Фредерик Пол, Томас Т. Томас МАРС ПЛЮС Maps Plus

Пролог СРЕДИ ДЮН ЦВЕТА ОХРЫ

Где-то в Утопии Планитии

14 мая 2043

Светло-желтые песчинки похрустывали под ногами Роджера Торвея. Их легкое поскрипывание было похоже на стрекотание сверчков в летнюю ночь. Но не для Роджера… Он чувствовал только скрежет, пронизывающий лодыжки. Да, не так уж и часто человеческие нервы бывают подсоединены к стальным подошвам сапог и жестким пластиковым клиньям, из которых состояли ступни Роджера.

Торвей бросил взгляд на следы, оставляемые им и его напарницей, Федей Михайловной, на обветренном, бледном лике дюны. Человек, недавно прибывший на Марс, возможно, и был бы обеспокоен тем, что следы останутся здесь на века, словно глубокие шрамы, ведь сила ветра в тех краях ничтожно мала — атмосферное давление составляет где-то около одного процента от среднего земного.

Но недостаток атмосферного давления с избытком возмещался массой воздуха, который на девяносто пять процентов состоял из тяжелых молекул двуокиси углерода. Из-за такой специфичной атмосферы тепло крайне неравномерно распределялось по марсианскому ландшафту, а солнечное излучение было высококонцентрированным. Прохладный воздух перемещался через экватор из летнего полушария к холодным широтам, а горячие воздушные потоки — от теплой освещаемой стороны — туда, где неизменно царила мрачная зябкая тьма.

Скорость, с которой неслись эти ветры, была огромной. Когда она превышала сто метров в секунду над поверхностью суши, крупные песчинки и маленькие камушки вихрями вздымались вверх. Роджеру не раз доводилось видеть, как клубятся пылевые вихри и потом на долгие месяцы повисают в марсианском воздухе, похожие на дымные облака.

Оставленные им и Федей следы исчезнут при первой же буре — а она не заставит себя ждать, осталось всего каких-то тридцать шесть часов, если доверять его интуиции. За долгие годы, проведенные на Марсе, Торвей научился тонко чувствовать погоду. Последний прогноз основывался частично на его собственных наблюдениях за температурой и атмосферным давлением, а также на информации, полученной из киберсети, охватывающей всю планету. Оттуда всегда можно было узнать спутниковые данные и ежечасные прогнозы погоды для колоний в Скьяпарелли, Солюс Планум и в Тарсис Мон. Роджеру уже давно не приходилось бывать в этих местах, но, зная тамошние погодные условия, легко составить относительно точный прогноз для любой точки на Марсе.

Роджер Торвей, полковник американских военно-воздушных сил, теперь находился в отставке, впрочем, почти как и все в его родной стране, а не только те, кто когда-то служил в авиации. Так вот, Роджер Торвей многое повидал на Марсе за сорок с лишним лет самоотверженных исследований.

Шесть раз он обогнул эту усыновленную землянами планету, прошагал от знаменитого Олимпуса до Хелла Планитии; довелось ему побывать и на южном, и на северном полюсах, у самого края сухих ледников. Он видел даже само Лицо Марса, что находится в районе Элизиума. Как и полагается гражданину номер один своего родного мира, Роджер чувствовал, что он сам должен раскрыть для себя природу этого феномена, который завораживал воображение миллиардов людей, оставшихся там, на Земле.

В воскресных приложениях многих газет велись оживленные дискуссии о происхождении таинственного горного образования, напоминавшего человеческое лицо с неким подобием улыбки. Еще в 1976 году орбитальная станция «Викинг-1» передала первые фотографии загадочного природного образования. Многие в своих фантазиях уносились к гипотезе, утверждающей рукотворную природу этой таинственной структуры, созданной якобы с той же целью, что и наскальные рисунки на плоскогорье Наска в Перу. Но фасеточные глаза Торвея, внимательно сканирующие поверхность, доказали иллюзорность такого предположения: эффект пристального взгляда огромного лица вызывался телевизионной съемкой. На уровне настоящей поверхности Марса его просто не было.

Роджер не обнаружил причудливого сочетания теней и равнин, которые возбуждали у землян не в меру огромное любопытство. Ничего, кроме небольшой седловины горы, утопающей в гальке. Он также не был уверен, что нашел именно те зольники, которые так напоминали глазные впадины, если смотреть на них высоко сверху.

Живя на Марсе, Роджер часто был лишен человеческого общества, но даже тогда он не чувствовал себя одиноким. Время от времени ему приходилось встречаться то с одним, то с другим киборгом из тех тридцати, что вели свободное существование под марсианским небом. Каждый киборг изначально был задуман как полностью самообслуживающаяся замкнутая система, не нуждающаяся в современных благах цивилизации. Вот поэтому всем, кто входил в так называемое кибер-сообщество, было нечем поделиться с «собратьями», не считая редких разговоров о себе и о недавних наблюдениях.

Некоторые из этих человекоподобных машин были более продвинутыми. Такие, как, например, Федя Михайловна Штев. Судьбой ей было уготовано стать вторым земным существом, отправившимся на Марс. В конструкции Феди было предусмотрено намного больше солнечных антенн, чем у Роджера. Изящная паутина проводов, которые преобразовывали солнечную энергию в электрическую, напоминала два крыла, выросших на его плечах. У Феди же миниатюрные антеннки переходили в массивный прямой купол, возвышающийся над головой наподобие рыцарского шлема, — все это смотрелось довольно уродливо, зато более надежно обеспечивало подпитку энергией Солнца. Ей не надо, как Роджеру, отправляться в зону сверхвысоких частот, испускаемых специальным источником из кратера на Деймосе. А Роджер постоянно нуждался в добавочном напряжении — без него невозможно было зарядить батареи наспинного компьютера. Компьютер осуществлял управление всеми органами чувств.

Однако когда им доводилось встречаться под покалывающим энергетическим душем, Роджер замечал, что движения Феди становились замедленными, расслабленными. На лице появлялось даже подобие улыбки.

Разница между ними заключалась не только в энергетических возможностях. Федя была детищем последней российской республиканской программы по производству киборгов, предназначенных для выживания в условиях Марса. Разрабатывалась она под большим секретом, причем одновременно с программой американской Национальной лаборатории в Тонке, что в Оклахоме, — теперь это суверенное государство Тексахома в Северо-Американском Свободном Торговом Содружестве.

Роджер стал продуктом именно этой лаборатории. Создатели Феди со своим типично славянским подходом в хирургии удалили все, что указывало на ее принадлежность к женскому полу. Разве что где-то в извилинах кибернетического мозга осталось размытое ядро былой личности. Роджер часто задавался вопросом: зачем понадобилось сохранять киборгу женское имя и отчество выдающегося русского писателя? Куда проще было бы присвоить серийный номер, подобно другим биороботам.

А может, заговорил какой-то глубинный инстинкт? Может быть, она ощущала необходимость в хотя бы тоненькой ниточке, связующей ее с человеческим прошлым? Во всяком случае, этот трюк сработал: Федя по-прежнему функционировала, в то время как все ее сородичи давно превратились в неживую груду металла, износившегося, не подлежащего ремонту.

Другим отличием русских киборгов была особая кожа. Блестящее темное покрытие Роджера (кто-то назвал его однажды костюмом летучей мыши) постепенно становилось темно-бордовой массой кровоподтеков. Так сказывались годы, проведенные под марсианским небом: высокий уровень ультрафиолетового излучения не блокировался озоновым слоем, ведь в атмосфере Марса совсем нет кислорода в свободном состоянии. Кожа Феди отличалась тусклым зеленоватым оттенком. Своей неуклюжей конструкцией и подобием шлема из антенн она походила на нечто среднее между роденовским слитком бронзы, который оставили окисляться под дождем, и старым армейским рюкзаком защитного цвета, изрядно перепачканным грязью.

Теперь оба киборга медленно продвигались на восток. Неожиданно Федя подняла указательный палец: впереди возвышались серые скалы, закрывшие собой горизонт. Когда она до конца распрямила руку, кисть выгнуло под невероятным углом в сто десять градусов, и Роджер увидел перед собой черное дуло.

— У тебя есть патроны для этой штуки?

Разреженный воздух исключал всякую возможность услышать залп. Впрочем, как и увидеть вспышки и струйки расширяющегося газа. Даже встроенная система дальновидения была бессильна различить летящие осколки и пыль, клубящуюся вокруг остроконечной вершины серой скалы.

— Да.

Короткий лязгающий щелчок гулко отдался в голове Торвея, и рука Феди вернулась в привычное положение.

— С собой?

— Нет. Слишком тяжело таскать такую кучу железа. Припрятаны в одном надежном месте. Достать их оттуда — пара пустяков.

— Зачем же тогда наводить пушку без нужды?

— Практика. Помогает сохранять гибкость микросхем, — объяснила Штев. — Точная наводка на цель, параллактическая корректировка, регуляция мускульного напряжения… все эти подпрограммы рано или поздно изнашиваются. Их постоянно надо держать в порядке.

— Так ты попала в цель? — настаивал Роджер, все еще пытаясь разобраться, как функционирует его подруга.

— Ну да.

— Как тебе это удается?

Роджера всегда интересовали различия в программном оснащении его друзей-киборгов.

— Отображается на сетчатке, и всего-то, — пожала плечами Штев. — С точностью девять к десяти.

— Сопротивление воздуха тоже учитывается?

— А как же. Разрабатывалось специально с расчетом здешней силы тяжести. По крайней мере, раньше эти элементы были высокоточными, а теперь на них можно положиться лишь в пятидесяти случаях из ста.

Роджер по собственному опыту знал, как быстро изнашиваются рабочие схемы. Несмотря на то, что его кибер-организм был снабжен подпрограммами в избытке и наспинные устройства обеспечивали довольно хорошую видимость открывающегося впереди пространства, время от времени механические органы чувств давали ощутимые сбои. Снова апоплексический удар — шутил Роджер, когда компьютер начинал перезагружаться, подавая в мозг не вполне обработанные сигналы. Окружающий мир при этом проваливался на несколько секунд в сплошную темноту.

Конечно, Торвей понимал, что стареет. Но ведь даже гении, сконструировавшие этот чудовищный механизм, не могли точно предугадать время его возможного функционирования. Александр Брэдли и другие ведущие разработчики обещали по крайней мере пятьдесят лет нормальной жизнедеятельности. Таким образом, у Роджера был шанс прожить среднюю по продолжительности человеческую жизнь.

Как будто в нем осталось что-то человеческое…

Все бы ничего, но изменившая свой первоначальный цвет кожа и постоянные сбои подпрограмм давали немалый повод для беспокойства. Неужели Брэдли, да и все те знаменитые конструкторы просчитались? И теперь их ошибочные расчеты тикают словно вирусная бомба с часовым механизмом в его почти-идеально-приспособленном-к-жизни-на-Марсе организме…

Торвей внимательно осмотрел свои ноги. Даже если не обращать внимания на цвет кожи, вызывала беспокойство ее целостность. Несмотря на сверхъестественную точность координации движений и спасительно низкую силу тяжести на Марсе, Роджеру случалось и падать, и получать различного рода повреждения. Любая ткань рано или поздно рвется — не составляет исключения и кожа киборга. Похоже, что и состояние кожи ног Роджера приближается к этому критическому моменту. Хуже того, он боялся, что непрерывная радиация не просто вызывает изменение цвета: все его лоснящееся, непроницаемое покрытие в одно мгновение может стать ломким и хрупким, как китайский фарфор.

Но даже не это было самое страшное. То, что причиняло самое сильное беспокойство, как ни странно, находилось за пределами его тела.

Фузионный генератор энергии, регулярно подпитывающий с Деймоса микросхемы Роджера, был рассчитан не более чем на пятьдесят лет. Когда Роджер впервые ступил на поверхность Марса, этот временной запас показался ему чуть ли не бесконечностью. Но годы пролетели быстро, неотвратимо приближая безрадостный финал. Не то чтобы Торвей почувствовал себя старым, нет. Если не принимать во внимание компьютерные сбои, его не волновали так называемые проблемы со здоровьем, обычные для земных людей. Чудовищные операции, которые ему пришлось претерпеть, чтобы стать киборгом, только закалили силу воли, развили необычайную выносливость. Но должен же кто-нибудь когда-нибудь сделать хоть что-то с тем затухающим генератором, хоть как-то пополнить энергетические запасы!..

Роджер уже не помнил, когда успел поделиться своими опасениями с Федей. А может, она сама услышала беспокойное эхо его мыслей как раз в тот момент, когда они бешеным вихрем вращались вокруг неожиданно забарахлившего компьютера?

— Знаешь, ведь колонисты время от времени обновляют проекты орбитальных станций, строят новые. Может, и на твою долю что-нибудь перепадет?

— Вряд ли, — ответил Торвей. Каждая такая станция находилась на геостационарной орбите, снабжая энергией только одну из колоний. — Если бы я рассчитывал на их великодушие, — громко произнес Роджер, — то попался бы в ловушку, не прошагав и сотни километров по подземному тоннелю — как это бывало с индейцами в форте Калвери.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Не хочу быть связанным по рукам и ногам какими-то сроками.

— Тогда у тебя один выход. Отправляйся к людям. Попроси их пополнить запасы топлива. У тебя есть на это право — ты первый гражданин Марса.

— Не все так просто, Федя. Конструкция генератора давно устарела — он работает на запасах дейтерия и трития. Первоначально источником топлива для него являлись океанические воды Земли. Но здесь, на Марсе, невозможно воспроизвести подобные топливные ресурсы. Источником может быть только Земля. А это означает, что какая-нибудь колония вынуждена будет изрядно поторговаться. Им придется поступиться чем-то очень важным для землян. А мой статус первого гражданина Марса уже не имеет такого веса, как раньше. Кроме того, мне неизвестна ситуация на Земле. Честно говоря, я не в курсе и местной политики. Но подозреваю, что у землян есть свои виды на марсианские территории, а это может в значительной степени затруднить мирные переговоры. Особенно если речь пойдет о фузионном топливе.

— Но ты не будешь знать наверняка, пока не обратишься к ним с просьбой.

— Вот это-то и есть самое унизительное — просить кого-то.

— Ты говоришь об унижении? — Неужели в тебе еще живут какие-то эмоции? Столько времени прошло… — Голос Феди отдаленно напоминал человеческое брюзжание. — Сколько же лет минуло с тех пор, как ты в последний раз испытал настоящую силу тяжести? Ты помнишь свой последний разговор с людьми?…

— Да, на похоронах Сьюли… Постой! Я ведь еще возвращался, когда умер Дон Кэйман. Правда, тогда я уже не показывался им на глаза. Просто наблюдал из-за ближайшей скалы, как беднягу хоронили…

— Вот видишь, как давно это было! А контакт с Сетью ты вообще поддерживаешь?

— Редко…

— Слушай ее почаще, мой тебе совет. Иначе как ты узнаешь, в чем нуждаются люди? Помоги им! Услужи. Забудь о гордости.

— Федя, я даже и не знаю…

— Она права, Роджер, — вдруг раздался нежный голос его первой жены, Дорри.

Торвей резко обернулся. Она шла рядом с ним по гребню дюны, легко касаясь ногами песка. Никакого скафандра, одни лишь коротенькие шортики и маечка. Водопад черных волос свободно струился под ленивым, еле ощутимым марсианским ветерком. Этот образ Дорри остался в памяти наспинного компьютера на веки вечные. Ничто его не сотрет! Но как мучителен он для Роджера! С ним не сравнится ни одна знакомая ему боль…

— Она права, милый… Тебе действительно стоит поговорить с кем-то из администрации о фузионном генераторе. Времени осталось совсем чуть-чуть — каких-то восемьсот тридцать два марсианских дня! — Серебристый голос Дорри предупреждающе звенел в тиши безбрежной пустыни. — Не оставляй этого так! Сделай что-нибудь!

— Хорошо, Дорри… Я попытаюсь. Пойду к ним, и будь что будет.

Он был готов на все, только бы исчез этот мучительный для него образ.

— Что ты говоришь? Я не расслышала, — откуда-то сбоку прошамкала Штев.

— Я говорю, что пойду к людям. Попрошу помочь…

Роджер оглянулся и с облегчением вздохнул. Дорри исчезла. Не оставив ни малейшего следа на песчаной дюне. Песке цвета охры…