"Жубиаба" - читать интересную книгу автора (Амаду Жоржи)В ВАГОНЕ— Черви уж завелись. Старик лечит язву на лице Антонио Балдуино. Лицо распухло, стало бесформенным, красным, как помидор. Старик прикладывает к ране какие-то травы, смешанные с землей. Жубиаба сделал бы то же самое. — Спасибо, дед… Добрый ты человек… — Теперь заживет. Травка эта святая, чудодейственная. Негр, бежавший с плантаций, добрался сюда, еле живой, скитаясь по лесу, что раскинулся по сторонам шоссе. Старик жил в маленькой, удивительно грязной хижине, затерянной в чаще. Перед хижиной — кусты маниоки. Старик приютил негра, накормил, возился с его раной. Рассказал, что Зекинья выжил, но хозяин приказал схватить и высечь Антонио Балдуино, чтобы другим было неповадно. Антонио Балдуино расхохотался. — Со мной, дед, шутки плохи. Я заговоренный… — Он залпом выпил ковш воды. — Ну, я пошел… Смогу — отплачу когда-нибудь… — Ты что? Рана так не закроется, парень… хуже станет… Оставайся. Здесь тебя искать не будут, я человек мирный… Негр прожил у старика три дня, пока не закрылась рана. Ел старикову пищу, пил его воду, спал на его койке. Антонио Балдуино простился со стариком: — Хороший ты человек… И отправился в путь по шпалам. Дойдет до городишка Фейра-де-Санта-Ана и махнет на попутном грузовике в Баию. Хорошо на душе у Антонио Балдуино, весело. В такой побывал переделке, из ловушки вырвался… Нельзя его победить. Он в этих краях первый храбрец. В небе горят звезды. Звезды видели, как он дрался. И не одурей от изумления его враги — прихватил бы он одного из них с собой в бездонное синее небо, к звездам. Сверкал бы Антонио Балдуино теперь на небе, сверкал бы нож в его руке… И смотрели бы на него мулатка Мария, и женщина с низким голосом, и Линдиналва. И вдруг Толстяк заметил бы новую звезду в небе… Толстяк всю жизнь мечтал открыть свою собственную звезду. Мануэл принял бы новую звезду за фонарь парусника, бегущего наперегонки с его «Скитальцем»… Мария Клара пела бы самбы, сложенные Антонио Балдуино. Быть ему теперь звездой, если бы не очумели от его дерзости батраки, когда он вдруг возник на дороге, — на лице кровавая рана, открытый нож в руке. Не растеряйся они — кого-нибудь прихватил бы Антонио Балдуино на тот свет… Упал бы Антонио Балдуино, изрешеченный пулями… Тот, кто умирает, сражаясь, да еще прихватывает с собой одного из врагов, становится звездой на небе, а на земле слагают о нем АВС… Антонио Балдуино стал бы красной звездой, его нож сверкал бы красным светом. Это Жубиаба говорит, что храбрецы становятся звездами… Звонкий хохот Антонио Балдуино перекрывает пение цикад, вспугивает лесных зверей, забившихся в норы. В ночной тишине потянуло свежим запахом листьев. Налетел ветерок — предвестник дождя. Листья зашевелились, воздух наполнился ароматом леса. Впереди на рельсах показалось что-то большое, черное, с огнями. Послышались спорящие голоса. Это остановился поезд. Везет, наверное, в Фейра-де-Санта-Ана пассажиров, прибывших сегодня в Кашоэйру из Баии. Люди осматривают паровозное колесо. Антонио Балдуино обходит состав с другой стороны, останавливается перед багажным вагоном. Если дверь не заперта — он уедет на этом поезде. Негр изо всех сил наваливается на широкую дверь, и она поддается. Не заперта, значит. Негр по-звериному, бесшумно и ловко, прыгает в вагон, изнутри закрывает дверь и тут только видит, что напугал каких-то людей, притаившихся в глубине за мешками с табаком. — Эй, друзья… Я человек мирный… Мне тоже за билет платить неохота… Он смеется. Негр сразу понял, что женщина ждет ребенка, хоть живот у нее не совсем еще вздулся. Мужчин было двое. Старик дремал, покуривая. В руках у него был посох. Когда в темноте вагона вспыхивал огонек самокрутки, посох казался змеей, готовой к прыжку. На молодом красовались брюки военного образца и поношенный кашемировый пиджак. Борода у него еще не росла, над верхней губой едва пробивались редкие волосики, которыми он, видно, гордился. Разговаривая, парень то и дело поглаживал воображаемые усы. «Молокосос», — решил Антонио Балдуино. Поезд стоял, и безбилетные пассажиры молчали. Случилась поломка, обычная на этой линии, и в ожидании, что поезд тронется, они уже полчаса сидели молча. Снаружи могли услышать их голоса, начальник поезда взялся бы за безбилетников. Поэтому старик приоткрыл один глаз и сказал Антонио Балдуино: — Потише, негр, если хочешь ехать… не то выкинут нас отсюда… — И указал глазами на беременную. Антонио Балдуино попробовал догадаться, кто ей старик — отец или муж? По возрасту — отец, но и мужем может быть. Да, с таким брюхом пешком до Фейра-де-Санта-Ана ей не дойти. Глядишь, родит по дороге. Негр беззвучно смеется. Парень в солдатских штанах смотрит на него, поглаживая усы. Ему, видно, не очень понравилось появление Антонио Балдуино. Вдруг послышались приближающиеся голоса. Начальник поезда объяснял пассажирам первого класса причину задержки. — Пустяковая неисправность… Сейчас тронемся… — Мы потеряли тут почти час… — Такое бывает на любой железной дороге… — Но у вас тут — сплошное безобразие… Протяжный, тонкий, тоскливый свисток известил об отправлении поезда. Притаившись в темном вагоне, Антонио Балдуино пробормотал прощальный привет. — Скучать по ком-нибудь будешь? — спросил старик. — По змеям разве что. — Негр рассмеялся. Потом он опустил голову и сказал, ни на кого не глядя: — Девчонка одна… совсем ребенок… — Красива? — спросил паренек, подкручивая усы. — Красивая… на городскую похожа… — И ты бросил? — Жила с другим… Он так и не умер… — Я знал одного, так тот украл женщину, — сказал старик. — Я знаю такого, который человека пырнул ножом из-за такой вот девки… сидел потом два дня в лесу, подыхал от голода… — Антонио Балдуино рассказывал свою собственную историю. — И не боялся? — Молчи, парень… Ты еще ничего не знаешь. Его со всех сторон окружили… Тебе интересно, трус он или пет? Тогда бросай мне вызов… — Значит… это вы? — Солдат с уважением поглядел на Антонио Балдуино. Женщина, сидевшая молча, вдруг застонала. Старик сказал: — Правы те господа, пассажиры первого класса. Поезд этот — чистое безобразие… Если в первом классе трясет, что ж о нас говорить, едем в товарном вагоне, зайцами. — Я два мильрейса дала носильщику, чтобы сюда забраться, — простонала женщина. — Когда я солдатом был, в первом классе ездил, — похвастался парень. — На казенный счет… — В первом? — не поверил Антонио Балдуино. — В первом, сеньор. Вы что, не знаете, какие у солдат привилегии?.. Живете тут в этой дыре, у черта на куличках… темнота… — А я не здешний… Я тут, приятель, проездом… Я-то сам из Баии… Ты слыхал про такого боксера — Балдо? Это я и есть… — Вы! Я видел, как вы победили Шико Моэлу… — Здорово я его отделал… верно? — Негр улыбнулся. — Здорово. Я там был по даровому билету. Солдатская привилегия… — Чего же ты службу бросил? — Срок мне вышел… а тут еще… Старик приоткрыл глаз: — Что? — Капрал один… Думает, раз у него погоны… Капрал и дерьмо — один черт… Он-то считал иначе… — Он к тебе прицепился? — Старик оперся о посох. — Точно… все равно, мулатка эта меня любила. Капрал ко мне придирался, я у него с «губы» не вылезал… чтобы в отпуск меня не пускать… у самого-то рожа… — Ты, парень, мне нравишься. Сколько лет-то тебе? — Девятнадцать… — Ты жизни и не видал еще… А уж я-то от нее натерпелся — устал… — пожаловался старик. — От чего устал, папаша? — поинтересовался Антонио Балдуино. — Чего я только не испытал, парень, где только не побывал… Кто в наших краях не знает Аугусто Битого… Это из-за одной драки меня так назвали… И что же осталось на старости лет?.. Одни болезни… Бывший солдат угостил сигаретами. Антонио Балдуино закурил. При свете спички он разглядел лицо женщины: она не отрывала глаз от полоски неба, видимой в щель над дверью. У женщины лицо было усталое, видно, хлебнула горя. Старик продолжал: — В прежние времена скота у меня было не счесть… Гонял его на продажу в Фейра-де-Санта-Ана… Плантация табачная была, пока немцы сюда не сунулись… земля была… Много чего было… Старик замолчал. Казалось, заснул, но вдруг он проговорил сдавленным голосом: — Семья была… Не веришь?.. Две дочери были, я их даже в гимназию отдал… Наглядеться на них не мог… И все прахом пошло… скотина и прочее… одну девчонку белый какой-то околдовал, увез невесть куда… Другая тут живет, в Кашоэйре… волосы остригла, будто помешанная… продажной стала. Ладно, я хоть знаю, где она… А другая? Женщина отвела взгляд от двери: — Вы, видать, продажных не любите… — Пропащие они… лохматые, крашеные… — Не знаете вы, каково им приходится… Ничего вы не знаете… ничего… Старик растерянно замолчал. Заговорил бывший солдат: — У меня любовница была такая… до полуночи клиентов принимала, а потом я к ней шел, до утра оставался… Хорошее было время… — Чего же вы тогда говорите? — Я ничего и не говорю… — Ничего не знает, — гневно сказала женщина, — а туда же… Я вот от такой жизни с голоду чуть не подохла… господь избавил — сжалился… Антонио Балдуино удивился. У таких детей не бывает. Но промолчал. Старик приоткрыл один глаз: — Я ничего такого не говорю, упаси господи… Если бы не дочь, на что бы я жил? Жив ее помощью… И уважает меня, ничего не скажешь… Как приду, сейчас всех мужчин вон выставит. Только вот стриженая. Женщина рассмеялась. Антонио Балдуино изрек: — Жизнь бедняка — мука мученическая… Бедняк все равно что раб… Бывший солдат поддакнул: — Знал я одного капрала — он то же самое говорил. — Это тот, который красотку у тебя увел? — Другой. Между прочим, Роман ее не увел… Она меня любила… — А жила с ним, — захохотал Антонио Балдуино. — Ты же ее не знаешь, такая красавица… С ней ни одна женщина не сравнится. Поезд подошел к какой-то станции. Безбилетные пассажиры притихли. Очень близко по линии ходили люди. Чей-то голос сказал: «Прощай, прощай…» Еще послышалось: «Привет Жозефине». Совсем рядом раздался шепот. — Ты забудешь меня… Голос был женский, грустный. Мужской голос ответил, что не забудет. — Пиши… Послышался поцелуй — и звук его слился со свистком, оборвавшим проводы. Колеса застучали по рельсам. Бывший солдат объяснил: — Паровоз говорит: «Еду с богом, еду с чертом». Точно? — Вроде. — Это мне мать так сказала, когда я и ходить-то еще не умел. Другой паровоз, большой, который много вагонов тащит, тот говорит иначе: «Кофе с молоком, хлеб с маслом». Точно? — Солдат задумался. — У тебя есть мать? — спросила женщина. — Еду к ней… плакала, когда я в армию уходил… Женщины все такие… Думает, я все маленький. — Он покручивал несуществующий ус. — Все мы одинаковые, — сказала женщина. — Слыхали, — она обращалась к Антонио Балдуино — ту, на станции? Просила, чтоб он ей писал… — Слыхал… — Никогда больше она его не увидит… Я тоже. — Она замолчала. — Что? — Старик открыл оба глаза. — Да так, ничего особенного… — Она стала что-то насвистывать. — Этот мир гнусно устроен. — Старик зло сплюнул. — На мУку рождаемся… — Нет, папаша, жизнь штука неплохая… вам просто не повезло. — Бывший солдат улыбается. — Неплохая, коли есть деньги, — отрезала женщина. — Значит, мать у тебя? — спросил Антонио Балдуино, оборачиваясь к солдату. — Я своей матери никогда не видал. А тетка моя рехнулась… Вот у Толстяка есть бабушка… — У какого еще Толстяка? — Есть такой, ты не знаешь… добрый… — Добрый? — едко переспрашивает старик. — Чушь… Добрых не бывает… — А Толстяк вот — добрый… Старик опять задремал. Негру ответила женщина: — Есть добрые… бедняк рождается на горе горькое… Бедность делает человека злым. Поезд идет быстро. Бывший солдат растянулся на мешках с табаком. Негр разглядывает женщину. Лицо в морщинах, и до чего же страшный живот. И все-таки Антонио Балдуино замечает, что глаза ее улыбаются. Она смотрит в небо сквозь щель над дверью. — Все от бедности, знаете? Вот я на него и не сержусь… Бросил меня с брюхом… — Ваш муж? — вежливо спрашивает солдат. — Я проститутка… замужем никогда не была… — Я так и думал… — Что ему было делать? Денег — ни гроша… Где уж тут сына вырастить… Ночью убежал, будто вор… Все свое барахло оставил… Я знаю — меня-то он любит… — Убежал, как увидел, что будет маленький? — Да… я клиентов бросила, ушла к нему… Стирала, жили, будто венчанные… Добрый он был, такой добрый, прямо святой… хоть на алтарь ставь… — Сильно вы его любите… — Чистая правда… прямо святой… Однажды я говорю ему радостно так — у нас будет маленький… У него такое лицо сделалось… смеялся он, целовал меня… так хорошо было… — А меня дома невеста ждет, — сказал солдат. — Хорошенькая… Вернусь — поженимся. Странное было лицо у парня, когда он говорил это. Ни дать ни взять — покойник. Глаза закрыты, на губах улыбка, круглое лицо безмятежно счастливо… У живых так не бывает. Женщина покачала головой. Видать, много пережила — уж очень усталое выражение на ее нестаром еще лице. Жаль ей солдатика. Такой славный и жил-то еще совсем мало — и на тебе, собрался жениться… Но Антонио Балдуино спрашивает: — А потом что? И женщина продолжает: — Все нужда проклятая… Жили в дыре, впроголодь… Он работал, я белье чужое стирала — денег все равно не было. Потому и ушел. Жаль ей солдатика. Тот приподнялся на локте, жадно вслушивается. — Ночью ушел. Я и не заметила… Все свое барахло оставил… Я потом догадалась — сбежал, чтоб не видать, как малыш голодает… Говорят, работает он теперь в Фейра-де-Санта-Ана… Я к нему еду… Солдат помрачнел. Теперь он думает, как раздобыть денег, чтобы кормить жену, а потом и детей. — Уж очень она хорошенькая… И потом, я ведь буду работать… Работы я не боюсь… Женщина подбадривает его: — Конечно… Но парня одолели сомнения — сразу видно. Антонио Балдуино говорит женщине: — Буду вашему сынишке крестным… — Я ему чепчик сшила… Одна старушка дала мне пару пеленок… Больше у него ничего нет… нищим рождается… Бывший солдат сказал: — Нет, не женюсь… А хорошенькая… Поезд прибыл на станцию Сан-Гонсало. Сошло несколько пассажиров. Городок спит, спрятавшись в густых садах. Шум поезда разбудил ребенка где-то поблизости. Послышался детский плач. Женщина счастливо улыбнулась. — Туго вам придется, — говорит Антонио Балдуино. — Будет у вас малыш по ночам реветь… — Хочу мальчика… Свисток отходящего поезда разбудил старика. — Солгал я… Есть хорошие люди… Вот — дочка моя, Мария… Зэфа, та — дрянь… Будто в воду канула… померла, может? А Мария — добрая, деньги мне дает… ругается, как напьюсь… А я из-за Зэфы пью… Мария-то добрая… Голова старика опустилась на грудь, он опять дремлет. Бывший солдат говорит женщине: — Вот какие дела… Мальчика, значит, хотите? У меня тоже сын будет, как женюсь… Говорят, некоторые мужья от боли корчатся, когда жена рожает… Он снова счастлив. Он смотрит на женщину без тени желания. Его сердце чисто, он с бесконечной нежностью думает о Марии дас Дорес, которая ждет его в Лапе. Он улыбается: девчонка не знает, что он едет, то-то удивится… Жалко, усы мало выросли… Она его и не узнает поначалу-то… — А вдруг она меня не узнает? — Кто? — удивляется Антонио Балдуино. — Никто. Так просто… Старик проснулся. Он трясется от холода. Снова поднялся ветер, предвещающий непогоду. Под натиском ураганного ветра поезд вздрагивает на рельсах. — Опрокинется еще, развалина, людей передавит, — говорит Антонио Балдуино. — Бедняку — страдание вечное… Одни на счастье рождаются — богатые это… Другие на муку — бедняки… Так заведено с сотворения мира. Бывший солдат сладко спит, негромко похрапывая. Он не слышит свистящего воя ветра. — Ливень будет, потоп… — Старик дотащился до двери, смотрит сквозь щель наружу. — Я в таких местах побывал, папаша, где уж очень людям худо приходится… Десяти сентаво в день не заработают… — На табачных плантациях? — Там, старик… — Ты и не ведаешь, негр… Я здесь состарился… Я такое видал — волосы дыбом встанут… Сказать? — Его глаза блестят странным блеском, он отбрасывает посох, встает. — Бедняку такое невезение на роду написано, что, если за дерьмо будут деньги платить, у бедняка запор сделается… Негр хохочет. Старик теряет равновесие, опрокидывается на мешки с табаком. К нему бросается женщина: — Ушиблись? Солдат похрапывает. Женщина, оказавшись рядом с Антонио Балдуино, шепчет: — Я не сказала, чтобы его не расстраивать. — Она кивает в сторону парня. — Если правду говорить, я не знаю, почему меня Ромуалдо бросил. Думаю, от нищеты сбежал… А соседка говорит, ушел он к Дулсе… была там такая… Кто знает? — Голос ее срывается. — Нет, не поверю… Он бы меня так не бросил… Солдат спит, счастливый, будто он уже покончил счеты с жизнью. — Так вот… с ребенком в брюхе… Ну почему, почему он ушел? Антонио Балдуино чиркает спичкой и видит, что женщина плачет, плечи у нее вздрагивают. Негр смущен, не знает, что сказать, бормочет: — Не горюйте… обязательно будет мальчик… |
||
|