"Великое плавание" - читать интересную книгу автора (Шишова Зинаида)

ГЛАВА XVII, в течение которой Франческо кое-что начинает понимать, и это приводит его в ужас

На юго-восток от Кубы, или Катая,[65] 5 декабря мы разглядели большой остров, который один из наших пленных назвал, так же как и мыс, «Бохио». Под таким именем господин и занес его в свой путевой дневник. Синьор Марио, перелистав мною же составленный словарь индейских слов, указал мне, что «бохио» по-индейски значит «дом».

Действительно же название острова было «Гаити», что нам удалось выяснить после обстоятельного расспроса пленных.

Такая проверка получаемых сведений лежала на моей обязанности, и синьор Марио попенял мне за мою рассеянность.

Но она имела свои причины, так как странное поведение Орниччо наполняло меня смятением, и я не мог уже с прежней внимательностью относиться к своим обязанностям.

Я думаю, что это и привело к несчастью, которое стряслось над нами в день рождества и которое всецело лежит на моей совести.

Однако необходимо обо всем этом рассказать по порядку.

Подойдя ближе к Бохио-Гаити, мы убедились, что он состоит из двух островов, разделенных широким проливом. Здешняя гавань по величине и природным богатствам может соперничать с любым европейским портом и вмещает до тысячи судов.

Когда мы ввели в нее «Нинью» и «Санта-Марию», здесь сновало свыше двухсот больших туземных лодок, но все они скрылись при нашем появлении. Я боюсь, что отпускаемые нами туземцы распространяли слухи не только о подарках белых людей, но также и об их жестоком обращении, так как все встречаемые нами на берегу дикари в страхе бежали от нас.

В проливе мы поймали ската, каких много водится подле Пиренейского полуострова, а миртовые деревья у берегов тихо звенели глянцевитой листвой, совсем как в Испании. Сходство дополняли высокие горы, которые даже человек с меньшим воображением, чем адмирал, мог принять за Кастильские.

Поэтому господин дал острову название «Эспаньола» – «Маленькая Испания». Второй небольшой остров, отделенный от него проливом, господин назвал «Тортуга».

Съехавшие на берег матросы захватили и привезли на корабль молодую красивую индианку. Она была несомненно напугана, но держалась, несмотря на это, гордо и независимо, чем крайне отличалась от всех женщин, встреченных нами до этого дня.

Мы одарили ее безделушками, синьор Марио подарил ей плащ, а Таллерте Лайэс – серебряную цепочку. Меня поразило спокойное достоинство, с которым она принимала подарки. Я пытался с нею говорить, но она с трудом понимала слова, выученные мной еще на Гуанахани.

Так как в носу у женщины было вдето массивное золотое кольцо, господин особо заинтересовался ею. Но, кажется, она его понимала еще меньше, чем меня.

Удивило меня то, что, сходя с корабля в лодку, женщина обратила внимание на Орниччо, который, по своему теперешнему обыкновению, грустно стоял поодаль от остальных.

Не знаю, что послужило темой их беседы, но я видел, что женщина положила ему руку на голову, и они говорили несколько минут.

Предполагая, что странное поведение Орниччо ускользнуло от синьора Марио, я обратил на это внимание секретаря, оставшись с ним наедине.

– Я все знаю, так же как и адмирал, – сказал синьор Марио. – И, ради твоего счастья, прошу тебя поменьше обращать на это внимание остальных.

Я пришел в отчаяние: мне казалось, что все близкие мне люди, точно сговорившись, пытались скрыть от меня тайну, известную всему остальному миру, И это нависло надо мной, как черная туча.

Несмотря на богатые подарки, которыми господин оделил женщину, для того чтобы расположить ее соплеменников в нашу пользу, туземцы продолжали разбегаться от нас, оставляя даже свои жилища. Уходя, они зажигали огни, которые несомненно служили сигналом нашего появления.

14 декабря мы направились к Тортуге, по дороге захватив одинокого индейца на пироге. Его так богато одарили и обошлись с ним так милостиво, что это наконец достигло своей цели.

Когда мы съехали на берег, вокруг нас собралась целая толпа островитян. Это были жители большого города, состоящего, насколько можно было их понять, из тысячи домов, который был расположен в четырех лигах от берега. Туземцы были настроены крайне миролюбиво и приветливо по отношению к нам и держались с большим достоинством.

Мы видели их вождя, которого они называют «касик», юношу лет двадцати; он обладал поистине королевской осанкой.

Индейцы сообщили нам, что уже несколько дней назад они видели парусное судно, а на нем белых людей с бородами. Борода – несомненный признак европейца, так как у туземцев растительность на лице отсутствует.

Адмирал, поняв, что «Пинта» раньше его достигла берегов Эспаньолы, послал на поиски беглецов каноэ с двумя матросами и четырьмя индейцами. Но, проискав Пинсона четверо суток, лодка вернулась к нам без результатов.

Весь остров Тортуга покрыт возделанными полями. Это первый случай, когда мы на островах столкнулись с обработкой земли. Жители Тортуги очень искусны в плетении циновок из волокон пальмовых листьев, они умеют выделывать цветную кайму на своих хлопчатобумажных тканях и даже при разрисовке лиц и тела проявляют большой вкус в сочетании красок.

Господин полагает, что этой обильной стране суждено сделаться житницей Кастилии, а населяющим ее дикарям – отличными слугами, созданными для подчинения и для труда, земледельческого и всякого, какой только потребуется. В таких именно выражениях он и составил донесение государям.

Молодой касик Гуаканагари в благодарность за наши подношения сделал господину ценный подарок – золотуюпластинку длиной, шириной и толщиной в человеческую ладонь. Он разрезал ее на куски и разделил между спутниками адмирала, но после его ухода золото было отобрано и сложено в шкатулку, где хранились ценности, предназначенные для монархов.

Нашей задачей было разыскать страну Банеке, и индейцы нам сообщили, что такая страна действительно существует и находится в двух днях пути от Тортуги. Гуаканагари называет эту золотоносную страну «Сибао». Господин полагает, что это и есть Сипанго. Возможно, что индейцы, исковеркав это слово, называют ее «Сибао».

Войдя в доверие к индейцам, мы осматривали их дома и утварь. Ирландец Ларкинс находит, что утварь эта мало чем отличается от пожитков бедных крестьян его нищей страны.

Здесь мы обратили внимание на любопытную игрушку детей островитян. Это были шарики из темной массы, которые, если их с силой ударить о землю, подскакивали сами до двенадцати – восемнадцати раз. Это до того было странно, что вначале мы приняли их за живые существа. Смола, из которой делают эти шары, или «мячи», добывается из особого сорта дерева.

Но мы увидели также еще кое-что, что несомненно наполнило бы душу адмирала ужасом, если бы господин наш не обладал свойством не замечать того, что ему не нравится.

Двое из островитян показали нам стрелы, которыми они были ранены в битве с каннибалами,[66] а также страшные раны, нанесенные этими людьми.

Между тем господин наш решил устроить торжественный прием касику, имея целью поразить дикаря и внушить ему уважение к могуществу испанских государей.

Для этого мы сделали кое-какие приготовления. Я должен был надеть свое лучшее платье и подавать блюда к столу. По всей каюте адмирала были разбросаны дорогие ткани. Господин надел ценное янтарное ожерелье и праздничную одежду.

Гуаканагари прибыл на носилках в сопровождении телохранителей и свиты. В каюту адмирала за ним последовало двое придворных, люди преклонного возраста. Они уселись у ног своего повелителя. Индеец ел и пил, и я должен признаться, что видел много европейцев, которые проявляют больше жадности и неряшливости за столом.

Сопровождавшие вождя люди подавали ему по его знаку воду или кусок материи, чтобы обтирать губы и руки. Когда он им разрешил, они тоже ели и пили все, что им было предложено.

Перед уходом касик одарил адмирала золотым поясом искусной чеканной работы и получил от него многочисленные ценные подарки.

На следующий день мы пустились в дальнейший путь и, вероятно, достигли бы страны Банеке, если бы нам не помешало ужасное происшествие.

В день святого рождества Христова, когда после молитвы все улеглись спать, синьор Марио был оставлен у румпеля дежурным по кораблю. Зная рассеянность секретаря, я предложил ему заменить его, хотя адмирал никогда не разрешил бы такой замены. Но ему неизвестно, что добрый синьор Марио к тому же еще плохо видит и часто бочку или бревно принимает в темноте за фигуру человека.

После долгих уговоров секретарь наконец оставил меня у румпеля, а сам отправился спать.

Я стоял и смотрел на чудесное южное небо и на блестящие незнакомые мне созвездия. Вода тихо журчала у бортов корабля, и сладкая тоска стеснила мне грудь.

– Орниччо. – повторял я сквозь слезы. – Орниччо, что с тобой, почему ты оставил меня своим доверием?

Я думаю, что, уснув, выпустил румпель из рук и, стоя, проспал несколько минут. Страшный треск вернул меня к действительности. Корабль, уносимый течением в сторону от своего курса, наскочил на мель. Адмирал, полуодетый, первый прибежал на мой крик.

Дрожа от страха, я сообщил ему о случившемся, и господин пришел в такую ярость, что, сорвав с себя портупею от меча, стал хлестать меня ею с такой силой, что скоро все мое платье стало мокрым от крови. Люди, выбежавшие за ним на палубу, стояли в ужасе, и это продолжалось несколько минут.

Я закрыл лицо руками и согнулся, принимая все удары на спину – самую крепкую часть нашего тела.

Вдруг я почувствовал, что адмирал оставил меня. Подняв голову, сквозь заливавшую мои глаза кровь я увидел, что господин шарахнулся в сторону от какой-то темной фигуры. Это был Орниччо.

– Не бойтесь меня, мессир, – сказал он тихо, – я неприкоснусь к вам. Но оставьте этого мальчика, команда ждет ваших распоряжений.

Хотя господин и был жесток по отношению ко мне, но я должен признаться, что в дальнейшем он держал себя, как подобает адмиралу.

У нас на корабле были такие испытанные моряки, как Пералонсо Ниньо, Таллерте Лайэс, ирландец Ларкинс и другие. Однако они все потеряли от страха соображение, и, когда господии ссадил их в лодки, чтобы они спустили якорь с кормы, они вместо этого в ужасе поплыли к «Нинье».

Команда «Ниньи» пристыдила их и вернула назад, но все-таки время было потеряно. С «Ниньи» также спустили все три лодки на помощь погибающему кораблю.

По приказанию господина была срублена мачта, но «Санта-Мария» уже до этого накренилась набок, обшивка дала трещину, и мало-помалу наше флагманское судно стало наполняться водой. Адмирал покинул «Санта-Марию» последним.

В течение нескольких часов обе команды работали не покладая рук, свозя с «Санта-Марии» на «Нинью» все ценное – продукты и оружие. Как только рассвело, мы неожиданно получили подмогу: пришло несколько пирог с гребцами-индейцами. Это касик Гуаканагари, узнав о происшедшем несчастье, прислал помощь своим новым друзьям.

Ночь прошла как страшный сон. Но самым страшным были для меня слова Орниччо, сказанные адмиралу. Я начал уже кое-что понимать, и это именно наполняло меня ужасом.