"След" - читать интересную книгу автора (Корнуэлл Патрисия)

Глава 4

В комнате для совещаний Скарпетта выкатывает стул на колесиках и садится в конце стола, на дальнем рубеже бывшей империи. Рубеже, на котором не была ни разу, пока правила этим учреждением. Она не присаживалась там даже для того, чтобы просто перекинуться с кем-то парой слов за скорым ленчем.

Среди растревоженных мыслей появляется еще одна: садясь в самом конце длинного полированного стола, когда есть два свободных кресла в середине, Кей ведет себя демонстративно вызывающе. Марино находит стул у стены и опускается рядом, так что оказывается и не в стороне, и не вместе со всеми, а где-то в промежуточном положении – неуклюжий, ворчливый толстяк в черных штанах и бейсболке с надписью «УПЛА».

Он наклоняется к ней и шепчет:

– А его здесь не сильно любят.

Скарпетта не отвечает, но делает вывод, что источник информации скорее всего та самая Джулия. Марино пишет что-то в блокноте и подсовывает ей.

«ФБР в деле».

Должно быть, пока Кей выясняла отношения с доктором Маркусом в библиотеке, Марино успел сделать несколько звонков. Скарпетта недоумевает. Смерть Джилли Полссон не подпадает под юрисдикцию ФБР. В данный момент нельзя даже говорить о преступлении вообще, поскольку причина смерти не установлена, а есть только подозрения и грязные политические игры. Она мягко отстраняет блокнот, чувствуя, что доктор Маркус наблюдает за ними. Как в школе – записочки, перешептывания и грозный наставник. Марино же хватает наглости вытряхнуть из пачки сигарету и постукивать ею о край стола.

– Боюсь, у нас не курят, – пронзает тишину властный голос доктора Маркуса.

– И правильно делают, – отзывается Марино. – Пассивное курение, вот что убивает. – Он кладет сигарету на страницу с секретным сообщением про ФБР. – Приятно видеть, что старина Потрох еще здесь. – Последнее замечание касается анатомической модели человека мужского пола, стоящей на возвышении за спиной доктора Маркуса, который сидит во главе стола. – Есть на что посмотреть. – Потрох, как называет его Марино, представлен в целом виде, все съемные пластмассовые органы на месте. Интересно, думает Скарпетта, для чего его использовали последние пять лет? Для обучения? Или для наглядной демонстрации ран и повреждений родственникам и адвокатам? Второй вариант представляется маловероятным – в этом случае бедняга определенно лишился бы какого-то органа.

Знакомых за столом нет, кроме Джека Филдинга, который упорно избегает зрительного контакта с Кей и у которого за то время, что они не виделись, развилось кожное заболевание. Пять лет, думает она, глядя на своего бывшего заместителя и с трудом узнавая самоуверенного и немного тщеславного доктора, верного ее напарника и увлеченного бодибилдера. В административных делах толку от него было не много, особыми медицинскими талантами Филдинг не выделялся, но был лоялен, надежен, уважителен и внимателен все десять лет, что работал под началом Кей. Он никогда не пытался подсидеть ее или занять ее место, но и не выступил в ее защиту, когда клеветники и завистники, куда более смелые и решительные, захотели избавиться от Кей и преуспели. За пять лет Филдинг потерял едва ли не все волосы, его некогда приятное лицо выглядит отекшим, глаза слезятся. Он то и дело сопит и шмыгает носом. К наркотикам он никогда бы не прикоснулся, в этом Скарпетта уверена, а вот к бутылке, может быть, и потянулся.

– Доктор Филдинг? – Она смотрит на него через стол. – Аллергия? Раньше ее у вас не было. Не простудились? – В простуду ей не верится, как, впрочем, и в грипп или какое-либо другое инфекционное заболевание.

Может быть, похмелье. Может быть, проблема в гистаминовой реакции на что-то или даже на все. В вырезе куртки Скарпетта замечает полоску красноватой сыпи и, следуя взглядом по белым рукавам, доходит до расчесанных, шелушащихся запястий. Мускульной массы потеряно немало. Из плотного мужчины, накачанного приверженца здорового образа жизни Филдинг превратился в худого, почти тощего, человека, явно страдающего от аллергии. Люди зависимого типа считаются более подверженными аллергиям, инфекционным заболеваниям и дерматологическим расстройствам, и Филдинг определенно не пышет здоровьем и вообще не благоденствует. Может быть, так ему и надо, потому что его благоденствие и успешность подтверждали бы мнение о том, что ее изгнание и публичное унижение пошли на пользу как штату Виргиния в частности, так и человечеству в целом. Крохотная мерзкая тварь, находящая постыдное удовлетворение в жалком состоянии Филдинга, мгновенно уползает в свой темный уголок, а Кей уже терзают беспокойство и тревога. Она еще раз смотрит на Филдинга, который снова отводит глаза.

– Надеюсь, нам удастся поболтать до моего отъезда, – говорит Скарпетта ему со своего зеленого кресла в конце стола, как будто в комнате нет больше никого, только они вдвоем, как в далекие дни, когда она была здесь главной и такой знаменитой, что приходившие на практику студенты и копы-новобранцы выстраивались к ней за автографом.

Кей не в первый раз чувствует на себе взгляд доктора Маркуса – как будто в спину втыкают кнопки. На нем нет ни белой куртки, ни медицинского халата, но ее это нисколько не удивляет. Как и большинство бездушных начальников, которым давно бы следовало уйти из профессии и которые скорее всего никогда ее не любили, он войдет в прозекторскую и возьмет в руки пилу только в том случае, если рядом не будет никого другого.

– Давайте начнем, – объявляет доктор Маркус. – Боюсь, у нас сегодня полный сбор и к тому же гости. Доктор Скарпетта. И ее друг, капитан Марино… Или лейтенант? Или правильнее детектив? Вы ведь сейчас служите в Лос-Анджелесе?

– Смотря по обстоятельствам, – отвечает Марино, разминая в пальцах сигарету и пряча глаза за козырьком надвинутой на брови бейсболки.

– И где вы сейчас работаете? – спрашивает доктор Маркус, напоминая гостю, что он так и не объяснил свой официальный статус. – Извините, но доктор Скарпетта не предупредила, что будет с вами. – Теперь упрек адресован уже ей, причем в присутствии работников.

Кей уже знает, что будет дальше. Он продолжит шпынять ее при каждом удобном случае. Попытается заставить пожалеть о том разговоре в доведенной до ручки библиотеке. Марино, наверное, позвонил кому-то. Не может ли получиться так, что тот, с кем он разговаривал, предупредил потом доктора Маркуса?

– Ах да, конечно. – Память, похоже, возвращается к доктору Маркусу. – Она упоминала, что вы вроде бы работаете вместе, не так ли?

– Да, – подтверждает Скарпетта со своего места в конце стола.

– Что ж, не будем задерживаться. Попрошу покороче. – Доктор Маркус смотрит на нее. – Позвольте еще раз осведомиться, не хотите ли вы и вы – я все-таки буду называть вас мистером Марино – кофе? Или покурить, но только в коридоре? Вы вовсе не обязаны присутствовать на нашем совещании, хотя, разумеется, мы все только рады вас видеть.

Последние слова адресованы тем, кто не знает, что именно произошло в течение последнего часа, и в этих словах Кей слышится предупреждение. Хотела вмешаться – что ж, получи. Доктор Маркус – политикан, но не слишком ловкий. Возможно, пять лет назад, усаживая новичка на эту должность, власть имущие посчитали его послушным, покладистым и безобидным – в противоположность ей. Возможно, они ошиблись.

Он поворачивается к женщине справа от себя – крупной, грубоватой, с коротко подстриженными седыми волосами, вероятно, администратору – и кивает.

– Итак, – говорит администратор, и все смотрят на желтоватые фотокопии сегодняшнего расписания. – Доктор Рейми, вы были вчера на вызове?

– Конечно. Сейчас же самый сезон, – отвечает доктор Рейми. Никто не смеется. Комнату как будто накрывает тяжелый саван тишины, не имеющий никакого отношения к тем пациентам, которые ожидают последнего медицинского осмотра в этом суетном мире.

– Сиси Ширли, девяносто два года, афроамериканка, из округа Ганновер, страдала болезнью сердца, обнаружена мертвой в постели, – докладывает доктор Рейми, заглядывая в записи. – Жила на пособие. Я ее уже осмотрела. Затем… так, Бенджамин Франклин. Это его настоящее имя. Восемьдесят девять лет, афроамериканец, также найден мертвым в постели, страдал от сердечного заболевания и нервной недостаточности.

– Что? – прерывает ее доктор Маркус. – Что это такое, нервная недостаточность?

Кто-то смеется. Доктор Рейми краснеет. Это полненькая миловидная молодая женщина, и лицо ее разрумянилось, словно рядом с ней стоит включенный на полную мощность галогенный обогреватель.

– Не думаю, что нервная недостаточность является узаконенной причиной смерти. – Доктор Маркус спешит воспользоваться явным промахом своего заместителя, чтобы, как актер перед увлеченной публикой, подать себя в наилучшем виде. – Пожалуйста, не говорите мне, что мы привезли в нашу клинику какого-то бедолагу, потому что он якобы умер от нервной недостаточности.

Если он пытался пошутить, то получилось не слишком удачно. Клиники предназначены для живых, и бедолаги – люди, застигнутые нуждой, а никак не жертвы насилия или случая. В нескольких словах доктор Маркус выразил свое отношение, презрительное и пренебрежительное, к тем, кто лежит в конце коридора, – остывшим и окоченелым, спрятанным в виниловые мешки с подбивкой из искусственного меха или лежащим голыми на жестких стальных каталках, готовым к встрече со скальпелем или пилой Страйкера.

– Извините, – говорит пунцовая доктор Рейми. – Неправильно прочитала. У меня тут, конечно, почечная недостаточность. Я уже и сама в своих записях не разбираюсь.

– Выходит, старина Бен Франклин умер-таки не от нервной недостаточности? – с серьезным лицом спрашивает Марино, поигрывая сигаретой. – А то я уж подумал, что он, может, переволновался, когда запускал в небо змея. В вашем списке, док, есть кто-нибудь, кто умер от отравления свинцом? Или вы до сих пор называете это огнестрельным ранением?

Доктор Маркус встречает вопрос хмурым, холодным взглядом. Доктор Рейми продолжает:

– Его я тоже осмотрела. Так, дальше… Финки… э… Файндер…

– Только не Финки… Господи, – громогласно вздыхает Марино.

– Это ее настоящее имя? – Голос доктора Маркуса, с резкими металлическими нотками, на несколько октав выше голоса Марино.

Доктор Рейми не поднимает головы, и лицо у нее такое красное, что Скарпетта боится, как бы бедняжка не ударилась в слезы и не выскочила из комнаты.

– Я записала так, как мне сказали, – хмуро отвечает Рейми. – Двадцать два года, афроамериканка, обнаружена мертвой в туалете, со шприцем в руке. Скорее всего передозировка героина. В Спотсильвании второй случай за четыре дня. А вот это мне только что передали. – Она неловко разворачивает листок. – Позвонили перед самым совещанием. Мужчина. Сорок два года. Белый. Теодор Уитби. Получил травму при работе на тракторе.

– Да, – отзывается она, призрак из прошлого, и вспоминает мистера Уитби, человека в буро-зеленых штанах и черной куртке, теперь тоже ставшего призраком из прошлого. – Я начинала в том корпусе. Еще до вас. Потом переехала в это здание. – Кей напоминает ему, что и сама успела поработать здесь, и тут же чувствует, что поступила глупо, напомнив о факте, который никто не оспаривает.

Доктор Рейми продолжает зачитывать список: смерть заключенного в тюрьме, ничего подозрительного, но по закону все такие случаи рассматривает судмедэксперт; мужчина, обнаруженный мертвым на парковочной стоянке – возможно, переохлаждение; женщина-диабетик, скончалась внезапно, когда выходила из машины; внезапная смерть младенца; девятнадцатилетний парень найден мертвым на улице – возможно, убит выстрелом из проезжавшей машины.

– Меня вызывают в суд в Честерфилд, – заканчивает доктор Рейми. – А ехать не на чем, моя машина опять в ремонте. Если бы кто-нибудь подвез…

– Я вас подброшу, – вызывается Марино и подмигивает молодой женщине.

Доктор Рейми смотрит на него испуганно.

Все приходит в движение, присутствующие начинают отодвигать стулья, собирать бумажки и готовиться к выходу, но доктор Маркус останавливает коллег.

– Прежде чем вы разойдетесь, я хотел бы воспользоваться вашей помощью, а заодно дать вам возможность провести умственную разминку. Как известно, институт разрабатывает новую методику расследования смертельных случаев, и, как обычно, мне поручено прочитать лекцию о системе судебно-медицинской экспертизы, я решил, что, пользуясь присутствием среди нас известного эксперта, предложу вашему вниманию несколько тестовых заданий.

Вот же дрянь, думает Скарпетта. Значит, вот как теперь у нас будет. И к чертям разговор в библиотеке. Какая уж тут открытость и честность.

Доктор Маркус оглядывает сидящих за столом.

– Белая женщина двадцати лет на седьмой неделе беременности. Бойфренд бьет ее ногой в живот. Она вызывает полицию и едет в больницу. Через несколько часов у нее случается выкидыш. Полиция извещает меня. Что мне делать?

Никто не отвечает. Все молчат. Люди явно не привыкли к таким мыслительным разминкам и просто смотрят на него в недоумении.

– Ну же, ну, – с улыбочкой говорит он. – Представим, мне только что позвонили. Доктор Рейми?

– Сэр? – Несчастная женщина снова краснеет.

– Смелее, доктор Рейми. Подскажите, что я должен делать?

– Рассматривать ситуацию как случай срочного хирургического вмешательства? – наугад предлагает она, словно некая враждебная инопланетная сила высосала из нее все долгие годы специальной медицинской подготовки, а заодно и интеллект вообще.

– Кто-нибудь еще? Доктор Скарпетта? – Доктор Маркус говорит медленно, осторожно, чтобы не назвать ее по имени. – Приходилось сталкиваться с чем-то подобным?

– К сожалению, да.

– Расскажите нам, – вежливо предлагает он. – В чем здесь проблема?

– Прежде всего нужно понимать, что бить беременную женщину – преступление, я бы назвала смерть плода умышленным убийством.

– Интересно. – Доктор Маркус обводит взглядом сидящих за столом и снова нацеливается на нее. – Итак, вы написали бы в отчете, что речь идет об умышленном убийстве. Не слишком ли смелое заявление? Определять умысел – задача полиции, а не наша, не так ли?

Сукин сын, думает Скарпетта, еще язвит.

– Наши обязанности определены законом и состоят в определении причины смерти. Если помните, в конце девяностых формулировку закона изменили после того, как один мужчина выстрелил женщине в живот и она осталась в живых, но ребенок умер. В предложенном сценарии, доктор Маркус, вам придется исследовать плод. Проводите вскрытие, оформляйте все по правилам, с присвоением номера дела. В свидетельстве о смерти с желтой каймой, в графе «причина смерти», сделайте запись такого содержания: внутриматочная смерть плода вследствие физического насилия в отношении матери. Желтым свидетельством пользоваться нужно потому, что плод не родился живым. Копию сохраните, потому что через год таких свидетельств уже не будет.

– А что мы делаем с плодом? – уже без улыбки спрашивает доктор Маркус.

– Это решает семья.

– Плод не достигает и десяти сантиметров. Фактически и хоронить нечего.

– Сохраните его в формалине. Передайте семье. Окончательное решение за родственниками.

– И назовите это убийством, – холодно добавляет он.

– Новая формулировка закона, – напоминает Скарпетта. – В Виргинии нападение с целью убийства членов семьи, родившихся или нет, считается преступлением, караемым смертной казнью. Если нельзя доказать умысел, обвинение формулируется как злоумышленное нанесение ран матери. Наказание по этой статье то же, что за убийство. Дальше оно уже может быть квалифицировано как непредумышленное убийство и так далее. Важно то, что умысел здесь не главное. Плод даже не обязательно должен быть жизнеспособным. Важно, что имело место насильственное преступление.

– Замечания? – обращается к подчиненным доктор Маркус. – Вопросы?

Все молчат. Даже Филдинг.

– Тогда разберем еще один пример, – с натянутой улыбкой говорит доктор Маркус.

«Давай, – думает Скарпетта. – Валяй, ненасытный ублюдок».

– Молодой мужчина в хосписе умирает от СПИДа. Просит доктора отключить систему жизнеобеспечения. Если доктор выполнит просьбу и пациент умрет, как мы квалифицируем случившееся? Будет ли это умышленное убийство? Что скажет наш эксперт? Врач совершил убийство?

– Если только врач не выстрелил пациенту в голову, речь может идти исключительно о смерти вследствие естественных причин.

– Ага. То есть вы защищаете эвтаназию.

– Согласие, основанное на полученной информации, – понятие туманное. – Кей вовсе не собирается отвечать на смехотворное обвинение. – У пациента нередко бывает депрессия, а в состоянии депрессии люди не способны принять решение, основанное на полученной информации. В общем-то это вопрос социальный.

– Позвольте пояснить, что именно вы имеете в виду.

– Пожалуйста.

– Пациент в хосписе говорит: «Думаю, я хотел бы сегодня умереть». Как должен поступить врач? Помочь ему?

– Дело в том, что пациент в хосписе уже имеет такую возможность. Он в состоянии это решить, в хосписе дают морфий, и больной может попросить побольше, уснуть и умереть от передозировки. Он может носить браслет с надписью «Не оживлять». Итак, он умирает, и скорее всего никакие последствия никому не грозят.

– Но должны ли мы им заниматься? – требует ответа доктор Маркус, и лицо его уже белое от злости.

– Люди оказываются в хосписах, потому что хотят контролировать боль и умереть в мире и покое, – говорит она. – Люди, которые принимают осознанное решение носить браслет, хотят, по сути, того же. Передозировка морфия, отключение системы жизнеобеспечения, ношение браслета – все это не наши вопросы. Если вам предложат заниматься таким случаем, доктор Маркус, надеюсь, вы от него откажетесь.

– Вопросы? – сухо спрашивает доктор Маркус, собирая в стопку бумаги и собираясь уходить.

– У меня, – подает голос Марино. – Не пробовали составлять вопросы для «Своей игры»?