно объясняли причины, толкнувшие их на убийство и совершенно безнадежный побег. Журналисты рассказывали общественности о дедовщине, как будто раньше ее не было, о невменяемости, как будто раньше в армии все призывники были стопроцентно вменяемые. Толком ЭПИДЕМИЮ дезертирства середины девяностых журналисты и общественные организации так и не сумели объяснить. Как ты думаешь, Ступин, почему?

- Сразу не отвечу, нужно подумать, - я отхлебнул чаю, наморщил лоб. Гм-м... ну и вопросики задаешь - никто толком объяснить не может, а я... Буду размышлять вслух. Ежели занесет не туда, ты меня остановишь, договорились? Итак, в нашей беседе возникла тема "эликсира Тора", но вместо того, чтобы ее развить, ты заговорил о неожиданно массовом дезертирстве середины девяностых. Да, я помню и экстренные выпуски теленовостей, и газетные заголовки. Ты прав, дедовщина и психи всегда... Блин! - Меня осенило, и, ну очень, признаться, неприятное просветление наступило в мозгах. - Черт побери, неужели?

Кореец кивнул.

- Ну ни фига себе... - только и сумел выдохнуть я.

- Подробностей не жди, детали разглашать не имею права. В общем и целом все происходило примерно так: в начале девяностых при моем непосредственном участии осуществлялись поиски и захват сумасшедшего изобретателя сверхоригинального психотронного оружия. Я и предположить не мог, мне и в страшном сне не могло присниться, что через несколько лет новейший метод псивоздействия начнут испытывать на срочниках.

- Это ж какая, интересно, сука придумала устраивать такие эксперименты, а?

- А какая сука вооружила армию Дудаева? Повторяю - детали я разглашать не имею права. Скажу так: шила в мешке не утаишь. Так сказать, "мешок" в начале девяностых был совсем дырявый. Вспомни, как американцам предоставили схему расположения "жучков" в их посольстве.

- То есть ты намекаешь, что пси-оружие попросту...

- Будет! Я и так сказал тебе лишнее об одном из своих ночных кошмаров, о камне на душе, одном из камней... - Трубка потухла, но я видел выражение его скуластого лица, и мне стало искренне жаль собеседника. - Вернемся, Ступин, к недавним событиям. К нашим с тобой баранам. Когда возникла тема "эликсира Тора", я дал себе клятву, что ни за что на свете, вопреки всему и вся, не стану крестным еще одного пси-средства. Сейчас в стране не то положение, как в начале гнилых девяностых, происходят некоторые, вселяющие лично в меня надежду, изменения, но медленно, и чем они закончатся, еще неизвестно. Я не смог еще раз рискнуть своей совестью, пренебречь принципами. Ты в силах меня понять, Ступин?

- Ха, - я невольно усмехнулся. Не хотел, горькая усмешка сама вырвалась на волю. - Ты предлагаешь разменной пешке понять и оценить замысел совестливого гроссмейстера, который ею, пешкой, пожертвовал во имя принципов, да?

Он долго молчал, я тем временем допил чай, поставил пустую чашку на низкий столик и сумел-таки прогнать с лица перекосившую губы усмешку-ухмылку. И наконец он нарушил призрачную тишину ночи, разбавленную шумом дождя и биением наших сердец.

- Я бы позаботился о Кларе и девочке, как и обещал, - тихо произнес совестливый Юлий.

- Ну да, ты меня классно шантажировал дорогими мне людьми, снимаю шляпу. Ты предоставил мне завидный выбор - нагнуться и сунуть шею в строгий ошейник или геройски погибнуть, помня о твоем обещании помочь Кларе, спасти ее и малышку от мерзавца, который числится их мужем и отцом, и заодно от пошлого существования в одной будке с цепным Бультерьером. Если бы я выковырял из ранки радиомаячок и помчался к Кларе, я бы все равно сдох, правда? Сколько твоих архаровцев стерегло Клару? Сотня? Три?.. Блин, о чем я? И пары снайперов хватило бы с лихвой... Из любезно предоставленных вариантов я выбрал геройскую кончину с посмертной реабилитацией. Однако не скрою, я надеялся выжить и, как видишь, отделался всего лишь инвалидностью. Мда, всего лишь... Скажи-ка, идеалист-соплеменник, чем устраивать великие сложности с поисками, с поимкой, с шантажом Бультерьера, не проще было бы тебе самому переодеться в униформу предков сульса и лично провести акцию по уничтожению "эликсира Тора", пожертвовать не пешкой Ступиным, а собой, улучшить свою карму, смыть собственной кровью камень с души?

- На мне землячество. Раньше, будучи в чинах, я помогал землякам чем только мог, сейчас я целиком погрузился в дела землячества. Если бы я поступил, как ты говоришь, - тень пала бы на все землячество. Улучшая собственную карму, я бы...

- Ха-ха-ха, - я не сумел сдержать смех. - Только что ты называл меня человеком одного с тобою племени, и нате вам, вот-вот пустишься в рассуждения о сложном положении узкоглазых меньшинств в русскоговорящей отчизне. Нет, конечно, отведя мне роль камикадзе, ты чувствовал угрызения совести, верю! Но помнил о братьях, о сестрах по крови и думал о тысячах спасенных жизней взамен моей одной, о тех, кому суждено было стать жертвами "эликсира Тора"! Тебе, наверное, снились обколотые вакциной боевики ваххабиты, и северокорейские коммунисты, и наши спецназовцы в Чечне, и бандиты, и скинхеды. Толпы убийц и горы трупов или одинокий покойник Ступин? Само собой разумеется - выбор очевиден. А заодно - изящный уход в отставку. Ведь с той должности, которую ты занимал, просто так в отставку не уйдешь, правда?

- Правда, - он кивнул. - А если бы твой дед послал тебя на смерть, Ступин? Если бы он счел это ЦЕЛЕСООБРАЗНЫМ? Трагедия, Ступин, это когда обе стороны правы, каждая по-своему.

- Кстати, в лесу подле деревушки, где я крестьянствовал, был оборудован схрон, в нем был спрятан дедовский меч, кое-какие опасные для окружающих штучки-дрючки, специфическая одежонка, деньги, ценности. Какова судьба схрона?

- Меч висит в московской квартире Черных. Генерал повесил его на ковер в своем кабинете. Прости, я прекрасно понимаю, что он для тебя значит...

- Прощаю! Обидно до боли, однако дед всегда говорил, мол, меч всего лишь символ, а символы, как и прочие условности, ничего в конечном итоге не значат.

- Деньги, побрякушки, все сдали по описи. Деньгами я тебя снабжу. Оружие получишь, какое пожелаешь.

В землячестве есть кузнечных дел мастер, любое холодное оружие проси смело. С современным стрелковым оружием также никаких проблем. В землячестве есть замечательный пластический хирург, одинаково мастерски работающий как с женскими, так и с мужскими лицами. У тебя останутся, что поделаешь, особые приметы - культя и хромота, но лицо изменится кардинально. У Машеньки особых примет нет. Она растет, постоянно меняется, ей изменять внешность нету необходимости. Документы, все абсолютно, сделаем для вас троих настоящие. Выбирайте любой город, кроме Москвы и Питера, купим вам квартиру. Захотите жить на природе - построим дом. Средствами обеспечим пожизненно. Для справки: родителям Клары помогаем скоро как год. Для начала организовали им выигрыш в лотерею, крупный. Уляжется понемногу волна с вашим исчезновением, и аккуратно устроим Кларе встречу с родственниками. От лица землячества обещаю и любую другую помощь. Случись что со мной, все мы смертны, вам всегда поможет мой сын. Случись что с сыном - у меня двое братьев, сестра, племянники, смело на них рассчитывайте. Я умею платить долги, Ступин. Подумай, чего ты хочешь еще, кроме перечисленного. Единственная просьба побыстрее определись с будущим местом жительства, потому...

- Уже! Мы поедем в Сибирь. Извини, но конкретного адреса не назову. Да и нету... В смысле - не будет его у нас, адреса. Ха! Разве что "Тайга-медведь", но по такому адресу письмо не отправишь. Насчет родственников Клары... Гм-м... Я сам выйду на связь, о'кей? Способ оговорим.

- Уезжаешь на родину, Ступин?

- Да, в те места, где родился, где воспитывал меня дед-японец, готовил к невзгодам, обучал своему искусству. Знаешь, я, маленький, ненавидел деда, слишком радикальные воспитательные методы предполагает обучение. Боюсь, и Машенька меня возненавидит на первых порах, когда начну ею заниматься.

- А стоит ли? Скажи, и землячество финансирует ее учебу в престижном европейском колледже.

- Нет, ветвь древнего искусства не должна засохнуть. Я обязан передать дочери все секреты.

- Но...

- Молчи! Догадываюсь, что ты скажешь. Да, если клинок хорошо заточен рано или поздно на нем появится кровь. Однако такова ее судьба, ее карма, стать особой ковки клинком, и клянусь Буддой, не ее это будет вина, ежели кто бы то ни было рискнет проверять остроту заточки.