"Журнал Наш Современник 2006 #3" - читать интересную книгу автора (Современник Журнал Наш)

Николай НИКИТИН ПАРАНАУКА НА МАРШЕ

МУРАД АДЖИ ПРОТИВ “ОФИЦИАЛЬНЫХ” ИСТОРИКОВ

Псевдоисториков теперь — хоть пруд пруди. Среди них встречаются представители самых различных профессий — от математиков до военных, и все они, похоже, искренне верят в то, что ничего на свете нет проще, чем “писать историю”. И пишут. И издают. Причём хорошими тиражами, на высоком полиграфическом уровне. Сейчас ведь были бы деньги или спонсоры — книжку сделают хоть на глянцевой бумаге, хоть с золотым обрезом.

С прессой — посложнее. Тут многое зависит от “концептуальной основы” псевдоисторических сочинений. Если они “принижают” русскую историю, то могут удостоиться публикации даже в солидном либеральном издании, если же “возвеличивают”, то их удел — малотиражные “маргинальные” издания патриотов. Поэтому было чему удивляться, когда с конца 2004 года со страниц еженедельной газеты писателей “Литературная Россия” хлынул поток откровений на исторические темы кумыкского литератора, географа по образованию Мурада Аджи (“ЛР”, 2004, N 50; 2005, NN 1, 7, 12). Откровения эти, судя по реакции читателей (“ЛР”, 2005, NN 2, 3, 5), выглядели оскорбительными для русского народа, и их появление в “Литературной России” вскоре после злой (но совершенно справедливой) рецензии Елены Мурашовой на сочинения псевдоисторика “патриотического” лагеря Виктора Калашникова (“ЛР”, 2004, N 46) ставило газету в двусмысленное положение. Ведь за “Литературной Россией”, казалось бы, прочно закрепилась репутация не только одной из самых “экологически чистых”, серьёзных, но и патриотичных газет. Чем же для неё стал интересен Мурад Аджи?

С его сочинениями мне довелось впервые ознакомиться в начале 1990-х годов, когда он ещё подписывался как Мурад Аджиев. Тогда, помнится, ему всячески покровительствовал журнал “Вокруг света”, но особенно благоволила “Независимая газета”. До тех, правда, пор, пока на неё не обрушились отклики читателей, поражённых жутким непрофессионализмом и вызывающей безапелляционностью абсурдных суждений г-на Аджиева. Отклики на его “теории” появлялись и в других изданиях, а в “Литературной России” (1993, N 22) была опубликована моя статья, в которой речь шла о совершенно несостоятельных с научной точки зрения попытках М. Аджиева переписать историю российского казачества (вопреки множеству твёрдо установленных фактов он взялся утверждать, что наши казаки в большинстве своём не часть русского народа, а половцы, порабощенные и насильственно русифицированные “царизмом” в ХVIII-XIX веках). И вот, столько лет спустя я сталкиваюсь с творчеством того же автора не где-нибудь, а в “Литературной России”!..

К настоящему времени М. Аджи выпустил уже несколько книг, но его сочинения по-прежнему бьют все рекорды бездоказательности и абсурдности (достойным конкурентом ему может стать, пожалуй, лишь математик А. Т. Фоменко). Построения М. Аджи не просто сомнительны — они решительно противоречат всему комплексу материалов, накопленных в результате труда многих поколений исследователей, а если и содержат что-то достоверное, то оно, как правило, выдирается из общеисторического контекста и абсолютно неверно трактуется.

“Творческая манера” М. Аджи и других псевдоисториков однотипна, это прежде всего полный произвол в отборе и использовании фактов. Добросовестный исследователь сначала анализирует источники и специальную литературу, а затем делает выводы. У дилетанта же обычно всё наоборот. Вначале он непонятно каким образом (чаще всего — исходя из политических пристрастий) формирует свою точку зрения на те или иные события, явления и процессы (т. е. делает выводы), а затем и специальную литературу, и первоисточники использует таким образом: “находит” в них лишь то, что отвечает его представлениям, — с чем он согласен, причём совершенно независимо от степени достоверности, научной обоснованности “найденного”. Ну, а то, что не подходит, не укладывается в его “концепцию”, в упор “не замечается”, будь оно хоть в сотни раз убедительнее. Дилетанту неважно, откуда почерпнуты нужные ему сведения: из документальных источников или из легенд и мифов, из капитальных трудов серьёзных историков или из легковесных работ таких же дилетантов, из исследований, являющихся последним словом в науке, или из устаревших, давно отвергнутых наукой. Лишь бы эти сведения отвечали его представлениям об изучаемом предмете. С той же целью локальные явления он может представить как глобальные, а встречающиеся в литературе догадки и гипотезы — как твёрдо установленные факты. А если и этого покажется мало для обоснования полюбившейся ему “теории”, если в источниках и работах исследователей содержатся только расходящиеся с ней сведения и “не заметить” их никак нельзя, дилетант действует по принципу: раз факты против меня, то тем хуже для фактов — они объявляются “ложью официальной историографии” или чьей-то “фальсификацией”, а ссылки для обоснования своей точки зрения даются на вообще не существующие в природе, мифические “данные”. М. Аджи, например, утверждает, что отсутствие русского населения на Дону в ХVII веке “статистически… давно доказано” (“Независимая газета”, 10.01.92). Между тем хорошо известно, что в ХVII веке на Дону никакой статистики не было и быть не могло.

“Полемические приёмы” дилетантов могут, конечно, сильно варьироваться, даже отличаться изысканностью, но убедительны они только для таких же дилетантов. Вот Мураду Аджи очень хочется, чтобы его предки-половцы были светловолосыми и синеглазыми и являлись бы не кочевым, а оседлым народом (см: “Мы — из рода половецкого!”, 1992, с. 7, 47). Однако в работах С. А. Плетнёвой, крупнейшего специалиста по археологии и истории Юга России в раннем средневековье, он встретил “не те” взгляды. Мало того, что Плетнёва считает половцев кочевниками (кстати, с полным на то основанием), она ещё приходит к выводу, что если какие-то небольшие группы половцев и могли быть светловолосыми (из-за смешения с остатками древнейшего дотюркского населения степи), то в большинстве своем они являлись монголоидами и, следовательно, были темноволосыми и кареглазыми. В этом её убеждают результаты раскопок половецких захоронений и скульптурные изображения на могильных памятниках — “каменных бабах” (Плетнёва С. А. Половцы. М., Наука, 1990, с. 35, 36). И что же М. Аджи? А он пишет, что ему “стыдно” за Плетнёву. И вся полемика! (“Мы — из рода половецкого!”, с. 19). Или вот не встречает он в отечественной литературе ни одного подтверждения ещё какой-то своей идеи. Как быть? М. Аджи заявляет: “Слава Богу, кроме отечественной есть мировая наука” (там же, с. 47). И — ни имени, ни сноски. В крайнем случае — многозначительное многоточие… Впрочем, даже упоминание в работах М. Аджи какого-либо исследователя ещё не свидетельствует, что оно приведено по делу и к месту.

Наконец, “творческой манере” М. Аджи свойственно широкое употребление выражений типа “как известно”, “абсолютно бесспорно, что”, “не оставляет сомнений, что”, “это уже давно показано в археологии и не вызывает споров” (там же, с. 19, 44, 47), когда речь как раз идёт о вещах совершенно неизвестных, весьма спорных и сомнительных, абсолютно не доказанных или прямо противоположных этим утверждениям. Вот, например, как М. Аджи решает “славянский вопрос”. В книжке “Мы — из рода половецкого!” он уверяет, что славяне IX века — это “жители лесов, обитатели землянок, довольствующиеся собирательством… не ведающие металла”. Дикари, стало быть, живущие в каменном веке, и потому-де они никак не могли построить город Киев. Его построили, конечно же, высококультурные половцы. “Всё это, — пишет М. Аджи, — безоговорочно давно подтверждено историками и археологами, так что открытия в моих словах нет, всё это известно” (с. 4, 5). А в интервью И. Колодяжному в “Литературной России” (от 10.12.2004) М. Аджи заявляет, что во время возникновения Киева “славян ещё не было в природе”, что “они творение иезуитов”, что “славянская культура России” была “построена” лишь в ХVIII веке (“на фундаменте”, конечно же, тюркской культуры).

И всё это пишется на рубеже XX и XXI веков, после трудов наших выдающихся археологов — П. Н. Третьякова, З. В. Седова, Б. А. Рыбакова, посвященных именно этногенезу и ранней истории (в том числе V-VI векам) славян и содержащих выводы, прямо противоположные утверждениям М. Аджи! Неужели он взялся рассуждать на эту тему, не пролистав хотя бы капитальную монографию Б. А. Рыбакова “Ремесло Древней Руси”, не посетив Государственный исторический музей, где выставлены найденные археологами железные орудия славян, в том числе топоры, сошники, лемехи, серпы и другой массовый археологический материал, свидетельствующий, что задолго до IX века славяне не только “знали металл”, но и занимались земледелием? И при этом М. Аджи ссылается на “безоговорочное” подтверждение своих идей именно археологами!

* * *

Историческая наука — не беллетристика, и работа историка, пожалуй, ближе к профессии не писателя, а следователя. Далеко не каждый может овладеть тонкостями этого ремесла самостоятельно, “самоучкой”, не получив соответствующего образования и не поработав под руководством опытного преподавателя. Особенно если речь идёт об изучении отдалённых эпох, от которых сохранилось очень мало источников и они требуют особых навыков и методов работы.

Установление исторического факта — дело не всегда простое, а порой и очень трудоёмкое. Какие-либо сведения о прошлом становятся признанным наукой историческим фактом только в том случае, если исходят из абсолютно достоверных, не вызывающих сомнений в своей репрезентативности источников или подтверждаются несколькими независимыми друг от друга источниками. Когда источников мало, считаются допустимыми и те точки зрения, которые хотя бы не противоречат данным, добытым из достоверных источников. Но тогда речь будет идти уже не о реальных событиях и фактах, а о научных гипотезах. И если подойти с такой строго научной меркой к идеям г-на Аджи, то они не потянут даже на “статус” гипотезы. Их следует признать либо фантазиями чересчур увлечённого человека, либо попыткой фальсификации нашей истории. Хотелось бы, конечно, надеяться на первое…

А вот Куликовская битва, реальность которой М. Аджи категорически отрицает, как раз принадлежит к тем событиям, которые по всем научным критериям можно считать твёрдо установленным историческим фактом, потому что она подтверждается вполне надёжными источниками. Они по-разному передают отдельные, подчас важные детали (численность войск, число погибших и т. д.), так что историки до сих пор спорят по многим частным вопросам, связанным с Куликовской битвой, вплоть до точного местонахождения её. Но то, что она произошла в сентябре 1380 года в верховьях Дона и окончилась победой русского оружия — для серьёзного, квалифицированного историка факт несомненный. Как и то, что вопреки утверждениям М. Аджи свои войска у русских в то время были — и княжеские дружины, и ополчение. И они порой наносили чувствительные удары татарским войскам ещё до Куликовской битвы (наиболее известный тому пример — битва на Воже в 1378 году). А попытки М. Аджи представить Куликовскую битву выдумкой “западных учёных”, действовавших по указке Петра I, просто смешны. Куликовская битва нашла своё отражение в памятниках русской письменности задолго до эпохи Петра I — в ХV-XVII веках (в летописях, в “Сказании о Мамаевом побоище”, в “Задонщине”), а также в фольклоре — русском и южнославянском. И сведения об этом можно почерпнуть в “открытом доступе” любой научной библиотеки, благо что юбилей Куликовской битвы в 1980 году ознаменовался изданием множества работ, написанных об этом событии крупнейшими историками-медиевистами (см.: Куликовская битва. Сб. статей. М., Наука, 1980; Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины. М., Изд. МГУ, 1983). М. Аджи, конечно же, не читал этих работ, иначе он никогда бы не написал тех глупостей, что были опубликованы в первом номере “Литературной России” за 2005 год.

Вообще, поражаюсь дилетантам! Как это они решаются с такой категоричностью писать о событиях, абсолютно не владея материалом, с этими событиями связанным. Но за живое меня задела не та чушь, что выходит в последнее время из-под пера историков-дилетантов, не трактовка ими каких-то конкретных сюжетов нашей истории, а оценка Ильёй Колодяжным концепции М. Аджи. “Приверженцам официальной истории принять её трудно, но и отвергнуть нелегко”, — говорится во введении к его интервью (“ЛР”, 2004, N 50). Видимо, именно на эти слова отвечает Сергей Козлов: “С бредом, пусть и околонаучным, спорить сложно” (“ЛР”, 2005, N 5). Что в данном случае “нелегко” и “сложно”? В смысле — найти в построениях М. Аджи явные несуразицы, нестыковки, неверные посылки и т. п.? Ничего тут нет сложного: для профессионального историка-исследователя они очевидны. Если опровергать пункт за пунктом все высказанное г-ном Аджи, то придётся исписать не одну сотню страниц, и никто, разумеется, такую “рецензию” не опубликует. Поэтому ограничусь лишь некоторыми сюжетами — теми, что особенно наглядно демонстрируют “таланты” М. Аджи как историка-исследователя.

Вот, скажем, Крещение Руси. Коснувшись в интервью этой темы, оба собеседника сразу же “блеснули” эрудицией. М. Аджи попенял российским учёным, что они “согласились с греческим крещением Руси в X веке, хотя то было католическое крещение…” “Как католическое? — изумился И. Колодяжный. — Это же при Ольге крестили Киевскую Русь”. “Я тоже так думал…” — отвечает М. Аджи (“ЛР”, 2004, N 50).

Надо ли доказывать просвещённой публике, что Русь приняла христианство не при Ольге, а при её внуке Владимире, которого за это и назвали Святым? Но не будем придираться к “мелочам”, посмотрим, чем обосновывает М. Аджи свое “открытие”. А тем, что сын Владимира Ярослав Мудрый был женат на дочери шведского короля, сестру Ярослава выдали замуж за польского короля, а трёх дочерей — соответственно за норвежского, венгерского и французского королей. И поскольку-де “межконфессиональные браки были строжайше запрещены Церковью”, следует вывод, что Русь в то время была католической страной…

К сведению М. Аджи и его поклонников: раскол христианской церкви на западную — католическую (римскую) и восточную — православную (греческую) окончательно оформился только в 1064 году. А это — год смерти Ярослава Мудрого, выдававшего своих дочерей замуж за иноземных правителей, которые тогда были ещё христианами, а не католиками. Но даже если их католиками считать, “греческого” Крещения Руси это никак не отменяет: принадлежность к разным христианским церквам никогда не являлась серьезным препятствием к заключению междинастических браков. Владимир Мономах (ум. в 1125 г.) женился на английской принцессе Гите, Иван III (ум. в 1584 г.) выдавал свою дочь за великого князя литовского Александра, Иван Грозный (ум. в 1584 г.) пытался свататься к племяннице английской королевы, смерть жениха помешала браку дочери Бориса Годунова Ксении и датского герцога Ганса в 1602 г. и т. д. Вспомним, наконец, с кем вступали в брак представители российской императорской фамилии, начиная с XVIII-го и кончая ХIХ веком…

* * *

Особого разговора требуют общие оценки Мурадом Аджи трудов некоторых историков. Порой просто диву даёшься! Это как же надо зациклиться на своих навязчивых идеях, как утратить ощущение реальности, чтобы усмотреть “лейтмотив” книги С. А. Плетнёвой “Половцы” в том, что “храбрые русские князья несколько веков трепали за уши трусливых половецких ханов”, а “основную мысль” работы В. Г. Дружинина “Попытки Московского государства увеличить число казаков на Дону в середине ХVII века” определить так: “Заселение Дона русскими — не более, чем вымысел”! (“Мы — из рода половецкого!”, с. 19, 53). Но это всё цветочки по сравнению с тем, что М. Аджи насочинял о H. М. Карамзине.

Интересно, что, с одной стороны, г-н Аджи относит Карамзина к тем историкам, которые писали по “модели российской истории”, разработанной иезуитами, где “прошлое было… вульгарно придумано” (“ЛP”, 2004, N 50), а с другой, то и дело ссылается на Карамзина для… подкрепления своих, противоположных “иезуитским”, взглядов. И как ссылается! “Это в Риме, оказывается, придумывали подвиги Александра Невского, который в Невской битве, проходившей между шведами и финнами, не участвовал, — пишет М. Аджи. — О том вполне чётко написано у Карамзина в комментариях”. Открываем соответствующий том “Истории государства Российского” Н. М. Карамзина: описания и Невской битвы, и битвы на Чудском озере вполне “классические” — с участием в той и другой Александра Невского, и “комментарии”, относящиеся к этому разделу, никак его содержанию не противоречат.

Ещё одна цитата из статьи М. Аджи: “О том, что Куликовская битва — вымысел от начала до конца, сообщил сам Н. М. Карамзин в примечании 81 к главе I тома V. Анализируя её источники, он восклицал: “Какая нелепость!” (“ЛР”, 2005, N 1). Редкий случай, когда ссылка у М. Аджи столь конкретна и потому легко поддаётся проверке. Проверяем. Куликовской битве Карамзин посвящает целых пять страниц, где и намека нет на какие-то сомнения автора в подлинности события (см.: Карамзин Н. М. История государства Российского. М., Наука, 1993. — Т. V, с. 41-45), а в примечании 81 (там же, с. 248, 249) идёт речь о заграничных откликах на Куликовскую битву, о числе павших в ней и т. п. И вот по поводу одной из встречающихся в летописях цифр историк и восклицает: “Какая нелепость!” Разве это даёт хоть какие-то основания утверждать, что Карамзин считал Куликовскую битву вымыслом?

Напрашиваются два общих вывода: 1. Географ и экономист Мурад Аджи просто не умеет читать серьёзные исторические исследования, ничего не понимает в них. 2. литератор, журналист и публицист Мурад Аджи сознательно искажает смысл и содержание работ серьёзных историков в угоду своим политическим пристрастиям и целям. Какой из этих выводов верен — пусть определят специалисты. Я же в этой связи хочу обратить внимание читателя вот на что. У М. Аджи самое любимое, самое распространённое слово для характеристики трудов профессиональных историков — “ложь” (“ложь это”, “официальная ложь”, “ложь, облепившая казачество” и т. п.). О себе же он пишет: “Первое правило, которое я взял себе и которому следую, не лгать” (“ЛР”, 2004, N 50). Как, однако, прикажете называть его обращение с трудами того же Н.М. Карамзина?..

Карамзина М. Аджи пытается взять в союзники и для своей “оригинальной” трактовки Смутного времени, когда пишет, что имена освободителей Москвы от поляков в ноябре 1612 года “лишь в XIX веке… впервые зазвучали по-русски”. Не случайно-де “Карамзин… в своей истории не уделил личности Минина и строчки” (“ЛР”, 2005, N 1). К сведению М. Аджи: свою “Историю…” Карамзин довёл лишь до событий 1611 года, и о Минине он просто не мог, не успел ничего написать: смерть оборвала работу великого историка. Ну, а рассуждения о “подлинных” именах Минина и Пожарского просто смехотворны. Тот и другой, пишет М. Аджи, были тюрками, и “при жизни” их звали “иначе”, как и “тот город”, “из которого вышли герои”. Название города, “оказывается”, тогда было не Нижний Новгород, а “Ибрагим-юрт, Булгар”, и он “входил в состав Казанского ханства”. А “предводителя Пожарского, видимо, звали Божир или Бажар, он был ханом”. С Мининым вообще всё просто: его “происхождение… просчитывается в имени: козма по-тюркски лепёшка, блинчик, а мин — мука”.

Как это вам нравится? А ведь здесь речь идёт об эпохе, которая, по сравнению с временами Невской и Куликовской битв, неплохо представлена разными видами источников, в том числе и документальных. Многие из них опубликованы (см. подборку в “Материалах Общества истории и древностей российских при Московском университете”, вып. 2-6. М., 1911-1915), ещё больше хранится в архивах (прежде всего в Российском государственном архиве древних актов), но они тоже вполне доступны для исследования. И если обратиться к этим современным Смуте документальным источникам, то из них без труда можно узнать, что город, где формировалось ополчение, освободившее Москву от поляков, назывался Нижним Новгородом (он, кстати, к тому времени был русским уже 390 лет — с момента основания), а предводители ополчения именовались князем Дмитрием Михайловичем Пожарским и Кузьмой (Козьмой) Мининым. И имена эти самые обычные, вполне христианские. Неужели М. Аджи не знает, что абсолютное большинство имён, считающихся русскими, пришло к нам вместе с христианством из греческого и древнееврейского языков и записано в святцы, что на Руси называли новорожденного по имени того святого, дни поминовения которого совпадали с рождением младенца? Неужели было трудно заглянуть в любой справочник личных имён и прочитать там, что “Кузьма” происходит от греческого “Косма” (“мир”), а “Мина” — либо от греческого же “Мена” (“луна”), либо сокращение от “Михаил”, “Минеон” и т. п.?

Как подметила Елена Мурашова, разбирая сочинения В. Калашникова, “все деятели паранауки очень любят упражняться в лингвистике, причём все они исповедуют один нехитрый принцип: звучит похоже — значит, одно и то же” (“Литературная Россия”, 2004, N 46). Мы видели, что М. Аджи здесь не исключение. И свои лингвистические упражнения он, конечно же, не ограничивает попытками истолковать на тюркский лад фамилий “Минин” и “Пожарский”. Вообще, его конёк не столько ономастика, сколько топонимика. И хотя в своей книжке “Мы — из рода половецкого!” Аджи скромно поясняет: “Я не лингвист и никогда не занимался топонимикой” (с. 15), на практике он исхитрился отыскать тюркские названия едва ли не по всей Европейской России.

М. Аджи, конечно же, не владеет научной методикой подобных исследований, а руководствуясь одними созвучиями, с таким же успехом можно найти “тюркские корни” в топонимах Южной Америки и Австралии, а немецкие — в Сибири: почему бы, например, название города Сургут не вывести от “зер гут” (“очень хорошо”), а реки Зея — от “зее” (“море”, “озеро”)?.. Ущербность подобного подхода не только в конкретных ошибках автора — например, в причислении к тюркским ираноязычных топонимов, унаследованных от скифов, сарматов и алан. Даже имея дело с явными тюркизмами, М. Аджи делает из факта их распространения неверные выводы: простирает границы Золотой Орды в ХIV веке до Москвы-реки (монографию В. Л. Егорова “Историческая география Золотой Орды в ХIII-ХIV вв.” он, конечно же, не читал), отказывает славянам во владении рядом ремесел и т. д.

Тюркские народы издавна жили на территории Восточной Европы бок о бок со славянами, тесно контактировали, смешивались с ними, поэтому наличие в русском языке множества тюркизмов (как и заимствований из языка балтских, финно-угорских, германских, скифо-сарматских племён) — явление вполне закономерное, особенно если учесть длительную (два с половиной века) политическую зависимость Руси от тюркоязычной Золотой Орды и поныне неискоренимую склонность русского человека к употреблению “иноземных” слов вместо родных. Но это не даёт оснований считать восточнославянские народы менее самобытными и менее даровитыми, чем тюркские, и, кстати, вовсе не означает, что за каждым заимствованным словом скрывалось и ранее незнакомое русским понятие. Хрестоматийный пример — заимствование восточными славянами от своих ираноязычных соседей (сарматов и алан) слов “топор”, “собака”, “хорошо”. Чем они показались нашим предкам лучше исконных “секира”, “пёс” и “добро”?..

* * *

Коренные причины своих расхождений со всей отечественной (да и мировой, “европоцентристской”) историографией М. Аджи объясняет фальсификацией российской истории иезуитами (“ЛР”, 2004, N 50). Как и всякая “теория заговора” (и уж тем более — доведённая до абсурда), “концепция” М. Аджи порождает немало неясностей, недоуменных вопросов. Ну, например, такой: как могли зловредные иезуиты “придумать подвиги” Александра Невского, зафиксированные в источниках XIII-ХV веков, если сами они (иезуиты) появились на свет Божий только в ХVI веке? А главное, непонятно, зачем коварным иезуитам понадобилось возвышать того, кто был принципиальным и последовательным противником католичества и сближения с Западом?

Какая, наконец, была у подлых иезуитов корысть скрывать и грубо искажать подлинную историю тюрок? Чем тюрки в глазах иезуитов хуже славян в целом и русских, в частности? Нет ответа и на эти вопросы, и на то, каким же образом Мураду Аджи удалось раскрыть заговор иезуитов против российской истории. Целые поколения исследователей, включая Н. М. Карамзина, С. М. Соловьёва, В. О. Ключевского, других выдающихся историков, ничего не замечали и разрабатывали ту “модель российской истории”, которую “придумали” иезуиты, а М. Аджи взял да всех и разоблачил, включая те загадочные “силы, которые руководят славянами” и желают, “чтобы те… не знали тюркскую культуру” (“ЛР”, 2004, N 50). Поделился бы уж с читателями методикой своего расследования! Разъяснил бы, в частности, кто и, главное, зачем заставлял в советское время “фальсифицировать результаты” своих исследований крупнейших наших археологов — С. В. Киселёва и А. П. Окладникова — и как сам М. Аджи узнал об этих “безобразиях”. Что, академик Окладников приватно, “по дружбе” сообщил ему об этом?..

Шутки шутками, но с подачи таких “следователей”, как М. Аджи, теория “заговора в исторической науке” пользуется всё большей популярностью в кругах, далёких от исторической науки. Вот и ещё один автор “Литературной России” — Любовь Рыжкова, справедливо возмущённая поведением современных русофобов, не смогла удержаться от экскурса в глубь веков и, тоже проявив абсолютную некомпетентность в затронутых вопросах, сочла нужным пройтись по “официальной исторической науке, которая, как известно, сочинена опять же по заказу всё тех же западников…” (“ЛР”, 2005, N 4). Все доказательства столь масштабной фальсификации, разумеется, сведены к пресловутому “как известно”…

Кстати, отдают ли себе отчёт любители объяснять всё на свете заговорами, что при желании и к ним можно применить ту же “теорию”, обвинив, например, в сознательном разжигании или провоцировании межнациональных конфликтов. Во всяком случае, в отношении М. Аджи поводов к тому найдётся немало. Не случайно в первых же откликах на его откровения в “ЛР” прозвучали обвинения в “очернении и уничижении достоинства русского человека” и даже сравнение с террористами (“Кто-то в России взрывает дома и метро, а кто-то пытается подорвать подобными статьями исторические основы русского народа” — “ЛР”, 2005, N 5).

“На чью мельницу льют воду” другие сочинения М. Аджи, пусть тоже судят читатели. Например, касаясь истории продвижения российских рубежей к югу в ХVII-ХVIII веках, он сравнивает Россию с “удавом, медленно заглатывающим добычу”, ни словом не обмолвившись о главной причине “сползания” укреплённых границ нашей страны к югу — необходимости борьбы с татарскими набегами. Жесткую политику российского правительства по отношению к вольному казачеству в ХVIII веке, направленную на пресечение массовых побегов русских людей в казачьи земли и превращение казаков в замкнутое военное сословие, М. Аджи трактует так: “Из тюрков стали делать славян по законам колониальной генетики”. А службу казаков государству Российскому, по сей день являющуюся у них предметом законной гордости, М. Аджи характеризует ещё хлеще: “Лакейской службой живут — который уж век в услужении…” (“Мы — из рода половецкого!”, с. 50, 52, 57). Когда просчитываешь реакцию в разных слоях нашего общества на откровения и дешёвые подначки Мурада Аджи, невольно начинаешь тосковать если не по цензуре, то хотя бы по бюро проверки, некогда существовавшем при любом уважающем себя издательстве. Было такое бюро и в “Литературной России”. Как автор я дебютировал на её страницах в 1990 году, при Эрнсте Сафонове. Никогда не забуду двух милых, но въедливых женщин, заставивших подтверждать буквально каждую цитату, цифру, дату из готовящихся к печати статей, для чего мне пришлось притащить в редакцию целую сумку специальной литературы. После того моё уважение к “Литературной России” только возросло. Я понял: никакая халтура в ней не пройдёт… Эх, то бы бюро да на Мурада Аджи! Оно бы срезало его уже на Карамзине. Теперь же сотрудники “Литературной России” не только публикуют развесистую клюкву, но порой и поддакивают её авторам. “Всё может быть…”, — так реагирует член редколлегии “ЛР” Илья Колодяжный на заявление М. Аджи о том, что славянская культура России была построена в ХVIII веке на фундаменте тюркской культуры!

* * *

В последнее время с подачи таких авторов, как М. Аджи, термины “официальная история” и “официальные историки” стали чуть ли не синонимами понятий “лживость” и “лжецы” и вытесняют термин “профессиональные историки”.

Само деление историков на “официальных” и “неофициальных” в современных условиях искусственно, даже нелепо. Официальная наука в нашей стране умерла вместе с официальной идеологией. Сейчас существуют лишь две категории историков-исследователей: это либо профессионалы различной степени квалификации и добросовестности, которые, собственно, только и являются настоящими историками, либо дилетанты различной степени невежества, самоуверенности и активности, которые могут лишь “косить” под историков. Но если под “официальными” историками станут подразумевать тех, кто не спешит отказываться от наработок своих предшественников в угоду не обоснованным в должной мере “теориям”, то я бы не возражал против такого термина. Против чего я решительно возражаю, так это против той напраслины, что возводят на “официальных” (профессиональных) историков воинствующие дилетанты.

Так, М. Аджи приписывает “официальным историкам” утверждение, что история нашей Родины началась только в IX веке (“ЛР”, 2004, N 50). Да держал ли он в руках обобщающие труды по отечественной истории?! Знаменитые, по сей день не потерявшие своего научного значения “Очерки истории СССР”, доведённые до конца XVIII века и изданные АН СССР в 1954-1958 годах в девяти томах, начинают изложение нашей истории с каменного и бронзового веков, с древнейших рабовладельческих государств Закавказья и Средней Азии, со скифов и сарматов, т. е. ещё с периода до нашей эры (весь первый том). А второй том посвящен первым векам уже нашей эры — как раз до IX века. Аналогично обстоит дело в академической “Истории СССР с древнейших времен до наших дней” в 12 томах, которую начали издавать с 1966 года (см. т. 1 под ред. С. А. Плетнёвой и Б. А. Рыбакова). В 1996 году Институт российской истории РАН издаёт трёхтомник “История России с древнейших времён до конца XX века” под редакцией члена-корреспондента РАН А. Н. Сахарова, где вся первая глава первого тома посвящена древнейшим цивилизациям на территории нашей страны, т. е. периоду до IX-X веков. Её автор — член-корреспондент РАН А. П. Новосельцев — уделил внимание и скифам с сарматами, и аланам, и грекам Северного Причерноморья, и готам, и гуннам, и различным тюркским государственным образованиям VI-IХ веков. Может быть, с чьей-то точки зрения и недостаточное, но зато — с опорой на факты, а не на фантазии…

Как собственное открытие М. Аджи представляет мысль о том, что цивилизация начиналась не в Европе, а “сюда она пришла с Востока” (“ЛР”, 2005, N 7). Неужели он не изучал мировую историю даже в рамках школьной программы? В средней школе и на истфаках вузов историю начинают “проходить” с Древнего Египта и Месопотамии, т. е. как раз с Востока (курс так и называется — “История Древнего Востока”), и только потом переходят к Европе — Греции и Риму. И во всех учебниках по истории древнего мира красной нитью проходит мысль о бесспорном и огромном вкладе стран и народов Востока в развитие мировой цивилизации, в том числе и в европейскую культуру, многое с Востока перенявшую. Вот только о Древнем Алтае как центре мировой цивилизации, затмевающем и Египет и Вавилон, и о тюрках как главных культуртрегерах всех времён и народов ни в учебниках, ни в более серьёзных работах профессиональных историков нет речи. За отсутствием к тому должных оснований, а вовсе не из-за козней “европоцентристов” и давления Запада, как уверяет М. Аджи (“ЛР”, 2005, N 7).

* * *

В редакциях газет и журналов иногда приходится слышать, что и от дилетантов науке может статься какая-то польза — будут выдвинуты неожиданные, оригинальные идеи, которые вдруг да заинтересуют профессиональных исследователей. Не знаю, с такими идеями не сталкивался, а всё то, что из написанного дилетантами по истории мне попадалось на глаза и преподносилось как “новое слово” в науке, если и достойно внимания серьёзных учёных, то только не историков, а психологов и психиатров.

В советскую эпоху наша историография, в угоду политическим заказам, идеологическим установкам и просто в силу своей методологической ограниченности, действительно, часто давала искажённые картины прошлого, правда, главным образом, относительно новейшей истории, а уж никак не первых веков нашей эры. У добросовестных исследователей при описании и особенно при оценках событий и явлений прошлого тоже порой случались (и случаются) ошибки. Но всякого рода искажения у “официальных” историков и заблуждения историков профессиональных обычно находятся в “пределах возможного”, т. е. касаются того, что если на самом деле и не происходило, то вполне могло произойти, ибо, в отличие от беспочвенных фантазий воинствующих дилетантов, не противоречат всему комплексу сведений, прошедших “перекрёстную проверку” различными видами источников…

Приходится с прискорбием констатировать, что народ наш крайне невежествен в области истории, а потому так легко становится жертвой всякого рода графоманов и шарлатанов. Немалая часть вины в этом и на профессиональных историках. В большинстве своём они редко “опускаются” до популярных работ, да и те, что и говорить, часто пишут скучновато (“академически”). Кроме того, в популярных работах обычно опускается научно-справочный аппарат и не раскрывается “творческая лаборатория” автора — не показано, как он приходит к тем или иным выводам, почему его точка зрения более обоснованна, чем другие. Даже в школьных учебниках раздел “как учёные узнают о прошлом” либо отсутствует, либо носит недопустимо куцый характер, создавая обманчивое впечатление о лёгкости и доступности работы историка-исследователя.

“…Каждый видит то, что хочет увидеть…”, — пишет Мурад Аджи (“Мы — из рода половецкого!”, с. 19). Эти слова можно поставить эпиграфом ко всем его книгам и статьям. По поводу слова “каждый”, конечно, надо бы поспорить — лучше все-таки его заменить именем конкретного автора. Но относительно М. Аджи сомнений нет: он действительно пишет такую историю, какой она, по его мнению, должна быть, какой он ее хочет увидеть. Его стремление лучше узнать свои корни, “открыть самого себя”, сделать историю своего народа всеобщим достоянием могло бы вызвать лишь уважение, если бы опиралось не на фантазии, а на факты и если бы он не пытался возвеличивать свой народ за счет уничижения других.

Мурад Аджи, несомненно, увлеченный человек. Но создается впечатление, что его увлеченность давно уже превратилась в оголтелость, в неспособность адекватно воспринимать исторические реалии. Тюркским народам есть чем гордиться и без выдумок г-на Аджи, и издательства и издания, принимающие к печати его сочинения, оказывают плохую услугу как самому автору, так и его народу. Я имею право это заявлять не только как профессиональный историк, но и потому, что в моих жилах есть немного тюркской крови…

ИРАКСКАЯ ЛОВУШКА

21 марта 2003 года американские войска перешли границу Ирака. Началась позорная война супердержавы против небольшой арабской страны, честно выполнившей обязательства по разоружению в рамках программы, утвержденной ООН. Спустя две недели американцы победно вошли в Багдад. По всему миру СМИ кричали о торжестве Соединённых Штатов. Однако сегодня, спустя три года, от былых восторгов не осталось и следа. Даже официальный Вашингтон признаёт: в Ираке американцы попали в ловушку.

Кто подтолкнул Буша к принятию опрометчивого решения? Кому выгодна бойня в Ираке? На эти вопросы отвечают известный израильский публицист

Исраэль Шамир и русский исследователь Борис Ключников.