Сергей Михайлович Зарубин Трубка снайпера

Стиснутый лесистыми отрогами хребта Черского, издали мрачен и неприветлив Нижний Стан. С вершины высоченного ува­ла чуть виднеется серенькая змейка селения, вьющаяся по дну глу­бокой котловины. На берегу горной речушки мелькнет дорожный ука­затель: «Совхоз Воскресеновский, 1км», и вот уже совсем рядом большие окна добротных домов, палисадники с черемухой и дики­ми яблоньками, аккуратные свежесрубленные совхозные постройки. Нет, он, оказывается, совсем не мрачен, Нижний Стан. Светлеют лица людей, впервые въезжающих в его улицу. Неповторимые особенности имеет это издали совсем обыкновенное забайкаль­ское селение.

Усталый путник может отдохнуть в большом парке, под сенью столетних задумчивых лиственниц. Никто не высаживал эти деревья. Никто не высевал пламенеющие повсюду цветы. Просто топоры пер­вых поселенцев пощадили красивый уголок тайги. В сельском парке, у беседок, растут грузди и рыжики, гомонят птицы, посвистывают бурундуки. Долго будет путник вдыхать нежный смолисто-грибной воздух, наслаждаться прохладой, тишиной и покоем, а захочет напиться – рядом бурливый холодный ключ, выбивающийся из-под замшелого камня. В парке есть целебный минеральный источник, крепкий и своенравный. То из-под корней дерева сверкнет чистой светлой струей, то на зеленой лужайке среди синих колокольчиков и фиалок брызнет, а потом, будто испугавшись тропы, проложенной к нему, вдруг утихнет, спрячется, ускользнет в сторону и с новой силой забьет на пригорке.

12 августа 1960 года большое событие произошло в жизни бригадира Воскресеновского совхоза Семена Даниловича Номоконова. На окраине села возводилось шесть жилых домов, было очень много работы, и только к вечеру вспомнил бригадир о чем-то особо важном. Встрепенулся он, встал, взъерошил жесткие с се­диной волосы, задумался: «Шестьдесят стукнуло».

Долго не ложился в тот вечер бригадир плотников. Заложив руки за спину, неторопливо прохаживался он по улицам, спускал­ся к источнику, сворачивал в переулки. Его можно было видеть и у старого, невзрачного на вид, покосившегося строения – проход­ной центрального тока. Номоконов трогал шершавые, потрескав­шиеся концы бревен и что-то шептал. Этот домик давно, еще в 1928 году, строил он – тогда один из первых членов таежной ком­муны «Заря новой жизни». Когда-то тут жила его семья. В далекое прошлое перенесся мыслями бригадир плотников. Вспомнил дре­мучий лес, шумевший на месте селения, последнее кочевье своих сородичей, первый ряд свежесрубленных избушек…

Номоконов забрался на гору, присел на камень, осмотрелся, вздохнул.

Внизу, в сиянии электрических огней, далеко раскинулся Ниж­ний Стан. Шумели моторы в ремонтных мастерских совхоза, слы­шался отдаленный рокот тракторов, голос радио разносил звуки музыки. Сколько пота пролито, чтобы зашумела-забурлила в тайге новая жизнь! А за плечами уже шестьдесят лет.

Через несколько дней, в хмурое дождливое утро, почтальон принес в дом Номоконова небольшую посылку, сплошь облепленную сургучными печатями. Видно, издалека шла она – запоздала к име­нинам плотника.

– Из Германии? – переспросил почтальона Номоконов. – Для меня? Ошибся, поди?

У бригадира нет в Германии родных и знакомых. Кто может прислать посылку из страны, в которой ему пришлось побывать толь­ко с оружием в руках? Еще в самый разгар Великой Отечественной войны, 27 марта 1943 года, в вечернем сообщении Советского Информбюро извещалось, что снайпер Н-ского подразделения Северо-Западного фронта Семен Номоконов уничтожил 263 немец­ко-фашистских захватчика. А в последний раз он выстрелил на земле фашистской Германии 9 мая 1945 года. Это было близ ма­ленького прусского городка, за Кенигсбергом, на Земландском по­луострове. Волны Балтийского моря услышали тогда его первые выстрелы в воздух – салют солдата Победе. Номоконов взял стамеску и осторожно вскрыл посылку.

Что это? Мягкие шерстяные варежки, пакетик с надписью: «Для ваших детей и внучат», несколько пачек душистого табака и… курительная трубка. Большая, из кости, с диковинно изогнутым остовом. Мундштук перехвачен блестящими колечками, наверное, золотыми, на которых хорошо различимы искусно выгравирован­ные слова: «С. Д. Номоконову. За подвиг в жизни». Было в посылке и письмо, в конце которого стоял столбик незнакомых фамилий: Никифоров, Остапчук, Ракевич, Кошкин… Солдаты и офицеры из воинской части Группы советских войск в Германии писали:

«В очерке, опубликованном во фронтовой газете за 1942 год, мы прочитали, как вы охотились за фашистскими извергами и от­мечали каждого убитого фашиста точками на своей курительной трубке. Мы прослышали, что в конце концов немецкий снайпер разбил пулей вашу знаменитую трубку и ранил вас. Правда это или фронтовая легенда? Нам сообщили, что после войны с фашис­тской Германией вы благополучно вернулись домой и теперь плот­ничаете в далеком таежном совхозе. С трудом нашли ваш адрес.

В день вашего шестидесятилетия примите, Семен Данилович, подарок от воинов нашего подразделения. Эту трубку солдаты выто­чили специально для вас и назвали ее трубкой мира. Спокойно кури­те: многое сделали вы, сибиряк, чтобы погас пожар войны, развязан­ной гитлеровскими палачами, чтобы пришел на землю желанный мир. Вполне уверены, что отметите на ней счет своих трудовых дел.

Мы узнали, что вы, рядовой советский солдат, снайпер, прошли с винтовкой от высот Валдая до логова фашистского зверя. От на­чала войны до конца. Не каждому было суждено пройти такой опас­ный и героический путь.

Расскажите о той силе, которая наполняла ваше сердце му­жеством и отвагой, о своем большом походе с винтовкой в руках. Хочется знать, как вы стали сверхметким стрелком, кто учил вас науке ненависти к врагу и огневого мастерства. Ждем подробного ответа, уважаемый Семен Данилович».

О подарке солдат совхозному плотнику сообщили газеты «Красная звезда» и «Комсомольская правда». Из всех уголков стра­ны в далекое забайкальское село Нижний Стан хлынул поток пи­сем. Бывший командир 221 –и Мариупольской, Хинганской ордена Су­ворова, ордена Красного Знамени стрелковой дивизии генерал-майор В. Н. Кушнаренко сообщил, что хорошо помнит своего солдата, искус­ного снайпера. Подполковник Н. Глушко, воевавший в одном бата­льоне с Номоконовым, спрашивал, а не забыл ли Семен Данилович своей удачной охоты на рубежах Демянского котла? Там от пули забайкальца «ткнулся носом в снег гитлеровский генерал». Коррес­пондент чехословацкого радио Мирослав Мотт просил Номоконова подробно написать о своей жизни и борьбе с гитлеровскими пора­ботителями. Поток писем все нарастал: помнили люди о фронтовых подвигах снайпера, хотели знать, как сложилась жизнь солдата в пос­левоенные годы.

Одно из писем, так не похожее на другие, переслала Номоконову редакция «Комсомольской правды».

«В вашей газете я узнала, – говорилось в послании неведомой Луизы Эрлих из Гамбурга, – сколько фашистов убил Семен Номоко­нов в годы всеобщего смятения. Как я поняла, он, убивая фашистов, считал их посредством отметок на своей курительной трубке. Мой сын тоже погиб на войне, как мне сообщили очевидцы, – от руки русского стрелка, недалеко от Ленинграда. Спросите Номоконова: может, на его трубке была отметка и о смерти Густава Эрлиха? может, он помнит, как упал от его пули и этот фашист?

Я прочитала, что ударник Номоконов живет сейчас в Забайкальском крае. Не стало у него трубки с отметками о наших сы­новьях, обманутых Гитлером, и солдаты нового поколения подарили ему новую. Чтобы он не забыл о войне и крови? Номоконов перенес на новую трубку отметки о своих жертвах? Он готовит новых истре­бителей? Женщина, потерявшая на войне последнего сына, хотела бы знать: молится ли человек со столь большими заслугами?».

Из огромного западногерманского города до маленького селения Нижний Стан, недавно появившегося на севере дремучей забайкаль­ской тайги, недобрым эхом минувшей войны донеслось это письмо.

«Мы перевели его полностью, – писали товарищи из „Комсомоль­ской правды“, – и копию посылаем вам. Немецкая женщина из Гам­бурга не указала своего точного адреса – будем отвечать ей в газете. Просим подробно написать о своем боевом пути. Расскажите, Се­мен Данилович, за что вы убили гитлеровца Густава Эрлиха? Ждем от вас самого подробного ответа».

В эту ночь бывшему снайперу снились тяжелые сны. Будто он, огромный и сильный, с винтовкой в руке, неторопливо хо­дил по заснеженным улицам Ленинграда и, рассматривая разва­лины домов, нигде не видел людей.

– Ты опоздал! – глухо слышалось из-под земли. – Поздно, снайпер, поздно…

Все заволоклось туманом, но вот знакомое, не раз повторяюще­еся видение снова пришло во сне к бывшему снайперу. По асфальту большого германского города, печатая шаг, отправлялся на войну батальон молодых немецких солдат. Веселые, с цветами и оружием в руках, с засученными рукавами армейских рубашек, ряд за ря­дом, они возникали в перекрестии оптического прицела и после выстрелов падали в клубящуюся яму.

Номоконов проснулся, потрогал тяжелую мочку уха, в кото­рой до самой смерти решил хранить залетевший в нее германс­кий металл, задумался:

– Эка, война проклятая, опять приснилась. Который был ее сын? Когда посадил на мушку парня, где?

Глубокой ночью засобирался в тайгу бригадир плотников.

Закинул за плечи котомку, взял старенький дробовик, трубку, та­бак… Там, вдали от селения, в глухом распадке, у костра минувшее лучше воскресится в памяти. Все вспомнит он, а потом ответит людям. И германской женщине отправит бумагу. Будто не знает али забыла, что натворили на советской земле ихние сыновья, и теперь исподтишка насмехается, упрекает. Может, и самого Густа­ва вспомнит Номоконов – попадали под Ленинградом гитлеровс­кие разбойники на мушку его винтовки. Случалось, в упор бил, глаза врагов видел в оптический прицел.

Ответит Номоконов, ответит…

Сам не умеет писать. Сынишки выжили, окрепли, грамоте научились. Продиктует им…

Да, он прошел большой и очень трудный боевой путь. Грозой фашистской нечисти прозвали его фронтовые товарищи. Бродячим таежным шаманом, хитрым и страшным, называли его враги. Как-то со своего переднего края по радио говорили о Номоконове. К себе звали «шамана», обещали «большой калым», а потом о деньгах сказали, которые за его голову назначены.

Но теперь Номоконов уже не снайпер. Плохо слушаются, дрожат руки. Глаза потеряли орлиную зоркость.

Вот он, недавний, очень недобрый день-вестник.

Чита, спортивное стрельбище… Высоко над березовой рощей, окаймляющей большое ровное поле, висело жаркое летнее солнце. Играл духовой оркестр. Сотни зрителей с нетерпением ожидали на­чала стрелковых соревнований. Молодые загорелые парни в легких спортивных куртках оживленно переговаривались. Сильнейшие стрелки Урала, Сибири и Дальнего Востока, участники всесоюзных и международных соревнований, собрались здесь. На груди у мно­гих спортсменов поблескивали золотые и серебряные медали. Дав­но должен был начаться парад. Волновался, бегал по полю малень­кий полный человек в белом костюме, с рупором в руках, часто смот­рел на часы. Накануне в газетах было объявлено, что соревнования откроет искусный и старейший стрелок, участник Великой Отече­ственной войны Семен Данилович Номоконов. Может, именно по­этому на стрельбище приехало в тот день так много народу.

На обрыве у реки сидели ребятишки и поглядывали на дорогу, но знаменитого снайпера все не было.

…Телеграмма в таежное село пришла поздно вечером, а утром надо было быть в Чите. Номоконова просили встретиться с участ­никами крупнейших стрелковых соревнований, рассказать о боях-походах, о своей жизни в послевоенные годы. Машина едва успе­ла к ночному поезду. Спортсмены встретили Номоконова на вокза­ле и сразу же повезли на стрельбище.

Он опоздал почти на час.

Вышел из машины сухощавый пожилой, чуть сгорбленный человек, спокойно осмотрелся и, наклонившись, стал вытирать пучком травы запыленную обувь.

– Вот он каков, – критически осматривал Номоконова главный судья. – Маленький, сухонький… Нет, пусть постоит… Другой понесет Знамя…

Не участвовал в параде бывший солдат, стоял в сторонке, лю­бовался твердым шагом молодых людей. А когда выстроились стрелки на линии огня, вдруг подошел к нему главный судья со­ревнований и сказал:

– Теперь – прошу! Пятьсот метров… Все хотят видеть ваше искусство, товарищ снайпер.

Стрелять? Не для этого ехал в Читу Номоконов. Какое искусст­во в его годы? Но главный судья уже протягивал новенькую вин­товку с массивным оптическим прицелом.

– Слышите? Уже объявляют! Вот из этой… Отличная, при­стрелянная…

Далеко над притихшим полем разносился звучный голос пере­движной радиоустановки: «На линии огня бывший снайпер, участ­ник Великой Отечественной войны Номоконов. Пятьсот метров, –громыхали слова. – Лежа, с упора… В крайнюю левую цель… Попа­дание – красный сигнал, мишень перевертывается. Промах – белый сигнал. Подсчет очков после пяти выстрелов».

Номоконов строго посмотрел на судью, оглянулся на спортсме­нов в разноцветных шапочках, увидел ободряющие и любопытные взгляды. Пятьсот метров… Дело нешуточное… Отступить? Сказать, что ему вот-вот исполнится шестьдесят лет, что у него болят изра­ненные руки… Только вчера таскал бревна… Эка, устроили дело!

В предгорьях Хингана, много лет назад, он в последний раз выстрелил из винтовки с оптическим прицелом. Но откуда это знать людям? А разъяснять поздно…

Номоконов решительно подошел к ячейке, прилег, зарядил и стал целиться. Будто дразнила, плясала и уходила в стороны хоро­шо различимая мишень, горячим и неловким показался приклад, жес­тко упершийся в переломанную на фронте ключицу. Капелька пота упала со лба на пуговку затвора. Перевел дыхание Номоконов, за­мер и, вдруг поймав на острие перекрестия нижний краешек тем­ного яблока мишени, выстрелил.

Будто горсть дроби сыпанули позади на лист жести. Не слышал рукоплесканий стрелок – увидел в оптический прицел красный кружок, словно выскочивший из-под земли. Попадание! Долго целился Номоконов, застывал, плавно нажимал спусковой крючок. Снова и снова попадания! После пятого выстрела на краю поля появился белый сигнал. Промах!

Стрелка поздравляли, показывали огромную бумажную мишень, пробитую четырьмя пулями, говорили: «Неплохо, неплохо». Мало очков набрал Номоконов, заметил, что мишень, на которой широко рас­селись его четыре пули, вскоре бросили на траву. Ветерок подхватил ее и покатил по полю.

Гремели выстрелы. Звучавший из радиорупора голос сообщал о блестящих результатах молодых мастеров стрелкового спорта. Никто не заметил, как отошел Номоконов от огневого рубежа и затерялся среди празднично одетых людей.

…Шумел лес. Возле костра, пылавшего на полянке, сидел на корточках маленький человек и задумчиво курил трубку, прислан­ную из Германии. В памяти отчетливо вставали друзья-товарищи, бои, опасные поединки с врагами. Тогда он не знал промахов.