"Дезире" - читать интересную книгу автора (Зелинко Анна-Мария)

Глава 18 Париж, 30 ноября 1804

Папа действительно приехал в Париж, чтобы короновать Наполеона и Жозефину.

А Жан-Батист устроил мне ужасную сцену, потому что он внезапно приревновал меня к нему. (Не к Папе, конечно, а к Наполеону).

В этот день репетировали шествие коронационного кортежа императрицы. У меня до сих пор кружится голова, а больше всего меня огорчило, что Жан-Батист ревнует. Поэтому я не могу спать и сижу за большим письменным столом Жана-Батиста и пишу мой дневник.

Жан-Батист уехал, и я даже не знаю куда.

Через два дня состоится коронация, и в Париже только и говорят об этом уже два месяца. Наполеон хочет, чтобы это событие было самым блестящим во все времена. А Папа согласился приехать в Париж, так как Наполеону необходимо, чтобы все страны и особенно сторонники Бурбонов видели, что Наполеон действительно коронован и помазан на трон в соборе Нотр-Дам.

Прежние «султаны» Версальского двора, все как один набожные католики, заключили между собой пари по поводу приезда Папы. Никто не мог поверить, что он приедет.

И вдруг он совершил свой въезд в Париж несколько дней назад со свитой из шести кардиналов, четырех архиепископов, шести прелатов и с целой армией докторов, секретарей, солдат швейцарской гвардии и лакеев… Пий VII собственной персоной.

Жозефина устроила в Тюильри грандиозный банкет в его честь. Но Папа рано ушел в свои покои очень оскорбленный, так как после ужина его хотели развлекать балетным спектаклем. А ведь императрица и в мыслях не хотела обидеть его!

— Поскольку старик в Париже, нужно же было… — попробовал оправдать ее Жозеф, говоря с дядюшкой Фешем. Но тот, уже ставший с головы до ног кардиналом, только возмущенно покачал головой.

Уже несколько недель члены императорской семьи репетируют свои роли в предстоящем торжестве. Репетиции проходят в Фонтенбло и Тюильри.

Сегодня после полудня и мы, жены восемнадцати маршалов, репетировали свои роли в церемонии коронации императрицы.

Когда я приехала в Тюильри вместе с Лаурой Жюно и мадам Бертье, нас проводили в белую гостиную Жозефины. Там собрались уже все члены семьи и шел оживленный разговор.

Ответственность за руководство церемонией коронации возложена на Жозефа, но дирижером церемонии является Деспро, которому вручено на все расходы по церемонии две тысячи франков и который вникает во все детали.

Деспро — постановщик балетов и часто ассистировал противному Монтелю, у которого я когда-то училась аристократическим манерам.

Мы, жены маршалов, забрались в уголок и пытались понять, о чем идет такой бурный спор.

— Но это желание Его величества, — говорил Деспро огорченным тоном.

— Даже если он прогонит меня из Франции как бедного Люсьена, я не буду этого делать, — визжала Элиза Бачиокки, урожденная Бонапарт.

— Нести трен?.. Это же смешно, — сказала Полетт с возмущением.

— Но Жюли и Гортенс тоже понесут трен и они не отказываются, хотя они обе императорские высочества, — сказал Жозеф, пытаясь утихомирить страсти.

Его волосы были спутаны, так как он все время хватался за голову.

— Императорские высочества! — прошипела Каролина. — А почему мы, сестры императора, не носим таких титулов? Мы что же, менее уважаемы может быть, чем Жюли, дочь торговца шелком?

Я почувствовала, что краснею от злости.

— Или Гортенс, дочь этой… этой… — Каролина искала самое несправедливое, самое обидное слово для Ее величества императрицы Жозефины.

— Мадам, умоляю вас, — сказал Деспро, вздыхая.

— Они спорят о коронационной мантии с огромным треном, — шепнула мне на ухо Лаура Жюно. — Император желает, чтобы трен несли его сестры и принцессы Жюли и Гортенс.

— Ну, можем мы начать репетицию? — Жозефина вышла из внутренних покоев и имела очень странный вид. На ее плечи были накинуты две простыни, которые должны были изображать коронационную мантию. Мантия была еще не готова.

Мы присели в придворном реверансе.

— Прошу всех встать на свои места в кортеже, сопровождающем Ее величество, — закричал Жозеф.

— Даже если она будет ходить на руках, я не понесу ее трен, — быстро сказала Элиза Бачиокки.

Деспро подошел к нам.

— Из восемнадцати жен маршалов всего семнадцать, — задумчиво заметил он. — Ведь жена маршала Мюрата понесет трен, так как она сестра императора.

— И не подумаю, — закричала Каролина с другого конца комнаты.

— Я не знаю, как я смогу поставить семнадцать жен маршалов парами, — задумчиво рассуждал Деспро. — Монтель, сможете ли вы из семнадцати дам сделать девять пар, которые будут идти впереди Ее величества?

Монтель приблизился к нам и наморщил лоб, раздумывая.

— Семнадцать дам… попарно… и никто не может идти без пары?

— Не смогу ли я помочь вам решить эту стратегическую задачу? — спросил кто-то сзади нас. Мы быстро повернулись и тут же присели в низком реверансе. Наполеон!

— Предлагаю сделать так: шестнадцать жен маршалов попарно открывают кортеж Ее величества. Потом пойдет, как мы решили, Серюрье с кольцом императрицы, Мюрат с ее короной, а затем одна из жен маршалов с… да, конечно, с подушкой, на которой будет кружевной платок Ее величества. Это будет очень поэтично!

— Это гениально, Ваше величество, — прошептал Деспро, складываясь вдвое в низком поклоне. Монтель, в свою очередь, тоже склонился до земли.

— И эта дама с кружевным платком… — Наполеон сделал маленькую паузу и переводил взгляд, выбирая, с м-м Бертье на Лауру Жюно, с Лауры на некрасивую м-м Лефевр. Но я уже знала его решение. Я сжала губы и не смотрела на него. Я хотела быть одной из шестнадцати, женой маршала Бернадотта, ни больше ни меньше, я не хотела выполнять это почетное поручение, я не хотела…

— Мы попросим м-м Жан-Батист Бернадотт взять эту миссию на себя. М-м Бернадотт будет очаровательна. В небесно-голубом не правда ли?

— Голубой цвет мне не идет, — пробормотала я, думая о своем голубом шелковом платье, которое было на мне в гостиной м-м Тальен.

— В голубом, — повторил император, который, конечно, тоже вспомнил это несчастное платье и отвернулся от меня.

Когда он подошел к своим сестрам, Полетт открыла рот и сказала:

— Сир, мы не хотим…

— Мадам, вы забываетесь! — быстро сказал Наполеон голосом, прозвучавшим как удар хлыста. Никто не должен заговаривать с императором, прежде чем он сам обратится.

Полетт закрыла рот. Наполеон повернулся к Жозефу.

— Еще разногласия?

— Наши сестры не хотят нести трен императрицы, — сказал Жозеф жалобным тоном, откидывая назад свои волосы, взмокшие от пота.

— Почему не хотят?

— Сир, м-м Бачиокки и Мюрат и герцогиня Боргезе думают…

— Тогда трен понесут только их императорские высочества, принцессы Жюли и Гортенс.

— Трен очень тяжел, чтобы его могли нести две дамы, — сказала Жозефина, которая, приподняв свои простыни, подошла к Наполеону.

— Если мы не получим такие же титулы, как Жюли и Гортенс, мы категорически отказываемся от таких же обязанностей, — сказала Элиза угрожающим тоном.

— Придержи язык, — резко сказал Наполеон. И обернувшись к Полетт, которую любил: — Ну, чего вы хотите?

— Мы имеем такое же право на титул принцесс, как и эти две, — сказала Полетт, кивая на Жюли и Гортенс.

Наполеон поднял брови.

— Можно подумать, что я унаследовал корону своего отца и что я должен делить это право с моими сестрами и братьями! Мои братья и сестры забыли, что высокий титул — это свидетельство моих личных заслуг. До сих пор никто еще не признал за ними таких заслуг, не правда ли?

В наступившей тишине мы услышали шепот Жозефины как легкий порыв ветерка.

— Сир, я прошу вас, будьте добрым и присвойте титулы императорских высочеств вашим сестрам!

«Она хочет дружбы, — подумала я. — Она боится. Может быть и правда то, о чем шепчутся, что он подумывает о разводе?»

Наполеон засмеялся. Спектакль, казалось, очень его развлекал, и мы поняли, что он развлекается с самого начала.

— Хорошо! Если вы обещаете, что будете хорошо себя вести, назову вас…

— Сир! — вскрикнули Элиза и Каролина в порыве радости.

— Наполеон, грацие танто [12]! — пробормотала Полетт.

— Я хочу видеть репетицию кортежа коронации Ее величества, — сказал Наполеон, обращаясь к Деспро. — Начинайте!

На фортепиано, долженствовавшем изображать оркестр, кто-то заиграл торжественный марш. Потом Деспро поставил шестнадцать жен маршалов в восемь пар, и Монтель показал им, как они должны идти — грациозно, легко и торжественно одновременно. Это было, казалось, совершенно невозможно для шестнадцати дам, на ноги которых в это время смотрел император. Они двигались через комнату в растерянности, и Полетт кусала себе пальцы, чтобы не расхохотаться.

Наконец позвали Серюрье и Мюрата. Они торжественно выступали и несли диванные подушки, подобные которым они понесут во время коронации и на которых будут кольцо и корона императрицы.

После них мне надлежало идти одной, вооруженной только подушкой с дивана. Потом двинулась Жозефина, увешанная простынями, которые несли позади нее три вновь титулованные принцессы и Жюли с Гортенс.

Таким пышным кортежем мы четырежды пересекли гостиную и остановились лишь тогда, когда Наполеон повернулся на каблуках, уходя. Мы тотчас сделали низкий реверанс. Но взволнованный Жозеф последовал за братом.

— Сир, я вас умоляю…

— Я занят, — сказал нетерпеливо Наполеон.

— Сир, вопрос о девственницах, — сказал Жозеф и сделал знак Деспро приблизиться.

Деспро подошел к Жозефу и повторил:

— Девственницы — трудная проблема. Мы не можем найти таких.

Наполеон кусал губы, чтобы не рассмеяться.

— Для чего вам девственницы, господа? — спросил он.

— Ваше величество может быть забыли… В хрониках Средних веков, где описывается церемония коронации в Реймсе, по которой мы действуем, между прочим, говорится, что двенадцать девственниц, державших в руках по две восточные свечи, должны идти к алтарю после миропомазания Вашего величества. Мы уже подумали о кузине маршала Бертье и одной из моих кузин по материнской линии, — говорил Деспро, — но эти две дамы уже… они не…

— Они, конечно, девственницы, но им уже перевалило за сорок, — сказал Мюрат громовым голосом из глубины гостиной. Мюрат, офицер кавалерии, постоянно забывал придворный этикет…

— Я уже неоднократно выражал желание пригласить на церемонию коронации старую французскую аристократию. Это, кстати, очень полезно для народа. Я уверен, господа, что вы найдете несколько молодых девушек, которые вас устроят, в предместье Сен-Жермен.

И мы опять сделали реверанс. Наполеон покинул гостиную.

Потом подали прохладительные напитки, и Жозефина передала мне через одну из своих фрейлин, чтобы я села с ней (с Жозефиной) рядом на диван. Она выразила удовольствие по поводу моих отличных манер. Она сидела между мной и Жюли и большими глотками пила шампанское. Ее лицо похудело за последнее время. Темная краска на веках делала глаза огромными, а нарумяненные щеки скрывали бледность утомления. Две морщинки, тонкие как волос, пролегли от крыльев носа к углам губ и вырисовывались яснее, когда Жозефина улыбалась, не открывая губ, по своему обыкновению. Но детские кудряшки, поднятые в высокой прическе, все-таки делали из нее очень молодую женщину.

— Рой не успеет сшить мне голубое платье за два дня, — заметила я.

Жозефина так устала от примерки туалетов к коронации и репетиций, что вдруг забыла, что ей нельзя говорить о своем прошлом. Она сказала:

— Поль Баррас когда-то подарил мне сапфировые серьги. Если я их найду, я охотно дам их вам к голубому платью.

— Вы очень добры, мадам, но я думаю… — Нас перебили. Жозеф появился перед нами. Губы его дрожали от волнения.

Жозефина подняла голову.

— Ну, что еще случилось?

— Его величество просит вас немедленно пройтик нему в рабочий кабинет, — объявил он,

Жозефина подняла тонкие брови.

— Новые трудности в церемонии коронации, мой дорогой деверь?

Жозеф не мог дольше скрывать свою радость и, наклонившись, сказал:

— Папа дал знать, что отказывается короновать Ваше величество.

Маленький рот сложился в иронической улыбке.

— А чем святой отец обосновывает этот отказ?

Жозеф поглядел вокруг, как бы боясь, что его услышат.

— Говорите, не бойтесь. Нас слышат только принцесса Жюли и мадам Бернадотт, а эти две дамы принадлежат к нашей семье.

Жозеф сделал неуловимое движение головой, у него образовался двойной подбородок, и он принял гордый, немного злорадный вид.

— Папа узнал, что Ваши величества не были обвенчаны в церкви, и сообщил, что не может короновать, простите, Ваше величество, я повторяю слова святого отца, не может короновать наложницу императора французов.

— А откуда святой отец узнал, что Бонапарт и я только записались, а не были обвенчаны? — спросила Жозефина.

— Это еще предстоит узнать, — сказал Жозеф. Жозефина вертела в руке пустой бокал.

— И что думает ответить Его величество святому отцу?

— Его величество будет говорить с Папой.

— Есть простой выход из положения, — сказала Жозефина, улыбаясь, и поднялась. Пустой бокал она сунула Жозефу.

— Я сейчас же переговорю с Бона… с императором по этому поводу. Мы обвенчаемся, и все будет устроено.

В то время как Жозеф отдавал пустой бокал лакею и догонял Жозефину, чтобы присутствовать при ее разговоре с Наполеоном, Жюли сказала задумчиво:

— Я думаю, что она сама постаралась, чтобы Папа узнал это обстоятельство.

— Да. Иначе она была бы очень удивлена.

Жюли сжала руки.

— Она меня очень беспокоит. Как она боится развода! Потихоньку болтают, что если он разведется, то только потому, что она не может иметь детей. Ты согласна со мной?

Я пожала плечами. Получается, что он ломает всю эту комедию с коронацией в стиле Карла Великого [13] и подражанием коронационным церемониям в Реймсе [14] и вообще делает черт знает что, для того чтобы весь мир видел, что он становится основоположником наследственной династии. И все это для того, чтобы стал императором Жозеф, если он переживет Наполеона, или маленький сын Гортенс и Луи…

— Но он не может просто выставить ее, — говорила Жюли с глазами, полными слез. — Он сделал ей предложение в то время, когда у него не было денег, чтобы купить новые штаны, она шла рядом с ним все эти годы, она помогала подниматься ему все выше, а сейчас она помогла ему получить корону, и весь свет считает ее императрицей и…

— Нет, — сказала я. — Он не может играть в Шарлеманя и настаивать, чтобы его короновал Папа, одновремено впутавшись в бракоразводный процесс как обыкновенный буржуа. И, кроме того, если бы что-нибудь подобное заметили мы с тобой, то Жозефина, которая гораздо умнее нас, должна была бы знать об этом давно. Наполеон не откажется от коронации, и поэтому он поторопится оформить церковный брак.

— А после церковного обряда он уже не сможет так легко развестись с ней, правда? На это рассчитывает Жозефина?

— Да, она на это рассчитывает.

— Кроме того, он ее любит. По-своему, конечно, но любит. И не сможет бросить ее просто так.

Я сдержалась и не сказала: «Правда? Он не сможет? Верь мне, Наполеон сможет!..»

Шелест шелка опять возник в комнате… Вернулась императрица, и мы вновь сделали глубокий реверанс. Проходя, Жозефина взяла бокал шампанского с подноса, который держал лакей, и кивнула Деспро:

— Мы можем еще раз прорепетировать мой коронационный кортеж.

Потом она подошла к нам.

— Дядя Феш обвенчает нас сегодня ночью без свидетелей в дворцовой часовне. Забавно, правда? После того как мы уже женаты девять лет. Ну, м-м Бернадотт, вы решили? Прислать вам мои сапфировые серьги?

В карете, отвозившей меня домой, я решила не надевать голубого платья, на котором настаивал Наполеон.

Завтра от Роя должны были доставить новый, бледно-розовый туалет, так как вначале всем женам маршалов было указано быть в бледно-розовом.

Жан-Батист уже ждал меня в столовой, голодный как лев, вернее в таком плохом настроении, что показался мне голодным львом.

— Что ты делала так долго в Тюильри?

— Сначала я слушала, как ссорились Бонапарты, потом приняла участие в репетиции. Мне предложена особая роль. Я не пойду танцующим шагом вместе с другими женами маршалов, а пойду совсем одна вслед за Мюратом и понесу на подушке носовой платок Жозефины. Что ты скажешь о столь высокой должности?

Жан-Батист вскочил.

— Но я не хочу, чтобы ты хоть в чем-то отличалась! Жозеф и эта обезьяна Деспро решили так, потому что ты сестра Жюли! Но я запрещаю тебе! Понимаешь?

Я вздохнула.

— Это ничему не поможет. Жозеф и Деспро не при чем. Это желание императора.

Я никогда не думала, что Жан-Батист может так выйти из себя. Он внезапно охрип.

— Что ты сказала?

— Это желание императора, я ничего не могу поделать!

— Я этого не вынесу! Моя жена не имеет права давать представление всему свету!

Он так рычал, что стаканы на столе зазвенели. Я не могла понять, отчего он так обозлился.

— Но почему ты так раздражаешься?

— Все будут показывать на тебя пальцами. «Невеста! — скажут. — М-м Жан-Батист Бернадотт — большая любовь юных лет императора, которую он не может забыть! Его маленькая Эжени, которой он отводит особое место в день своей коронации». После этого ты навсегда останешься «его маленькой Эжени». А я, я стану посмешищем всего Парижа, понимаешь?

Смущенная, я внимательно смотрела на Жана-Батиста. Никто не знает так, как я, насколько его мучает холодность отношений с Наполеоном и невозможность пойти на сделку со своей совестью и согреть эту дружбу искренней приязнью.

Какой непрерывной мукой является для него ощущение того, что он предал идеалы своей молодости, как лихорадочно он ждет согласия на его ходатайство о предоставлении ему руководящей должности как можно дальше от Парижа!

А Наполеон заставляет его ждать, ждать и еще раз ждать…

Но я никак не могла подумать, что эти муки ожидания могут привести к сцене ревности.

Я подошла к нему и положила руки ему на грудь.

— Жан-Батист, — сказала я, — стоит ли так сердиться на каприз Наполеона?

Он оттолкнул мои руки.

— Ты прекрасно знаешь, что произошло, — сказал он, с трудом переводя дыхание. — Ты знаешь прекрасно! Он хочет, чтобы люди знали, что он отличает свою маленькую невесту, свою любовь молодых лет! Но я тебе говорю, что он давно забыл это прошлое. Я говорю тебе это, исходя из моего мужского опыта. Его интересует только настоящее. Он влюблен в тебя и хочет доставить тебе удовольствие, чтобы…

— Жан-Батист!..

Он провел рукой по лбу.

— Прости меня! Действительно, ты ничего не можешь, — прошептал он.

В это время вошел Фернан и поставил на стол суповую миску. Мы молча сели друг против друга. Когда Жан-Батист поднес ложку ко рту, его рука дрожала.

— Я не буду принимать участие в торжествах, — сказала я. — Я лягу в постель и скажусь больной.

Жан-Батист не ответил. После обеда он ушел.

Сейчас, когда я сижу за его письменным столом и пишу, я пытаюсь понять, действительно ли Наполеон снова влюблен в меня. Той бесконечной ночью в своем рабочем кабинете перед казнью герцога Энгиенского он говорил со мной голосом прежних времен: «Снимите вашу шляпу, мадам…» И потом: «Эжени, маленькая Эжени!..» Он отослал мадемуазель Жорж. Я думаю, что этой ночью он вспомнил ограду нашего сада в Марселе, спящие поля и звезды, которые были так близко…

Как странно, что этот маленький Бонапарт, который стоял у изгороди, через два дня будет коронован как император Франции!.. Как поразительно, что было время, когда мое место было не рядом с моим Бернадоттом!

Часы в столовой пробили полночь. Может быть, Жан-Батист в гостях у м-м Рекамье?.. Он часто говорит о ней. Жюльетта Рекамье замужем за старым, очень богатым банкиром. Она читает все книги, которые выходят из печати, и даже те, которые не выходят, лежа при этом целые дни на диване. Она считает себя музой всех знаменитых мужчин, но никому из них не позволяет даже поцеловать себя. Даже собственному мужу, как говорит Полетт. Жан-Батист часто беседует о книгах и музыке с этой своей важной приятельницей, и она присылает мне скучнейшие романы с просьбой прочесть «эти шедевры». Я ненавижу Рекамье и восхищаюсь ею.

Половина первого. В этот момент Наполеон и Жозефина, вероятно, стоят коленопреклоненные в дворцовом часовне, а дядюшка Феш совершает венчальный обряд. Мне было бы легко объяснить Жану-Батисту, почему Наполеон не забывает меня, но это его только рассердило бы. Я — кусочек молодости Наполеона. А ведь никто не забывает свою молодость, даже когда для воспоминаний выпадают редкие минуты. Появившись в небесно-голубом платье в коронационном кортеже, я буду для Наполеона лишь воспоминанием… Но Жан-Батист, вероятно, прав: Наполеон хочет оживить свои воспоминания. Подобное объяснение в любви со стороны Наполеона будет бальзамом на рану, давно зарубцевавшуюся. Завтра я останусь в постели и скажу, что простудилась.

И послезавтра — тоже. У «голубого воспоминания» Его величества насморк, и оно просит извинить…

Ночью, нет, точнее уже сегодня, я проснулась, когда кто-то тихонько до меня дотронулся, взял на руки и унес в нашу спальню. Металлические шнуры эполетов царапали мне щеку, как часто бывало раньше.

— Ты был у своей приятельницы. Я ревную, — шептала я в полусне.

— Я был в опере, девчурка, и один. Я хотел послушать хорошую музыку. Я отослал карету и пешком вернулся домой.

— Я тебя очень люблю, Жан-Батист. И я очень больна. У меня насморк и болит горло, и я не смогу принять участие в коронационной церемонии.

— Я извинюсь за м-м Бернадотт перед императором. — И после паузы: — Ты никогда не должна забывать, что я тебя очень люблю, девчурка. Ты меня слышишь или уже спишь?

— Я сплю, Жан-Батист! Что бывает, когда кто-нибудь хочет пролить бальзам на давно затянувшуюся рану?

— Над этим человеком смеются, Дезире!

— Да. Над великим императором Франции смеются…