"Великий лес" - читать интересную книгу автора (Ненацки Збигнев)

Глава одиннадцатая Поражение Вероники

В конце июня поздним вечером Хорст Собота снова лег в свой ясеневый гроб. Но прежде чем сделать это, он попрощался с Вероникой, крепко пожал руку Юзефу Марыну, коротким свистом позвал из сада Иво, который охранял фрукты от воришек из лесного поселка, а потом вышел на дорогу и долго смотрел на лес. Убедившись в том, что лес знает о его приближающейся смерти, Собота решительным шагом направился в сарай и лег в гроб, стоящий на двух деревянных козлах.

– Подожди до утра, – попросил его Юзеф Марын. – Этой ночью я выйду на битву с лесом и завтра принесу тебе известие о победе.

Как должна была выглядеть эта битва с лесом, Марын не объяснил. Впрочем, Хорст Собота об этом и не просил, потому что на этот раз не верил в победу.

– Тридцать заявлений собрал от лесных людей лесничий Маслоха, – подвел итог Хорст. – Тридцать лесных людей подтвердили, что никакого кладбища не было в Волчьем Углу, что я сумасшедший и меня нужно изолировать, как сказал мой приятель лесничий Кондрадт. Он тоже оказался лжецом и предал мою дружбу ради любви к лесу. Что можно сделать против тридцати людей, у которых лес отнял душу? Пускай лес забирает и мою жизнь, и дом, и сад.

Вероника сидела за кухонным столом и неподвижно смотрела на двор и сад, невидимый в полумраке поздно наступающей июньской ночи. Ее лишила сил мысль о смерти Хорста, потому что она тоже чувствовала, что пришел конец борьбе, которую много лет старик вел с лесом.

Она не думала о будущем, о том, что после ее ухода к Кулеше Хорст изменил у нотариуса завещание и лишил ее наследства. Дом и сад отойдут государству, когда Собота в самом деле умрет. Она не планировала, куда она пойдет со своим покалеченным телом, которое боялось мужчины. В эту минуту ей только было жаль Хорста, и так же, как он, она переживала горечь поражения. И так же, как Хорст, не верила, что Марын сможет победить тридцать людей, лишенных души. Впрочем, она спросила, каким образом он собирается победить лес, но тот только улыбнулся по-своему, той странной улыбкой, которая не пробуждала ни в ком радости, и сказал:

– Разве Эрика не говорила тебе, что я оборотень? Разве не рассказывала, что во время полнолуния мое тело покрывается шерстью, вырастают клыки и когти, я бегаю по лесу и вою, как волк?

Она отнеслась к этим словам как к издевательской шуточке. Но потом, когда Собота уже лежал в гробу, Марын ходил по своей комнате, а она сидела за столом и смотрела на двор и лес, ее охватило какое-то фантастическое чувство, что Марын сказал правду: он-дикий зверь в человеческом обличье. Ее пронизала дрожь от ужаса, когда она представила себе лунную ночь и обернувшегося волком Марына, бегущего по лесу. Прикрыв глаза, увидела себя, идущей по лесной тропинке, и на нее нападает обернувшийся волком Марын, белыми зубами рвет платье, и она остается обнаженной. Вдруг вместе с ужасом и отвращением она начала ощущать какую-то болезненную сладость, что-то вроде страстного желания, чтобы случилось это самое плохое и пугающее. Замкнулось бы ее тело перед диким зверем так же, как оно замыкалось перед Кулешей? Эта мысль внезапно пронзила ее и отрезвила. Она снова увидела Марына в человеческом обличье, идущего к конюшне, как он вывел буланую кобылу и набросил на нее седло. Она торопливо вскочила из-за стола и повернула выключатель, и тут же весь двор залил свет лампы над входными дверями. Она сделала это, потому что подумала, что видит Марына в последний раз, и хотела его хорошо запомнить. Она заметила, что на этот раз он взял с собой хлыст. Значит, в самом деле хотел сдержать обещание и этой ночью схватиться с лесом?

Она снова встала из-за стола, вышла во двор и схватила кобылу за поводья. Потом приблизилась к Марыну, который затягивал подпругу. Она стояла так близко от него, что – неизвестно, отчего – у нее закружилась голова.

– Если исполнишь обещание и не позволишь Хорсту умереть, – сказала она тихо, – я каждую ночь буду приводить к тебе девушку из Гауд.

– Я не хочу ее.

– А чего ты хочешь? Денег? Он пожал плечами.

– Присмотри, чтобы Хорст этой ночью в самом деле не умер. Когда он заснет в своем гробу, накрой его одеялом. Завтра все уже будет решено. Она серьезно сказала:

– Ты не хочешь денег, не желаешь женщину. Я начинаю верить, что ты – оборотень. Поедешь, чтобы снова бить и уродовать людей.

– Не говори глупостей. Я делаю то, что обязан делать охотинспектор. А эту девушку я больше не хочу, потому что тоскую по любви чистой и настоящей.

– А что ты сделал бы с любовью женщины? – спросила она с издевкой. – Что бы случилось, если бы женщина полюбила тебя любовью чистой и настоящей?

Впервые она заметила на его лице какое-то новое выражение. Что-то вроде страха. Он вскочил на лошадь и ударил ее хлыстом так сильно, что она аж присела. Как пуля из ружья, он выскочил со двора на дорогу и поскакал галопом.

Вероника стояла, как громом пораженная, потому что поняла его страх. И в ней проснулся такой же. Что бы было, если бы она полюбила этого странного человека, который не позволял даже хорошо относиться к себе? И как отреагировало бы на это чувство ее тело?

Она вернулась домой, нашла одеяло и на цыпочках приблизилась к сараю, где лежал в гробу старый Хорст. Приложила ухо к стене и услышала глубокое ровное дыхание. Хорст спал. Она бесшумно вошла в сарай и так, как велел ей Марын, укрыла старика теплым одеялом. Потом поднялась в свою комнату и долго стояла возле окна, глядя в лес. Ей хотелось знать, что сейчас делает Юзеф Марын, куда скачет на своей буланой кобыле. Может быть, если бы она была такой женщиной, как остальные, может, она и смогла удержать в доме этого странного человека, возле которого они чувствовали себя в безопасности. Она отдала бы ему свое тело, наверное, гораздо более красивое, чем тело тощей официантки из Гауд. Но он уже сказал ей когда-то и повторил сегодня, что жаждет любви. Вместе с тем он боялся ее, и поэтому одна мысль, что какая-то женщина может только хорошо к нему относиться, уже испугала его. «Никогда я его не пойму», – подумала она, вздохнула и в платье легла на кровать, чтобы – если Юзва вернется из лесу – тут же встать и заняться приготовлением еды.

Марын же ехал по лесу, где было так темно, что он с трудом видел уши кобылы, и поэтому прижался лицом к гриве, чтобы его не сбросила какая-нибудь низко растущая ветвь. Кобыла видела в темноте и, несмотря на то, что скакала по извилистым дорожкам, ни на минуту не замедляла бег, не спотыкалась о выступающие из земли корни. Она и этот человек на ее спине, казалось, стали одним целым с огромным наполненным темнотой лесом.

Кобыла замедлила бег, но Марын не ударил ее хлыстом, потому что понимал, что лес не велит торопиться. Еще успеет Марын вступить в схватку с лесными людьми, с их ложью и нелюбовью ко всему, что не относится к лесу. Кобыла осторожно обошла кучи пней, прошла мимо длинного штабеля бревен, осторожно перескочила три преграждающих дорогу вывороченных дерева и вошла в зрелый сосняк, разделенный на участки. Замечательно запахли сосны, Марына охватило спокойствие.

Когда он въехал в затерянную в лесах деревушку, его тут же окружила свора маленьких дворняжек, которых тут использовали для браконьерства. Три раза конец его хлыста со свистом достал спины собачонок, и стало тихо. Марын подъехал к первой халупе, грудью лошади открыл трухлявую калитку и оказался возле заслоненного занавеской окна, откуда еще выплывал слабый свет электрической лампочки. Сильно постучал в стекло. Кто-то поспешно отодвинул занавеску, и Марын увидел лицо Карася.

– Кто там? Кто там? – захрипело за окном.

– Это я. Твой друг, – вполголоса сказал Марын.

Карась задернул занавеску, и Марын подумал, что, наверное, ему придется войти в этот дом и выгнать того во двор ударом хлыста. Но Карась через минуту вышел сам, застегивая брюки и засовывая в них рубаху.

– Я оказал тебе услугу, – напомнил Марын. – Теперь мне нужна услуга, как другу от друга. Молча они двинулись по деревне. Марын верхом, а тот пешком возле него. Карась ни о чем не спрашивал, потому что боялся этого человека. И вовсе не его пистолета в черной кобуре на ремне, но той странной силы, которую этот охотинспектор, казалось, носил в себе. Конечно, Карась боялся старшего лесничего, потому что тот мог наказать его, срезав премию, послав на худшую работу или даже выгнав вообще. Немного боялся и лесничего Стемборека, как нормальный человек боится сумасшедшего. Марына, однако, он боялся больше всех. Особенно его дружбы, которую нелегко было понять. Три раза они с Будрысом подкарауливали инспектора у водопоя серн, чтобы убить. А кончилось тем, что Будрыс ранил его ножом в руку и тоже должен был стать другом Марына. За собственную кровь, за нанесенную ему рану Марын предложил дружбу, дьявольское перемирие, скрепленное кровью.

Они вышли на маленькую полянку. Там был столик и две лавочки. Здесь Марын соскочил с лошади, зажег карманный фонарик, вынул из полевой сумки блокнот, велел Карасю сесть за столик и написать правду. Значит, просто признаться, чем запугал его старший лесничий Маслоха или что пообещал взамен за лжесвидетельство о том, что не было никакого кладбища в Волчьем Углу. И Карась написал – он солгал по приказу старшего лесничего, и правда вышла наружу.

– А теперь прочитай, – попросил друг, и Карась, очень медленно, выговаривая слова, прочитал то, что написал. А когда закончил и Юзеф Марын, спрятав его заявление в полевую сумку, погасил фонарик, Карась со страхом спросил:

– Что скажет старший лесничий, когда узнает, что я отказался от заявления? Он услышал тихий смех.

– Ты удивишься, дружище, но старший лесничий никогда никому не скажет о том, что ты сейчас сделал.

Через минуту Карась слышал уже только затихающий в темноте топот копыт буланой кобылы. Он не вставал с твердой лавки, даже когда до него перестал долетать топот копыт по лесной дороге. Его тяготил страх. Куда поскакал в лесной тьме этот страшный охотинспектор? Зенон Карась хорошо знал, что не он один согласился подписать лживое заявление. И не он один этой ночью напишет нечто совершенно иное, потому что ночью в окно дома постучит Юзеф Марын. Можно было только догадываться, что у охотинспектора появилось много друзей, хотя никто не стремился признаваться в этой дружбе…

Ровно в восемь утра в лесном управлении в Бартах началось совещание всех лесничих с участием приехавших из окружного управления двух лесных инспекторов. Сначала говорили о проблемах, связанных с вырубками, потом – в соответствии с повесткой, предложенной Маслохой, – начали дискуссию о потерях на делянках, особо останавливаясь на неудачных делянках в лесничестве Стемборека. Около полудня Маслоха собирался выложить на стол тридцать заявлений лесничих, лесников и лесных рабочих и таким образом ответить на вопрос одного из инспекторов, который приехал в Барты специально для разбора жалобы Хорста Соботы. Инспектор узнает, что не было никакого кладбища в Волчьем Углу, Хорст Собота сумасшедший старик, который решил вступить в схватку с лесом. Его жалоба должна послужить основанием для объявления Соботы обыкновенным сумасшедшим. Тогда при помощи хорошего юриста удастся через суд лишить ненормального старика прав и получить его прекрасный дом.

В десять утра панна Марылька, секретарша Маслохи, увидела перед своим столом охотинспектора Юзефа Марына, в мундире, с полевой сумкой, висящей на плече. Она не помнила, был ли охотинспектор в списке приглашенных на совещание, но, видимо, был, если появился в секретариате старшего лесничего, хоть и с опозданием на два часа.

– Старший лесничий не любит, когда опаздывают, – резко сказала она, но тут же мило улыбнулась, потому что этот мужчина очень ей нравился.

– Я приехал не на совещание. Я хочу увидеть старшего лесничего. И немедленно, – сказал он и мило улыбнулся. У него были красивые белые зубы, у Марыльки же, несмотря на ее двадцать три года, почти все зубы были с большими или маленькими дырками, потому что трудно следить за зубами, когда живешь в домике лесника, затерянном в лесах. Она могла начать лечить их уже в Бартах, но у лесников тоже были испорченные зубы, и никому это не мешало.

– Со старшим лесничим каждый хотел бы увидеться, и немедленно, – ответила Марылька, кокетливо склоняя головку. – Но это невозможно, потому что у него совещание. Присядьте, пожалуйста, подождите, когда совещание закончится.

Она указала ему стул возле своего стола и даже спросила, не хочет ли он чаю. Как раз закипела вода в электрическом чайнике, который стоял на полу возле стола.

Марын отказался и уселся на стул, который ему указали. Марылька должна была предупредить Марына, что совещание может затянуться, но ей хотелось поговорить с охотинспектором («познакомиться с ним», как она это называла), и она обошла этот вопрос молчанием.

– Одна официантка из Гауд хвасталась нескольким лесникам, что стала вашей невестой, – начала разговор Марылька, заваривая чай.

– Я ничего об этом не знаю, – пожал плечами Марын.

– Я подумала, что она обманывает. Она уверяет, что была в доме Хорста Соботы. Что вы ее пригласили.

– У Хорста Соботы хозяйничает молодая красивая женщина. Она не позволяет мне никого приглашать к себе.

– Вероника? – Марылька недоверчиво улыбнулась. – Я знала ее мужа, Кулешу. Он мне много о ней рассказывал. Это не настоящая женщина.

– А я – не настоящий мужчина, – грубовато ответил Марын. Он не знал, почему, но факт, что стыдную тайну Вероники знали столько людей, был ему неприятен.

– Эта официантка говорила совсем другое. Впрочем, Веронику мне в самом деле жаль. Столько ее насиловало, что такой женщине уже трудно жить. Она спряталась у Хорста Соботы и в конце концов сойдет с ума, как и старик.

– Собота не сумасшедший.

– Вы так говорите, потому что у него живете. Но старший лесничий говорит совсем другое.

– Я знаю, – кивнул он головой. – Но правда, что Веронику попросту изнасиловали. А у вас не было никакого мужчины?

– Нельзя спрашивать о таких вещах, – захихикала Марылька.

– А можно говорить о другой женщине такие вещи? – спросил Марын.

– Я думала, что вы понимаете юмор.

– Немножко понимаю. Вы приедете ко мне?

– Вероника мне не позволит, – рассмеялась она немного деланно. Внешностью она намного больше напоминала ему Эрику, чем официантка из Гауд. Только у Эрики не было испорченных зубов. Мысль об Эрике, однако, не будила в нем желания. Впрочем, разве он не искал любви великой и настоящей? Марын представлял себе глаза Вероники, когда он, может быть, передаст ей слова Марыльки. Он увидит в них стыд, страдание и боль. Отчего уже одна мысль об этом возбуждала его?

Охотинспектор вынул из полевой сумки блокнот, написал на листке несколько слов и подал листок Марыльке.

– Передайте это незаметно старшему лесничему, – попросил он.

– А если нет? – она снова кокетливо склонила головку.

Исчезла эта милая улыбка с лица Марына, челюсти сжались. Глаза потеряли блеск, из-за чего стали похожими на глаза мертвого животного. Девушка почувствовала на своих запястьях пальцы Марына, которые стиснули их со страшной силой. Она с трудом сдержалась, чтобы не закричать от боли.

– Иди, малышка, к Маслохе и занеси ему этот листок. Он должен сейчас же сюда выйти, – тихо сказал охотинспектор, освобождая запястья девушки.

Она встала, как деревянная, и вышла из канцелярии. Так же, как деревянная, она вошла в небольшой зал, обошла сидящих вокруг стола людей в мундирах и подала старшему лесничему записку. Маслоха небрежно положил эту записку перед собой, даже не заглянув в нее. Его обеспокоил только вид все стоящей возле него Марыльки, которая боялась возвращаться в канцелярию.

– Что случилось? – спросил он ее шепотом, а потом заглянул в записку и вместе с Марылькой вышел из конференц-зала.

Марын подал ему четыре странички с заявлениями, которые четверо людей написали для него этой ночью. Маслоха поднес к глазам первую страничку тем немного пренебрежительным жестом, с каким обычно принимал от лесных людей жалобы и заявления. Потом – впервые за все время работы – Марылька увидела, как пальцы старшего лесничего сильнее стискиваются на краю странички. Ничего не изменилось в позе Маслохи, а все же Марылька почувствовала, что старший лесничий испугался. Этот испуг был чем-то невидимым, но у Марыльки было впечатление, что если бы она протянула руку и сунула ее в пространство между двумя мужчинами, то наткнулась бы на что-то такое твердое, как сталь.

– Прошу со мной, – сказал старший лесничий и показал Марыну на двери, ведущие в его кабинет.

Наконец он поднял голову от четырех страничек и посмотрел на Марына, который сидел в кресле по другую сторону стола.

– Чего вы хотите от меня? – по-деловому спросил он.

А Марыну показалось, что он снова стал Баллоу и в сотый раз слышит подобный вопрос. Такие небольшие листочки, заявления, фотографии всегда делали людей послушными и мягкими.

– Я хочу иметь в вашем лице друга, – сказал Марын, так же, как говорил это десятки раз.

– Это хорошо. Вы уже имеете в моем лице друга.

– Кого-то обидели, потому что кто-то поступил очень плохо. Нужно исправить эту ошибку и наказать человека, который поступил плохо.

– Так это и будет, – тихо сказал Маслоха.

Тогда Марын без единого слова вышел из кабинета старшего лесничего, молча прошел мимо Марыльки, даже не посмотрев на нее. Спустя минуту вышел из своего кабинета и Маслоха.

– Пригласи ко мне Войтчака, – приказал он.

Он указал Войтчаку свое место за столом, подсунул ему бланк заявления и попросил написать заявление о выходе на пенсию. «По собственному желанию», – добавил он грозно.

Пополудни, когда совещание приближалось к концу, Маслоха взял слово и при двух инспекторах из окружного управления с неподдельным огорчением проинформировал лесников об уничтожении старого кладбища в Волчьем Углу, а также о последствиях, которые вытекают из этого факта. За счет лесного управления состоится эксгумация сброшенных в болото человеческих костей и доставка их на деревенское кладбище. «Старший лесничий Войтчак попросил оформить его на пенсию досрочно», – закончил он. Потом – а стояла долгая мертвая тишина – Маслоха обвел взглядом лица собравшихся вокруг стола людей, лжесвидетельства которых лежали у него в ящике стола, и наслаждался их страхом. У него самого страх уже совершенно прошел, но сознание, что эти люди способны на любую пакость по приказу своего начальника, подтверждало его горькое знание природы власти.

Вечером старший лесничий позвонил своему начальнику, с которым когда-то охотился, и спросил, что бы случилось, если бы он переслал в окружное управление письмо, что на территории здешнего леса не заметна деятельность браконьеров, в связи с чем ставка инспектора охотнадзора может пригодиться в другом лесном управлении.

– Не делай этого, – сказал ему тот человек.

– Отчего?

– Не делай этого, – прозвучал тот же самый ответ. Он услышал стук положенной трубки. И тогда до Маслохи дошел еще один фрагмент знания о мире: друзей приобретают не только по сознательному выбору и из симпатии, но и волей случая, и от страха.

Поздним вечером Марын вернулся домой на вспотевшей лошади, пропыленный и заметно уставший. Сразу направился в сарай, где лежал Хорст Собота. Они разговаривали недолго, но Веронике показалось, что очень долго. Она не подслушивала, зная, что и так дойдут до нее хорошие и плохие новости. И старый Хорст Собота встал из гроба, на одеревеневших ногах пришел в кухню, велел подать ему хороший обед. Марын же погнал лошадь на луг и, хотя Вероника предлагала ему поесть, лег у себя в комнате и заснул.

– Нашлись старые карты Волчьего Угла, – рассказывал за обедом Хорст Собота. – На них показано кладбище, и никто уже не может признать меня сумасшедшим. Как положено по закону, лесные люди соберут останки в гробы и перевезут на деревенское кладбище. А Войтчак, который виноват в этом деле, сам попросил себе наказание в виде преждевременной пенсии. Марын снова победил лес, и мы должны как-то выказать ему свою благодарность.

– Но ведь просто нашлись старые карты, – Вероника старалась преуменьшить заслуги Марына.

– Да, Вероника. Но нужно было найти эти карты, – сказал Хорст. – Поэтому ты сегодня пойдешь в Гауды и пригласишь сюда ту, которая у нас уже была.

– Он ее не хочет.

– Почему?

– Он сказал, что ищет любви.

– Любовь тоже можно купить, Вероника, а у меня очень много денег. Похоже, когда я немного отдохну от этой ночи в гробу, мне придется поехать в город и купить для Марына не только красивую женщину, но и ее любовь.

– Ну да, можно ее купить в магазине или на базаре, в цветных коробочках, – насмешливо сказала Вероника.

– Что ты знаешь о мире или о жизни? – пожал плечами Хорст Собота. – Любовь покупают так же, как коня или автомобиль. Если бы я в свое время захотел продать этот дом и сад, купил сыну красивую машину и переехал в другое место, у меня была бы и любовь жены, и любовь сына. Завтра я поеду в город по этому делу. Я должен сделать это, чтобы не потерять Марына.

– Я не потерплю в этом доме никакой другой женщины, – с обидой крикнула она.

– Я понимаю тебя, но ничего не могу поделать. Я люблю тебя как дочь, но когда ты ушла к Кулеше, любовь во мне остыла. Мне неприятно говорить это, но со своего возвращения ты стала в этом доме похожей на очень ценную и нужную вещь. Если бы Марын попросил меня я подарил бы ему даже тебя.

– Я не чья-то собственность. Уйду я отсюда, – заявила Вероника.

– Куда ты пойдешь? – спросил он. – Ты хочешь, чтобы мир снова обидел тебя и опозорил? Только здесь ты в безопасности. Мы оба в безопасности, пока с нами Юзва. Впрочем, будь спокойна, он меня не попросит о тебе.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что он никогда меня ни о чем не просил. А кроме того, ему нужна настоящая женщина.

Она не поняла, отчего ее так сильно рассердили эти слова. Он говорил правду, но в эту минуту она не хотела признавать этого. Она вышла на середину кухни, вызывающе встала, широко расставив ноги, и задрала юбку до самого пупка, показывая розовые трусики.

– А я что? Горбатая? Хромая? Разве не говорили мне многие о моей красоте? Разве не велел Кулеша трогать мои бедра, чтобы каждый мог убедиться в том, какая нежная на них кожа? Разве не предлагал другим, чтобы они щипали меня за зад, потому что он у меня твердый, как из камня? О моих титьках Лешнякова сказала, что они как пограничные холмы.

– Это правда, – кивнул Хорст Собота. – Но ты должна знать, что когда в молодости лес тебя опозорил, он забрал у тебя и душу женщины. Я не такой старый и не впал в детство, чтобы не догадаться, отчего ты не могла жить с Кулешей и отчего ушла от него.

Она застыдилась и опустила юбку, вернулась к кухонной раковине. После долгого молчания смиренно спросила:

– Изменится ли это когда-нибудь, Хорст? Вернет ли мне лес душу женщины?

– Не знаю, – вслух размышлял он. – Этого, наверное, никто не знает. Может, когда Марын победит лес, он отдаст ему все души, которые отобрал у многих людей. Тогда и ты найдешь свою. А сейчас оставь меня в покое, я устал, а это серьезные дела.

Хорста вывел из терпения и еще больше измучил разговор с Вероникой. Он был счастлив, что Юзеф Марын снова победил лес, унизил и наказал лесных людей. Поев, он тут же вышел на дорогу перед домом, чтобы посмотреть на лес взглядом победителя, сказать ему, как он презирает и как ненавидит его, и услышать ответ.

Предвечернее солнце покрыло золотым налетом верхушки сосен, их легкое покачивание напоминало спокойное дыхание человеческой груди. Лес не походил на побежденного, не проявлял беспокойства, и это печалило старого Хорста. Что ж, обыкновенные сосны, может, и понятия не имели о делах великого леса, это были рядовые деревья, что-то вроде обычных солдат огромной армии. Разве простой солдат может что-то знать о поражениях генералов или офицеров?

Внезапно подул северный ветер и стало холодно. Старик пошел в свою комнату и лег в постель. Он засыпал спокойно, потому что знал, что в его доме есть Юзеф Марын.

Понемногу спускался вечер. Вероника вынесла во двор миску с едой и тихим свистом по-, звала из сада лохматого Иво, который охранял фрукты. Она погладила собаку по голове, ласково дернула его за шерсть на загривке, а он завилял хвостом. Потом пошла к себе наверх и открыла дверцы шкафчика, в котором стоял маленький цветной телевизор. Второй телевизор, черно-белый, находился в комнате Хорста, но он почти никогда его не включал. Для старика картинки на экране слишком быстро сменялись, слишком быстро говорили люди, он редко понимал, что с ними происходит. Он привык к спокойным речам озера и леса. Вероника когда-то целыми часами сидела перед телевизором, но это было еще перед замужеством. С возвращения к Хорсту она не включала его ни разу. Она боялась, что включит телевизор именно тогда, когда какая-нибудь женщина на экране будет стонать от блаженной радости в объятиях мужчины. Но именно в эту минуту она хотела увидеть что-то подобное и попробовать проникнуть в тайну любовного наслаждения. Ведь это не могло быть правдой, что лес забрал ее душу. Не могло так быть, раз она чувствовала потребность в любви. Она пододвинула кресло, на экране шел отчет с какого-то торжественного заседания, и она вздремнула, измученная ночным бодрствованием возле сарая, где лежал в гробу Хорст Собота.

Проснулась уже ночью. В доме стояла тишина, за окнами громко шумел лес, словно только сейчас до него дошло сознание поражения. Она выключила телевизор и спустилась в кухню. Какое-то время ждала там, не появятся ли к ужину старый Хорст или Марын. Дремота в кресле не принесла ей облегчения, поэтому в конце концов она приготовила бутерброды с мясом и на большом блюде оставила их на кухонном столе. Потом снова пошла наверх, разделась и легла в постель. Ей казалось, что она тут же заснет, убаюканная шумом лесных деревьев. Но вместо сна появилось беспокойство.

Чего она боялась? Что прогнало от нее сон?

Вероника сомкнула веки, и тогда – вместе с шумом великого леса – в ее воображении появилась картинка (сначала в тумане, а потом все более отчетливая), что на рассвете Хорст садится в автобус и едет в город с карманами, полными денег. Она размышляла, трудно ли будет ему найти женщину, которая – так же, как Марын, – жаждет любви. Нет, это не могло быть трудным. Очень много женщин (об этом писали в книгах, показывали по телевизору) мечтали о любви большой и настоящей. Что значило, что любовь должна была быть большой? Хорст Собота возьмет с собой много денег, их хватит на действительно большую любовь. Будет ли она настоящей? Наверное, никто не знает, как выглядит настоящая любовь, а значит, каждая любовь может казаться настоящей. Только Марын родом из другого мира и наверняка успел познать разные сорта любви. Его будет нелегко обмануть.

Как понять мужчину? Кулеша тоже говорил ей, что ищет любви большой и настоящей, а кончилось все тем, что пришел к ней и причинил боль. Каждую ночь он ложился на нее и часами двигался, потому что, как он это объяснял, любил свою жену. Подруги рассказывали, что некоторые женщины знают разные штучки, которыми другие брезгуют, и этими штучками пробуждают в мужчинах любовь. Девушка из Гауд была слишком молода и, наверное, не настолько опытна, поэтому Марын и не захотел ее во второй раз. С той новой, однако, может быть иначе…

Она помассировала ладонями свои груди, провела пальцами по животу и бедрам. Столько мужчин оглядывались на нее на улице, столько говорили ей, что она красива, в стольких мужских глазах она видела отвратительную похоть. Кулеша заверял, что ему достаточно посмотреть на ее зад или обнаженные бедра, и в нем сразу просыпается жажда любви. Только ей хотелось другой любви. Какой именно? Разве Марын тоже не искал любви большой и настоящей, хотя говорил, что ее не существует, потому что надо любить живое существо, а не картину или скульптуру из мрамора. Лешнякова говорила, что Веронике нужен мужчина большой и тяжелый. Это не правда. Ей было безразлично, был ли Кулеша большой и тяжелый, просто в один прекрасный момент она почувствовала отвращение к его телу, заросшему волосами даже на спине. Марын был гладкий, как змея. Интересно, позволил бы он погладить себя по безволосой коже и походило бы это на поглаживание ребенка? Так или иначе, завтра или послезавтра Хорст привезет из города какую-нибудь женщину, которая будет крутиться по всему дому, лежать в постели с Марыном, прикасаться к его телу. И это была мысль, которая будила в ней наибольшее беспокойство.

А если бы она. Вероника, отдалась Марыну? Так просто сошла бы вниз и легла в его постель. Ей ведь даже не потребовалось бы говорить ему: «Вот я, удовлетвори свою жажду любви, запрети Хорсту привозить чужую женщину». Марын поймет без лишних слов, он не захочет другую, если получит Веронику. Что она потеряет, а что обретет? На миг почувствует боль, как тогда, когда в нее входил Кулеша, а потом будет лежать, чувствуя, как Марын двигается в ней. Может, он не будет делать это так долго? Она переживет это, ведь пережила же она столько страшных ночей с Кулешей. Зато потом она будет спокойно лежать возле Юзвы, прикасаясь к его безволосой коже и, может, заснет, вдыхая кислый запах мужского пота. «Пот Юзвы пахнет, как дубовая кора», – подумала она, и неизвестно почему ей в голову тут же пришла еще одна мысль, что он тоже стал частью леса.

И она уже была готова к тому, чтобы сойти вниз и лечь рядом с Юзвой. Но ее удерживали отвращение и страх перед болью. Этот страх и отвращение были, однако, похожи на чувство, которое появилось, когда она рассматривала фотографии разбитых лиц браконьеров. Ее сердце начало биться быстрее, и внизу живота отозвалось пульсирующее возбуждение. Она на ощупь нашла ночной столик, взяла флакончик с духами, которые ей купил Марын, сбрызнула ими пальцы и этими душистыми пальцами натерла кожу шеи и груди. Наверное, Юзва любил этот запах, раз купил для нее в городе именно эти, а не другие духи. Она хотела стать для него женщиной, похожей на тех, которые окружали его в таинственном мире, откуда прибыла сюда его бывшая жена Эрика. Ее тоже окружал тонкий аромат духов, совершенно не похожих на духи официантки из Гауд. Может, потому Марын больше не хотел этой девушки, что она пахла иначе, чем Эрика? Марын ждал любви великой и настоящей. Вероника тоже жаждала именно такой любви.

Кто знает, не случится ли между ними чудо рождения этой любви, именно здесь, в доме Хорста, этой ночью? Можно ли упустить такой шанс?

Она встала с постели, набросила на голое тело халат, распустила волосы и босиком бесшумно спустилась вниз. Так же тихо открыла дверь в комнату Марына и на миг задержалась возле двери. В комнате было темно. Несмотря на вездесущий шум леса, услышала ровное дыхание спящего на кровати мужчины. Она хотела, чтобы его разбудило тепло ее нагого тела. Только он был как дикий, всегда чуткий зверь или как великий лес, который в самом деле никогда не спал. Внезапно он словно перестал дышать, а потом, когда почувствовал запах ее духов и уже знал, кто к нему пришел, раздался вопрос:

– Чего ты хочешь от меня, Вероника?

В голове у нее был ответ: «Дай мне любовь большую и настоящую». Но она стиснула губы и в темноте подошла к кровати. Сбросила с себя халат. Голой скользнула под одеяло. Он тоже был голый, она почувствовала своим плечом и бедром тепло его обнаженной кожи. Они неподвижно лежали, может быть, оробевшие от присутствия друг друга. Как долго это было? Минуту? Час? Она вдруг осознала, что его тело сделалось холодным. Аж дрожь ее пронзила. Она лежала на спине так, как и он, и не знала, что должна делать дальше. Ждать, пока – так, как это делал Кулеша, – он бросится на нее и придавит своим телом. Она пожалела о том, что пришла сюда, потому что в ней уже корчилось что-то от страха при мысли об ожидающей боли. Но он все лежал возле нее, прикасаясь своим холодным бедром. Может быть, чего-то другого нужно было ожидать от мужчины, к которому женщина пришла сама чем от мужчины, который пришел к женщине, как Кулеша? И она повернулась на правый бок и левой рукой погладила его по лицу.

И снова он не пошевелился и не отозвался. Тогда ее рука осторожно передвинулась с его закрытых век на слегка раскрытые губы. Кончики пальцев находили удивительное наслаждение от прикосновения к его губам, у нее появилось впечатление, что низ ее живота наполняется какой-то чудесной тяжестью. Эта тяжесть словно бы нарастала. Ее поразило собственное возбуждение, она ощутила влагу на губах мужчины. Ее пальцы снова побежали вверх, к коротким жестким волосам на его голове. Она погладила их, потом передвинула руку на лоб и снова на закрытые веки. По шершавым от щетины щекам пальцы сползли на его шею, чтобы наконец успокоиться на безволосой груди. Под рукой оказался сосок мужской груди, желание отозвалось еще более пронзительно, тяжесть внизу живота стала еще большей. Вдруг она представила себе, что Марын лежит так неподвижно и с закрытыми глазами потому, что он наполовину мертв, измучен болью, может, ранен. Тогда ее пальцы стали горячечно искать на его теле царапину или кровоточащую рану, блуждали по животу. Она была переполнена желанием. Но неожиданно ее пальцы наткнулись на горячий, твердый, мощно торчащий член. Она с трудом сдержала громкий крик и в ужасе вскочила с кровати. Обнаженная, путаясь ногами в брошенном на пол халате, выбежала из комнаты и судорожно схватилась за перила лестницы. Наверху бросилась на диван и тихо заплакала, потому что любила этого мужчину, и хотела, чтобы и он ее полюбил. Это оказалось невозможным, потому что словно невидимой стеной ее отгораживал от него страх перед болью и отвращение. Кто же виноват в том, что она никогда не узнает любви большой и настоящей? Не лес ли опозорил ее когда-то и отобрал у нее женскую душу? Она сейчас ненавидела лес так же сильно, как Хорст Собота, и, когда рыдания ее прекратились, она закрыла ладонями уши, чтобы не слышать шума раскачавшихся на ветру деревьев.