"След" - читать интересную книгу автора (Корнуэлл Патрисия)

Глава 1

Желтые бульдозеры сгребают землю и камни в старом городском квартале, видевшем на своем веку побольше смертей, чем многие современные войны, и Кей Скарпетта почти останавливает взятый напрокат внедорожник. Потрясенная чинимым на ее глазах разрушением, Кей долго смотрит на горчичного цвета машины, уничтожающие прошлое.

– И мне никто ничего не сказал, – говорит она.

Этим декабрьским утром Скарпетта руководствовалась вполне мирными намерениями и не желала ничего большего, как только предаться легкой ностальгии и проехать мимо старого корпуса. Она и понятия не имела, что этот самый старый корпус сейчас безжалостно стирают с лица земли. И ей никто ничего не сказал. А ведь что стоило хотя бы вежливо упомянуть: «Ах да, между прочим, то здание, где вы работали, когда были молоды, полны надежд и верили в любовь, так вот, его, это старое здание, по которому вы до сих пор скучаете, сейчас стирают с лица земли».

Бульдозер устремляется вперед с изготовленным для атаки отвалом, и этот шумный механический натиск воспринимается как предупреждение, как сигнал серьезной опасности. «Нужно было слушать», – думает Кей, глядя на потрескавшийся, раздолбанный бетон. Фасад ее старого корпуса уже наполовину обезображен. Нужно было, когда ее попросили приехать в Ричмонд, прислушаться к внутреннему голосу.

– У нас здесь случай, с которым, надеюсь, вы мне поможете разобраться, – объяснил доктор Маркус, нынешний главный судебно-медицинский эксперт штата Виргиния, человек, занявший место Кей. Разговор состоялся всего лишь вчера во второй половине дня, когда доктор позвонил по телефону, а она проигнорировала предчувствие.

– Конечно, доктор Маркус, – ответила Скарпетта из кухни своего дома в южной Флориде. – Чем могу помочь?

– Четырнадцатилетняя девочка обнаружена мертвой в постели. Это случилось две недели назад, около полудня. До этого у нее был грипп.

Вот тогда Кей и следовало спросить доктора Маркуса, почему он звонит ей. Почему именно ей? Но предупреждение осталось неуслышанным.

– То есть она была дома и в школу не ходила?

– Совершенно верно.

– Одна? – Прижав телефон плечом к уху, Кей помешивала смесь из бурбона, меда и оливкового масла.

– Да.

– Кто ее нашел и какова причина смерти? – Она полила маринадом стейк, уже лежавший в пластиковом контейнере.

– Девочку нашла мать. Что касается причины смерти, то таковая не установлена. Мы не обнаружили ничего подозрительного. Ничто не указывает на то, что девочка должна была умереть.

Скарпетта поставила пластиковый контейнер с бифштексом и маринадом в холодильник, выдвинула ящичек с картошкой и тут же, передумав, задвинула его на место. Вместо картошки лучше подогреть цельнозерновой хлеб. Стоять Кей не могла, сидеть тем более. Она нервничала и изо всех сил старалась сохранить спокойствие. Почему он позвонил ей? Нужно было спросить.

– Кто жил в доме вместе с ней?

– Я бы предпочел обсудить детали лично с вами, – ответил доктор Маркус. – Ситуация весьма деликатная.

Сначала Скарпетта едва не сказала, что уезжает на две недели в Аспен, но слова эти так и остались при ней, и сейчас они были бы уже ложью. Да, она планировала поехать в Аспен, но не поехала и уже не собирается. Солгать не получилось, а потому Кей прибегла к профессиональной отговорке, сославшись на то, что не может поехать в Ричмонд, поскольку на руках у нее очень трудное дело покончившего с собой, семья которого отказывается принимать версию самоубийства.

– И что за проблема? – спросил доктор Маркус. – Расовая?

– Парень забрался на дерево, сунул голову в петлю и сковал себя наручниками за спиной, чтобы не передумать в последний момент, – ответила Кей, открывая шкафчик в своей светлой, жизнерадостной кухне. – Когда он спрыгнул с ветки, шея сломалась, голова подалась назад, и выражение лица исказилось, получилось что-то вроде гримасы боли. Вот и попробуйте объяснить это и наручники его родным в Миссисипи, где камуфляж считается нормальным, а мужчины-геи – нет.

– В Миссисипи бывать не доводилось! – отрезал доктор Маркус, возможно, желая сказать, что ему нет никакого дела до повешенного и вообще какой-либо трагедии, если они не затрагивают его напрямую, но Кей этого не услышала, потому что не слушала.

– Я бы хотела вам помочь, – сказала Скарпетта, открывая новую бутылку оливкового масла, хотя необходимости в этом в тот момент не было. – Но приглашать меня заниматься вашим делом идея не совсем хорошая.

Она злилась, но отказывалась признавать это и, подавляя злость, расхаживала по своей большой, прекрасно оборудованной кухне с приборами из нержавеющей стали, полированными гранитными столешницами и большими окнами с видом на Береговой канал. Она злилась из-за Аспена, но не желала себе в этом признаваться. Злилась, но не хотела напоминать доктору Маркусу, что ее уволили с той самой должности, которую он теперь занимает, что из-за этого ей пришлось уехать из Виргинии с намерением никогда больше туда не возвращаться. Тем не менее затянувшееся молчание доктора вынудило ее продолжить и сказать, что она покинула Ричмонд отнюдь не по своей воле и что ему это обстоятельство прекрасно известно.

– Кей, это было так давно, – ответил он.

Соблюдая профессиональную этику и стараясь проявлять уважение, Скарпетта называла его доктором Маркусом, и вот, нате вам – он обратился к ней по имени. Кей даже удивилась, что это так ее задело, но напомнила себе, что нужно быть вежливой и дружелюбной, а не обидчивой и раздражительной, что, возможно, она просто завидует ему, что нельзя быть мелочной и злопамятной. Ничего особенного, ему просто удобнее называть ее Кей, а не доктором Скарпеттой, сказала себе Кей, упорно не желая прислушаться к внутреннему голосу.

– У нас теперь другой губернатор, – продолжал он. – И она скорее всего не знает, кто вы такая.

Понимать нужно было так, что Скарпетта не оставила никакого следа, что она не играла никакой роли и что новая власть даже не слышала о ней. Доктор Маркус оскорблял ее. Чепуха, возразила Кей самой себе.

– Ее больше волнует огромный дефицит бюджета и потенциальная угроза террористических атак. У нас, в Виргинии, столько потенциальных целей…

Скарпетта упрекнула себя за предвзятое отношение к человеку, занявшему ее место. Все, что нужно доктору Маркусу, – это квалифицированная помощь в трудном деле. И почему бы ему не обратиться к ней? Крупные компании нередко обращаются за советом и консультацией к уволенным директорам. К тому же, напомнила она себе, в Аспен ей все равно уже не ехать.

– …атомные электростанции, военные базы. Академия ФБР, тренировочный лагерь ЦРУ, что ни для кого не является секретом, федеральный резервный банк. С новым губернатором у вас никаких проблем не возникнет. Она очень амбициозна и, сказать по правде, слишком увлечена вашингтонскими играми, чтобы проявлять интерес к тому, что творится у нас, – продолжал доктор Маркус ровным голосом с легким южным акцентом. Он явно стремился уверить Скарпетту, что никаких проблем возвращение в город, из которого ее изгнали пять лет назад, не вызовет и что на нее саму никто не обратит внимания. Кей вовсе не разделяла его уверенности, но думала в тот момент об Аспене и Бентоне, уехавшем туда без нее. Она думала о том, что у нее вдруг появилось свободное время и ничто не мешает взять еще одно дело.

И вот теперь Скарпетта медленно объезжает корпуса учреждения, которым руководила когда-то, в той жизни, с которой, казалось, покончено раз и навсегда. Клубы серой пыли поднимаются в воздух – это машины предпринимают очередной штурм старого здания, нападая на него, будто огромные желтые насекомые на труп поверженной добычи. Металлические лезвия и ковши глухо клацают, ударяя в бетон. Тяжело ворочаются грузовики и экскаваторы. Скрипят шины. Грохочут стальные ленты.

– Что ж, – говорит Скарпетта, – я рада, что вижу это. Но могли бы и предупредить.

Ее пассажир, Пит Марино, угрюмо и молча наблюдает за уничтожением приземистого, обветшалого здания, расположенного на крайней границе делового района города.

– И рада, что ты, капитан, тоже это видишь, – добавляет Кей, хотя Марино больше не капитан, но она все еще называет его так, что случается не часто, лишь в минуту особого расположения.

– Как раз то, что доктор прописал, – бормочет он привычным язвительным тоном. Этот тон для Пита то же самое, что нота «до» для пианино. – И ты права. Должны были предупредить. И сделать это должен был тот мудак, что занял твое место. Умоляет прилететь, хотя ты в Ричмонд пять лет нос не совала, а про то, что твою старую контору сносят к чертям, даже не заикается.

– Наверно, ему это и в голову не пришло.

– Хрен недомеренный, – ворчит Марино. – Он мне уже не нравится.

Сегодня утром на нем черные рабочие штаны, черные полицейские ботинки, черная виниловая куртка и бейсболка с надписью «УПЛА» – недвусмысленное грозное послание. Скарпетта понимает его решимость выглядеть чужаком, крутым парнем из большого города, демонстрирующим презрение к жителям этого упрямого городишки, которые оскорбляли Пита, указывали ему и вообще всячески третировали, когда он был здесь детективом. Марино редко приходит в голову, что когда его отчитывали, отстраняли, переводили или понижали, происходило это потому, что он того заслуживал, что обычно люди грубы с ним, когда он сам их провоцирует.

В темных очках и бейсболке Марино, на взгляд Кей, смотрится немного смешно и глупо. Она знает, как ненавидит он знаменитостей вообще и индустрию развлечений в частности, а также людей, включая копов, которые из кожи вон лезут, чтобы стать частью блестящего мира. Бейсболку ему подарила ее племянница Люси, недавно открывшая в Городе Ангелов – или Городе Падших Ангелов, как говорит Марино, – собственную фирму. Вот так он и возвращается в свой потерянный город Ричмонд, приняв образ того, кем на самом деле вовсе не является.

– Ха! – добавляет Марино задумчиво, понизив голос. – Вот тебе и Аспен. Накрылся. Бентон, наверно, рвет и мечет.

– Вообще-то он там работает, – отвечает Скарпетта. – Так что если я и задержусь на пару дней, это только к лучшему.

– На пару дней… Черта с два. За пару дней никогда ничего не сделаешь. Попомни мое слово, не видать тебе Аспена. А над чем он там работает?

– Бентон не сказал, а я не спрашивала, – говорит Кей, давая понять, что больше на эту тему разговаривать не намерена.

Марино умолкает ненадолго и смотрит в окно, и Скарпетта почти слышит, как он размышляет об их с Бентоном Уэсли отношениях. Она знает, что он думает об этом часто, едва ли не постоянно, и скорее всего неодобрительно. Он знает – только вот откуда? – что Кей отдалилась от Бентона, отдалилась физически после того, как они снова начали жить вместе, и ее злит и оскорбляет, что для Марино это не секрет.

– Просто позор, что так получилось, – снова заводит Марино. – Я бы на месте Бентона…

– Посмотри-ка лучше туда, – перебивает Скарпетта, указывая на здание, которое сносят на их глазах. – Раз уж мы здесь… – У нее нет ни малейшего желания говорить о Бентоне или Аспене, о том, почему она не там, с ним, и о том, на что это похоже или не похоже. Когда Бентон пропал, какая-то часть Кей умерла. Когда он вернулся, та ее часть не возродилась, а почему – ей и самой неведомо.

– Ну, наверно, его время пришло, – замечает Марино, глядя в окно. – Думаю, это все из-за «Амтрака».1 Слышал что-то такое. Вроде бы им нужна новая стоянка, потому что они открывают новую станцию на Мейн-стрит. Не помню, кто говорил. Уже давно.

– Мог бы и предупредить, – укоряет его Скарпетта.

– Говорю же, давно это было. Я и забыл, от кого слышал.

– Скрыл от меня такую информацию.

Марино смотрит на нее.

– Ты не в духе, но я не обижаюсь. И я тебя предупреждал. Не надо было приезжать. И посмотри теперь, что тут творится. Все разбито и развалено. Плохой знак, если хочешь знать мое мнение. Сколько у тебя на спидометре? Мили две в час? Может, стоит прибавить?

– Я в нормальном настроении. Но мне не нравится, когда от меня что-то скрывают. – Кей поворачивает, по-прежнему не отрывая глаз от своего старого офиса.

– Говорю тебе, это плохой знак, – повторяет Марино, отворачиваясь к окну.

Скарпетта едет дальше на той же скорости, наблюдая за происходящим, смысл которого постепенно укладывается у нее в голове. Бывший офис главного судебно-медицинского эксперта уступает место парковочной площадке для возрожденной железнодорожной станции на Мейн-стрит, где никогда за те десять лет, что они с Марино работали и жили здесь, не ходили никакие поезда. Прежний вокзал, нескладное готическое сооружение из камня цвета несвежей крови, дремал многие годы, пока, подергавшись в предсмертных судорогах, не превратился в магазины, которые скоро закрылись, а потом в государственные учреждения, которые тоже не продержались долго. Его высокая часовая башня вечно высилась на горизонте, присматривая за железнодорожными переездами и выездами на автостраду 1–95 – нездорово-бледное лицо циферблата с застывшими во времени тонюсенькими стрелками.

Ричмонд жил и шел дальше без Кей. Вокзал на Мейн-стрит восстал из мертвых и перешел на службу к Амтраку. Часы заработали и вот уже показывают время – шестнадцать минут девятого. Все те годы, пока она сновала туда-сюда, заботясь о мертвых, они не работали, хотя и маячили постоянно в зеркале заднего вида. Жизнь в штате Виргиния продолжалась, и никому не было дела до Кей Скарпетты.

– Даже не знаю, чего я ожидала, – говорит она, поглядывая в боковое окно. – Что переведут сюда архив или устроят склад. Но только не снесут.

– Пришлось. Ничего другого им не оставалось, – решает Марино.

– Не знаю. Я все-таки не думала, что с ним поступят вот так.

– Ну, это не архитектурное чудо света, – с внезапной враждебностью к старому зданию говорит Марино. – Все семидесятые – кусок бетонного дерьма. Подумай, сколько мертвецов здесь прошло. Убитых, больных СПИДом, обмороженных бомжей. Изнасилованных, задушенных, зарезанных. Взрослых и детей. Чокнутых, сиганувших с крыши или легших под поезд. Чего здесь только не видали. Я уж молчу про те розовые резиновые тела в ваннах в анатомичке. Вот где страх. Помнишь, как их вытаскивали из чертовых ванн? Все эти цепи и крюки в ушах… Все голые и розовые, как три поросенка. С подтянутыми ногами… – Он поднимает колени, обтянутые черными рабочими штанами, чуть ли не к щитку.

– А ведь не так давно ты их едва сгибал, – говорит Скарпетта. – Всего три месяца назад.

– Ха!

– Я серьезно. Хочу сказать, что ты неплохо выглядишь.

– Ногу задрать и собака может, – отшучивается Марино, явно обрадованный комплиментом, и Кей жалеет, что не говорила ему ничего приятного раньше. – При условии, конечно, что собака – пес.

– Нет, правда. Ты меня удивил. – Годами Скарпетта беспокоилась, что вредные привычки доведут Пита до могилы, а когда тот обратил наконец внимание на здоровье, месяцами не находила для него доброго слова. И только теперь, когда сносят ее старый офис, снизошла до похвалы. – Извини, что не сказала раньше. Надеюсь, ты не перешел на протеин и жиры.

– Я теперь южанин, – бодро заявляет Марино. – Придерживаюсь южной диеты, подержусь подальше от Саут-Бич. Ничего там нет, кроме педиков.

– Какой ужас. – Кей не нравится, когда он так говорит, и именно поэтому он так говорит.

– Помнишь ту печку? – Марино углубляется в воспоминания. – Как дым из трубы повалил, так сразу понятно – трупы сжигают. – Он указывает на возвышающуюся над развалинами черную трубу крематория. – Помню, я всегда старался отсидеться где-нибудь – не хотелось дышать тем воздухом.

Скарпетта проезжает позади старого корпуса, сохранившегося с этой стороны в неприкосновенности и выглядевшего точно так, как и пять лет назад. Стоянка пуста, если не считать большого желтого трактора, припаркованного примерно там, где обычно парковалась она, когда была здесь главной, справа от массивной металлической двери служебного входа. Кей слышит жалобный скрип этой двери, идущей вниз или вверх, когда кто-то изнутри нажимал зеленую или красную кнопку. Она слышит голоса, скрежет колясок, шум моторов, грохот дверей, шорох носилок и стук колес катафалка, на котором возят укрытых покойников; день и ночь, ночь и день одно и то же – мертвецы сюда, мертвецы отсюда.

– Посмотри-ка хорошенько, – говорит Скарпетта.

– Я уже посмотрел хорошенько, когда ты проезжала здесь в первый раз. Так и будем кружить весь день?

– Объедем дважды. Посмотри как следует.

Повернув налево на Мейн-стрит, Скарпетта чуть прибавляет газу, проезжая мимо развалин, которые уже выглядят как торчащий вверх обрубок. В поле зрения снова появляется стоянка, и она видит мужчину в буро-зеленых штанах и черной куртке, который стоит рядом с трактором и, похоже, возится с мотором. Наверно, проблемы с двигателем, думает Кей, с тревогой замечая, что он держится слишком близко от здоровенного черного колеса.

– Если хочешь, оставь бейсболку в машине.

– А? – Марино поворачивает к ней свое обветренное лицо.

– Ты слышал. Даю дружеский совет ради твоего же блага.

Трактор вместе с мужчиной в буро-зеленых штанах пропадает из виду.

– Ты всегда даешь дружеские советы ради моего блага, а получается наоборот. – Он снимает бейсболку и задумчиво смотрит на Кей. Его лысина блестит от пота. Скудный клочок седых волос, оставленных природой из милости, Марино убрал сам.

– Ты так и не сказал, почему начал брить голову, – говорит она.

– А ты и не спрашивала.

– Спрашиваю сейчас. – Скарпетта поворачивает на север, прочь от старых корпусов, в сторону Брод-стрит. Стрелка на спидометре быстро достигает разрешенной отметки.

– Если уж нет волос, то лучше избавиться от них совсем, – отвечает Марино.

– Наверное, разумно, – говорит Кей. – Как и все остальное.