Глава третья. НЕ НАДО ЦВЕТОВ В ДЕНЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА

Не так легко объяснить, почему Чарли Луканиа, хотя он и был сицилийцем, постоянно испытывал трудности в общении с мафией и мафиози. Это было вызвано, несомненно, его неудержимым индивидуализмом, а также, вероятно, тем, что он очень скоро осознал нерасторопность мафии - замкнутой организации, добровольно отказывающейся от явно выгодных операций и доходов, которые она могла бы получать, если бы привлекла к своей деятельности выходцев из других районов Италии. Это, а также то, что мафиози не придавали никакого значения тому обстоятельству, что он стал признанным главарем «молодых волков», раздражало Луканиа. Надменный, кичащийся достигнутыми успехами и независимостью, он не находил нужным демонстрировать верноподданнические чувства перед старыми боссами, считая их методы устаревшими.

Действительно, в погоне за новыми доходами, возможность получения которых появилась в связи с введением «сухого закона», мафия не поспевала за другими. Ее контроль за всем, что происходило в пределах «Малой Италии», оставался, разумеется, неоспоримым. С того момента, как они обосновались в США, люди мафии неизменно контролировали всю деятельность внутри итальянской общины, взимая поборы со всех продуктов первой необходимости, начиная с оливкового масла и кончая сырами. Мафия регулярно и безжалостно обирала портных, аптекарей, мясников, бакалейщиков, печатников, владельцев ресторанов и кафе. Самые непритязательные игры, лотерея ежедневно облагались налогами по установленной шкале.

Однако методы, которые применяла мафия, чтобы обойти закон Уолстеда, вызывали у членов «Банды четырех» приступы неудержимого хохота. Они состояли в следующем. Тогда как у Торрио, Двайера, Луканиа и их соучастников объем реализации контрабандного спиртного достигал тысячи гектолитров, старые доны не нашли ничего лучшего, как распространить среди жителей «Малой Италии» заимствованный из фермерских ведомостей рецепт производства спиртного из винограда, из любых фруктов, злаковых культур, свеклы и т. п. Они приобрели самогонные аппараты объемом в один галлон, которые были в свободной продаже, и обязали всех гнать самогон, забирая его по смехотворно низкой цене. Сивушный запах, который буквально клубился в воздухе квартала, безошибочно указывал всякому, что он попал в итальянское гетто. Юморист Вилли Роджерс насмешил весь Нью-Йорк, написав как-то: «Самое страшное преступление, которое может совершить итальянский мальчуган, - это съесть виноград, который его отец принес домой, чтобы гнать самогон».

Ответственный за соблюдение «сухого закона» в Манхэттене Чарльз О’Коннор пришел в ярость и приказал всем владельцам перегонных аппаратов сдать их в мэрию. Безуспешно. Почти полторы сотни агентов, которыми он располагал для контроля за надлежащим исполнением закона, работали вхолостую, посвящая все свое время делу еще более бесполезному, чем попытка найти у кого-нибудь обыкновенный змеевик. В гаражах, в закутках, в задних комнатушках магазинчиков, в заброшенных сараях - почти повсюду мафия установила перегонные аппараты, способные производить от двух с половиной до пяти сотен литров спиртного в сутки. Литр алкоголя обходился не дороже десяти центов только потому, что людей, которым вменялось в обязанность постоянно находиться при аппаратах, мафиози набирали из итальянских иммигрантов, только что прибывших в Соединенные Штаты. Они выполняли эту работу за мизерную плату, не зная, что нарушают законы страны, предоставившей им убежище. Но этот же литр, производство которого обходилось почти даром, можно было продать за восемь, а то и за десять долларов.

Это кустарное производство на самом деле казалось смешным. Более предприимчивые бутлегеры зло подсмеивались над мафией. Мальчишки «Малой Италии» даже сочинили считалочку: «Чтобы денежки водились, надо гнать вино из гнили. Мать на кухне склянки моет, разливает в них помои. Шляпа старая, отец, сам напьется под конец. Тот, кто выпьет весь флакон, выбывает тут же вон».

– Все это пустяки. Они просто чудаки, эти стариканы с усами, похожими на руль велосипеда, - повторял Костелло.

Но это не соответствовало действительному положению дел. Фрэнк Айяле вновь и вновь предупреждал об опасности, но никто не обращал на это внимания. Он, однако, знал, о чем говорил. Престарелые главари мафии убедились в необходимости модернизировать свою деятельность. Они начали понимать, что мимо них проплывают огромные деньги, в то время как другие преступные организации возникают и успешно действуют вне сферы их влияния. Было решено принять необходимые меры, чтобы все поставить на свои места и восстановить свою власть.

Главами крупных семей нью-йоркской мафии были Чиро Терранова, старый Пиноккио (Бык), его друг Джузеппе Массериа, он же Джо Босс, Сальваторе Маранзано, Иль Дотторе и хитрый Фрэнк Айяле, который готов был от них отделиться, почуяв возможности «молодых волков», хотя и не торопился открыто демонстрировать это.

Неуклюжие, с огромными животами - свидетельством чрезмерного злоупотребления макаронными изделиями, свининой, пирожными, - на которых красовались золотые цепочки с часами, завещанными родоначальником рода старшему из наследников, доны напоминали людей прошлого века. Одетые во все черное, эти святые отцы преступности очень гордились длинными черными усами, придававшими мужественность их лицам, на которых лежала печать поразительной самонадеянности. Из своей родной Сицилии они привезли с собой единственный груз - груз традиций. Ни от одной из них они не могли бы отказаться даже за все золото Америки. Отживающие свой век, со смешными причудами, они этим вызывали еще большее раздражение молодых сицилийских хищников, таких, как Луканиа и некоторые другие. Наиболее честолюбивым было не по себе от их непреклонности, жестокости, верности традициям мафии. Надо было ждать их исчезновения или спровоцировать его.

Древний обычай требовал почитать старших, и Луканиа не решился нарушить его, открыто выступив против главарей мафии. Это было его ошибкой: надо было нападать, а не ждать, когда мафия нападет сама.

В то же время Чарли Луканиа, в высшей степени осторожный и недоверчивый, оказался перед довольно сложной проблемой. Дела шли превосходно: в 1923 году благодаря высокому качеству реализуемого спиртного образовалась исключительная клиентура из завсегдатаев самых шикарных, дорогих ночных кабаков, огромных нью-йоркских отелей, и оборот «Банды четырех» достиг двенадцати миллионов долларов. Огромная роль в этом принадлежала поразительным организаторским способностям Мейера Лански. И хотя Чарли признавал это, кое-что вопреки его теориям вызывало его недовольство. Его раздражало, что Мейер Лански и Багси Сигел все чаще работали в самом тесном контакте и преступный мир начал говорить о них как о самостоятельной банде Багси и Мейера, а также что именно Мейер привел сначала Лепке Бухалтера, а затем и Артура Флегонхаймера (он же Датч Шульц). Последний, упрямый и жестокий, возглавлял преступников в Бронксе, который он, будучи монополистом, наводнил спиртным. Чарли давно испытывал желание избавиться от Шульца. Для этого у него, как он сам впоследствии вспоминал, были серьезные основания. Он не доверял Датчу Шульцу потому, что тот, еврей по происхождению и вероисповеданию, стал католиком и соблюдал требования новых религиозных предписании с особым рвением.

Луканиа говорил:

– Если он предал своего бога, он предаст и своего друга. Вера у него, может быть, и есть, а совести нет. V пас с ним возникнет еще почало проблем.

Но Мейер настаивал на своем, и Луканиа, чтобы избежать осложнений, вынужден был согласиться с ним. После Датча Шульца в банду приняли Абнера Цвиллмана, и опять-таки по протекции Мейера Лански. Абнер, он же Лонжи, контролировал нее торговые операции со спиртным в северных районах Нью-Джерси.

Хотя, не в пример другим сицилийцам, Луканиа был склонен ценить и даже использовать евреев, однажды он взбунтовался и, обращаясь к Костелло, воскликнул:

– Они пересекли Красное море только затем, чтобы свалиться нам на голову? Мейер и Багси - с ними все ясно… это наши друзья. Но ты только посмотри, кого они нам привели: Лепке Бухалтер, Датч Шульц, Лонжи Цвиллман… одни евреи. Это уже слишком.

Костелло пытался успокоить его:

– Все они имеют кое-что за душой, они уже показали, на что способны, и лучше иметь их с нами, чем против нас. Ты в свою очередь можешь привлечь, кого сочтешь нужным, чтобы восстановить равновесие.

Не глядя на него, Чарли пробурчал:

– Можешь на меня положиться…

Он тут же помчался в свою родную обитель, в «Малую Италию», устроился там на неделю в меблированных комнатах, все свое время проводил в бильярдных, в забегаловках букмекеров, то есть в местах, где собирались самые крепкие парни, и внимательно прислушивался ко всем разговорам, особенно когда речь заходила о «репутации», которую сумело себе составить то или иное лицо. В результате он завербовал одного неаполитанца, коротконогого, со сросшимися в сплошную черную дугу бровями, злобного, улыбающегося только тогда, когда он наводил на кого-нибудь свой пистолет и спускал курок. Звали его Вито Дженовезе.

– Я хочу, чтобы ты был со мной, потому что если у тебя и есть кое-что в брюхе, то в сердце - ничего, - сказал ему Луканиа.

Тот кивнул головой. Если в сердце у него и было место для чего-нибудь стоящего, то предназначалось оно отнюдь не для Луканиа. В дальнейшем он продемонстрирует это достаточно красноречиво.

Больше повезло Луканиа с Альбертом Анастасиа. Невысокий, с сильным торсом, черными как уголь глазами, крупным носом, с виду упрямый, этот итальянец вскоре после своего переселения в Америку успел изрядно поработать на уголовную хронику. Его первые шаги по американской земле восхищения не вызывали: он был обвинен в преднамеренном убийстве, и суд приговорил его к смертной казни. При рассмотрении дела в апелляционном суде ему повезло больше, чем свидетелям обвинения. Они не смогли предстать перед этой высокой инстанцией. Двое мужчин и одна женщина были ликвидированы для того, чтобы Альберт Анастасиа не попал на электрический стул в тюрьме Синг-Синг. Именно такой парень и был нужен Луканиа, который захотел познакомиться с ним поближе. Этот человек, сумевший избежать правосудия, впоследствии на одной из дружеских вечеринок громогласно заявил о своей преданности Чарли:

– Ты знаешь, Чарли, держу пари, что я единственный из зубастых парней, который тебя действительно любит.

– И остальные заткнулись - говорил Луканиа, растроганно вспоминая об этом.

Джо Адонис, зная, чем озабочен его хозяин, организовал ему встречу с одним известным в преступных кругах Бруклина сицилийцем, Фрэнком Чехом, настоящее имя которого - Франческо Скализе. Встреча оказалась успешной, и Чех привлек к делу еще одного бандита из своего окружения, некоего Карло Гамбино, способности которого Луканиа тут же оценил.

Сочтя, что таким образом демографическое равновесие восстановлено, Чарли Луканиа почувствовал себя спокойнее. На самом же деле неприятности только начинались. К активным действиям перешли сицилийцы, но не просто выходцы из Сицилии, а люди мафии.

Доны располагали огромным опытом пребывания, у власти и потому действовали почти безошибочно. Прежде чем атаковать новые шайки, возникшие в связи с принятием «сухого закона» и вышедшие из-под их контроля, они решили сначала воздействовать на них уговорами.

Начали с Луканиа, поскольку он был наиболее влиятельным из всех и, кроме того, будучи сицилийцем, прекрасно знал, что такое мафия.

В это время на трон «капо дей тутти капи» (босса всех боссов) претендовал Сальваторе Маранзано. Свидание своему молодому земляку он решил назначить в ресторане «Палермо», расположенном в «Малой Италии».

Сальваторе Маранзано прекрасно говорил на пяти живых языках, что для выходца из Сицилии было фактом почти невероятным. «Но я предпочитаю объясняться на латыни или греческом», - любил повторять он. И не преувеличивал. Ведь именно ему пришла в голову мысль назвать Джузеппе Дото Адонисом. Когда точно в назначенное время Чарли прибыл в условленное место, дон Сальваторе уже находился там. Он поднялся, пошел навстречу, обнял Чарли, дружески похлопывая его по спине и приговаривая: «Я приветствую юного Цезаря…», после чего разразился длинной назидательной тирадой на латыни. Ошеломленный Луканиа скромно заметил:

– Я не понимаю… На сицилийском, если ты хочешь…

Поведение Маранзано вдруг круто изменилось. Большой специалист по части политики кнута и пряника, он произнес с упреком:

– На сицилийском, просишь ты? А ты часом не забыл свою Сицилию? Мне сказали, что ты, так же как и я, при крещении получил имя святого спасителя - Сальваторе. Но почему же тогда ты выбрал себе имя Чарли, как какой-нибудь безбожник американец?

Ошеломленный Луканиа стоял как истукан.

– Хорошо, это грех молодости. Но грех стыдиться лучшего из всех возможных происхождений… Я должен был напомнить тебе это. Теперь садись за мой стол, так как ты все-таки делаешь честь нашей Сицилии. Мне уже не раз приходилось слышать о тебе много интересного. Я наблюдал за тобой. Как говорят, я на тебя глаз положил. У тебя есть голова на плечах, это хорошо. Ты мастер работать головой, сохраняешь хладнокровие и быстро действуешь. Тебе многое удается, потому что ты умеешь думать. Это мне нравится. Ты мне нравишься, Сальваторе. Ты мне нравишься, но кое-что меня не устраивает. Это кое-что - те канальи, с которыми ты путаешься, которые пьют твою кровь, как они высосали кровь Христа, и которые предадут тебя, как Иуда предал Иисуса.

От ярости у Чарли свело скулы: с ним обращались, как с обвиняемым. Побелев от злости, он с трудом выдавил из себя, боясь в любой момент сорваться:

– Дон Сальваторе, люди, о которых вы говорите, помогли мне стать тем, кем я стал. То, что меня пригласили прийти сегодня, - это только благодаря им… Без них я был бы ничем, даже не мафиозо, так как вы никогда всерьез не обращали на меня внимания.

Маранзано понял, что благоразумнее дать задний ход.

– Ты защищаешь своих друзей - это хорошо. Но ты не прав, пренебрегая опытом твоих предшественников. Времена меняются, но люди остаются все такими же. Ты идешь в ногу с веком, я верю в тебя. Вступай в мою семью - вот предложение, которое я хотел тебе сделать. Стань членом моей семьи, ты будешь возвышаться вместе с ней, и я тебе обещаю, ты будешь первым из моих сыновей…

Луканиа ожидал всего, но только не этого. Гордый тем, что смог дать отпор, он проговорил:

– Вы бы перестали мне доверять, если бы я не сказал, что мне надо подумать.

– Это правда, и я очень рад твоим словам. Надеюсь, в скором времени получу ответ, которого жду…

Дон Сальваторе отломил кусок хлеба, посыпал его солью, затем разломил на две части, протянув одну из них Луканиа. Хлеб съели в молчании. Затем Сальваторе налил красного сицилийского вина. Оба выпили.

Чарли Луканиа поднялся.

– Я думаю, что мы поняли друг друга, сынок…

С торжественным видом дон воздел руки к небу, наподобие того, как это делает священник после причастия. Едва выйдя на улицу, Чарли сплюнул.

На следующий день он отправил своего шофера Джино к дону Сальваторе Маранзано с дюжиной бутылок «Кингс рансом» двенадцатилетней выдержки, лучшего из того, чем располагал сам, а также с посланием, в котором сообщал, что не чувствует себя готовым принять столь серьезную ответственность, что это для него слишком большая честь. Другими словами, сделал худшее из того, что вообще мог сделать.

Спустя две недели Вито Дженовезе начал упорно настаивать на том, чтобы он оказал услугу некоему Чарли Лагайпе, он же Биг Ноуз (Большой нос) Чарли, прозванный так за пристрастие нюхать наркотик.

Лагайпа утверждал, что за двадцать тысяч долларов он может получить партию наркотиков, которая сулит тому, кто одолжит деньги, около ста пятидесяти тысяч долларов чистой прибыли.

Что касается денег, то Луканиа мог бы одолжить их любому банкиру, но после своей первой неудачи он всячески избегал иметь дело с наркотиками. Каким образом Дженовезе удалось уговорить его впутаться в это дело, оставалось загадкой даже для посвященных, однако товар оказался у Луканиа. 5 июня 1923 года он положил его образцы в карман, чтобы проверить у Джо Адониса.

На улице его окружили трое полицейских из отряда по борьбе с наркотиками, имевших неплохое представление о запахе этого зелья. Нетрудно представить их неподдельную радость но поводу того, что они обнаружили.

Парни из Бюро по борьбе с наркотиками ликовали. Поскольку Луканиа уже однажды привлекался к ответственности за то, что доставлял наркотики, пряча их за лентами шляп, то на этот раз ему предстояло оставаться в тюрьме до седых волос. Любители «искренних» признаний допрашивали его с помощью каучуковой дубинки. Безрезультатно. Спустя несколько часов он потерял способность ощущать боль, но не ясность мысли.

– Я никогда не назову ни одного имени… Но я могу сказать, где хранится все это дерьмо. Это будет ваша самая большая удача в этом году. Без трепотни. Но в обмен на мое согласие сотрудничать вы должны будете дать мне возможность уйти отсюда. Награда вам обеспечена. Пустите слух, что мне чудом удалось улизнуть. Вам в любом случае почет и слава, а я рискую ничуть не меньше, чем сейчас. Но зато я не попаду в тюрягу…

Атторней дал согласие на эту сделку. Агенты обнаружили в небольшом кафе на Малберри-стрит металлический контейнер, наполненный чистым героином.

Луканиа освободили. На этом деле он потерял пятьдесят тысяч долларов, которые успел вложить в эту операцию; кроме того, Биг Ноуз Лагайпа имел право потребовать с него еще пятьдесят тысяч долларов - свою долю прибыли, предусмотренную сделкой. Но он потерял нечто большее и особенно ясно осознал это, когда узнал, что люди дона Сальваторе Маранзано распространяют среди жителей «Малой Италии» слух, что Луканиа - «стукач». Итак, он попал в первую же западню, подготовленную мафией, но поклялся взять реванш. Он стал носить, не снимая нигде и никогда, свою знаменитую шляпу, о которой было так много разговоров. Вскоре и его самого стали называть «самая большая шляпа для наркотиков». Во многих странах мира благодаря усилиям Бюро по борьбе с наркотиками появилась его полная учетная карточка, где сообщалось, что он является финансистом, вдохновителем и поставщиком-отравителем номер один.

Освобождение Луканиа, пожалуй, еще больше, чем арест, нанесло сильный удар по его престижу. Он это прекрасно понимал и в целях восстановления своей изрядно пострадавшей репутации изо всех сил старался впредь производить только хорошее впечатление. В этом его горячо поддерживал Фрэнк Костелло, указывая в качестве примера на одного парня, якобы полностью отошедшего от дел, а в действительно втихомолку проворачивавшего самые удачные и выгодные операции.

– Бери пример с этого типа… Когда мне приходится обедать вместе с ним, я наблюдаю за тем, как он разговаривает с официантами, как он держит вилку… Он встает, когда какая-нибудь дама идет в туалет, и, когда она возвращается к столу, он снова встает, чтобы подставить ей стул. До того как с ним подружился, я был не лучше тебя, считал, что хорошо одет, хотя носил всякую броскую дрянь, годную лишь для того, чтобы появиться один раз в Центральном парке.

Луканиа внял совету приятеля и согласился поближе познакомиться со знаменитым Арнольдом Ротштейном, имя которого не сходило с языка Костелло.

Два молодых человека очень быстро нашли общий язык. Они прекрасно понимали друг друга и, когда играли в покер, даже стали садиться за один столик. Оба демонстрировали при этом исключительное умение обдирать своих партнеров.

Арнольд Ротштейн, родившийся в 1882 году в Нью-Йорке, ухитрялся производить приятное впечатление, хотя от природы был физически слабым, тщедушным, с болезненным треугольным лицом и огромными, как у совы, глазами. Происходя из хорошей еврейской семьи, некогда иммигрировавшей из Бессарабии, он, как и его брат, ставший раввином, получил хорошее образование. Он изображал из себя блудного сына, решившего навсегда лишить отца счастья когда-либо дождаться его возвращения и таким образом избавить его от необходимости заколоть жирного тельца.

Профессиональные картежники в Нью-Йорке долго вспоминали его феноменальную способность с такой быстротой тасовать карты, что у присутствовавших создавалось впечатление, будто его руки не двигаются вовсе. Неисправимый шулер, остававшийся безнаказанным благодаря изумительной ловкости рук, он давал полученные от выигрышей деньги в долг под сверхвысокие проценты, что мало-помалу позволило ему установить контроль над крупными игорными домами.

Злые языки говорили, что Арнольд Ротштейн присвоил наследство печально известного лейтенанта полиции Чарли Беккера, который поторопился уйти в мир иной, усевшись на электрический стул.

Карточный король Арнольд Ротштейн заслужил кличку Мозг, фальсифицируя результаты матчей национального чемпионата по бейсболу, увлечение которым охватило всю страну и вызвало целую волну пари, заключавшихся на огромные суммы. Только однажды, в 1919 году, у него произошла небольшая заминка с «Черными носками», но Ротштейну, хотя он и был разоблачен, удалось избежать столкновения с правосудием. Его способность заметать следы не уступала его умению плутовать в картах. Магистр коррупции, он заработал еще одну кличку - Чистая лапа; ему, который старался никогда и ничем не запачкать свои руки, это очень подходило. А быть может, это было связано также с тем, что в свой шикарный ночной «Коттон клаб», где делал свои первые шаги к славе Дюк Эллингтон, он не пускал негров. Одетый всегда с иголочки, Ротштейн принимал там с изысканной непринужденностью коронованных особ и сильных мира сего.

Он не остался в стороне и от бизнеса по перепродаже спиртного, но п этом деле был связан только с «Шотландскими приятелями» и немалые капиталы направлял в распоряжение Уэкси Гордона. Но он не был бы Ротштейном, если бы ограничился только этим и не вол двойной игры и здесь. И ему снова сопутствовала удача: его бывший телохранитель Джек Легз Даймонд, в детстве промышлявший кражами в лавках, став лейтенантом у Ротштейна, обожал стрелять в своих собратьев.

Став обладателем миллионов, Ротштейн никогда не брезговал самой незначительной добычей. Для него доллар всегда оставался долларом. Будучи банкиром преступного мира, он придумал уникальный способ, позволявший ему избегать риска: всякий, кто получал у него заем, должен был одновременно заключить договор страхования жизни, согласно условиям которого в случае несчастья часть полученной суммы переводилась на имя Ротштейна. Таким образом, ростовщик нес минимальные убытки и был гарантирован от возникновения неоплаченных долгов.

С этим гением изобретательности и подружился Луканиа, чтобы научиться у него хорошим манерам и снова всплыть на поверхность. Форсуна благоволила к нему. Приближался матч за звание чемпиона мира но боксу в тяжелом весе между популярным Джеком Демпси и страшилой Луисом Анджело Фирпо, он же Дикий бык. И течение нескольких дней цены на восемьдесят две тысячи мест в «Поло граунд» в Нью-Йорке поднялись как на дрожжах. Первым обратился к Чарли Пен Джимбо, наследник владельца крупных магазинов. Он хотел иметь два места на матч за любую цену. Выло весьма вероятно, что подобные просьбы от тех, кто не позаботился о билетах своевременно, могут посыпаться в самое ближайшее время.

У Луканиа возникла идея: подключив своих друзей - Лански, Сигела. Костелло, - он направил их на поиски билетов. Цепа его не интересовала. Нужно было набрать не менее двухсот мест. Позднее Чарли признался, что это обошлось ему в двадцать пять тысяч долларов. Очень может быть. Во всяком случае, он заполучил билеты и сообщил, что собирается пригласить сто друзей, которые в свою очередь могут привести с собой еще кого-нибудь по своему желанию.

С этого момента дозвониться по телефону в гостиницу «Кларидж» стало большой проблемой. Конечно, нашлись и недовольные, но 14 сентября 1923 года две сотни «новых друзей» Чарли Луканиа приветствовали его из разных уголков зала. Чарли в этот день надел темно-серый костюм, шелковую белую рубашку, французский галстук от Шарле. С застывшей в уголках рта улыбкой, он едва успевал отвечать на приветствия и комплименты видных политических деятелей, звезд кино и театра, знаменитых спортсменов. «Все, включая судей, гордились тем, что втиснули свои задницы в предоставленные мной кресла», - рассказывал он после окончания боя, который длился всего два раунда. Самое невероятное состояло в том, что после столь короткого удовольствия Джимми Хинес и Али Маринелли, влиятельные деятели Таммани-Холл, вместо того чтобы быстренько смотаться, подошли поздравить Чарли. Дик Энригс, шеф полиции Нью-Йорка, до боли тряс ему руку под умиленным взглядом своего заместителя, комиссара Вилла Лэхия. А также и других. Многих других. Арнольд Ротштейн ликовал:

– Они у твоих ног, теперь-то они у твоих ног!

В это время к ним направился Сальваторе Маранзано в сопровождении четырех телохранителей. Присутствовавшие насторожились, но дон, казалось, был в хорошем настроении:

В этот вечер настоящий чемпион - это Сальваторе Луканиа, именно ты, мой мальчик… если здесь появился даже я со своими помощниками.

Шутка вызнала улыбки, но атмосфера оставалась напряженной.

– Приходи завтра ко мне, Чарли, непременно. Я хочу сделать тебе предложение. Очень заманчивое…

Чарли насупился и попытался уклониться:

– О нем мы уже говорили… Маранзано довольно сухо оборвал его:

– Я говорю, что это в твоих интересах, мой мальчик… В моих тоже. Надеюсь, ты не захочешь меня обидеть?

Последнее прозвучало уже не как предложение, а как прямая угроза.

– Я приду…

Он отправился на следующий же день. Маранзано в еще более поучительном тоне, чем обычно, прочитал Луканиа лекцию о наследственной монархии и о членстве в мафии, уверяя, что Чарли будет возглавлять «отдельную ветвь могущественного дерева семьи Маранзано, поскольку он, дон Сальваторе, так решил», и что с момента его принятия в семью он будет получать проценты со всех видов ее деятельности, не считая его собственных доходов. Взамен он должен будет использовать влияние, которым пользуется, свои идеи и своих друзей в интересах мафии. После своего возвращения в «Кларидж» Чарли собрал Дженовезе, Костелло, Лански, Сигела и Адониса, чтобы объяснить им ситуацию. Первым высказался Костелло. Он принялся перечислять преимущества предложенного:

– Это же неслыханная удача. Вместе того чтобы в самое ближайшее время впутаться в войну с мафией, мы имеем возможность установить союз с семьей Маранзано. Это позволит нам сохранить немало хороших солдат, и сицилийцы больше не будут нашими врагами. Чарли сможет держать их в ежовых рукавицах. Я «за»… Наши доходы удвоятся.

Дженовезе и Адонис поддержали его. Багси Сигел колебался. Лански сидел с непроницаемым видом.

– А что думаешь ты, мой маленький Лански? - спросил Чарли.

«Счетная машина» выдала свое решение. В голосе Лански слышалось презрение:

– Я думаю, что вы все кретины и ослы. Маранзано приманивает вас даже не морковкой, а просто сует вам под нос дерьмо на палочке… Вы даже не можете расчухать этой вонищи. Такой тип, как Маранзано, не мог бы стать главарем мафиози по воле только святого духа. У него есть кое-что в башке, и он знает, что Чарли еще побашковитее. Так вот я вам могу объяснить, что он будет делать дальше. Вначале он попытается усыпить нашу бдительность. После этого он обвинит евреев, в частности меня и Багси, в грязных махинациях, чтобы затем спокойно отправить нас к праотцам. Вы при этом и глазом моргнуть не успеете. Затем то же самое произойдет и с остальными. Очередь Чарли подойдет последней… Так что зарубите себе на носу: пока мы вместе, с нами ничего не произойдет и в конце концов мы возьмем верх, не спрашивая ни у кого на это разрешения. В противном случае нас перебьют одного за другим…

Физиономии присутствующих вытянулись.

Только дипломат Костелло продолжал верить в возможность установления сотрудничества с Маранзано, но и он понимал, что Лански прав. Поэтому, хотя и с неохотой, он посоветовал:

– Думаю, Чарли, что ты должен ответить «нет»… Чарли Луканиа кивнул:

– Я так и сделаю. Только на этот раз я не буду посылать ему подарки, чтобы подсластить пилюлю. Сейчас каждому надо позаботиться о собственной шкуре. Нас могут перестрелять как кроликов.

Сальваторе Маранзано, однако, стерпел столь унизительный отказ того, кого он неизменно называл Сальваторе Луканиа. Он не взялся за оружие, по-видимому опасаясь, что его соперник Массериа, воспользовавшись случаем, поспешит на помощь «молодым волкам» и при их содействии расправится с ним самим.

Тем не менее стали происходить загадочные события: в нескольких километрах от Атлантик-Сити на дорогах, проходящих через штат Нью-Джерси, неизвестные перехватили несколько автомашин с партией виски. Через пару дней федеральная полиция разгромила два крупных склада спиртного на севере Манхэттена. Среди бутлегеров число друзей Луканиа поредело, кроме того, крупнейшие ночные заведения высшего разряда вдруг превратились в ярых блюстителей закона Уолстеда, поскольку оказались на мели.

То же самое происходило у Костелло в «Клаб 21», у Шульца в «Эмбасси клаб», Джека Легза Даймонда в «Хости-Тости», а также у Луканиа, Лански, Сигела и Дженовезе в «Саттон клаб», «Лиго», «Трокадеро», «Конни’с Ин», «Нест энд Смолл’с Парадайз» и, наконец, у Арнольда Ротштейна в «Коттон клаб». Нельзя было равнодушно внимать тому, как позванивали обыкновенные кусочки льда на дне пустых бокалов у таких всеми уважаемых и почитаемых гостей, как лорд и леди Маунтбаттен, Джимми Уолкер, Элсе Сампле, Мак Ферсон, «Гранд Гёл» Фэлон, известный адвокат, артисты Фрэд и Адель Астер, Рудольф Валентино, Виктор Макледлен, Дуглас Фербенкс, Адольф Менжу, Мэри Пикфорд, Зэзи Пите, Мэй Муррей, Уилма Банки, Фанни Фэрд, Норма Толмэдж. Некто Филдс заметил как-то по этому поводу, что «если засуха будет продолжаться, он сможет сэкономить на пудре, поскольку не будет нужды пудрить нос…». Первоклассные оркестры этих заведений, которыми руководили Луи Армстронг, Каб Каллоуэй, Флетчер Хендерсон, Дюк Эллингтон, из-за отсутствия тонизирующего умерили пыл своих джазовых импровизаций. На 32-й Западной улице воцарилась паника. Модным кабакам предстояло лишиться щедрой клиентуры, если они не смогут наполнить бокалы своих посетителей. Владельцы этих заведений не давали покоя Чарли Луканиа, говоря, что им не остается ничего другого, как обратиться за пополнением запасов к Маранзано или Массериа.

Прижатый в угол, Чарли вынужден был срочно принять решение. Усевшись в свой черный «паккард» и захватив с собой Джо Адониса, он устремился к Никки Джонсону в Атлантик-Сити, точнее, в Челси, лучший пригородный район, где тот проживал в роскошном отеле. Побережье штата Нью-Джерси, которое он полностью контролировал, приносило ему немалые доходы.

В белоснежном костюме, с красной гвоздикой в петлице, Джонсон встретил их весьма радушно. Луканиа сразу же приступил к делу:

– Я сел в галошу, а ты катаешься как сыр в масле. Так вот, мне необходимо шотландское виски, необходимо до зарезу. Ты ведь контролируешь все, что прибывает на побережье. Обозначь хотя бы координаты прибытия очередной партии приличного товара. Я готов переплатить. Ты бери все, что хочешь, мне же нужна водка по любой цене… и я всегда буду тебе благодарен за это.

Никки принялся закуривать свою гаванскую сигару. Не торопясь выпустил первое кольцо дыма и вкрадчиво ответил:

– Чарли, ты не забыл обо мне, и хорошо сделал. Я твой друг и уважаю тебя за то, что ты ведешь свою галеру, не особенно налегая на весла. Ты далеко пойдешь, и я не прочь пойти с тобой. Когда-нибудь в будущем я передам в распоряжение твоих отрядов принадлежащее мне побережье. Никто другой не сможет им воспользоваться. А сейчас мои люди проводят вас до парома Кэмдена. Это практически в Филадельфии. О процентах мы договоримся. Бизнес есть бизнес, не так ли? Учитывая, что тебе надо успеть подготовиться, я хочу сообщить тебе приятную вещь: прибытие ожидается завтра в Вентнор-Бэй. Я даю о’кей. Будет чем заполнить несколько автомашин…

У Чарли загорелись глаза:

– Приличным?

– Экстра. «Джастерини энд Брукс», чистое как слеза и не для забегаловок. Кроме этого, там же должно быть несколько ящиков французского коньяка «Хеннесси».

– Дорогого?

Джонсон стряхнул пепел с сигары. Тихо, словно боялся сорвать голос, он проговорил:

– Он слишком хорош, чтобы его продавать. Правда, с ним положение сложнее. Он уже принадлежит кое-кому, кто заплатит за него нужную сумму…

– Я его знаю?

– Немного. Это твой земляк, Сальваторе Маранзано. С перепугу Джо Адонис схватился рукой за сердце, а точнее, за то место, где «в колыбели» отдыхало его любимое дитя - автоматический пистолет «ремингтон» 38-го калибра.

Ответ Чарли был лаконичен:

– Покупателем буду я.

Рука Адониса опустилась. Этот красивый малый, всегда готовый действовать, боялся сильных эмоций.

Когда Джонсон принимался за какое-нибудь дело, он не останавливался на полпути. На карте района указательным пальцем с идеально сделанным маникюром он отметил маршрут, по которому пойдет отряд Маранзано.

На следующий день из Нью-Йорка на трех автомобилях выехали: Чарли Луканиа, Мейер Лански, Багси Сигел, Альберт Анастасиа, Джо Адонис, Джек Легс Даймонд, Лепке Бухалтер, Фрэнк Скализе, Томми Луччезе и еще двое гангстеров, благополучно здравствующих и поныне и превратившихся в «добропорядочных» граждан, имеющих склонность возбуждать процессы о клевете. Они остановились в лесу неподалеку от Эгг-Харбор в штате Нью-Джерси. Даже самые обеспеченные вновь обрели смелость, как только почувствовали, что источник их доходов может иссякнуть.

Этот источник находился сейчас совсем рядом, в кузовах восьми автомашин. Впереди колонны шел лимузин, в котором расположились четверо вооруженных до зубов сопровождающих. Замыкал ее другой лимузин с пятью лучшими «курками». Рядом с каждым водителем находилось еще но одному человеку, вооруженному пистолетом-автоматом «томпсон», зловещей машиной смерти.

Головная машина остановилась перед поворотом. Путь преграждала поваленная пихта. Для сопровождающих такая неожиданность не требовала пояснений. Дверцы лимузинов распахнулись еще на ходу. Но стрельба, которую открыли с обеих сторон дороги, была такой сильной, что тут же под неистовым градом пуль дверцы захлопнулись, а изрешеченные тела застыли на сиденьях. Водители красноречиво тянули руки вверх. Лимузин, прикрывавший колонну сзади, взревев, мотором, устремился восвояси. Сидевшие в первых трех грузовиках гангстеры попытались сопротивляться, но, сраженные меткими выстрелами, вскоре затихли. Анастасиа на всякий случай разрядил в них свою «пушку», «смит-вессон» 45-го калибра. Водителей согнали прикладами в кювет. Джека Даймонда пришлось при этом сдерживать: он буквально осатанел от этой омерзительной работы.

Покончив с этим, главари преступного синдиката как ни в чем не бывало заняли места в кабинах грузовиков. Луканиа, Сигел и Лански повели лимузины. Никки Джонсон поджидал их в Нью-Йорке вместе с Дженовезе и Костелло. Увидев Луканиа, он забеспокоился.

– Потерь нет? - спросил он.

– Ни одной. Не могли позволить себе такой роскоши. Если бы хоть кто-нибудь из нас был ранен, пришлось бы бросить один грузовик. Понимаешь, чего бы это стоило?

Джонсон застыл с открытым ртом.

Последующие дни для тех, кто обитал между 5-й и 6-й улицами, можно было бы назвать праздничными. 52-я улица превратилась в оазис, где расцвели все запрещенные удовольствия. Добытое виски золотилось в огромных хрустальных бокалах, где после стольких перипетий оно охлаждалось кубиками льда, прежде чем попасть в глотку какого-либо знатного клиента.

После успешной операции все ее участники усилили меры по собственной безопасности, выходили на улицу только четверками и шли по двое по противоположным тротуарам, с тем чтобы можно было оказать поддержку друг другу в случае внезапного нападения. Хотя никто из конвоировавших колонну и оставшихся в живых узнать их не мог, поскольку Чарли снабдил нападавших специальными черными капюшонами и в течение всей операции не было произнесено ни единого слова, не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы понять, кто совершил нападение. У Маранзано, имевшего отменный нюх, не могло возникнуть сомнений по этому поводу. Целый месяц прошел в опасениях и ожиданиях мести с его стороны. Но он молчал. Все, кто ожидал, что он начнет действовать, уже склонялись к мысли, что он готов снести позор. Приказа дона ждали скорее не для мести, а для подтверждения его права называться таковым. «Если ты прощаешь обиду, жди смерти», - гласит сицилийская пословица. Дон Сальваторе, по-видимому, счел эту сентенцию устаревшей и постарался забыть ее.

Единственный, кто не был забыт, - это Никки Джонсон. Луканиа, Сигел, Костелло и Лански единодушно решили переводить в дальнейшем на его счет десять процентов доходов со всех операций, которые они будут проводить даже без его ведома. Они сдержали слово, хотя к этому времени Джонсон располагал в Атлантик-Сити такими неограниченными возможностями, как никогда раньше.

В преступном мире репутация Чарли Луканиа после этой операции заметно повысилась. То, что Маранзано в ответ на обиду не начал истребительной войны, свидетельствовало о том, что он считает Луканиа и его сообщников слишком большой силой. В действительности же дон Сальваторе ясно понимал, что, атакуй он «молодых волков», он спровоцировал бы Массериа, жаждавшего стать «каппо дей тутти каппи», напасть на него самого. В этом случае Маранзано оказался бы между двух огней и его шансы на успех равнялись бы нулю.

Между тем как бы случайно возник Джо Массериа. Луканиа не мог позволить себе иметь врагов в лице и Массериа, и Маранзано. Припертый к стенке, он заключил с Массериа соглашение, в соответствии с которым он, по всеобщему мнению, ставил себя в положение лейтенанта Массериа. В действительности же, невзирая на гнев новоприобретенного босса, он продолжал сохранять полную независимость во всем, что касалось торговли высококачественными сортами спиртного. Такое положение его полностью устраивало. Союз с Джо Боссом обеспечивал ему своего рода признание в мафии, защищая от возможных атак со стороны Сальваторе Маранзано.

Воспользовавшись необъявленным перемирием, Луканиа почти все вечера проводил в «Сарди’с», закрытом привилегированном клубе с ночным ресторанчиком. Чтобы добраться туда, он пешком поднимался по 44-й Западной улице. «Кадиллак» Луканиа, в котором находились его телохранители во главе с Альбертом Анастасиа, медленно двигался в пяти метрах от него.

В клубе он часто виделся с Костелло, Сигелом и одним французом, другом Фрэнка, давним партнером Оуни Маддена, по имени Биг Френч Леманж. Так как он был французским гражданином, Биг Френч смог официально оборудовать склады на островах Сен-Пьер и Микелон, что помогло ему наладить бесперебойную доставку морским путем лучших напитков французского производства, в основном шампанского «Мойз з Шандон» и коньяка «Хеннесси». Иметь такого человека в друзьях означало не испытывать перебоев в снабжении этими дорогими сортами алкоголя, столь горячо почитаемыми полуночниками и любителями хорошо погулять. Чтобы не испытывать больше острого недостатка в товаре, как это случилось совсем недавно, Чарли платил наличными и сумел сделать огромные запасы спиртного.

Фрэнк Костелло, составив новый список крупных функционеров, получавших, по его собственным словам, деньги в обе лапы, чтобы больше входило, поставил «смазной банк», к великому огорчению Мейера Лански, в довольно трудное положение. Приходилось раздавать миллионы долларов. В том числе значительные суммы предназначались для нью-йоркской полиции. Так, если в 1924 году главный шеф полиции Джозеф А. Уоррен получал двадцать тысяч долларов в неделю, то его преемнику Гроверу Л. Уоллену в 1926 году каждую пятницу вручалось пятьдесят тысяч, причем самым неожиданным способом.

Один молодой человек по имени Джо Куной, прозванный своими приятелями Джо Куун, что приводило его в бешенство («куун» на арго означает «негр», а Джо был ярым, расистом), приносил деньги в здание городского муниципалитета под видом электрика. Его ящик для инструментов и довольно вместительная сумка были до отказа набиты долларами в мелких купюрах. Чтобы сохранять за собой место шефа полиции, нужно было проявлять осторожность… Джо Куун и выполнял свое поручение весьма успешно и без всяких осложнений. Следует, пожалуй, отметить, что он был ирландцем, как и большинство нью-йоркских полицейских.

Политические деятели, постоянно нуждавшиеся в деньгах для проведения очередных предвыборных кампаний, стоили не дешевле, особенно демократы из Таммани-Холл. Естественно, Луканиа не пренебрегал и республиканцами. Делая ставку на тех и других, он всегда оказывался в выигрыше.

Ему принадлежат слова, которые и сейчас приводят в ужас:

– Есть закон и закон. Есть парни, которые помогают устанавливать, когда это нужно, мои законы на улице, а есть те, кто помогает моим законам попадать в тексты государственных документов самым что ни на есть легальным и мирным путем. Я лично содействовал тому, чтобы за короткий срок избрано было более восьмидесяти марионеток, и все они - муниципальные советники, мэры, депутаты и даже сенаторы - голосовали, как я им говорил. Они принадлежат мне. Я их нашел. Я их избрал. Они принадлежат мне душой и телом.

Как это обычно бывает, именно в тот момент, когда Луканиа считал, что он всех купил и, следовательно, все предусмотрел, на него свалилась неприятность. Однажды он решил навестить Сигела в его резиденции [Между Мэдисон-сквер и Парк-авеню Бенджамин Сигел занимал целый этаж из пяти роскошных квартир. В одной он жил сам, а другие держал для своих людей, оборудовав многочисленные конторы. Лифт поднимал прямо в холл, огороженный пуленепробиваемыми стеклами, где постоянно дежурили пять лучших «курков», которые мгновенно могли превратить любого, кто появлялся здесь, в клиента для похоронного бюро.]. Тот уже ожидал его и, растолкав своих людей, затащил в свой кабинет.

– Беда, Чарли…

– Что случилось?

– Весь груз с «Офелии», лучшее виски прямо из Абердина, у нас увели где-то между Бостоном и Нью-Йорком.

– Кто?

– Я еще не знаю. Я отправил Левина, чтобы тот заставил говорить всех, даже немых. Тебе не кажется, что это дело рук Маранзано?

Чарли пожал плечами, но известие его крайне взволновало. Следующий вопрос он задал на родном языке:

– Кто бы это мог быть? Багси поспешил ответить:

– Не волнуйся… Скоро все выяснится.

Луканиа некоторое время молчал, а затем спросил:

– Сколько?

«Обаятельный убийца с голубыми глазами», которому очень нравилось, когда его так называли, боясь гнева, отвел глаза и только после этого осмелился произнести:

– Более миллиона долларов, Чарли… Выплачено при отправке груза.

Это был сильный удар - удар не только по карману, но и по престижу. Его нанесли тем же способом, каким некогда они сами нанесли удар Маранзано. Где гарантия, что в будущем не доберутся сначала до других его операций, потом до его людей, а затем и до него самого? Надо было как можно скорее узнать, кто осмелился совершить нападение. И он узнал это быстрее, чем можно было ожидать. Помогло ему в этом проявление искренней дружбы, столь редкой в тех кругах. Вслед за этим последовал целый ряд трагических событий.

Еще давно Арнольд Ротштейн предсказывал Чарли:

– Ты далеко пойдешь… У тебя нет предрассудков. Прежде чем совершать поступки, ты их тщательно обдумываешь. Ты стараешься любое дело сделать на славу… Ты мало говоришь, но говоришь дело. Вот видишь, Чарли, ты уже одеваешься не хуже, чем я, а вскоре и в этом сумеешь меня превзойти… Мое наследство достанется тебе.

Ротштейн и не ведал, сколь пророческими окажутся его слова.

Однажды он пригласил в свой «Коттон клаб» одного Луканиа.

– Чарли, я должен с тобой поговорить… Мне кажется, я выгребаю деньги из твоего кармана.

Луканиа нахмурился, затем улыбнулся, что делал в исключительных случаях, и то в адрес своих немногочисленных друзей:

– Оставь, Арнольд… То, что ты сделал для меня, не имеет цены. Я никогда не сумею рассчитаться с тобой…

С перекошенным от волнения лицом Ротштейн выдавил из себя весьма ценное признание:

– Как-то вечером один упрямец из Чикаго почувствовал, что у него начали расти крылья, как у голубка, и ему очень захотелось полетать. Я его общипал подчистую, чтобы отучить выпендриваться на людях. В общей сложности взял с него сто пятьдесят тысяч долларов.

Его гость одобрительно свистнул.

– При себе у него оказалось только шестьдесят. Из них пятьдесят взял я, а он попросил подождать недельку, пока приготовит остальные.

Чарли высказал свое предположение:

– Неделя прошла, и твой голубок улетел…

– Как раз нет. Сто тысяч у меня в кармане, но где так быстро он мог найти такие деньги? Меня смущает, что он вернул мне долг на следующий день после того, как пропали твои машины…

Как и всегда, когда его охватывало волнение, Луканиа несколько раз постучал большим и указательным пальцами по плотно сжатым губам.

– Ты знаешь имя этого червяка?

– Бен… Его зовут Блюм. Но поскольку имя его Самюэль, я уверен, что…

Луканиа энергично затряс головой:

– Пусть это тебя не заботит, Арнольд, больше ничего не требуется, остальное я сделаю сам.

Поднимаясь, он добавил:

– Мне надо собрать всех своих на совет. Наступила очередь Арнольда Ротштейна кивнуть головой.

Баге и Сигел и на этот раз опередил всех. Этот безжалостный убийца обладал исключительным чутьем охотника. Особенно вдохновляла его охота за человеком. Он мог бы приносить огромные доходы целому агентству частных детективов. Ему удалось настигнуть Самюэля Блюма в Майами в момент, когда тот загорал под жарким солнцем Флориды.

– Пойдем с нами, приятель, из-за тебя я могу скоро заработать солнечный удар…

Потеряв дар речи, человек в плавках, поднимаясь, увидел перед собой пария с хищным блеском голубых глаз, в светлом костюме, черной рубашке, державшего в одной руке белую панаму, под которой угадывался спрятанный «люгер», ствол которого почти упирался в грудь несчастного. Рядом с Багси находилось еще два субъекта. Голос Багси звучал угрожающе:

– Не трудись наряжаться, ты и так годишься. Спустя полчаса бедный Самюэль Блюм ничем уже не напоминал пляжного Аполлона. Подвешенное за руки к решетке одного из канализационных колодцев, его тело, изуродованное до неузнаваемости, болталось в полутьме среди зловония разлагающихся испражнений.

У Чарли Луканиа перекосилась физиономия, когда он выслушал рассказ Багси Сигела.

– Самюэль Блюм приехал из Чикаго по просьбе Джо Босса. Это ничтожество работало на Фрэнка Нитти и Фреда Риеса, создавая себе репутацию. Джо Массериа пригласил его с уже обстрелянной командой «Чи», чтобы разделаться с твоим конвоем, пообещав ему пятую часть. Двести тысяч долларов. Он их уплатил, а я округлил его счет двумя пулями.

В уме Луканиа уже созревал тайный план.

– Массериа, я отплачу тебе той же монетой! Выходит, Джо Босс атаковал его исподтишка. Это было своего рода напоминанием: «Остановись, малыш, ты становишься слишком самостоятельным». Оно было сделано руками наемных бандитов, а не членов семьи, что означало бы открытое объявление войны. Диалог с мафией оставался еще возможным, но требовал соблюдения определенных условий: следовало уступить ей весь алкогольный бизнес, стать кротким и покорным, перейти на второстепенные роли, превратиться в мальчика на побегушках у Массериа. Одна мысль об этом наполняла Чарли яростью.

– Спокойно, Чарли, спокойно, - уговаривал он себя, скрипя зубами.

Итак, Джо Массериа, видя, что Сальваторе Маранзано не реагирует на атаку молодого, ставшего уже опасным «волка», понял, что пора проявить силу и смирить своего непокорного союзника, а затем захватить высшую власть в мафии, отстранив Маранзано, этого старого и боязливого дона, тонкого знатока латыни, явно неподходящего для американской действительности.

Для Луканиа ситуация выглядела так: обворованный им Маранзано и обворовавший его Массериа не станут мешкать с тем, чтобы дать о себе знать куда более решительным образом. Ни тот ни другой не могли воздержаться от того, чтобы оказать на него давление и добиться его полного подчинения.

Но в это время еще один удар обрушился на Чарли Луканиа. 4 ноября 1928 года Арнольд Ротштейн, воспитатель Чарли, обучавший его правилам хорошего тона, стал жертвой человека, явно дурно воспитанного. Неизвестный всадил ему пулю в живот. Короля картежников нашли на залитом кровью ковре в комнате № 309 отеля «Парк сентрал» (ныне «Шератон-парк»). В течение двух суток он корчился от боли, его осунувшееся лицо, обезображенное гримасой страдания, покрывали капельки пота. Полицейские запретили приближаться к нему. Детектива интересовал всего один вопрос:

– В тебя стреляли спереди, ты его хорошо рассмотрел?

– В меня никто не стрелял…

– Ну конечно. И ты так корчишься потому, что с тобой ничего не случилось!

– О нет! У меня свинцовые колики.

После этого ему ничего не оставалось, как испустить дух, что он и сделал в ужасных страданиях.

Вскоре попытались распространить слух, будто Арнольд Ротштейн четыре дня подряд вел крупную игру в покер с четырьмя другими партнерами. Один из игроков, Джордж Макманус, обвиненный в случившемся, вскоре за отсутствием улик был выпущен на свободу. Легенда утверждала, что якобы Ротштейн задолжал ему триста тысяч долларов. Поверить в это мог только ребенок. Арнольд никогда не проигрывал, но если бы он даже и умудрился проиграть такие деньги, то вполне мог заплатить без особых затруднений в два раза большую сумму. К тому же не следует забывать, что там присутствовало еще три игрока. Через день, через месяц или спустя более длительное время, но непременно один из них рассказал бы правду о случившемся. Так бывает всегда.

Как мы знаем, одна пуля (единственная) была пущена умелой рукой человека, уверенного как в том, что жертва умрет, так и в том, что перед смертью Ротштейн будет иметь время, испытывая адские боли, пожалеть о совершенном им опрометчивом поступке… таком, например, как рассказ о том, как некий Сэм Блюм вернул свои карточные долги на следующий день после нападения, в результате которого Чарли Луканиа остался в дураках.

Впрочем, Луканиа не обманывался на этот счет. Он отказался комментировать гибель Арнольда Ротштейна, хотя искренне сожалел о его смерти. Дальнейшее его поведение по отношению к Массериа красноречиво свидетельствует о занятой им позиции. Впрочем, о многом говорит и отношение Массериа к Луканиа…

Немедленно после смерти Ротштейна Джо Босс позвонил Луканиа по телефону и потребовал усилить активность во всех отраслях деятельности, в которых затронуты его интересы, а также повысить отчисляемые в его пользу проценты. При этом в его голосе звучала неприкрытая угроза.

«Банда четырех», превратившаяся к этому времени в «семерку» (Луканиа, Костелло, Лански, Сигел, Датч Шульц, Дженовезе, Адонис) или даже в «девятку», так как к ней присоединились Ленке Бухалтер и Альберт Анастасиа, поторопилась разделить империю Ротштейна. Фрэнк Костелло с единодушного согласия унаследовал контроль за азартными играми, получив в помощники Фрэнка Эриксона, бывшего верного лейтенанта Ротштейна, заправлявшего букмекерским хозяйством своего босса, что позволило ему быстро войти в курс дела. Луканиа добился того, что Джо Массериа стали отдавать двадцать пять процентов доходов, чтобы как-то умерить его растущий гнев. Костелло запустил свой бизнес на нужный ход; Шульц контролировал многочисленные питейные заведения. Была организована грозная служба действия, в обязанности которой входило подавление и уничтожение непокорных, непонятливых и предателей. Каждый обрел свою специализацию» но всем вместе распоряжался Чарли, представлявший их перед Массериа и вынужденный унижаться, лишь бы Джо Босс не мог сунуть нос в их бизнес со спиртным.

В эти дни Луканиа много разъезжал, оказывая, различные услуги многочисленным шайкам, расплодившимся по всей стране. Он пользовался уважением их главарей, в том числе известного Аль Капоне, который из-за неоднократных столкновений с Биг Мораном счел себя полезным поддерживать с Чарли хорошие отношения. Такую же позицию занял Моэ Далитц, его старый приятель, орудовавший в Детройте. Со своим компаньоном Бернштейном он организовал шайку но образу и подобию мафии, с той лишь разницей, что вместо сицилийцев в нее допускались только евреи. Проявляя невероятную жестокость, они держали под контролем весь Средний Запад и дорогу от Великих озер к Канаде, что приносило им огромные доходы. В Кливленде шайка Мейфилда Роуда также следовала - разумеется, оплачивая их - его советам. В Филадельфии Гарри Стромберг, он же Ник Розен, пошел но стопам Уэкси Гордона.

Но помимо крупных, существовало множество мелких шаек, которые почти не контролировались и которые в скором времени предстояло заставить уважать законы преступного мира. Чтобы избежать нападений, от которых никто не был гарантирован, надо было объединить наиболее влиятельных и сильных, и Луканиа чувствовал, что момент для этого уже настал. О нем самом и его планах заговорили столь почтительно, что неожиданно Джо Массериа потерял терпение и, невзирая на оказываемые ему послушным лейтенантом услуги, а также исправно отчисляемые со всех видов рэкета повышенные проценты, решил грубо продемонстрировать, что настоящий босс по-прежнему он.

Прибегнув к старому правилу, предписывавшему вступившему в мафию сицилийцу подчинение своему боссу, Джо Массериа приказал Луканиа «взять» экспедитора, чтобы прикрыть первые шаги на преступном поприще одного новоиспеченного мафиозо - Поля Минео. Это было в конце ноября 1928 года.

Вынужденный подчиниться, Луканиа в сопровождении Левина и Поля Минео отправился на 37-ю улицу, где у здания «Корн эксчейндж бэнк» устроил засаду. Экспедитор с деньгами, предназначавшимися для выплаты жалованья персоналу одной большой текстильной компании, вышел из банка в установленный час. Как было предусмотрено, Минео кинулся к нему, сбил с ног и вырвал сумку с деньгами. Банковский охранник поднял тревогу, затем кинулся в погоню и выстрелил в Минео, который тут же рухнул на тротуар. Чарли Луканиа выскочил из машины, взвалил окровавленного Минео на плечо, подхватил сумку, втолкнул Минео и сумку в машину, которую Левин сразу же рванул с места… Не успели они проехать и ста метров, как были остановлены полицейским патрулем.

Восемь тысяч долларов - вот цена тому, за что Луканиа чуть не выбыл на долгое время из числа действующих лиц. Так оно и было бы, если не преданность и настойчивость членов «Банды четырех», развивших бурную деятельность. Лански не считая пускал в ход деньги из «смазного банка», а Фрэнк Костелло столь умело компрометировал важных политических деятелей и полицейских чиновников, что дело было закрыто за отсутствием улик. И стоило все это много больше злосчастных восьми тысяч долларов.

Вместе с тем было достаточно очевидным, что полицейский патруль, задержавший нападавших почти на месте преступления, находился поблизости подозрительно своевременно. Желание отомстить Массериа той же самой монетой все сильнее овладевало Луканиа.

Позор, который ему пришлось испытать и которого он стыдился, заставил его в момент ареста назваться Чарли Лучиано, с тем чтобы имя Луканиа не было замешано в столь плачевной авантюре, недостойной главаря банды.

Таким образом, первыми произнесли имя «Лучиано» полицейские. Они не собирались окончательно закрепить за ним это имя. Но в роскошных апартаментах на последних этажах отеля «Барбизон плаза» с видом на Сентрал-Парк авеню он остановился уже под именем Чарли Лучиано, пригласив разделить свой досуг некую Гай Орлову - красивую стройную танцовщицу, хорошо говорившую по-французски и по-русски и обожавшую шикарную жизнь.

Оставаясь лейтенантом Джо Босса в семье Массериа, Луканиа старательно выполнял все лежащие на нем обязанности, проявляя неимоверную жестокость в операциях по вымогательству денег, отбирая их у слабых, уничтожая непослушных, заставляя тех, кто задолжал, возвращать все до последнего пенса, увеличивая сбыт аппаратов Костелло, поднимая ставки в публичных домах. Никогда еще Массериа не видел такого обилия стекающихся к нему долларов, что, однако, не мешало ему высказывать недовольство своему помощнику, который, по его мнению, занимался главным образом спиртным и расширением сети всякого рода забегаловок.

– Ты наживаешься за моей спиной, пользуясь моим покровительством. Ты злоупотребляешь своим положением, - орал Массериа, приходя в ярость при мысли, что какие-то деньги уходят из-под его контроля.

Луканиа чувствовал, что еще немного - и Массериа разорвет с ним соглашение. Он лихорадочно обдумывал, как лучше парировать этот неизбежный удар.

Между тем, пользуясь явным попустительством официальных властей и полиции, не предпринимавших должных мер для того, чтобы остановить нарастающую волну жестокости, гангстеры устраивали кровопролитные сражения прямо на улицах. С момента введения в действие «сухого закона» до «конвенции Атлантик-Сити» в 1929 году три с половиной сотни гангстеров погибли от пули, ножа или взрывчатки либо были уничтожены иными способами: брошены в воду с привязанным к ногам цементным блоком, раздавлены под колесами автомобилей, залиты строительным раствором. Среди этих трехсот пятидесяти семнадцать человек носили довольно громкие фамилии, имена многих были широко известны, другие же ушли в небытие, так и не успев выйти из безвестности.

Как говорил Чарли Луканиа:

– Погребение стоит дорого. Класть этих парней в яму - только терять время и деньги…

Основная идея Луканиа заключалась в том, что преступный мир нуждается в центральной власти, авторитарном режиме во избежание конкуренции со стороны менее крупных шаек или возникновения распрей между равными за верховенство, что давало бы возможность осуществлять неограниченную власть. Не было смысла тратить деньги для того, чтобы, ускользнув от судей и полицейских, затем уничтожать друг друга в междоусобных схватках. Не говоря уже о том, что сообщения о непрекращающихся баталиях заполнили полосы газет, вызывая у американцев беспокойство и побуждая их требовать, чтобы полиция обеспечила порядок и безопасность на улицах.

Положение, сложившееся в Чикаго, наглядно продемонстрировало, что может произойти и чего не следует допускать. Аль Капоне вверг город в кровавый хаос. Удивительно, как ему удавалось находить все новых исполнителей зверских расправ, если учесть, что сами гангстеры без конца истребляли друг друга.

Аль Капоне стал серьезно мешать Луканиа. Еще раньше, когда Аль Капоне начал без конца придираться к старейшине преступного мира Джонни Торрио» тот, не желая рисковать собственной шкурой, решил отойти от дел и счел за благо передать претенденту все свои полномочия.

Но Аль Капоне явно перегнул палку, когда расправился с Фрэнком Айяле, своим благодетелем, тем самым человеком, который убрал Биг Джима Колосимо, чтобы освободить место его племяннику Джонни Торрио. Фрэнк Айяле открыл Капоне, сделал его сначала барменом, вышибалой, а затем передал в распоряжение Джонни Торрио в Чикаго. Это было роковой ошибкой. К тому же будучи президентом «сицилийского союза» (преобразованного в «итало-американский национальный союз»), он поддержал, после того как убили Анжело Дженна, кандидатуру Джо Айелло на президентское место в чикагском отделении союза, а не Тони Ломбарде, ставленника Аль Капоне.

Фрэнк Айяле совершил еще одну ошибку, недооценив чикагских гангстеров. Он обеспечивал приемку в Лонг-Айленде предназначенного для Капоне спиртного, формировал для него колонны грузовиков, которые проводил каждый раз новым маршрутом, заручался покровительством опытных полицейских, оплачивая их услуги, а также услуги тех, кто предотвращал нападения соперничающих банд. Но в начале 1927 года аппетиты Фрэнка Айяле чрезмерно возросли. С необъяснимой безрассудностью он задумал инсценировать нападение «неизвестных» на свой собственные конвои. Продать спиртное, организовать длительную и надежную транспортировку, а затем украсть - это любимый трюк самых отъявленных мошенников. Аль Капоне был не охотник до таких шуток.

Он направил в Бруклин одного из своих помощников, Джеймса Финези де Амато, которому поручил проверить, действительно ли западню подстроил сам Фрэнк Айяле.

Разведчика встретили выстрелами. Двое неизвестных всадили ему две пули в глаза прямо на улице. Аль Капоне не на шутку встревожился, тем более что эти выстрелы подтвердили его самые худшие опасения. Он заперся в своих апартаментах в отеле «Понс де Леон», чтобы обдумать, как отомстить обидчикам. Наконец решение было принято. Отряд из шести «курков» взял курс на Нью-Йорк.

В воскресенье вечером 1 июля 1927 года Фрэнк Айяле вошел в забегаловку на Богур-Парк, на ходу бросив бармену:

– Я умираю от жажды…

Слова были выбраны явно неудачно. Едва он приложился к кружке с холодным пивом, как зазвонил телефон. Вызывали его. Звонил Багси Сигел. Он сообщил ему, что по его следу идет уже целая команда и ему нужно немедленно смываться. Фрэнк не задумываясь выскочил на улицу, сел в свой автомобиль и резко сорвался с места. На 44-й улице огромный черный лимузин, ослепив Айяле фарами, заставил его прижаться к тротуару. Из окон лимузина показались стволы двух автоматов Томпсона, двух пистолетов 45-го калибра и одного обреза. Смертоносные выстрелы изрешетили элегантный серый костюм Фрэнка Айяле, обезобразили его лицо.

Возможно, имена участников нападения не интересовали комиссара нью-йоркской полиции Гровера Уоллена, которому поручили расследование. Но для любителей точной информации можем сообщить, что операцию проводили Джек Гузик (Замусоленный палец), Чарли Фишетти, Дан Сертирелла, причем у каждого из них на всякий случай имелся дублер. Отметим только, что никогда раньше автоматы Томпсона не применялись на улицах Нью-Йорка для сведения счетов между гангстерами. Фрэнку Айяле первому пришлось испытать на себе эту новую технику, зато от анонимного отправителя на его могилу был возложен огромный венок из орхидей и красных роз размерим три метра на три, с лентой, на которой золотыми буквами было написано: «За это отомстят, мой мальчик».

Убийство Айяле послужило прелюдией к невиданной ранее войне за наследование места президента отделения «итало-американского национального союза» в Чикаго. Друг Аль Каноне, первый из претендентов на «престол», Тони Ломбардо с триумфом занял новое помещение союза в «Гартфорд билдинг» на Саут-Деборн-стрит, где находился в течение двух месяцев. 7 сентября в 17 часов Ломбардо в сопровождении своих телохранителей, Джозефа Лолордо и Джозефа Ферраро, вышел на улицу, где они смешались с многочисленной толпой служащих, покидавших свои учреждения. На перекрестке с Мэдисон-стрит четыре нули «дум-дум» настигли Тони Ломбардо на глазах у не успевшего прийти в себя Лолордо. Его напарник, Ферраро, не мог видеть того, что произошло, так как уже лежал на тротуаре, смертельно раненный в спину. Джозеф Лолордо вытащил оружие и, заметив двух людей, пытавшихся скрыться, бросился их преследовать, но тут же наткнулся на агента полиции, который, несмотря на отчаянное сопротивление, обезоружил его.

На очередных выборах против кандидатуры Паскуале Лолордо (брата Джозефа) выставил свою кандидатуру Питер Риззито. Паскуале Лолордо, который одержал победу 17 сентября 1928 года, отличался особой осмотрительностью, и поэтому неудивительно, что спустя несколько дней Риззито упал, сраженный пулями, неподалеку от того же перекрестка, где был убит Тони Ломбардо, прозванного журналистами «перекрестком смерти».

По наивности Лолордо рассчитывал на дружескую поддержку братьев Айелло, памятуя о том, что из-за выдвижения старшего из них, Джо Айелло, Фрэнк Айяле первым из нью-йоркских главарей испытал на себе боевые достоинства автоматов Томпсона. Братья Айелло содержали целую армию наемных убийц, хотя и непонятно зачем, так как все девять братьев сами были закоренелыми преступниками, а их семнадцать племянников готовы были выполнить любую работу, причем трое из них имели репутацию профессиональных убийц. Основными силами клана руководил Джо, которому помогали наиболее способные из братьев: Доминик, Антонио и Андрео.

Начинали свою деятельность братья Айелло с поставок крупных партий сахара синдикату производителей спиртного, принадлежащему братьям Дженна, нещадно эксплуатировавшим бедные сицилийские семьи и заставлявшим их ради собственного обогащения производить спиртное на перегонных аппаратах, выданных этой организацией. После исчезновения братьев Дженна клан Айелло унаследовал их промысел и сумел наводнить Чикаго сивухой самого низкого качества, которую человеческий организм долго выносить был просто не в состоянии. Их рэкет распространялся также на торговлю хлебом и ввоз сыра.

Навязчивой идеей семейства Айелло стало уничтожение Аль Каноне любыми средствами. Они договорились об этом с четырьмя «курками». С мая по сентябрь 1927 года с этой целью прибыли: из Нью-Йорка - Тони Торхио, из Сен-Луиса - Винсента Спикуза и Тонни Руссо, из Кливленда - Сэм Валента. Все четверо считались не новичками в этом деле.

Каждому на предварительные расходы выдали по тысяче долларов, а тому, кто прикончит Аль Капоне, было обещано вознаграждение в размере пятидесяти тысяч долларов. Это послужило для убийц весьма сильным стимулом. Однако в разное время, но всех их настигли автоматные очереди. При этом в руке каждого оказывалась пятицентовая монета - своего рода визитная карточка Джека Макгорна, которую тот оставлял в тех случаях, когда противники казались ему слишком ничтожными. Ему пришлось раскошелиться, так как убийства Лоуренса Ла Преста (1 июня), Диего Атталомионте (29 июля), Нумио Жмерикко и Лоренцо Алагно, одних из лучших стрелков Джо Айелло, с полным основанием могут быть приписаны именно ему.

В это же время, а это был разгар экономического спада и введения системы организации труда по Тейлору, шеф чикагской полиции так высказывался об этом убийце:

– Он заставляет работать свой пистолет с точностью часового механизма.

В эти дни звучали нескончаемые дифирамбы в адрес Джека Макгорна, действовавшего столь эффективно, что никто никогда не осмеливался дать ему какое-нибудь прозвище. Он заткнул глотку бармену Синдерелле (Золушке), найдя его слишком болтливым. Рухнувшая к его ногам жертва не вызвала у него жалости. Джек лишь заметил равнодушно:

– Его нельзя оставлять здесь, он слишком безобразен. Макгорн отправил своего подручного, телохранителей Аль Каноне Оршела де Грацио, найти мешок, чтобы запихнуть туда труп. Однако трудно сказать, что его заставило надеть на ноги Синдерелле его домашние туфли, потерянные им при попытке спрятаться от пуль [Нам хотелось бы подчеркнуть (в этом, как представляется, есть необходимость), что все мельчайшие подробности, приводимые в этой главе, какими бы необычными они ни выглядели, тщательно проверены и изложены с большой точностью. Реальность здесь с избытком компенсирует недостаток воображения.].

Поездка едва не закончилась печально для гангстеров, так как только они избавились от мешка с трупом, спрятав его в яме за забором на стройке, как их остановила патрульная машина. Их, конечно, отпустили «за отсутствием улик» - обычная история!

Несмотря на большие потери, Джо Айелло не складывал оружия, тем более что два его брата были застигнуты врасплох, когда возвращались с задания из Спрингфилда (штат Иллинойс). Не успели они отведать как следует спагетти с оливковым маслом и пармезаном [Пармезан - сорт сыра. - Прим. перев.], как оба уткнулись окровавленными лицами в тарелки. Казалось, нечего было особенно беспокоиться, так как оставалось еще семеро братьев. Но все-таки братья предпочитали, чтобы подобные вещи случались с другими.

Если пули не помогают, то по старому итальянскому обычаю надо попробовать яд. Джо Айелло вручил тридцать пять тысяч долларов одному из главарей банды Джо Эспозито, владевшему заведением «Белла Наполи», для того чтобы он подлил синильной кислоты в минестрон [Итальянский суп с рисом и овощами. - Прим. перев.], которым буквально объедался Аль Капоне. Тот принял деньги, но потом испугался и, доверившись Эспозито, рассказал ему о заговоре и скрылся.

Ответные действия Аль Каноне не заставили себя ждать. Он приказал Джеку Макгорну прочистить главную резиденцию братцев Айелло. В результате новых столкновений был тяжело ранен Тони Айелло и погиб один из племянников. В последующие дни недели список жертв пополнили еще четыре союзника Джо Айелло.

Развязанная гангстерами кровавая резня заставила главного следователя Уильяма О’Коннора обратиться с призывом к ветеранам боев во Франции, знакомым с автоматическим оружием, пойти работать в полицию Чикаго. Ему удалось набрать пятьсот добровольцев, которые стали регулярно патрулировать на бронированных автомобилях улицы города.

Что касается нового президента союза Паскуале Лолордо, неожиданно заразившегося вирусом доверчивости, то он продолжал надеяться, как уже говорилось, найти поддержку со стороны клана Айелло. Из самых лучших побуждений он пригласил к себе 8 января 1929 года на Норт-авеню троих братьев: босса Джо, Доминика и Андрее По этому случаю Паскуале открыл бутылку лучшего шотландского виски, но выпил только он один. Его жена Элена, которая в тот момент находилась на кухне, услышала несколько выстрелов. Она бросилась в комнату и увидела, что ее муж лежит на полу. Над ним склонился Джо Айелло и еще раз выстрелил ему в голову. В лучших традициях сицилийских вдов Элена Лолордо надела траур и заставила себя напрочь забыть обо всем увиденном в тот день. Таким образом, после многих предпринятых им усилий 1 февраля 1929 года Джо Айелло занял наконец президентское кресло «итало-американского национального союза».

Его единственным серьезным союзником в этом славном городе Чикаго, противопоказанном как сердечникам, так и любителям тишины, мог быть только ярый враг Капоне - Моран по прозвищу Клоп, которое он получил из-за плохого запаха виски, сбытом которого занимался. Желая избавиться от этого гнусного прозвища, он решил улучшить свою репутацию и стал пускать в оборот только один из лучших сортов шотландского виски - «Олд лог кабин», поставку которого ему удалось организовать через банду Делица и Вернштейна из Детройта. Высокое качество спиртного привело к тому, что число его клиентов удвоилось, но это в свою очередь нанесло удар по бизнесу Аль Каноне, так как каждая забегаловка или ночной бар, которые покупали добровольно (а иногда под угрозой) спиртное у Морана, ускользали из-под влияния Капоне и лишали его существенной доли доходов.

Капоне, уже достаточно уязвленный тем, что Моран оказывал поддержку братьям Айелло, решил сыграть на свято чтимом принципе солидарности, установленном Чарли Лучиано в «Большой семерке». Банду под предводительством Делица и Бернштейна приняли в этот «консорциум» с условием, что у Морана будут ликвидированы все источники поступления шотландского виски «Олд лог кабин». Они охотно согласились на это, поскольку, будучи евреями, осуждали поведение Морана (настоящее имя - Джордж Миллер), оказывавшего поддержку сицилийским антисемитам из банды Джо Айелло. Делиц и Бернштейн, воспользовавшись ситуацией, сбыли свой товар своему единоверцу Полу Мортону, брату несчастного Самюэля Ж. Мортона [Во время первой мировой войны он был награжден крестом «За боевые заслуги». Как-то во время прогулки верхом лошадь сбросила его и он погиб.].

Для Морана это было настоящей катастрофой. Отнюдь не склонный сидеть на мели, он пополнил свои запасы, совершив, как это уже неоднократно практиковалось в преступном мире, нападение на конвой с виски «Олд лог кабин», что привело в ярость Капоне. Действуя заодно с теми, кто нес ответственность за доставку груза из банды Делица и Бернштейна, он в свою очередь пошел на хитрость, подослав к Морану одного из своих людей. Этот провокатор пообещал организовать доставку большого количества виски прямо в Чикаго. Моран угодил в ловушку и назначил приемку товара в одном из гаражей, служившем тайным складом спиртного, в доме № 2122 на Норт-Кларк-стрит 14 февраля 1929 года в 10 часов 30 минут.

По традиции в этот день Америка отмечала день Святого Валентина, праздник влюбленных. Но в холодном гараже семь человек, все из банды Морана, думали совсем о другом, глядя на снегопад за окном. Там в это время находились: Адам Гейер, владелец гаража; Джеймс Кларк, он же Джимми, настоящая фамилия которого была Кашеллек, шурин Морана и его штатный «курок»; Аль Уиншенк, контролер баров и забегаловок, прибывший проверить качество спиртного; Джон Мэй, один из самых искусных взломщиков сейфов; Фрэнк и Пит Гузенберги, два брата, специализировавшиеся на ограблениях почтовых поездов. Среди них был молодой окулист с изысканными манерами, имеющий практику в высших кругах общества, Рейнхард Шуиммер, который познакомился с Мораном в «Паркуай отель», где они оба проживали. Гангстер ему очень импонировал, и Моран, польщенный таким явным восхищением, позволял доктору сопровождать его и участвовать в некоторых операциях. Страдая от хандры, свойственной некоторым представителям буржуазии, Шуиммер водился с гангстерами, чтобы как-то избавиться от скуки и меланхолии. Кроме того, это позволяло ему находиться в центре внимания гостей на приемах, где ему приходилось бывать. И сейчас он был в восторге от того, что участвует во встрече этого знаменитого конвоя, в самой настоящей операции бутлегинга.

Кроме тех, кто находился в гараже, за падающим на землю снегом наблюдали, в частности, госпожа Морен, живущая в доме напротив, ее соседи - портной Сэм Шнайдер с женой и госпожа Джаннет Ландсман. Они заметили, как к гаражу подъехал большой черный «кадиллак» с сиреной на крыше, из которого вышли двое полицейских в форме. Вслед за ними показались еще трое, в штатском, неестественно сгорбленные, одетые в осенние пальто. Все они стремительно вошли в гараж. Вскоре невольные свидетели услышали нечто похожее на барабанную дробь, за которой последовало два сильных удара. Необычная музыкальная прелюдия заставила свидетелей насторожиться. Они могли, конечно, предположить, что проводится очередная полицейская облава. Подтверждением этого служило и то, что вскоре из гаража вышли, подталкиваемые вооруженными полицейскими, трое в штатском с заложенными за голову руками. Все пятеро сели в машину, и «кадиллак» медленно отъехал, не включая сирену. Только после этого раздались душераздирающие предсмертные крики, а потом все стихло. Наконец Макаллистер, жилец госпожи Ландсман, отправился посмотреть, что происходит.

Вскоре он вернулся, направился к телефону и вызвал полицию:

– Приезжайте скорей, там полно трупов!

Полиция прибыла немедленно во главе с детективом Кларенсом Суини. Войдя в помещение склада, он оглядел цементный пол, высокие стены из красного кирпича, окрашенные светлой краской и облупившиеся от времени.

В гараже пахло порохом. На переносной электрической печке в кастрюльке выкипал кофе. На задней стене, изрешеченной сотней пуль, большие красные выбоины напоминали кровавые пятна.

– Можно подумать, что стена кровоточит, - заметил детектив.

Прямо у стены лежали шесть трупов.

И только один человек, тот, кто еще стонал, лежал в стороне. Суини подошел к нему, повернул на спину и с удивлением узнал в нем своего друга детства Фрэнка Гузенберга. При встрече они называли друг друга по имени. Суини приказал одному из своих спутников вызвать «скорую помощь» для Фрэнка, который находился от стены на расстоянии около восьми метров. Ему удалось проползти этот путь, оставляя за собой кровавый след, который начинался от стула, где, навалившись на него грудью, лежал еще один пострадавший - его брат Пит Гузенберг.

Фрэнк Гузенберг был отправлен в госпиталь. Несмотря на четырнадцать попавших в него пуль калибра 11,43, он еще дышал. Суини отлично понимал, что узнать подробности о случившемся он может только у Фрэнка и надо торопиться, пока тот еще жив.

Он пришел к Фрэнку в палату и, наклонившись к нему, тихо спросил:

– Они мерзавцы… Они перебили вас как собак, не дав вам ни малейшего шанса. Скажи мне, кто они?

Окровавленные губы прошептали в ответ:

– Никто в меня не стрелял…

– Но ведь ты сейчас умрешь… Позвать священника?

– Нет…

Суини продолжал:

– Ты знаешь, что они прикончили твоего брата Пита… и всех других? Ты не хочешь за них отомстить?

Гузенберг дернулся:

– Ты принимаешь меня за шпика?

Спустя некоторое время Фрэнк Гузенберг поймал сержанта Суини за руку:

– Начинает темнеть, Кларенс… Прощай…

И он скончался, оставив своего друга детства, ставшего полицейским, в состоянии растерянности.

Полиции впоследствии удалось установить действительный ход событий: «Двое убийц были одеты в полицейскую форму, и потому пострадавшие сочли, что это очередная облава, проводимая полицией. Рассчитывая, что самым худшим для них может быть только арест и что они смогут освободиться сравнительно быстро под залог, гангстеры позволили без шума разоружить себя и построились вдоль стены лицом к ней в пятнадцати метрах от двери, выходящей на Кларк-стрит. Попались на довольно коварную уловку. В ином случае люди Морана могли бы оказать сопротивление и продать свои жизни подороже. Когда мнимые полицейские построили их в ряд якобы для обыска, палачи в гражданской одежде, которые до этого не показывались, достали автомат Томпсона и двуствольное ружье с нарезными стволами 12-го калибра, которые они прятали до этого под верхней одеждой.

Автоматчик бесшумно приблизился, поднял свое оружие, прицелился и из позиции, позволяющей вести беглый огонь, открыл стрельбу, поворачивая автомат из стороны в сторону на нужной высоте, как опытный художник, водящий костью по полотну. Убийца с ружьем поставил последние точки, прикончив Кларка и Мэя, которые, возможно, еще двигались. Затем, в соответствии с заранее обдуманным планом, палачи передали свое оружие гангстерам, одетым в полицейскую форму, и вышли из гаража с поднятыми вверх руками, шагая «медленно и довольно непринужденно», как это заметила госпожа Морен, с тем чтобы не вызвать подозрений у случайных прохожих, которые могли слышать выстрелы.

Самым невероятным было то, что машина с убийцами, подъезжая к гаражу, прошла всего в нескольких метрах от трех укрывшихся человек, в свою очередь предположивших, что полиция проводит облаву. Эти трое опоздали, но лишь благодаря этому получили отсрочку у смерти. Судьба улыбнулась Багси Морану, Уилли Марксу и Теду Ньюбери. Тем более что перед нападавшими стояла задача прикончить именно Морана. Задержавшись в последний момент в своем номере из-за телефонных звонков, он не поспел на свидание, которое должно было оказаться для него последним.

Кирпичные стены гаража сохранили след великой, резни в день праздника Святого Валентина.

Как только отзвучали выстрелы, все поняли, что это дело рук Джека Макгорна. Полиция не оставила его без внимания, и 27 февраля он был арестован. В качестве залога Макгорн отдал принадлежавший ему отель, оцененный в один миллион долларов. К тому времени Макгорн совершил уже двадцать два убийства. По-видимому, в Чикаго совершение преступлений было доходным делом. И так как обвинение в ходе четырех судебных заседаний так и не смогло доказать его вину, Макгорна освободили за отсутствием доказательств.

Полиции, однако, удалось довольно быстро установить, что, помимо Макгорна, в операции принимал участие Джозеф Лолордо, вооруженный ружьем с нарезными стволами (брат Паскуале Лолордо, президента союза, убитого Джо Айелло, другом Морана), что в полицейскую форму переоделись Фрэд Барк и Джеймс Рей, члены банды «Игэн» из Сент-Луиса. Установили и личность двух других сообщников: Альберта Ансельми и Джона Скализе, которые обеспечивали наружное наблюдение.

Но следствию, как всегда, не хватило вещественных доказательств и свидетельских показаний. В результате никому из названных выше гангстеров не пришлось испытать на себе суровость правосудия.

Это возмутило общественность Чикаго. Но поскольку поводов для возмущения хватало с избытком, она предпочла изумляться невероятной случайности и удаче Багси Морана, именно против которого с такой тщательностью и было подготовлено это нападение. Говорили, что Джек Макгорн, очевидно, был уверен, что убил Морана, поскольку Аль Уиншенк по росту, манере одеваться и привычке носить коричневую фетровую шляпу очень на него походил.

Кому, как не Аль Каноне, была выгодна эта операция, в конечном счете неудавшаяся, несмотря на печальный итог - семь трупов? И чтобы злые языки ле могли ни в чем его упрекнуть, ровно в 10 часов 30 минут в день Святого Валентина Аль Капоне «чудом» оказался в резиденции атторнея графства Дейд (штат Флорида) Роберта Тэйлора, где он подвергся чисто формальному, если не сказать любезному, допросу.

Нападение в день Святого Валентина произвело сильное впечатление на все шайки, орудовавшие в Чикаго. Джо Айелло, новый президент союза, почувствовал непрочность своего положения [Нападение чрезвычайно подействовало на Джо Айелло, который впоследствии отказался от мысли покушаться на жизнь Капоне. Напротив, Каноне не оставлял надежды разделаться с ним. Напуганный образовавшейся вокруг него из-за отступничества подручных пустотой, Джо решил бежать в ночь на 23 октября 1930 года в Браунвилл (штат Техас). С билетом на поезд в кармане он вышел от одного из своих друзей, жившего на 15-й Норт-Кальмэн-авеню. когда из окна второго этажа расположенного напротив здания автоматчики открыли по нему огонь. Получив 59 пуль, которые весили чуть больше килограмма, он замертво упал прямо у входной двери. Немногим позже Аль Каноне свел счеты с Домиником Айелло. В конце концов президентом союза стал Фил Д’Андреа, телохранитель Капоне. переживший всех противников, успевших сложить свои головы на пути к этому посту.]. Его единственный приверженец, Моран, после нанесенного удара был на краю гибели, и Айелло решил попытаться в ближайшее время предпринять еще одну попытку нападения на этого сатану Каноне, как он его называл, на этого несокрушимого Капоне, ускользавшего от автоматных очередей и от приготовленного для него яда.

В преступном мире новости распространяются быстро, и задолго до того, как об этом узнала полиция, всем уже было известно, кто убийцы. На этот раз Айелло решил воспользоваться услугами Ансельми и Скализе. Среди своих людей он подобрал двадцатидвухлетнего убийцу Джузеппе Джанта, он же Скачущая жаба, прозванного так за свои способности танцора. Помешанный на джазе, Джанта проводил все вечера на танцах. Он прекрасно чувствовал себя в смокинге и лакированных туфлях. В банде Айелло ему поручили роль ответственного за внешние связи союза и одновременно посредника, поскольку ему были свойственны прирожденная жизнерадостность и умение ладить с людьми, по крайней мере до того момента, когда основное ремесло профессионального убийцы делало его жестоким и заставляло менять повадки.

Кстати, Джанта получил свою кличку «торпеда» благодаря Скализе и Ансельми, которые первыми оценили быстроту его реакции в обращении с пистолетом 45-го калибра и умение опередить противника. Этих троих связывала дружба, они часто встречались и находили возможность вместе отмечать торжественные события.

Надо сказать, что Скализе и Ансельми, приняв участие в событиях в день Святого Валентина, вновь обрели благодаря рекомендации Джека Макгорна расположение Аль Капоне. Аль, хотя и использовал их для уничтожения Дио-на О’Баньона (и вознаградил, предложив в качестве награды два перстня, украшенных крупными бриллиантами, за успешное проведение убийства Гими Уэйса и Муррея), не мог простить им, что ему пришлось здорово повозиться, чтобы выручить их из беды. Дело в том, что во время перестрелки они убили двух полицейских - Уэлша и Олсона.

Разразившийся скандал наделал много шума, и Капоне оказался лично «облитым грязью» (!). Только участие в событиях в день Святого Валентина несколько реабилитировало их в глазах Аль Капоне.

Идея Джо Айелло состояла в том, чтобы убедить Джанту переманить Скализе и Ансельми на свою сторону и склонить их к убийству Капоне. Джанте не стоило большого труда сделать это, так как его приятели готовы были убить кого угодно, лишь бы им за это хорошо заплатили. Поэтому предложение Джо Айелло возражений не вызвало: сто тысяч наличными и назначение каждого из них на должность лейтенанта с получением в свое распоряжение отдельного сектора деятельности вполне их устраивали.

Трио, безусловно, выполнило бы задание, если бы подозрительный Аль Капоне на глазах у всех не избил своего самого верного помощника, Фрэнки Рио, не без его на то согласия, конечно. Хитрость удалась, и Джанта не задумываясь предложил Рио свою помощь, полагая, что тот захочет отомстить за нанесенную обиду. Фрэнки Рио долго торговался о цене своего предательства, а затем прямиком отправился к своему любимому шефу и все ему рассказал.

Капоне в ярости буквально раскрошил своими толстыми, увешанными перстнями пальцами гаванскую сигару, которая в этот момент оказалась у него в руках. И безусловно, не ограничился этим. Как глава крупнейшего преступного сообщества, он пригласил при посредничестве Рио всех троих на большой сицилийский прием в качестве особо почетных гостей. Обед должен был состояться в отдельном зале «Оберж де Гаммонд». Капоне, который никогда не останавливался перед затратами, с отвращением смотрел, как они обжираются деликатесами, специально приготовленными для прощального обеда. Поднимая свой бокал с красным вином, Аль Капоне произнес очередной тост:

– Долгих тебе лет, Джузеппе, тебе, Альберт, и тебе также, Джон… И успеха вам в ваших начинаниях.

Гости хором подхватили:

– И успеха в ваших начинаниях…

От обилия еды и вина многие начали снимать пиджаки, расстегивать пояса. Запели старые песни родной земли. К полуночи насытившиеся гости отставили свои тарелки. На том конце стола, где сидел Капоне, возникло оживление. Хозяин вновь поднял свой бокал и произнес очередной тост в честь сидевшей неподалеку троицы, но вместо того, чтобы выпить, выплеснул содержимое бокала им в лицо, разбил бокал об иол и завопил:

– Сволочи, я заставлю вас блевать тем, чем вы здесь наглотались, потому что вы предали друга, который кормит вас…

Со стремительностью, удивительной для человека его комплекции, он бросился на них. Фрэнк Рио и Джек Мак-горн уже направили на них свое оружие. Фрэнк обошел вокруг них, обмотал веревкой и привязал к спинкам стульев. Затем он заставил их повернуться в сторону Каноне. Все, кто присутствовал при этом, надолго запомнили эту сцену.

У Аль Каноне в руках появилась бита для игры в бейсбол. Первый удар пришелся в ключицу Скализе. По мере того как опускалась бита, безумие сатаны из Чикаго возрастало. На толстых губах появилась пена, он стонал от возбуждения, тогда как подвергнутые варварскому избиению вопили, молили о пощаде.

Их не пощадили, и только тогда, когда они потеряли сознание, Макгорн всадил каждому из них пулю в затылок. Он сделал это отнюдь не для того, чтобы избавить их от страданий. Другие гости из солидарности, подражая хозяину и демонстрируя свою непричастность к предательству, начали стрелять в трупы, в их спины.

Джанту и Скализе впоследствии нашли на заднем сиденье их автомобиля, который был сброшен в котлован. Труп Ансельми вывалился из машины. Это произошло 8 мая утром неподалеку от Лейк-Каунти, в штате Индиана.

Новая кровавая выходка гангстеров вызвала широкую волну возмущения. Жители Чикаго провели несколько стихийных демонстраций с требованиями, чтобы город «очистили от преступников, которыми он наводнен и которые разлагают всех, вплоть до представителей власти».