"Истинный д'Артаньян" - читать интересную книгу автора (Птифис Жан-Кристиан)

Глава III. Простой дворянин на службе Его Преосвященства

Итак, д'Артаньян и Бемо предстали пред очами нового хозяина Франции «синьора Джулио Мазарини», первого министра регентствующей королевы[40]. Между гасконцами и итальянцем быстро установилось взаимопонимание.

Кардинал оценил достоинства своих новых подчиненных, а два бывших мушкетера вдруг инстинктивно поняли, что кардинал – великий политик.

Вместе с несколькими другими людьми они составили так называемую свиту «простых дворян» Его Преосвященства, или, как их тоже называли современники, свиту его «домашних», причем в этот термин не вкладывалось никакого пренебрежения. Их должность совмещала функции посыльного, которому поручалось доставлять наиболее важные депеши, и политического агента. Это были сторонники, в полной мере преданные службе кардиналу и исполнявшие функцию военных курьеров, объявлявших о передвижениях войск, сообщавших своему начальнику о действиях противника, набиравших пополнение и т.п.

Бемо и д'Артаньян думали, что в материальном плане их новые должности принесут им то, чего они никогда не смогли бы получить в роте мушкетеров или во французской гвардии: богатство в виде тех славных полновесных звонких монет, которыми, как говорили, была полна государственная казна.

Увы! События быстро показали, что эти надежды – чистая иллюзия. Во-первых, государственная казна была не так полна – отнюдь! – как многим хотелось верить. Кроме того, кардинал, неохотно расстававшийся со своими экю, серьезно намеревался сколотить свое личное состояние и ни в коей мере не распространял это намерение на своих подчиненных. Этот Гарпагон[41] в красной сутане, вытащив их из безвестности, быстро приучил их к своему образу действий и заставлял, не щадя себя, за ничтожное вознаграждение совершать долгие и опасные поездки.

Всего за несколько месяцев такого образа жизни наши два солдата стали неузнаваемы. На несчастных нельзя было смотреть без жалости: изможденные лица, обвислые поля шляп, потертые кюлоты, основательно заплатанные куртки. В таком виде их не допустили бы даже до службы в передней. Похоже, в иные вечера у них не находилось даже одного су, чтобы поужинать. Их мечта о славе, почестях и деньгах рассеялась, как дым на ветру, оставив в сердце грусть и горечь, вполне понятные у горячих и честолюбивых молодых людей. Они охотно вернулись бы в свою родную Гасконь – в этом нас уверяет Куртиль в Мемуарах графа Рошфора, – «если бы только могли найти кого-нибудь, кто одолжил бы им десять пистолей». Богатство пришло к ним лишь много позже.

Впрочем, какой бы жалкой ни была их судьба, она казалась весьма завидной их бывшим товарищам мушкетерам, чью роту неожиданно распустили.

26 января 1646 года г-н де Тилладе, комиссар и дворянин из свиты Мазарини, объявил г-ну де Тревилю о роспуске его роты. Расформирование этого знаменитого подразделения, подписанное по всей положенной форме юным королем под тем предлогом, что содержание роты представляет собой «значительное бремя» для государственных финансов, на самом деле было вызвано тем, что излишне беспокойные мушкетеры вызывали в государстве немало беспорядков. Их начальник г-н де Тревилъ, с наивностью школьника бросившийся в свое время в заговор Сен-Мара, получил в качестве компенсации место губернатора Фуа, что на деле означало ссылку. Хочешь – бери, хочешь – нет.

Вечером 26 января мушкетеры с разбитым сердцем сдали свое оружие, свои плащи, свои парадные костюмы в королевскую гардеробную. Эпопея Великих Мушкетеров завершилась всеобщей печалью. Даже самые дерзновенные не могли бы в тот момент предположить, что спустя 11 лет мушкетеры вновь двинутся вперед, навстречу новым приключениям, с развевающимися перьями на шляпах.

Для д'Артаньяна, вблизи наблюдавшего за этими событиями, перевернулась очередная страница жизни. Упрямый капитан де Тревиль, получавший изрядную ренту, мог позволить себе некоторую браваду перед «этим Мазарини» и протянуть более месяца, прежде чем принять в управление предложенный ему Фуа. Однако пока, собравшись вокруг извечного заговорщика герцога Орлеанского, старая гвардия брюзжащих дворян – Руильяки, Фонтреи, Немуры, Тревили – окончательно запутывалась в сложностях рыцарского поведения и трагикомических интригах, что, скажите на милость, мог сделать какой-то д'Артаньян, не имевший ни громкого имени, ни состояния? Уйти от кардинала? Стать деклассированным элементом, клиентом принцев, готовых платить за услуги, но так же легко и бросающих в беде? Нет, Бац-Кастельморам ни к чему было защищать вымирающих феодалов. Они ничем не были им обязаны, но были обязаны всем политике таких деятелей, как Ришелье и Мазарини, политике, нацеленной на унижение великих мира сего в пользу честолюбивого класса буржуазии и мелкого дворянства. Честь бедняка – подчинение. Для него служба не только долг, но и необходимость.

В июне 1646 года победитель при Рокруа герцог Энгиенский[42] вместе с герцогом Орлеанским осаждали Куртре. Д'Артаньян следовал за их огромной армией вплоть до самых границ. Несомненно, Мазарини, который уже опасался силы коалиции этих двух командующих, поручил ему держать его в курсе их передвижений. 28 июня д'Артаньян прискакал радостный ко двору, чтобы сообщить, что крепость вот-вот падет. Спустя два дня Газета Ренодо сообщала: «28 числа г-н д'Артаньян, один из дворян Его Преосвященства, прибыл из нашей Фламандской армии и сообщил, что крепость Куртре находится в таком тяжелом положении, что есть надежда, что Его Королевское Высочество (герцог Орлеанский) овладеет ею в течение ближайших 4 или 5 дней; он также сообщил, что неприятель перешел через реку Лис, желая попытаться ввести в крепость некое подкрепление через то расположение войск Его Высочества, которое неприятель считал менее укрепленным, однако ж был отброшен с большими потерями; о подробностях сего будет сообщено дополнительно».

Спустя два года д'Артаньяну выпала новая военная миссия: он выехал в Перонн, чтобы встретиться с губернатором города Шарлем де Муши, маркизом д'Оккенкуром, и предупредить его о необходимости срочно усилить оборону города в связи с опасностью вторжения в страну неприятеля. 9 июня 1648 года д'Артаньян покинул Париж, имея при себе следующий приказ, обнаруженный в архивах Шарлем Самараном: «Г-н д'Артаньян сообщит г-ну д'Оккенкуру, что имеются данные из Брюсселя о скоплении неприятеля в Генилгау в количестве около трех тысяч человек, которые готовят некое нападение на наши пограничные крепости либо намереваются произвести отвлекающий маневр, проникнув на территорию Франции в каком-либо неизвестном мне месте. Поэтому он объявит упомянутому г-ну д'Оккенкуру, что тот должен быть настороже, и попросит его предупредить других губернаторов (...), дабы они не были захвачены врасплох. Означенный д'Артаньян может даже, если г-н д'Оккенкур сочтет это полезным, отправиться с таким же сообщением в другие ближайшие крепости, такие как Сен-Кантен и Гиз...»

В это время друг д'Артаньяна Бемо служил в армии в Италии. В октябре 1646 года он прибыл ко двору с сообщением от маршалов де Ламейерей и Дюплесси-Пралена о взятии Пьомбино. Год спустя он отличился в битве при Чиви-дале близ Бозоло, отвоеванном испанцами для герцога Модены. 30 июня 1648 года в битве за Кремону, когда он во главе отряда легкой конницы Его Преосвященства преследовал неприятеля, ему выстрелом из карабина раздробило челюсть. Так что Куртиль лгал, когда саркастически насмехался над его храбростью.

Пока два бывших мушкетера, не вынимая ногу из стремени, скакали по всей стране, в Париже резко изменился политический климат. Ненависть к Мазарини достигла предела. Ему ставили в вину ведение бесполезной войны с Испанией и Империей и растрату общественных денег. Взбунтовались органы управления. Приказ об аресте троих членов Парламента[43], Шартона, Бланмениля и Брусселя, привел 26 августа 1648 года к выступлению Фронды. Известны этапы этого восстания: день баррикад, затем освобождение главарей из тюрьмы, бегство короля, королевы и кардинала в Сен-Жермен в ночь с 5 на 6 января 1649 года, интриги в Париже кардинала де Реца и герцога де Бофора, высокомерное поведение Парламента, который вместо того, чтобы удалиться в Монтаржи, как ему было приказано королевой-регентшей, поднял знамя восстания, произвел аресты, вооружил войска, искал союза с врагами-испанцами...

Число врагов кардинала росло с каждым днем. Большая часть крупной провинциальной аристократии, обузданной Ришелье, но все еще самодовольно лелеявшей свои феодальные предрассудки, подняла голову, полная решимости восстановить свои забытые права.

Что касается д'Артаньяна, агента кардинала, то он по-прежнему лез из кожи вон, постоянно исполняя то одну миссию, то другую. Почему он проявлял такую упорную преданность стороне, которая, казалось, вот-вот падет, хотя ему было легко встать в ряды сторонников Конде или своих друзей, так называемых «мелких хозяев»? Многие из его бывших товарищей по гвардии и мушкетерскому полку без колебаний отважились на этот шаг. Фронда, ценившая тех, кто мог бешено скакать верхом и наносить верные удары шпагой, была сильным искушением. Какие приключения в стиле Дон Кихота, должно быть, сулили всем этим полным геройского духа храбрым капитанам партии, возглавляемой столь славными именами, как Конде, Конти, Рец, д'Эльбеф, Лонгвиль, Шеврез, Монбазон, Мадемуазель[44] или Бофор! О, сколь упоительна такая активная жизнь!

Конечно, обычный герой романа, чрезвычайно храбрый и отважный, в таких ситуациях не сомневается! Он отправляется в путь с пустым желудком и глазами, сияющими надеждой, со своей длинной шпагой, которая бьет его по икрам, Подобно капитану Фракассу, он отправляется в путь на поиски химерического идеала. Проткнув шпагой предателей, рубя направо и налево своих врагов, он побеждает, он празднует триумф, избежав самых опасных ловушек... Значительная часть нашей романтической литературы жила на этих рассказах плаща и шпаги и питалась мифом о симпатичном скитальце-шевалье или об отважном жестоком воине, высокомерном и великолепном... На деле такой тип человека, конечно, существовал. Смутные периоды, как, например, первая половина XVII века, стоявшая на полпути между религиозными войнами и административной и военной перестройкой государства в Новое время, – такие периоды особенно способствовали появлению людей подобного типа. Необходимо, однако, подчеркнуть, что литература отводит им место в веке Людовика XIV, то есть именно в том периоде, когда этот тип уже исчезал.

Д'Артаньян – Куртиль и Дюма прекрасно это понимали – не относился к такому типу людей. Он всегда оставался человеком, упорным в своей преданности королеве, ненавидимому всеми кардиналу и пошатнувшейся монархии, короче говоря, всему тому, что стоило не меньше, чем вся слава буйных и неудержимых героев Фронды.

Зимой 1649 года восставшие парижане, вооруженные буржуа и возгордившиеся лавочники поуспокоились и заперлись в своих домах. Казалось, ситуация нормализовалась. Именно тогда Мазарини совершил самую грубую ошибку за весь период своего министерства. Он приказал арестовать троих принцев: Конде, Конти и Лонгвиля. Известие об этом моментально спровоцировало восстания в провинциях. Романтичная герцогиня де Лонгвиль забаррикадировалась в Нормандии. Сам Тюренн, мудрый и многоопытный победитель при Нордлингене[45], пустился на поиски приключений ради прекрасных глаз герцогини и закрепился в Стенэ. Бордо вооружился. В Нормандии демонстрировал свою силу граф Таванн.

На этот раз Мазарини, как и д'Артаньяну, выпутаться было нелегко. Пришлось срочно скакать в Нормандию, затем – в Бургундию. Повсюду присутствие юного короля подле кардинала-министра производило желаемое впечатление. Оказавшись в изоляции, восставшие были разбиты при Бельгарде, а Дижон оказал хороший прием регулярной армии графа д'Аркура. Следовало еще отнять Бордо у своенравной и экстравагантной Клер-Клеманс де Мейе-Брезе, супруги Великого Конде. 23 июня 1650 года, находясь в Либурне, король потребовал, чтобы присяжные и жители Сен-Жан-де-Люз и Сибурна срочно прислали свои рыбачьи лодки и военные суда для проведения операций против Бордо:

Вопреки тому, что можно было бы подумать, в этом письме имеется в виду вовсе не наш д'Артаньян, а его дядя по материнской линии Анри де Монтескью д'Артаньян, лейтенант короля по управлению Байонной. Документ, подписанный его именем и сохранившийся в архивах этого города, действительно подтверждает, что «в месяце июле или августе 1650 года, в то время, когда король находился в Ли-бурне, направляясь к городу Бордо, эшевены[46] и присяжные Байонны по приказу короля послали несколько пушек и снарядили для боя два фрегата и 10 рыбачьих судов, на каждом из которых находилось 25-30 человек».

Возможно, дядя и племянник повстречались под стенами Бордо. В любом случае, в сентябре, когда осада затянулась, д'Артаньян – уже наш д'Артаньян – исполнял обязанности курьера между Мазарини и вернувшимся в столицу двором.

Кардинал написал 6 сентября Гюгу де Лионну, главному секретарю королевы: «Я посылаю д'Артаньяна ко двору, дабы получить сведения о здоровье Их Величеств. Кроме того, он сможет более подробно рассказать обо всем, что здесь происходит».

Де Лионн ответил: «Г-н д'Артаньян вручил мне вчера в Два часа вечера два письма, которыми Вашему Преосвященству было угодно оказать мне честь...»

Казалось, королевская армия вновь начала брать верх над противниками. Но тут неожиданно ужесточилось положение на Востоке. Тюренн, проявив полную непоследовательность, в которой ему пришлось позже горько раскаяться, сдал Ретель испанцам. Маршал Дюплесси-Прален был срочно послан туда, чтобы осадить занятый противником город. 1 декабря Мазарини выехал к своей армии в сопровождении верного «Артеньяна». Спустя несколько дней Ретель сдался. Тогда победоносные войска бросились в погоню за восставшим Тюренном и разбили его войско 15 декабря. Это была блистательная победа. Кардинал, страдавший в это время от жестокого приступа подагры, неподвижно лежал в доме капитана гвардии г-на де Праделя. Не имея возможности лично поздравить маршала Дюплесси, находившегося в деревне Сомпюи, он послал туда д'Артаньяна, который в тот же день вернулся со списком пленных.

Итак, Ретель был взят. В свою очередь пал и Шато-Порсьен. Однако продолжать этот победный марш оказалось невозможным, поскольку, по мере того как провинции стали успокаиваться, Мазарини окончательно убедился в том, что власть ускользает из его рук в столице, 20 января 1651 года президент Парламента Матье Моле выступил с суровой обвинительной речью против кардинала. Гастон Орлеанский отказался участвовать в заседаниях Королевского совета, пока итальянец не уберется за границу. Наконец, Парламент потребовал освобождения арестованных принцев и немедленного изгнания Мазарини. Это была вынужденная уступка, на которую королева не могла не пойти.

В лагере сторонников опального министра началась паника. Все чувствовали, что окончательно проиграли. Многие начали осторожно отходить в сторону. Другие, как, например, д'Артаньян, связав свою судьбу с кардиналом, оставались рядом с ним. Следовало смириться с неизбежным. Но – уступить? Ни за что! Этого слова для Мазарини не существовало. Ему нужно было лишь пригнуться, как тростник в бурю, и дожидаться лучших времен.