"Священник в 1839 году" - читать интересную книгу автора (Верн Жюль)

Глава VII

Матюрен Эрве, заснувший было, пока поутихла боль, очнулся из-за шума. Движение доставило ему новую боль и новые страдания.

— Жанна, Жанна, мне больно, мне холодно! Что там случилось?

Ветер безжалостно продувал хижину насквозь. Она вся шаталась и дрожала под сильными порывами.

— Укройся, отец. Погода очень плохая, но Бог убережет нас от еще больших испытаний.

— Братья ушли?

— Да, отец, да. Они услыхали чей-то крик и пошли туда. Только бы с ними ничего не случилось. Довольно уж с нас. Тебе холодно? О! Как медленно тянется время! Мама, ты не слышишь? Они не возвращаются?

— Нет, — сухо ответила Катрин. — Ничего не видно: дождь, ветер. О мой Бог!

Но тут вошел промокший до костей Жан.

— Мы спасли его, он жив.

— Кто?

— Путешественник. Пьер тащит его тележку. Вот он. О, мерзавцы!

На пороге появился мужчина лет пятидесяти в изодранной и испачканной грязью одежде. Его дорожный костюм безвозвратно погиб; широкий плащ, подбитый мехом куницы, теперь едва прикрывал колени.

— Огня! Ради Бога, огня! Могу ли я обогреться у вас? Ах, негодяи! — Голос его дрожал.

— Огня?

Не обращая внимания на происходившее вокруг, мужчина прямиком направился к очагу, но вдруг замер. В трубе гудел ветер. Бедняга понял, что здесь ему могут предложить что угодно, только не желанное тепло.

— Здесь нет огня… Да где же я нахожусь?

Он, наконец, осмотрелся. Убожество и нищета, бросившиеся в глаза, затмили его собственные невзгоды.

— Простите, добрые люди, что побеспокоил вас. Ворвался так бесцеремонно. Это все от страха. Я обязан жизнью двум юношам, пришедшим мне на помощь. Они ведь здесь живут, не так ли?

В этот момент вошел Пьер. Он привязал лошадей тут же, у двери: другого места попросту не нашлось.

— Добро пожаловать, месье, — проговорила Жанна. — У нищих нет ни замков, ни запасов. Дверь открыта каждому. Будьте как дома. То немногое, что есть у нас, да будет вашим.

Неизвестный с удивлением посмотрел на ту, что ответила ему столь просто и душевно.

Жанна хлопотала о чем-то, ее брат помогал, чем мог, а Матюрен Эрве, собравшись с силами, чтобы не напугать стонами гостя, делал знаки жене: мол, подай ему стул, на котором сидишь, единственный приличный стул в их лачуге.

Катрин меж тем не шевельнулась. Ничто не в силах было возбудить в ней интерес.

— Катрин, поднимись… видишь же…

Незнакомец взглянул на Катрин, затем на Матюрена, заметив, что глаза его грустны и полны страдания.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, не беспокойтесь, люди добрые. Незваный гость не доставит хлопот своим спасителям. Как мне отблагодарить вас?

— Месье, — произнес Жан, — отдыхайте. Вы перепугались и, должно быть, сильно устали. Давно ли на вас напали?

— Нет, друзья мои, однако я уже давно беспокоился. Что-то внушало мне подозрения.

— Дороги нынче пустынны!

— Да, и это лишь усиливало мои опасения. Из Нанта я выехал сегодня утром. Как только миновал предместья, встретил безобразно одетую женщину, которая попросила подвезти ее. Дескать, неотложные дела велят ей прибыть в N… Говорила, что будет мне очень благодарна. Я взял ее с собой. Однако доверия она не внушала: ее взгляд меня пугал. Женщина пристроилась сзади, и мы пустились дальше. Я то и дело поглядывал на нее в окошечко. Дороги здесь и так дурны, а в это время года и подавно. Моя лошадь спотыкалась на каждом шагу. Тут — канава, там — камень. И вдруг я заметил, что женщина будто бы подает знаки кому-то, чтоб он не приближался.

Я забеспокоился не на шутку. Сделал вид, что выронил из окна корзинку, и попросил женщину подобрать ее, а сам выглянул, чтобы убедиться, сошла ли она. И когда моя пассажирка спускалась, то я заметил под платьем мужские брюки. Сомнений больше не было. Я погнал лошадь, она пустилась галопом. Послышался свист. Я ускорил бег, ожидая погони. Позади бежали две женщины. Одна из них — мне знакомая, о которой я уже точно знал, что это мужчина, другая, похоже, и впрямь женщина. Они догоняли.

На одном из поворотов моя лошадь споткнулась, и бандиты набросились на меня. Я закричал, позвал на помощь. К счастью, двое смельчаков прибежали на зов, а разбойники дали деру. И вот теперь я ваш гость…

— Почему же мужчина переоделся женщиной? Не лучше ли было подослать к вам настоящую?

— Я уже думал об этом. Полагаю, что разгадка проста: ведь пассажир должен был по дороге напасть на меня, а сделать это мог лишь мужчина. С другой стороны, мужчину я, возможно, поостерегся бы взять с собой, а женщине вряд ли отказал бы.

— Верно. Бог вас уберег, месье, — сказала Жанна.

— Благодарю, милое дитя мое. Рассказывают ли в этих местах о разбойниках, ворах, убийцах?

— О нет, месье! — отвечала девушка. — Какой смысл им тут пробавляться? Поживиться, право слово, нечем.

— Край глухой, и то правда. А вы не знаете этих мерзавцев? Может, приходилось когда-нибудь видеть?

— Никогда, месье, — отозвался Жан.

— Вы, кажется, очень страдаете, — обратился незнакомец к Матюрену Эрве.

— О, мой отец очень болен, — ответила за него Жанна. — Хотел залатать крышу, а она обрушилась на него. У отца повреждена нога.

— Ужасно! Вы послали за доктором?

— Кому нужны нищие! Кто захочет ехать так далеко? Да и погода не для путешествий.

Во время разговора Пьер поглядывал вокруг с явным равнодушием: казалось, происходившее нагоняло на него скуку. Катрин, сидя рядом, тихо спросила у сына:

— Кто этот господин? У него вид богатого человека. Неужели он ничего не даст тебе за труды?

— Откуда я знаю? — Пьер пожал плечами.

— Нужно объяснить ему, как мы несчастны и бедны.

— Только не это. Я ничего не буду просить.

— Как хочешь. Куда он направляется?

— Понятия не имею. Думаешь, я буду тратить время, слушая его россказни?

— Пьер, мои вопросы тебя раздражают?

— Нет, мама, но мне очень скучно. Терпения не хватает. Нужно уезжать отсюда, так больше нельзя, это равносильно смерти.

Приезжий сразу понял все, что происходит в этом доме. Не нужно быть искушенным психологом, чтобы раскусить характер Катрин: вот уж у кого все на лице написано.

Самому гостю было лет пятьдесят. Красивое, открытое, честное лицо, одно из тех, что привлекают внимание с первого взгляда. Такие люди прямо идут к своей цели, принимая добро и отвергая зло, безошибочно отличают настоящую нищету от напускной, помогая жертвам первой и выводя на чистую воду притворщиков. Несчастье и порок часто ходят рядом, уживаются бок о бок, словно дитя разврата и законный ребенок. Мало кто наделен даром отличать одно от другого. Наш новый знакомый относился к той части человечества, которая не только чутко реагирует на обман, но и не скупится на милостыню, на доброе слово.

Месье Дорбей, так звали гостя, был удивительный человек. Вместе с богатством судьба одарила его и способностью тратить деньги во благо страждущих.

Не тратя время даром, он всегда путешествовал, приходя на помощь тому, кто в ней нуждался. Обиженные судьбой встречали его со слезами на глазах и, провожая, тоже плакали, но это были уже слезы благодарности. Кто не знает цену таким слезам!

И вот судьба снова привела месье Дорбея туда, куда он и стремился. Но теперь помочь несчастной семье наш путешественник стремился не только из любви к добрым делам — им двигала еще и благодарность к своим спасителям. Такой долг не окупается в раз. Его оплачивают всю жизнь, тем более тогда, когда герои и не думают о благодарности.

Месье Дорбей успел разобраться в отношениях между членами семейства. Он сразу почувствовал холодноватую близость между Пьером и его матерью, не любивших, но понимавших друг друга.

Угадать в Жанне ангела-хранителя дома тоже было нетрудно; она повсюду распространяла тепло и доброту, сдерживала слезы, чтобы не огорчать родителей, во всем помогала братьям и сестренке. Девушка изматывала себя работой и никогда не жаловалась…

— Долго ли вы собираетесь оставаться здесь? — спросил гость у Матюрена Эрве.

— Мы здесь умрем, месье, — с трудом ответил тот.

— Ах, месье, — вмешалась Жанна, — у нас ничего нет, кроме этой лачуги. Ни родных, ни друзей. Кому мы нужны?

— Способна ли эта заброшенная равнина прокормить вас?

— У нас сильные руки, — отвечал Жан, — и, когда никто не болеет, можно на что-то надеяться.

— Взгляните на моего бедного отца. Ему необходим уход, лекарства, деньги, нужна сиделка. А это, как минимум, четыре руки. Слишком много.

— Дорогие мои, не беспокойтесь. Как только вернусь в Нант, тотчас пришлю вам честного и знающего доктора, надеюсь, он пообещает скорое выздоровление. Один лишь ветер, да вот еще дождь задерживают меня и заставляют злоупотреблять вашим гостеприимством.

— О! Оставайтесь, месье, оставайтесь. Гости у нас редки. К тому же мы так признательны вам за добрые слова.

— Спасибо, дитя мое. Вам трудно отказать, вы так любезны. Удобно ли было бы для вас, — переменил он внезапно тему, — перебраться отсюда в более пригодное жилище?

— Мы только об этом и мечтаем, с утра до вечера Бога молим, — сказал Пьер. — Здесь плохо, да так, что дальше некуда. Верно, мама?

— Куда уж хуже, сынок.

— Я осмелюсь предложить вам более подходящие условия. Вы вправе принять их или отказаться. Все зависит лишь от вас.

— О, месье, достаточно было бы того, что вы так тепло поблагодарили нас, ободрили и поддержали. Неужели вы хотите еще и помочь нам?!

— Дитя мое, я призван помогать несчастным, приходить им на помощь. Это дело моей жизни, и я горд своим предназначением.

— Да вы настоящий ангел, месье! Могли ли мы даже подумать в нищете нашей и бедах, что на свете есть такие люди. Мы ведь ничего, кроме несчастья да напастей, в жизни не видали.

— Дорогие мои, — продолжал месье Дорбей, растроганный такими речами, — да не покинет вас надежда. Я же в свою очередь хочу сделать все, чтобы она осуществилась, и не ограничусь обещаниями, поверьте! Итак, согласны ли вы покинуть эту лачугу?

— Да, месье, — отозвался Матюрен Эрве, который все это время внимательно слушал и не проронил ни слова. Бедняга позабыл о своих страданиях. Случившееся оказалось лучшим лекарством.

— Послушайте же! В моих силах помочь вам. Сначала я устрою вас, Матюрен и Катрин Эрве. Вы уже немолоды и нуждаетесь в спокойном и обеспеченном существовании. К тому же у вас маленькая дочь. Так вот, некогда я помог в деле одному несчастному, но достойному человеку. Его коммерция процветала и приносила хороший доход. Теперь он умер, не оставив детей. Не желаете ли принять дело после него? Оно принесет вам больше, чем необходимо для сносной жизни. Вы будете счастливы, я полагаю. Жанна останется при вас, чтобы помогать вести хозяйство. Вы будете жить в трех лье[47] от Нанта, в предместье. Это почти городок. Ну, согласны?

— Разве от такого отказываются, месье?! — воскликнул Матюрен. — Как нам благодарить вас? Я плачу, месье… Бедные мои детки! На них страшно смотреть, правда? Приходится закрывать глаза на невзгоды. Как же нам отблагодарить вас, месье?!

— Дорогой Матюрен, рад, что вас устроило мое предложение. Нельзя упускать счастье. Вы правильно поступаете. Это я должен благодарить вас. — Дорбей терпеть не мог уговаривать людей, полагавших приличным долго отказываться и ломаться, поэтому теперь для него совершенно естественным было поблагодарить сразу согласившегося Эрве. — Спасибо, Матюрен. Это то, что я могу сделать для вас, вашей жены, Жанны и Маргерит.

Жанна плакала, Катрин, как обычно, не выказывала ни малейшего интереса к происходившему. Вид у нее был такой, будто она вовсе не понимает, что случилось.

— Теперь, — продолжал месье Дорбей, — остается договориться о Жане и Пьере. Так, кажется, их зовут?

Мальчики с готовностью закивали. Пьер заметно оживился. Вот-вот и сбудутся его мечты.

— Хотели бы вы, Матюрен, чтобы в вашей семье появился священник?

— Боже правый, месье, вам должно быть лучше меня известно, как это хорошо. Однако мы и думать об этом не решались. Вручаем себя вашим заботам.

— Надеюсь не обмануть надежд. Пьер поступит в семинарию.[48] Жан отправится со мной. Я определю его к учителям.

— Благодарю вас, месье, — воскликнул Жан. — Мы вам так обязаны. Чем мы заслужили такие благодеяния? Честное слово, месье, мы не стоим ваших хлопот.

— Ах, молодой человек! Час назад вы с братом спасли мне жизнь. Неужели сей благородный и самоотверженный поступок не стоит благодарности?.. Вас устраивает мое предложение?

— Меня все устраивает, — заговорил в свою очередь Пьер. — Спасибо, месье. Я, как и мой брат, очень признателен вам.

— Завтра я вернусь и привезу с собой врача. Он решит, можно ли вас перевезти отсюда. Погода, кажется, поутихла. Мне нора, надо приготовить все к переезду. Не беспокойтесь ни о чем. Пусть Жан проводит меня.

Сказав так, месье Дорбей взял плащ, накинул на плечи и, приветливо помахав несколько обескураженному происшедшим семейству, вышел, уселся в кабриолет и в сопровождении Жана уехал.

Немного погодя юноша, проводив гостя, вернулся в дом и не узнал своих родных: в хижине царило непривычное веселье. Только Пьер был задумчив. Погрузившись в мечты, мальчуган уже видел, какая замечательная необыкновенная жизнь ждет его в будущем.

Устраивает ли предложение месье Дорбея?!! Вопрос, по меньшей мере, бесполезный. Все равно, что спросить у нищего, чего он хочет — хлеба или денег. Пьер готов был согласиться на что угодно, лишь бы изменить свою жизнь, вырваться из родительского дома, уехать — все равно куда — подальше от жуткой обыденности.

Младший Эрве не отдавал себе отчета в том, на что соглашается: он просто об этом не думал. Мало-помалу его задумчивость улетучилась, и мальчик вновь повеселел. Веселость Пьера подействовала и на Катрин. Ее привычная угрюмость исчезла, и она принялась ухаживать за мужем. Кто знает, быть может, необыкновенная ее заботливость объяснялась страхом, что болезнь Матюрена не позволит им уехать завтра же.

Жанна и Жан разделяли общее ликование, однако прятали свои чувства: натуры более вдумчивые, они не склонны были мгновенно переходить от радости к грусти и наоборот. Жизненный опыт подсказывал, что внезапное счастье может так же внезапно испариться, а сердце окажется разбитым и опустошенным. Умом они понимали случившееся, но душа боялась поверить в чудо.

И хотя каждый из обитателей лачуги радовался открывшемуся заманчивому будущему по-разному, впервые за многие годы семья действительно была семьей; буря, завывавшая на улице, сегодня не проникала в их теплый, единый кружок. А каково приходилось в это время месье Дорбею? Да уж, путнику в такой вечер не позавидуешь. Но дело было не только в разыгравшейся непогоде. Конечно, управлять экипажем, который в любую минуту может опрокинуться в грязь, нелегко, тем более ветер все усиливался, и дождь лил как из ведра, но… Еще раз «но»!.. Думая об обитателях жалкой лачуги, Дорбей почему-то вспомнил о напавших на него бандитах. Казалось, что между разбойниками и хозяевами хижины есть неопределенная, неясная связь. Но наш путешественник гнал от себя эти мысли, возвращаясь к доброму делу, им задуманному.

«Жанна, — размышлял он, — добрая, сердечная девушка. Ей под силу честная коммерция. Нужно оставить ее с отцом и матерью. Она им необходима как связующее звено. Надеюсь, что такая резкая перемена вернет Катрин к жизни. Как грустно: бесчувственная мать! Даже собственные дети не вызывают в ней теплого участия, нежности. Конечно, между Катрин и ее мужем нет кровной связи, но дети-то плоть от плоти ее — совсем иное дело. Она, кажется, выделяет среди всех Пьера. Мальчуган не так любезен, как его брат, но он сообразителен. Пусть поступит в семинарию: парню не помешает стать скромнее и послушнее. А Жан? Думаю, будет правильно отдать его на обучение кюре Сен-Мишеля. Перед ним отныне будут лишь благие примеры. Как мне кажется, юноше с таким складом характера этого вполне достаточно. Да поможет мне Бог!.. А все же странные эти бандиты, что на меня напали. Лицо переодетого женщиной я надолго запомню. Да, глухие здесь края».

Наконец месье Дорбей прибыл на место. Прежде всего, он заручился обещанием доктора отправиться с ним завтра к больному. Засыпая, сей почтенный господин, все еще смутно видел то лица разбойников, то бедное семейство Матюрена Эрве, а за стеной жилища завывала непогода.